Текст книги "Переговоры (ЛП)"

Автор книги: Glare

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Что? – восклицает он, когда Энакин молчит в ответ. – Никаких приветствий своему бесстрашному спасителю?

Он поднимается на третью ступеньку, когда Энакин достает пистолет.

Между ними повисает какая-то абсолютная неподвижность, и оба удивлены тому, что он достал оружие; часть его сущности пребывала в убеждении, что он не сможет этого сделать. Его руки дрожат, когда он целится в Кеноби, а дружелюбная улыбка сползает с губ Оби-Вана.

– Н-не подходи ближе, – требует Энакин, когда Оби-Ван делает еще шаг, отталкивая взведенный пистолет.

Кеноби замирает на мгновение, изучая человека перед собой, слегка наклонив голову. Энакин ненавидит этот взгляд; от него создается ощущение, будто Оби-Ван смотрит сквозь него.

– Ты собираешься выстрелить в меня, Энакин? – спрашивает он и делает еще один медленный, намеренный шаг. И еще один. И Энакин обнаруживает в себе унизительную неспособность спустить курок, когда Оби-Ван подходит ближе. Вместо этого он пятится назад с каждым новым шагом, не в силах выстрелить и не желая убегать. Он не решается повернуться к Кеноби спиной, зная об опасности, которой это может грозить: к хищникам спиной не поворачиваются. – Что они тебе про меня сказали? Что я монстр? Что я причинил тебе боль? Что я никогда не любил тебя по-настоящему?

Да – ответ на все вопросы, но Энакин не может произнести его вслух. Что ты использовал меня, что ты сломал меня, что то, что я чувствовал, – ложь, в которую ты заставил меня поверить.

Энакин представлял эту встречу сотню раз. Иногда он бросается в руки Оби-Вана, касается его и целует. В таких фантазиях он позволяет Оби-Вану взять его на кровати Органа, дрожа и выстанывая его имя, пока тот снова метит его. Иногда он берет пистолет и стреляет Оби-Вану прямо в сердце в качестве возмездия за все, что он отобрал у Энакина. В этих фантазиях его зовут героем за уничтожение монстра из своего прошлого, за освобождение из-под его влияния и долгожданную возможность двигаться дальше. Теперь же он понимает, что не может сделать ничего, сбитый с толку суматохой внутри себя. Разум говорит одно, сердце – другое.

Когда Оби-Ван достигает верхней ступеньки, Энакин убегает.

Он знает дом лучше, чем Оби-Ван, он мог бы придумать какой-нибудь способ сбежать, если бы хотел, но его мозг замыкает, когда он видит детскую игрушку на полу.

Близнецы. Он не может оставить их одних – не тогда, когда Оби-Ван в доме. Энакин не считает Кеноби способным выместить злость на беззащитных детях, но трудно судить наверняка. Он явно ожидал более приятного воссоединения, и быть на мушке у объекта своего желания – определенно то еще испытание для его терпения.

Энакин огибает угол главной спальни, пытаясь закрыть за собой дверь, но Оби-Ван уже здесь. Он толкает дверь, открывая ее и отпихивая Энакина. Пистолет выскальзывает из его рук – падает на ковер. Они с Кеноби встречаются взглядами на короткую секунду, прежде чем оба тянутся за оружием. Следующие мгновения – схватка за пистолет – размываются, и Энакин на секунду думает, что он дотянулся, но…

Бах!

Раздается выстрел, и боль обжигает нижнюю часть его бедра. Он кричит, выпуская пистолет, и хватается за рану, в то время как Оби-Ван выхватывает оружие и сокращает расстояние между ними. Рана, когда Энакин осмеливается опустить взгляд, выглядит совсем не так страшно, как он думал. Пуля прошла по его бедру достаточно сильно, чтобы оцарапать до крови, но не настолько, чтобы привести к серьезному ранению. Ему правда повезло, и Энакин благодарит присматривающих за ним богов за это.

