Текст книги "Переговоры (ЛП)"

Автор книги: Glare

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Разрядка наступает незаметно, резко обрушиваясь на него, когда он думает, что знает, как оттянуть этот момент. Он хнычет Оби-Вану в грудь и безвольно обмякает в его руках, не волнуясь о сперме, застывающей между ними. Шершавые пальцы рассеянно играют его волосами у основания, пока он тяжело дышит Кеноби в горло; тот продолжает бессмысленно бормотать о том, как Энакин хорош. Вот только Энакин не чувствует себя хорошо.

С трудом открыв глаза, он поднимает голову и видит, что Оби-Ван глядит на него, чуть прикрыв глаза. Взгляд собственнический и обожающий, но чудовище внутри него пока что сыто. В следующий раз ему захочется большего, и как бы Энакин ни сомневался в своем желании дать ему требуемое, еще больше он сомневается в своей способности ему отказать. Как бы отвратительно ни было это признавать,но теперь он принадлежит Оби-Вану – больше чем когда-либо прежде. Раньше он был собой. Он был Энакином Скайуокером, детективом Корусантского полицейского управления и пленником Оби-Вана Кеноби. Но больше он не может называться так. Теперь он сообщник, партнер, его судьба тесно и неразрывна переплетена с судьбой Оби-Вана. Побег больше не выход – перестал быть выходом уже давно, если быть честным с самим собой.

Пульсирующее, сосущее ощущение внутри просыпается снова, когда Оби-Ван шевелится под ним, пытаясь встать. Энакин хочет вцепиться в него, начать умолять не уходить, но вместо этого он замыкается в себе, цепляясь пальцами за свою испорченную рубашку, и ждет, что будет дальше.

Оби-Ван отходит от него, открывает входную дверь, и собаки вбегают в дом. Энакин наблюдает за всем происходящим со странным чувством отстраненности. Он даже не вздрагивает, когда Кеноби возвращается и поднимает его на руки. Тот произносит какие-то слова, Энакин чувствует его бормотание по гудению в области его ребер, пока тот несет его в их спальню, но ему не удается четко различить хоть что-нибудь. Все, что он может, это спокойно сидеть на матрасе там, куда его посадил Кеноби, сняв с него испорченную рубашку и запачканные штаны и беспечно бросив их на пол. Со своими штанами, запятнанными еще и брызгами крови, Оби-Ван делает то же самое, и Энакин рассеянно замечает, что тот сидел на диване прямо так. Энакин сидел на нем прямо так.

В конце концов Оби-Ван ложится к нему, утягивая Энакина под одеяла и прижимая его к себе. Он шепчет какие-то нежности и ласково гладит его, пока усталость не вынуждает его погрузиться в сон.

Боль от пустоты внутри становится немного меньше.

========== 18. ==========

Судя по теплому свету, льющемуся из окна, и напряжению в мышцах, на дворе, должно быть, уже почти полдень, когда Энакин наконец просыпается. Само по себе это не плохой знак. В связи со стрессом последних дней это был только вопрос времени – когда же усталость накроет его с головой. Странно то, что Оби-Ван его не разбудил. Обычно тот поднимал Энакина не позже десяти, скрупулезно следуя их расписанию и поддерживая своеобразную рутину. Кеноби, как Энакин уже выяснил, очень зависит от своих повседневных дел.

Он вытягивает руку в поисках своего соседа по кровати, но натыкается только на пустые остывшие простыни, где лежал Оби-Ван. Перекатившись, Энакин хмурится, задаваясь вопросом, куда же подевался Кеноби, пока не натыкается взглядом на записку на прикроватном столике. Требуются серьезные усилия, чтобы вытянуться достаточно, чтобы дотянуться до нее, чувствуя огромное желание просто растянуться на простынях и насладиться этими редкими мгновениями наедине с собой, но ему наконец удается подцепить записку со столика.

