Текст книги "Chorus (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Вот так вот. Значит, когда говорил, что мне придётся с ним и улететь, всё уже было точно решено. И регистрация – простая формальность. Интересно, что будет, если я откажусь? В любом случае, до этого ещё дожить надо.

– А у нас теперь что, большая стая?

– Нет. Не общая.

– Нет понимания, – передразниваю сайла.

– И не будет, – отвечает он мне неожиданно по-человечески и идёт вперёд.

И мне ничего не остаётся, как догонять его. Значит, я и правда не пойму. Сайлы – они никогда не врут.

========== 9. Получившие – прах и забыты. ==========

Интерфейс браслета всё же адаптирован для людей, и это меня, с одной стороны, очень радует, особенно та функция, что позволяет ставить метки на карте Улья с подписями. А с другой – болезненно настораживает. Мне и до этого казалось, что сайлы как-то уж слишком серьёзно подходят и к общению с людьми, и к мерам их содержания. Это в моём простом, может, недостаточно взрослом сознании, никак не вязалось ни с убийствами первого месяца завоевания, ни с систематическим насилием и безразличием к человеческим жизням всех последующих.

Ненавижу чего-то не понимать, а сайлы – сплошная загадка. Да и физически я сильно устал, Улей – огромен, а мы и половины не обошли. И всё это – потрясающе функционально и правильно. Спальни. Рабочие места. Коридоры. Процедурные. Это такие как бы душевые для сайлов, но только взглянув на эти механизмы, я передумал заходить, а в пометке написал: «особняк Пилы». Есть ещё большой пункт раздачи всяких ништяков, к которому периодически подходят сайлы и получают тёмные коробки, которые грузят на машины и уносят с собой. Я знаю, что это – картриджи для машин-преобразователей, содержащие вещества для синтеза. Но при всей кажущейся зависимости от механизмов, сайлы сами по себе – сильные и приспособленные почти к любым условиям.

– А как Рой развлекается в Улье? – спрашиваю я Архивариуса.

– Единицы, что хотят играть – живут в городах.

– А когда вы летите?

Я уже успел уяснить, что Улей – это не здание, не какая-то неподвижная структура. Всё проще. Это корабль. Флагман флота сайлов, приземлившийся в Южной Америке, неподалёку от Перу, в долине Наска. Остальные либо на орбите, либо рядом, на всём протяжении плато. Поверх геоглифов. Спасибо вам, предки, за космодром…

– Рой изучает. Рой спит. Рой танцует.

– Скучно, – тяну я.

– У нас есть Арена. Мы решаем там споры.

– Гладиаторские бои? – оживляюсь я, – можно посмотреть?

– Можно, – разрешает сайл, – в определённый цикл. Ник не поймёт.

– Да что понимать, не поделите что-то и айда друг другу животы рвать.

– Ник не поймёт.

– Да понял уже, что не пойму, – ворчу, – а что ты там про танцы говорил?

– Рой танцует, когда летит. Ник увидит.

Ну и ладно. Меня, конечно, напрягает перспектива полёта, но об этом я не хочу думать. Я лучше вот прямо спрошу, что меня волнует, получу несколько общих фраз и буду хотя бы минимально спокоен оттого, что якобы сделал всё, что мог.

– Почему Рой заботится о Хорусе?

Сайл останавливается, поворачивает ко мне голову:

– Нет понимания.

– Почему вы почти уничтожили нас, забрали женщин, – понижаю голос, – я знаю, зачем. И теперь бережёте остатки. Для чего?

– Хорус был большой. Не смог бы понять.

– Что понять? Вас, маньяков-насильников?

– Ник не смирился. Хорус не смиряется. Хорус должны быть един. Как Рой.

– Мы не грёбанные телепаты, – я устало сажусь на пол, – мы не знаем, что такое Рой. На нашей планете так только насекомые живут!

– Ваша планета убивает их атмосферой. Иначе Хорус будет другой.

Да, помню, читал книжку про гигантских тараканов и стрекоз каменноугольного периода. Думал ли я, что буду разговаривать с жуком размером с автомобиль?

– Уж какой есть, – огрызаюсь, – а теперь почти никакого нет.

– Достаточно, – отвечает инсектоид. – Хорус выживет.

– Ага. Женщин нам верните.

– Нет. Хорусу не все нужны. Рой не отнимает просто так. Оставит равноценное.

