Текст книги "Алмазная Грань (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Крепкие руки бодигардов зажали с обеих сторон, кто-то поднял мне подбородок, удерживая голову так, чтобы я не могла отвернуться. И я больше не посмела закрыть глаза. Смотрела а неподвижные тела и обстрелянные автомобили, чувствуя, как что-то внутри агонизирует, но адаптируется, подстраивается под ужас моей новой жизни.
– В моем мире, Виктория, двоек не ставят. Это не школа. И не заносят выговор в трудовую книжку, как в твоих офисах. В моем мире каждый час, каждую секунду ходят под прицелом, и если ты не нанесешь удар первой, возможности нанести его второй просто не будет. Запомни это.
Руки бодигардов разжались. Я потерла саднящие предплечья. Слова Лукаса застывали на сердце шипящим расплавленным битумом. Он в совершенстве владел наукой вколачивать в сознание основные постулаты.
– Пить! – я буквально вырвала у него фляжку и сделала глоток обжигающей дряни.
Стало легче. Уже в машине я поняла, что не чувствую ничего, кроме легкой дрожи. Те, кто остался лежать на вонючем пустыре загородной свалки, не были ангелами во плоти. Черти делили территорию, кто-то проиграл. Я почти справилась с этим испытанием… ровно до этого момента.
– Кабан успел позвонить своей шмаре. Заказала билет во Францию, летит вместе с пацаном. Что с ними делать? – повернул голову бодигард, равнодушно глядя, как я сжимаю руками фляжку с виски.
Лукас слегка поднял бровь:
– Глупый вопрос, Санек. В расход обоих. Сейчас же, и к семьям остальных потом наведайтесь. Мне тебя повторно учить подобным вещам?
Мужчина кивнул и начал давать указания по телефону. И от услышанного весь мой самоконтроль рухнул к херам.
– Лукас, нет… это дети… вы же не воюете с детьми…
Мой возглас вызвал приступ смеха у водителя и Санька. А мой злой гений так и остался равнодушном, даже надменным.
– Едем в особняк. Или, возможно, Виктория хотела бы поприсутствовать на генеральной уборке? Могу изменить планы ради тебя, милая.
Машина тронулась с места. А я отвернулась к окну, чувствуя, как с треском рассыпается все, что я называла стрессоустойчивостью, и как по щекам текут слезы. К этому я оказалась не готова.
В абсолютном молчании мы доехали обратно. Я не заметила дороги. Не заметила даже, как оказалась в своей комнате, контуженая не столько произошедшим, сколько тем, что предстояло. Я не хотела знать о том, что так же не дрогнув убивают детей. Но мне не оставили выбора.
– Где… Вэл? – спросила у вертухая, что принес мне еду.
– Ее не будет здесь сегодня и завтра. Идет подготовка к аукциону. Просила тебя не скучать, – подмигнул качок, не заметив моего состояния.
А я легла на кровать, не раздеваясь, глядя в потолок. Понимая, что жить в таком мире не хочу.
А потом меня накрыло волной истерики. Настолько мощной, что я потеряла рассудок и связь с реальностью.
Словно зомби, меряла шагами комнату, затем сорвалась на рыдания, после чего ярость нашла свой выход. Я рвала одежду, срывала шторы, била торшеры, повалила на пол телевизор. Когда одежда была порвана, царапала свою кожу, завывая, круша все, что попадалось под руку, пугая прибегавшего на шум смотрителя. В меня словно вселился бес, и я не мешала ему управлять собственным телом.
А потом появился Лукас, и стало все равно, сто же будет дальше. Обессилевшая после истерики, с растрёпанными волосами, охрипшим голосом и слабостью во всем теле, я лежала на полу посреди бардака и тихо плакала. Просто ждала, когда не выдержавшую груза испытаний живую игрушку пристрелят, оборвав ее мучения, не принуждая больше воевать с совестью и сопереживанием. Но Лукас грубо велел всем уйти и поднял меня с пола, дрожащую и бессильную. Прижал к себе, отыскал чудом среди бардака массажную щетку и принялся размеренно причесывать мои взлохмаченные волосы.
