Текст книги "Переговоры (ЛП)"

Автор книги: Glare

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Оби-Ван задумчиво хмыкает.

– Подходящее название, я полагаю. Но вашему офицеру должно быть стыдно, что он ничем больше вам не помог.

– Я знаю, – усмехается Энакин. – То есть я сам был тогда офицером, но это бы очень нам помогло, если бы он смог хотя бы дать его описание. Все-таки было слишком темно, чтобы что-то разглядеть…

Энакин вздыхает и отставляет пиво на кофейный столик, расслабленно откидываясь на спинку дивана впервые за сегодняшний вечер. Он и Оби-Ван сидят на разных концах дивана, и тот, очевидно, понимает, что Энакину нужно пространство, потому что он не предпринимает никаких попыток сократить расстояние между ними. Однако Энакин поймал его случайный взгляд на галстук, все еще висящий на его шее. Это не подтверждение теории Квина, в общем-то, но оно определенно добавило ему еще больше нервозности, чем обычно.

Кеноби уже выпил три бутылки, а четвертую пьет сейчас. Он все еще выглядит дерьмово, хотя Энакин ничего про это не говорил. Круги под глазами явно свидетельствуют о том, что тот не спал, и по всей квартире витает табачный запах, которого не было, когда Энакин приходил в последний раз. Он хочет спросить, хочет удостовериться, что его друг в порядке, но не может не задаться вопросом, а не будет ли это нарушением границ. Не то чтобы их осталось слишком много, учитывая все случившееся утром.

– Так… – произносит он, когда между ними повисает неловкая тишина. Копия Энакина в телевизоре продолжает говорить, но никто не обращает на нее внимания. Оби-Ван глядит куда-то в пустоту, отпивая из бутылки, но все-таки поворачивается, когда Энакин начинает говорить. – Я заметил, что у тебя нет никаких праздничных украшений. Не успеваешь за временем?

Оби-Ван усмехается.

– Я не отмечаю праздники. Не праздную с двадцати пяти.

– Ох, – тихо говорит Энакин. За этим кроется история, но он не станет давить на Оби-Вана, если тот не хочет поделиться ею сам.

Прежде чем Кеноби заговаривает снова, проходит целая минута. Он выуживает пачку сигарет из кармана.

– Не против, если я закурю? – спрашивает он и щелкает зажигалкой, когда Энакин уверяет его, что нет. – Мой отец умер, когда мне было двадцать пять, – вздыхает Кеноби, выпуска дым в воздух. – Было как раз это время года. Он шел домой один и увидел, как парочка грабителей зажала в углу какого-то парня на аллее. Он попытался помочь ему.

– Звучит так, будто он был достойным человеком.

– Он был чертовски глупым, – рычит Оби-Ван. – Он должен был поступить разумно и вызвать полицию. А вместо этого получил ножом в живот и скончался от кровопотери до того, как прибыла помощь.

Энакин вздрагивает от чувства обиды в его голосе, от резкости его тона, и Оби-Ван тут же смягчается.

– Прошу прощения, Энакин, – тихо говорит он. – Я не должен был кричать. Думаю, я выпил слишком много для этого разговора.

– Все хорошо. У тебя… очевидно, очень много всего внутри. Будет лучше, если ты выскажешься, чем если оставишь это накапливаться. Потом может стать гораздо хуже, если ты будешь сдерживаться.

Оби-Ван вопросительно поднимает бровь.

– Ты с таким сталкивался лично, Энакин?

– Моя… моя мама умерла, когда мне было девять, – признается Энакин, пристально глядя на свои руки. – Вооруженное ограбление пошло не по плану. Я как раз был у друга. Копы выяснили, что один из грабителей запаниковал и случайно выстрелил в нее. Они сбежали сразу же – так испугались, что в итоге не взяли ничего важного.

– Мне жаль, – шепчет Оби-Ван и неожиданно оказывается гораздо ближе, чем был, когда Энакин начинал свой рассказ. – Ты был… То есть… Ты ее…

– Я ее нашел? – напряженно спрашивает Энакин, и Оби-Ван смотрит на него извиняющимся взглядом, очевидно, запоздало поняв, что не стоило об этом спрашивать. – Нет, не я. Семья Ларсов. Клигг, отец, услышал выстрелы и вышел посмотреть, все ли в порядке. Он нашел ее… В итоге я жил с ними до тех пор, пока не стал достаточно взрослым, чтобы начать самостоятельную жизнь. Они были… милыми. Но они все-таки не были моей мамой, понимаешь?

