Текст книги "Тварный град (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
27. Легенда
Полина приняла мундштук кальяна и вдохнула приторный шоколадный дым. Передала курево Милане. Та последовала примеру подруги и хотела было начать легенду, но её опередил Феликс. Дым вырвался из его ноздрей, подобно усам карпа или восточного дракона – они с сестрой курили из своей трубки.
– Однажды семьсот лет назад в баернском городе Гамельтоне, собравшем тем летом богатый урожай зерна, случилось нашествие крыс. Крысы орудовали повсюду – в амбарах и в лавках съестного, в кирхах и домах простых горожан. Крысы бегали по столам, оскверняли просвиры для причащения, грызли бумаги в ратуше у бургомистра и строили гнёзда почти на каждом чердаке или подвале. Бывало так, что крысы отгрызали носы и уши младенцам в люльках, а уж сколько еды перепортили – не счесть. Власти города хватались за головы, но ничего поделать не могли. Все приглашённые крысоловы сбивались с ног, а котов на то время было слишком мало, и стоили они слишком дорого. – Брат и сестра Бастовы многозначительно переглянулись. – И погряз бы город в крысиной возне, да явился как-то июньским днём к бургомистру пёстро одетый рыжий человек с дудкой на поясе и пообещал избавить Гамельтон от крыс за один-единственный день. Взамен же он потребовал от властей городка столько золота, сколько унесёт с собой.
«Он был очень утомлён и голоден, – внезапно вспомнила Полина свои странные сны. – Заслышав о беде города, он шёл в него издалека».
Но промолчала, только вобрала ещё глоток шоколадного дыма.
– Бургомистр и власти приняли предложение крысолова единогласно. И в тот же день пёстрый человек с рыжими волосами вышел на главную городскую площадь. Достав свою дудку, он начал играть, и полчища, тьмы и тьмы крыс стеклись к его ногам, очарованные колдовской музыкой. Трубадур повёл их прочь из Гамельтона и утопил всех до единой в Хелмурском озере неподалёку от города.
Жители были счастливы и благодарны умелому чарователю. Но жадный бургомистр решил не платить обещанного за работу, сочтя случившееся чудом, не имеющим отношения к трубадуру. И тот, разгневанный, ушёл, а спустя сутки вернулся на площадь, чтобы увести с собой всех городских детей. На звуки волшебной дудки те выбегали из домов, кто в чём был, и шли за музыкантом, пока их родители сидели в полном одурении. Сын бургомистра ушёл с ними. И больше их никто не видел. Никогда. Но напоследок трубадур пообещал вернуться и сыграть ещё раз. Спустя семьсот лет.
Феликс дико сверкнул глазами, сузив в полосы и расширив обратно кошачьи зрачки, а Аста испустила смех, вырвавшийся из неё со струйкой дыма.
– В церковных записях Гамельтона до сих пор хранится одна, сделанная рукой правнучки бургомистра, и гласит она следующее: «в этот же день ровно сто лет назад пропали все наши дети».
– А всего через пятьдесят лет на мур упала чума, каких никогда не было доселе и после, – продолжил нагонять жуть Фел. – Гибли целые города. Люди не успевали похоронить трупы и складывали из них стены. Сосед ходил к соседу в гости днём, вечером оба метались в горячке, а к утру отходили. Никто не знал, встретит ли свой новый рассвет. Потом эпидемия пронеслась и схлынула, как не бывало, но спустя сто лет вернулась с новой силой. И очаги её вспыхивали то в одной земле, то в другой… Пока люди не открыли антибиотики. Но наверное ни для кого не секрет, что многие инфекции обретают сопротивляемость лекарствам. Особенно те, которые хранятся в земле долгое время, выживая в мёртвых телах.
– До Гамельтонских событий чума косила почти одних только крыс, – вторила голосу брата Астарта. – Чума следовала за крысами в Дахрии и Хинди, в Темире, на кораблях переплыла в Эллинию и Истландию и погуливала по западу. Но потом случилось нечто, что объединило людей и крыс. И этим фактором стал дудочник.
– О чём ты говоришь? – не выдержала Полина. История трубадура невероятно увлекла её.
