Текст книги "Вознесение черной орхидеи (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)
А тебе их так мало дали! Двое суток! Отдохнули оба, пора поработать…
Ему же ничего не стоит сейчас снять твой страх одним движением ладони, одной фразой. Он умеет быть убедительным, как никто другой! Почему он этого не делает? Пьет твой страх через перекрытия кирпично-бетонных стен, эмоциям они не преграда. Я не хочу думать о другом исходе, на контрасте с которым – пусть лучше вампирит мою безысходность всеми радарами-улавливателями. Он с таким же успехом может сейчас раскладывать на столе свою коллекцию кожано-металлических девайсов, примеряя каждый из них к определенной части моего тела в ожидании вполне заслуженной благодарности за все свои действия… А разве может быть по-другому? И нет ему сейчас дела до тугого жгута психологической асфиксии, так ощутимо сжавшей холодные пальцы на лишенном ошейника горле, капитуляции, которая окончательно предопределила не так давно мою безоговорочную покорность. Что ему до подступивших слез неумолимой неизбежности, которые я изо всех сил пытаюсь остановить? Что ему до моих самых ужасных воспоминаний и почти искреннего желания испытать эти ужасы снова?
Это больше не кажется таким ужасным. «Главное не девайс, а руки, которые его сжимают» – голос Димы никогда не уйдет из моих мыслей, не покинет самые глубокие архивы сознания, он всегда незримо будет рядом напоминанием о самом ужасном кошмаре… и самой прекрасной эйфории, которую я смогла оценить только после его гибели. Ни минуты раздумий или колебаний, предложи мне ангел тьмы повторить все это снова, пусть сильнее и больнее, но только с ним! Пусть цепи рвут кожу на клочья, пока ты истекаешь кровью – ты жива. Пусть вся боль анального изнасилования умножится вдвое, я готова пройти это снова, даже более того – пусть это будет при холодной атаке неумолимых зеркал до каждой фрикции и надсадного вопля, до малейшей сорванной связки! Пусть кнут не просто обжигает миксом холода и жара. Пусть вспарывает до крови факсимильным оттиском нового защитного штрих-кода, чтобы никто больше не смел претендовать на сущность, которая принадлежит только единственному хозяину и повелителю, признанному добровольно! Росчерк кнута – высшая нотариальная доверенность передачи прав, которую никто не в силах оспорить! Ведь никто же? Почему ты не сделал того, о чем я тебя даже не просила – умоляла, вцепившись пальцами в щиколотки до разрывающей боли в суставах, признавая твою безграничную власть? Жалость? Нет. Чувства сделали тебя уязвимым, а я никогда не умела убеждать и настаивать. Вернее, умела, но ты избавил меня от этого навыка раз и навсегда…
Шум мотора. Неужели мне повезет? Сглотнув горькие слезы, выбегаю на лоджию, пользуюсь тем, что в комнате полумрак, и мой силуэт не будет заметен в темноте. Лучше б я этого не делала.
– До завтра, я утром заеду на рынок. Побалую свежими дарами природы! – Виталина машет рукой и уверенно садится в «нисан микра», чтобы тронуться с места. Удавка на шее затягивается, и тьма обретает насыщенный оттенок угля, который подбирается ближе, лишая даже шанса на спасение. Кажется, Денис ночует в доме… или же нет? Неужели я совсем одна, вернее, наедине с Александром, и никто не в силах его остановить, даже если я буду кричать во всю мощь своих связок?