Кеноби, обвив рукой плечо Энакина, притягивает его ближе к себе. Энакин не сопротивляется: дневное напряжение и вечерние откровения вымотали его. Оби-Ван держит его крепко, и прежний дискомфорт уступает место приятности дружеского контакта.

– Мне жаль, что все это случилось с тобой, – успокаивает Кеноби. – Должно быть, это было довольно трудно.

– Не больше, чем то, через что пришлось пройти тебе.

– Энакин, тебе было девять. Немного не то, с чем столкнулся я.

– Но все равно тебе все еще стоит говорить об этом, – вздыхает Энакин. – Это я и имел в виду. Замалчивание… не так уж здорово.

Оби-Ван отклоняется, и на минуту Энакину кажется, что он мог чем-то его напугать. Он все же не отстраняется далеко, только оставляет сигарету в пепельнице.

– Я постараюсь приложить больше усилий в разговоре о моих чувствах, – произносит Кеноби, и в следующий момент Энакин понимает, что тот рукой, прежде бывшей на его плече, наклонил его голову в другую сторону и прижимается к его губам своими, сигаретно-стальными на вкус.

Энакин вздыхает от удивления, и Оби-Ван пользуется возможностью скользнуть языком ему в рот. Свободную руку опускает ему на талию, крепко прижимая его к дивану.

Целую минуту Энакин отвечает на поцелуй. Он целует Кеноби, наслаждаясь вкусом дешевого пива и дорогих сигарет, наслаждаясь тем, как легко борода Оби-Вана царапает его кожу, наслаждаясь его твердой, удерживающей Энакина на месте хваткой на челюсти, от которой, скорее всего, утром появятся синяки.

А потом на него обрушивается реальность, и он отталкивает Кеноби от себя, вскакивая на ноги. Каким бы привлекательным ни был Оби-Ван, сейчас неподходящее время. Кеноби пьян или на пути к этому, а Энакин в процессе поимки серийного убийцы. Они оба не в том месте, чтобы принимать такие решения.

– Мне нужно идти, – бормочет он, уже направляясь к двери.

Кеноби не преследует его, но Энакин заходит в свою квартиру под звук чего-то разбивающегося – у соседа.

Он идет прямо в ванную, игнорируя жалобное хныканье Трипио и брызгая водой себе в лицо в попытке успокоиться. Затем он поднимает взгляд и смотрит на свое отражение в зеркале.

На нем все еще чертов галстук Кеноби.

========== 5. ==========

Они с Кеноби не разговаривают следующие пять дней после столкновения в квартире Оби-Вана.

Энакин проводит это время, уклоняясь от вопросов Квинлана о том, как прошел вечер, отрабатывая бесполезные версии по делу киллера и избегая смотреть на галстук, который он засунул в один из ящиков. Он все еще не набрался храбрости вернуть его; сама идея пройти через коридор и начать разговор после его поспешного бегства кажется пугающей. Это, конечно, вина Кеноби: он не должен был целовать его в тот момент, – а Энакин теперь не знает, кто они друг другу.

На пятый день обнаружено новое тело.

На пятый день Энакин входит в дом, в котором он вырос, впервые за более чем пятнадцать лет. После новости о смерти матери Энакин решил не собирать вещи самостоятельно, а позволить вместо этого семье Ларсов перенести его пожитки в комнату, которую он должен был делить с сыном Клигга, Оуэном. Он не хотел видеть свой дом без ободряющего присутствия матери в нем. Он не хотел разрушать воспоминания картинкой обведенного места, где она умерла. Но у него просто нет выбора сейчас. Сейчас он смотрит на труп и чувствует, как кружится голова от осознания, что он здесь.