А мне только и осталось, что плакать, до тез пор, пока слезы не закончились, а тепло его тела не подействовало успокаивающе. Волосы новь заблестели, легли атласной волной на плечи. А я прижималась к груди мужчины, который сделал мое существование адом и заставил ломать себя ради шанса выжить, и чувствовала, что успокаиваюсь. Он не говорил ни слова. И когда я обрела голос, чтобы получит ответ на измучивший меня вопрос, лишь сильнее прижал к себе.
Он умел быть чутким и нежным. Даже благородным и понимающим. Но это не могло изменить того, через что он уже заставил меня пройти.
– Дети, Лукас, в чём виноваты дети? Разве ни отвечают за грехи своих родителей? Кому столь сильно помешал ребенок, что его нельзя оставить в живых?!
Меня трясло. А он просто гладил мое тело, касался губами волос, легко и невесомо. Мое восприятие реальности переворачивалась с ног на голову. Даже тогда, когда мужчина, которого боялся сам дьявол, осторожно освободил меня от одежды и поднял на руки, прижав к себе. Шел осторожно, словно боялся причинить мне боль резкими толчками при ходьбе. Не проронил ни слова, усадив ванную и пустив воду.
Возможно, он хотел меня утопить, как вышедший из строя механизм. Или просто смыть с моей кожи кровь и жестокость сегодняшнего дня. Я сидела на холодном акриле, наблюдая, как вода прибывает, накрывая мои пальцы ног, поднимается выше, омывая щиколотки. Во мне просто не осталось сил бороться. В новой реальности Лукаса спокойно живут те поступки и испытания, которые мне никогда не преодолеть.
– Дети, Вика… – он повернул кран и запустил пальцы в волосы.
Я подняла глаза, понимая, что меня только что вырвало из объятий отстраненности: его растерянность, даже горечь, осевшая на губах вместе с каплями воды. Лукас снял броню холодного, расчетливого злодея – и не потому, что происшедшее как-то затронуло в нем особые душевные струны. Он сделал это легко, ненавязчиво, демонстрируя мне себя настоящего. Может, чтобы успокоить и дать понять, что тоже человек. Или же это было зеркальным отражением из далекого прошлого.
– Ты все видишь сама, верно? Сколько девочек никогда не увидит своих семей, утратит возможность нормально жить. Для нас это всего лишь бизнес, который приносит баснословные деньги. И у каждого из нас есть дети. Даже у меня. Причем здесь это, спросишь ты?
Он потянул в сторону галстук, ослабляя узел, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Я слушала, недоверчиво глядя в его серо-голубые глаза, в которых сейчас соседствовали грусть и бескомпромиссность.
– Разбитые жизни таких, как ты – Оксфорд и Гарвард для наших детей. А до того, сама понимаешь – лучшие доктора, няни, материальные блага. Вечеринки, дорогие автомобили, статусные подруги. Все лучшее детям, которые подрастут, завершат свои университеты и… станут у штурвала пиратского корабля вместо нас. Более жестокие и матерые будут так же брать чужие жизни, не испытывая мук совести и продавать подороже, все равно кому – любителю красиво потрахаться, или психопату, пожелавшему замучить красивую девушку насмерть. Для них разница в цене, и только. Те, кто человечнее, – пусть тебя не вводит в заблуждение вера в хорошее. Из них вырастают прекрасные юристы, закалённые западными университетами, которые оправдают любого психа. У наших детей нет другого будущего. Считай, что я просто не позволил мальчишке вырасти в очередного монстра, копию своего отца. У наследников с рождения нет и не будет другого пути!
Его слова били, словно штормовые волны о песчаный берег. Несмотря на весь цинизм сказанного и, в общем, правоту этих слов, я смахнула горькие слезы. Как мог монстр приговорить пока еще безвинных детей к смерти? Это не укладывалось у меня в голове.
