Текст книги "Алмазная Грань (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Глава 17
Глава 16
Нет, меня не накачивали наркотиками, психотропными препаратами или какой-то иной химией. Но все, что произошло после, я вспоминала, как страшный сон.
Когда меня буквально приволокли в комнату – хоть и стараясь не поранить, бережно, но решительно – я еще не осознала всей степени тяжести своего проступка. Да, это было импульсивно, нормальная человеческая реакция. Ведь даже в столь гнилом месте я оставалась человеком!
В отличие от Лукаса, для которого все мы давно стали товаром.
В отличие от Вэл, которая никогда не окажется по другую сторону баррикады даже мысленно, прочертившей жирную черту различия.
Да в отличие от каждого, кто здесь находится и считает себя вправе вершить наши судьбы!
Резко хлопнула дверь, в замке повернулся ключ. Как давно я не слышала этого сухого металлического щелчка, одним поворотом ограничивающего мою свободу!
Все вернулось на свои круги. Я утратила то, чего так долго, через боль и ломку своей души, добивалась. Думала, что зачерствела, смогла, стала подобием Михаила и Валерии. Увы, когда хочешь сесть рядом с исчадием ада на трон, первым делом вырви себе сердце. Потому что лишиться души в столь краткий промежуток времени, особенно когда на твоих глазах творится подобное, нереально.
Я подтянула ноги к груди, уткнувшись лицом в колени, и дала волю слезам. Я даже не понимала, что именно оплакиваю: участь Альки, ужас происходящего или свое незавидное положение. За все время своего нахождения здесь я так не срывалась. Слезы текли, казалось, им не будет конца и края. В ушах звенел отчаянный крик Альфии, грозный окрик Лукаса, шум потасовки. Отчаяние в голосе сестры по несчастью в буквальном смысле слова оцарапало сердце.
Я не хотела думать о том, что с ней после этого сделают. Понимала, что ничего хорошего. В какой-то момент, когда слезы иссякли, мне даже стало все равно, что будет со мной. На смену рыданиям пришла апатия.
Правда, продлилась она недолго. Ровно до тех пор, пока в замке не повернулся ключ, и я не разглядела в дверном проёме грозный силуэт Лукаса.
Не вздрогнула, не отшатнулась, не закричала. Все, что мне хотелось – крепко зажмурить глаза. Отчасти оттого, что их беспощадно резал свет галогеновых ламп за его спиной, отчасти… наверное, просто не хотела смотреть в глаза собственной смерти. Особенно той, что совсем еще недавно была моим шансом на свободу.
Он пересек разделяющее нас рассеяние за несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Воздух в комнате сгустился до состояния жидкой ртути, способной уничтожить все живое за один только вдох.
Как бы ни хотелось держать глаза закрытыми и не смотреть на него, я не смогла. Лукас словно насиловал мой мозг ментальным приказом не прятаться.
– Сука! – выдохнул со свистом сквозь плотно сжатые зубы. Замахнулся, и мою щеку опалило горячим ударом его ладони.
Только чудом я не упала на пол, так и осталась сидеть. Чувствовала, что Михаил взбешен до такой степени, что никакие просьбы и аргументы мне уже не помогут.
Он присел рядом со мной, и первая волнами угасла под накатом второй, более ощутимой, по той же щеке.
– Скажи мне причину, – в его голосе звучала неотвратимость, – по которой я не могу прямо сейчас отдать тебя тому, от кого ты пыталась спасти эту тварь!
Его лицо было так близко. В темноте я не могла разглядеть его выражения, но ярость и безумие буквально сжигали, парализовали, лишая способности думать.
– Я придушу тебя собственными руками! Поняла, сука? Молись, чтобы все разрешилось, иначе…
Руки сжали мою шею. Я не была к этому готова, не успела вдохнуть. Воздуха оказалось категорически мало, сил сопротивляться тоже. А Михаил сжимал ладони все сильнее, не замечая моих хрипов.