Тело растянуто на полу бывшей гостиной Скайуокеров. Теперь в этой комнате пусто, только пыль и отвратительные украшения Переговорщика; никто не хочет переезжать в дом, где была убита женщина. Жертва – мужчина, но на этот раз он совсем не похож на обычную цель киллера. Он старше, у него полно глубоких морщин на лице, а в волосах – седина. Его кожа покрыта выцветшими от времени тюремными татуировками и шрамами, буквально светящимися в вечернем свете. Он лежит на кипе старых газет, на желтых страницах которых заголовки почти двадцатилетней давности. Сердце мужчины, варварски вырезанное из груди, покоится в его протянутой руке, словно предложение.

Не нужно искать никаких примет; Энакин узнал бы его где угодно.

Даже отпечаток времени не исказил черт его лица – невозможно забыть человека, который убил вашу семью. Энакин проводил целые дни в суде и слушал его показания, слушал, как он закладывает своего партнера в обмен на легкий приговор. Другой вор погиб в тюремной драке, но этот сидел тише воды, ниже травы, отбывая свой срок, и несколько лет назад за хорошее поведение был выпущен на свободу. Энакин тогда был в ярости, но теперь он чувствует только что-то похожее на жалость. Этот человек честно отсидел свой срок, заслужил свое искупление. Даже при том, что Энакин никогда по-настоящему не простит ему убийства матери, он этого не заслужил.

– Утром звонили из библиотеки, – говорит Квинлан, стоя у Энакина за плечом. – Сказали, что кто-то вломился к ним прошлой ночью и украл кипу архивных газет.

– Их камеры могли засечь входящего или выходящего? – спрашивает Энакин.

– Не-а. Послали туда парочку офицеров, чтобы просмотреть запись, но охрана там явно не похожа на охрану Сената, знаешь ли. Куча слепых зон, через которые можно сбежать, если знать их расположение.

– Точно, – вздыхает Энакин.

– Мне стало интересно, какого черта кто-то крадет газеты, – ворчит Квин. – Полагаю, теперь мы знаем.

– Ага…

Энакин поднимает взгляд на стену позади жертвы. «Соболезную вашей утрате», – нарисовано на ней, скорей всего, кровью жертвы. Он устал от этого – от фиксации Переговорщика на нем. Сначала выражавшейся в схожести его жертв, а теперь еще и в этом. Он не хочет больше иметь с этим дела. Это выматывает. Он устал от людей, умирающих за него.

Квинлан смотрит на него обеспокоенно.

– Ты в порядке, напарник?

– Да. Просто выдалась трудная неделька.

Попытка Энакина уверенно улыбнуться, должно быть, проваливается, потому что Квин аккуратно треплет его по плечу.

– Почему бы тебе не пойти домой? Мы можем управиться тут и без тебя. Я позвоню тебе, если мы что-нибудь найдем.

– Спасибо, Квин, – вздыхает Энакин и вылетает из дома в свет закатного солнца.

***

В голове Энакина бардак. Мысли вязкие, разум затуманен. Он позволяет ногам бездумно нести его домой, и ему почти удается добраться до квартиры без происшествий. От безопасности комнаты его отделяет лишь угол, когда он все-таки слышит – скулеж, полный боли, доносящийся из переулка, через который он идет.

Вглядываясь в темноту, Энакин замечает их: двоих мужчин – у одного в руках нож, – возвышающихся над трясущейся тенью, похожей на маленькую собаку. Белая и серая шерсть дворняги запачкана кровью, которая принадлежит явно не мужчинам. Умным решением было бы вызвать полицию или позвать на помощь. Но видя, как они нависли над животным, он не думает, что кто-то успеет помочь. А Энакин? У Энакина был действительно дерьмовый день, и он не в состоянии мыслить ясно. Поэтому он никого не зовет, вместо этого без раздумий направляясь вниз по переулку.

Один из мужчин ударяет собаку снова, определенно ломая ей кость, касаясь ее передней ноги ботинком, и собака воет в агонии. Они смеются, будто это забавно – видеть чьи-то страдания.

– Эй! Придурки? – Мужчины поворачиваются, как один, отвлекаясь от своей беззащитной жертвы на злого детектива. – Что с вами, черт возьми, не так?

– Иди куда шел, парень, – говорит ему тот, что с ножом, размахивая своим оружием. – Убирайся отсюда, или тебе будет больно.

