Текст книги "Тварный град (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
4. Темные воды, большие огни
С четверга на пятницу, как раз промеж Полининых выходных, Юра вздумал её порадовать.
– Половина, а Половина? Мы с родичами собираемся сегодня 'намасте’¹. Поедешь?
Сигнал «Намасте» для Полины был самый любимый. Он означал, что Юрец заведёт свою яхту и повезёт её смотреть развод мостов с большой воды. Ожидаемо, Полина захлопала в ладоши и закивала. Так планы на вечер оказались построены.
Семья Юры состояла всего из двух членов, его отца – Венедикта Карловича, даром, что Альбрандта, и младшего брата Бориса. Венедикт Карлович работал там же, где Юра, вернее, сын у него в штате, а Борец, вроде, учился в колледже на фармацевта. Их с братом разделяло девять лет разницы. Что касалось матери, Полине было известно о её трагической смерти, но подробностями с нею никто из новоиспечённой родни делиться не спешил. Спрашивать было неловко, один раз, сдуру и от незнания, Полина заикнулась ещё в Балясне, попытавшись выяснить, какой цвет любит мама Юры. Тот резко скис и пробормотал, что любила она коричневый. И всё. На дальнейшие расспросы Полине не хватило бестактности.
Ближе к сумеркам они с мужем пробрались на пристань, отцепили миниатюрную, но резвую белую яхту и зарулили к другому концу острова, взрезая протоку, как шоколадный торт. Заехали на плавучую заправку для катеров и яхт – до переезда Полина и представить не могла, что такое тоже бывает. Между домами Альбрандтов расположился всего навсего Гранитный остров, где на конце, глядящем в залив, обосновались Полина с Юрой, а на другом, ближе к центру Невика – Венедикт Карлович и Боря. Дом Альбрандтов напоминал то ли дворец, то ли концертный зал с выходом на набережную – Юра жил в более скромных условиях, но Полина снова и снова вспомнила, что пошла замуж за непростого человека. Она сама бы в таком доме жить постеснялась. А Альбрандты вот ничего – живут. Венедикта Карловича с Борей долго ждать не пришлось. Они скоро спускались по трапу на кораблик – оба похожие на Юру, как его прошлое и будущее. Альбрандты в целом были узнаваемы по породе. Те же прижатые к голове круглые уши, те же хитрые блестящие глаза, те же вздёрнутые крупные носы и тёмно-бурые, слегка волнистые волосы, только у отца с седыми полосами у висков, а у брата – неподстриженные. Полина, сличая трёх Альбрандтов, пригляделась к мужу и у него тоже отметила лёгкое серебро, запутавшееся в шоколаде на уровне бровей. Боря оказался модником – у него в ухе поблёскивал крохотный бриллиант. Венедикт Карлович пригладил густые закрученные усы и дал команду:
– Поехали, а то опоздаем. Теремной мост в час десять разводится.
И они помчали против речного течения, переваливаясь через барашки волн. Мимо проносились уставленные домами набережные, в лицо бились брызги, а демисезонные куртки, прихваченные из дома, уже не казались такими ненужными тёплой июньской ночью. Небо догорало спелым фруктом, свежесть и тина наполняли речной ветер, а справа и слева от их яхты спешили другие судёнышки – и все к одному месту. Полина гулко засмеялась, когда муж умело прошёл под низким решетчатым мостом, а Венедикт Карлович предупредил сына:
– Осторожно, Юра, берегись опор.
– Я вижу, папа, – чуть обиженно отозвался тот. Но Полина наградила мужа одобрительной улыбкой – таким водителем он ей нравился куда больше.
На большой реке у Теремного моста уже колготились лодки и кораблики. На многих из них горела подсветка и гремела поп-музыка, где-то танцевали подвыпившие люди, мерцали сигнальные огоньки, напоминающие рассказы о болотных призраках.
Стрелка утопла фасадами в запоздалом закате, а небо у запада оставалось сиять нектариновым, подпирая глубокий синий – день никак не уступал место ночи. Лодки качались с боку на бок, суетились нетерпеливо, Полина тоже ждала. И вот, через пару минут после того, как по мосту прошли последние люди, над Стрелкой заиграл Полёт Валькирии². Теремной вспучил пролёт и принялся горбиться. Его фонари расходились в разные стороны, а промежуток между частями опор становился всё явственнее.