«Энакин,

Я уехал довольно рано, так что я решил не будить тебя до моего возвращения. Я должен отвезти нашего друга в Корусант, пока не натворил еще большего беспорядка в подвале. Собаки накормлены, но, скорее всего, придется их выгулять, как проснешься. В холодильнике для тебя завтрак, пожалуйста, поешь. Я знаю, вчера ты мало ел из-за тошноты. Вернусь, как только смогу.

С любовью,

Оби-Ван.»

Энакин стонет от упоминания вчерашнего дня, комкая записку в руке и бросая ее, смятую, на пол, когда накатывают воспоминания. Тогда его действия казались хорошей идеей, но теперь, вдали от магнетического присутствия Оби-Вана, он поверить не может в то, что натворил. Худшее во всем этом, по его мнению, то, что он даже не удивлен. В конце концов это обязательно случилось бы. Прямо с того момента, как Оби-Ван впервые поцеловал его, Энакин знал, что это только вопрос времени. Неважно, как часто он говорил себе, что этому не бывать.

Все дело в том, что месяцами он не видел никого, кроме Оби-Вана и Асоки. При таком узком круге общения он бы не смог противиться намекам Оби-Вана слишком долго. Так что нет, он не удивлен – просто разочарован в себе из-за того, что сдался так быстро, когда Оби-Ван был запачкан кровью и почти буквально пах смертью.

Выбравшись из безопасного укрытия одеял, Энакина бредет вниз, чтобы проверить собак. Они полны энтузиазма из-за долгожданной прогулки – Оби-Ван уехал довольно рано. Энакин мимоходом думает, что стоит узнать у Кеноби насчет возможности сделать дверцу для собак в дальнейшем. И хотя есть опасность того, что они могут убежать слишком далеко, так у них хотя бы будет возможность свободно выходить и приходить, когда захочется, а не ждать, пока кто-нибудь их выпустит.

Он стоит на крыльце, глядя на лес, совсем как вчера вечером. В первые несколько недель тишина почти выводила Энакина из себя, потому что он привык к шуму и суете городской жизни. Теперь же он жадно вдыхает свежий воздух, широко потягиваясь и успокаиваясь от шелеста веток на ветру и звуков возни собак в сухих зарослях. Он возвращается в прихожую, чтобы взять пальто Оби-Вана и его ботинки, прежде чем выйти из дома и спуститься на подъездную дорожку навстречу собакам.

Они следуют за ним, когда он медленно бредет вдоль дорожки, никуда намеренно не собираясь. Ему не посчастливилось осмотреть все вокруг, когда Оби-Ван только привез его сюда, потому что он был связан на заднем сиденье его машины, а теперь им овладевает любопытство. Из-за того, что Кеноби постоянно крутился рядом, у него не было возможности исследовать что-то вдали от хижины. Так что он принимает долгосрочное отсутствие Кеноби за шанс размять ноги и подумать. Движение всегда помогало его беспокойному уму, а когда ты заперт в хижине, его не так уж много.

Потрескивание гравия под ногами служит ритмичным фоновым звуком прогулке Энакина с собаками. Смотреть особо не на что, потому что большая часть животных впала в спячку на зиму, но пару раз он улавливает движение каких-то древесных зверушек в ветках. Ардва гонится за ними, воодушевленно тявкая, но его маленькие ножки не могут бежать так же быстро, как его возможная добыча, и он возвращается обратно через пару мгновений, вывалив язык из пасти. Трипио не отходит от Энакина, следуя за ним и смотря на своего младшего собрата взглядом, напоминающим собачье разочарование, каждый раз, как тот возвращается после своих преследований.

– Я такой глупый, – обращается Энакин к собакам, пиная камешек на ходу. – Поверить не могу, что я отсосал ему вчера ночью. Поверить не могу, что вы позволили мне это сделать.

Трипио жалобно скулит. Он ни слова не понимает из того, что говорит Энакин, но был рядом с ним довольно долго, чтобы понять, что, когда Энакин начинает говорить, его работа – производить любые звуки в паузы между репликами.

– Знаю-знаю, я взрослый мужчина, способный сам принимать решения. Ты прав, следовало быть умнее.

