Текст книги "Вознесение черной орхидеи (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)
Оглавление
Пролог
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Эпилог
Пролог
Может то, что произошло со мной в один из вечеров этого холодного лета, стало началом пути, абстрактным отрезком с грифом "пункт А", из которого неминуемо начался непохожий на другие путь по извилистому маршруту чужих игр, бескомпромиссных интересов, безапелляционных ставок. И может, именно тогда ты, привыкший держать жизнь за шею одной ладонью в кожаной перчатке именно так: сокращая, минимизируя любой контакт с собой настоящим, спрятав эмоции и человеческие слабости так глубоко, что уже лет десять, если не больше, не нужны были железобетонные стены вокруг, – просто на миг остановился, ослабив захват на яремной вене беспринципного фатума. Не вздыхая от сожаления, не рисуя на аристократическом лице абрис проникновенной растерянности и, как всегда, никому не поясняя своих поступков и решений.
Но, как и прежде, виной тому была вовсе не мания величия, возведенная на шатких опорах, а бесценный опыт и сталь несгибаемой, бескомпромиссной воли.
А может, все не так?
Может, ты счастлив и доволен жизнью, идешь по ней с триумфом победителя, и аналог твоего имени звучит почти как Абсолют – потому что ты уверен. Уверен в завтрашнем дне, уверен в немногих, но проверенных временем и внутренним осциллографом людях, которым выпал редкий шанс примкнуть к свету избранных.
Доволен каждой плоскостью уникального бытия под названием Жизнь.
А она не всегда была к тебе благосклонна. Как и ко всем остальным в свое время, кто плыл по течению и не хватал звезд с неба, смирившись с ее бурным водоворотом. Кого-то безжалостно перемололи ее жернова – да, бывает, не хватило опыта, воли и мудрости, а может, просто не повезло. Кто-то поднял руки вверх – ради бога, я сдаюсь, управляй мною, ломай меня полностью, как в популярном ролике с YouTube. Кто-то боролся наравне с тобой, падал, ломая конечности, но все же упрямо вставал. Увы, таких было меньшинство, но ты попал в их число вовсе не по воле рока, тебе было плевать на фальшивую улыбку коррумпированной Фортуны. Ты просто на заре становления личности понял, что не будешь мириться с существующим положением вещей.
Не такой, как остальные. Вряд ли, устанавливая в статусы соцсетей фразы а-ля «слишком сильный, чтобы жить, слишком редкий, чтобы сдохнуть», наивные подростки, среди которых был и твой сын, понимали всю глубину этого заключения. Жизнь пыталась перетереть тебя в своей неумолимой круговерти. Борьба за место под солнцем никогда не была легкой, но ты и тут плыл против течения, ломая эти барьеры не кулаками (было, не будем лгать, молодость!), а преимущественно усилием мысли. Дипломатией – самым разрушительным оружием. Уникальным подходом – по праву сильнейшего, который большинству недоступен и поныне. Тот самый случай, когда говорят: для этого надо быть мной. Было сложно, были острые края, но ты победил? Ты сам никогда так не скажешь. Люди, подобные тебе, никогда не говорят об этом. Не важно, как. Не важно, какими методами удалось достичь этой вершины. Ты не ставил цели править миром, ты просто решил не выживать, а жить. Фортуна любит смельчаков? Пусть любит дальше, ты никогда не заключал с ней подобных сделок. Сам себе фатум, переформатированный в комфортную матрицу волевой сущности – и в этом только твоя заслуга. Со своими слабостями (зачеркнуть). Какие слабости? У тебя их нет уже очень долго. Непробиваемая аура подчиняющей социум харизмы, почти врожденное защитное поле, и то, что другие зовут слабостью – это твое уникальное нарушение внешних правил и абсолютное право быть таким, как ты есть. Потому что ты прав во всем, и это не эгоистическое заявление баловня судьбы, это неоспоримый факт, основанный на прочнейшем фундаменте.
...Он никогда не считал нужным скрывать свою сущность. Зачем? Жизнь только его и она не обязана быть похожей на сотню евро, чтобы все ею восхищались.
