Текст книги "Играя с Судьбой том 1 (СИ)"

Автор книги: Герда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Пролог глава 7

Глава 7

Песок – белый, обжигающе-горячий. Море – бескрайняя синь. И небо – синь. Как камень, который я не удержал в руках.

Море, шуршало, набегая на берег, ластилось, словно звало: «пойдем, поиграем». Бездна, которая умела ласково качать на руках. И казалось – было. Все это уже было когда-то: и это море, и это небо, и обжигающий ступни песок. И крики птиц, и смех, доносящийся до моего укрытия с ветром.

Нехотя, поеживаясь, я разделся. Донага. Аккуратно сложил одежду. Осмотрелся, вновь поежился, чувствуя себя беззащитным, и подошел к воде. Волна, чуть более высокая, чем остальные коснулась ступней. И словно прошило током – ударило, выбив все мысли. Сбылась мечта. Вот оно – море…

Казалось – я буду боязливо ступать, постепенно отдаляясь от берега. Но первой волной смыло всю осторожность. Меня хватило лишь на один полутрусливый шаг. Потом я забыл обо всем. Море манило, отзывалось во мне, прорастало. Я плыл, и это было – блаженством. Откуда я знал, как приручить волну, как задержать дыхание, чтобы не нахлебаться воды, как нырнуть – к самому дну? Я не знал. Тело стремительно вспоминало навыки, неизвестные мне еще пятнадцать минут назад. «Плавать-то ты умеешь?» Оказывается, умею. Оказывается, мне этого не хватало. Оказывается, десять лет в Академии я не мечтал увидеть впервые, а тосковал по отнятому.

Осторожные прикосновения теплой воды словно проникли в самую душу и растворили неуверенность, чувство незащищенности, смятение, страх как стенки колбы из соли в которой были сокрыты радость и ликование.

Словно смыло плотину – два дня назад, в Академии, я и представить себе не мог каково это – радоваться вот так, бесстыдно, бессовестно, всей душой и телом – выныривая, поднимаясь на несколько секунд над водой практически по пояс, вопить нечто бессвязное небу и солнцу. А потом, наплававшись, нанырявшись до изнеможения, лежать без сил на чистом песке пляжа, позволяя солнцу выжаривать из тела холод, и блаженно щуриться, уже не заботясь о том, что наг, словно только родился на свет.

Время замкнулось в круг. Я плавал, потом отогревался на песке, потом снова плавал – не в силах остановиться и не желая останавливаться. Слизывал то ли пот, то ли морскую соль с губ, пил воду, оставленную Эгривом, и снова шел к морю.

Я заплывал все дальше с каждым разом, нырял все глубже и был уверен – ничего плохого со мной не случится. Не здесь. Не сейчас. Это море было лишено коварства – ласковое, теплое, игривое. Это море не могло обмануть, подвести, утянуть в пучину. Оно мягко подталкивало вверх – к солнцу, оно качало на волнах, как на ладонях. Уйти было выше человеческих сил.

Я забыл обо всем, вспомнил, что сутки Ирдала короче привычных, когда стремительно, в считанные минуты отгорел закат, и мир погрузился даже не в сумерки – был объят плотным покрывалом непроглядной ночной черноты. Только звезды над головой и далекий тихий шум в ночи: волны по-прежнему ластились к берегу. Там, где должен быть берег низко горела звезда – или маяк. И только тогда я понял, насколько далеко отплыл от берега.

Мне давно нужно было возвращаться. Держа ориентир на звезду, я плыл, но, странное дело, казалось, она с каждым гребком становилась тусклее. И далекий тихий гул прибоя постепенно ослабевал. Видимо, я попал в течение, которое уносило меня от берега. Скажи кто, что окажусь в подобной ситуации, не поверил бы. Как не поверил бы в то, что не буду испытывать страха.