Ардва, как обычно, быстро понявший ситуацию, лает, выражая свою точку зрения, пока Энакин сворачивает с ними с тропинки и уходит на пару ярдов в лес, садясь на поваленное бревно и закрывая лицо руками.

– Что мне теперь делать? – спрашивает он их, но на сей раз собаки молчат.

***

В холодильнике Энакина дожидается тарелка яичницы с беконом, когда он возвращается. Он смотрит на нее несколько долгих секунд, взвешивая варианты: поесть или проблеваться, – и сразу же вываливает содержимое тарелки в миски собак. Оби-Ван сказал ему поесть, но этим утром он не особо голоден. Тревога скрывается в уголках его разума, и он одновременно предвкушает и опасается возвращения Кеноби. С одной стороны, чем дольше Оби-Вана нет дома, тем больше Энакин будет подозревать, что что-то пошло не так и его арестовали; с другой – ему действительно не хочется иметь дело с возможными последствиями его вчерашних действий. Он надеялся, что прогулка поможет выплеснуть нерастраченную энергию, зудящую под кожей, но затея оказалась абсолютно бесполезной.

Когда он включает телевизор, то обнаруживает, что нет ни одной новости о последнем месте преступления Оби-Вана. Это может значить одно из трех.

Первое: полиция до сих пор не обнаружила тело. Это вряд ли, отличная просматриваемость – одна из деталей почерка Кеноби.

Второе: новостные каналы еще не получили информацию. Чуть более возможно, но Энакин знает Корусантские СМИ. Это кучка навязчивых ищеек, оказывающихся на месте преступления, как только о нем сообщается.

Третье, наиболее вероятное: тому, что Оби-Ван сотворил с этой жертвой, удалось кого-то задеть, вызвав молчание СМИ. Кем бы этот «кто-то» ни был, он должен обладать достаточной властью, чтобы контролировать зачастую мятежных ведущих в различных новостных агентствах. Энакин точно знает, что некоторые из них пойдут на любые штрафы и судебные издержки не задумываясь, только бы получить возможность первыми рассказать о случившемся. Рейтинги, в конце концов, наше все.

Он, прибавив громкость, оставляет телевизор включенным, принимаясь за свои дела, так что он услышит, если ситуация изменится. Нужно загрузить стирку, вымыть посуду, снова искупать собак после их веселой прогулки в лесу. На Трипио налипла грязь после того, как тот поплюхался в ручейке, а Ардва вымазался в чем-то, пахнущем совершенно отвратительно.

Энакин только начинает насухо вытирать Ардва, когда слышит металлический звук, знаменующий начало срочного выпуска новостей на канале. Или ограничение распространения информации наконец отменено, или кто-то получил сигнал к старту и спустил курок. Ему нет особого дела до причин – его волнует только то, что скажут в новостях о последнем преступлении Оби-Вана. Трипио уже высох, но с Ардва еще капает вода, так что Энакин оборачивает его полотенцем и несет вниз. Там ковров, которые можно испортить, гораздо меньше.

Когда он наконец спускается, новостной выпуск уже в самом разгаре. Энакин прижимает вертлявого пса покрепче, усаживаясь на диван, и вытирает его, смотря новости.

Ведущая находится в до боли знакомом парке, тропинка позади нее огорожена желтой полицейской лентой, охраняемой людьми в контрастирующей с этим цветом синей форме. Давным-давно Энакин частенько гулял в этом парке с Трипио, как только его расписание и психическое состояние пса позволяли это делать. В отличие от многих других парков в Корусанте, Темпл Парк был рассчитан на более сдержанное население – там не было детских площадок и кричащих детей, от которых у Трипио точно началась бы истерика. Прогулки там, иногда в компании Квинлана, если им приходилось что-то обсуждать по работе, были отличным способом отдохнуть от повседневности. Энакин думает, что его не должно удивлять, что Оби-Ван тоже об этом знает.

– Сегодня мы находимся в Темпл Парке, где было совершено еще одно пугающее преступление, и хотя от полиции еще не поступало официальных заявлений, кажется, что это убийство может стать еще одним эпизодом в деле серийного убийцы, которого общественность прозвала Переговорщиком.