Пока он был вдалеке, решение далось мне легко, словно выбор оттенка лака для ногтей или внезапное решение забыть про боязнь высоты и скатиться с витой водной горки в аквапарке. Кажется, легко. И не помнишь о том, как чуть не уехала головой вперед от нахлынувшей аритмии с болезненным стягом поперек испуганного сердечка. Как в панике оглядывалась на очередь жаждущих спуститься экстремалов, фиксируя закатанные глазки женщин (да чего эта фифа в бикини тут жмется?) и заинтересованные – мужчин, просекших твою уязвимость. Если б не дресс-код аквапарка, уже задушили бы себя галстуками. А вот и первый спуск… Помнишь желание вскарабкаться обратно, до паники, до онемения конечностей, которыми полагалось оттолкнуться? И незамеченный перепуганным сознанием рывок вперед, навстречу скорости, с перехватившим дыханием на спусках ускорителя? С застывшим в груди воплем, свистом воображаемого ветра в ушах, и потом… объятия спокойной воды бассейна с парой глотков раскрытым ртом от неожиданности – а все так быстро завершилось? Дойти, пошатываясь, до спасительной ниши зоны с шезлонгами, обхватив себя руками – глупая, ну чего в джакузи не сиделось! Никогда больше не поднимусь туда, аквапарки придумали… а, тогда еще термин «садист» не был тебе знаком. Наверное, ты подумала примитивнее – «камикадзе». Или «дебилы». А спустя каких-то десять минут эйфория разогнала сжатые спазмы аритмии по крови…
К чему эта параллель из прошлого? Миллисекунды кошмара и теплые объятия бассейна постфактум, с ласковым шепотом, со знанием наперед, что все повторится снова? Боль? Ад?
Из-за одного, казалось, на первый взгляд, верного решения приехать сюда – цунами приближающейся катастрофы. Бездушные волны застывают ледяной скульптурной абстракцией, обжигают холодом, совсем иным, не тем, к которому я успела привыкнуть. С края пропасти в этот раз ты не взмоешь ввысь в свободный полет, наоборот, тебя гарантированно направят вниз, чтобы разбиться об эти бездушные застывшие гребни. Ужас вместе с хаосом выжигает руины на просторах безбашенной смелости. Никто не хочет тебя прежнюю, которая не боялась никого и ничего, кроме, пожалуй, высоты и каракуртов, которых ни разу за свою жизнь так и не встретила на каменистых тропах Кара-Дага. Никому не нужна ты настоящая с желанием жить и дышать полной грудью. Ты, конечно, можешь, но потом не плачь и не вжимайся в шершавую стену, растягивая в ладонях кружево французского бюстгальтера. Не кричи и не спрашивай себя, в чем же виновата, что никто из них не может простить тебе этой беспечной независимости и стремится продавить до основания. Им всегда будет мало твоего обнаженного тела, в погоне за обнаженной сущностью никто и никогда не остановится.
Я почти чувствую, как содрогается темная пелена ночного небосвода, дрожащие звезды теряют свои извечные орбиты в пароксизме этого беспощадного сотрясения. Непреодолимая сила обстоятельств трясет этот хрупкий манящий мир в своих ладонях, мало заботясь о том, что прежний порядок может никогда не восстановиться. У каждого своя, параллельная реальность с картой ночных небес, возможно, на ней полыхают совсем иные созвездия. Возможно, их не видно из-за непрекращающегося потока метеоритов, которые так ярко сгорают в земной атмосфере, а может быть, там они ближе, их можно достать рукой и не обжечься, потому что они холодные и бездушные. Не имеет значения, как выглядят чужие вселенные, как ярко светят бриллианты далеких систем, потому что они никогда не будут похожи на твою, а ее обладателю нет до твоей ровным счетом никакого дела, даже если она однажды погибнет во вспышке гиперсжатия. Он, наверное, даже насладится этим фатальным салютом умирающей сущности, спрятав осколки целого мира в своем замкнутом сейфе, повернув электронный таймер на запуск полного владения. Ему в чем-то повезло. И несказанно. Большую часть работы сделали за него – раскачали твой мир до выпавших креплений на орбите, подчинили колорант тьмы своему извращенному эго, осталось совсем немного. Уничтожить одним толчком, или же… Может, ты сможешь подчинить законы микрокосмоса себе, установить новые орбиты перепуганным звездам, успокоить неистовое биение пульсаров до полного расслабления и остановки в бездушном вакууме?
Я не хочу падения ночных небес с взорвавшимися осколками. Пожалуйста, просто не забирайся так далеко, тебе же несложно, или дождись полного восстановления… Какой смысл в разрушении руин? Зачем?