Легкие начало резать от нехватки кислорода. И тогда на меня обрушилась паника. Я попыталась разомкнуть его хватку, отчаянно царапая и постукивая, но удавка сильных рук мужчины лишь затянулась посильнее вокруг моего горла. Перед глазами заплясали яркие пятна, в ушах зашумело. Я почувствовала, как сознание уплывает, а вернее, его затягивает в черную гудящую воронку без права на возвращение. Это все? Такой конец мне уготовлен? Ради чего я резала себя на части, собирала и вновь половинила? Ради того, чтобы понять, что человечность не теряют по щелчку пальцев?
Хватка рук Лукаса исчезла. В ушах все еще звенело, но я отчетливо услышала надрывный кашель – правда, даже не поняла, свой или чужой. Потому что оба приступа накрыли нас одновременно.
Слезы вернулись. Я заскулила, не зная, что вообще происходит, попятилась к дивану, отползая прочь. Страх. Неприятие. Боль. Ужас. Желание жить… и в то же время апатия, не позволявшая бросить все силы на борьбу за свою жизнь.
– Что ты с ней сделал?! Кому ты ее отдал?! – прорыдала я, когда Лукас, оторвав подол моего платья, вытер губы и отшвырнул кусок ткани в сторону.
Он ответил не сразу. Выпрямился, нагнетая паузу.
– Сатане и всем его чертям. Ты тоже скоро к ним отправишься.
В силу глубокого шока я не сразу осознала, что Лукас, выматерившись, покинул комнату. Хлопнула дверь, заскрежетал ключ. Я сидела на полу, давясь слезами, пытаясь натянуть на колени укороченный подол и чувствовала, как вся моя жизнь катится под откос. Одна ошибка, и я потеряла все, что с таким трудом выстраивала в этом гиблом месте ради собственного выживания.
Ночь билась о стены, тонула в зеркалах, черная, как душа Лукаса, и такая же бесчувственная. Равнодушная к чужому горю, скрывающая преступления черным покрывалом. Мои ноги затекли, а я сидела в одной и той же позе, понимая, что мне больше не хочется вставать и бороться. На поле с черными фигурами я изначально была обречена на провал.
Неизвестно, сколько времени так просидела – если бы не судорога в мышцах, наверное, и не пошевелилась бы. Заколол неприятным зудом давно затянувшийся надрез вдоль спины. Метка бездушного монстра. Он говорил, что сделал это во благо. Быть собой? Я была собой сегодня. Как оказалось, такая я еще опаснее для собственного благополучия.
Стянула через голову платье с оторванным подолом, на негнущихся ногах подошла к постели. Одеяло не согревало, меня колотило сильным ознобом. Не спасли ночная рубашка и халат, – психологический холод не прогнать ничем. Сон не шел. Да и стоило засыпать? Или за мной скоро придут, чтобы осуществит ужасные угрозы Лукаса?
Под утро я все-таки уснула, а когда открыла глаза, поняла, что ничего не изменилось. Не вернулась воля к жизни, не появилось желание немедленно что-то сделать. Апатия унесла далеко и надолго. Это состояние не смыла горячая вода, не прогнал прочь сытный завтрак, к которому я едва притронулась. Охрана делала все, чтобы казаться невидимой и отстранённей.
Я лежала на постели и смотрела в потолок. Состояние вкратце можно было описать эпитетами, для которых и мата было недостаточно. Серое утро ранней осени перетекло в такой же полдень, а нечего не изменилось.
Иногда я плакала, и сама этого не замечала, слезы просто текли по щекам, а потом иссякали. Холод не отпускал. Если бы сейчас пришла Вэл, пусть бы даже съездила мне по роже, обругала последними словами, было бы гораздо легче. Но ей, судя по всему, запретили меня навещать. А может, она с легким сердцем улетела веселиться на Ибицу, решив, что я с Лукасом разберусь сама. Или вовсе разочаровалась во мне после того поступка.
Мысли о подруге отошли на второй план. Я пыталась уйти от своей боли, стараясь понять, почему она так безжалостна к тем, у кого не хватает сил справиться с роком, но мысли путались. А затем я осознала, что подсознательно жду визита Лукаса.
Не потому, что боюсь осуществления его угроз. Не от неизвестности. И не оттого, что рассчитываю на его жалость и милосердие, когда он увидит меня в таком стрессовом состоянии. Как ни крути, мы проросли друг в друга за это короткое время. Я не любила его, сейчас даже не хотела, но нас соединила невидимая нить. Мне нужна была его реакция, все равно какая. Лишь она не позволяла мне утонуть в пучине боли и апатии.
