Текст книги "Переговоры (ЛП)"

Автор книги: Glare

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Уже почти выбравшись из постели, Энакин не видит другого пути, кроме как встать полностью и последовать за Оби-Ваном в гардеробную. Тот уже одет в теплое пальто и шарф, но на Энакине только его белье и ошейник. Его кожа покрывается мурашками, пока он наблюдает, как Кеноби просматривает их вещи, выбирая для Энакина фланелевую рубашку с длинными рукавами, джинсы и другое теплое пальто, а Энакин тянется к ошейнику, чтобы расстегнуть его, но Оби-Ван перехватывает его руки.

– Оставь его, только на сегодня, – просит он, и Энакин чувствует, как в удивлении приподнимает брови. Кеноби никогда не заставлял его покидать хижину в ошейнике, обычно он настаивает на том, чтобы снимать его, если есть малейший риск столкнуться с посторонними людьми. Даже когда с ними Асока, ошейник отправляется в свою коробку на прикроватной тумбочке, потому что они точно знают, что их наклонности определенно вызовут у нее вопросы. – Воротник пальто его скроет, – настаивает Кеноби, и Энакин осознает, что кивает, соглашаясь, несмотря на то, что голос в голове говорит ему, что это все-таки ужасная идея.

На стойке внизу его ждет чашка кофе, но завтрака нет. Оби-Ван держит в руках дорожную кружку, снимает ключи с крючка за чашками и выводит Энакина на улицу.

– Нам нужно собрать собак? – спрашивает Энакин, обеими руками держа чашку с кофе, пока Оби-Ван ведет его по лестнице на крыльце, придерживая за поясницу.

– Не сегодня, – шепчет Оби-Ван, открывая пассажирскую дверь, когда Энакин оказывается близко к ней. Часть него разочарована тем, что поведет не он, но Кеноби все-таки разрешал ему рулить – всего лишь несколько раз за прошедший год. По его словам, Энакин водит «беспокойно» и «опасно». Энакин же думает, что его просто слишком впечатляет мысль о том, на что способна машина с умелым водителем за рулем. – Сегодняшний день – только для нас, – продолжает Кеноби, когда Энакин забирается на сиденье.

Легкое урчание, с которым машина заводится, служит доказательством, что Энакин не зря потратил те часы, которые провел, работая над ней, и их поездка начинается.

Энакин совершенно не понимает, что происходит с Кеноби, но он не жалуется. Зима принесла с собой возвращение Кеноби к его традициям. До сих пор у него была только одна жертва, миловидная блондинка, которая могла напоминать ему Сатин, но вместе с обычаями возвращаются и проблемы с его характером, и беспокойные ночи. Энакин не выходил из себя настолько, чтобы снова поднять руку на него – ни разу с той ночи, когда случился инцидент с Хардином, – но внутри машины пахнет табаком, и он не раз видел, как Оби-Ван пьет. Это счастливое, приподнятое настроение Кеноби неожиданно, но это приятная перемена после напряженных недель.

Энакин прислоняется к окну, отхлебывая из дорожной кружки и удивленно смотря на покрытый инеем лес. Несмотря на то, что печка работает на полную мощность, в машине все равно прохладно, потому что окно со стороны Кеноби приоткрыто, чтобы он мог курить и выпускать дым в него. Из-за состояния дороги они едут медленно, но Энакин понимает, что наслаждается этой умиротворенностью. Оби-Ван едва слышно подпевает радио, по-видимому, довольный неведением Энакина о том, куда они направляются. Наверное, в город, предполагает он, но представить себе не может зачем. Оби-Ван привез продукты на этой неделе, и они оставили собак дома.

– А теперь у нас есть специальное объявление от… – раздается по радио, и Оби-Ван переключает станцию, прежде чем диктор успевает продолжить.

– Это могло быть что-то важное, – говорит Энакин.

– Как много так называемых важных новостей действительно относятся к тебе, Энакин? – спрашивает Оби-Ван, продолжая крутить кнопку в поисках новой станции.

Энакин даже не удостаивает его ответом, потому что знает, что вопрос этого не требует. Жизнь в хижине Кеноби сузила его мир до… ну… почти исключительно хижины. Если это не относится напрямую к нему или к Кеноби, то в общем положении вещей это совершенно не важно.