Разве сердце должно находиться там, где оно бьется сейчас? Под беззащитной впадиной артерии, согретое лавой алого цвета, отбивающее бит ударов, таймер скорого падения? Или от сердца остались безликие осколки, которые могут своим неосторожным дрейфом вскрыть кратер крови цвета зари?
Тонкий полиамид сопротивляется скорой участи, словно желая предупредить свою обладательницу о фатальности последующего шага, приспускает нить в немом крике длинной стрелой, а я отстраненно наблюдаю незапланированный суицид кофейного (это что, вашу мать, был случайный выбор?!) чулка в ничтожные 12 ден. Даже ты не хочешь пускать меня туда, в обитель зла? Прости, я решила. Привычно связываю его в тугой узел, даже улыбаюсь неуместной мысли – без чулок кто-то лишится средств для фиксации рук… Мне проще не думать, что других веревок у него в избытке, и что не нужны они ему совсем, я вряд ли смогу пошевелиться. Закусив губы, чтобы не завыть от острой безысходности, застегиваю крючки кружевного бюстгальтера. В другое время я бы восхищалась изысканным плетением кружев ручной работы, перебирая пальцами мягкость манящего шелка, и, конечно же, как минимум час не отходила бы от зеркала, которое снова вызывает в глубине души панический ужас. Я помню себя в примерочной, там гарнитур Lise Charmel сидел идеально, ничего не изменилось за временной отрезок в десять долгих часов, которые растянулись по ощущениям на неделю. Какая разница, как оно на мне смотрится, я стараюсь не думать, что, возможно, уже спустя несколько минут кружевная прелесть будет валяться разорванным флагом падшего города на поверхности пола чужого кабинета, и я буду наблюдать за ней очень долго, потому что на коленях не предусмотрено иной точки обзора. Держаться взглядом, словно за спасительный якорь, за обрывки такого красивого белья, которое было для него лишь ненавистным барьером доступа. Мягкая резинка ажурных трусиков режет бедра, это не совсем хорошо. В последние дни от стресса кожа быстро краснеет, наверное, она будет такой от малейшего шлепка…
Может, хоть это его удержит!
Последний беглый взгляд в затемненное полумраком зеркало с неуместной, шокирующей своей смелостью аллегорией, но не прогнать, не промолчать, она уже в твоих глазах маяком иллюзорного спасения.
Может быть, все совсем иначе? Вселенная не делится на отсеки миллионов чужих индивидуальностей, она целостна и универсальна. Даже если представить на миг, что мы все возвели в своем сознании тонкие пласты разграничительных отсеков, с правом шатать, успокаивать, гасить, уничтожать или же ярче зажигать собственные звезды, разве апокалипсис отдельно взятого микрокосмоса не уничтожит землю, шаткую опору под ногами, для каждого из нас – и агрессора, и жертвы? Ради чего дезориентация орбит, если обломки сожгут метеоритным дождем одну планету на двоих?
Странно устроено сознание. Наверное, великие мысли не менее великих философов рождались именно в таких стрессовых ситуациях. Нет, конечно, вряд ли они познавали тайны бытия и сознания, примеряя бюстгальтер… И вообще, почему в философской науке мы не знаем ни одной женщины и ее учения?
Юля, ты опять думаешь не о том. Ты просто оттягиваешь время! Пойди и покончи с этим ужасом, который уничтожает тебя изнутри, иссушает час от часу, выпивая медленным глотком, оплетая неотвратимой паутиной – да, ты можешь терпеливо ждать неизбежного, не вылезая из, как ты полагаешь, защитного кокона, а он… он тоже будет хладнокровно ждать. Столько, сколько понадобится, до тех пор пока ты лишишься последних сил. Несправедливо? Неправильно? Это закон выживания. Пищевая цепочка, если хочешь. Да, грубо, но сути не меняет. Только много ли ему понадобится потом, когда ты рассыплешься в пыль от одного щелчка пальцев, без сил?