– Смотри, разводят! – потянул Полину за рукав куртки Боря.
– Да, вижу, очень красиво, – шепнула она, поражённая зрелищем.
Люди на лодках вокруг неё радостно завыли и повытаскивали телефоны – скоро всё пространство реки наполнилось сонмами голубых квадратиков с одной и той же картинкой едущих в стороны и вверх парапетов с красными габаритными огоньками. Полина не снимала. Зачем, если можно уговорить Юру доехать и увидеть это вживую?
«Нет, не надоест», – подумала Полина, улавливая чутким слухом партию гобоя среди прочих инструментов оркестра.
На фоне зари мост выглядел беззлобным колоссом, раскрывшим объятья для крепости с золотым шпилем. Это было настолько потрясающе, что Полина не заметила, как прослезилась, а её щёки устали держать улыбку. На миг она перекинулась вниманием на Юру, думая, что муж тоже смотрит на мост. Но Юра неотрывно смотрел на неё. Огни яхты так легли на его лицо, что один глаз лучился нежным любованием, а другой, погружённый в полумрак, источал дьявольскую, запредельную холодность. Снова это пугающее искажение… Кажется, Полина так неожиданно нахмурилась, что Юра отвёл взор к плещущимся под ними волнам.
Венедикт Карлович тем временем, тихо посмеиваясь, болтал с кем-то по телефону. Егоза Боря доломал момент, толкнув брата.
– Погнали к Тройницкому, а то не успеем!
И правда, великая армада зрителей как в атаку сорвалась с мест и на всех невидимых парусах помчала вверх по течению, взбивая реку моторами. Юра ухватился за штурвальное колесо, но Венедикт Карлович, сбросив вызов, стянул его плечо своей ладонью.
– Позволь мне вести, Юра. Здесь слишком оживлённо.
– Я способен справиться! – со сдержанным раздражением отозвался тот.
– Я понимаю. Но так будет лучше. Побереги жену и семью. Чтобы не сталось нам бежать с тонущего корабля.
Альбрандты встретились взглядами, беспокойный Юрин и твёрдый, повелительный – его отца. Следом Юра передал Венедикту Карловичу штурвал и, уязвлённый, сел рядом с Полиной.
– Дай я вырулю, папа! – подскочил Борец.
– Давай вместе.
Венедикт Карлович поставил младшего сына вперёд себя, положил руки поверх его на штурвал и повёл яхту к следующему мосту, уверенно маневрируя между прочих лодчонок. Полина снова и снова заметила, что у отца Альбрандтов не достаёт пальцев – на левой кисти целого мизинца и части безымянного, на правой – указательного. И где только потерял? Но он довольно ловко обращался с лодкой, уча сына. Азарт играл на свежем Борином лице, а его волосы красиво развевались по ветру.
Юра выругался одними губами. Полина вопросительно глянула на мужа, а тот в ответ скривился. Альбрандты никогда не уличались ею в злобе или дурном отношении, но того, что они сторонились балясненской гостьи невозможно было не заметить. И в целом – вели себя с ней сдержанно и осторожно. Словно имели за душами много такого, о чём стоило помалкивать. Даже перед снохой. И не только это.
Полина с собравшимся вновь у сердца комком отравляющей горечи подумала про субботу. При распределении смен на работе она всегда брала субботы рабочими днями. Но сейчас циклиться на этом не хотелось. Юра был рядом, его родные окружали галантной заботой, и терять очарование момента было глупо.
«Нужно наслаждаться жизнью, – уговорила себя Полина. – Всё равно уже ничего не поменяешь. Мы женаты и…»
Слово «счастливы» и в мыслях не смогло оформиться так, чтобы в него поверить. Внешне, так, чтобы легкомысленно – казалось, предпосылок к печали не было.
Но Полина не отличалась легкомыслием, хоть и совершала время от времени отчаянные поступки. Она успела покрутить колечко на пальце прежде, чем Боря крикнул:
– Пошёл! Пошёл наверх!