– Она говорит о том, что бродячий музыкант был колдуном, заклинателем тварей. И он увёл баернских детей не просто на погибель. – Феликс опять поиграл зрачками. – Он превратил их в крыс. Каждого ребёнка. И отпустил скитаться. Говорят также, что Гамельтон был не единственным городишком, власти которого предпочли обмануть трубадура. Крысы, как ты знаешь, имеют склонность объединяться и плодиться. Несчастные дети со временем создали свою иерархию, ранги, кланы, общины и альянсы. Они обрели власть и могущество, оставаясь по сути крысами в человеческих телах. То, что ты видишь сейчас – результат многовековой борьбы за выживание.
– И моя фамилия! Баернская… – сложила два плюс два Полина, содрогаясь внутренне. – Как и у Эрфольга. И Геры. И Эрика… Значит, они потомки тех заколдованных трубадуром детей.
– Это факт, – прибито поддакнула Мила. – Наши цари любили привлекать в страну баернцев, вот и понатащило с запада шушары. И та чума пошла от них.
– Потому она и страшна, – добавила Аста, гладя Тессу. – Альянс богат на средства. Не сомневаюсь, что они уже работали в области биологического оружия, и осталось всего-навсего дополнить его новыми штаммами, чтобы…
«Будь осторожна, берегись чумы, трубадур-дур-дур!»– голосом Феликса прозвучал пророческий сон. Полина рукавом смахнула со лба липкий пот. Ей многое стало ясным. И пугающим.
Рыжий и в пёстрой одежде. Как любили одеваться они с папой.
А что, если?..
Додумать ей не дал возглас Феликса, подскочившего к камере слежки за домом:
– А вот и легки на помине! Надо же, как, оказывается, просто вызвать его на разговор.
Милана зарычала, Тесса спрыгнула с рук Асты и удрала. Полина взволновалась, догадавшись, что по её душу мог явиться только муж, и следом в дверь постучали. Минуя домофон.
Разумеется, крысы могли пролезть в любые щели.
– Не сомневаюсь, наш дом в окружении, – хладнокровно поделилась Аста и выпустила облачко дыма. – Открой, Фел, лучше будет.
Кот, шипя и крадучись, дошёл до двери, провернул замок и столкнулся лицом к лицу с мокрым и злым Юрой. Сузил хитрые щёлки глаз. Юра одарил его ненавидящим взором.
– Ну здорово. Сколько лет, сколько зим.
– Я пришёл забрать жену, – без обиняков возвестил тот, не сводя с кота прицела тёмного зрачка.
– Войди сам, Юри. Мой дом – твой дом, – поманил Феликс, и притихшая на овчинах Полина различила мягкую просьбу в тембре его голоса.
– Не собираюсь ступать в дом врага. Кстати, не советую сопротивляться, Бастов. Гаммы-дельты все здесь и рассредоточены по твоей территории.
– Я потомственный крысолов, Альбрандт. Моя сестра тоже. Не думай, что напугаешь нас. – Теперь Феликс заговорил серьёзно. – А Полина – ей одной решать, с кем ей лучше.
– Что ты несёшь⁈ – Юра клацнул на него острыми жёлтыми зубами, выкинув вперёд морду, Феликс ответил шипением, и в этот миг Полина сорвалась с места и встряла между ними. Её ладони оказались на груди у обоих, и она расталкивала их.
– Нет! Стойте. Хватит! Юра…
– Ты защищаешь его! Славно, жена! – Муж дрожал от ярости, и из груди кота тоже неслось упреждающее клокотание.
– Юрец, Юр, – Полина пыталась вразумить его, гладя по шее и лицу. – Юрочка, не надо.
– Ты помыкаешь ею, как игрушкой, – обвинил Фел. – Для тебя все, кто не твои крысы – игрушки.
– Что ты несёшь, – повторил Юра сквозь зубы, отталкивая Полину за спину. – Ты… Чуть не трахнул её!
– И трахнул бы, что тогда? – Феликса уже тянула в дом сестра. – Я бы трахнул кого угодно только ради того, чтобы ты соизволил припереться сюда и взглянуть мне в глаза, Альбрандт! Спустя семь лет отчуждения! Неужели наше детство ничего для тебя больше не значит? А для Эрика? Для Герхарда и Марка?
– Ты участвовал в покушении на Эрфольга, предатель!