– Хотел бы я на это посмотреть,– рычит Энакин.

Оглядываясь назад – это ужасная идея. Энакин безоружен, численный перевес явно не на его стороне, да и после последнего убийства, совершенного Переговорщиком, он немного не в себе. Ему удается нанести несколько ударов, прежде чем второй мужчина, без ножа, заезжает ему по челюсти, разбивая губу и оглушая. Энакин может только вскинуть руки, защищаясь от ножа, и потому лезвие длинно мажет по его правой руке, а не по шее. Он упирается в стену переулка, от боли подгибаются колени, и его противники возвышаются над ним, словно палачи.

И в это время со стороны доносится злобный рык «Энакин!», и безоружный мужчина сгибается от боли. Собаке удалось встать на ноги, благодаря оказанной Энакином помощи, и теперь она острыми зубами впивается в голень противника, не отпуская. Второй нападающий поворачивается, чтобы помочь своему напарнику, но тут же получает удар от кого-то более крупного, чем собака. От удара нож выпадает из его руки, оставляя его беззащитным. Долгую минуту оба мужчины борются, но Энакин слышит скрип открывающегося карманного ножа, и второй тоже воет от пронзившей его боли.

Первому удается стряхнуть собаку с ноги и стремительно исчезнуть в переулке; его напарник следует за ним, держась за рану на плече. Энакин смотрит, как они убегают, пока не чувствует мокрый нос, прижавшийся к его неповрежденной руке, и он, обернувшись, видит собаку сбоку от себя. Несколько порезов бедняги кровоточат, и она поджимает сломанную переднюю лапу, но все равно утыкается в него, будто пытается проверить его состояние.

– Ну привет, – невнятно бормочет Энакин, вытягивая здоровую руку – которой перед этим прижимал к груди раненую, – чтобы почесать собаку за ухом. – А ты верный, да?

Она трясет хвостом, будто соглашаясь, вывалив длинный язык изо рта. Выглядит в своем изумлении глуповато, и Энакин понимает, что чуть слышно хмыкает.

В этот момент к нему как раз подходит другой его спаситель. Теперь, когда он достаточно близок к Энакину, чтобы тот мог рассмотреть его, он понимает, что это Оби-Ван. Он сгибается перед Энакином, тяжело дыша от драки, держа в руке окровавленный нож и смотря взглядом, полным паники. Свободную руку он задерживает над раненой рукой Энакина, будто желая прикоснуться, оценить, насколько серьезны его раны. Вместо этого Кеноби касается своего лица.

– Энакин? – спрашивает он почти отчаянно. Его руки покрыты кровью нападавших. – Энакин, ты в порядке?

В прошлый раз, когда Оби-Ван прикасался к нему так, он поцеловал его. Энакин рассеянно думает, что не возражал бы, если бы Кеноби поцеловал его сейчас; это будет долгожданное отвлечение от боли, расползающейся по всему телу от раны в руке.

– Энакин? – снова спрашивает Кеноби, теперь уже более взволнованно. – Энакин, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты ответил.

– Больно… – выдыхает он, и Кеноби восхитительно улыбается ему.

– Да, – говорит тот, почти что задыхаясь от облегчения. – Могу себе представить. Но все-таки мы можем исправить положение.

– Да?

– Конечно, – Кеноби понимает, что держит Энакина, закрывает нож и убирает его обратно в карман, прежде чем схватить Энакина под мышки. Он ставит его на ноги и помогает идти по переулку.

– Подожди, – шумно выдыхает Энакин, – подожди. Мы не можем его оставить.

– Оставить кого, Энакин?

– Ардва. Мы не можем оставить Ардва. Он тоже ранен.

Кеноби переводит взгляд с Энакина на существо, сидящее у него между ног, и обратно.

– Это кличка собаки?

– Теперь да… Они очевидно его не хотели, а мне он нравится.

Оби-Ван кривится в раздражении, прежде чем вздохнуть, видимо, подписываясь на то, чтобы тащить с собой еще и собаку.

– Ты сможешь идти сам?

Энакин пару мгновений размышляет над вопросом, прежде чем кивнуть. Оби-Ван медленно ослабляет захват, выжидает, чтобы убедиться, что Энакин не собирается снова упасть, и берет собаку на руки.