Камера приближается, насколько может, показывая изможденного Квинлана Воса. Угол обзора не очень удачный из-за собравшейся за лентой толпы, и картинка слегка подрагивает, но Энакин достаточно близко с ним знаком, чтобы понимать язык его тела даже с такими помехами. В руках у Воса открытка, и хотя камера находится слишком далеко, чтобы показать, что на ней написано, из-за текста он чувствует себя довольно расстроенным. Энакину почти хочется знать, что же Кеноби написал на этот раз, хотя бы для того, чтобы попытаться предсказать, что может сделать Квин.

Затем показывают само место преступления.

Оби-Ван оставил тело последней жертвы в небольшом уголке, отведенном под шахматные столы, на которых можно было поиграть. И хотя сам Энакин никогда не играл, он замечает определенный символизм в конкретной сцене. Жертву усадили на стул с одной стороны от стола – на той, которая играет белыми, – само тело безжизненно обвисло, вытянув одну руку и уложив ее на стол так, будто она тянется к противнику. С другой стороны – аккуратно отделенная от тела и подпертая несколькими камнями, скорее всего, взятыми с краев тропы, покоится голова мужчины. Энакин понятия не имеет, как Кеноби удалось сделать это в их подвале, но он вполне уверен, что не хочет об этом знать. Тело сидит там, невнятно смотря на шахматную доску и свою белую королеву, срубленную своими же черными фигурами.

Журналистка болтает о том, как ужасная сцена поразила ранних бегунов, но Энакина внезапно отвлекают ладони, опустившиеся на его плечи. Он вздрагивает от неожиданного прикосновения, почти сбрасывая Ардва с колен. И успокаивается он, только почувствовав легкое покалывание от бороды на шее и едва уловимый запах сигарет. Оби-Ван. Он не слышал, как тот вернулся.

– Я вот думал, что ты не хочешь, чтобы тебя поймали, – фыркает Энакин, когда Кеноби огибает боковушку дивана и садится на свободное место рядом с ним, а Ардва пользуется возможностью высвободиться и улечься на свое место рядом с Трипио. – Ты должен был разозлить подражателя, а не копов.

– Мне кажется, лучше воздействовать на обе стороны. Мужчина, играющий в шахматы с собственной головой; полицейское управление, пытающееся поймать убийцу, работающего вместе с их собственным ведущим детективом. Я не мог упустить возможность использовать такой символ.

– Ты хотел сказать, что не мог упустить возможность ткнуть их носом в собственные косяки, – саркастичным тоном замечает Энакин.

Признавая его правоту, Кеноби тянет:

– Возможно.

– Король драмы.

Его замечание вызывает усмешку. Ладони Оби-Вана скользят по его рукам, пальцы касаются шрама, украшающего правое плечо Энакина. Кеноби, очевидно, рад просто сидеть вместе с ним. Энакин не против, он прижимается к его груди и укладывает голову на плечо Оби-Вана.

Конечно же, момент внезапно разрушается абсолютно невинным вопросом Кеноби:

– Как тебе завтрак? Знаю, что яйца не особенно вкусные, если готовить их в микроволновке, но я уезжал довольно рано…

Энакин замирает, пытаясь выдавить слова о том, как все было вкусно, но Оби-Ван тут же замечает, что что-то не так; он слишком много времени провел, изучая поведение Энакина, чтобы такое упустить. Рука скользит вверх по плечу Энакина, оборачиваясь вокруг его горла, прося о честности, и это по-прежнему пугает, хотя Энакин знает, что Оби-Ван никогда бы не причинил ему серьезного вреда.

– Ты же ел этим утром, правда, Энакин? – спрашивает он, и Энакин вздрагивает от его тона.

– Я, эм… – начинает Энакин, но его перебивает бурчание в собственном желудке-предателе. Он правда собирался поесть, но отвлекся на дела и потерял счет времени.

Оби-Ван вздыхает.

– Что ж, я приму это за «нет». – Он отстраняется, поднимаясь на ноги и вставая перед Энакином. – Скажи честно, что мне с тобой делать?