На самом деле не так уж много мест, куда они могли бы отправиться, так что Энакин совсем не удивлен, когда они паркуются у «Чайного домика Ти». После их последнего визита Оби-Ван избегал кафе, словно чумы. Иногда он особенно тщеславен, и откровение Энакина о том, что он нечаянно разрушил его безупречную репутацию, не давало ему вернуться. Этот визит довольно необычен, но Энакин не в состоянии сосредоточиться на этой мысли, как только чует запах свежей выпечки.

Несмотря на ранний час, в кафе уже все суетятся, забегая сюда по пути на работу. Энакин чувствует взгляды, направленные на них, пока они стоят в очереди, но едва обращает на них внимание. Вместо этого он наклоняется ближе к Оби-Вану, рассматривая стройные ряды выпечки и сладостей и обсуждая, сколько вкусностей Оби-Ван позволит ему взять.

Ответ он получает, когда они подходят к стойке и Кеноби наклоняется к нему, шепча:

– Выбирай все, что захочешь, Энакин.

Энакин вздрагивает, отстраняясь на секунду, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Серьезно? – спрашивает он, потому что знает, что Кеноби в курсе его пристрастия к сладостям и обычно старается сдерживать его привычки для его собственного блага.

– Да, Энакин, – отвечает Кеноби. – Просто закажи.

– И что привело вас сюда так рано? – спрашивает Ти, пакуя множество булочек, которые выбрал Энакин, и собственный заказ Оби-Вана. – Не видела вас здесь в последнее время.

Особая, тошнотворная сладость в ее тоне привлекает внимание Энакина. Но он не успевает обдумать вопрос, когда Оби-Ван отвечает:

– У нас годовщина.

По мере того как Энакин осознает услышанное, у него в голове все встает на свои места. Их годовщина. Он знал, что вот-вот будет год его жизни в хижине Кеноби, но он давно забыл о том, в какой именно день его вырвали из корусантской жизни. Удивительнее то, что Оби-Ван явно хочет это отпраздновать, учитывая, с какой готовностью он отвечает на вопросы Ти об их отношениях. Энакин, даже если бы помнил дату, точно не стал бы ничего делать, учитывая обстоятельства их совместного проживания. Целый год.

Надоедливая мысль на задворках сознания возникает вновь, когда Энакин наблюдает за разговором Ти и Кеноби. В последний раз, когда они виделись с ней, она была откровенно враждебно настроена по отношению к Кеноби из-за плохого обращения с Энакином. Вряд ли она об этом забыла; она явно не из тех людей, что забывают. К тому же она смотрит на Энакина изучающим взглядом. Он догадывается: на кожу ошейника, торчащую из-под воротника.

Может, с момента, когда он был действующим копом, и прошел год, но он не зря когда-то оттачивал свои навыки. Он внезапно отчетливо осознает, что происходит вокруг них – мерное бормотание толпы в кафе и ощущение направленных на них взглядов. Ощущение зудит, словно под его кожей кишат насекомые, и Энакин понимает, что здесь что-то не так. Он не знает, что именно, но что-то определенно не так.

Им нужно уходить отсюда.

Оби-Ван забирает коробку с едой, благодарит Ти с очаровательной улыбкой и направляется к столику в глубине кафе. Как только они отходят от прилавка настолько, чтоб их не подслушали, Энакин берет Оби-Вана за руку, заставляя остановиться. Тот оборачивается, смотря на него с явным непониманием, которое быстро превращается в беспокойство, когда он видит откровенную тревогу Энакина.

– Энакин? Что-то не так, Дорогуша?

– М-мне нехорошо, – выдавливает Энакин. Это слабая отмазка, но тошнота, пришедшая вместе с его подозрениями, добавляет правдоподобия. – Можем мы… Можем мы просто поехать домой?

Кеноби выглядит буквально выведенным из себя из-за того, что его большие планы на празднование годовщины прерываются так быстро, но забота о благополучии Энакина все-таки перевешивает.

– Конечно, любимый, – отвечает он, меняя направление и двигаясь в сторону двери.