В детской начинают плакать близнецы, выстрел в сочетании с потасовкой развеял то хрупкое спокойствие, которого Энакину удалось добиться, прежде чем он вышел из комнаты. Их плач отвлекает Оби-Вана от Энакина. В другой день он бы остался здесь и суетился бы над раной, успокаивая Энакина своим вниманием и пытаясь отвлечь его от боли; сегодня же он только бегло смотрит на него, прежде чем двинуться к двери, соединяющей спальню и детскую. С точки зрения Кеноби, эту рану Энакин навлек на себя сам, когда убегал от него. Пистолет по-прежнему у него.

– Нет, – слышит себя Энакин. – Нет, нет, нет, нет. Оби-Ван, не…

Но, конечно же, тот не обращает на его слова никакого внимания. Кеноби проскальзывает в детскую, и на пару мгновений оттуда слышен только детский плач, но вскоре стихает и он.

========== 28. ==========

Прошлое

Есть моменты, после которых все становится кристально ясно – которые срывают занавес и открывают, кем ты был и кто ты есть. Приходит понимание реальности – того, кем ты стал; то, как далеко ты готов зайти, лежит прямо перед тобой. Неоспоримое, неопровержимое. Момент Энакина Скайуокера наступил, когда он кухонным ножом ударил человека в грудь и смотрел, как тот истекает кровью на полу гостиной.

В подвале холодно; в подвале всегда холодно. Энакин трет покрытую мурашками кожу и скользит взглядом к печи напротив стены. Кажется странным, что помещение, в котором находится печь, всегда настолько холодное. Он не может не задаться вопросом – это физическое или психологическое. Будто все ужасы, случившиеся здесь, оставили вечный след. Некоторые из его коллег-копов верили в такие вещи; Квин никогда не задерживался на месте преступления дольше, чем требовалось. И хотя Энакин раньше называл это дерьмовыми суевериями, это было до того, как он стал проводить свободное время на нижнем этаже хижины.

После смерти Крелла Энакин ночами часто бывает в комнате для убийств; шатается среди теней по всей комнате и исследует многочисленные приспособления Оби-Вана. Иногда Кеноби присоединяется к нему, объясняя предназначение каждого ножа, каждой пилы и каждого скальпеля. Показывает их Энакину и рассказывает их историю – тех, что использовал для создания того, что именует своими шедеврами. Какой нож забрал чью жизнь, как Кеноби себя при этом чувствовал. Некоторые ночи они проводят не одни. Иногда – в большинстве случаев – Кеноби привозит какого-нибудь милашку из Корусанта, слабака или глупца, отбившегося от пьяной компании. Естественный отбор, как однажды пошутил Оби-Ван. Он объясняет Энакину весь процесс, каждое касание ножа. Энакина тошнит от раздающихся криков, от капель крови на полу, но ему приходится смотреть. Приходится смотреть, на что Кеноби способен – что он хочет сделать.

Содеянное преследует его, смерть Крелла неумолимо идет за ним по пятам. Он не жалеет ни о чем, что он сделал – ни о пролитой крови, ни об отобранных им жизнях. Именно это пугает его больше всего. Это заставляет его слоняться по дому бессонными ночами, после того, как Оби-Ван засыпает в спальне; заставляет отвергать любые попытки Оби-Вана соблазнить его; вынуждает уходить в комнату для убийств, словно напоминание о том, как Кеноби ужасен, поможет ему удостовериться в собственной человечности.

Теперь он убил ради Оби-Вана. Кто знает, что попросит Кеноби в следующий раз?

Сквозь открытые подвальную и входную двери Энакин слышит шуршание гравия, лай собак и привычные ночные звуки. Должно быть, Кеноби уже закончил свою ночную прогулку в Корусанте. Скоро нужно будет сменить тормозные колодки, Энакин не может не отметить скрипа, когда Оби-Ван паркуется. При таком километраже пробега неудивительно, что машине столь часто требуется обслуживание. Если бы Кеноби смог достать запчасти во время своих поездок, Энакин справился бы с ремонтом сам. Может, это помогло бы ему навести порядок в собственных мыслях.

Звуки борьбы совершенно не в новинку для ночи в Набу, поэтому Энакин даже не старается поинтересоваться, что там за приглушенные звуки издает очередная выбранная Оби-Ваном милашка, пока тот тащит ее по подъездной дорожке в дом. Все они сначала борются, как и Энакин боролся однажды. Вместо того чтобы напрягаться, он настраивается на еще одну ночь рядом с Оби-Ваном, уже ведущим жертву вниз.