Что он испытал тогда, он и сам не мог понять. Кроме сиюминутной усталости (снова шаблон!), веселого любопытства (а что, диких котят не истребили?) и кратковременного удивления (ученик, ты хоть знаешь, что с ней делать, и зачем привел сюда?). Что стало точкой отсчета для появления чего-то нового, отчасти забытого и мало прочувствованного, того, что вроде бы как поддавалось логическому объяснению, и в то же время стало одним из сложных ребусов, который впервые не хотелось разгадывать?
При малейшем желании у него не возникало недостатка в подобных ей. И каждый раз такие отношения ложились прогнозируемым оттиском на матрицу старой, как мир, программы. Это был равноценный обмен. Неугасающая в расцвете молодости красота в обмен на материальную составляющую. Жаждущий новых горизонтов неискушенный нрав на запредельную грань чувственного восторга. Он никогда не позволял себе презирать ни одну из них за меркантильность. Принцип сообщающихся сосудов, нерушимый энергообмен в замкнутой сфере уникального бытия. Его сердце не было зажато в тиски титановых сплавов, холодный цинизм опыта и силы воли не мог управлять им по собственному усмотрению, потому как человек, подобный ему, просто не позволил бы этим проявлениям слабости (кто сказал, что именно в этом сила?) взять над собой верх. Может, ранее не сошлись в идеальной теореме те самые элементы, которые обещали в скором времени запустить ток самой древней и неоднозначной реакции на земле?..
Его не тронула ее напуганная уязвимость, его не позабавила ее попытка противостояния в мелочах, может, слегка только заставила улыбнуться, отнюдь не губами. Не прошиб разрядом первобытного желания дерзкий взгляд Джекки Кеннеди и Меган Фокс в одном флаконе, все игры напоказ считывались и нейтрализовывались ментальным биополем еще до их проявления. Он бы, пожалуй, даже оценил изысканный вкус того, чьим Наставником согласился стать... Если бы неправильность, нелогичность и тревожность происходящего не заронила семена сомнения глубоко внутри.
Все изначально было неправильно. Девочка была чужой. Случайной жертвой на скором празднике жатвы. Бездна еще не горела под ее острыми высокими шпильками модельных лодочек, девочка еще не открыла портал одержимому хаосу своими тонкими пальчиками, зарождающаяся сущность женщины, из-за которой ранее начинались войны, не осознавала всего потенциала своего обволакивающего нечаянного обаяния. Того самого, что уже отравило ненамеренно ранящими стрелами активатор чужой одержимости. Это как нельзя лучше подтвердил разговор о преломлении канонов замкнутого мира при закрытых дверях.
Первая фаза: его ученик уже эротически инфицирован. Вакцины нет, кроме как нейтрализовать носителя сладкого вируса, если инъекции здравого рассудка и реверсивной психологии больше не помогают. Этот этап остался далеко позади, для принятия протянутой руки на тот момент было поздно.
До сих пор непонятно, каким из внутренних сканеров ему удалось ощутить неотвратимую угрозу, нависшую над головой по сути чужой для него девчонки. Может, он на первых порах пытался оградить от ряда потенциальных безумных поступков того, кого подспудно готовил в будущие правопреемники? Власть всегда развращает в кратчайшие сроки, а его ученик, не раздумывая, шел по самому простому пути в достижении своих целей, переступая через стены при необходимости. Это неумолимо вело к плачевному исходу, даже если пока ничто этого не предвещало.
Чем руководствовался он сам, когда принял решение присмотреться к этой девчонке и узнать о ней как можно больше? Нет, никаких досье с отпечатками пальцев, генеалогических программ и анонимного анкетирования. При желании все это не составило бы труда, просто единственно верный для объективной оценки путь постижения состоял в отстраненном наблюдении. Один вечер из жизни случайной, волевой, сильной личности, которую совсем скоро придавит гранитным прессом катка вырвавшейся на волю темной одержимости того, на кого он совсем недавно готов был сделать окончательную ставку.