Краем глаза Энакин видит, как кто-то держит телефон именно в таком положении, будто фотографирует. Он старается сохранять спокойствие, все кончается тем, что он просто вылетает из кафе, оставляя недоумевающего Кеноби позади. Он уже сидит за рулем, когда Кеноби нагоняет его, все еще держа в руках коробку со сладостями так, будто она – самая важная часть этого утра.

– Энакин, что происходит? – настойчиво спрашивает Оби-Ван, но у Энакина не хватает терпения на ответ. Не здесь.

– Садись в машину, Оби-Ван, – отрезает он.

В ответ Оби-Ван хмурится, и будь это другой день, Энакин бы испугался последствий.

– Если ты чувствуешь себя плохо, то тебе не стоит вести, – настаивает Кеноби.

– Сейчас же дай мне ключи и садись в эту блядскую машину! – рычит Энакин. Оби-Ван садится, наверняка удивленный его резкостью. Энакин не так глуп, чтобы повышать на Кеноби голос, так что повторное нарушение привычных правил – явный знак того, что что-то определенно его нервирует.

Энакин нервно крутит бегунок радио, выезжает с парковки и гонит машину так, настолько это только возможно при соблюдении правил безопасности. Это даже близко не так быстро, как нужно, но это хотя бы не убьет их обоих до того, как он выяснит, что происходит.

– Энакин, любимый, пожалуйста, скажи мне, что творится! – просит Оби-Ван, вцепившись в поручень до побеления костяшек.

– Что-то не так!

– Это я ясно вижу, – сухо говорит Кеноби. – Но что?

– Я не знаю! – отвечает Энакин, разочарованный тем, что на радиостанциях нет ничего, кроме музыки. Где эти чертовы новости, когда нужно? – Но неужели ты не видел всех тех людей? Они все смотрели на нас, а мисс Ти была вежлива…

– Конечно, она была вежлива, Энакин. Она приятная женщина.

– Не с тобой! В прошлый раз он выглядела так, будто вот-вот тебе врежет! Именно поэтому мы не возвращались.

Машину опасно заносит из-за растущего напряжения Энакина, и Оби-Ван кладет руку ему на плечо. Он улыбается откровенно натянутой улыбкой, кода Энакин оборачивается на него.

– Энакин, – произносит он, – успокойся, Дорогуша. Чем бы это ни было, мы справимся с этим вместе, ладно?

Энакин сглатывает ком в горле.

– Ладно.

***

Они сидят вместе на их старом потрепанном диване и видят лицо Энакина, смотрящее на них с экрана телевизора. Фотография, которую выбрали для телепередачи, сделана в день его присяги. Он в форме, отдает честь и воодушевленно улыбается в камеру, выглядя беспомощно очаровательным и харизматичным. Энакин помнит, что тот день казался ему лучшим днем в жизни, но теперь он не может вспомнить те ощущения. Теперь все, что он чувствует, это болезненная пустота в груди, которую, как он думает, можно назвать горем.

«Годовщина исчезновения корусансткого детектива», – гласит надпись на экране. Показали интервью с его коллегами и дали хронику событий перед его исчезновением. Квин в эфире выдал искреннюю речь о том, как они не прекращали его искать – как они все еще надеются, что Энакин где-то там, что он жив. Энакина от этого тошнит.

Оби-Ван сбоку от него неподвижен.

– Что мы можем сделать? – спрашивает он. Никто из них не ожидал, что этот день действительно настанет. – Сесть в машину и… сбежать?

Энакин угрюмо вздыхает.

– Отсюда есть только одна дорога; они уже установили заграждения. Мы не сможем проехать.

– Так значит… это все? – голос Кеноби звучит опустошенно – именно так, как себя чувствует Энакин. – Мы просто будем сидеть здесь и ждать, пока они придут?

Они могли бы. Они могли бы сидеть здесь на этом диване и ждать неизбежного. Они могли бы пойти навстречу и, может, к Энакину отнеслись бы помягче. Может, Оби-Вана бы отдали под суд, вместо того, чтобы однажды обнаружить его в камере мертвым и заявить, что это суицид, хотя все знают, что так маскируются полицейские убийства.