Тройницкий мост поднимал в знак почтения перед городским судоходством крайний пролёт – длинный, сложно представить, какой тяжёлый, и он шёл вверх так грациозно плавно, будто бы расцветал 'царицей ночи’³.
– Ты знаешь, – шепнул жене на ухо Юра. – Один шутник-байкер нарисовал на мосту краской огромный член. Да так, что долгое время никто стереть не мог. Мост поднимался вместе с ним. Он до сих пор виден.
– Чиво?
Юра умел отвлечь от невесёлых дум. Насладился замешательством Полины и добил фактом:
– А вообще, Тройницкий мост так называется потому, что его строили Трое.
– Юрий, какие Трое, что ты несёшь? – не выдержал даже Венедикт Карлович.
– Трое Великих, папа, – задетым тоном просветил его сын. – И не знать об этом для невчанина – неприлично.
Венедикт Карлович ничего не ответил, но пшикнул, как собравшийся отъехать от платформы поезд, и улыбнулся Полине.
– Они тройничок мутили просто, – ни с того ни с сего ляпнул Боря, следя меж тем за фарватером.
– Борис!
¹ – на санскрите это слово означает приветствие.
² – бессмертное творение Рихарда Вагнера.
³ – изумительной красоты тропический кактус в Ботаническом саду Санкт-Петербурга. Цветёт всего раз в году и благоухает на всю оранжерею.
5. Суббота
– Ну, пока, Полюстра. Не скучай тут без меня, послезавтра вернусь.
Даже не притормозил в дверях. Не обернулся, не дрогнул, пока забирал из прихожей сумку. Вылетел вон и растворился в белом шуме ночи. Как будто так и надо.
Полина глянула на тикающие чуть ли не в голове у неё часы. Было полдвенадцатого.
Ничего нового, ничего необычного. Юрец всегда так делал. Бросал её с вечера пятницы до утра воскресенья. Без объяснений и исключений. Без возможности связаться. Каждую придурошную неделю.
Красная машина Юры выехала с подземной парковки и скрылась за шлагбаумом. Полина села на кухне, от безысходности запустив чайник, и рассеянно уставилась в пестреющий огнями залив. С высоты тринадцатого этажа он смотрелся изумительно. В другой день Полина бы вдохновилась красотой открытой воды, достала бы гобой и сыграла что-то для души. Вот только у неё не было ни гобоя, ни желания репетировать. Всё осталось в прошлой жизни, в Балясне. Макс отобрал у неё музыку. Юра – свободу.
Странно, но как только исчезал один, тотчас же являлся терзать другой. Словно Макс стоял за дверью их с Юрой дома со своей неизменной скрипкой и большими плоскими очками, за которыми прятались бездонные зелёные глаза. В такие принято влюбляться без памяти, Полина не стала исключением, хоть и росла в одной школе с Максом. Одухотворённые, томные, неземные глаза музыканта. Артистичные руки, которыми Макс напористо ласкал скрипку, а Полина мечтала, чтоб её и только её. Хлебно-белые, ёжиком, волосы – как же хотелось их прихорошить, хоть во время концертов, когда в них копилась эмоциональная испарина, хоть в приевшейся кальянной у концертного зала, куда старшие приятели Макса пускали по блату. Макс был из тех болезненно-изящных парней, которым впору приписать туберкулёз или другую смертельную болезнь – только чтобы умирать по ним самой и бояться потерять, тоже до смерти. Этот полубезумный, отрешенный взор гения во время его игры, эта мольба в облике, когда Полина вскакивала, чтобы уйти навсегда, и не могла покинуть его гримёрку. Эта умопомрачительная сладость синхронизации, когда сильный гобой и нежная скрипка играли в унисон, и не только Полине, но и всем вокруг казалось, что они с Алешковским созданы друг для друга. Это противостояние талантов, в котором неизменно побеждал один – не больший, а более трезвый и расчётливый.
Макс.
