Текст книги "Вознесение черной орхидеи (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)
Стерпеть. В этом я вся. Мне так легко обманывать себя тем, что я страдаю в его объятиях! Искать волшебную обреченную покорность, не находить, придумывать, раскручивать по спирали до сжатия сердечного клапана, вспышек аритмии и неконтролируемой дрожи по всему телу. На краткий миг даже удается поверить, поймать этот кайф загнанной в угол лани, а дальше эротическая экспансия накрывает с головой, и больше ни о чем не стоит думать. Только чувствовать. Только принимать. Разве есть другой выбор?
Сегодня я начинаю эстафету невиданной ранее смелости в его руках, меня не пугают больше возможные наказания. Мне хочется это запомнить. Почему именно сегодня? В моих расколовшихся на бриллиантовые осколки снах нет никакой логики и закономерности. Они постоянны и неумолимы. Как я поначалу этому сопротивлялась! Как стремилась заполнить сознание чем-то другим, кроме мыслей о нем! Безуспешно. Только принять и смириться с тем, что на самом деле очень приятно спать!
Во сне можно все. Даже видеть то, чего нет, но мне этого сейчас не нужно. И все же усилием воли, повинуясь желанию, моя ладонь может излучать призрачный свет, чтобы увидеть, рассмотреть, зафиксировать в памяти каждый изгиб мышечного корсета, каждый градус температурного режима, игру тени и света, оттиском фотографического шедевра на расслабленной сетчатке. Запомнить этот рельеф даже не взглядом, нет, ощущением тающего миража на подушечках пальцев, воспроизвести потом термографическим изображением тепловизора, спрятать, сохранить, запечатать, заархивировать до востребования! И ты мне сегодня даже не сможешь помешать. А мои пальцы не знают страха, продолжая свой исследовательский маршрут оттиском поверхности всей ладони по твердому блоку скульптурного пресса, с прорисовкой косых мышц, с выверенным ударом эндорфина в измученный мозг… Мне хочется зажмуриться от удовольствия и предвкушения, но я ни за что не закрою глаза, не позволю себе погружения в визуальный мрак – этот спасительный прежде маневр сегодня мой враг. Он не позволит мне насладиться визуальной оценкой в полной мере, только запомнить путем тактильного осязания, чтобы я имела эту редкую возможность, даже дар – узнавать тебя в одно касание. Мы же встретимся, и у меня будет такая возможность!..
Мое сумасшедшее, сладчайшее, выбивающее почву из-под ног исследование прервано таким знакомым захватом запястий с резким заведением за голову, впечатыванием в поверхность матраса. Несмотря на предупреждающий звонок, я не закрываю глаза. Я хочу видеть все, до последнего жеста, до каждой вспышки в его глазах, каждого атакующего удара такой осязаемой бесплотной тени, которая больше не пугает. Сжимаешь пальцами правой ладони безвольные кисти – мне при всем своем желании не вырваться из такого захвата! Я знаю эту прелюдию, этот немой вопрос «ты готова?» и твой же утвердительный ответ. В мире снов не может быть по-иному, в нем я никогда не вырываюсь и не забиваюсь в угол со слезами, если я и осмеливаюсь плакать, то только от удовольствия – нашего общего на этот раз. Я могу прекратить сон одним усилием мысли, потому что знаю, что сплю… Но я также знаю, что ничто не заставит меня тебя остановить!
Пальцы безжалостно сминают грудь, будь это реальность, остались бы отметины, но мне не больно. Наоборот – это инъекция чистой эйфории прямо в сердце!
Не смей делать того, о чем я потом заставлю тебя пожалеть!
Во сне не нужны слова. Здесь правит телепатия. И я, кажется, знаю, о чем ты говоришь. Или же просто догадываюсь? Никакие слова сейчас не имеют значения, никакие грядущие события, потому что, когда я рядом с тобой, в тебе всеми сплетениями эмоций, выше неба и мира, в котором столько боли и неосуществленных ожиданий. Когда мы рядом, само время замедляет свой бег!