Усмехаюсь:

– Равноценное? Вы убили моих родителей. Дедушку, бабушку. Забрали сестру и девушку, которая мне нравилась. Разрушили наш мир. Сказать, сколько раз меня трахнули твои дружки?

– Не для Ника. Для Хоруса.

– Ах, ну да. Я просто хор. Единица.

– Нет, – неожиданно возражает сайл. – Ник – стая. Ник – Рой.

– Только я об этом не просил, – истерично усмехаюсь, – и какая я, к чёрту, часть Роя, если ничего не понимаю!

– Не всё, – подтверждает чужой, – Ник может понять то, что не понимает Рой.

– Например?

– Пойдём, – отвечает сайл, – Хорус не видел, Ник – посмотрит.

Всё же хитрая у него жучиная пластинчатая задница. Знает, что меня можно легко смотивировать, заинтересовав. Да, родись я сайлом, тоже был бы Архивариусом.

Пытаясь не отставать от инсектоида, опять думаю о том, что нужно засунуть гордость поглубже и попросить его ходить медленней. Оказывается, этого-то сайлы и хотят. Сломить нашу гордость, чтобы мы что-то поняли. С другой стороны, сами они – ничуть не гордые, и процветают. И не мне тут о человеческом достоинстве рассуждать, когда пару часов назад, измазанный в слизи, почти вслух выпрашивал ласку у вот этой тёмной образины. Закусываю губу. Самое гадкое, что мне даже… понравилось.

Помотав головой, как будто это поможет вытряхнуть такие мысли, сверяюсь с браслетом. Почти центр Улья, и коридор, в который мы вступаем, уходит вниз. Навстречу нам попадаются в основном только сайлы с полосами воинов или персонала, обслуживающего машины. И то очень редко.

Идём долго, я уже успеваю продумать несколько дофига умных вопросов, которые можно задать Архивариусу, но тот, зайдя в помещение, смещается чуть в сторону, и цепляет меня зацепами ходильной ноги за комбинезон, впрочем, не сильно, поясняя:

– Ник, будь спокоен. Не будь угрозой.

Я рефлекторно сглатываю при виде машин-убийц, замерших у стен и сайлов, бродящих вокруг загородки, напоминающей пит-уолл (1). Раза в полтора больше обычного, а сложены так, что похожи на жуков-голиафов. Да я дышать буду через раз, не то, что вести себя подозрительно. Архивариус, который и при своём телосложении казался хрупким рядом с этими тварями, пообщался с одной телепатически, и нас пропустили к ограждению.

Я, осторожно оперевшись на него руками, перегнулся, любопытствуя. И замер. Увидел то, что находится чуть ниже, в углублении, напоминающем гнездо. Ни с чем не спутаешь.

Единственный сайл-самка. Их матка. Мать Роя. В своих фантазиях я представлял нечто огромное, мерзкое, чешуйчатое, с распухшим брюхом, едва копошащиеся, серое, склизкое. И сейчас полностью охренел.

Относительно маленькая, ножки – тонкие, медленно-медленно ходит туда-сюда. Пластины на её теле – и не пластины вовсе, невесомое кружево, на лапах – как будто перья. И она – яркая. Как кристаллическая бабочка. Зелёно-сине-жёлтая, с алыми подпалинами по бокам и около рта. А глаза – больше, чем у остальных сайлов, фиолетово-чёрный космос. Полосы под ними не разделяются, образуя яркую дугу. И ещё одно, пожалуй, самое важное, отличие. У неё есть усики. Две пары, украшающих её голову длинными пушистыми плюмажами, свободно спадающие по спине, как сложенные крылья или роскошное боа.

Заметив нас, самка… нет, девушка-сайл, поворачивает голову, встряхивает усиками, и подходит поближе, покачиваясь на ножках. Смотрит бездной блестящих глаз, и вдруг изгибает усы так, что накрывает ими мою голову. Мне не страшно, не успел испугаться. Просто совершенно отшибло мысли, в глазах потемнело, и сознание едва не ускользнуло. Я бы упал, но Архивариус по-прежнему держал меня зацепами.

Но длилось это – едва ли секунду, потому что позади нас щёлкнуло, вниз, к девушке-сайлу, спрыгнули два охранника, что легко оттолкнули её назад, и остались стоять рядом.

Мне показалось, что она расстроилась, потому что легла, поджав конечности, сложила усики на спину и замерла. Точь-в-точь как наказанная собачка.