Устав грести, я лег на воду, уставившись в небо. Звезды сияли – огромные, яркие; глаз не отвести. Зная из учебников, что в условиях развитого промышленного производства невозможно сохранить в первозданном виде чистоту и прозрачность атмосферы, я удивлялся лишь одному: Ирдал считался одним из промышленных центров Лиги. Но звезды здесь сияли ярче, чем в выстуженном морозном небе Лидари. А среди звезд – орбитальные станции, челноки, корабли, спешащие в порт – не такие яркие, но стремительно перемещающиеся по небосводу.

Меня уносило из реальности, а в грезах не казалось неприемлемым – согласиться на предложение летяг, жить и работать. Здесь. У этого непостижимо – ласкового, безобманного моря, одним прикосновением утолившего все терзания и страхи. Врасти корнями в благодатную почву. А о Торговом Союзе и неприветливой стылой Лидари просто забыть как о страшном кошмаре, словно не было той жизни, каждый день пробовавшей меня на зуб.

Я не слышал гула двигателей и шуршания рассекаемых волн, только голос – веселый и звонкий:

– Эй, парень, не пора ли назад? Не хотелось тебе мешать, но через пару километров – оживленный торговый фарватер. Ты куда собрался? В Кор-на-Ри? Так каждое утро и вечер туда ходит катер. На катере доберешься быстрее. А так еще пару дней проплывешь.

Насмешка? Не понять…

А на суденышке, что неспешно шло параллельным курсом тускло замерцали огни, обозначая силуэт, потом постепенно разгораясь подсветили море, палубу и несколько фигур на борту…

– Тебя до берега подбросить? – вновь полилась чужая, но понятная речь.

В пару гребков я подплыл к катеру, ухватился за поручни, поднялся на палубу и вцепился в протянутое мне пушистое полотенце.

– И как тебе наше течение?

Я вздрогнул от неожиданного вопроса, потом ещё и ещё... руки, ноги, живот, зубы – каждая часть моего тела тряслась в своём ритме, так что полотенце только чудом не вывалилось из скрюченных, дрожащих рук. Ответить я не смог, так сильно стучали зубы.

Но спасатели, казалось и не ждали ответа: откуда-то вынырнул высокий парень, сказал "ага", и меня укутали во что-то тонкое, шуршащее, мягкое и очень тёплое. Помогли сделать несколько шагов, усадили на скамью и сунули в руки стакан с чем-то обжигающе-горячим – это я понял, когда отхлебнул из него.

Дали небесные! Как я умудрился настолько замёрзнуть в столь тёплом море? Ведь даже в Академии, в самые лютые морозы я не промерзал так! Заболел я что ли? Но озноб стал постепенно стихать – термоплед грел снаружи, напиток – изнутри. Приятное тепло волнами распространилось по телу, а с теплом пришло и чувство сонной усталости: руки – ватные, ноги – ватные, веки – свинцовые. Подсветка незаметно погасла, и я очутился в почти полной темноте. Самое то закрыть глаза и уснуть. Но не дали.

– Тебя о течении что, не предупреждали? – прозвучало совсем рядом. И на этот раз ошибиться было невозможно. Голос был явно женский. Девичий. Дали небесные… хорошо, если она не видела, как я забирался на борт в чем мать родила. Да я и сейчас не то чтобы одет. Но плед лучше, чем ничего. Мне стало совсем жарко – но теперь уже от стыда. Девушка что-то говорила, но я не слышал – в ушах стучала кровь, в голове стало звонко и пусто. Я сжался, стараясь тщательнее прикрыть себя со всех сторон. А она – то ли специально, то ли не замечая моего состояния – нагнулась, заглянула прямо в лицо, повторила:

– Горячего, спрашиваю, еще принести?

– Д-да… – выдавил я из себя. И лишь когда она отошла, я понял, что сказал это не на языке Раст-эн-Хейм.

Я не только понимаю, но и... говорю по местному?