Но если так… что тогда? Где они окажутся? С количеством трупов, висящих на Оби-Ване, ни один судья в мире не вынесет приговор мягче казни. Может, если он пойдет на сделку с прокурором, его приговорят к заключению в тюрьме особого режима, которое будет длиться, пока его не убьют там. Может, его упекут в психушку, если признают невменяемым. А Энакин? Энакин никогда не сможет вернуться к прежней жизни. Ему не позволят. Его тоже ждет жизнь в цепях. Сидеть в тюрьме или гнить где-нибудь в лечебнице, пока кто-то будет пытаться его починить.

Они загнаны в угол, и от этой мысли у Энакина будто открывается второе дыхание. Злость, пылающая где-то животе, обжигает внутренности и заставляет мозги шевелиться. Он отказывается складывать руки и вести себя спокойно, уподобившись агнцу на заклание. Он отказывается позволить причинить вред Оби-Вану.

– Нет, – резко произносит он, вскакивая с дивана так быстро, что Кеноби вздрагивает. – Нет, мы не будем.

– Энакин, что, по-твоему, мы можем сделать? Ты сам сказал, мы не можем бежать…

– Нет, мы можем, – отвечает Энакин, расхаживая перед диваном с маниакальной энергичностью. – Точнее, ты можешь.

Теперь уже Оби-Ван поднимается на ноги, и выражение его лица меняется с апатичного на злое.

– Нет, – заявляет он. – Нет, Энакин. Мы говорили об этом, я тебя здесь не оставлю. Я отказываюсь оставлять тебя.

– Ты должен! – настаивает Энакин, хватая Кеноби за плечи. – Они убьют тебя, если ты останешься; ты должен бежать.

– Тогда бежим со мной. Убежим вместе, Энакин.

Он видит отчаяние в глазах Оби-Вана, слышит его в голосе.

Энакин качает головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Я не могу, Оби-Ван. Я не могу. Ты знаешь эти горы, я – нет. Я буду только тормозить тебя. Мы оба это знаем.

– Энакин, пожалуйста, не делай этого, – просит Оби-Ван, и Энакин чувствует себя так, будто его потрошат. Будто кто-то сует руку внутрь и вырывает сердце из его груди. Есть дюжина разных метафор, которые не смогут даже приблизительно описать ту агонию, что он ощущает от мысли о расставании. От осознания того, что у них нет другого выбора. – Пожалуйста, пожалуйста.

– Пожалуйста, беги, Оби-Ван, – говорит Энакин, самого себя удивляя тем, как спокойно ему удается говорить. – Беги. Я подожду здесь, и я… Я отвлеку их. Они не причинят мне боли.

Оби-Ван стонет, словно раненый, и страстно, отчаянно целует Энакина. Тот чувствует на губах соленый вкус слез, слышит, как прерывается дыхание Кеноби, когда он пытается вдохнуть.

– Я вернусь за тобой, – горячо шепчет он. Его голос звучит так, будто он вот-вот сломается. – Клянусь, я вернусь за тобой.

– Я дождусь, – отвечает Энакин. – Обещаю, Оби-Ван, я буду ждать. Как бы долго мне ни пришлось.

– Я люблю тебя, – шепчет Энакин в пустоту, слыша, как хлопает дверь, закрываясь за Оби-Ваном.

========== 31. ==========

Настоящее

Тишина, наступившая в детской, нервирует. Энакин не слышал выстрелов, но близнецы такие маленькие, такие хрупкие. Оби-Вану бы с легкостью удалось ранить их даже без использования оружия если бы он решил выразить на них свое недовольство несговорчивостью Энакина. Энакин понятия не имеет, как долго он сможет выдержать, не зная, что происходит в другой комнате.

Надавливая основанием ладони на рану и стискивая зубы от боли, которую приносит это действие, Энакин изо всех сил старается встать на здоровую ногу. Больная только удерживает его вес, вынуждая тяжело опереться на что угодно, на что только можно, ковыляя к двери. За ним тянется кровавая дорожка – свидетельство его упорства. К моменту, когда он добирается до входа, он тяжело дышит, а горячие слезы жгут глаза. Боль мучительна; но он не позволит ей остановить его.