– Тогда идем, у меня есть аптечка.

***

– Выпей это, – инструктирует Оби-Ван, откручивая крышку бутылки с водой и ставя ее на стол перед Энакином. Тот тянется к ней свободной рукой, пока Кеноби садится в кресло рядом с ним, двигая к себе ближе аптечку и раненую руку Энакина, прежде чем приняться за работу. Вода ощущается как благословение – от потери крови обычно хочется пить, – и Энакин выпивает почти всю бутылку залпом, прежде чем в легких кончается воздух, и ему приходится вздохнуть.

– Тебе повезло, что рана не такая глубокая, – ворчит Кеноби, антисептической салфеткой осторожно очищая порез по всей длине. – Не стоило связываться с теми людьми в одиночку.

– Мне повезло, что у меня были ты и Ардва, – отвечает Энакин.

Ардва сейчас заперт в ванной, где он не сможет заляпать все кровью, пока Оби-Ван помогает Энакину. Энакин уже оставил достаточно крови на всем подряд за них двоих. Это заметно действует на нервы Оби-Вану, но его руки действуют удивительно уверенно.

– Действительно повезло.

Оби-Ван бросает на Энакина нечитаемый взгляд, прежде чем вернуться к своему занятию. В воздухе пахнет дезинфектором, и Оби-Ван, сосредоточившись, хмурит брови. Они не были так близко друг к другу со дня конференции, Энакин пытался держать здоровую дистанцию между ними, пока он не поймет, чего от него хочет Оби-Ван. Кое-что из этого очевидно, поцелуй может многое значить, но до этого Оби-Ван не проявлял к нему никакого интереса. Он хочет Энакина в романтическом смысле? Или он просто хотел быстрого перепиха по пьяни?

– Я помню, как увидел тебя впервые, знаешь, – вздыхает Кеноби почти мечтательно. – Это была весна после второго цикла. Тот идиот Крелл как раз только отказался от дела, и проводили пресс-конференцию, чтобы объявить, кто будет следующим ведущим детективом. Мне было просто любопытно; почему бы и нет? Так что я решил посмотреть и… там был ты. Господи, ты был так красив – будто вышел прямо из моих фантазий. И потом ты начал говорить о деле, и ты понимал. Ты понимал больше, чем кто-либо из них.

Оби-Ван откладывает антисептик и берется за бинт, начиная обвязывать его вокруг раны. Усталость, поселившаяся в уме Энакина, замедляет его мысли, и зрение размывается. Это мог бы быть адреналин, наконец добравшийся до его нервов, но…

– Я решил разузнать про тебя. Я изучил… все, что я смог. Все, что есть в общем доступе. Я выяснил, что ты работал над этим делом, еще когда был простым офицером, и я не мог понять, как же я упустил тебя. Ты был прямо у меня перед носом, а я не заметил! И тогда, конечно, будто сама судьба решила нас свести, ты переехал в квартиру напротив. – Оби-Ван хмыкает, шурша в аптечке в поисках ленты, которой можно закрепить бинт.

Что-то определенно неправильно, но Энакин не может понять, что же именно. Его взгляд переходит с лица Оби-Вана на бутылку с водой, почти пустую, и его затуманенный разум наконец начинает собирать части в единое целое. В этом нет смысла, учитывая ситуацию, но это единственный вывод, который он может сделать.

– К-какого черта? – мямлит Энакин. – Ты мне что-то дал?

Оби-Ван не отвечает, отматывая ленту с ласковой ухмылкой на лице.

– К моменту, когда начались каникулы, я так к тебе привык и подумал… Я должен был защитить тебя. Ты должен понять, я потерял уже так много людей. Я подумал, что, возможно, если я дам им кого-то другого, они позволят мне оставить тебя. Прежде это была попытка облегчить жизнь – всего лишь способ справиться с моим отчаянием от того, что я потерял и Квай-Гона, и Сатин, и Сири. Но ты, Энакин, ты дал мне цель.