– Пошли, – Архивариус потянул меня на выход.

Я хотел ещё посмотреть!

– Стой, подожди, – очухавшись в коридоре, выкручиваюсь из зацепов сайла; я сам идти могу. – Что это было вообще?

– Самка думала, Ник – Крылатый Рой и позовёт в ответ. Самка не разумная.

– Но она такая красивая!

Я мог бы поклясться, что, когда она смотрела на меня, в её глазах было больше разумности, чем даже у старого Архивариуса. С другой стороны, и девушки-люди, особенно красивые, умели блестяще создавать видимость ума. Пацаны в школе поговаривали, что они все такие. Ну, кроме той, с которой встречались, конечно же.

– Ник так считает? – полосы под глазами горят любопытством.

– Конечно. Это любому хору будет понятно. Она… цветная, изящная такая… и эти усики мягкие… Будь я сайлом, – усмехаюсь, – точно бы её закадрил.

– У Роя одна самка. Сейчас цикл потомства окончен.

Нда, через эту детку прошло больше парней, чем через любую низкопробную давалку. И при этом она – нежнейшее воздушное создание. Ох и ох, не влюбиться бы! Шучу, конечно.

– Я знаю, знаю. Просто странно.

– Интересно? – спрашивает сайл.

– Ещё как! На неё можно будет потом ещё раз посмотреть?

– Можно, – разрешает чужой. – Когда Рой летит, самка свободна.

Насупливаюсь. Ну это мы ещё посмотрим. Но один я туда – не пойду. Сайлы-охранники там – жуть на ножках.

– Ник пойдёт вот сюда, – Архивариус наклоняется, и на моём браслете загорается точка.

– А ты?

– Работа, – отвечает инсектоид, и это звучит как-то по-человечески, кажется, и интонация сожаления есть.

Всё же сайл ходит медленней, чем обычно, когда со мной, потому что я бы ни за что не догнал его, удаляющегося, сейчас. Ну, зла мне он не хочет, значит, у меня будет урок ориентирования на местности. Так. Второй поворот направо, потом прямо…

У входа в отмеченное помещение к стене прислонился тот самый парень-альбинос, которого я встречал. При виде меня приподнял белёсую бровь и что-то спросил нараспев, по-испански или по-итальянски. За три года я уже успел забыть, что существуют другие языки, а Архивариус разговаривал со мной так и вовсе на безупречно-синтетическом русском. К своей чести, моментально догадываюсь отцепить от браслета передатчик и защёлкнуть на ухе. Теперь слышу:

– Ну здорово, придурок.

– И тебе не хворать.

– Добро пожаловать на шоу уродов, – альбинос посторонился, впуская меня в комнату, – что у тебя? Диабет? Копролалия? Хвост? Восемь пальцев на руке?

– Это обязательно? – огрызаюсь.

– Не, он просто урод, – подаёт голос Маркус.

В комнате – уютный полумрак, и вообще это сносная имитация человеческого жилища, только в форме яранги, большая, и с таким смешением предметов культур и быта, что глаза разбегаются. На полу дорогой моему сердцу ковёр, правда, с этническими узорами.

Помимо Маркуса, в комнате ещё пятеро: мрачный рыжий парень с книгой в руке; нечто, замотанное поверх комбинезона в шарф, но с шикарнейшей гривой тёмных волос и блестящими большими глазами, сидящее за столом с кружкой, в которой налито что-то тёмное; дальше, в углу – длинноногий юноша, тоже мрачный, уткнувшийся в телефон; на ковре, собирая огромный конструктор – почти что мальчик, и у него – белые пятна по тёмной коже. Помогает ему другой, ничем внешне не примечательный паренёк, сосредоточенно разглядывающий красную детальку у себя в руке.

– Добро пожаловать в Лепрозорий, – альбинос подсаживается за стол к Маркусу и замотанному в шарф существу, – Кто дилер?

– Да ты, – отвечает сущность шарфа по-немецки. – Новенький будет играть?

– Меня Ник зовут, – подсев к ним, пытаюсь быть дружелюбным.

– Любовнику своему будешь это рассказывать, – обрывает меня альбинос, – но если тебе не терпится познакомиться, то я – Белоснежка, он, – указывает на Маркуса, – Киллер.

– Я Дракула, – жизнерадостно сообщает мне человекошарф, – на ковре там – Атлас и Светофор, дальше – Дылда и Бездушный.