Оби-Ван почти наполовину спускается по лестнице, когда замечает присутствие Энакина.

– О, вот ты где, Дорогуша, – произносит он, покрепче перехватив вырывающуюся жертву, прежде чем закончить спуск в подвал.

Его последняя добыча – молоденькое создание, но они все такими были. Они, похоже, излюбленный тип Кеноби, если он имеет возможность выбирать. У этой голубые глаза и светлые волосы, скорее всего, крашеные, а черное платье на ней – самое дешевое, какие только бывают – выгодно подчеркивает ее формы. Макияж, наверное, был безупречен до того, как она начала бороться и плакать. Теперь ее помада размазана из-за кляпа во рту, а тушь темными дорожками стекает по щекам.

– А что ты здесь делаешь?

Энакин слабо пожимает плечами, возвращаясь к тщательно разложенным рядам оружия.

– Просто размышляю, – вздыхает он, проводя пальцем по грани изогнутого лезвия одного из ножей, название которого Оби-Ван однажды сообщил ему, но он уже его забыл. – Ждал, пока ты вернешься домой.

– Ты ждал, правда? – спрашивает Кеноби, отматывая немного веревки, чтобы привязать свою пленницу к одному из поддерживающих полки столбов.

Энакин понимает, что собирается сделать Оби-Ван, как только тот встает позади него и подходит ближе. Он обнимает Энакина за талию; влажное тепло его дыхания, его губ ощущается на коже прямо под ошейником. Он прижимается к спине Энакина, сила, с которой он сжимает, удерживает Энакина от уже готовых сорваться с уст протестов.

– Оби-Ван… – выдыхает Энакин, извиваясь, когда руки Кеноби проскальзывают под край его рубашки, а сам он, всасывая, касается кожи ртом так, что, скорее всего, останутся синяки.

– Это то, чего ты ждал? – мурлычет Кеноби.

Когда он начинает отходить назад, у Энакина нет выбора, кроме как последовать за ним. Он смутно догадывается, куда он идет, и страх, словно змея, сворачивается в животе. Оби-Ван ведь не намерен?..

Оби-Ван внезапно оказывается перед ним, и Энакин вскрикивает, чувствуя, как колени ударяются о край металлического стола – как один сильный толчок укладывает его на спину на холодную поверхность. Страх сжимает его грудь, затрудняя дыхание, глуша его слова еще до того, как он успевает их произнести. Все, что он может, – неловко вертеться, пока Оби-Ван взбирается на него, и жалко скулить, пытаясь сказать о своем дискомфорте. Ему не нравится жесткий взгляд Оби-Вана; впервые за, кажется, вечность он боится того, что тот может сделать. Энакин прежде размышлял о последствиях, если Кеноби вдруг уложит его на этот стол. И хотя он не прочь доверить тому контроль, Энакин не идиот. Он знает, что у Оби-Вана есть привычка зацикливаться.

Но Оби-Ван продолжает успокаивать его, говорить, что все будет в порядке, пока он избавляет Энакина от рубашки. Энакин не верит ни единому слову – он слышал, как то же самое он говорил и остальным, оказывавшимся на этом столе. Горячие слезы жгут глаза и застилают вид, он слабо толкает Оби-Вана в грудь, пытаясь отпихнуть его. Когда попытка проваливается, он хватается за край своей рубашки, мешая Кеноби снять ее до конца. Все его протесты заканчиваются тем, что Кеноби перехватывает и сжимает его руки, карманным ножом, который у него всегда с собой, срезая его рубашку. Единственная мысль в голове Энакина – о том, что это нужно прекратить.

Окончательно он впадает в истерику, чувствуя, как что-то обвязывает его запястья. В нормальной ситуации он совсем не против, когда Кеноби его связывает, но это не их спальня, это не его наручники. Эти впиваются в запястья, сдавливая их, а Кеноби, кажется, этого не замечает.

– Оби-Ван, пожалуйста, пожалуйста, хватит, – слышит он свое хныканье. Ужас лишает его остатков самообладания. Мольбы – все, что ему остается.