– Это неправда! Я ничего не знал! И… Юри, мне плевать на Тессу! Мне было на неё плевать! Я её ненавижу! Я… За тебя переживал. Меня к тебе даже не пустили. Понимаешь? Со мной один Марк и общался, а теперь и от него вестей нет, и мы все в жопе! Подумай об этом!
Аста еле затолкала брата в дом. Он ещё кричал что-то с порога.
– Ворота открой, а то я их выбью! – порекомендовал Юрец.
– Катись на свалку!
Из двери высунулась тонкая рука с брелоком, и створки ворот поползли в разные стороны. Юра за плечи вёл Полину в «Бэху». Заставил сесть в машину, прикрикнул в окно на баернском какую-то команду, и тени, дрожавшие в кустах и темени, растеклись в разные стороны, вильнув длинными хвостами.
Дождь зарядил, и Юра вёл «банку колы» вдвойне бдительно. Тишина пути скрашивалась лишь ворчанием мотора и шелестом дворников. Полина сидела на своём месте, потупив взор, и думала про дудочника. Надо было как-то подступиться к легенде, понять, насколько она правдоподобна.
Юра нарушил тишину, сунув ей в руки её потерянный мобильник и рубанув фразу:
– Ты уезжаешь.
28. Ты уедешь
– Ты уезжаешь. Сегодня. В ночь.
– Куда, зачем⁈ Юра! – Полина схватила запястье мужа, и тот, не отвлекаясь от вождения, мягко, но категорично попросил:
– Дождь льёт. Отпусти, пожалуйста. Мне трудно следить за трассой. – И когда Полина убрала пальцы, прибавил: – К родителям в Балясну. И ещё: я понимаю тебя и… пф-ф-ф! Если всё сложится, дам развод.
– Юр, – она не знала, что сказать, но что-то надо было. Как-то предотвратить страшное! – Юр, не надо. Я больше не буду.
– Надо. – Он двинул бровями вверх и вниз. – Моя милая Полли. Я слеп на один глаз, но не полный слепец, чтобы не видеть, что ты меня не любишь. Так и не полюбила, несмотря на все мои старания. Это очевидно, хоть в кровь разбейся и подари кусок сыра от луны, но если тебя не любят, то создать любовь не получится. И всё, что я чувствую к тебе, не имеет ценности теперь, когда город стоит перед тотальным уничтожением.
– Что⁈ – Полина задышала так часто, как могла, а за губами стало сухо и вязко от нахлынувшего страха.
– Король выдвинул нам ультиматум. В течение недели сдать город. У них уже есть готовый препарат чумной палочки, который они применят по истечении семи дней без ответа. В случае отказа город наводнят заражённые омеги. В случае согласия Эрфольг соединится с королём и перестанет существовать, а среди невгородской стаи произойдёт переранговка.
– И вы? Кем станете вы? – вырвалось у Полины.
Юра повёл плечами и не ответил.
«Он дерзил королю», – напомнила себе Полина и чуть не стошнила на панель «Бэхи» от мысли о том, что с Юры живьём сдерут кожу.
– Я не уеду!!!
– Ты уедешь. Твой билет в один конец оплачен.
– Ни за что!
– Да. Ты это сделаешь.
Юра съехал на обочину, так как дождь превратился в плотную стену воды, и вождение стало невозможным. Полина видела, как руки мужа посжимали руль, как он свесился на него, будто нуждался в опоре. Вытер вспотевшие виски о рукава рубашки. И продолжил:
– Это не твоя война. Ты альянсу больше не интересна. У них есть оружие куда более страшное. Если бы я знал, что нас ждёт, я бы ни за что не позвал тебя замуж. И… Я, хоть убей, не понимаю, зачем ты тогда вышла.
– За тебя… – от волнения Полина внезапно охрипла и прокашлялась. – Замуж?
– Просто вышла в тот ноябрьский дождь. Зачем ты вышла ко мне с чашкой чая, вытащила за шкирку из отчаяния и одарила надеждой? Зачем ты была так прекрасна и милосердна, что я… Я… – Юра завсхлипывал, точно начал задыхаться. Зажал лицо в ладонях, и Полина увидела, как он покраснел. Как наполнились кровью вены у него на шее, как дрожали прижатые к векам пальцы.