Энакин позволяет Оби-Вану поднять себя с дивана и отвести на кухню. Он ждет, что Кеноби усадит его на привычное место за островком, но вместо этого понимает, что его ведут к стойке. Он остается один на пару мгновений, пока Оби-Ван собирает ингредиенты для их обеда, и Энакин приятно удивлен таким ходом вещей. Несмотря на растущее доверие между ними и исчезновение замков на дверцах, ему никогда раньше не позволялось помогать в приготовлении еды или иметь дело с чем-то острее ножа для масла.

Не то чтобы он мог сильно помочь. Энакин никогда не был особенно способным к готовке. Клигг Ларс был занятым мужчиной, работающим на двух работах, чтобы сохранить для них еду и кров. Еда готовилась быстро и была дешевой – что угодно, что требовало минимум внимания и все равно могло накормить двух мальчишек, которых он растил. И хотя Оби-Ван не кулинарный гений, его собственные навыки куда лучше тех, что есть у Энакина.

Это становится очевидным, когда ему доверяют резать овощи и он успевает искромсать половину моркови, прежде чем Оби-Ван останавливает его руку, вставая позади него.

– Энакин Скайуокер, ты делаешь какую-то кашу, – усмехается Кеноби, накрывая руку Энакина своей. – Давай вот так.

Оби-Ван сопровождает его движения, нарезая морковь на более аккуратные кусочки.

– У тебя получается лучше, чем у меня, – говорит Энакин, когда Кеноби снова позволяет ему попробовать самому, положив руки ему нам талию и устроив подбородок у него на плече. Теперь кусочки не так ужасны, как были изначально, но по-прежнему и рядом не стоят с аккуратной нарезкой Оби-Вана.

– Со временем ты научишься.

Он произносит это как-то зловеще, отчего Энакин рефлекторно сглатывает. Когда он смотрит на Кеноби, у того отстраненное выражение лица, будто он глядит в будущее, видимое только ему. У Энакина складывается впечатление, что говорит тот совсем не об овощах.

========== 19. ==========

Наши дни

После своего внезапного признания Энакин прекращает разговаривать с кем-либо. Не важно, как Квин спрашивает-умоляет-требует ответить на вопросы об этом случае, Энакин не может ничего ему объяснить. Потому и молчит. Он закрывает рот и больше не открывает – ни когда его отводят в камеру, ни когда его опять приковывают наручниками к столу, ни когда снова снимают его отпечатки пальцев ради документации. Квин затем выходит из комнаты, но быстро возвращается назад. Вернувшись, он вкатывает тележку, в которой находятся старый телевизор и DVD-плеер. Энакин с любопытством наблюдает за ним, когда тот ставит все на видном месте, вставляя диск.

– Это человек, которого ты защищаешь, – рычит Квин, доставая пульт и нажимая на кнопку включения намного сильнее, чем требуется. Он делает громче – настолько, что Энакин вздрагивает, когда запускается запись. Экран озаряется изображением камеры, почти такой же, как та, в которой сейчас сидит он.

– Вы знаете, почему вы здесь, профессор Кеноби? – произносит Квинлан Вос с экрана телевизора. Энакин не видит его лица, камера установлена за его плечом и направлена на человека по другую сторону стола. Для Энакина это идеально, потому что он в любом случае не заинтересован в Квинлане Восе. Вместо этого он жадно смотрит на другого человека.

Оби-Ван на экране совсем не тот, с кем знаком Энакин – или, по крайней мере, не тот, кого он начал обожать за последний год, с его вечно небрежной укладкой и ленивым изгибом губ, достававшихся только Энакину. Оби-Ван на экране – это профессор Кеноби, учтивый и уверенный, с застывшей на губах самонадеянной ухмылочкой – будто он посвящен в какую-то тайну, о которой не знает весь остальной мир. От этот вида Энакин даже сейчас хочет опуститься на колени и следовать любым командам, которые могут сорваться с его языка. Однако то, что он прикован наручниками в камере, а сам Кеноби бесследно исчез, делает это довольно затруднительным.