– Не плачь, – он снял рубашку и принялся за ремень брюк. – Ты сама пострадала от рук такого вот золотого ребенка, верно? Она могла поставить ультиматум своему супругу, но не стала этого делать. Зачем, если можно сломать жизнь случайной жертве обстоятельств? Для нее это было даже интересно, знать, что сомнительная соперница сгниет в борделе, а муж как ни в чем ни бывало продолжит делить с женой постель и быстро забудет об очередном увлечении. Ты думаешь, ей было так больно, что она устроила тебе ад, соизмеримый со своей душевной травмой? Нет. Ты могла бы проявить стойкость и не лечь под своего шефа, но жажду развлечений этой мажорки насытили бы только чужие страдания. У тебя не было возможности этого избежать.
Упоминание о Кате Ивлеевой было еще одним ударом на поражение. Я даже боялась думать о ом, сто однажды она понесёт наказание, потому что понимала: пустые мечты. Таким, как она, я ничего не сделаю, и мысли о невозможной мести только подточат мои силы. Не будет законов кармы. Она будет жить и наслаждаться жизнью, спать с Валерием, жестоко расправляясь с теми несчастными девчонками, на которых упадет взор ее супруга, не задумываясь о том, что они не особо хотели быть с ним. Меня Ивлеев взял шармом, но других будет брать на правах начальника. Я покачала головой, желая, чтобы Лукас прекратил говорить о Кате.
– У тебя уже сейчас есть шанс отомстить ей. Еще рано, но неужели ты не хочешь однажды заставить ее отвечать за содеянное? Вика, если ты будешь предана мне до конца, я подарю тебе эту суку. Клянусь. А ты подумай о том, что я, скорее всего, лишил мир очередного монстра, взращённого на ваших слезах!
– Предана тебе? – сдавленно прошептала я, не замечая, что обращаюсь к нему на «ты». – Лукас, меня нет. Я пустая внутри. Я не оправдала твоих ожиданий, я не могу стать частью твоего мира! Недостаточно даже страха смерти или борделя, понимаешь? Ты ошибся во мне! Я не стойкая! Я не настолько умна, как ты считал, потому что не могу притвориться тем, кем не являюсь! Ты неизбежно разочаруешься. Убей меня лучше сейчас, пока я не вызвала вой гнев от собственной слабости!
Лукас выпрямился, скинув боксеры. Я отвела глаза. В моей разбитом состоянии его подтянутое, надо признать, красивое тело не вызвало ничего, кроме апатии. Голый, он переступил через бортик джакузи и сел за моей спиной, прижав к себе. Вода коснулась моей груди, накрывая нас обоих теплыми объятиям. И в тот момент я инстинктивно откинулась на его грудь, положив голову на плечо.
– Слабая? – прошептал он, целуя меня в кромку волос. Я ощутила мощную мужскую эрекцию, упирающуюся мне в ягодицы. – Ты не слабая, Вика. Просто у каждого есть свой предел. Это как защитный костюм. Ты проходишь в нем через огонь и отбрасываешь сгоревшее лохмотья, и это акт освобождения. После испытания ты станешь сильнее и чище. Многие сгорают и ломаются, но не ты. Поверь, я не стал бы этого делать, если бы в тебе не было столько скрытых сил…
Его губы опустились ниже, прикусили мою мочку уха. Я слабо всхлипнула, когда вода, всколыхнувшись, омыла ссадины на груди, те, что я нанесла себе сама на пике истерики. Боль и тепло его дыхания вместе с усилившимися объятиями нанесла первый удар тараном по апатии. Что-то всколыхнулось внутри, вытягивая меня на поверхность из омута безвыходности.
Лукас отстранился, выдавил гель для душа на свои ладони, и тут же накрыл руками мою грудь, сжал, перекатывая между скользкими пальцами мгновенно затвердевшие соски. Я охнула от изумления. Огненная стрела возбуждения прошла по телу навылет, резко, неумолимо… восхитительно. Защипали вспухшие бороздки на коже, усилив желание в десятки раз.
Но он не собирался на этом останавливаться. Переместил ладони на мой живот, огладил, спустился ниже. Его рука под водой умело касалась меня, опускаясь к киске, лаская складочки вульвы. Я запрокинула голову и издала хриплый стон. Лукас на миг прекратил ласку, приподнялся, целуя меня поочередно в лоб, переносицу, распахнутые губы. Поцелуй оказался неожиданно нежным, но я в этот момент хотела другого. Воли, силы, одержимости. Ласке не под силу выбить мои душевные терзания. Хрипло зарычав, я протолкнула язык в его рот, выпивая большими глотками свое спасение от душевной гибели.