Полина поздно поняла, что сидит, уронив лоб на стол, и заливает его беззвучными слезами. За полгода жизни в Невгороде она привыкла рыдать беззвучно. Видел бы её сейчас Юра. Но он не вернётся домой – он всё взял для какой-то своей субботней тайной цели. Сложил накопленное за неделю доверие в эту придурошную спортивную сумку.
Если бы он не уезжал, Полина клялась себе, она бы нашла силы забыть Макса. Но не вот так. Юра словно все прочие дни извинялся за субботы, стараясь быть идеальным, но…
Мало. Этого было мало. Полина без надежды глянула на телефон. Там до сих пор остался записан номер Максима Алешковского, как на беду по соседству с Юриным, и они оба казались Полине предателями. Обоим позвонить было нельзя – Юра не брал трубку, а Максу – просто незачем. Незачем было и волновать папу с мамой. Ещё не хватало, чтобы они начали переживать. Венедикту Карловичу позвонить не позволяла гордость. Кто она ему такая, чтобы жаловаться на сына…
Полина кинула чая в пресс и принялась болтать ручку.
Подозрения в измене рождались сами собой. А что бы им было не рождаться? Юра бросал её на выходные, ночевал не пойми где, невесть с кем. Возвращался в воскресенье и подолгу сидел безучастный вот на этом самом месте, хмуро глядя туда же, в залив. И лишь к середине дня мало-мальски отходил.
Почему, зачем, какого дьявола? Что он там делал?
С Максом Полина не жила и не состояла в отношениях. Как сказал бы он – дружила. Как сказала бы Полина – таскалась хвостиком, изнывая от ревности. Макс ничего ей не обещал, но и отпускать не отпускал. И не держал. Принимал любовь по-своему. Полина могла гулять с ним, готовить ему печенье, обсуждать музыку – сколько угодно, и в те моменты ей думалось, что ещё немного, ещё одно необходимое движение вперёд – и он раскроется ей. Но движение за движением – Полина карабкалась из волчьей ямы, куда сама себя загнала, и скатывалась в отчаяние. Макс гулял с другими. Играл этюды с другими. Ел чужие сладости и приглашал чужих девочек на их с Полиной совместные концерты. И тогда, принимая овации, Полина видела, как по-сумасшедшему смотрят на её Макса эти сучки, эти его девочки, несущие ему цветы, сидящие зачастую вместе на одном ряду и никого, кроме Макса, не замечающие. В такие моменты ей хотелось разбить скрипку ему об голову. Ей хотелось взрезать его смычком себе вены, перепилить руки, чтобы больше никогда не вестись на это. Чтобы больше не играть, не выступать. Не чувствовать.
А потом случился Юра.
Чай скоро кончился, а тревожность никуда не делась. Полина дошла до зеркала в ванной и уставилась на себя – измученную, с красным от слёз лицом в ореоле красных же волос. Облизнула полные, приятной формы губки. Пригляделась к милым веснушкам на носу, к печальным фруктово-зелёным глазам. Расстегнула мягкую домашнюю рубашку, оценивая идеально круглую крепкую грудь с маленькими розовыми сосками. Ничего отвращающего, ни одного изъяна, за который бы можно было ненавидеть. Вздохнула, точно выдав рваный темп стаккато.
– Я же красивая… – шепнула себе и ощутила, как губы вновь смочились солёными слезами. – Я же красивая и верная. Что со мной не так? Почему это всё – мне?
Включила душ и привычным движением сполоснула отражение в зеркале, чтобы оно тоже развеялось. И принялась умываться. Завтра предстоял нелёгкий рабочий день.
Нужно было хоть как-то выспаться.
Назавтра Полина, по привычке доверив обручальное кольцо кармашку рюкзака, гремела грязными поилками и убеждала себя в том, что ей плевать на Макса, поскольку она замужем за другим, и плевать на Юру, поскольку она его не любит. Плевать на всех, кроме животных. Вот Перчик точно никогда не предаст! Мозгов не хватит. Перчик смирно сидел у Полины на толстовке и время от времени получал чмок в шипастое темечко с окошком третьего глаза ровно посередине.