Останавливаясь и опираясь на косяк, Энакин смотрит на открывшуюся перед ним картину. Оби-Ван нависает над кроваткой Люка, свободной рукой он играет с ребенком, а пистолет свободно болтается в другой руке. Он выглядит… сбитым с толку, словно Люк – пазл, который он не может собрать. Он и не сможет, как бы сильно ни старался. В любом случае ему не хватит деталей, и Энакин держит их близко к сердцу. Энакин не знает, как Оби-Ван отреагирует на известие о том, что это его дети, и не хочет узнавать, пока тот ведет себя ненормально.

У Энакина подгибаются ноги, утягивая его вниз, и небольшой неразберихи, возникшей при его попытке замедлить падение, достаточно, чтобы отвлечь внимание Кеноби от ребенка. Он отходит от кроватки, делает один рефлекторный шаг к Энакину, чтобы предложить помощь, но этот шаг кажется длиной в милю. Энакин не понимал всех этих разговоров Брехи о родительском инстинкте, но теперь до него дошло.

– Вот ты где, – говорит Оби-Ван, останавливая себя прежде, чем оказаться к нему еще ближе. Между его бровей залегла морщинка от неловкости, теперь Энакин узнает ее. Кеноби всегда волновался при виде его крови. – Мне было интересно, как долго ты будешь идти ко мне.

– Вот он я, – соглашается Энакин, возясь с рубашкой и снимая ее. Он чувствует взгляд Оби-Вана на себе, словно тысяча насекомых гудит под кожей, но уж лучше так, чем заливать кровью пол.

– Так вот почему ты со мной боролся? – спрашивает Кеноби, через плечо оглянувшись на кроватки.– Должен признаться, я не совсем понимаю. Эти… дети. Кто они тебе? Почему ты рисковал собой, чтобы защитить их?

Энакин вздыхает. Он не слишком удивлен – Оби-Ван никогда не выказывал особого сострадания к чему-то или к кому-то, напрямую с ним не связанному.

– Они всего лишь малыши, Оби-Ван. Они беспомощны, – пытается он объяснить. – Я был… Я… боюсь за них. Ты опасен, и мы оба это знаем. Я не догадывался, что ты можешь сделать, если найдешь их.

– Я бы ничего не сделал; они для меня ничто. Вот чего я не понимаю.

– Хочешь сказать, что, будь ты на моем месте, ты бы так не сделал? Если бы Асоке угрожала опасность, ты бы не попытался ее защитить?

Оби-Ван тихо цокает.

– Я знал Асоку еще младенцем. А ты знаешь этих детей сколько, три недели?

– Я несу за них ответственность! – восклицает Энакин и осознает, что промахнулся, едва произнеся эти слова. Он признал слабость – подставил хищнику брюхо. Оби-Ван кривит губы в победной улыбке, и Энакин буквально слышит, как захлопывается для него ловушка.

– Да, несешь, верно? – Оби-Ван поворачивается к кроватке – на этот раз к Лее – и опирается на перекладины, пристально смотря на нее. Энакин не видит его лица, и часть него этому рада. – Ты знаешь, чего я хочу, Энакин, – говорит он, вытягивая руку с пистолетом вдоль перил очень показательным движением. Немая угроза. Оружие блестит в теплом полуденном свете, и Энакин не может оторвать от него взгляда. – Ты можешь всем облегчить задачу; я не должен причинять им боль.

Энакин знает. Он знает, чего хочет Оби-Ван, и он знает, что тот сдержит слово, если Энакин согласится на его условия. От этой мысли к горлу подкатывает желчь, но Энакин не видит другого выхода. Он ранен и одинок, и ему нужно увести Оби-Вана от детей. Ошейник Бейла, тонкая цепь, ощущается словно клеймо.

– Что угодно, – с силой выдавливает он из себя. – Оби-Ван, что угодно.

Только после этого Кеноби смотрит на него, слегка обернувшись через плечо, но под его острым взглядом волоски на шее Энакина встают дыбом.

– Подойди сюда.

Команда отрывиста и лаконична; она заставляет мысли Энакина шевелиться. Он не может встать, потому что ему не на что опереться на пути от двери до Оби-Вана. Его раненая нога теперь не выдержит его веса даже на таком небольшом отрезке, потому что он потратил много энергии на то, чтобы просто войти в комнату. Вряд ли Оби-Ван воспримет это как оправдание неповиновения. Из-за этого…

Щеки Энакина краснеют, и ему стыдно за то, что должно произойти. Ни в одной из их игр еще в хижине Оби-Ван не использовал унижение как наказание. Физически, да, и ограничение привилегий тоже было, но он никогда не заставлял Энакина чувствовать себя ничтожным. Он прикусывает нижнюю губу, терзая ее, пока набирается смелости. Это все ради близнецов, говорит он себе. Ради моих детей.