К счастью, это срабатывает, Кеноби замирает над ним, резко приходя в себя.

– Энакин, – выдыхает он, глядя на него извиняющимся взглядом, а после тянется неловко снять наручники. – Малыш, мне так жаль. Я не… Я бы не…

Закончив, он соскальзывает с колен Энакина и со стола и отходит, оставляя между ними пространство. Энакину требуется мгновение, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он садится, потирая запястья и хмурясь от жжения. Его трясет от остаточного страха, адреналин все еще бурлит в крови, заставляя нервничать.

– Я просто… буду наверху.

Он слышит голос Оби-Вана, слышит, как тот поднимается по лестнице, ругаясь себе под нос. Энакин его не останавливает; это была ситуация на грани.

Уронив голову на руки, Энакин не может начать нормально дышать. Он измотан, но он не уверен, что готов подниматься наверх. Он еще не готов встречаться с Кеноби лицом к лицу. Это был тревожный звоночек – слишком тревожный для его душевного спокойствия. Энакин знает, что между ними не все гладко с самого момента убийства Крелла. Он замкнут, собран, содеянное тяжело отдается в мыслях. Не то чтобы он чувствует вину за то, что сделал с Креллом, но ему точно не наплевать на это. Он ведь должен чувствовать вину, верно?

– Ты в порядке? – тихий голос отрывает Энакина от самокопания, напоминая, что он не один. Он вздрагивает, глядя на девушку, привязанную к опорам. Да, конечно, последняя жертва Оби-Вана. Она, широко распахнув глаза, дрожит от страха, отлично знакомого Энакину. В какой-то момент их интерлюдии ей удалось выплюнуть кляп.

– О, господи, – он шмыгает носом, потирая несомненно красные глаза. – Мне так жаль, я совсем забыл, что ты здесь.

Она смотрит на него с жалостью, от которой в животе остро, словно от ножа, что-то колет.

– Все нормально, – отвечает она. – Я не против.

Да уж, Энакин представляет, что любая заминка перед пытками станет желанной.

– Все равно, прости, что тебе пришлось все это видеть.

– Ты… эм, ты живешь здесь? – с какой-то неловко спрашивает она. Это понятно, учитывая сложившуюся ситуацию. Ранняя социализация не готовит к пространным беседам с партнером своего похитителя.

Энакин кивает.

– Последние несколько месяцев, ага. Оби-Ван, он, ну, привез меня сюда.

– Представить не могу, каково это, – вздрогнув, говорит она.

– Это тяжело, – слышит Энакин собственное признание. – Иногда мне кажется, что вам, ребята, уготована лучшая участь.

Это не то, на чем он позволяет себе остановиться подробнее, но смерть Крелла пробудила в нем те эмоции, которые, как он думал, умерли под влиянием Кеноби.

– Для вас все кончается быстро. Безболезненно. Ну а я? Мне приходится просыпаться каждый день и проживать все это снова и снова, смотря, как то, что было мной, рассыпается под ним на кусочки. Я был копом, – признается он, и его голос ломается. – Я хотел помогать людям. А теперь взгляни на меня, – он дергает ошейник на шее. – Я его чертова зверушка!

– Полагаю, мы оба отвратительно выбираем мужчин, – говорит девушка, горько улыбаясь. Энакин фыркает в ответ. Понимание века.

Это почти катарсис – вытащить из груди собственные переживания, запертые там со смерти Крелла, и предать их огласке – слушателям, которые его услышат. И хотя Оби-Ван предлагал его выслушать раньше, он бы не понял чувств Энакина; он бы не осознал глубины противоречия, которая разрывает Энакина при понимании, что он больше не может игнорировать то, насколько далеко зашел.

Он убил человека и даже не может заставить себя пожалеть об этом.

– Тебе что-нибудь нужно? Вода? Что-нибудь перекусить?

– Наверное, будет слишком – надеяться, что ты меня развяжешь, если я попрошу? – печально улыбается она.

Энакин кривится:

– Извини. Я уже был тем, на кого он злится; и я бы предпочел избежать этого представления.

– Справедливо, – вздыхает она. – Тебе ведь с ним жить. Так что стакана воды будет достаточно, если ты не против.