Но наступила ночь, а он так и не появился. Еду приносили исправно, забирали то, к чему я не прикоснулась, чтобы заменить новым блюдом. При этом делали вид, будто меня нет.
А ночью я проснулась от нехватки воздуха. Открыла глаза и попыталась закричать, но мужская ладонь зажала мне рот. «Вот и все», – с ужасом подумала я, не узнав навалившегося на меня Михаила.
Затрещала ткань ночной сорочки. Я попыталась вывернуться, но уже знаковые пощечины лишили такой возможности. И, будь проклят весь ненормальный мир вокруг, его присутствие меня успокоило… несмотря на то, что произошло дальше.
Он не проронил ни слова. Задрал мою ночнушку, впился пальцами в бедра, потянул на себя и, войдя а мое сухое лоно без каких-либо предварительных ласк, изнасиловал. Грубо, не заботясь о том, что я именно чувствую, причиняя боль, на которую мне уже было наплевать. Я даже была за это благодарна, потому что она на миг перекрыла боль душевную.
У него долго не получалось кончить. Моя вагина уже горела огнем, будто насильник перед тем, как овладеть мною, обернул свой член наждачной бумагой. Бедра онемели от его давящей хватки. Я кусала губы, смотрела в потолок, прислушивалась к собственным ощущениям. От боли удалось абстрагироваться, но иногда она буквально вырывала меня со дна на поверхность, а я пряталась снова. Даже понимая, что мне нельзя закрываться в себе. Пусть будет ужасно, страшно и стыдно, пусть я умру, только не эта пугающая, отстроченная реакция!
Лукас выгнулся раненым зверем перед тем, как излиться в меня. Встал, пошатываясь, откашлялся, а перед тем, как уйти, сжал пальцами мои щеки, вглядываясь в запрокинутое лицо. В темноте я не могла видеть, что именно он чувствует, и мужчина, вытерев мокрый член прядью моих волос, быстро оделся и вышел прочь.
Утром мне казалось, что все произошедшее было кошмарным сном. Увы, жжение внизу живота и слипшиеся волосы красноречиво вещали об обратном. Но я на этом не зацикливалась. О том, что жлет впереди, думать не хотелось.
К завтраку я снова не притронулась, только выпила кофе, не почувствовав вкуса. И, видимо, об этом доложили, куда необходимо. Но сам Лукас не явился, прислал вместо себя смотрителя. Почему? Испытывал сожаление или вину за то, что сделал со мной ночью? Или просто вычеркнул меня из своей жизни, давая понять, что я ноль, недостойный его внимания?
– Босс сказал поводить вас к доктору, – если кто-то сочувствовал мне, то это был только он. Спрятать жалость за маской деловитости у него плохо выходило, да и девчонки между собой говорили, что в душе он неплохой мужик. – Мария поставит вам капельницу, просто успокоительное и витамины.
«Мария с радостью нальет туда яду», – подумала я, и тут же поняла, сто не сану ей в этом препятствовать, даже если поймаю с поличным за подобным занятием.
Может быть, при других обстоятельствах и душевном состоянии я бы осветила ему что-то грубое, а то и вовсе послала, пользуясь привилегиями любовницы главного. Но сейчас все второстепенное слетело, осыпалось, словно пепел. Я только грустно улыбнулась и покачала головой:
– Лукас решил починить поломанную игрушку, верно?
Смотритель ничего не ответил. А я даже не подумала о том, что стоит переодеться перед визитом в медкорпус. Мне было все равно, в каком виде я туда приду и кто меня увидит. Абсолютно все равно.
Моросил мелкий дождик, больше похожий на водяную пыль. Так же уныло и безрадостно, как и мое состояние. Я обвела взглядом территорию. Никого. Вдалеке у ворот для въезда транспорта какое-то движение, а так все как будто вымерли. Даже охраны нет.
В медблоке было тепло, пало медикаментами и приторными духами Марии. Самой докторши нигде не было видно.