– Ох, – задыхается Энакин, паникуя, потому что понимает значение слов Кеноби. Оно просачивается в него, и он пытается выхватить руку из захвата Оби-Вана, но тот не пускает. – Господи, ты…

– Это тоже сработало, – продолжает Оби-Ван, не обращая никакого внимания на неожиданное, ужасающее открытие Энакина. – Почти три года все было в порядке. До сегодняшнего вечера. Если бы меня там не было, если бы я не вмешался, ты мог…

Он замолкает на середине слова, отпуская Энакина, и с силой проводит руками по лицу, будто пытаясь смыть весь ужас, что затаился в его глазах. Дюжина возможных вариантов, которые могли сбыться, если бы Кеноби не оказался рядом; дюжина миров, в которых Энакин не выходит из переулка живым. Он бы был внимательнее к его горю, если бы не по его вине не мог открыть глаза.

Вместо этого Энакин рывком встает с кресла, поврежденная рука явно против резких движений. Он не может найти баланс, и ему удается только сделать пару шагов, прежде чем его колени предают его. Он хватается за стойку, чтобы не упасть окончательно, и Кеноби уже рядом – ну конечно, мать его, рядом. Оби-Ван не раздумывая перекидывает руку Энакина через себя, шипя на него, будто он – непослушный ребенок, закативший истерику, а не его следующая жертва, пытающаяся сбежать и спасти себе жизнь. Господи, он жил по соседству с Переговорщикам несколько лет; он поцеловал его на прошлой неделе. Энакин слабо пытается отбиться от хватки Оби-Вана в последние секунды, когда его сознание уступает наркотику, позволяя тому победить инстинкт самосохранения. Прежде чем его конечности становятся слишком тяжелыми и он, побежденный, падает на своего похитителя.

Оби-Ван осторожно соскальзывает вместе с ним на пол, прислонившись спиной к шкафчику и укладывая Энакина себе на грудь, помня о его недавно перевязанной руке.

– Ты должен понять. Я не хочу делать это, – шепчет он, убедительно, но мягко. Свободной рукой, не удерживающей Энакина, он добирается до его волос и ловит прядь у основания шеи пальцами. – Я не хочу отвлекать тебя от твоей жизни. Я был рад просто быть твоим соседом так долго, как я только мог – столько времени, сколько тебе понадобилось бы, чтобы сложить все кусочки пазла. Но я не могу… Энакин, я не могу потерять тебя. Они забрали Квай-Гона, и Сатин, и Сири…

Мир Энакина тускнеет, прежде чем ему удается понять хоть что-нибудь из того, что после говорит Оби-Ван, но ему не нужны никакие слова, чтобы понять, что утро, когда он проснется, ему не понравится.

========== 6. ==========

Наши дни

Доктор Че со вздохом покидает камеру, хлопая дверью. При том, что раньше она всегда говорила Энакину, что ему нужно лучше справляться со своими эмоциями, теперь она не может справиться со своими. На самом деле ей хватило одного лишь его нежелания сотрудничать, чтобы впасть в отчаяние. Энакин не знает, чего еще она ожидала; он не будет рассказывать им об Оби-Ване. Если они хотят узнать о нем, то, пока он сидит здесь, они могут собрать его по кусочкам из жизни, которую собрали и пометили в мешках для улик.

В конце концов, им просто не повезло, что их нашли. Кто-то из законопослушных жителей деревушки услышал по радио объявление о панихиде по пропавшему детективу Энакину Скайуокеру и смог сложить два и два. Энакин не часто выходил в деревню, там было слишком много возможностей сбежать, и это нервировало Оби-Вана, но он всегда хорошо понимал Энакина, когда тот просил прогуляться до бакалеи или еще что-нибудь, что еще было в деревушке в те дни. Полицию вызвали, местоположение хижины определили, и Энакин был освобожден из плена Оби-Вана.

Конечно, все было не так просто. Энакин обнаружил, что привязался к своему партнеру и их тихой жизни, которую они построили вместе; он не хотел уходить от него. Но он знал, что ждет Оби-Вана, если его возьмут под стражу, и не мог позволить этому случиться. Он не мог допустить, чтобы Оби-Ван оказался за решеткой в тюрьме с особо строгим режимом или даже хуже – в зависимости от судьи и присяжных, которые будут его судить. Именно поэтому он бросился на его защиту, напав на первых офицеров, приблизившихся к двери, и достаточно отвлек их, чтобы Оби-Ван сумел выскользнуть через заднюю дверь и скрыться в лесу.