– А ты будешь Урод, – улыбается Белоснежка.

– Ну что сразу урод? – возражает Дракула-в-шарфике, – нормальный он.

– Урод, – ехидно ухмыляется Маркус-Киллер, – он теперь в стае сайла, представляете?

Мне тут как-то не уютно стало совсем, особенно когда Бездушный, то есть рыжий, поднял голову от книги и смерил меня презрительным взглядом.

– Вы просто завидуете, – обрывает ехидников по-польски парень в углу, Дылда.

– Чему? – тянет альбинос, – тому, что он сайлова девка?

– А не пошёл бы ты нахуй, – кладу я на стол локти, расслабляюсь, – сам свою жопу только в путь и с песней продал, лишь бы кормили. Сдавай на меня, снежиночка.

– Все мы тут такие, – примирительно заявляет голос из шарфика, – мне так даже и лучше стало.

– Лучше? – искренне изумляюсь я.

– Да, – кивает Дракула, – я из небогатой семьи, и теперь у меня наконец-то есть лекарства. И кро-о-овь! – плещет жидкостью в кружке.

– Не придуривайся, – одёргивает его альбинос, – у тебя там специальный коктейль, все знают.

– Ну вот, – сопит шарф, – не дал в вампира поиграть.

– Ты и есть вампир, – успокаивает его Белоснежка, и поясняет мне: – У него порфирия (2).

– Угу, – кивает вампирчик.

– Понятно, – киваю в ответ, – Альбинос, вампир, рыжий, пятнистый… а остальные?

– У меня – синдром Клайнфельтера (3), – неохотно отвечает долговязый поляк.

Так, я всё равно не запомню, ну и ладно.

– А я просто дальтоник-ахроматик (4), – подаёт голос парень рядом с конструктором.

– Красная, – сообщаю ему.

– Серая, – улыбается, повернув детальку пальцами,– как и любая другая. Цветов не существует, вы всё врёте.

– Получается, только я и вот он, – киваю на Маркуса, – нормальные?

– Только ты, Урод, – ухмыляется тот, – я-то уже пять человек убил.

– Чек, – сообщаю я, стараясь сохранять спокойствие. – И хочешь сказать, мы с тобой должны за одним столом сидеть?

– Почему нет? – улыбается Белоснежка.

Действительно, почему бы и нет.

– Да не ссы. Я, может, и маньяк, но не шизофреник. – Убийство – лишь способ достижения цели.

Угу, похожим путём пошли и сайлы. Разные мы или одинаковые? Все в этой комнате – игрушки сайлов-Архивариусов, их спутники-шлюшки.

– А это все?

– Нет, – отвечает альбинос, – Красавица болеет, а Волчонок уехал.

– Я ещё нескольких знаю, – подаёт голос Дракула, – мы просто меняемся постоянно.

Ну да, Архивариусы кочуют в своих домиках, да и их, по сравнению, скажем, с воинами или обслугой – очень мало. А тех, кто должен взять в спутники человека – и подавно.

Я со вздохом откладываю карты:

– Пас.

– На меня сдайте, – подсаживается долговязый поляк.

Следующие несколько часов проходят почти незаметно. Мы рассказываем друг другу истории, вспоминаем, какой была жизнь до прилёта Роя. Обходим только две темы – семью и вероятное будущее. Потому что первая – слишком болезненна, а вторая – слишком туманна.

Наконец, рыжий захлопывает книгу и уходит, за ним подтягиваются пятнистик и дальтоник.

– Цикл закончился, – поясняет мне и Маркусу Дылда, вставая из-за стола, – всем пора возвращаться к сайлам.

– Шлюшкам пора работать, – ухмыляется альбинос.

Сразу видно, пытается справиться со страхом. Кто знает, как его сайл ведёт себя с ним. Под комбинезоном не видно шрамов…

– Ты знаешь, куда идти? – спрашивает у меня в коридоре Маркус.

– Да с тобой наедине страшновато оставаться, – отзываюсь.

– Мне казалось, ты не боялся раньше, наоборот, – понизив голос, подходит ближе.

– Попытка меня закадрить провалилась, – отпихиваю его, – и у тебя карта есть, дебил.

– Карта есть, – соглашается, – а вот понятия, как ей пользоваться – нет никакого.

– Пошли, блин, кретин топографический.