Неистовый бег горной реки – это твои поцелуи вдоль шеи с особым жадным упоением в выемке, ласка не знающего пощады языка лишь затем, чтобы так неотвратимо устремиться вниз, затирая, излечивая губами отголосок боли от сжавшихся пальцев. Я податливей воска под губами непримиримого и неистребимого фантома. Во сне так легко открыть свою сущность и отпустить себя в свободный полет, к тем вершинам, которые никогда не были доступны в реальности! Выгибаться в его руках податливым, жаждущим ласк и прикосновений телом, считать каждый удар пульсирующего естества, ощутить изгиб рельефа пресса и грудных мышц – запомнить каждой клеткой, каждым вкусовым рецептором, потому как мало прикосновения лишенных свободы пальцев!
Сжатая пружина самых первобытных и безошибочных ощущений, открытых желаний неистовой близости и единения сжимается в тугой узел медленным, сладчайшим сжатием, зависшей реальностью за секунды до неумолимого давления, послушного раскрытия навстречу долгожданному вторжению. Мои города взлетят на воздух совсем скоро… Роковой прицел с промедлением, назови этот выстрел на поражение моим именем, пусть он никогда не получит широкой огласки, знать будем только мы вдвоем! Во сне я не боюсь запретов, я не боюсь даже поглощающего огня – впервые в жизни я знаю, что с ним делать!
Ты не будешь меня жалеть и играть в долгие прелюдии… Восторженный крик резкой боли в горячие губы, закрывшие мои властным поцелуем. Боль трансформируется в микроскопические разряды чистейшего удовольствия по сжавшимся стеночкам, напряженным внутренним мышцам с последующим толчком на полную длину, а мои бедра толкаются навстречу, уже не замечая стихающей боли, они хотят принять, поглотить до конца… Записать, запечатлеть, сохранить это непередаваемое ощущение. Ничему из этого больше никогда не уйти от моих мыслей. Это уже внутри, в каждом разряде пульса, в клетках бешено несущейся крови и нейронов, которым тоже передалось сейчас сумасшедшее удовольствие их обладательницы.
Это никуда не уйдет до тех пор, пока не остынет мое сердце, сейчас я верю в это, как никогда, это моя личная религия, мой неумолимый идол, мое установившееся мировоззрение! Как долго я буду искать эти отголоски в бездушных отражениях зеркал! Я все все еще боюсь их до безумия, но скоро перестану, как и находить твое отражение в любой беспощадной глянцевой поверхности. До этого далеко. Вечность и… пара шагов.
Боли нет. Есть только прошивающее насквозь гамма-излучение по имени эйфория. От каждого толчка, каждого соприкосновения тел. Неумолимая пружина сжимается до точки критической деформации, неотвратимо и быстро, понимаю только одно – сегодня я не хочу сдерживаться! Удар! В самый эпицентр сосредоточения удовольствия. Откат, легкий шум накатившей волны до новой атаки потрясающего своим великолепием прибоя. Сильнее… Глубже… До упора, до последнего финального сжатия…
Мой крик пронзает темные небеса нашей замкнутой реальности, тугие кольца пружины разрывают диктат сладкого сжатия, выстрел в зависшие временные петли, соединение параллельных вселенных с его именем на губах, в унисон с яркими вспышками огненных извержений, самой неоднозначной и желанной цепной реакции на свете… В унисон два голоса, два неистовых крика – оставим их биться о стены только нашего мира, который, кажется, можно сжать в ладони, но и в то же время не измерить ни одной системой измерения.
Не делай этого! Я тебя умоляю. Не делай шаг вперед! Не дай мне уничтожить тебя, когда все закончится!
О чем ты говоришь, какой шаг вперед?! Я хочу остаться с тобой. Зависнуть в критической точке сплетения двух реальностей, переплетая пальцы, как тогда, помнишь, впервые… Кого ты уничтожать собирался? Я уже уничтожена для всех, кроме тебя!
Ты позволила себе смотреть ему в глаза… Черт с ним, у тебя не было выбора! Просто оттолкни руку помощи. Тебя не от чего спасать! Просто поверь!
Мне не хочется говорить… Мне не хочется даже шевелиться. В таких снах мне всегда хочется уснуть на твоих руках и не возвращаться. Вспомню ли я твои слова, когда проснусь?
Пообещай.