Это унизительно ровно настолько, насколько Энакин и ожидал – ползти по полу к Оби-Вану, цепляясь пальцами за плотный ковер и подтягиваясь, оставляя за собой кровавый след, въедающийся в совсем недавно чистый ковер. Энакин подозревает, что все-таки в этом и была задумка: напомнить ему, в чьих именно руках находится контроль – в чьих руках всегда находился, – не имеет значения, что он убедил себя в обратном. Они никогда не были равны; сострадание Оби-Вана было куплено подчинением Энакина.

Он откровенно плачет, когда добирается до места, растянувшись у ног Оби-Вана и вслепую хватаясь за его штанины. Униженный, чувствующий боль и явно боящийся за свое будущее и будущее детей. Он не хочет этого, но другого пути он не видит. Это его дети. Дети Бейла и Брехи. Они забрали близнецов и заботились о них, когда Энакин не мог; они забрали его и заботились о нем, когда он не мог заботиться о себе сам. Он обязан им хотя бы за это. За все, что они сделали.

Оби-Ван встает на колени перед ним, убирая пистолет за пояс, прежде чем расцепить хватку Энакина на штанинах и притянуть его к себе с нежностью, от которой Энакину хочется кричать.

– Вот так, – шепчет Кеноби. – Видишь? Не так уж и сложно, правда?

Он целует Энакина в лоб, проводя носом по волосам.

– Я говорил тебе, что я сделаю все, что потребуется, чтобы удержать тебя. Все-таки это было бы гораздо проще, если бы ты не заставил меня все это делать.

Энакин ненавидит то, как быстро он расслабляется в объятиях Оби-Вана. Ненавидит то, как его тело, кажется, готово вжаться в Оби-Вана, не спрашивая разрешения. Ненавидит тихое, сломленное «Прости меня», которое слетает с его губ в ответ на выговор. Он ненавидит то, что говорит искренне. Он испытывает сожаление, несмотря на то, что он знает, что не должен этого чувствовать. Несмотря на то, что он знает, что это логично и рационально – бороться против того, что Кеноби от него хочет.

– Все хорошо, – уверяет Кеноби. – Я знаю, что ты запутался. Эти люди говорят тебе все что угодно, чтобы забрать тебя у меня. Они думают, что могут настроить тебя против меня. – Он поднимает руку, проводя ею вокруг горла Энакина вдоль тонкой цепи, опоясывающей его. – Но мы можем это исправить.

Он хватает ошейник и одним сильным, быстрым движением ломает его. Это больно, цепь врезается в нежную кожу горла, и Энакин добавляет эту боль к списку ран, которые Оби-Ван нанес ему. От одного вида ошейника в руках Кеноби он чувствует приступ тошноты; это та часть жизни, к которой Оби-Ван никогда не должен был получать доступа.

Кеноби позволяет цепи выскользнуть из его ладони на пол. Звук падения едва слышен из-за плотного ковра. Кеноби лезет в карман формы, доставая оттуда другой ошейник, почти знакомый. Этот немного уже старого и явно более дешевый, но Энакин подозревает, что Оби-Ван выбирал впопыхах. Не так уж много возможностей купить вручную сделанный кожаный ошейник для своего любимого питомца, если ты скрываешься от властей. Этот, жесткий и не разношенный, раздражает кожу Энакина, когда Оби-Ван застегивает его на шее.

– Вот так, – шепчет Кеноби, гладя ошейник ладонью. – Так лучше, верно?

«Нет», – думает рациональная часть Энакина.

– Да, – отвечает часть, никогда не перестававшая любить Оби-Вана.

– Я так и думал, – отвечает Оби-Ван. Он отстраняет Энакина от своей груди – настолько, чтобы наклонить его голову и поймать его губы своими.