Лукас понял меня с полуслова. Правда, замер на миг, и я уловила его колебание.
– Вряд ли сейчас тебе это нужно, Виктория. Тебе необходимо тепло…
– Прошу, – я задыхалась с запрокинутой головой, говорить стало сложнее. – Сделай это так, как принято в твоем мире! Мире, частью которого ты так хочешь меня видеть!
– Я хочу вдеть в своем мире не рабыню и не девочку, на которой приято вымещать злость за тяжелый день. Я хочу видеть партнера, который разделит все мои интересы, и не только рабочие. Ту, что выслушает, поддержит, подскажет. И никогда не предаст…
На смену апатии шла тяжёлой поступью агрессора ярость. Ярость на то, что только что меня лишили грубого секса, предпочли его долгим разговорам.
– И поэтому ты уже несколько раз угрожал мне борделем и изрезанными половыми органами, да? Так с партнерами-единомышленниками поступают? Не мучай меня! Сверни мне шею, утопи к херам в этой ванной, или прекрати играть в свои садистские игрыпрямо сейчас! То, что ты делаешь, не выдержит никто!
Я резко разорвала наши объятия. Вода с шумом выплеснулась за борт джакузи. А я обхватила свои колени, словно пыталась скрыться, остаться наедине с собой.
– Бордель? Об этом можешь не переживать. И о продаже с аукциона – тоже. Ты теперь стоишь гораздо больше, чем все, что здесь находится, включая дома, автопарк и обитателей. Не для того я столько вкладывал в тебя, чтобы отдать даром или уничтожить из-за временного порыва.
Его слова должны были меня успокоить, но этого не произошло – даже несмотря на то, что я в них поверила.
– Однажды я не выдержу. Не вру. Жажда жизни, знаешь, тоже не резиновая. И она быстро иссякнет, если смысла в этой жизни не останется…
– Ты как грань, – тихо проговорил Лукас, игнорируя мою злость.
Я вскинула голову. Сейчас даже самые безобидные слова казались издевательством.
– Да, грань! Я на грани, и ты сам это понимаешь. А за ней только пустота.
– Неверно. Знаешь ли ты, что ограненный алмаз режет стекло с поразительной легкостью? Камень, добытый в дикой природе, без огранки, сравним с другими булыжниками под ногами. Если ты не добытчик алмазов, ты никогда не поймешь, какое это сокровище. Но когда корунд попадает в руки ювелира и начинается кропотливая работа по его огранке, он становится шедевром, совершенной красотой. Его острые грани преломляют свет, делая его столь желанным и прекрасным. Этим граням под силу многое. Как и камню, что не боится огня, а в воде может притворяться невидимым. И он режет стекла и камни, оставаясь при этом совершенным. Ты такая, Вика. Алмазная грань, которую не сломить и не уничтожить.
Я хотела ему ответить – резко, язвительно, даже ядовито, но с изумлением поняла, что не смогу. И не потому, что меня подкупил столь изысканный комплимент. Что-то в голосе злобного гения, уничтожившего столько жизней, тронуло меня. Я пока что еще отказывалась это признавать, но это было. Слова пробили блокаду. Совсем скоро они займут свое место в сердце и сознании.
– Тебе нужно отдохнуть, Виктория. Выспаться и восстановить силы. Впереди аукцион, и я бы хотел, чтобы ты помогла мне с некоторыми организаторскими вопросами. Как партнер и соратник, Вика. К тому же, завтра я хочу тебя немного развлечь и показать еще одну сторону моего мира. А теперь спать!
Я не сопротивлялась, когда Лукас помог мне выйти из воды, вытер мягким полотенцем. Когда включил фен и принялся сушить волосы, я уже дремала. День выдался тяжелым, и организм требовал восстановить силы. Сон – лучший лекарь.