Нет. Я не знаю, о чем ты просишь. Или ты… Боже мой…
Ледяной откат вырывает из цепких объятий приятной истомы. Нет! Ты же… не зовешь меня с собой? О чем ты просишь?! Ты хочешь забрать меня туда?! Чью руку помощи я должна оттолкнуть? Доктора – если у меня вдруг разорвется сердце? Спасателя – если я буду тонуть, не в состоянии выплыть? Случайного прохожего, который вцепится в мои плечи, чтобы не позволить шагнуть навстречу несущемуся на запредельной скорости автомобилю?!
Когда те, кто не с нами, приходят к тебе во снах и просят не просыпаться, это значит только одно!
Приступ забытой паники. Липкие щупальца, неразрывные лианы оплетают страхом сжавшееся сердце. НЕТ! Только не так! Вот почему я вижу эти сны… тебе мало. Ты решил забрать меня с собой!
Толкаю руками, резко, уверенно, понимая лишь одно – мне рано туда! Вижу проблеск отчаяния, боли, безысходности в твоих глазах… Заткнись! Ты все сказал! А меня ничему не научила ни жизнь, ни смерть…
ИСЧЕЗНИ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ! ИЗ МОИХ СНОВ! ИЗ МОЕГО СОЗНАНИЯ! Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!
Сноп яркого дневного света по глазам. Во сне я даже сдвинула светонепроницаемую повязку. Моргаю… Нет. Больше не плачу. Наверное, я становлюсь сильной после подобных снов-фантазий, снов-кошмаров, перемежающихся явью, когда вроде как совсем не спишь. Да чтоб тебя!
Быстрый взгляд на часы. Твою ж мать! Я еще к тому же чуть не проспала! Мало мне этих сновидений, этой боли, после которой я так натянуто улыбаюсь и делаю вид, что у меня все прекрасно, что я забыла и что я здорова… Тебе надо еще и разрушить мою реальность, поставить в ней все с ног на голову!
Программа утренних сборов сжимается до минимума. Душ. Никакого спорта, не успеваю! Выбор «макияж или завтрак» вообще не подлежит обсуждению, есть много вредно! Срываю с плечиков очередную версию little black dress, в спешке – наизнанку и, повинуясь примете, топчусь по ни в чем не повинному платью босыми ногами… Драка? В нашем варианте возиожна только ссора… Такси. У меня меньше десяти минут! Вот черт! Очередной чулок бежит под пальцами длинными стрелками, потеря двух минут, чтобы найти другой. Стайлером по непослушным волосам, сегодня никаких локонов, дождь, и нет времени – только выпрямление. Я собиралась с такой хаотичной резкостью, что офигел бы даже он, если б увидел! Плащ, едва не разрывая по швам, шнуровка высоких сапожек, шарф на обычный узел. Долбаный октябрь, аномальные холода! Служба такси атакует эсэмэками, сбрасываю звонок диспетчера – иду я, иду! И ты, Лекси, катись к черту! Очередной поступок твоего бойфренда обсудим после пар, мир не рухнет!..
Нет времени даже на заезд в «Макдональдс», чтобы купить кофе. Как я высижу эту пару? Еще и пробки! Кусаю пальцы, сдерживая желание послать разговорчивого таксиста, вздыхаю с облегчением, оказавшись на парковке академии… У меня ровно две минуты! Сумасшедший кросс по этажам в направлении нужной аудитории, влетаю в кабинет за тридцать секунд до появления Миранды Пристли – хвала историку, который ее задержал в коридоре.
– Мы думали, капец! – Элька встревожена, но и неприлично довольна, судя по всему, выходными с секси-Денисом. Лекси надула губки. Потом с ними разберусь. – Мы думали, все. Опоздаешь, и вся доброжелательность Пристли за три года вылетит в трубу…
– Как я выгляжу? – это единственное, что меня сейчас волнует. Киваю окружающим, выдавливая улыбку, не дождавшись ответа, втайне надеясь, что макияж не растекся.
– Как Моника Белуччи!
– Отлично. Все потом, после пар!