Кивнув, Энакин слезает со стола и поднимается по лестнице. Он почти доходит до конца, когда Оби-Ван начинает спускаться вниз; они сталкиваются в узком пространстве, и Оби-Ван ловит его прежде, чем он успевает уйти.

– Хей, – шепчет он, притягивая Энакина к себе. Энакина, видящего его в мягком свечении коридорных ламп, снова поражает осознанием того, насколько Кеноби красив. Серо-голубые глаза, рыжеватые пряди, спадающие на них. Когда он уезжает по утрам, его волосы всегда аккуратно собраны; только Энакину дозволено видеть их в таком беспорядке. От интимности этой маленькой детали у Энакина перехватывает дыхание. – Прости меня, Энакин. Я не хотел, чтобы все вышло из-под контроля.

– Все в порядке, – отвечает Энакин, и ему тошно: ведь он понимает, что так оно и есть. После всего случившегося он уже простил Оби-Вана. Он выбирается из его объятий, возвращаясь к своему маршруту, в животе что-то противно тянет. Энакин осознает в этот миг: для Оби-Вана Кеноби он сделает все что угодно. Он убьет снова, если нужно будет его защитить; он сделает все, о чем Оби-Ван попросит.

Вопрос лишь в том, насколько он останется собой к моменту, когда Кеноби, наконец, решит закончить с ним.

========== 29. ==========

– Пошевеливайтесь, слоупоки! – кричит Асока, пробираясь по тропе перед Энакином и Оби-Ваном. – Мы не можем убить тут весь день!

– Вообще-то можем, – ворчит Оби-Ван, останавливаясь и прислоняясь к дереву, чтобы перевести дыхание. Сейчас чуть за полдень, согласно часам на его запястье, а Асока заверяла, что прогулка не займет больше пары часов. Но крутой подъем в гору ради вида, который так ей нравится, оказывается более выматывающим, чем Энакин ожидал. Он и не понимал, насколько теперь не в форме – после стольких-то месяцев, проведенных в так называемом плену, – пока они не отправились в это путешествие. Возможно, ему стоит начать делать некоторые упражнения. Он теперь не может бегать в парке, но приседания и подтягивания все еще ему доступны.

Начало лета и конец учебного года вернули им их невольную соучастницу. Асока без предупреждения появилась на пороге, вломившись в хижину, пока они спали, и попытавшись удивить их, подав завтрак в постель. Ее план провалился именно так, как может провалиться только хорошо продуманный план: вместо пробуждения от вкусного запаха панкейков и жареного бекона, как Асока планировала, они проснулись от жалобного скулежа собак, визга пожарной сигнализации и плотного черного дыма, заполнившего весь первый этаж.

Они съели по миске холодных хлопьев, сидя на ступеньках крыльца, пока проветривали дом, Асока отчаянно извинялась за беспорядок между каждой новой ложкой любимых сладких хлопьев Энакина. Оби-Ван на нее внимания не обращал, симпатизируя ей – в чем он никогда не признается, – а Энакин просто был благодарен за собеседника, который не должен был стать частью ужасающего шедевра.

Именно тогда она вытащила их на эту прогулку, предложив проводить к месту, с которого открывался потрясающий вид и которое они с Пло обнаружили несколько лет назад, бродя по горе.

– Скоро должен начаться метеоритный дождь, – сказала Асока с возбужденным блеском в глазах, – и мы могли бы все прекрасно увидеть оттуда. Вам не кажется, что это было бы круто?

– Не лучше ли тебе пойти туда с отцом? – спросил Оби-Ван. – Или с твоей подругой… Райо, кажется?

– Ее семья уехала в отпуск на этой неделе, – пожала плечами Асока, – а у отца на работе одна из коллег ушла в декрет, поэтому теперь Пло работает в дополнительные часы, чтобы перекрыть ее смены. Да ладно вам, ребята! Вы можете тискаться, целоваться и делать прочие романтические вещи, и обещаю: я вам ни слова не скажу!