Лукас помог мне переодеться в ночную рубашку, подоткнул одеяло и поцеловал в переносицу. А я так устала, что уснула сразу, не задавая себе вопросов, что же это было, и насколько можно верить его словам…
Глава 14
Глава 13
Проспала я довольно долго. За окном все так же моросил мелкий дождь, на прикроватном столике остывал завтрак, а быть может, обед. Первые минуты пробуждения были прекрасны. До тех пор, пока я не вспомнила, что же вчера произошло.
Расстрел оппонентов на загородном пустыре. Жестокий приказ расправиться с их семьями. Моя истерика, а потом…
Щеки залил румянец. Я вспомнила, как тело жаждало разрядки в виде грубоватого секса. И Лукас, можно сказать, отверг меня, не поделав воспользоваться беспомощностью. Но парадокс состоял в том, что я ни о чем не жалела.
Как быстро привыкаешь к хардкору, творящемуся вокруг! Настолько, что начинаешь находить что-то от наслаждения в затянувшихся рефлексиях, а потом и сбрасывать негатив при помощи плотской близости. Ну, а чем не альтернатива чашке ароматной арабики или плитке шоколада? Возможно, так сознание смягчает удар, чтобы не разнести психику мощным взрывом.
Я успела принять душ и позавтракать – овощи на пару с лососем сохранили тепло несмотря на мой долгий сон, а затем в комнату ворвалась Вэл. И на меня обрушился ураган ее жизнелюбия.
– Я без сил, но это будет нечто. Как Марди-гра. Как Хэллоуин люкс-формата. Выбрала лук каждой из лотов, все будут сверкать, как елки на Рождество!
Она легко, не напрягаясь, говорила о несчастных девчонках, которых продадут неизвестно кому в качестве безотказных шлюх, как о куклах, каких полагается наряжать в красивые платьица. И у которых нет души и сердца.
Я не сдержалась. Только что было желание обнять ее и поделиться событиями вчерашнего дня, пустить слезу, чего уж там – а после ее слов захотелось задушить на месте.
– Интересно, какой бы образ подошел тебе. Вряд ли тот, к которому ты так привыкла на свободе.
Вэл подняла бровь, иронично разглядывая мое хмурое лицо.
– А вот это тебя сейчас немного не туда занесло. Я говорила, отвыкай. Хочешь быть выше, отсекай все, что ниже твоего уровня. У меня и без этого голова кругом. Половина плачет, другая пытается купить обещаниями выкупа, а есть те, то вообще молчат…
– А что, им надо было танцевать и петь? Хохотать от счастья, что ты привезла блестящую упаковку, в которой их продадут с молотка? Непонятно, кому они попадут в руки, и сколько проживут после этого!
– Дура ты, – беззлобно отмахнулась Вэл, прыгая на кровать и беззастенчиво стягивая с блюдца кекс. – Вижу, Лукас со своими обычными методами бьется как рыба об лёд, они до тебя не доходят. Чего ты добиться пытаешься? Спасти мир? Себя спасай! И подумай о том, что, окажись хоть одна из них поумнее, ты бы сейчас учила восточный танец, чтобы понравиться своему покупателю!
Настроение испортилось. Мне стало жутко оттого, что однажды я стану такой же точно, как Вэл. Слезы и страдание моих сестер станут в моих глазах блажью, неположенной вещам. Ведь к смерти я привыкла куда быстрее.
– Не хандри, – сменила тему подруга. – Сам сказал подготовить тебя. Давай, подруга, самый ответственный экзамен. Не ударь лицом в грязь.
– Снова показательная казнь?
– Отчасти да, – Вэл нервно хохотнула, и я впервые увидела на ее щеках румянец. – Ну, ты же умная девочка, чтобы не убить его. И не болтать об этом нигде, верно?
– Что за…
А Вэл уже доставала из футляра платье – темное, в пол, с длинными, почти прозрачными рукавам-фонариками. Но мое внимание привлекло темное боди с латексными вставками. Когда Вэл затянула шнуровку, я даже присвистнула.