Мне нужно отвлечься. Все что угодно, только бы вычеркнуть из памяти сон, в котором он предпринял попытку забрать меня с собой. Это ненормально, я только сейчас, автоматически конспектируя лекцию, понимаю, что ни разу мне не стало легче. Ощущение, что заканчивается черная полоса и скоро произойдет что-то хорошее, похоронено под обрывками реалистичного сновидения. Ничего не изменится, страх не уйдет, ему так комфортно в железобетонном бункере моего сознания, что он ни за что его не покинет, пока не иссушит изнутри. Только тогда, возможно, пойдет искать себе новую жертву взамен выпитой до капли…
Сухая наука о методах инновационного ребрендинга проходит мимо, я очень удивлюсь потом, перечитав конспект. То, что я приняла за одышку от быстрого кросса по лестницам, на самом деле – нервная аритмия, паническая атака, непрекращающаяся тревога. Мне нужно в церковь… Точно. После пар, нет, даже раньше, во время получасовой перемены, можно отпроситься с полупары Скляренко, неизвестно, как долго я там пробуду. Мне никогда не было комфортно в церкви, это ощущение давления на плечи и поясницу не проходит… Я даже не знаю, к какой иконе идти со своей болью. Исповедоваться? Боже упаси… Нет у нас гуманной практики тайны исповеди в кабинке, как у католиков. Может, не стоит даже и пытаться? Может, проще отслужить черную мессу, чтобы навсегда прогнать его из мыслей? Если б еще я не была так уверена, что Дьявол ему не покровительствует…
Мне не удалось отвлечься на парах. Удалось только проснуться. Я вполуха слушала рассказ Эльки о шикарных выходных в компании Дениса, кивала на возмущения Лекси, которую преследует настойчивый МЧ из недалекого прошлого, не понимающий слова «нет», пила вторую чашку кофе за последние полчаса и с ужасом думала о том, что придется возвращаться в четыре стены пустой квартиры. Предлагать мне разнообразить досуг никто из девчонок не спешил – то ли из-за дождя и серого смога за окном, то ли у них были на то более романтические основания. Если день не задался с утра, он и закончиться не сможет ничем хорошим.
Очередной удар поджидал меня на крыльце кофейни – я все-таки уговорила подруг уделить мне минут сорок. Лекси, оценив мое состояние, все порывалась дозвониться маман и презентовать мне стоун-массаж в ее спа-салоне, но одной идти туда не хотелось. Пришлось перенести на завтра, с Лекси на соседнем массажном столике хоть поболтать можно будет. Мы уже прощались, когда я получила очередной пинок судьбы-садистки в виде молодого человека нашей супер-блондинки.
Конечно, как же я не вспомнила о нем при фразе «недалекое прошлое»! Ленка и понятие «однолюб» плохо сочетаются, но парней за последние полгода у нее было не так уж и много. Широкую спину Владимира я увидела сразу. Даже если б я его не узнала, догадалась бы по маске стервы на кукольном лице подруги.
Неуместные, совсем не нужные сейчас воспоминания! Все началось на этой гребаной вечеринке в его доме. Как я не хотела на нее тогда ехать, как я боролась с желанием попросить у него защиты от его же лучшего друга – это сейчас казалось глупостью, а тогда… Он же, по сути, единственный, кто мог меня от всего этого уберечь, если бы я не раздумывала, а прямо попросила… Я не знаю, о чем именно, да хоть о предоставлении койко-места на ночь – тогда бы никакой инсценировки аварии не было и в помине! Но, с другой стороны, я ведь даже не знала, какова его роль во всем этом, и была ли она вообще.
Я пытаюсь улыбнуться, когда наши глаза встречаются, но в тот же момент атакована, ударена, нокаутирована стрелами испепеляющей ненависти и ярости черного цвета. Он может напугать, и очень сильно – сочетание светлых волос и темно-карих глаз и без того вызывает дрожь, а когда такие люди злятся… Я очень хорошо помню, чем это заканчивается!
Он просто смотрит на меня, забыв напрочь про Лекси, а потом делает шаг навстречу… И я с ужасом осознаю разницу наших весовых категорий. Если б в его голове родился Димкин план мероприятий, я бы не сопротивлялась и не играла. Я бы сделала все, чтобы выжить и оставить его довольным – с ним мог бы показывать характер только безумец. Это счастье, что он оказался не похожим на своего лучшего друга!