Не успел я испугаться этому, как девушка вернулась. Подтянутый силуэт неожиданно вынырнул из темноты, загородив едва теплящуюся желтоватым светом лампочку. Показалось – она, эта девушка, полностью обнажена. Гибкое, мускулистое тело. Опять окатило жаром по телу, я попытался отвести взгляд от высокой груди, с ужасом ожидая, что девушка увидит моё смущение. Но тут лампочка погасла и на теле девушки проступили светящиеся линии целая россыпь мелких светящихся точек. Глядя на четкие окончания узоров на предплечьях, бедрах и вокруг шеи, я сообразил, что это рисунок на ткани. Стало легче дышать.

– Вот, держи, – сев на скамью рядом, она протянула мне стакан. – Ты из госпиталя? Хорошо плаваешь, кстати. Сначала мы думали, что ты из местных, любящих себе нервы пощекотать. Есть тут такие… перцы, знающие течение от и до и когда и где из него можно выплыть. Но когда поняли, что тебя просто несет в открытый океан – все, шутки кончились…

– Шутки, значит… А если бы я – на дно?

Кто-то из парней сдержанно хохотнул в темноте.

– А с чего тебе на дно? – иронично спросил он. – Хищников тут нет. На воде держишься. Маячок транслировал – пульс, давление в норме. Вот под конец заплыва температура у тебя начала снижаться. Ну, мы и встрепенулись. А так по всем параметрам – не с чего тебе на дно, ещё пару часов точно продержался бы. Если что не так, ты извини, но у нас на твой счет особых поводов волноваться не было.

Стало стыдно вновь – на этот раз за собственные слова. Подумалось – лучше молчать, не издавая ни звука, чтобы не попасть впросак. Судя по тому, насколько близко спасатели подкрались ко мне, им, действительно, с точностью до сантиметра было известно мое положение. И наверняка, не только оно.

– Испугался? – шепнула девчонка мне на ухо.

– Еще чего!

Тихий вздох в тишине. Но вместо того чтобы уйти, она придвинулась ближе, хотя, мне казалось – ближе уже некуда. И так между нами расстояние было не больше ладони. А теперь нет и того.

Сердце вздрогнуло и подскочило, застучало часто; меня словно сунули в бак с кипятком – от нестерпимого жара было трудно дышать. И хорошо, что темнота – никто не видит, как остро я реагирую на ее непозволительную близость.

Мне бы разозлиться: ни одна девчонка в торговом союзе не позволила бы себе подобных вольностей, если хоть чуточку дорожила репутацией и не желала нажить проблем. Ни одна… Когда девчонка прижимается к парню, она нарывается на неприятности. Но это было аксиомой в том, знакомом мне мире, а тут…

Она взъерошила мне волосы.

– Не злись. Мы ошиблись. Я ошиблась. Прости.

И вроде знакомые слова, но смысл ускользал. А еще: до безумия хотелось заставить ее заплатить за эту дерзость – за прикосновения, за покровительственный тон, за то, что она принесла горячее питье, словно не понимая, из-за такой близости женщины мне бы нужно сейчас льда за шиворот натолкать…

Раздражала ее близость, ее запах, тембр голоса: так что пальцы сжимались в кулаки. И в то же время я не мог бы ее ударить как противников в коридоре академии. Хотелось сграбастать ее в охапку… хотелось… до зубовного скрежета, до озноба, до боли…

Борясь с собой, я не заметил, как катер замедлил ход. Что говорить о том, я не заметил, когда катер причалил к пирсу, и к борту подали трап. Дышал ли я все это время? Жил ли? Ведь я даже не заметил, как она отошла. Очнулся, уловив краем уха:

– …подобрали в течении. Странный, как ребенок обиделся. Поздно выловили. Одного не пойму – почему аварийный сигнал не послал? Взрослый, вроде бы, мальчик…

– Ты на берег собираешься? – окликнули меня. Судя по голосу – парень.