Оно не было похоже на то, что любят приказывать в порнофильмах. Никакого пошлого блеска, металлических колец либо шипов. Это был шедевр в стиле декаданса, утонченный, дорогой, повышающий самооценку до небес. Лиф поднимал грудь таким образом, что она приобретала округлую форму и казалась гораздо больше, чем есть на самом деле, к тому же, скрыл тонкие царапины – следы вчерашней рефлексии. Я провела руками по животу, напрочь забыв о недавней размолвке с Вэл. Даже не было желания грубо ей ответить по поводу ненамеренной двусмысленности следующей фразы:
– Лукас пользуется только качественными вещами.
Какая бы роль не полагалась мне сегодня, она была главенствующей. Королева. Что задумал сам черный король?
Мне предстояло узнать это уже совсем скоро. Потому что Лукас сам появился в моей комнате, жестом отравив Вэл. Подвел к зеркалу и, встав за моей спиной, застегнул у меня на шее колье – тонкую золотую нить с тремя камнями. От их сияния я едва не зажмурилась.
– У этих бриллиантов – острые грани. Как твоя сущность, – его губы коснулись моей обнаженной шеи, и я непроизвольно вздрогнула.
В этом поцелуе было столько восхищения, граничащего с преклонением, что я изумленно уставилась на Лукаса, стоящего за спиной. Отказываясь верить, что давно поняла, чего же он хочет, но не позволяя себе об этом думать. И из-за страха ошибиться, и просто потому, что сложно было поверить, будто такой человек кому-то это позволит.
Однажды я смотрела фильм про женскую тюрьму с Бриггит Нильсен в роли главной стервы. От параллелей начинала кружиться голова. Особо запомнился момент, где непримиримая и беспощадная начальница зоны снимает платье от резкого, словно хлыст, тона своей же заключенной, а в глазах стынет греховная обреченность с примесью сладости. Все бы ничего, но роли этих двух женщин не менялись. Одна по-прежнему не свободна, а другая – все еще имеет над ней власть. Но в отдельной комнате их роли сменились по обоюдному, хоть и сомнительному согласию.
Почему я так сильно отрицала то, что частично возродило мой вкус к жизни?
– Какая бы острая ни была грань алмаза, она не может убить.
Лукас поймал мой взгляд в отражении.
– Возможно. Но у нее ряд других преимуществ.
Выяснять их прямо сейчас мне никто не позволил. Погладив подарок самого дьявола, задев пальцами шею, я послушно пошла следом.
Никакой охраны. Кажется, совсем недавно двери в мою комнату перестали запирать. Статус изменился, хоть я и была уверена, что Лукас не собирал никакого саммита, чтобы объявить об этом.
Я и сама примерно понимала, как здесь все устроено. Адаптировалась не только я. Кто-то из узниц этого места подружился с местными обывателями, охрана под покровом ночи приходила к девчонкам в комнаты, заручившись добровольным согласием, – все это формировало особую агентурную сеть сплетен и не только. Пусть меня никто в это не посвящал, я была уверена в том, что все понимаю верно. Были некоторые пробелы, но их еще предстояло выяснить.
После тёмной загородной трассы, освещенной лишь светом фар, утонувших во мгле полей и лесопосадок огни города казались ослепляющими. Откинувшись на спинку пассажирского сиденья, я разглядывала бурлящую ночную жизнь с легким интересом. Не было даже тоски по прежним развлечениям – с тех пор, как я устроилась на работу, моя жизнь пролетала в компании с перерывами на сон и единственный выходной. Огни ночных клубов, аттракционы в парке, проносящиеся мимо дорогие автомобили – студенткой я мечтала обо всем этом. И вот сейчас. У меня была возможность это получить, но какой ценой?
Автомобиль припарковался у высокого здания, жилого комплекса элитного уровня. Как же это отличалось от обшарпанного подъезда моего дома, с расписанной неумелыми граффити дверью, отсутствием света и запахом курева и пива в коридоре! Улыбчивый – как минимум швейцар, вахтером его язык не поворачивался назвать, поздоровался с Лукасом и со мной. На его лице не отразилось ни единой эмоции, только вежливо приветствие. Я рассматривала огромный холл с орхидеями, декоративным фонтаном, мраморным рисунком пола, аппараты для продажи кофе, сигарет и снеков, белоснежные кожаные диваны, жаккардовые занавеси и думала, что попала в другой мир. Да мне комнату свою так никогда не обставить, а здесь – холл. Эти люди не знают проблем с горячей и холодной водой, отоплением, страхом оступиться на темном замусоренном лестничном пролете или попасть в руки хулиганов. Другая реальность, другой уровень.