Она так отчаянно хотела казаться взрослой и независимой, хотя ему хватило одного лишь взгляда, чтобы понять, что детские годы вряд ли были у нее самым радужным периодом. Эта девочка выгрызала зубами право быть не похожей на других, пыталась противостоять сокрушающим жизненным ударам и давно уже полагалась только на себя. Она могла бы добиться очень многого в одиночку, если бы не ломающие обстоятельства. Он не мог этого знать тогда. Один вечер наблюдения за потенциальной femme fatale, которая даже понятия не имела, каких демонов выпустила из клетки одним своим испытывающим взглядом. Он сам просчитал этот взгляд почти с умиленной улыбкой. А вот Дмитрий не смог. Попался сразу, наивно полагая, что сам будет контролировать ситуацию...
А ведь этой девочке в интуиции и осторожности не откажешь, подумал Александр, когда она смело вышла из такси, навстречу слепящим фарам его черной Audi. Бесстрашная, злая, возмущенная – никто, кроме него, не разглядел бы в ней внутренней сжавшейся уязвимости. Тогда стало понятно многое. Слияние двух деструктивных элементов не приведет ни к чему хорошему. Тогда он решил, что проще защитить своего ученика и будущего последователя, и ее безопасность будет гарантирована автоматически. И впервые он не понял сразу, какую ошибку совершает. Идеально выточенной игре по правилам могло противостоять лишь абсолютное нарушение всех логично прописанных правил. Может, просто впервые не хотелось в это верить? Ошибаются многие, а он не бог, у него недостаточно рычагов влияния на чужие сущности. Не предпринял решительных мер даже тогда, когда осознал, что чувства его ученика миновали промежуточный отрезок между повышенным интересом и темной одержимостью. Понадеялся на чужую рассудительность? На свой авторитет? На нерушимые рамки цивилизованного общества?
Она была единственной, кто при всей своей сногсшибательной внешности и ауре сексуального излучения вызвала в нем совсем иные эмоции. Защитить. Обезопасить. Не гасить этот огонь свободолюбивой невесомости в больших глазах точно такого же оттенка, как и у него самого. Он долго не мог себе простить, что осознал это только потом, когда адские колеса неравного противостояния завертелись, затягивая девочку в омуты чужих игр бесконтрольной власти, выстоять в которых у нее не было шансов. Потому что он в свое время сам передал ученику подобные разрушающие знания. Он так давно хотел задать ему этот вопрос, на который в силу сложившихся обстоятельств не мог и не хотел получить ответа.
Известно ли тебе, ученик Мастера, во что ты ее превратил жаждой своего одержимого эгоизма? Знал ли ты, как пугает ее темнота, как ослепляют бездушные зеркала, стекла отражающих витрин, экран мобильного телефона – она начала завидовать тем, кто не боится селфи, – вместе с чувством вины? И мог ли ты хотя бы предположить, что нет иной вакцины, более щадящего антидота от агонии сломанной сущности, чем обратный отсчет, безжалостная шоковая терапия под названием «пройти по шагам эти дни?» Ты с самого начала знал, что ей уже не выбраться из Тьмы. И, наверное, как ни цинично это признавать, твоя смерть стала самым логичным и желанным исходом в этой жестокой игре.
Я все сделаю для того, чтобы исправить эту ошибку. Не твою, нет. В этом гораздо больше моей вины, чем может показаться изначально. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она вновь обрела ту самую жизнь, которой ты ее лишил одним щелчком пальцев, идя на поводу своей непростительной одержимости...
Глава 1
Несколько глупых ошибок – и я за них расплачусь.
Цепочка неверных шагов: короткий-короткий-длинный.
Ищи, пока время есть, пока я здесь пью и лечусь,
психически крепкого ангела, с горящим мечом, за спину.
*******
пока ты там спишь и лечишься, я гляну через плечо.
Внутри давно догорело – шипит, истекает дымом.
Ему хуже всех, он помнит, как мы заглотили крючок,
а мне проще всех – я помню, что да, мы бывали счастливыми.
Несколько тонких намеков – как хочешь, а я отмолчусь.
Пока еще смысл есть, пока еще нет вакцины.
Найди, пока время есть, пока я здесь пью и лечусь,
психически крепкого ангела, с горящим мечом за спину.