Вряд ли я понимала на том момент, сколько во мне было внутренней силы, заставившей решиться на этот шаг, ибо авантюрой назвать его было изначально неверно. Инстинкт самосохранения просто толкал вперед, грудью на амбразуру, а о другом инстинкте, который прозвали «основным», не могло быть и речи. Я не хотела этого мужчину ни капли. Ни видеть, ни слышать, ни чувствовать в себе. Может, на уровне подсознания это был акт возмездия тому, кто не хотел уходить из моих мыслей, но в то же время, раздавая свои ментальные приказы, не сделал ничего, чтобы помочь. А мог ли? Тогда мне казалось, что да. Что в его силах если не самому спровоцировать, то договориться в высшей епархии о внезапном цунами на Черном море, падении крыши, да хоть смене сексуальной ориентации соперника! Но ничего не происходило, его голос молчал, и я, обозвав бывшего возлюбленного «слабаком», вытянула руки вверх, позволяя тонкому шелку алого пеньюара скользнуть по изгибу локтей и предплечий. Кажется, даже сглотнула слезы от такого неправильного положения вещей. Все эти предметы соблазнительного женского гардероба полагалось надевать со счастливой улыбкой юной искусительницы, предвкушая страстную ночь и небо в алмазах, а не с потухшими глазами жертвы, отданной на алтарное растерзание тому, кто даже не вызвал ответной эротической аритмии. Страх – не в счет. Он просто сотрясает мою кровь под гулкий рокот невидимых тамтамов, опасность – она чем-то похожа на желание, но никогда ей не стать с ним одним целым. Не в этот раз!
На пике своей запутанной рефлексии я даже не совсем понимаю, что один страх временно испарился. Я сижу в кресле перед небольшим зеркалом, сжав виски пальцами, и задумчиво смотрю в свои собственные глаза, не концентрируясь на их выражении.
«Какой прекрасный вечер… А мне так скучно!»
«Это ваше право, только сделайте это скорее!»
«У меня паук в ванной. Реально, такой огромный, мохнатый черный паук! Я пришла просить политического убежища!»
У кого-то лозунг – «мороз спасал меня по жизни». У меня – чувство юмора, которое я не потеряла даже в условиях недавнего кошмара. Пойму намного позже, что сознательно занижала свою волю к жизни, а сейчас…
Вздрагиваю, поспешно перевернув зеркало. Даже с этим страхом, как оказалось, можно бороться! Беглый взгляд на ноги, отбросить неуместную мысль о черных лодочках на шпильке, их стук по плитке коридора совсем не к месту. Босиком, как (в интерпретации ему подобных) и положено подчиненным партнерам. Просто сделай это и ощути уже совсем скоро, как ужас сам покинет твое сознание. Просто переверни эту грустную страничку своей жизни, преодолевая барьер из своих переживаний и страхов. И очень вероятно, что завтра с утра ты проснешься совсем иной.
Самая крутая водная горка в мире. Относись к этому именно так. Беглый взгляд по периметру комнаты – просто знай, что, когда ты вернешься, ничего здесь не покажется тебе прежним. Все будет иначе. Страх, можешь паковать чемоданы, скоро тебе здесь нечего будет делать!
Или ты пропишешься здесь навсегда, с карьерным повышением, со стальной табличкой «ужас» на дверях персонального кабинета.
Я не чувствую прохлады ламината под босыми ступнями, как и пронизывающего холода плитки. Может, здесь она тоже оснащена функцией подогрева. Я не удивлюсь, если она гораздо мягче керамосплава – у таких людей предусмотрены даже эти мелочи…
Мне было бы проще, начни я считать свои шаги, но я намеренно этого не делаю, иначе отрезок в семь метров растянется на сто шагов. Решила – иди до конца, избавь себя от напряжения последних дней, просто пойми, что без этого ты никогда не излечишься.
Рука решительно повернула ручку двери. Если бы его там не оказалось, я бы вряд ли решилась снова на подобное безумие, как и на то, чтобы дождаться его в кабинете, развалившись на диване или, чего уж там, рабочем столе, в качестве приза.