Лифт, похожий на капсулу космического корабля, понес нас вверх, неуловимо, тихо, без единого звука. В самой лифтовой кабине было так красиво, что я даже боялась представить, что же в квартире!
– Это лофт, – пояснил Лукас, введя код на панели кнопок. Лифт снова поехал верх, все это заняло несколько секунд. – Выходи, будь как дома. В баре есть мартини. Мне необходимо сделать несколько звонков.
Я едва не ахнула. Прямо из футуристической лифтовой кабины ми ноги в босоножках на высоком каблуке коснулись лакового паркета огромной… гостиной? Студии? Даже обернулась назад, моргнула несколько раз. Створки лифтовой кабины бесшумно сомкнулись, словно Сезам, явив стену с абстрактными панелями и светильниками. Чудеса, и только. Лифт прямо в номер? Я такое только в американских фильмах видела.
В огромном помещении не было разграничения на комнаты, за исключением, пожалуй, санузла. Окна во всю стену открывали изумительный вид на ночной город с высоты, как минимум, двадцатого этажа. Ни одной лишней детали. Утонченный, баснословно дорогой минимализм, указывающий на хороший вкус обитателя подобных апартаментов. Графитовая мягкая мебель, огромная постель без каких-либо стилистических излишеств, торшеры в таком же стиле хай-тек, потолок, в котором все отражается, напоминающий звездное небо, с россыпью мелких звезд – точечных светильников. Обиталище мужчины, похожее на уютное укрытие от мирских проблем.
Мои ноги мягко пружинили по темному паркету, стук каблучков поглощали стены. Я же была настолько сражена красотой лофта, что боялась опуститься на диван цвета мокрого асфальта, прикоснуться к пультам управления – непонятно, чем, случайно задеть напольные торшеры в виде витых металлических ветвей с лампочками-светлячками.
Лукас же вел свой разговор, забыв о моем присутствии. До меня долетали лишь отдельные фразы: заткнуть рот какому-то оперу с фамилией Каменский, как у героини сериала по мотивам детектива Марининой, огромной суммой долларов, узнать о сексуальных предпочтениях какого-то араба с трудновыговариваемым именем, затем – сделать для Дениса Милевского первое место на каком-то вернисаже, комиссию тоже подкупить деньгами. Осветить гениальность картин юного художника в прессе. На этих словах голос Лукаса дрогнул, сбился. Я обернулась и прислушалась, словно гончая, учуявшая чужака.
Лукас был настолько холоден и непробиваем, не подвержен эмоциям, что, уловив его слабость в голосе, распознав в пока что ничего не значащем наборе слов Ахиллесову пяту, я тотчас же отметила это. Первая болевая точка в мою коллекцию. Я не понимала, почему подобное вызывает на моих губах улыбку. Тогда я ещё не осознавала, как сильно хочу его уничтожить. Хоть сто раз повторяла эту мантру в состоянии аффекта.
Скованность прошла, словно дрогнувший голос Лукаса наполнил меня силой. Я отыскала бар – глянцевый прямоугольник стекла с тонкой ручкой, открыла. Газлифт мягко опустил дверцу, явив мим глазам обилие напитков.
Отыскав мартини, я наполнила бокал, подумав, плеснула в него немного водки. Лукас, кажется, отдаёт предпочтение виски. Внутри бара оказался мини-холодильник, и я, выбив из формы кубики льда, кинула его в бокалы.
– Все хорошо?
Лукас сел в кресло. Его голос был прежним, но я все равно ощущала нечто, похожее на надлом. Протянула ему бокал с виски и села напротив. Странно, что в тот момент я думала лишь об одном: как бы разговор с неизвестным собеседником не лишил моего любовника мужской силы.