Он сводит брови на переносице, глаза смотрят прямо, я такой прием видела в боксе при обмене взглядами двух противников. Хочется сделать шаг назад, но я, задержав дыхание, выпрямляю спину и выдерживаю атаку двух черных угольков. Кто ты такой, чтобы я тебя боялась, повторяю сама себе, не замечая, как сбивается дыхание и плывут перед глазами черты его лица. Наконец он решается заговорить, а я уже близка к обмороку.
– Черная Вдова собственной персоной, – кажется, вздрагиваю от ледяного презрения в его низком голосе. У Лекси вырывается протестующий вздох, а Эля, перестав что-то искать в телефоне, подходит ближе. Не из-за любопытства, мне кажется, что она готова защитить меня от любого, кто посмеет причинить боль после моего откровения о тех двух неделях. Ленка, на удивление быстро сообразив, становится между нами, закрыв собой два портала бьющего черного презрения.
– Или закрой рот, или повежливее с моей подругой. Ты меня понял?
– Понял, только разреши дать тебе совет, Лена, – осторожнее. Все, кто с ней трахались или дружили, имеют свойство заканчивать свой путь в сосновом гробу!
Я должна это проигнорировать, не обратить внимания – мне не нужен никакой скандал на пороге кафе и любопытные взгляды прохожих. Только его слова бьют наотмашь самыми хлесткими пощечинами из всех, что мне доставались. Не задумываясь о последствиях, отталкиваю Лекси – мне не страшно перед испепеляющим огнем его взгляда. Мне вообще в последнее время не страшно.
– Тварь ты перекачанная.
Я не планировала этого говорить. Мне забавно наблюдать, как дергается его ладонь. Он может свернуть мне шею одним таким ударом, если до этого дойдет, но я уверена, что нет, может, поэтому мне не страшно. Или я по тому же сценарию планирую убить одну боль другой. Пусть расплющит словами, хуже уже не будет точно. Еще один гвоздь в крышку гроба, только я поогрызаюсь, ты сильно плохо меня знаешь!
– Довыделывалась? – Я рассматриваю его пальцы, сжавшиеся в кулаки, ловлю себя на не вполне уместной мысли – реально ли выдержать подобный удар. – Ты вообще теряла в этой жизни лучшего друга? Ты знаешь, что это такое, когда не можешь быть с ним даже в день похорон? Да теряла ли ты когда-нибудь что-то, кроме… – ему трудно совладать с эмоциями. – Кроме совести и девственности?
Он в ярости, я все понимаю. Сдерживаю желание ухмыльнуться от такого сравнения, потому что его слова не веселят. Они избивают своим пугающим смыслом.
Теряла ли я кого-нибудь? Да, «мистер лучший друг», я потеряла человека, которого любила настолько сильно, что автоматически списала все его грехи, что стала получать удовольствие от вещей, которые бы у тебя вызвали моментальный спазм всех дыхательных путей. Я любила его до такой степени, что не испугалась высоты в попытке шагнуть следом за ним, не испугалась смерти, когда меня пришли убивать, потому что это была единственная возможность вновь быть рядом с ним. Что это, если не любовь: желание уснуть навсегда в его руках, отдаться этому безумию, переиграть все, пусть не в свою пользу, только бы он остался жив! Я дышала только им, только его присутствие, прикосновения и слова зажигали мой внутренний огонь, который даже до сих пор не погас – он тлеет, утихает, но его лишь сильнее раздувают впоследствии порывы неистового ветра. Никто никогда не взлетал так высоко, как я в его руках, никто не чувствовал себя настолько любимой, восхитительной и защищенной!
Ты спрашиваешь, что я потеряла, кроме девственности и совести?! У тебя реально повернулся язык спросить у меня такое?
Глаза застит серо-розовая пелена с размытыми вспышками. Я не замечаю, что иду прямо на него, оттеснив на несколько шагов назад, подумать только, гору мускулов и два метра роста негодования! Я больше не вижу его глаз, вернее, все еще смотрю в глянец черного лака, но не понимаю, что они выражают.