– Юр… Я…
– Ah-h, reichlich Müllhalde! – вырвалось у него со стенаниями. – Ich liebe dich so sehr!¹ Я так люблю тебя. Я так в тебя влюбился. Сразу, и… Ты… Я… Я не смог уехать насовсем, не смог за часами развернуть такси… Оставил маленький шанс, что тебе будет не всё равно. Я не мог уйти от твоей парадной. Просто, знаешь, как я чувствовал… Что мне конец, если я уйду. Что я кончен без тебя. Раз и навсегда. Крыса оп-пущен…
«Я его недостойна, – ударилась мысль. – Недостойна, недостойна… Ему нужна лучше. Честнее. Порядочнее».
– А ты… Ты очаровала меня своей музыкой. Ты приютила меня в первый день. И нашла меня во второй. Ты отдалась мне, когда я попытался, не веря в удачу. И ты согласилась стать моей перед твоими родителями. Я не знал никого добрее, чудеснее. Никого красивее… Я тобой приручен. Я твой.
Он наконец нашёл силы открыть веки и посмотреть на неё. Полина изумилась, впервые видя Юру плачущим. Плакали оба его глаза, и живой, и протез, и это раздирало душу в клочья.
Глаза нет, а слёзы текут.
– Юрочка, я люблю тебя! – Полина притянула к себе мужа, и тот упал ей лбом в колени, повиснув на ремнях безопасности.
– Я без тебя не… Но я справлюсь, Полька, я смогу, клянусь! Я тебя в западне не оставлю…
– Ты слышишь? Я тебя люблю. – Полина зарылась носом в Юрин горячий затылок, целуя и гладя, и губами нащупала два больших бугра на костях его черепа, которым раньше не придавала значения – мало ли, у кого какая анатомия?
Следы зубов Тессы…
Юра, слепо жмурясь, отстранился. Придержал правый глаз и мотнул головой. Слёзы бежали по его усам, как дождь.
– Не горячись. Ты маленькая. Я не должен был присваивать чужое счастье. Ты сама себя пока не узнала, не поняла. Не приняла. Ты с собой не договорилась. Прости. Я вспоминаю себя в восемнадцать, эти амбиции, гормоны, жажду быть первым, самым лучшим, героем, любимым, но… Планы могут рухнуть в один миг, и ты начинаешь мечтать о том, чтобы снова научиться ходить и держать ложку. А ещё… Сдохнуть. Чтобы такому ущербному не мешать отцу и брату подтвержать свой ранг. Уступить Борцу помётность.
– Юра, ты лучший. Ты самый сильный. – Полина вытерла ему глаза, и протез неловко сдвинулся, обнажив алую глазницу. Юра спешно поправил его и в смущении отвернулся.
– Всё хорошо. Всё будет хорошо. С тобой точно. Я не позволю тебе погибнуть вместе с нами. Ты ни в чём не виновата. Отец был прав, мне не следовало жениться на человечке. Особенно мне. Мать не выдержала, видишь? У нас всё жёстко, и она терпела, пока была воля. Но моё увечье и последующие казни стали для неё сломом. Поль, она повесилась. Отец сам снимал её тело с моста у Красного Ромба. Когда я очнулся в госпитале доктора Крюгера и узнал отца после той травмы, я позвал маму, а отец взял мою руку и сказал… Она нас предала. Предала меня беспомощного. Предала Борьку. Отца. Она решила, что так будет лучше. Она тоже была человечкой. – Юра снова растерянно замотал головой. – Я клянусь Гансом-трубадуром, я не желаю этой участи тебе. Я страшно сглупил. – Он отыскал Полинины дрожащие росой слёз виноградины. – У тебя впереди целая жизнь. Ты полюбишь ещё не раз. Кот на Кавасаки тому доказательство. Ты тоже справишься. Меня стоит забыть, как страшный сон. А я тебя никогда не забуду.
– Я не уеду!!! – Полина вцепилась в его куртку, притянула к себе, и горячие слёзы Юры обожгли её скулы.
– Ты уедешь. Так надо. Ты будешь счастливой.
– Послушай! Ты не веришь, что я тебя люблю, ладно! Но я, я знаю, что спасёт город! – внезапно ухватилась за последнюю соломинку Полина. – Крысолов! Твой Ганс-трубадур! Он может спасти город!