– Я бы хотел, чтобы ты делала тату. Вдоль позвоночника, на том месте, где тебя впервые поцеловало острие ножа, – тихо произнес мужчина.
Это не прозвучало, как приказ. Я намочила губы в мартини и усмехнулась.
– Конечно, сэр. Шрам начинает исчезать, память недолговечна.
Лукас потёр переносицу и пригубил виски.
– Виктория, не зови меня «сэр». Пошло. И если ты против росписи на теле, можешь прямо мне сказать.
Я повела плечом. Идея не показалась мне такой уж отталкивающей.
– Я хотела сделать татушку. Пока еще жила на свободе. Только работа хорошего мастера стоила баснословные деньги. Так что я не против.
Лукас прищурился, глядя на меня с непонятной, задумчивой нежностью:
– Россыпь бриллиантов. Словно в вихре, прозрачных бриллиантов с острыми гранями, вдоль твоего позвоночника. Чтобы каждый из них сверкал, как на солнце, под моими пальцами и губами… моя Алмазная Грань.
Я едва не поперхнулась. Внутри разилось восторженное тепло. Но теперь я четко различала примесь злорадства и ликования, будто я пила жизненную силу Лукаса в моменты его слабости.
– А ведь я даже не знаю вашего имени. – Я лукавила. Ведь партнеры звали его по имени.
– Мы на «ты», Виктория.
Я отпила из бокала:
– Твоего. Твоего имени. Я знаю, что это звучит с моей стороны нагло и самонадеянно, знаю, что…
– Михаил, Виктория. Мое имя – Михаил. В этом нет секрета, просто ранее тебе не полагалось знать.
Каким-то образом здесь, в замкнутом уюте пентхауса все, что было за его пределами, теряло свое значение. Жестокая психологическая ломка последних дней, постоянные качели «продам-возвышу», тоска по матери, которую так быстро нейтрализовала необходимость самоконтроля ради выживания… все это казалось потусторонним.
Я подошла к большому окну, не спрашивая разрешения Михаила – в отличие от его кабинета, здесь я была вольна поступать, как вздумается. Что за новый мир вокруг? Провела рукой по стеклу, глядя на огни города под ногами. Где-то у горизонта светилась красным неразборчивая неоновая эмблема супермаркета, в десяти минутах ходьбы от моего дома. Моего ли? Я вспомнила убогие условия, уют, который старалась поддерживать из последних сил, но моих жалких окладов было недостаточно для этого. Наверное, я никогда уже не смогу вернуться туда. Даже если сейчас мой обретший имя пленитель вернёт паспорт и разрешит идти на все четыре стороны. Что-то во мне неотвратимо поменялось.
Я готова была наблюдать смерть и даже косвенно в этом участвовать, только никогда не возвращаться в униженную нищету безрадостного существования. В мир, где использовали и ничего не давали взамен. В мир, где я была разменной монеткой. Толку, что при этом была свобода? Меня могли принудить к связи с боссом, похитить прямо с корпоратива, а у меня не было власти запретить им так поступать. Сейчас же…
Я прислонилась лбом к стеклу и поймала себя на мысли, что хочу увидеть полный ужаса взгляд Кати Ивлеевой. Растоптать эту мразь, вместе с ее самовлюбленным супругом. И у меня будет шанс, если я перестану держаться за прошлое. В тот момент я сделала свой выбор. Правда, еще не знала, смогу ли справиться с его последствиями.
Завела руку за спину, распустила ленты платья. Наблюдала в оконном стекле, как оно падает к моим ногам, и невольно поразилась той маске жестокости и холодности, что сейчас накрыла мое лицо. Я раздевалась перед мафиози, попасть на глаза которому было чревато гибелью, без какого-либо трепета и подчинения. Я сделала это с вызовом и необъяснимо сильной уверенностью в том, что поступаю правильно. Руки сами расстегнули оставшийся на талии поясок, скрутили его пополам.
Наполовину полный стакан виски со льдом задрожал в руке Лукаса. Льдинки бились о стекло, напоминая дыхание загнанного зверя, обреченное, прерывистое… пробуждающее что-то первобытное, дикое, исполненное триумфа победителя.