Мне так не повезло. Он находился там, и вместо испуга с желанием пуститься наутек я с холодной рациональностью сообразила, что все это время, пока была предоставлена самой себе, мой предполагаемый мучитель был занят работой. Нет, никакого бумажного завала на темном столе с тонким абрисом ноута, я бы даже не сказала, что Александр выглядел усталым, нет… Мне еще не приходилось встречать подобной сосредоточенности, уверенного движения пальцев по клавиатуре (так быстро, что, казалось, они слились в сплошную линию), решительности настоящего делового человека, хотя, как казалось раньше, про отсутствие эмоций я знаю практически все.
– Юля. – Не отрываясь от работы, даже не поднимая глаз. Я не вздрогнула. Только поймала себя на неуместной мысли, что очень хочется заварить ему кофе и просто забиться в угол без всякого страха, только не отвлекать своим присутствием, не мешать, неспешно насладиться видом того, как эстетично может выглядеть работа других.
– Присядь на несколько минут. Я потом тебе все расскажу.
Мне показалось, или его бровь на долю секунды взлетела вверх? Но нет, ведь он даже не поднял глаз. Я смущенно стянула на груди почти прозрачный пеньюар, но так и осталась стоять. Может, хотела уравнять положение, только вот как можно было уравнивать положение пойманной в силки птицы, до которой временно самому охотнику не было никакого дела?
– Бояться нечего, – ни единой эмоции в ровном, спокойном голосе. – Но ты ведь не поэтому не спишь в такое позднее время.
Не сразу удалось сообразить, что мне не следует бояться совсем другого, а именно угрозы собственной жизни. Я с первого знакомства была уверена, что этот человек не бросает слов на ветер и всегда достигает поставленных целей. Интересно, как он обеспечил мою безопасность? Да как угодно. Может, суммой денег. Может, даром обволакивающего убеждения Альфа-Дома. Может, одним выстрелом в упор – ему к лицу любой из этих методов… Мое зарождающееся восхищение разрушено льдом последующей фразы.
– Я жду.
Ну что ему стоило тогда добавить минимум конкретики в свои слова? Как вполне логичное «я жду пояснений» интерпретировалось в моем погасшем сознании в «я жду немедленной благодарности?»
Уже такая знакомая паника, приправленная ядом какого-то необъяснимого волнения, сжала мое горло. Бежать! Я точно тронулась мозгом, загнав себя в клетку ко Льву! Я думала, бегу от страха? Да если я от него и сбегу, что делать с чувством вины, новым адом, который со мной никто не разделит?!
Возможно, он бы тебя не тронул. Но ты сама к нему пришла…
Резкий хук, и ангелочек с правого плеча слетел в нокдаун. Должна, обязана, хитро подмигнул черт с левого, потирая ушибленный кулак. Подмигнул и дал ощутимого пинка в спину, прикрепив для надежности черные крылья made in hell. Так автопилот этих крыльев и скоординировал меня к креслу, но это не было приземление по всем законам… Больше нет. Никакого выпуска шасси и одобрения диспетчера. Аварийная посадка, и никто до конца не знает, останется ли в живых, когда загорится топливо от искр турбин, сжигая в беспощадном пламени…
И не иначе как автоматика преисподней направляла мои руки, когда они потянулись к пряжке ремня брюк, а в мозгу полыхала только одна мысль – давай, покажи ему все, особенно технику глубокого горла, которой тебя насильно в совершенстве обучили... Жизнь бесценна, только ты в своей обреченности, пуская розовые слюни по Димке, могла этого не понимать. Кто тебе вообще сказал, что движение вперед лишено боли, телесной или душевной?
Время замерло на какой-то миг, абстрагировав меня от новой шокирующей действительности, к которой я не была готова ни в коей мере. Никто не будет сбивать с орбиты мои звезды, нет. Моя вселенная сама взорвется, достигнув определенных пределов роковой обреченности. Астероиды недолетевших слов грозятся ударить на поражение, наверное, так бы и произошло. До меня даже эти слова долетают, как в вакууме, не имея скорости. В космосе всегда царит тишина, ты можешь ощутить полет звука лишь кожей, такими неуловимыми вибрациями.
– Юля, прекрати немедленно! Встань!
Что такое? Неудобно? Ах да… где ваша спальня с траходромом и закрепленными цепями по периметру? Почему ему так трудно закрыть рот? Я же не смогу идти дальше, если будут все время дергать!