Юра поднял взгляд и одарил её невыразимой печальной нежностью.
– Веришь в сказки. Маленькая моя девочка. Совсем ребёнок. Трубадура не существует. А если бы и был – что такое он против мощи альянса?
– Но откуда взялись вы⁈ – выпалила Полина. – Откуда взялся альянс?
– Мы всегда были, – как очевидное, пояснил Юра. – Крысы всегда были. Как и чума.
– Нет, Юра, нет! – Она завыла в голос, комкая его спину. – Нет, нет…
– Да. Увы, да, малыш.
Он покрыл поцелуями её пылающее от волнения ухо, шею, щёку, прокрался до губ и остановился. Тихо дохнул всхлип в линию приоткрытого рта и, потеревшись носом, отстранился. Взялся за руль. За запотевшим стеклом машины дождь стучал уже более мерно. Юра глянул на наручные часы.
– До поезда час. Успеем добраться.
– Я не уеду! Ни за что! Я не уеду, – твердила Полина и судорожно сжимала подлокотник, словно могла таким образом удержаться в тварном городе.
– Прости меня. Прости, – в ответ шептал ей Юра и вёл «банку колы» к центру.
Полина охрипла от рыданий, пока он за руку тащил её по перрону. Прижимала к себе отданный Юрой рюкзак со всем необходимым и тряслась в истерике, стоя у «Сокола». Юра обнял её и долго грел у груди, пока проводница не потребовала пассажиров занять места. И тогда он завёл её в вагон, усадил на пустующее место и вышел за секунду до того, как с шипением задраилась вагонная дверь. Полина хрипела, сжав рюкзак, пока высокая серая фигура растворялась среди такой же серой толпы.
А потом «Сокол» устремился с нею вместе в не менее серую ночь, пытаясь перелистнуть страницу нотной тетради её жизни, посвященную Альбрандтам.
Полина же ехала и заторможенно думала:
«Нет уж, дудки. За неделю можно успеть многое. Я не сдамся. Нужно спросить у папы кто мы. Нужно хотя бы открыть футляр и достать гобой. И начать играть. Чёрт возьми, начать играть».
¹ – «О, свалка изобильная! Я так сильно люблю тебя!» (нем.)
29. Гобой
– Папочка!
Полина стартанула по перрону в направлении рослой клетчатой фигуры в больших очках и спустя миг прижалась к пиджаку отца, вбирая ноздрями родной запах полыни – мама обкладывала ею вещи от моли.
Как же хорошо, что после приключений в системе Полинин телефон остался цел, только экран слегка треснул! Юра нашёл его и вернул ей вместе со свободой…
– Папочка. – Хотелось сыграть радость от встречи, но Полина переживала такое отчаяние, что улыбка и смех превратились в стоны, как только отец обнял её, оберегая от зла, как в детстве. – Па-па.
– Ну будет, будет, милая. – Андрей Васильевич поцеловал дочь в макушку, насторожился и критически осмотрел видок. – Ты в домашних штанах? И… Тапочках? Что случилось?
– Вс-сё хоро-шо, – осилила Полина плохо сработавшее утешение и разрыдалась сильнее. Папа мягко похлопывал её по спине и держал в объятьях, пока она не смогла прийти в себя. Ни слова не говоря, понуро взял её рюкзак, закинул на плечо и повёл в машину. Полина тёрла глаза и всхлипывала по дороге. Сев на любимое переднее место высокого «Фольксвагена», глянула на встревоженного отца и кисло улыбнулась.
– Всё нор-мально. Просто соскучилась.
– Я вижу, – грустно хмыкнул в бороду папа, завёл белый внедорожник с аэрографией летящих лебедей и втопил газ. Полина настолько отвыкла ездить на машинах с ветерком, что чуть не закричала: «осторожнее, пап!», но вовремя прикусила язык. Папу это могло бы обидеть. Он лихо маневрировал по Яблочному кольцу, гоня к Петрово, и Полина уговаривала себя отцепиться от ручки подлокотника.
– Мама готовит лазанью. И жульены в горшочках.
– Как здо-рово, – всхлипнула Полина.
– А Юра что не приехал? Не смог?
– Не… смог, – память о прошлой ночи заставила сжаться в усилии сдержать плач внутри, но слёзы всё равно просочились и защипали. Полина сделала вид, что глаза чешутся.