– Дай знать, если вдруг изменишь свое мнение насчет показаний, – говорит ему Квинлан в комнате, кладя пульт на стол, чтобы Энакин мог до него дотянуться, и снова покидая камеру. Энакин не отвлекается, даже чтобы посмотреть, как тот уходит.

– Боюсь, что нет, – отвечает Оби-Ван, и его голос звучит искренне смущенно и немного оскорбленно. Он всегда был потрясающим актером. – Ваши люди не потрудились объяснить хоть что-нибудь, прежде чем провести меня по всему кампусу и усадить в полицейскую машину. Конечно, это было два дня назад. Все это время я провел в камере временного содержания. Мне даже не дали позвонить.

– Верно. Нам очень жаль, возникла кое-какая путаница с вашими документами.

– Ну конечно, – сухо произносит Кеноби.

Квинлан на экране шуршит бумагами, разложенными перед ним, создавая потрясающее шоу, прежде чем наконец вытащить фотографию из кучи файлов и положить ее перед Оби-Ваном.

– Вы знаете этого человека, профессор Кеноби?

Энакин узнает изображение тут же, как и Оби-Ван. Кто-то, менее с ним знакомый, не заметил бы, как дрогнула его челюсть или как раздулись его ноздри, но Энакин пережил последний год своей жизни благодаря умению распознавать настроения Кеноби. Он совсем чуть-чуть скучает по тем дням.

Оби-Ван берет фотографию, бережно ее держа и устраивая такое же прекрасное шоу, тщательно ее разглядывая. Квинлан нетерпеливо барабанит пальцами по столу.

– Если я правильно помню, это Рако Хардин, один из моих студентов в университете. Боюсь, что больше мне нечего сказать; семестр только начался, а у нас было не так уж много совместных занятий.

– Его тело было найдено на взлетной полосе сегодня ранним утром.

– И вы подозреваете умышленное убийство? – спрашивает Оби-Ван, выгнув бровь. – Боюсь, я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне.

– Учитывая то, что он был подвешен, как неоновая вывеска – да, мы подозреваем умышленное убийство, – Вос вырывает фотографию из рук Оби-Вана, запихивая ее обратно в папку. – А что до вас, то мы знаем, что вы последний, кто видел его живым. У нас есть запись с камер, на которой вы с ним приезжаете к нему из «Чужеземца» в день, когда он пропал.

– Если у вас есть записи, на которых я подвожу его до дома, то у вас есть запись, где я уезжаю без него, детектив.

– Кто-то вывел из строя камеру в его жилищном комплексе сразу после вашего отъезда. Мы подозреваем, что Хардина похитил именно этот человек.

– И снова я не понимаю, как это касается меня.

– Вы не видите ничего подозрительного? Кто-то, может, поджидал у здания?

Кеноби молчит, его лицо принимает задумчивое выражение.

– Нет. Нет, не думаю. Простите, но я больше ничем не могу вам помочь.

Квинлан сжимает и разжимает руки. Энакин провел достаточно допросов с ним, чтобы знать, что он разочарован. Он, очевидно, надеялся сломать Оби-Вана, воздействуя на него прямо, и немного недооценил его способность оставаться спокойным под давлением.

Он снова открывает папку, пролистывая файлы внутри, пока не находит очередной документ.

– Знаете, профессор, я заметил, что у вас нет постоянного места жительства, зарегистрированного в университетских файлах.

– Я сейчас переезжаю с места на место. Пока что у меня есть почтовый ящик для писем, – отвечает Оби-Ван.

– Могу я спросить, если вы не против, что же заставило вас съехать со старого места жительства?

Оби-Ван кривится вполне искренне, Энакин может поручиться. События, которые привели к его с Энакином отъезду из дома, до сих пор заставляют его волноваться.

– Слишком много воспоминаний.

– Воспоминания. Хорошо, – говорит Вос, медленно вытаскивая еще одну фотографию и кладя ее перед Кеноби на стол. – Может, воспоминаний об этом человеке?