Вспышка боли в плечах, потеря опоры занывшими коленями. Вот так, это по-нашему. На столе и лучше, чтобы я потом не очнулась…
– Отправляйся спать немедленно! Поняла меня?
Чувство нереальности происходящего освобождает даже от страха перед этим холодным командным голосом. Даже глушит агонию в висках – мои глаза зажмурены с такой силой, что натяжение кожи вызывает боль.
– Юля, хватит. Отправляйся спать, уже поздно.
Мои бедра упираются в столешницу, я все еще жду, когда грубо уложат на спину, ласка голоса не может обмануть. Едва ощутимое касание ладони на горящих щеках, попеременно с каждой стороны, боль в предплечьях от ослабленной хватки полыхает медленным огнем. Нежное касание, словно перышки крыльев потирающего фингал ангела. Так нежно, что разом захотелось ... спать. Что за черт? Зачем это? Я в порядке, не фарфоровая вазочка, не надо бояться меня расколоть! Все уже в норме, неужели он не видит?! Я уперлась в его грудь, мотнула головой в акте дерзкого неповиновения. Кровь сильнее забурлила в ожидании логического завершения, с хваткой за волосы, грубым владеющим поцелуем. Ничего... Даже, казалось, вполне логичного сексуального всплеска в ответ на эти пока еще статичные качели.
– Спать. Ты решила меня разозлить? – эта ласковая угроза – самая тонкая из диверсий в его арсенале… хотя есть, наверное, другие… Рушатся барьеры той самой стратегии, которая чуть не убила меня стрелами ужаса, совсем немного не хватило. Безжалостный таймер, наверное, он сам не хотел прибегать к подобным методам – я чувствую именно так и именно это.
Что? Он меня не хочет? Беспалова, тебя только что послали? И это самая большая из твоих проблем на сегодня?
– Нет! – твердо произнесла моя сущность. Ладонь на щеке сжалась до ощущения неприятной, тянущей боли. Она была предвестником чего-то неизвестного, но я еще не осознала, что все мои сценарии пылают алым пламенем, попросту сгорают.
– Я в норме! Понимаете?! В норме! – заорала я, подняв голову....
Его взгляд опалил меня. Во рту пересохло. Тьма. Мрак. Вот что я там увидела. Куда делась спокойная рассудительность в зеленых глазах? То самое... Знакомое.
Что я знала о страхе и страдании, находясь в руках человека, которым, на самом деле, всегда неосознанно управляла снизу? Того, кого любовь сделала безумцем, но в то же время обезопасила от любого перегиба? Ничего. Как это могло быть, будь он сильнее и безразличнее, мне предлагалось узнать прямо сейчас. Я, кажется, даже слышу его голос и могу читать мысли.
Я проникну тебе под кожу, я заполню твои сосуды своей властью так, что ты никогда не сможешь вздохнуть без моего молчаливого разрешения, я лишу тебя права даже думать и хотеть, заверну блокираторы на твоих красных кнопках, эмоциональная дура, потому что ты слишком сильно любишь свой ужас и броски в крайности! Я научу тебя четко разделять грани, ты доигралась, ты еще не раз будешь проклинать меня и ту самую ночь, когда тебе не сиделось в своей комнате! И попробуй только возразить – ты не сможешь, потому что я спасаю тебя от тебя же самой, ты когда-нибудь точно убьешься на хрен! Сопротивляешься? Девочка, я не Дима. Кончился твой диктат на коленях, можешь забыть…
Крик зарождается в горле задолго до того, как ледяное цунами прошивает мой позвоночник сотней игл неотвратимости. Все остальное не страх! Даже не ужас! Ужас сейчас!
Разве не этого я добивалась? Этот кошмар зарядил капилляры, желание остаться и желание сбежать сцепились в противоборстве под дразнящий смех чертика. Выбор сделал он сам.
– Юля, уходи сейчас же. Немедленно! Разговор окончен. И я не понимаю, чего ты кричишь? Разве не здорово, когда твоей жизни больше ничего не угрожает?