Предложение казалось привлекательным, и Энакин взглянул на Оби-Вана, дожидаясь вердикта. В конце концов, решения по любым вопросам в их паре принимал он. Тот смотрел вдаль и задумчиво почесывал бороду, словно действительно взвешивая все «за» и «против» того, чтобы провести ночь под звездами со своей импровизированной семьей. Энакин знал, что это все фарс – не в природе Оби-Вана отказывать Асоке в том, чего она действительно хочет, но она по-прежнему кусала губу в ожидании решения Кеноби.

– У меня есть кое-какие принадлежности для кемпинга в подвале. Думаю, мы могли бы устроить ночевку, – сдался он, криво улыбаясь. – Я не ночевал в палатке с самого детства.

– Да! – вскрикнула Асока и вскинула вверх кулак в победном жесте, опрокинув уже, к счастью, пустую миску. – О боже, я должна сказать Пло…

Сейчас, на тропе, Энакин тоже отдыхает, глядя, как Асока поскальзывается на не до конца просохшем от дождя клочке земли – гроза прошла всего пару дней назад. И хотя она не падает, контраста между ее прежней спешкой и нынешним затруднительным положением оказывается достаточно, чтобы Энакин засмеялся. Асока оборачивается, наконец обретя баланс, ее лицо пунцовое, но она начинает хохотать вместе с ним. Ее смех звоном отзывается в тихом спокойствии леса, согревая внутри Энакина что-то, чему он не может придумать название, но что вполне может быть удовлетворенностью. Обернувшись на Оби-Вана, Энакин обнаруживает, что тот смотрит на него с улыбкой, которую можно назвать не иначе как влюбленная.

Энакин не выбирал такую жизнь, но он полагает, что есть куда худшие способы ее провести. Он мог бы быть в Корусанте, справляться с горами бумажной работы и идти по ложным следам. Он мог бы проводить каждую ночь в одиночестве, в компании одного лишь Трипио. Он мог бы оставить Ардва умирать в той аллее, лишив себя верного товарища; он мог бы позволить всему зайти дальше, когда Оби-Ван поцеловал его в тот вечер за выпивкой, и никогда бы не узнать человека, скрывающегося за маской. Но он не стал – он не смог. Энакин вручил свою судьбу волку, веря, что тот не укусит.

– А когда ты последний раз ходил в поход, Энакин? – спрашивает его Асока, когда они снова трогаются в путь.

Энакин пожимает плечами.

– Мы пытались выбраться на природу с коллегами пару лет назад, – говорит он, – но ребята порой те еще занозы в заднице. Все кончилось тем, что мы рано разъехались по домам, после того как мой друг натворил фигню, от которой случился пожар.

– Спорим, это был Квинлан, – перебивает Оби-Ван.

– Это был Квинлан, – подтверждает Энакин со вздохом, к восторгу Асоки.

– Кажется, мне нужно познакомиться с этим человеком.

Пытаясь не представлять во всех подробностях причины, по которым их пути могли бы пересечься, Энакин с трудом выдавливает из себя:

– Может быть, когда-нибудь.

***

– Холодно, – недовольно ворчит Асока, подбираясь ближе к костру и вытягивая ладони над пламенем.

Вокруг них уже окончательно стемнело, и в лесу зазвучали трели ночных насекомых и шуршание листьев. В глубине леса стоят две палатки: одна для Асоки, другая для Энакина и Оби-Вана. Воздух стал холоднее, но небо над ними яркое, темно-синее и ясное – без единого намека на облака, которые могли бы закрыть им вид на метеоритный дождь. Энакин должен признаться, что и вообразить себе не мог более чудесной ночи.

– Нужно было одеваться потеплее, – дразнит он Асоку, укутавшись в один из теплых свитеров Оби-Вана. Рукава ему коротки, они едва достигают запястий, но плотная шерсть хорошо справляется со своей задачей, согревая его, пока сам Кеноби чем-то шуршит в их палатке.

– Но на дворе лето! – протестует Асока, отрывая ладони от костра ровно настолько, чтобы потереть руки под тонким пальто, что на ней надето. – Я не думала, что так похолодает!

Оби-Ван возвращается, держа в руках большое серое худи. На нем вышит логотип места, которое Энакин знает как альма-матер Оби-Вана, хотя тот и отказывается говорить о своем прошлом.