©В Засаде
Юля
Ад, или лучше бы ты не просыпалась никогда. Преисподняя, или лучше бы ты осталась там тогда и сгорела бы вместе с ним /вместо него. Кошмар, или сама жизнь решила наказать тебя за то, что пыталась врать самой себе все это время.
Все остальное не существенно. Ничего не было существенным... Больше ничего.
Тебе было больно? Дура, что ты знала о настоящей боли?! Именно настоящей, той, что вспарывает кожу, дробит кости, сгущает кровь термической обработкой, и никаким ласковым поглаживанием ее уже не снять, потому как просто некому? От такой боли не бежит по телу извращенно-сладкий ток эйфорического адреналина, синтезированный наркотик внутреннего противоречия; вопль "нет, прошу, остановись!" не щекочет голосовые связки шелковыми кистями недопустимо ошеломительного в своем экстазе вожделения, зрачки расширяются не от того, что ты хочешь усилить абсолют такой родной уже Тьмы. От такой агонии душу прошивает сталью тысячи раскаленных кинжалов, и в крови рождается боль, которая больше не приправлена ничем. Оглушающий вопль рвет связки, бьется о непроницаемый купол и растворяется в сером мраке неуслышанным – в распахнутые глаза, в немой надежде увидеть родной, ваш на двоих сладкий ад, впиваются миллионы стекловолоконных иголок беспощадным напоминанием о том, что нечего и некого искать во тьме. Ты одна. С догорающим пеплом вместо сердца, которое, словно в насмешку, продолжает биться. Ему нельзя отключаться, оно занято. Оно разгоняет боль по венам.
Разве помогут седативные пилюли, транквилизаторы, тонны снотворного в эти самые вены? Они призваны размыть твою действительность, приглушить окрас черного отчаяния, отключить отсеки памяти, размыть эту картину, но и им не под силу справиться с этой задачей. Они не смогли держать долгую оборону. Все, что у них получилось – не дать тебе поехать крышей под куполом медицинского автомобиля, наблюдая серый рассвет нового дня и не понять всей сути произнесенных слов. Безапелляционная, но временная, увы, подмена сознания.
Его нет. Как и нет ошибки. Нет – запрещенное слово. Тебя почти отучили его произносить, помнишь? Есть только "да", с прочувствованным придыханием, тем самым, что зажигает фейерверки внутри, пока ты неосознанно противишься этим словам. Такие не погибают. Они и смерть, при необходимости, могут поставить на колени рядом с тобой как равную и недостойную одновременно, потому что право оставаться королевой, даже на коленях, всегда оставалось за тобой...
Доктор говорит, что не может колоть мне сильные транквилизаторы, по крайней мере сейчас, они вступают в антогонизм с антибиотиками и другими препаратами, которые мне колют, чтобы не допустить пневмонии, дождь все-таки добил ослабленный организм. Я тупо улыбаюсь, концентрируюсь на этих заумных медицинских терминах, потому что они отвлекают от убивающих воспоминаний, мне даже порой кажется, что тетя – небожитель в белом халате. А может, я просто никогда не лежала в люкс-палате крутого медучреждения ( убивает контраст с районной поликлиникой). Я заболела по всем статьям...
Она говорит о том, что организм не борется, потому что нет стимула. Я не знаю, что ей там экзотического наплели, но она повторяет, что мне очень повезло, что я ушла с вечеринки, где потом взорвался трансформатор или что-то вроде того. У нас была вечеринка? Ты правда повелась на эту чушь? Тем, кто остался, не повезло, а я вот родилась в рубашке...
В белой... Кадры той ночи осколками в распахнутое сознание. Ее у меня забрали. Как я не хотела ее отдавать! Как куталась, стягивая на груди, промокший хлопок мужской D&G, не замечая пробирающего до костей утреннего холода, как цеплялась за эту бездушную иллюзию в попытке дотянуться через нее ментальными тросами до того, кто к тому времени вот уже как пару часов покинул мир живых. Да б..дь, как такое может быть? Это невозможно.
Я же не переставала ощущать нашу неправильную, пугающую гребаную связь даже тогда! Поэтому с раздражением отмахнулась от этого «не-помню-где-видела», на тот момент он не вызывал во мне ничего, кроме раздражения. Но эту рубашку отняли. И начался ад длиной в бесконечность...