– Вы поссорились? Он тебя выгнал?
Она, плача, прочертила носом горизонтальную линию в воздухе, мол, нет.
– Это из-за него? Из-за его отношения?
Вторая невесомая горизонтальная черта.
– Мне позвонить ему? – сдвинул рыжие брови папа и достал телефон, одной рукой придерживая руль.
Если бы Полина могла прорезать воздух носом, это бы случилось от её настойчивого отрицания.
– Поля, – укорил Андрей Васильевич. – Ты не забыла о том, что я твой отец, и мне можно доверять любые секреты?
– Папочка, я… – Полина нашла в бардачке бумажные салфетки. – Это так просто не объяснишь. Давай доедем домой. Я устала.
– Не устрой мне тут залив, – посоветовал в ответ папа.
Увидеть маму стало не меньшей радостью. По первости, как вышла замуж, Полина приезжала домой в Балясну каждую неделю. Утешалась от встреч с родителями и уезжала в отчаянии и опустошенности от воспоминаний о Максе. В то время и субботние исчезновения Юры не так беспокоили её – она находила себе иной повод почувствовать себя несчастной. А потом сделала над собой усилие и перестала ездить, ссылаясь на работу. И стало легче забыть Макса. Но сложнее – отпускать Юрца.
Она ничего тогда не знала… Дура, дура.
– Полюшка. – Мама не сводила с дочери влюблённых глаз, а птицы по-старому чирикали на жёрдочках. – Ты выросла, повзрослела, что ли! Совсем другая девочка! Неужели, это моя крошка? Семейная жизнь тебе на пользу!
Полина копала ложкой жульен и держалась бодряком, хотя папа то и дело посматривал на неё сочувственно.
– Спасибо, мамочка.
Они говорили про её работу и невгородские привычки, про дожди, фонтаны Петерштадта и белые ночи на Юриной яхте. Полина старалась заваливать маму приятными впечатлениями – расстраивать её и пугать всей свалившейся на Полину мистикой не было желания. Незачем.
– Ты не планируешь поступать дальше учиться музыке? – спросила мама, сложив руки замком у шеи. – Максим весной выступал в Малине в рамках фестиваля молодых…
– Катя, – остановил маму папа. Та осеклась, испугавшись, что лезет куда не просили, но Полина накрыла её запястье своим.
– Я… Думаю об этом, мамочка. Мне нужно воскресить гобой.
Глаза у мамы прямо-таки засияли.
– Ты решила вернуться!
– Я пока ничего не решила. – Полина отправила в рот ещё кусочек восхитительного жульена. – Но у меня есть желание играть.
– Боже, ты услышал мои мольбы! Я самая счастливая мать на свете! – Театральность сопутствовала маме в любом разговоре, и это не могло не улучшить настроение Полины. Папа же наоборот поправил очки и стал серьёзен, будто чувствовал, что рвение дочери не к добру.
Впервые за много дней и недель Полина открыла дверь в свою комнату. Уют и ностальгия пахнули на неё из этого маленького пространства с ажурными шторами, создававшими на полу теневые узоры райских птиц, и нотными альбомами, распиханными по шкафам. Армия плюшевых зайцев, медведей и динозавров, выстроенная шеренгой вдоль стеночки, казалось, только и ждала появления своей принцессы. Как у Дины в комнате, у Полины по полкам были расставлены награды и дипломы. «За участие», «За победу в конкурсе» – Полина помнила каждую и предшествующие ей усилия. Первых мест она заняла за жизнь немного, но старалась быть лучшей. И это становилось невозможным, когда на пути к победе появлялся Макс. Он неизменно опережал её.
Пустой пюпитр сиротливо приткнулся в уголке, хотя было время, выжидательно стоял посреди комнаты. Зелёное в бабочках покрывало на кровати, и там же поперёк, как безмолвный укор – футляр с гобоем. Полина присела на край своей мягкой постели и ласково провела кончиками пальцев по полированному рыжему дереву футляра.
Гобой знал, что его время придёт. Что он ей пригодится. Он ждал её внутри. Все эти месяцы.
Хотелось достать его немедленно и наградить за терпение, но Полина сдержала порыв. Папа наблюдал за её действиями из приоткрытой двери, и Полина плечом чувствовала его полный тревог взгляд.