Я не забыл пометить, какой из припаркованных домиков – мой. А вот маньяка-бродяжку предоставляю самому себе. Пусть ищет нужную дверь хоть по запаху. Не пропадёт, посидит, подождёт, и его сайл обязательно отыщет. Не сразу, потому что…

Открыв дверь браслетом, и, ступив в проходную комнату, узнаю, что же такого странного было в лиловом Архивариусе. Потому что сейчас он – лежит на спине, а сверху… «мой» сайл. И они… да. Именно. Трахаются. Вот тебе и дружба. И «стая».

Основательно, сплелись плотно, ходильными и дополнительными конечностями, языками, в клубок. И совсем не так, как те сайлы, что я видел раньше.

Чёрный полноценно трахает лилового, используя для этого то отверстие, что, в принципе, есть и у людей, и у других животных. А лиловый, в свою очередь, трётся склизким членом о живот чёрного, там, где пластины раздвинулись. И эта сладкая парочка «друзей» уже как следует заляпаны и слизью, и чёрной, липкой семенной жидкостью.

Заметили меня, но не остановились, даже не замедлились. А мне вдруг стало мерзко, гадко и противно, в животе поселилась сосущая пустота. Нет, это была не ревность. Это была глухая, бессильная злость… если бы только он не грел меня той ночью, как ребёнка, тем местом, что теперь изгажено слизью, не называл меня своей «стаей»…

Выхожу наружу, сажусь у входа, сбоку. Хорошо, что не слышно этих чавкающих звуков и скребения когтей. Плохо, что Маркус меня заметил:

– Что, выгнали из дома?

– Вроде того, – отвечаю, – а ещё я знаю, почему твой сайл не хочет тебя трахать.

– Просвети, – парень подходит поближе.

– Пидоры они, – киваю на дверь, – в любом смысле этого слова.

Комментарий к 9. Получившие – прах и забыты.

_______________

1. Пит-уолл —ограждение гоночной трассы, отделяющее место ремонта от основного трека.

2. Порфирия – разновидность генетической патологии печени. Симптомам являются кожные язвы, светобоязнь, галлюцинации и проч.

3. Синдром Клайнфельтера – гентическое заболевание, при котором особи мужского пола имеют дополнительную Х-хромосому. Характеризуется непропроциональным ростом конечностей, бесплодием и другими симптомами.

4. Ахроматия – редкая разновидность дальтонизма, полная цветовая слепота.

========== 10. Не одно лето длились гонения. ==========

Сидеть и дожидаться, когда сайлы соизволят натрахаться, я был не намерен, ещё и под хихиканье Маркуса и его несмешные шуточки. Поднявшись, пошёл обратно, в комнату, симулирующую человеческую среду обитания. На режим всяких суточных циклов мне было глубоко начхать. Если сайлам можно ебаться в любое время дня и ночи, то и я буду делать то, что мне хочется. Я и так не нарушаю ни один из их законов. Маркус окликнул меня, но был торжественно послан на инопланетный хуй с проворотом. Я до конца не мог понять, почему был так зол.

Инсектоиды, попадавшиеся мне навстречу, не раздражали. Не раздражали больше и расстояния, и помещения. Дело было в другом, но в себе я не копался.

Оказалось, что не все подчиняются режиму. Парень в шарфике так же сидел за столом и что-то рисовал в раскрытом блокноте.

– Снова привет. Заблудился?

– Нет, из дома выгнали, – я подсел к Дракуле за стол и заглянул в блокнот.

Сайл. Нарисован очень точно, все пластины на своём месте, кажется, в штрихованных глазах притаилась жизнь. Блестяще передана динамика, чувствуется, что инсектоид на этом рисунке идёт куда-то по пока ещё недостаточно прорисованной местности. А верхом на его спине сидит явно сам художник, концы шарфа развеваются на ветру.

Замечает интерес, поясняет:

– Это мой сайл, я соскучился. Он без меня всегда уезжает, потому что я болею.

Вот так вот. Скучает по чужому.

– А ты что, один?

– Нет, за мной его стая следит. Другой сайл. Он живёт в Улье.

– Семья, ага, – мрачно киваю.

– Ну да, – вдруг оживляется паренёк, даже карандаш откладывает, – у моего сайла умер ребёнок. И я теперь усыновлённый. Это интересная история!

– Ещё бы, – кривлю губу. – Можно рисунки посмотреть?

– Конечно, – пододвигает ко мне блокнот.