– Наверное, вышла. Оставайтесь здесь, сейчас я ее найду, – проинформировал смотритель, указав мне на кушетку.
Я покорно присела, оглядываясь по сторонам. Ничего не изменилось, все те же шкафы с медикаментами, аппаратура, идеальная чистота, ширмы. Странно, что меня ославили здесь одну. Вдруг я наглотаюсь колес в своем состоянии, или порежу руки скальпелем? Последняя мысль напомнила об Альфии, и я замотала головой, прогоняя совсем не нужные сейчас мысли.
Я должна собраться. И очень хорошо, что меня привели сюда, под капельницу, которая восстановит силы. Возможно, ещё не поздно. И как бы мерзко мне ни было, я смогу все исправить. Надо прийти в себя, включить мозг и понять, как именно. Позади путь, которой мало кто прошел бы и не поехал крышей. Сейчас необдуманная выходка отбросила меня на значительный отрезок назад, но лежать посреди руин и ручьев кипящей лавы – не лучший вариант. Надо встать с колен и собрать вою в кулак. На горизонте серые тучи, но я вижу за ними полосу света…
За стеной раздался стук, затем звук, похожий на всплеск. Когда-то в детстве мы с пацанами со двора так играли: забирались на крышу, наполняли воздушные шарики водой и кидали с высоты. Ни один прохожий особо не пострадал, нас никогда не ловили на месте преступления. Во сейчас это было очень похоже на разрыв пакета с жидкостью при падении.
Я встала и подошла к двери. Кажется, там была лаборатория Марии, или комната ее отдыха. Странно, почему смотритель не догадался поискать ее там?
– Проблемы, я сказала. Ничего, в следующий раз объем будет увеличен! – раздался за дверью раздражённый голос докторши.
Не думая, я открыла двери… и тут е ахнула от неожиданности.
Именно от неожиданности, потому что крови я не боялась. А после шоу с питбультерьерами и вовсе не должна была реагировать, но…
Я уставилась на пол, залитый красной жидкостью, которую трубно было перепутать с чем-либо еще. Запах тоже не оставлял в этом каких-либо сомнений.
Кровь. Кровь на стерильной белой плитке, пролившаяся из разорванного пакета – одного из тех, что лежали на хирургическом столе. Кровь на белых стенах и светлых брюках Марии. На белых простынях лежанок и пластике аппаратуры. Возле моих ног, медленно надвигающаяся. Я отшатнулась в сторону.
Мария отбросила в сторону телефон, глядя на меня с подозрением и фальшивым дружелюбием.
– О, Викочка… Небольшая авария, это донорская кровь… мы иногда предоставляем банку крови свои… шкафы с температурным режимом. Один случайно ногтем проколола, ты ложись иди. Сейчас, у меня все для тебя готово…
Я захлопнула дверь, скривившись от брезгливого омерзения. «Кровавая Мэри», – мелькнула неуместная мысль. Дошла до кушетки и легла, а разум уже свел дважды два, только пока что щадил мою психику и не давал полной картины происходящего. Это что же? Чем занимается Мария в своей гребаной лаборатории? Откуда столько крови?!
– Виктория, – Мария подошла к стойке для капельниц, и меня замутило от ее фальшивой улыбки. – Ты это, мысли позитивно. Осенняя депрессия? Сейчас, прокапаем витамины и успокоительное. С нашей жизнью иначе никак, согласна? Сама себе регулярно ставлю такие капельницы…
Она поджала губы, пока закрепляла емкости с физрасствором и лекарствами на штативе. Эта мимика явно выдала ее злость, раздражение и агрессию, что только подтвердило мои опасения. Я закрыла глаза, ойкнула, когда игла вошла в вену.
– Ну-ну, это же не больно. Правда? Полчаса. Постарайся не уснуть, у меня дела сейчас, я постараюсь не пропустить, когда капельница закончится. Но мало ли что, поэтому просто позови. Потом витамины поставим. А сейчас закрывай глаза и ни о чем плохом не думай…
Меня тошнило от ее «Викочка». Я уже тогда понимала, что увидела не просто кровь на полу. Я увидела то, что скоро перевернет вверх дном мою жизнь. Уже совсем скоро…
Кап, кап, кап… в капельнице падения капель не услышать, но я их последних сил отрицала вопли подсознания, концентрировалась на чем-то другом. Счет убаюкивал, уносил в приятную дрему, а по венам разливались тепло и умиротворение – препарат начал действовать. Я все-таки уснула, забыв о том, что сама доктор может попросту не успеть перекрыть подачу лекарства. Но от этой смерти мой извращённый ангел меня все-таки решил уберечь. Потому что я не видела еще самого страшного.