– Держи, – ласково произносит Кеноби, расстегивая кофту и бережно накидывая ее Асоке на плечи, прежде чем вернуться к Энакину.

– Спасибо, – благодарит она, засовывая руки в широкие рукава, прежде чем застегнуть худи обратно. Кофта великовата и самому Оби-Вану, так что Асока в ней просто тонет. Но, кажется, она особо не против.

– Ну и когда там должен начаться метеоритный дождь? – спрашивает Энакин, прижимаясь к боку Оби-Вана, когда тот снова садится на землю рядом с ним.

Кеноби обнимает его за плечо одной рукой, проверяя часы.

– Должен быть с минуты на минуту, хотя не думаю, что ты сможешь успеть за чудом космоса.

– Может, стоит погасить огонь? – предлагает Асока.

Энакин пожимает плечами. Он не выбирался на природу еще с тех времен, как его мама была жива, так что он не знает, что нужно делать в таких ситуациях. Оби-Ван решает не тушить, вместо этого предлагая перебраться под палатки в глубине леса для чистоты вида. Он говорит, что развести огонь заново будет слишком сложно, если им вдруг понадобится.

Они усаживаются на траву как раз вовремя, Асока и Оби-Ван ложатся на спину, а Энакин кладет голову на плечо Оби-Ванц, когда первые метеориты расчерчивают небо. Все выглядит именно так изумительно, как Асока и обещала.

– Ребята, вам надо загадать желание, – едва слышно с благоговением шепчет Асока, но в это мгновение Энакин не может вспомнить ни единой вещи, которую хотел бы. Все, в чем он когда-либо нуждался, уже здесь.

***

– Что ты загадал? – спрашивает Энакин позже, когда они уединяются в своей палатке. Он опирается на локти, нависая над Кеноби с возбужденным блеском в глазах и яркой улыбкой на губах.

– Если я скажу, то оно не сбудется. Разве не так это работает?

– Да ладно тебе, Оби-Ван, – просит Энакин, тыча пальцем ему в грудь.

Оби-Ван на него не смотрит, и между ними на долгое мгновение повисает тишина, пока Энакин не решает, что Оби-Ван просто не хочет ему рассказывать.

– Я загадал это, – наконец произносит Кеноби мягко, словно признание, и касается ладонью щеки Энакина. – Ты, Асока и я, здесь, все вместе, так долго, как только возможно.

Энакин хмыкает, тронутый такой сентиментальностью.

– Это ведь довольно просто исполнить, Оби-Ван.

Только тогда Кеноби встречает его взгляд, и нечто в его глазах, в тоне его голоса останавливает смех Энакина.

– И ты, и я, мы оба знаем, что это не так, Дорогуша.

Энакин прекращает улыбаться, смотря Оби-Вану в глаза и видя там смятение. Искрящуюся правду. Ему приходится отвернуться, он сворачивается на груди Кеноби, избегая его взгляда и того, что он означает.

Иногда так легко притворяться. Так легко верить, что он обычный верный парень Оби-Вана, романтично проводящий с ним выходные дни в хижине. Он так долго играл эту роль, что иногда так легко забыть, что когда-то он был кем-то другим Иногда он даже не хочет вспоминать жизнь, которая была у него за пределами этих стен.

– Я бы хотел, чтобы это было правдой, – признается Энакин, произнося слова Оби-Вану в горло.

Руки Оби-Вана обнимают Энакина сильнее, прижимая к себе, и он упирается ему в голову подбородком. Оби-Ван гладит его по волосам, прежде чем ласково поцеловать в макушку.

– Я знаю, Дорогуша, – говорит он. – Я знаю. Я убью тебя прежде, чем позволю им забрать тебя, – горячо шепчет он Энакину в волосы, усиливая хватку до тех пор, пока не становится почти больно. В том кусочке, что остался от сердца Кеноби – яд, и собственничеством он отравляет его.

– Я никогда тебя не оставляю, – клянется Энакин. – Я обещаю. – Что бы ни случилось, я не покину тебя. Я всегда буду твоим.

Эти слова, кажется, хотя бы немного развеивают тревогу Кноби. Он ослабляет хватку, и теперь это больше похоже на объятие, а не на отчаянную попытку удержать. Энакин вздыхает, устраиваясь поудобнее и позволяя себе закрыть глаза.