Энакин от вида изображения вздрагивает: это снимок его самого. Качество телевизора невысокое, все-таки у Управления ограниченный бюджет, но он узнает, что это не фотография детектива Скайуокера, а Энакина. Энакина, который живет с Оби-Ваном Кеноби. Дотянувшись до пульта, он жмет на паузу, чтобы получше изучить снимок.

На фотографии он растянулся на их удобной кровати без рубашки, выставив напоказ темные пятна – Оби-Вану так нравится метить его, несмотря на то, что на это некому смотреть. Энакин на фото спит, расслабленный и довольный, сбоку свернулся Трипио, и они оба отдыхают в лучах послеполуденного солнца. Он не знает, когда Кеноби сделал этот снимок, но он не удивлен. У Оби-Вана всегда был дар к манипулированию.

Настоящий, арестованный Энакин включает запись снова, смотря, как Оби-Ван на видео борется с желанием коснуться фотографии, которую Вос положил перед ним. Он не трогает ее, зная, что не стоит открыто выражать слишком много эмоций, но Энакин понимает, что Вос увидел, как дернулись от желания его пальцы. Квинлан, при всех его промахах, очень наблюдателен, когда дело касается чтения людей. Энакин совсем не удивлен, что он выделил Оби-Вана, несмотря на нехватку доказательств, связывающих его с обнаруженным телом Хардина.

Оби-Ван вздыхает:

– О детективе Скайуокере, да. Мы были соседями до его… исчезновения.

– Когда вы последний раз говорили с ним?

– Вечером после последней пресс-конференции, наверное. Он звал меня выпить с ним в знак благодарности за то, что я за пару дней до этого присмотрел за Трипио, когда Энакину пришлось рано уйти. Вы знаете его отношение к рутине…

– О да, – фыркает Квин. – И это был последний раз, когда вы говорили со Скайуокером? Что случилось? Он ведь исчез почти неделей позже.

Кеноби неловко кашляет, и его лица слегка краснеет. Его все еще нервирует обсуждение той ночи – даже с Энакином; он не хотел терять контроль вот так.

– Пока мы пили, я, возможно, выпил чуть больше и попытался… подкатить… к Энакину. Он сказал, что не отвечает взаимностью на мои чувства, и ушел. После этого мы не разговаривали.

– Поэтому вы не сообщили о его исчезновении?

– Я хотел дать Энакину время, – пожимая плечами, говорит Оби-Ван. – Я подумал, когда перестал видеть его в коридоре, что он переехал.

– Значит, вы понятия не имеете, где он сейчас?

– Как я и сказал, я думал, что он переехал. Предполагать, что что-то не так, я начал только после того, как в новостях сообщили о его исчезновении.

– Хорошо, – тянет Квин, добравшись рукой до снимка и касаясь его пальцем. – Понимаете, мы обнаружили это фото внутри поздравительной открытки на месте преступления пару недель назад. Что-то вроде: «Жаль, что тебя здесь нет…».

Рот Оби-Вана почти кривится в ухмылке:

– Похоже, что кто-то пытается вас одурачить, детектив Вос.

Плечи Квина напряжены – яркий контраст с расслабленной позой Кеноби. Он знает, что Оби-Ван подшучивает над ним. Но даже так он подозревает Оби-Вана и все больше расстраивается, что его попытки расколоть того проваливаются.

– Да уж, похоже на то.

Только тогда Оби-Ван тянется за снимком, берет его со стола и осматривает показательно критическим взглядом.

– Не знаю, как сильно я могу помочь вам в таком случае, детектив, но если вам интересно мое мнение, то я бы сказал, что Энакин выглядит довольно счастливым, где бы он ни находился.

– Да ладно? – ворчит Вос.