Он не беспокоится за Оби-Вана. Даже со всеми поисковыми собаками и операциями по его поимке, они никогда его не найдут, раз уж он теперь оказался на природе. При всех своих манерах и чистоте, Оби-Ван – дикое создание. Энакин провел последний год, слушая бесконечные истории о детстве, проведенном среди деревьев. О том, как семья навещала его каждую весну, лето и осень. Кеноби водил его по оленьей тропе, они ставили лагерь под звездами. Никто в мире не знает эти места так, как Оби-Ван. Кеноби будет в порядке, и в конце концов он вернется за Энакином. Если тот не сможет сбежать к нему раньше, то ему нужно будет просто подождать.

За дверью раздается тихий стук, и Энакин отвлекается от воспоминаний, когда в комнату входит Квинлан Вос. Он выглядит кошмарно, хотя это и ожидаемо. Когда полиция обнаружила хижину, он настоял на том, чтобы пойти первым. Он, наверное, думал, что сможет справиться с Энакином, если тот увидит знакомое лицо. Это было ужасной ошибкой, и ему не повезло принять на себя всю тяжесть нападения Энакина. Теперь его кожа в видимых местах покрыта царапинами и повязками. У него в руке аптечка – наверное, чтобы сменить уже ставшую оранжевой за время разговора с Че повязку Энакина на запястье. Вос обеспокоенно смотрит на Энакина, садясь на место Че, но сам факт того, что Вос здесь, учитывая их горячее воссоединение, это уже больше, чем Энакин ожидал.

– Хей, напарник, – говорит Вос тем же тоном, каким после его восстановления с ним говорят все. Женщину, которая пришла с Восом, Энакин не узнает, и, заметив его сердитый взгляд, Квинлан представляет ее: – Энакин, это моя новая напарница, Эйла Секура. Ее перевели из Рилота через пару месяцев после твоего исчезновения.

Эйла – высокая, подтянутая девушка с красивыми чертами лица и темными, орехового цвета глазами. Ее волосы, выкрашенные в светло-голубой, аккуратно собраны сзади. Она стоит за плечом у Квина, смотря прямо на Энакина, и определенно не хочет разговаривать с ним в такой детской манере, которую выбрал ее напарник. Энакин уважает ее за это и за то, что ей удалось присмотреть за Квином, пока Энакина не было. Он не понаслышке знает, как это иногда тяжело, при тяге Квина вытворять всякие глупости, иногда даже затмевавшие поведение Энакина.

– Я надеялся сменить твою повязку и, может, перекинуться парой слов теперь, когда ты немного успокоился, – объясняет Квин, расстегивая наручники Энакина. – Брасс все же не хочет, чтобы с тобой, пока ты без наручников, кто-то находился наедине, после того, что случилось в хижине. Эйла вызвалась пойти со мной на случай, если… Ну…

– На случай, если я снова попытаюсь выцарапать тебе глаза? – предлагает Энакин со всей фальшивой смелостью, на которую сейчас способен.

Квинлан в ответ на это фыркает:

– Ага. Именно.

Он берет Энакина за запястье, медленно разворачивая грязную повязку. Это напоминает ему первую ночь, когда Оби-Ван обрабатывал его раны. Не то чтобы Энакин собирается рассказывать об этом Квину, конечно. То, что случилось между ним и Кеноби, это их личное дело.

– Я правда сожалею о том, что я тебя ранил, – вздыхает Энакин. – Я не…

– Уже неважно, – уверяет Квинлан. – Я уже тебя простил. Я понимаю, почему ты подумал, что тебе нужно сделать именно так.

Если бы Энакин не сидел сейчас, его колени подвели бы его, поддавшись облегчению, разлившемуся внутри после этих слов. До сих пор Квин был единственным, кто хоть как-то пытался понять его ситуацию. Даже у доктора Че терпения хватило только до момента, как он выразил свое нежелание говорить. Он знает, что они все думают, что ему стоило быть сильнее – что он должен был стараться лучше, чтобы сбежать. Что он не должен был сдаваться манипуляциям Кеноби с самого начала и что ему стоило понять, что этот мужчина из себя представляет, до того, как ситуация достигла такого размаха. Они винят его, и часть его хочет кричать о том, что это не его вина.