Он засыпает, слушая стук сердца Кеноби и желая – так же горячо, – чтобы этот миг никогда не заканчивался.

========== 30. ==========

Проблема в том, что все меняется. Вселенная находится в постоянном движении, планеты вертятся вокруг звезд, которые в конце концов перестанут существовать. Ничто не застраховано от бега времени – и меньше всего хрупкое существование Энакина Скайуокера и Оби-Вана Кеноби в их хижине среди леса в Набу.

Летние месяцы проходят в мареве жары и смеха, Асока приходит к ним почти каждый день. Она привносит живость в их тихий дом, пересказывая истории своих школьных авантюр и медленного соблазнения своей одноклассницы Райо Чучи. Они сидят в обнимку около кострища, которое Асока убедила Оби-Вана выкопать во дворе, или лежат на крыше, глядя на звезды. В такие дни Энакин не перестает улыбаться, когда слышит эхо шагов Асоки в доме, когда собаки отправляются спать, вымотанные насыщенным событиями днем. И Оби-Ван доволен – он проводит ночи, занимаясь ласковой, нежной любовью с Энакином вместо шатания по корусантским улицам. В такие дни они близки к нормальности, близки к настоящей семье – как никогда.

Лето клонится к закату, и Асока и Оби-Ван снова уезжают в Корусант на время учебы. Дни становятся короче, а в воздухе едва уловимо ощущается приближающийся зимний холод. Энакину после летней жары это нравится, он кутается в одно из пальто Оби-Вана, наслаждаясь утренним кофе. В те дни, когда Кеноби нет дома, Энакину одиноко, но у него есть собаки, и с детским восторгом он наблюдает, как листья меняют свои цвета с зеленого на богатые оттенки красного, оранжевого и желтого. Он, Ардва и Трипио гуляют по лесу, и Энакина восхищает шелест опавшей листвы под ногами. Но в воздухе уже витает предвкушение, пока проходят эти осенние месяцы. Энакин знает, что будет дальше, и он не уверен, что готов к возвращению дней, полных тревоги, и ночей, окрашенных кровью.

И все-таки ничто не может оставаться неизменным, и Энакин еще не знает, что скоро будет оплакивать эти дни.

***

– Энакин, – зовет кто-то, кажется, из другой галактики. Это похоже на шепот, фоновый шум приятного сна, но следующие за этим толчки оказываются достаточно эффективны, чтобы разбудить его. Энакин недовольно ворчит, возится на кровати, насколько позволяет еще сонное тело, и посильнее кутается в одеяло. На это он получает только мягкий смешок от того, кто настойчиво беспокоит его в этот час.

– Энакин, – зовут снова, – тебе нужно вставать, Дорогуша.

Открыв один глаз, Энакин встречает взгляд Оби-Вана. Тот склоняется над ним, положив одну руку сбоку от ладони Энакина и ласково улыбаясь. Свободной рукой он перебирает пряди Энакина, заставляя его низко застонать.

– Еще же даже не рассвело, – скулит Энакин, пытаясь натянуть одеяло на голову, пока Оби-Ван не ловит его руки, останавливая движение – слишком рано.

– Я знаю, – отвечает Оби-Ван, – но сегодня особый случай, так что, думаю, ты можешь сделать исключение ради одного раза.

– Что за особый случай требует такого раннего подъема?

– Увидишь, – шепчет Кеноби, ласково целуя Энакина в губы. Такому прикосновению он рад больше, чем толчкам до этого, так что Энакин не отворачивается, подается навстречу и, когда Кеноби отстраняется, тянется следом.

– Видишь? – спрашивает он, самодовольно ухмыляясь, когда Энакин, наконец, открывает глаза. – Ты уже почти проснулся.

Он прав, к огромному сожалению Энакина. Пытаясь продлить поцелуй, он сел, и одеяло сползло на бедра, открыв его голую грудь и позволяя холодному воздуху коснуться ее.

– Ты жульничал, – дуется он.

– Все честно, Дорогуша, – говорит Оби-Ван. – А теперь пойдем.