– Конечно, – отвечает Оби-Ван явно насмешливым тоном. – Он часто говорил о стрессе от работы в полиции, но тут он, кажется, хорошо справляется. Под глазами нет кругов, да и ребра не так торчат. И это, конечно, не говоря уже о том, что у него, очевидно, кто-то там есть. Думаю, время, проведенное в одиночестве, пошло ему…

– Сукин ты сын! – рычит Квин, видимо, по горло сытый самодовольством Кеноби, и резко тянется через стол. Энакин морщится от последующей жестокости – Оби-Ван съеживается и принимает удар, которого при других обстоятельствах сумел бы с легкостью избежать. Но не здесь, потому что он вынужден играть роль невинного профессора. Здесь он позволяет Квину стащить себя со своего места и толкнуть на пол, падая и размахивая руками со всей грацией офисного планктона.

Дверь камеры резко открывается, впуская внутрь Секуру, Винду и еще нескольких офицеров. Они оттаскивают Квина от сжавшегося в страхе Кеноби и выводят его в холл. Он шипит и плюется, пока его ведут, выкрикивая обвинения в адрес Оби-Вана. Вос – единственный, кто способен заглянуть за маску вежливости.

Только когда дверь закрывается, Кеноби поднимается с пола, вытирая с носа кровь и осторожно трогая разбитую нижнюю губу. Он садится обратно на стул, потому что он не может уйти отсюда, пока кто-нибудь не вернется, чтобы отпустить его, а после смотрит в камеру с убийственно самодовольной улыбкой и подмигивает.

Поскольку его стратегия направлена на то, чтобы держать копов подальше, Оби-Ван выбрал путь, который оказался эффективным. Квин может знать его секрет, но у него не будет никаких доказательств его правоты, кроме собственной интуиции. Этого будет мало любому офицеру полиции, а теперь, когда он напал на Оби-Вана без единой видимой причины, его не подпустят ни к кому без риска получить ответный иск. Управление на такое не пойдет; Вос в ближайшем будущем будет загружен бумажной работой, а Оби-Ван выйдет сухим из воды.

Он вернется к Энакину, помятый и побитый, и будет встречен с распростертыми объятиями тем самым человеком, которого Квинлан пытается спасти.

***

Видео допроса Оби-Вана уже давно закончилось, когда дверь собственной камеры Энакина открывается, впуская внутрь вихрь ткани и потрясающе уложенных волос.

– Хей, вы не можете сюда войти, – рявкает Квин, следуя за пришедшим.

Мужчина не обращает на него никакого внимания, уверенно проходя по комнате и вставая за плечом Энакина. Энакин физически чувствует его взгляд на себе – осматривающий и оценивающий, прежде чем рука ложится на его шею сзади – жест, одновременно успокаивающий и тревожный; он всегда терпеть не мог то, как хорошо этот человек его понимал.

– Вы не можете просто вмешиваться в допрос!

– Я более чем могу, – парирует мужчина, ставя свой чемоданчик на стол и свободной теперь рукой достает из кармана визитку. – Меня зовут Бейл Органа. Я адвокат мистера Скайуокера, и этот так называемый допрос окончен.

Вос кривит губы от ярости.

– Энакин не запрашивал адвоката перед началом. Вы не имеете права находиться здесь.

– Энакин провел последние двенадцать месяцев в заточении у преступника, известного своей склонностью к контролю и манипулированию. После такого долгого воздействия он очень далек от состояния, в котором он мог бы сам позаботиться о себе.

– Детектив Скайуокер добровольно предложил информацию…

– В этой ситуации нет ничего добровольного! Вы забрали его из привычной ему среды и использовали его потребность приспособиться к новому окружение, чтобы выудить из него информацию. Вам повезло, что я не подаю на вас встречный иск, Вос.

Есть что-то раздражающее в том, что они спорят о нем, когда он вообще-то сидит в этой же комнате и может выразить свое мнение по этому вопросу. Но как только он открывает рот, хватка Бейла на шее становится жестче – настолько, что Энакин не может это игнорировать. Он закрывает рот, склоняя плечи в знак подчинения немому приказу Бейла. Быстрого взгляда на него оказывается достаточно, чтобы понять, что ему самому этот путь не особо нравится, но он не позволит Энакину лишить себя единственной возможности на защиту.

– А теперь, если вы не возражаете, – уверенно произносит Органа, – я бы хотел поговорить со своим клиентом. Наедине.