Открыла глаза, потянулась, забыв о катетере. Первые несколько секунд недоуменно наблюдала за пузырьками воздуха в прозрачной силиконовой трубке, затем, похолодев от страха, перекрыла затвор. Злость на тупорылую Марию застила глаза. Какие, мать твою, дела у нее нашлись? Или… или я больше ничего не значу для Лукаса, и с надоевшей игрушкой можно не церемониться?
– Мария, мать твою! – не стала стесняться в выражениях лишь потому, что боялась развить промелькнувшую мысль до критических масштабов.
В ответ – тишина. Скривившись, вырвала иглу катетера, поразившись, как быстро вспышку злости нейтрализовала приятная истома. Мелькнули фоном события прошедшей ночи… и не оставили никакого горького послевкусия.
Я спрыгнула с кушетки, прислушалась. В медкорпусе тишина, лишь за окном гул голосов и рокот моторов. Один из голосов принадлежал Марии.
Я не хотела орать на нее при посторонних, обвиняя в том, чего, слава богу, не случилось. От введёного препарата было пофиг. Просто во всем теле была легкая слабость, а мне обещали еще и витаминно-энергетическую капельницу. Я не знала, что меня теперь жлет, но к предстоящему разговору намеревалась подготовиться, как следует.
Вышла на крыльцо. Дверь открыта, пусто. На плитке след окровавленной женской подошвы, охраны нет, гул голосов, шум мотора и металлический скрип – с торца здания.
Их было трое. Трое незнакомых мужчин, погружающих пакеты с кровью в недра небольшого автомобиля. Мария находилась рядом, отдавала указания. Мое появление заставило незваных гостей сначала насторожиться, потом присвистнуть, а один даже сделал похабное движение бедрами, гадко ухмыляясь. Еще бы, наверняка знал, что происходит за высоким забором территории. Похоже, на помощь этой троицы рассчитывать не стоит.
Мария повернулась ко мне, и меня едва не отбросило в сторону ударной волной ее красноречивого взгляда. «Откуда ты, мать твою, взялась?» – читалось в ее глазах, а сжатые в кулаки пальцы побелели. Увы, я даже не задумалась о причине такой реакции.
– Капельница. И я едва не уснула. Это же седативный, а не кофеин! – в крови плескался препарат, и я произнесла это мягко, без претензии, просто констатируя факт. – Мге ждать, или я потом…
Мужчина в синем комбинезоне обошел каталку, пока его напарник закреплял скат, чтобы спокойно ввезти в ее в недра микробуса, толкнул вперед. Наверное, я бы и не обратила на все это внимания, если бы не очертания тела, накрытого с головой черной простыней.
– Подсоби! – гаркнул он, когда колеса попали в стык тротуарной плитки и заполненной щебнем прогалины, вследствие чего каталку перетрясло, и край темного полотна сдвинулся. А там…
…У нее были прекрасные волосы. С таким даром красоты рождаются и прилагают максимум усилий, чтобы приумножить его великолепие: дорогостоящий уход, масла, шампуни, другие ухищрения. А еще они пахли восточными пряностями, совсем чуть-чуть, неуловимо. Я-то знала. Я вдыхала этот волшебный аромат чёрного шелка, когда она совсем недавно рыдала на моем плече… внутренне маялась завистью и восхищением, потому что ни у кого из моих знакомых не было таких красивых длинных волос…
– Виктория! Да держите же ее!
Я сбросила руку Марии, чувствуя, как в горле образуется каменный ком, а все тело леденеет от ужаса и боли. Крик застрял в скованной холодом гортани. Я не знала, что меня сейчас со скоростью света убивает изнутри: страх за собственную жизнь, или боль осознания, что Альфии больше нет среди живых.