По счастью к полудню в магазине наметилась движуха, и покупатели заставили Полину отвлечься от переживаний. Ещё и дождь зарядил, и Полина злорадствовала, что, где бы ни таскался её муж, погода подпортила ему праздник! Люди приходили мокрые, а уходили довольные, кто с покупками, кто с хорошим настроением. Сосед Перчика, красавец эублефар, нашёл новый дом у симпатичной голубоглазой девочки. Другая дама увезла питона с полной комплектацией. Жизнь продолжалась.
В самый разгар ливня дверной колокольчик забесился, и в магазин, блестя шлемом, втёк мотоциклист. Полина увидела его и ахнула, узнав Феликса Бастова. Тот обнажил голову, стянув подшлемник, и пригладил влажные от дождя смоляные волосы. Осмотрелся и направился прямиком к Полине.
– Продавец свободен?
– Оу-ау, да, – Полина не сразу вернула себе дар речи. Феликс обворожительно улыбнулся – на сей раз вблизи, и продемонстрировал белые, хоть и немного острые, зубы. Сузил жёлтые глазищи, эти два прожектора обаяния, чуть склонил голову к уху. Промурлыкал:
– У тебя интересная аура. Спорю, ты творческий человечек. И почему мы раньше не общались?
– А-а-а, да, – Полина остро захотела убиться о паука – зачем такая тупица нужна в магазине!
– Мне бы крысок пачки три.
– Умерщвлё… Ой. В смысле опушённых? – Полина ссутуленной тенью посеменила к морозильнику. Феликс за её спиной открыто рассмеялся.
– Умурщвлённых! Ох. Ты прелесть. Взрослых. И покрупнее.
Не теряться. Залезть в ящик. Нащупать пачку потяжелее. Показать чёртовых крыс, лежащих рядком в пакете.
– Та-аких?
– Да, отличный выбор. Я же говорю, аура потрясная. Сразу угадала размурчик, мр.
– Чиво?
– Крыс, крыс, – Феликс выстрелил в неё лукавым взглядом, и Полине показалось, что её раскроил лазер. – Эксперт по крысам.
Вот же! Безобразие так пялиться на продавца!
– Апа-пожалуйста. – Полина кивнула, изо всех сил держась прямо и не пытаясь уползти за стенд с корягами.
– Ещё крыс.
– А?
– Ещё две пачки таких же крыс, прелесть, будь добра, дай мне, – он продолжал облизывать её напряжённую фигурку золотистым взором и смеялся. Нагло, ослепительно.
Сука. За что.
– Вот. – Полина протянула товар, радуясь близости морозилки к её пылающим щекам.
– Спасибо. – Перчатка из мягкой кожи нарочно коснулась её пальцев. – Красивая ящерка у тебя. В тон рыжести.
– Что?
– Ящерка. У тебя на спине ящерка. – Феликс снял с Полины и протянул ей Перчика. – Забыла?
– Извините, – невпопад ответила она и удостоилась новой порции веселья. Феликс снял перчатку и неожиданно выудил из забранных в хвост локонов Полины кокосовое волоконце.
– Твои волосы невероятные. Так тянуло дотронуться. Живое пламя. Ты, наверное, хорошо разбираешься в змеях?
– Я⁈ – Полина молилась о том, чтобы пульс прекратил хлестать её кровью по лицу, или вообще прекратился – так было бы даже лучше. – Я… Разбираюсь.
Зачем она это сказала? Она же не разбиралась.
– Славно. У меня бывают вопросы по моим шнуркам, не могла бы ты оставить мне телефончик? Для связи. А я бы у тебя что-нибудь заказывал.
– К-конечно.
В любой, самой паршивой ситуации нужно выставлять себя профессионалом. Полина знала это. Она профессионал. И неважно, что другие девчонки соображают по рептилиям в разы больше. И питонов Бастова знают чуть ли не в лицо.
Он спросил её телефон! И Полина дала. Путаясь в цифрах, чуть не хрипя и запихивая Перчика в карман толстовки, но дала. Видела, как Феликс набирает на аппарате, спрятанном в защитный корпус с головой кошки, её номер. Приняла вызов и сохранила в конце книги.
– Я знал, что могу на тебя рассчитывать! Буду консультироваться! Хорошего дня, прелесть! – На прощание он помахал грызунами и удалился с загадочным видом.