– Пап, – позвала она, не оборачиваясь, так как не знала, с чем подступиться к расспросам. – А мы, Дуровы, всегда были Дуровы? Ну… Кто наши предки? Где наши корни?
– Поля. – Папа вошёл и прикрыл за собой дверь, что раньше делал, когда собирался отчитать дочь за плохо отработанную репетицию. Та насторожилась. – Тебя начала интересовать наша история? Мама права, ты в самом деле повзрослела.
Он мягко открыл футляр и вынул Полинин гобой. Собрал при ней и особенно пристально, критически оглядел трость, будто искал на деревянном мундштуке трещинки или сколы. Убедился в пригодности и передал Полине.
– В Вернисаже хранится одна средневековая реликвия, и тебе стоит знать об этом. Зал баернских ремёсел. Как-нибудь своди мужа. Это подлинный пастуший шалмей тринадцатого века. Кстати, прапращур гобоя. Как ты думаешь, – папа обнял Полину, и та прильнула к его сильному плечу, – почему стада послушно бредут за дудкой пастуха?
– Ну-у-у, – рассудила та, – есть хотят и идут. Привыкли.
– Потому что пастух приучил их внимать его тональности. Если проще – он играет мелодию их душ. Почему змея выползает на дудку факира? Потому, что факир знает вибрацию души змеи и способен воздействовать на неё через звуки. Так можно призывать и вести за собой любое живое существо, способное слышать. Ведь слово «трубадур» происходит от слова «тропа» или «троп» – «оборот», «переход». Вот какой силой в умелых руках обладает музыка, дочь.
– Труба… Дурова, – догадка проползла у Полины змеёй по позвоночнику. – Папа! А как это делается? Как распознать чужую тональность? Как заставить следовать за собой?
– Я тебе здесь не подсказчик. – Отец поправил очки. – Сам не пробовал. Но говорят, средневековые трубадуры сочиняли музыку на ходу. Думаю, это своего рода инсайт, наитие. Так же, как мы играем на публику и ловим её настроение… Как это у вас, молодёжи говорится? Вайб. – Он щёлкнул артистичными пальцами.
– Ага, – кивнула Полина, грея трость, и повторила, чтобы получше запомнить. – Вайб.
– Это то, что я знаю от отца. А он – от твоего прадеда.
– Значит… У нас тоже семейное ремесло?
Папа нежно протянул между пальцев прядь её волос и зацепил ей за ухо.
– Времена преходящи, дочь моя, а музыка вечна. Я же тебя не заставлял брать в руки гобой. Ты сама тянулась к музыке. Как и я. Как и твои предки. Это в крови.
Полина отвернулась. Прощупала родные клавиши деревянной дудки и, уняв дрожь, спросила:
– И… У тебя бывают странные сны, знаешь, кошмары про… Про крыс, ну, про то, как…
– Постоянно.
Полина резко вскинула голову и наткнулась на долгий и понимающий взгляд таких же как у неё спело-зелёных глаз в обрамлении возрастных морщинок.
– Пап. – Она уже открыла рот, чтобы признаться папе в том, что Невгороду угрожает чума, её муж – крыса-оборотень и гамма-винтик в обширной системе жёсткой иерархии, а сама она приехала, чтобы вернуться туда, к нему со знанием и гобоем и…
И встретить смерть. Возможно.
Стоило ли ей говорить ему об этом?
Будь она на его месте – отпустила бы собственного ребёнка на героическую погибель?
– Да, милая?
– Ам, спасибо за информацию, – невпопад ответила Полина.
– Не за что. – Папа подобрал одного из любимых дочкиных зайцев, шутя, дотопал им до неё и чмокнул игрушкой в нос. Поднялся и вышел. Полина сидела с бойко стучащим сердцем.
Всё ясно. Всё… Но…
Телефон как всегда оборвал мысли слишком внезапно. Как крысиный укус.
Полина удивилась, увидев, кто звонит.
– Зина, привет!
– Сколько лет, сколько зим! Ты совсем окультурилась, нас, баскалей, уже и вниманием не балуешь! – защебетала подруга детства. Полина мельком подумала, что ту бы хорошо свести с Миланой – вот бы получился зажигательный тандем!
– Ну что ты, Зинка, я захлопоталась просто.