Сейчас, в ярком свете мне наконец-то удалось хорошенько его рассмотреть. Высокий и широкоплечий. На таком фоне потерялся бы даже Арвид. И волосы – шевелюра, нет – грива: длинные рыжие патлы, собранные на затылке в конский хвост, в свете фонаря, казались пламенеющими. Словно крашеные. И одет он был в нечто столь же облегающее, как и та девчонка. И так же ничего не смущался. Как и она. Как и Эгрив.

При воспоминании о медике меня прострелило. Я вскочил на ноги, порываясь бежать, но ударился головой о какую-то железку, так, что зашумело в ушах, и вынужден был снова сесть на скамью, ощупывая руками голову.

Плед свалился на палубу, к ногам, и как назло вновь на палубе появилась она.

Я не знал, куда мне деваться – от стыда и неловкости. Девушка подошла, подала мне в руки пакет.

– Вот, оденься.

Выходит, видела…

Дрожащими пальцами я раскрыл упаковку, обнаружив внутри уже привычного кроя тунику и брюки. Одевался, чувствуя себя не в своей тарелке. Как-то несуразно заканчивался день – неправильно, некрасиво, нелепо. Она сошла по трапу на берег, но все еще была слишком близко, и ее присутствие сказывалось на мне не лучшим образом. Словно через меня пропускали электрический ток. Руки не просто дрожали, руки тряслись, когда я натягивал на себя штаны и тунику.

Показалось, что рослый парень посмотрел на меня странно.

– Ты не заболел?

В ответ я фыркнул, вскинул голову и помчался к сходням. Несколько секунд – и я на берегу. Наверное, нужно было сказать хоть «спасибо» спасателям, но я не мог: девушка снова маячила где-то поблизости – я слышал ее голос. И не страшило, что не знаю дорогу. Лишь бы уйти.

Остановился я только через несколько минут стремительного бега. Оглянулся назад, вздохнул, запечатлевая – море, желтоватый свет фонарей, размазанный по темным маслянистым волнам. Белое строение на берегу. Фигурки чуть больше муравьиных – на белой скамье возле строения. Налетевший порыв ветра донес – смех, голоса и песню.

Застыв, я жадно вслушивался в до боли знакомые слова, сплетавшиеся с мелодией, тревожащие меня и рвущие душу на части: песня на чужом языке, но та самая, что заворожила когда-то меня ребенком. Не узнать ее было нельзя, как нельзя было подобрать другую мелодию и другие слова – о борьбе, о надежде, о доме. О бесконечно-долгой дороге к дому.

Это какое-то наваждение, – думалось мне. – Наваждение: не могло быть ничего общего у лигийцев и нас. Ничего. Только вопреки этому пониманию – песня…

Внезапно прошило ознобом. Вспомнилось, как заслушавшись, я оказался в роли игрушки – и развлечения и шута. И сорвавшись с места, я побежал во весь опор: дальше, дальше от моря, от спасателей, от этого места. Мелькнула мысль – надо бы добраться до пляжа, подобрать вещи. Да только где тот пляж?

Я и на знакомые места наткнулся случайно, а до того кружил по городу, сначала злясь, потом любуясь домами, утопающими в садах, и отмечал какие-то несущественные детали: отсутствие капитальных оград и глухих заборов, (только кое-где живые зеленые изгороди, цветущие лианы, оплетавшие подпорки), фонари, включавшиеся при моем приближении и подсвечивающие дорогу под ногами, которые выключались, стоило мне отойти. А еще везде, всюду в воздухе парил легкий, сладкий, медово-цветочный запах.

Можно было всю ночь бродить по этому городку, и ничего не опасаться – словно во сне. Очарованный, я и бродил – без цели, потеряв желание бежать, заглядывался на картины, представавшие передо мной в редких все еще освещенных окнах, становясь невольным свидетелем родительской заботы, неуемного вдохновения, чужой нежности.