Теряла ли я?! Я?!
Не вполне соображаю, которая из девчонок опомнилась первой, кто из них так настойчиво пытается меня остановить, как и то, что я покинула защищенною навесом крыльцо, и мелкий дождь хлещет по щекам, по незащищенным волосам, которые вновь закудрявились от сырости. Я без зонтика, а будь он у меня, вообще бы забыла о том, для чего он нужен…
– Теряла ли я близких, Вова?
Я не повышаю голос. Он даже не дрожит. Я произнесла это в несвойственной мне тихой манере, наверное, никто, кроме нас двоих, этого не расслышал. Я даже не понимаю, что именно делаю. Мне есть, что ему сказать, но любые слова сейчас излишни, их будет нескончаемо много, и, возможно, они произведут нужный эффект, только я не хочу говорить.
Мне удалось оттеснить его к автостоянке у кафетерия, оставив группу поддержки и любопытную аудиторию под навесом. Никто не увидит того, что я сейчас сделаю. Слов ничтожно мало, чтобы пояснить…
Рывок рукава плаща вместе с тонким трикотажем платья до сгиба бицепса… Резко. Сильно. В одно движение…
Первые несколько секунд ничего не происходит. Он все так же жжет меня напалмом ненавистного презрения, не отпуская взгляда, пока не улавливает нелогичность действий, опускает взгляд на руку… на изгиб моего локтя. На рваную полосу рассеченной кожи багрового цвета, варварский шрам, локационное сосредоточение самой сильной боли… и самого неоднозначного чувства, запечатленного на моей коже ярким оттиском с едва заметными пересечениями швов. Я не шевелюсь, у него достаточно времени. Что я пытаюсь этим сказать? «Смотри, до чего меня довел твой друг»? Нет. Совсем не это. Смотри, тебе достаточно этого свидетельства всепоглощающей любви, которая была слишком великолепна для того, чтобы не оставить метку во имя собственного перерождения?! Мне жаль, что я не могу, подобно зарубкам на снайперском прикладе, исчертить всю свою руку свидетельствами взлетов и падений! Но я бы это сделала, не раздумывая, если бы эта жестокая метка смогла вернуть его, хотя бы на миг!
Капли дождя растекаются по обнаженной коже. Им не смыть моей боли от потери, о которой так жестоко сегодня напомнили. Когда я снова встречаю его взгляд, он уже иной. Но мне сейчас не до диагностики спектра эмоций. Недоумение? Растерянность? Может, раскаяние? Я ничего не хочу знать. Мне на него плевать, я ничего не собиралась ему доказывать. Если кому-то и хотела что-то напомнить… то только себе!
Проклятый дождь. Он не похож на летний, он по-осеннему холодный… Наверное, это мой рок, в слезах и под дождем… Уже который раз.
Девчонки что-то кричат вслед… голос Лекси, на повышенных тонах, но обращается она не ко мне… Ощущение как минимум трех чужих взглядов в спину. Как же это знакомо, забыть бы, стереть из памяти, вытравить, исправить, переписать… Почему нет такой возможности? Меня никто не догоняет. Я просто иду, не разбирая дороги. Пустынный парк – дождь всех разогнал по укрытиям. Тем лучше, я уже не понимаю, где слезы, а где дождь. Мои слезы с недавних пор больше не теплые, они пронзают холодом…
Мне не поможет ни церковь, ни храм Сатаны. Меня не излечить. Только принять, впустить в себя… Может, там, в покое, эта боль получит шанс уснуть навсегда…
Мокрая скамья… Опускаюсь, натянув плащ. Я смертельно устала. Я хочу к тебе на ручки. Просто прижаться и закрыть глаза, и вовсе не потому, что отказываюсь принимать дальнейшее. Даже если ты начнешь наматывать тяжелые цепи вокруг всех моих конечностей, это будет самой желанной лаской на свете. Даже если твоя ладонь накроет мои глаза, я буду тебе благодарна за этот спасительный мрак. Я очень устала быть без тебя…
Слезы катятся по моим щекам, смывая макияж. Знала бы, насладилась кофе вместо извращений с кистью и лайнером. Возможно, я заболею… пусть. Это же такой шанс для тебя. Забрать меня с собой, когда я буду заперта в стенах квартиры, в собственной постели. Сдерживая отчаянный всхлип, понимаю, что я должна перед этим успеть сделать что-то еще, попросить тебя там, где ты меня услышишь…
Пальцы не слушаются, с трудом находят визитку в недрах сумки… Потом пять минут на поиски телефона… Я набираю полные легкие сырого промозглого воздуха, перед тем как нажать кнопку вызова.