– Тогда почему я узнаю о твоём приезде от мамы? А она – от твоей мамы?
– Ох. – Женская почта работала безотказно. Конечно же, маме обязательно надо было созвониться с тётей Леной и провалить конспирацию! – Я как раз хотела тебе написать, не успела, Зин!
– Написать? А как же встретиться? Слушай сюда, крошка. Сегодня годовой экзамен у Люсьен, так что если бы ты согласилась поддержать её в этом деле, она бы точно отсдалась на «отлично»! Не тормози! Будет музыка! Много музыки, правда, не профессиональной, но за качество отвечаем! Ты же не бросишь свою «первую скрипку»?
– И «первый барабан» тоже не брошу, – вздохнула Полина. – Хорошо, Зин-Зин, вечер ваш.
«Потому, что в ночь я уезжаю обратно в преисподнюю», – была та мысль, которую она не озвучила.
– Вот она, наша «первая дудочка»! Я безумно хочу расцеловать твои веснушки! И принарядись как следует! Выгляди на все сто, мой тебе совет! – с хитринкой порекомендовала Зинка.
Полина зажмурилась, чтобы не выругаться. Ну конечно. Если у скрипачей в училище годовой экзамен, то…
Твою мать. Там будет сдаваться и Макс.
Память о прошлом щеманула по нервам так, будто их собрали пучком на бельевую прищепку. До того в приезды домой Полина часто ловила себя на том, что обходит здание училища сторонкой, как и дом Максима, и даже их районную музыкальную школу – боясь встретить его ненароком. И в то же время маниакально высматривала среди прохожих, а вдруг? Вдруг.
И вот он, момент истины. Благодаря Зине. Но – там будет Люся, и Полина едет слушать студентов не ради Макса в этот раз. Ради подруги. Всё.
– Я справлюсь, – внушила себе Полина Юриными словами. Захотелось, как в первые дни их знакомства, позвонить мужу и утешиться его тёплыми шутками, но Юра занимался делами стаи и вряд ли ответил бы. Особенно после того, как отправил жену домой. Не до шуток сейчас. Полина сжала кулаки.
– Он справится, и я справлюсь.
Телефон снова зазвонил, и Полина чертыхнулась – что ещё Зинке нужно?
– Алло.
– Рыжуля, ты как? Правда, что этот пасюк тебя в Балясну сослал?
Милана. Ну кто бы мог помыслить, что после одной егозы не объявится вторая?
– Всё хорошо, Мила, я сдаваться не собираюсь. Только ты молчи об этом, не трепи, слышишь⁈ – поспешила упредить болтушку Полина.
– Я не трепло! Я могила! – клятвенно заверила собака. – Да и Дина… Мне таких навешала! Рта теперь сто лет не открою! – И спустя секунду выпалила: – Крысы объявили военное положение и к мосту вообще никого не пускают! И к канализациям тоже! Входы в город на патрулях и усилении, всё помойки ими кишат, и всё о-о-очень психованные. А мы с Фелом нашли кое-что! Сказать, рыжуля?
– И что же? – умотанно улыбнулась Полина.
– Оказывается, у нас в Вернисаже хранится настоящая дудка крысолова! Прикинь! Его мама рассказала, она там работает музейной кошкой и сама видела ту дудку. Говорит – энергия от неё так и прёт!
– З-здорово. – Полины хватило на один изумлённый выдох.
– А то! Слушай! Бери билет и приезжай! Мы тебя спрячем, обещаю! Никто не узнает! И дудку эту стащим! А уж дудочника найдём! Мало ли какого бомжа можно подпрячь за сто туберов сыграть на ней в подземелье перед чумными крысами, да?
– Милана, ты, вроде, полицейская собака, а такие вещи предлагаешь! – в шутку пристыдила её Полина.
– У-у-у, – проскулила та. – Извини, но спасение города требует радикальных решений!
– Ясно. Я приеду. – шепнула Полина в трубку. – Я вас не брошу. А дудочника найдём. Обещаю. – Она сжала в руке нагретую трость.
– Ура! – С этим собака отключила звонок.
Полина осталась в тишине. Решительно вставила трость в собранный гобой. Только собралась сыграть что-нибудь, как услышала из кабинета отца переливчатое, виртуозное звучание его инструмента.