Я отводил взгляд и уходил, а где-то внутри меня что-то рвалось. Все о чем я мечтал – дом, семья, спокойное благополучие – казалось, здесь не было каким-то особенным достижением. Мне, даже с учетом того, что не придется платить за обучение Академии, подобная жизнь светит не раньше чем лет через двадцать. Это – если забыть о том, что случилось в порту.

Разозлиться бы. Вспомнилось, как однажды на практических занятиях я замешкался с посадкой, опоздав на пару минут. Вездеход, подвозивший курсантов из порта к казармам – ушел. И пару часов я шел по едва различимой в снегу дороге, пытаясь высмотреть через снежную завесу свет фонарей. До казарм я добрался совершенно вымотанный, уже не надеясь на то, что дойду. Против всех ожиданий комендант не устроил мне выволочки за опоздание – посмотрел странно, приказал зайти в свой кабинет, а сам принес стакан чаю, сахар и белый хлеб. Смотрел, как я, пытаясь согреться, тискаю стакан в руках… «клятые лигийцы, – обронил раздраженно. – Сотни миров захапали и все им мало. Сотни планет. И каких! Подобные Лидари у них не котируются… так жить, считают, нельзя. Им нельзя, нам, стало быть, можно». Потом я узнал – в этот день до него дошла весть о гибели сына. Тогда потеряли многих. Стратеги, клятые лигийцы, снова выбили со спорной территории наших. Но как бы я ни старался, разозлиться на лигийцев не удавалось.

В какой-то миг ноги вынесли меня к резиденции Алашавара. Непримечательный внешне дом намертво врезался в мою память: напитавшись страхом и удивлением в которые меня поверг этот человек, я бы безошибочно выделил его обиталище из сотен подобных. И, наверное, до конца жизни я не забуду допрос и невероятное, невозможное «ты прости меня, пожалуйста, мальчик…».

И неожиданно мне стало худо. Я шел по уже знакомой тропе к госпиталю, понимая, чувствуя, что не в силах бороться – ни с тем, что знал, ни с тем, что видели мои глаза. Странная обида рвала меня на куски – почему, ну почему меня угораздило родиться в Торговом союзе? Почему там, а не здесь? Что за несправедливость?

Я не помнил, как добрался до больничной палаты, я не замечал где иду, полностью поглощенный хороводом крамольных мыслей. Очнулся я в душе. Ледяная вода лилась на голову. Я выключил воду, растер тело большим полотенцем и, бросив взгляд в зеркало, отшатнулся от взгляда незнакомца, целую секунду пытаясь сообразить кто это.

Неожиданно я разозлился – но не на лигийцев. Я злился на себя, словно сменив цвет волос, потерял с этим какую-то часть своей души, без которой я был – уже не я.

В бездну Арвида – подумалось мне, – в бездну контракт. И гори оно все синим пламенем. Если я ошибся, передо мной один путь – на каторгу. И нет разницы темноволосым или рыжим я туда попаду. Но встречаться в зеркале взглядом с чужаком я больше не желаю.

В палате меня ждал Элоэтти. И хорошо, что я вышел из санблока одетым, словно почувствовав это.

– Как прошел день?

От ровного тона его голоса и показавшегося праздным вопроса я чуть не сорвался – перед глазами сгустилась мутная пелена. Я сжал кулаки – мне было необходимо удержать себя в руках. Только не слезы, – подумалось, – только не…

– Хорошо, – ответил я, при этом не особо кривя душой. – Это лучший день, Эгрив. Но и худший тоже.

– Я хочу позвать тебя вместе поужинать... Он проговорил это и замолчал, а потом выдавил из себя: – А худший-то почему?

Почему? Что ответить – что все неправильно? Что так не может быть? Что нельзя девчонке находиться в компании парней практически раздетой? Что нельзя жить, не защищаясь от чужаков глухими заборами? Что нельзя извиняться после допроса перед пленником? Или нельзя при этом вести захватнические войны? Или просто – нельзя верить всему, что я видел? Может ли быть так, что доверившись морю, я обманулся в остальном?