– Юля? – я не ожидала, что он ответит так скоро. Тем лучше. – Что-то случилось?
Конечно, ему трудно поверить, что я решилась, наверняка думал, что мне продали в супермаркете просроченное молоко или отказались обслуживать в салоне красоты.
– Валерий Дмитриевич, я хочу поехать с вами… на его могилу.
Он даже не удивлен, словно умеет предвидеть мои действия наперед. Я ошиблась…
– Конечно, Юля. Я очень рад, что ты позвонила. Когда у тебя заканчиваются пары?
– Уже.
– Я отправляю к тебе Сергея, ты его видела. – О, конечно, я помню этот «энимал плэнет» в собственной квартире. – Десять минут, никуда не уходи. Я буду ждать тебя на месте.
Вот и все. Скоро я буду так близко к тебе…
Почувствуй… Скажи, что я прощена и все еще любима. Ты мой кислород, ты мой глоток воды, мой ад и рай в одном флаконе… Только ты! Жди. Совсем уже скоро…
Дождь неумолим, а я промокла до нитки. Он безжалостно бьет по черному граниту надгробия, на котором замерли пятнами красной крови две гвоздики. Почему их должно быть четное число? Не надо искать в этом никакого подтекста, все просто. Ты и я. Они так красиво и органично вписались в эту тьму, легли крест-накрест на плоскости бездушного камня, капли дождя рассыпаются осколками бриллиантов по бархатным лепесткам. Дождь сейчас растерян. Он по инерции стекает мне за воротник плаща по промокшим волосам – я отказалась от зонта, а Лавров вместе с телохранителем оставили меня одну у могильной плиты. Может, оттуда проще целиться? Полчаса назад мне было все равно. Разве это не романтично – лишиться жизни именно тут, где открывается портал к нему, самому дорогому человеку?
Нет, конечно, это все игры моего больного воображения. Я смотрю, как разбиваются бездушные капли небесных слез. Я могу видеть только это. Даже не фотографию, на которой ты улыбаешься в камеру, небрежно облокотившись на капот дорогого автомобиля. Она на какой-то миг словно ожила… Человек на этой фотографии жив. Теперь я в этом уверена. Как и в том, что капли дождя бьют по пустому надгробию.
Валерий Лавров останавливается за моей спиной. А он был не далек от истины, когда просил меня не плясать на могиле своего сына. Потому что мне хочется!
Я думала, упаду на мокрый асфальт, обнимая бездушный камень. Я считала, залью его слезами, сбивая в кровь кулачки, проклиная все высшие силы, что отобрали тебя. Максимум, в моем представлении, я должна была рыдать на плече у несостоявшегося родича, взахлеб рассказывая, как мне жаль. Может, я просто отказываюсь верить в то, что ты мертв? Нет, черт возьми. Я счастлива в это поверить, ты сильно мучаешь меня для того, чтобы я пришла к такому желанию!
– Сколько ему на этой фотографии? – Не поворачиваюсь, смотрю на гвоздики. Мне кажется, они шевелятся, хотя еще немного – и они пустятся в пляс прямо на надгробии, компенсируя то, что не сделала я.
– Двадцать пять. – Я скорее чувствую, что Лавров улыбается. – Представляешь, я отменил все дела на работе, чтобы провести с ним этот день рождения. Даже Ларису уговорил отменить свое присутствие на светском рауте. И что ты думаешь? Он остался? Новый автомобиль требовал немедленного тест-драйва. Мы его увидели только утром следующего дня.