Перелистываю. Природа. Машины. Наброски развалин. Мальчишки, которых я видел, и некоторые другие. Сайлы, в основном – двое. Те же самые, рядом, занятые какими-либо делами. Есть даже наброски, где они обнимаются и явно выказывают всё то, что подразумевает их «стая».

– То есть тебя не насилуют?

– Нет! – вспыхивает, сжимает карандаш, – я же говорю, я как бы их ребёнок!

– Угу. А они – мама и папа. Заботливые.

– Ты зря издеваешься, – бурчит, – они тоже умеют горевать и новый ребёнок появится у кого-нибудь из них не скоро!

– Ещё скажи, что они лучше людей.

– Не злись. Лучше, чем мои. Мне здесь нравится. Я могу рисовать, я накормлен и есть лекарства. Меня любят!

– Сайлы не умеют любить. И странная у вас семейка. Твои сайлы что, постоянно трахаются?

– Это часто бывает, – «вампирчик» отбирает у меня блокнот и принимается за рисунок, – у них так общество устроено. Ничего страшного.

– Страшно выглядит, – я складываю руки на столе и опускаю на них голову.

Когда остались только мы вдвоём, без ехидного альбиноса и прочих парней с подозрительными взглядами, в этой сборной яранге уютно. Замечаю, что она носит следы не просто проходного помещения, а именно жилья.

– Я привык. Я тут почти три года живу, – поправляет шарфик.

– А ты их девочку видел?

– Неа. Я хотел бы!

– А я видел! – хвастаюсь.

– Обманываешь! – дуется.

– Не-а. Возьми да попроси своих сайлов, раз они тебе «родители».

– А чем докажешь, что ты её видел? – паренёк привстаёт из-за стола.

– Она усатая, – ухмыляюсь, – посмотришь сам и узнаешь, правда ли это.

– Вот вернётся мой сайл, и узнаю, – смешно надувается, обижаясь.

Шарф чуть сползает, и я вижу кусочек кожи бледной щеки, покрытый шрамиками. «Вампирчик» судорожно поправляет шарф, и я вдруг обращаю внимание, что и на руках у него есть не до конца зажившие отметины.

– Это от солнца ожоги, – прячет руки под стол, отложив карандаш, – почти не проходят.

– Ты что, настоящий вампир?

– Зря издеваешься. Из-за таких, как я, легенды и придумали. Болезнь у меня такая.

– Ты же понимаешь, что тебя сайл за неё и держит? Как необычную зверюшку?

Я просто сопоставил то, что говорил альбинос, и то, что видел своими глазами. Я, получается, исключение. Подобранный просто потому, что Архивариус явно убил своего предыдущего помощника. Тёмная история, о которой я ничего не знаю. Может, он и меня взял не потому, что я его понял, а потому, что урод диковинный. Хотя, объективно, это неправда. Я обычный. Среднестатистический мрачный недовзрослый. Ну, только ростом не вышел.

– Может, сначала, – обижается парень, – теперь – нет.

– Значит, – я, перегнувшись через стол, сгребаю его за комбез, притягиваю к себе, заглядываю в глаза, – ты не просто собственность Архивариуса? Его сын? Тупой, беспомощный, уродливый сын!

Отталкиваю парнишку, встаю из-за стола и пересаживаюсь в кресло. «Вампирёныш» озабоченно поправляет шарф и волосы.

– Если ты так на них зол, зачем согласился пойти с Архивариусом?

– Потому что я тоже тупой, беспомощный и уродливый, – зло выплёвываю, – мы все такие. Кунсткамера (1).

– Что? – не понимает, немец.

– Шоу уродов говорю. Анатомический музей. Да и пошло оно всё. Какая я, к чёрту, «стая»…

– Уверен, что твой сайл не будет тебя наказывать за то, что ты здесь сидишь?

– Мне поебать, – я забрался в кресло с ногами и закрыл глаза.

– Ну ладно, – смирился «вампирёнок», – я тогда тебя нарисую.

– Да рисуй.

Под мерное чирканье карандаша и тихое тиканье механических часов древнючей модели на полке мне даже удалось задремать. Ровно до того момента, пока не пришёл сайл. Услышал я не его самого, конечно же, но болтающего мальчишку-«вампирёныша»:

– …да, всё выпил. Нормально, не волнуйся, пап, всё хорошо…

Открыв глаза, увидел, как он, облапав голову зеленовато-серого сайла с отметиной обслуги машин, общается с тем.