Его руки разжимаются, он отходит на пару шагов. Оценивающий взгляд. И я жалею, что больше никто не хочет меня убить. Лучше смерть, чем то, к чему я только что так неосознанно прикоснулась, потому что я даже в страшном сне не могла предположить, что подобное бывает.
Бездушный сканер теплеет, и я, наверное, улавливаю изменение оттенка его глаз. Зеленый имеет свойство успокаивать.
– Понимаешь теперь? Держись от меня подальше. Мне не нужны твои жертвы. И отправляйся спать…
Нет смысла считать шаги, метры привычного и такого желаемого сейчас маршрута обратно, в безысходный уют временной обители, где есть хоть мнимая безопасность и защита от того, чьи изощренные игры я осмелилась нивелировать своей бесшабашной смелостью во имя избавления от страха. Тело кидает из пламени пожара в липкий ледяной пот, окутывает этим контрастным душем двух конфликтующих стихий, в которых не разобраться, пока я движима лишь одним инстинктом – бежать без оглядки, спрятаться, может, даже соорудить веревку из простыней, чтобы сбежать, скрыться, только… только я не представляла, куда и зачем, и что меня ждет дальше, где одна щемящая пустота и никакой надежды.
Замок на два оборота трясущимися пальцами. Нежный шелк халата, едва не разрывая, прочь, вместе с этим путанским набором из бюстгальтера и стрингов. Ничего нет привычнее обычной хлопковой пижамки из футболки и шорт, в ней, наверное, я настоящая, уязвимая и закрытая.
Слезы не думают останавливаться, а я их не замечаю, я не понимаю, от чего ломает сильнее – от ужаса, испуга, чувства загнанности в угол или же от того, чего так и не случилось. Это не крушение плана, это отсрочка приговора с целью сжечь мои нервные клетки в адском костре! Пси-садизм в его чистейшем виде, извращенное право самого сильного Хищника, который не будет отступать от задуманного в угоду твоим зонам комфорта!
Сигарету щелчком, рассыпав содержимое пачки по полу, на просторную лоджию за глотком спасительного кислорода/никотина, с отстраненной мыслью – я так никогда не брошу. Стирая подушечку пальца на колесике зажигалки, так сильно в нее вцепилась, чтобы отстрочить неминуемую дрожь по всему телу, затяжка до невидимых ссадин по изнеженным связкам. Твою мать! Ну когда вся эта хрень достигнет своего логического завершения?!
Далекие звезды холодны и статичны, ничего не изменилось в моей личной вселенной за эти.. я же наверняка там пробыла не больше пяти минут, а кажется, пролетели часы. Курение и аритмия – не лучшие союзники, но я этого не замечаю и не осознаю. Никотин сейчас доктор, а не медленный убийца!
– Откуда у тебя сигареты?
Чему удивляться? Или я всерьез полагала, что замок на два оборота его остановит? Я не поворачиваюсь, не кричу от страха, не гашу окурок о стену, подчиняясь рефлексу пойманной с поличным. Мое состояние сейчас можно легко и четко описать двумя словами: «агрессивная апатия».
– От верблюда!
– Если я не ошибаюсь, ты недавно пережила бронхит и еще до конца не восстановилась.
– Вы что, доктор?
– Если понадобится. Выбрасывай.
Я трясу головой, и никакая сила меня сейчас не заставит обернуться и вновь запустить цепь под названием «ужас». Я не хочу видеть этот понимающий прищур бесчувственных глаз, который не скрыть даже в темноте.
– Юля, – ни раздражения, ни повышения интонации, но я давлюсь дымом, с трудом сдержав кашель. Вкрадчивый голос расплавил прутья колючей проволоки под названием «дерзость», перенастроил все мышечные волокна и сухожилия, следующая команда окончательно подчинит их своей воле. – Если мне придется тебе помочь, ты будешь, мягко говоря, не в восторге.
Я это знаю. Но я и не хочу никакого восторга. Просто потрясающее желание самоуничтожения… или ради избавления от страха я готова пройти кошмар?