Я поворачиваюсь, не успев сообразить, что именно так смутило меня в интонации голоса… В нем нет надрыва. Нет боли и сожаления, свойственных воспоминанию. Улыбка. Гордость. Тепло. Но не боль и не вселенская грусть! Несколько замерших во времени секунд, кажется, даже капли дождя зависают, замедлив свое падение. Меня охраняет от них купол черного зонта, но даже этот купол сумеречной тени не в состоянии скрыть метаморфозы в поведении стоящего рядом мужчины. Он не успевает опомниться, заметив, как пристально я за ним наблюдаю, и спешит надеть маску почти пришедшего в себя от горя примерного отца. Поздно. Мне многое становится понятным.
– Ты в порядке, Юля? – сухой официальный тон. А я на пределе, и мне хочется рассмеяться. Неужели он думает, что я ничего не чувствую? Это не могила! Это театральная декорация!
– Зачем вы врете? – я устала, промокла до нитки, и не вполне понимаю, чего хочу больше – прекратить этот фарс или убедить саму себя в том, что никто не погиб. Я бы это ощутила! Тебя нет рядом. Мне кажется, я ощутила даже твою насмешливую улыбку, так зеркально похожую на ту, которой улыбался твой отец. Кого вы оба пытаетесь обмануть, или ты забыл, что мы проросли друг в друга невидимыми цепями-креплениями, у нас в руках – бесценный дар считывать сердцебиение друг друга, поток мыслей и переживаний, до самого последнего жеста и неосознанного движения? Эта новоприобретенная суперспособность пришла ко мне с ответной любовью к тебе. Разве могла она родиться при ином раскладе, если бы я не прочувствовала тебя до мельчайшей клеточки, до самого неуловимого обрывка мысли, до всей глубины твоей одержимости с привкусом боли?
– Что ты хочешь мне сказать? – в голосе Лаврова стынет равнодушие.
– Там же нет никого! – обличающий жест в сторону надгробия. – Вы договорились меня свести с ума! Я говорю вам, хватит! Я все осознала!
– Ты устала, Юля. Тебе нужно выпить. Я не виню тебя, это тяжело. – Он пытается обнять меня за плечи, я с трудом сдерживаю желание вырваться. Просто понимаю, насколько это будет неуместно, хотя бы из уважения к тем, кто действительно погиб и лежит в сырой земле за соседними ограждениями. Сравнительный анализ работает против утверждений Лаврова и в мою пользу. Над иными памятниками и крестами словно зависла неразрывная тяжелая тень, переплетение боли, неотвратимости, слез близких людей, от них даже веет холодом, но здесь… Тут не то что нет обрывков сверхъестественного тумана, здесь легко и… пусто. Мои каблуки вдавливаются в утрамбованный грунт, под которым такая же пустота. Это высший дар провидения, и ему меня не обмануть!
– Сергей, мы едем в «Урарту», позвони и потребуй организовать мой стол…
– Я хочу домой!
Он смотрит на меня долгим, тяжелым взглядом… кажется, тысячи полярностей сменяют свое значение с отрицательного на положительное. Мы стали несколько ближе. «Барби» меня еще ни разу не обозвали за сегодня. Я ловлю эти магнитные завихрения в глубине его глаз, пытаясь ухватиться за иллюзорную нитку… Пожалуйста, скажи… да обмани меня, в конце концов!
Тьма расступается. Вот сейчас я услышу то, что изменит мою жизнь и повернет неправильный мир в обратную сторону! Вот сейчас, вместе с последним откатом в глубине светло-ореховой радужки, имя которой решительность, и…
– Тебе нужно выпить и прийти в себя! Ты промокла до нитки. И я не знал, что это окажется так тяжело. Прости меня.
Момент упущен. Я почти вырываю из его рук фляжку, и коньяк обжигает горло.
– Не надо ресторана, честно, – обхватываю свои плечи, холодно. Виной тому не погода и не промокшая одежда. Холод от такого отношения. – Просто отвезите меня домой. Да и не при параде я для ресторана.
– Там никого не будет, кроме нас. Тебе надо успокоиться!
– Мне надо выпить противовирусного и горячего чая! – отрезаю я. Да уж, теперь я понимаю, что тебе во многом было плевать на сына. Как ты мне еще ключи от новой машинки не вручил в качестве профилактики от гриппа. Он смотрит на меня долго, словно испытывает. Затем кивает.