Энакин не может не вскрикнуть, пытаясь оттолкнуть его, но Кеноби использует обратный импульс, чтобы уложить его. Приземлившись на спину, Энакин тут же чувствует, как знакомая тяжесть Оби-Вана накрывает его сверху. Тот, похоже, не желает заходить слишком далеко, довольный одной только их близостью, но Энакин все равно не может перестать дрожать от беспокойства. Оби-Ван успокаивает его, гладит, пытаясь расслабить.

– Я скучал по тебе, – слышит Энакин свой голос, когда он наконец укладывается, цепляясь пальцами за форму Кеноби. Он чувствует под пальцами металл пистолета, но не может заставить себя выхватить его и снова начать борьбу. Его тошнит от отвращения к себе при мысли о капитуляции. – Я так скучал по тебе.

– Я знаю, Дорогуша, – ласково шепчет Оби-Ван, целуя его подбородок. – Я знаю, я тоже по тебе скучал. Ты не представляешь, как сложно было не прийти за тобой раньше.

– Мне было так страшно…

– Я знаю. Мне так жаль. Прости, что мне пришлось оставить тебя.

Энакин не знает, как долго они тут лежат, но больше они не произносят ни слова. Его нога по-прежнему тупо болит, но это словно фоновый шум по сравнению с тем, как ощущается вес Кеноби сверху, на нем, после такого долгого расставания. Как ощущаются его влажные выдохи и царапание бородой на коже его шеи. Близнецы по-прежнему молчат, но не спят, судя по их тихому бормотанию. Они, скорее всего, не уснут в ближайшее время из-за всей этой суеты, но Энакин думает, что он мог бы отключиться прямо здесь, на полу. Так хорошо снова быть с Оби-Ваном.

Звук закрывающейся входной двери вырывает Энакина из его раздумий.

– Энакин? – зовет Бейл, его голос слышится сквозь открытую дверь в детскую. – Я дома!

Твою мать. Это единственное, что способен выдать его разум, когда он чувствует, как Кеноби застывает на нем, дыша чаще и злее от приближающихся шагов Бейла. Ошеломленный внезапным возвращением Оби-Вана, Энакин совсем забыл о том, что Органа уже был на пути домой. Он позволил себе забыться с Оби-Ваном, и теперь им никак не обойтись без ужасного конфликта.

Когда Энакина снова зовет Органа, Оби-Ван слезает с него, хватая за плечо и резко поднимая на ноги. Неожиданность момента и ощущение полного веса на раненой ноге вызывают у Энакина крик, полный боли, который, должно быть, доходит до слуха Бейла, потому что следующее «Энакин?!» звучит гораздо громче, чем до этого.

Энакин слышит, как Бейл заходит в смежную спальню, в то же время как Кеноби обхватывает его горло рукой, прижимая ближе к своей груди и лишая подвижности. Он не может двинуться, чувствуя дуло пистолета под подбородком, и давление холодного металла затрудняет дыхание, но он хотя бы может опереться на Оби-Вана и дать больной ноге немного отдохнуть.

Бейл уже определенно обезумел, обнаружив кровавый след по пути в детскую, оставленный Энакином. И всего через мгновение он влетает в комнату и при виде происходящего внезапно застывает в дверях.

– Ты, должно быть, Бейл Органа, – мурлычет Оби-Ван, и Энакин вздрагивает от его тона. – Очень рад наконец встретить тебя.

– Ты, – выдыхает Бейл, широко распахнув глаза. – Как ты… Как ты сюда попал? – Его взгляд мечется от кроватки к кроватке, но он слишком далеко, чтобы разобрать, что внутри.

– Будем считать, что я… находчивый, – пожимает плечами Кеноби. Кажется, он тоже заметил, на что обращено внимание Бейла, потому что он добавляет выразительное: – Не волнуйся о детях. Энакин довольно настойчиво просил их не трогать.

Бейл переводит взгляд на Энакина, прослеживая кровавую дорожку и открытую рану на его бедре. Он быстро складывает два и два – то, как Энакин защищал близнецов, его рану, полученную в процессе, – и, когда он снова встречает взгляд Энакина, в его глазах тускло сияет благодарность. Он делает шаг вперед, и Оби-Ван приказывает:

– Не подходи ближе!