– Это норма – вламываться в спальню? – мне надо сказать хоть что-то. Я не буду пресмыкаться, хватит.
– Может, ответный визит?
– Только у вас было не заперто.
Я сильно напряжена, чтобы понять, что в его словах безопасная, даже умиротворяющая ирония. Собственно, я пойму это не сразу, пройдет несколько месяцев.
– Выбрось то, что у тебя в руках, и немедленно отправляйся в постель.
Хрена с два! Курить гораздо безопаснее, чем то, что произойдет в постели! Но готовая слететь фраза «не брошу» гаснет, не успев оформиться в звуковой сигнал, и уже в следующий момент я потрясенно моргаю, наблюдая, как алый огонек, описав дугу, исчезает за перилами лоджии. В руках пусто.
– Умница, девочка. Дверь не закрывай.
Я отсчитываю его удаляющиеся шаги с апатичным спокойствием приговоренного к смертной казни. Монстр решил быть великодушным, взять свою награду без применения грубых практик? Хорошо, что я не успела вздохнуть с облегчением, принять за правду иллюзию того, что все позади, и никто меня не тронет. Может, остается только радоваться тому, что не будет применения грубой физической силы? Да и этого мне никто не обещал…
Время тянется медленно, но мне все равно. Настолько, что я автоматически раскладываю «кэнфилд» на планшете, завалившись поперек кровати и согнув в коленях ноги. Может, я устала бояться? Да, именно так. Пока его нет рядом, мне не страшно!
Это было так легко осознать на контрасте с узкой полоской света от приоткрывшейся двери и мужским силуэтом в проеме. Мне захотелось сжаться, вдавиться в стену, провалиться сквозь матрац, только не видеть и не рисовать в воображении новые картины ужаса. Я заторможенно отложила в сторону планшет с первой партией, которую начала выигрывать за все время и с трудом подавила жалобный всхлип с диким желанием отползти и вцепиться руками в деревянные столбики изголовья, чтобы никакая сила не могла оторвать от надуманного якоря безопасности. Остановила только мысль о том что, возможно, вцепившись в эти перекрытия, я дам ему превосходную идею или же облегчу изначально поставленную задачу.
Чем можно было измерить всю глубину моей неадекватности? Да хотя бы тем, как я истрактовала непонятный в полумраке цилиндр в его ладони… вернее, с чем попыталась сравнить. Даже вскрикнула, когда электрический свет залил комнату.
– Вита сказала, ты не пьешь. Это что за геройство вместе с акциями протеста?
Я смотрю на стакан с молоком. Мне бы расхохотаться от того, с чем я его сравнила, вспомнить Зигмунда Фрейда, но плотно сжатые губы Александра не располагают ни к тому, ни к другому.
– Я… я не могу пить молоко.
– Я смотрел медицинское заключение, у тебя нет аллергии на лактозу. Укройся одеялом и выпей медленными глотками!
– Я не буду!
Он не настаивает. Просто ставит стакан на столик, без театрального вздоха или других проявлений неодобрения, но тонкие губы все так же сжаты в плотную линию, а от одной только попытки поймать его взгляд меня прошибает противным разрядом острой уязвимости.
– Скажи мне, Юля, – никакой наигранности в этом задумчивом взгляде в сторону, в мягкой трактовке риторического вопроса. – Почему тебе так нравится меня расстраивать?
Много ли надо, чтобы паническая дрожь наконец пробила блокаду обманчивого анабиоза? Сколько ударов перепуганного сердечка до запуска красной кнопки бесконтрольных рыданий сорвавшегося сознания? До гребаного дежавю с извержением вулкана задавленного воспоминания с красными каплями крови на белой коже чужих туфель, сжатыми в судорогу пальцами вокруг чужих щиколоток, спазмом горла и меркнущим сознанием? Это долбанное молоко с противной пенкой сейчас единственный барьер между рвущимися канатами самоконтроля и падением в бездну с росписью в собственной слабости. Я не замечаю, что оно обжигает горло, взрывается в желудке вспышкой болезненного жара, с выбросом испарины по лбу и спине, я даже не сразу чувствую прикосновение ладони, перехватившей запястье.