К Полине подлезла Иринка. Фыркнула в сторону колокольчика и ливневой завесы.
– Чего это он? Обычно мы консультируем Асту. Она с питонами возится, а он так, параллельно. И куда ему столько крыс? Недавно же брали. Жрёт он их, что ли?
– Сама не знаю. – Полина от греха подальше усадила Перчика в террариум, уже сто раз пожалев, что так легко дала Феликсу номер.
6. Ошейник
Вечер застал Полину расшатанной и опустошённой. От усталости она еле соображала – все ли дела переделала для закрытия смены. Но девчонки справились на славу. Мелюзга была обозрена, выручка посчитана, Перчик довольно лопал салат. Хотелось верить, что работа заставила хоть немного отвлечься от грусти, но как только Полина села на велосипед, переживания вернулись. Она простилась с девочками и поехала вдоль Окружного канала.
Дыхание давалось с болью, глаза пекло, но развеяться было необходимо, иначе не заснуть. Полина ехала, плакала, встречный ветерок холодил её мокрое лицо. Она не заметила, как оказалась рядом с парком, в котором недавно гуляла с Юрой. Из той прогулки ей почему-то больше всего запомнился одинокий мост, лишённый своей нужности.
В точности как она сейчас.
Полине захотелось его ещё раз увидеть. Она помнила место и поехала по парковой дорожке вдоль стены завода Красный Ромб. Мост без реки встретил её угасающим под пролётом солнцем. Полина остановилась, очарованная красотой строения и его печальной судьбой. Странно было представить, что где-то внизу под мостом, пленённая городскими трубами, до сих пор течёт река. И они с мостом больше никогда не встретятся.
Больше никогда не увидятся.
Полине стало так паршиво, что резко захотелось уехать отсюда куда-нибудь в сторону весёлой и людной набережной. Она уже было положила ногу на педаль, как услышала непонятную возню и насторожилась. Ценители ужастиков в такие моменты кричат актёрам: «Уноси ноги, дурёха! Не смотри туда!», но актёры не слушаются, и Полина полностью оправдала бы ожидания публики. Из-под моста стремглав выскочила песочно-жёлтая собака с пушистым хвостом и тёмной мордой и принялась отчаянно лаять. За ней, шипя и выгибая спину, бросилась черная гладкошёрстная кошка. Полина застыла столбом, открыв рот. И сама картина открывалась поразительная, но размеры кошки превосходили все ею виденные ранее. Даже манкун Макса не был настолько огромен! Кошка прижала уши к голове и на остервенелый лай собаки внезапно прошипела человеческим голосом:
– Сейчас неделя котов, Милана! Ты наруш-ш-шаешь порядок!
– Да мне! Пофиг! – заклацала острыми зубами собака, судя по породе – малиновая овчарка, на которых Полина всё детство засматривалась в интернете. – Я имею! Право! Обращаться когда хочу! Р-р-робуста!
– Не имееш-ш-шь!
– Имею! У меня! Приоритет!
– Приоритетов нет!!! – Кошка прыгнула и замесила перед мордой собаки острыми когтями. – И не будет! Ни для кого из вас! И кому ты там подставилась, тоже неважно!
– Есть! Не тебе решать! И это вы! Виноваты! Это Тесса виновата! – Собака уворачивалась от нападок и щёлкала челюстями. Полина видела на них белую пену ярости.
– Не приплетай Тессу! – Кошка изловчилась и одним точным ударом сорвала с собаки тряпичный ошейник. Он отлетел почти к ногам Полины. Собака с визгом бросилась прочь, видимо, когтями попало и по ней. Кошка зло зыркнула на Полину, заметив её. Жёлтыми, полными гнева глазами Асты Робусты.
Полина вскочила на велосипед и сорвалась с места так резво, что ей бы наверное позавидовала Дина. Она с дрифтом, чуть не кувыркнувшись, умчалась за парковую калитку, прокрутила два квартала и опомнилась только на Окружном канале. Бросила велик, откинулась на парапет и шумно, в голос, отдышалась, почти прокричалась, выпуская безумный страх.