– Папа? Ты так его назвал? – усмехаюсь.

– Ну… а что такого… – смущается.

Его сайл, в свою очередь, поднимается на лапы и вперяет в меня взгляд, не сулящий ничего хорошего.

– Не надо, нет, – «вампирчик» уцепляется за боковую пластину инсектоида, – всё нормально, он просто посидит, пока его не заберут.

– Я нахуй никому не нужен, – взглянув на браслет, утверждаю, – сам дойду.

Соступаю с кресла, иду мимо этой «семьи» на выход. Муторно. Мерзко. Противно. Болит голова. И всё раздражает. Особенно пустой желудок.

Да пусть хоть пол-Улья там трахаются, пойду пожру и завалюсь спать. Залечивать синяки и прочие прелести. Угу, «стая». Заботится.

В коридоре сайлов уже намного меньше, хотя Улей, как я понял, ни на секунду не прекращает движение. Тем лучше, не мешают мне собираться с мыслями. Всё это только мои эмоции. Поддаваясь им, я забыл, чего хотел и планировал. Дожить. Любой ценой. Дождаться, когда Рой улетит. Просто выжить. А вместо этого – рефлексирую, как малыш, нервничаю. Совсем потерял ориентир и страх.

О чём карма, а, может быть, судьба, не преминула напомнить. Из бокового коридора на меня вылетел сайл, и тут же сбил лапами с ног. Огромный, один из тех, которые охраняли самку. Тем более, я как раз неподалёку от пути к ней проходил.

– Я собственность Архивариуса, – громко огрызаюсь, поднимаясь.

И тут же получаю новый толчок в грудь, на этот раз на лапах – зацепы, и ткань комбинезона жалобно трещит.

– Да ты охуел?! – вскакиваю.

Именно. На инсектоиде и передатчика нет. А вместо ответа – удар языком-плетью, пришедшейся мне по плечу и скуле. Если бы не успел отвернуться, остался бы без глаза. Ткань одежды лопнула, а по щеке заструилась кровь. Сайл, огромный, с ярко горящими яростью полосами под глазами, подступил ближе.

Стало страшно. В этом пустынном коридоре, залитом холодным светом, меня, вжавшегося в ровную, серую стену, ничто и никто не спасёт. Этой лапе оборвать мою жизнь – секунда. Этому языку сломать мою шею – и того меньше.

Я всё понял. Рванул в сторону застёжки комбинезона, повернулся, встал на колени. Безропотный, послушный, бессловесный раб. Потому что никто не услышит мой крик. Никто.

Лишь крепче сжал зубы, когда зацепы впились мне в ноги. Лишь шумно втянул воздух, когда сайл, совсем не церемонясь, сразу же вогнал свой склизкий отросток мне в задницу, растягивая, может, и разрывая. Но всё же застонал, не разжимая губ, когда меня хлестнули острым щупальцем по спине…

…жарко. Больно. Чувствуется, как по спине течёт кровь. Какой это по счёту удар? Сотый? Трёхсотый? Зацепы пробили мне ступни, наверное, уже насквозь. Пот разъедает раны, капли срываются с моих волос и падают на серый, однородный пол, оставляя на нём чёрные кружки. Я почти не чувствую задницы, только тошнотворную боль, накатывающую волнами, каждый раз, когда сайл двигает брюхом. Слизь заливает бёдра, дрожащие колени скользят. Скоро упаду вперёд, совсем скоро… почему это никак не может закончиться? Почему я не могу просто потерять сознание?

Наверное, для того, чтобы сайл, перебросив мне на плечи передние ноги, резко надавил всем весом. И я не успел нагнуться, упасть. Какой самый омерзительный на свете звук? Нет, не хлюпанья и чвокания, когда тебя насилуют. Треск собственных костей. Я распластываюсь лицом вниз, но не лежу, потому что сайл перехватывает меня лапой под живот, замедляется, вталкивает член глубже…

…почти не чувствую кислоту. Просто всё горит внутри. Меня рвёт. Потом ещё раз. Но я не могу ни утереться, ни встать. Во мне – пламя ада, сжирающее внутренности. Но я смотрю лишь на то, как из руки, пробитой костью изнутри, браслет на которой светится ало-оранжевым, струится кровь. И меня не пугает то, что я лежу на боку, сломанный, изнасилованный, избитый, из меня течёт кислота пополам с кровью и нечистотами. Меня пугает то, что этого недостаточно. И я – не умру.