– Спасибо, Квин, – хрипло выдыхает Энакин. – Как мои собаки?

– Они в порядке, – отвечает Квин, протирая открытую рану на запястье Энакина антисептической салфеткой. – Сейчас они заперты в моем кабинете. Трипио держится, а вот другой… как его зовут?

– Ардва. Оби-Ван и я спасли его…

– Ардва все еще пытается сбежать. Полагаю, он хочет посмотреть на тебя. Он чуть не откусил мне руку, когда я нес его обратно в кабинет.

Энакин кривится:

– Извини. Он немножко слишком заботливый.

Квин фыркает:

– Я заметил. Я планировал присмотреть за ними, пока ты не встанешь на ноги, но тут приходила девочка с отцом, спрашивала, можно ли ей забрать их. Я сказал, что узнаю, но так как это твои собаки, то тебе и решать.

– Асока Тано? – Энакин обнаруживает, что интересуется с, наверное, жалкой надеждой в голосе. Лететь из Набу в Корусант довольно долго, и он не был уверен, что увидит девочку еще когда-нибудь, раз уж теперь он под охраной полиции.

– Так ты знаешь ее.

– Да. Она была нашей соседкой. Приходила, когда Пло был на работе. Она… наверное, ближе всего к понятию дочери, о которой я всегда думал.

Квин не отвечает на это, но смотрит на Энакина странным взглядом, который тот не может понять.

– Полагаю, это значит, что ты хочешь, чтобы она забрала собак?

– Это будет здорово, да, – бормочет Энакин и решает отбросить осторожность, спрашивая: – Можно ее увидеть?

– Не могу ничего обещать, но я спрошу у помощника Винду, если ты правда этого хочешь.

– Спасибо, Квин.

Оставшееся время они проводят в тишине. Энакин не сопротивляется, когда Квин снова надевает на него наручники и следует за Секурой к выходу. Но он не уходит, замирая в дверях, прежде чем повернуться к Энакину.

– Мне кажется, я задолжал тебе извинения, Скайуокер, – признается Квин.

– За что?

– За то… что подтолкнул тебя к Кеноби, наверное, – вздыхает Квин, смотря на свои ноги. – В день пресс-конференции я кое-что сказал, и, может, я слишком надавил на тебя и заставил делать что-то, чего ты не хотел. Я просто подумал, после всего, что случилось с Амидалой, может, это будет хорошо для тебя… А потом он оказался…

– Квинлан, – перебивается Энакин, и его грубый тон заставляет его бывшего напарника оторвать взгляд от пола. – Ты сделал все правильно, и ты ничего мне не должен. Мои решения, мои ошибки были моими собственными. Ты ничего не можешь с этим сделать. Не вини себя.

Квин улыбается с едва заметным облегчением:

– Спасибо, напарник.

– Всегда пожалуйста, Вос.

– Я узнаю, что мы можем сделать с Тано, – говорит Квин и выходит из камеры.

***

В следующий раз, когда дверь открывается, появляется взволнованное лицо Асоки. Винду стоит рядом, положив руку ей на плечо, но это ненадолго.

– Энакин, – выдыхает она, выпучив глаза, и Энакин чувствует, что задыхается, когда она вырывается из хватки Мейса и бежит к нему.

Если бы Энакин мог, он бы встал ей навстречу. Но вместо этого он нетерпеливо ждет ее. Когда она подходит ближе, она тут же прижимается к нему, обнимая его изо всех сил, несмотря на неловкую позу, в которой он сидит. Он утыкается лицом ей в шею и просто позволяет себе вдохнуть. Впервые с момента, как его заперли здесь, он почти может расслабиться. Он почти что чувствует себя в безопасности, в объятиях девочки, когда могла бы быть его дочкой.

Мейс неловко кашляет, привлекая их внимание. Он указывает на кресло перед Энакином, и Асока отпускает его, занимая положенное место. Энакин не тянется следом, когда она отходит, но он к этому очень близок.

– Я буду в коридоре. Постучи, когда захочешь выйти, – говорит Мейс и покидает комнату.