Что. Нахрен. Это. Было.
Мысли стучали по вискам точь-в-точь как отрывистый собачий лай.
На человеческом языке!
«Сошла с ума от горя», – решила Полина и присмотрелась к себе перепуганной в отражении неспешной воды.
Собаки не говорят. Кошки тоже. Люди не могут становиться животными. Ей померещилось – всё из-за тревог и вечных Юркиных пугачек.
«Не ходи у Поцелуйного моста в белую полночь, встретишь призрака с фонарём, и дни твои сочтены…»
Злость на пропащего мужа вплеснула в кровь адреналина. Фу! Нельзя быть такой трусихой. Призраков не существует. И говорящих животных тоже!
Ей померещилось. Просто собака подралась с бродячей кошкой. Полина вспомнила про сорванный с овчарки ошейник – и как это хозяева не следят за своими животными? Следом пришла догадка: а что, если малиновая овчарка потерялась? Она выглядела почти щенком, а щенки часто сбегают.
Полина поёжилась и потёрла пальцем гранит парапета. Вдруг собака попала в беду, или кошка ранена?
К её огромному несчастью, Полина любила животных. И даже паранойя и боязнь чертовщины не могли заставить её уехать прочь. Полина подумала, что отличный способ борьбы со страхами это посмотреть им в лицо. И заодно – спасти парочку зверей.
«Я конченная дура, – думала Полина, крутя педали в обратном направлении. – Сумасшедшая. Вот почему мне и не везёт. И вообще – собака злая, а кошка бешеная, так я свою смерть и встречу».
Уже мысленно попрощавшись с папой, мамой и, хер с ним, с Юрцом, Полина доехала до моста. Слезть с велосипеда еле получилось, ноги предательски гнулись и не хотели держать тщедушное тело.
«Вцепится прямо в глотку. В артерию. И всё кончится! Ну и славно. Интересно, расстроится ли Макс, когда узнает, что Полину Дурову задрала бешеная кошка? А Юра? Будет ли винить себя за то, что не оказался рядом?»
Полина осмотрелась, но вокруг моста царило поразительное опустение. Она моментально смекнула, что нелюдно было и тогда, когда ей встретились кошка с собакой. Будто бы летний, субботний парк попал в потустороннюю власть. И Полину вновь накрыл мандраж до сжатия печёнок. Она запрыгнула на велик и хотела уже дать дёру, но тут заметила в траве блеснувший медальон на красной ленточке.
Ошейник! Ей не померещилось!
Полина схватила его проворнее белки и скорее покинула пугающее место. Докрутила до метро и только там, привалив велик к ограждению, села на лавочку. Разжала потную руку.
– Ми-милана, – дёргано прочла она кличку собаки. – Нашедшему вознаграждение.
Буквы и цифры плясали перед глазами. Полина силой заставила себя набрать номер и ахнула. В её телефонной книге он значился, как номер Дины Бамбины.
Телефон так задрожал в пальцах, что чуть не выпал. Полина прижала другую руку ко рту, её затошнило от страха.
Милана… Именно так собаку окликнула кошка! Сказала это вслух! И… Дина? При чём тут Дина? Что за напасть!
– Ну хватит, – определила Полина, тем не менее, пряча находку в карман рюкзака. – Хватит херни.
У неё порой бывали странные сны, стоило переутомиться перед концертом или расстроиться из-за Макса. Уговаривать себя не сходить с ума Полина привыкла. Она отдышалась и мысленно повторила любимый этюд на гобое – папину колыбельную, которая всегда её выручала. И неважно, что по сути это был средневековый марш. Главное – зацепиться мозгом за то, что придавало уверенности, а дальше всё приходило в норму само собой. Полина открыла глаза.
Пока она мариновалась на скамейке, начал накрапывать дождик. Люди спешили по домам, и ей стоило.
«Ладно. День был трудный, – сказала себе Полина. – Устала. Завтра выходной, занятие у Дины. Там её аккуратно и спрошу про собаку. И если беда – выдам, что видела. Без говорящих животных, конечно!»
С этими уговорами Полина подхватила велик и устремилась в метро. Поближе к людям.