Сайл ушёл. Мимо меня иногда проходят другие. Не сбиваясь с шага. Не обращая внимания. Хочется разорвать кожу ещё сильней, чтобы кровь текла быстрее, избавила меня, наконец, от боли…

…так безумно и всепожирающе больно, когда до меня дотрагиваются обжигающе-горячие руки, трогают, переворачивают.

– Ник, – шесть фиолетовых глаз над яркими полосами, – Ник.

– Поздно, – улыбаюсь я потрескавшимися и испачканными губами, – слишком поздно.

Осторожно поднимает меня, прижимает к гладким пластинам на груди. Срывается с места ходко, но не скачками. А я, смотрящий вправо-назад, вижу, как за мной остаётся след из капель. Кислота? Кровь? Кто знает…

Дома машина мечется в ногах у сайла бесполезным щенком, и инсектоид отшвыривает её пинком. Наверное, занималась уборкой после оргии, и не следила за показателями моего здоровья. Может, и расстояние было большим.

Сайл, промаршировав в мою комнату, включает душ и держит меня под слишком холодными струями воды. Молчу, лишь иногда крупно вздрагиваю. Открываю рот, жадно пью. Вода, текущая по ранам на спине, причиняет боль, но рукам и заднице дарит мимолётное ощущение анестезии.

Чужой, и не подумав просушить, кладёт меня на лежак лицом вниз, сначала неудачно: я шиплю от нового удара боли в задетых руках; потом перекладывает аккуратней. Уходит.

Замечательно. А мне тут теперь лежи, подыхай. Да теперь уже нет, машинка не даст. Идёт неровно, заваливаясь на бок. Ну да, сайл, пнув, сломал ей две ходули с одной из сторон. Протягивает мне мазь. Нет, глупый ты робот, я не могу ей пользоваться!

Постояв, потупив, озабоченно убегает, так же прихрамывая. Ну и ладно. И вообще, смерть от переохлаждения – не худшая. В жилище сайла опять – леденящий холод, а я лежу голым, облитый далеко не тёплой водой и на промокшем лежаке.

Забытьё ко мне не идёт, а через некоторое время машина влетает обратно, явно повторно ускоренная пинком сайла, и тут же сворачивается около меня, излучая тепло. Следом за ней является и сам Архивариус. В сопровождении, как ни странно, Маркуса. Краем глаза успеваю заметить в проходной комнате силуэт лилового сайла. Ну, вся «стая» в сборе.

– Блядь, Ник! – подскакивает бывший бродяжка к моему ложу.

– Ага, пиздец, – выдавливаю из себя.

– Заткнись и лежи, – Маркус, встав на колени, склоняется над моей спиной.

Уже почти не различается боль, когда он смазывает мне спину. Даже когда задницу – другой мазью, я вообще почти ничего не чувствую.

– Они не заживают! Не заживают! – паникует, обернувшись к чёрному Архивариусу.

– Оставь Ника, – инсектоид оттягивает Маркуса зацепом, – уходи.

– Но как же…

– Уходи, – сайл толкает парня на выход, и следует за ним сам.

Вот, значит, как. Бросаете меня? Безнадёжный? Хоть бы добили, чтобы не мучился, суки. Машина-изучатель озабоченно трогает меня ножкой. Успокойся, дурочка, не твоя это вина. И не поможешь мне ничем, не старайся.

Потормошив меня ещё немного, гудит, а потом подносит к моему рту кусочек еды и пытается запихнуть. Программа «симуляция бабушки» да и только, не хватает лишь функций исполнения колыбельной и вязания шерстяных носков. Отплёвываюсь. Если проглочу хоть немного – меня опять вырвет. Да и сомневаюсь, что от моего кишечника осталась достаточная для пищеварения часть. Отчаявшись меня накормить, механизм встаёт и идёт прочь, наверное, хозяину жаловаться.

– Нет, не уходи, машинка, – малодушно прошу, потому что не согреваемый больше бок мгновенно заледенел.

Притормаживает, чуть завалившись на сторону, делает шаг ко мне, потом снова останавливается. Не может решить, что же всё-таки приоритетней – чрезвычайная ситуация голодовки или прямая моя просьба. Её как-то по-человечески жалко. Собака, как она есть.