«Это ошибка! Раскройте ее лицо, она же сейчас задохнется! Разбудите ее, она может идти сама! Мария, ты доктор, сделай же что-нибудь! Массаж сердца, укол в вену… просто теплое слово, ей же так редко их говорили!..»
– Вика! – это голос смотрителя. – Я прошу вас, пойдемте со мной, подождем внутри… Да что вы стали, не могли увезти ее незаметно, дебилы?!
Ноги не держали, силы стремительно таяли. Но я все равно рвалась прочь из рук смотрителя, перекрывшего собой происходящее. Слезы превратили его лицо в размытое пятно. Внутри меня образовалась пустота. Чёрная воронка, стремительно засасывающая в свои крутящиеся сети…
– Уложите ее на кушетку! – это Мария. – Вас где носило?
– У меня был твердый приказ не препятствовать, если..
Игла входит в вену. Щиплет, чувство давления жидкости противное, мерзкое. От этого поток моих слез усиливается. Голоса начинают звучать все тише и тише. Кажется, эти двое ругаются. В голосе доктора равнодушие и даже что-то сродни насмешке.
– Убью! – хриплю в пустоту, чувствуя, как наваливается свинцовая тяжесть и такая же темнота, тщетно стараюсь их прогнать.
– Викочка, это более сильный транквилизатор. Ты отдохнёшь, и все, – ее фальшь и торжество разрывают мне душу. Настолько, что я практически выныриваю из свинцовой могилы.
– Совсем скоро я убью тебя, Мария. Убью, сука…
Голоса стихают. А меня начинает выгибать в приступе горьких и отчаянных рыданий, несмотря на сильнодействующее успокоительное. Я помню. А память не стереть 6икакими уколами.
Помню, как она так же отчаянно рыдала у меня на плече. Заблудившаяся девчонка, утратившая надежду. Преданная тем, кому доверяла так сильно. Не смирившаяся со своей участью, но не нашедшая в себе сил бороться.
Ее волосы пахли восточными благовониями. Ее кожа была тёплой и бархатной на ощупь. Ее боль – самой искренней, непридуманной, настоящей. И ее путь не должен был прерваться именно так. Она достаточно настрадалась, чтобы ступить на белую полосу. Сначала родные, затем муж, который, как я поняла, не только не явился спасти ее, а отдал тому, кто хотел ее заполучить, еще когда они были вместе. Чем она заслужила все это?!
За окном лил дождь, такой же неистовый, как и мои слезы. Я сопротивлялась транквилизатору. Я оплакивала ту, кто мне стала так близка за короткий промежуток времени. Мы с ней даже не успели стать подругами.
Кто о ней заплачет? Бывший муж, сбагривший надоевшую жену ради новой? Кто-то из девчонок, включая Настю, которую она от отчаяния ранила ножом? Вэл, ненавидящая ее, как богатую избалованную выскочку, мешавшую снимать мерки и наносить макияж, и не попытавшаяся понять, что же у нее внутри, какая пропасть? Лукас? Да, разве что за упущенными деньгами. Если кто это и сделает, только ребята охраны, согласившиеся помочь попытавшиеся унять ее ситуацию. Плакать не будут. Помянут и забудут. У них семьи и им надо на что-то жить.
Непринятая никем. Незамеченная. Ушедшая. И даже так ее не хотели отпускать. Кровь. Хоть что-то, правда?!..
Свинцовая воронка одолела, спутав мысли и взорвав их одним уверенным движением. Я закрыла глаза. «Приди… просто попрощаемся… как тогда! Обнимемся… пожелаю тебе хорошего пути, не сбиться и не заблудиться. И ты сразу в рай, а вот я вряд ли. Попрощаться, потому что мы никогда не встретимся»…
Но она не пришла. И, проваливаясь в свой затяжной кошмар, я поняла, почему. Я за баррикадой. Я на светлой стороне ада. Заранее отверженная и отброшенная. Просто сама еще не понимаю и поэтому плачу, как ни за кем и никогда ранее.
Я закрыла глаза.
А открыв их вечером спустя почти двое чуток, поняла, что после всего произошедшего жить мне больше не хочется…