– За что ты попал на каторгу, Эгрив? – проговорил я как можно более твердо. – Только не ври. Ты ведь дрался против наших с оружием в руках.

– Если бы я держал оружие в руках, ваши бы меня пристрелили на месте.

Он сказал это так, что я поверил.

– Тогда почему ты там оказался?

Элоэтти улыбнулся половиной рта. Пожал плечами.

– Я – медик, – проговорил медленно.

– Вот именно, – припечатал я. – Медикам предоставляют выбор. Вы можете принести присягу, принять гражданство, заключить контракт и жить на Раст-эн-Хейм.

– Зачастую выбор оказывается сделан до того, как мы озвучиваем решение. В момент нападения, госпиталь был полон больных.

И я знал, что он скажет потом, знал до того, как он это проговорил. Потому стоял и молчал, боясь вздохнуть.

– Когда на нас напали, в госпитале находились больные. Подцепили инфекцию – прививки и биоблокада не помогли. И зараза… неприятная, но не смертельная. Но тогда… Они же были беспомощны! А их расстреливали у меня на глазах – мужчин, женщин... Всех!.. Я пытался вступиться и оказался на каторге.

Элоэтти опустил голову, замолчал, уставившись в одну точку. А мне вновь вспомнился буранный вечер и то, о чем со мной говорил комендант. И в этот момент они были похожи – худой, длинноволосый Элоэтти и плотный низенький крепыш следящий за тем чтобы в казармах соблюдался порядок. С трудом я заставил себя вспомнить – рядом со мной враг. Лигиец. И нечего им было лезть туда, куда не просили.

Вот только почувствовать в нем врага я не мог. Слишком свежи были воспоминания: Госье говорил – надо все бросить и залечь на дно. Говорил, что нужно бросить Арвида. Я – не слышал. Наверное, знай я, чем оно все обернется, я бы все равно не смог сказать Фориэ чтобы выпутывалась одна… И сейчас, глядя на Эгрива я видел себя. Потому и сел на кровать рядом, прошептал:

– Зачем вы лезете, куда вас не просили? У Лиги множество планет. Но стоит Торговому Союзу найти пригодную для жизни планету – вы тут как тут. Зачем вам эта война?

Тишина вместо ответа. Только ветер в кронах о чем-то шепчется с листьями, да трещат за окном насекомые, и где-то вздыхает море. Отсчитывает круги секундная стрелка часов, легонечко цокая в тишине, а молчание длится и длится. Подумалось – он не ответит, (ну что можно сказать в такой ситуации?) Но Элоэтти поднял голову, посмотрел на меня в упор.

– Сынок, – проговорил отечески-мягко. – Лига никогда не воевала за территории с Торговым Союзом.

– Ложь! – кровь бросилась мне в лицо. Я отшатнулся и вскочил на ноги словно ошпаренный. – Ложь! Только пока учился, я слышал о трех заварухах. И это – не война?

– Война. – Элоэтти не отвел взгляда. – Но разве за ресурсы?

Снова гадкое предчувствие холодом по позвоночнику.

– Хочешь сказать – воюем без причины?

Медик покачал головой.

– Торговый союз считает, что имеет право на чужие ресурсы. А как же те, кому они на самом деле принадлежат? Как же коренное население тех планет? Лиге нужно стоять в стороне и с улыбкой смотреть как сильный грабит малолетку?

Мне очень хотелось найти какой-нибудь аргумент и бросить ему в лицо. Вот только я был обезоружен и все что мог сказать лигийцу, я должен был в первую очередь сказать себе – раньше, чем пойти торговцу на выручку. Мне и самому остаться в стороне, зная, что Эль-Эмрана добьют, было невыносимо…

– Пойдем ужинать, – проговорил медик, поднимаясь на ноги. – После продолжим беседу. Если захочешь.