Органа смотрит на пистолет, прижатый к шее Энакина, на его бледную кожу. Он явно разрывается между стремлением прийти Энакину на помощь и тем, чтобы послушаться Оби-Вана, угрожающего пистолетом.

– Ты в порядке? – спрашивает он, но Кеноби вмешивается прежде, чем Энакин успевает ответить.

– И не говори с ним! – добавляет Кеноби, притягивая Энакина еще – бесконечно – ближе. Энакин знает, что ему не нравится, когда его авторитет ставится под сомнение – ему не нравится присутствие Бейла. Он ведь только-только вернул себе власть над Энакином.

От повышенного тона Оби-Вана близнецы начинают хныкать, добавляя напряжения в комнате. Их вопли пробуждают нечто первобытное в груди Энакина, и он видит, как то же эхом отдается в Органе. Он отчаянно хочет их успокоить, но он застрял у двери.

– О, звезды, почему ты делаешь это? – стонет Бейл, и Энакин видит искреннее недоумение на его лице. Всегда существовала возможность, что Оби-Ван вернется за ним, но впервые Энакин понимает, что Бейл ни разу не думал, что это действительно произойдет. Он в самом деле верил, что если он сможет разрушить зависимость Энакина от Кеноби, то все закончится; что Кеноби не рискнет сунуться в гнездо гадюки, чтобы забрать своего любимого питомца. Бейл явно не знает Кеноби так хорошо, как Энакин. – Почему ты рискуешь всем, возвращаясь сюда?

– Думаю, это очевидно: я его люблю.

– Ты не любишь его, – шипит Бейл. – Если бы любил, то всегда бы хотел для него лучшего! А не той больной фантазии из твоей головы.

– Я и есть лучшее для него, – огрызается Оби-Ван; в его трясущихся руках дрожит дуло пистолета, прижатого к шее. Энакин уверен, что Бейлу никогда не удастся переговорить Оби-Вана. Все это может закончиться только либо их смертью, либо их побегом; Оби-Ван ни за что его не отпустит теперь, когда познал все, что так хотел. – А теперь отойди, Органа. Боюсь, мы с Энакином должны уйти.

Энакин также знает, что он не будет сопротивляться. Как бы Кеноби ни решил все закончить – это будет его судьба. Протест навлечет опасность на жизни всех находящихся в комнате, и на счастливый конец рассчитывать не приходится. Если Оби-Ван решить убить их обоих, Энакин хотя бы станет единственной жертвой.

– Ты заблуждаешься, если думаешь, что я позволю тебе увести его отсюда.

– Не вижу других вариантов для тебя. Ты правда хочешь его кровь на своей совести? Ты сможешь жить с этой виной на плечах?

– А ты смог бы? – бросает вызов Бейл. – Если ты так его любишь, смог ты убить его и жить дальше, зная, что именно ты прервал его существование?

Губы Оби-Вана кривятся в странной, горько-сладкой улыбке.

– Конечно нет. Но я ведь никогда не говорил, что он умрет один, верно? – Звук возводимого курка взрывается в тишине, повисшей после заявления Кеноби. – Последнее предупреждение, Органа. Отойди, или я убью его.

– Энакин, – говорит Бейл, меняя тактику. Он переводит отчаянный, умоляющий взгляд на Энакина. – Пожалуйста.

Энакин не выдерживает его взгляда, смотря в пол и расслабляясь в руках Кеноби. Однажды Бейл вспомнит эту встречу и поймет, почему Энакин принял такое решение.

– Пять, – рычит Оби-Ван, и Бейл испуганно таращит глаза.

– Четыре, – Энакину интересно, действительно ли так закончится его жизнь.

– Три, – он понимает, что отклоняется от пистолета так сильно, как только может при уверенной хватке Кеноби.

– Два, – и он поворачивает голову, утыкаясь носом в подбородок Оби-Вана и глубоко вдыхая. Знакомый запах успокаивает Энакина перед лицом смерти. Он определенно не хотел бы умереть вот так, но иногда нужно просто плыть по течению.

– Один…

– Подожди! – кричит Бейл, поднимая руки и сдаваясь. Они дрожат, замечает Энакин. Эта стычка разрушила даже невероятные спокойствие и решимость Бейла. – Пожалуйста, подожди.