До меня дошло не сразу тогда. Кажется, между оглашением факта и его осознанием прошло семь часов глубокого сна. А потом настиг этот кошмар понимания, навсегда разделивший мою жизнь на «до» и «после»...
Вроде как это произошло в больничной палате. И это то, чего я не желала и никогда не пожелаю ни одному врагу. Имя этому кошмару – осознание. Милостивый шок щадил меня немногим больше суток, перед тем как атаковать психику, решившую, что опасность миновала. Кто и на каком основании дал ей право принимать такие решения? Так или иначе, я просто открыла глаза. Проклятый дождь не закончился, насиловал темные стекла палаты, роспись потоков воды неотвратимо замкнула сознание ужасающим дежавю, воспроизвела кинохронику событий с неумолимой детальной точностью. Я пыталась уцепиться за иллюзорные осколки, видит бог, пыталась! И потом тоже!
«Я не слышала выстрела!» – «А ты знаешь, что есть пистолеты с глушителями? А ты уверена, что с такого расстояния могла его расслышать?»
«Я не видела его тела!» – «А ты уверена, что тебе бы стали его показывать?!
«Взрыв мог быть и в другом крыле дома!» – А кто тебе сказал, что егоне могло завалить обломками?
«Я чувствую нашу связь! До сих пор! Как тогда, с глазу на глаз, плечом к плечу!» – «Знаешь, говорят разное. Что они часто приходят с того света. Или то, что после смерти душа несколько суток мечется в земной энергосфере, не в состоянии поверить, что лишилась телесной оболочки...»
«Вадим обещал, что никто не погибнет!» – «А Интерпол его ищет почему? Тоже пообещал, а потом передумал жениться? Тебе ясно дали понять, кто он такой и какую угрозу представляет для общества!»
Рушились шаткие опоры, резали сжимающие их ладони, таранили беззащитное сознание неумолимой раскадровкой реальности... Сначала я рыдала. Слезы очищают. Этому он тоже меня научил. Поначалу – закусив губами край подушки, как тогда, после ломки бездушными зеркалами, гася надрывный вопль в силиконовый наполнитель, разрывая зубами наволочку, до тех пор, пока не прибегала чуткая и неизменно вежливая медицинская сестра, чтобы поставить укол с транквилизатором. У нее была манера что-то ласково приговаривать, рассказывать мне, что за окном по-прежнему лето, и будет очень скоро светить жаркое южное солнце, стоит только прекратиться затяжному дождю. Зачем-то рассказывала, что у них в учреждении имеется бассейн с имитацией морских волн, спа-салон и солярий, что обязательно отведет туда, когда мне станет хоть немного легче. Один раз я, глотая горькие слезы, попыталась с ней заговорить. Узнать, что известно о той роковой ночи, услышать, что, возможно, меня сюда привезли не одну... Тогда я видела в ее глазах растерянность, непонимание и сочувствие одновременно – черт его знает, что именно было ей известно о ситуации в целом. Легче не становилось, к тому же обострившееся ОРЗ поставило крест на сильных успокоительных.
Психиатр носил гордое звание "психоаналитик". В его просторном кабинете было светло и уютно, но и там мои кошмары не желали уходить в небытие. Хотя он старался. Я бы даже сказала, нашел ко мне подход, но, поправочка – ко мне прежней. Той, которая залилась бы румянцем тщеславия от изысканных, неизбитых комплиментов, начала бы перед каждым сеансом подкрашивать ресницы и отвечать на ненавязчивый флирт в разумных пределах. Он все понимал, и на третьей встрече даже сумел разговорить – поразительно, как я не сорвалась в истерику, рассказывая о начальном этапе становления своих отношений с тем, кого больше не было в живых.
– Вы можете стереть мне память? – спросила я однажды, почти поверив его мелодичному голосу и практически позволив убедить себя в том, что в произошедшем не было моей вины ни на йоту. – Я же знаю, есть методики гипноза. Помогите!
– Я помогу вам только тем, что в моих силах. С вашими тревогами и страхами вы справитесь сами, я только укажу верный путь, – уверенно заявил этот доктор Фрейд, и больше к этому вопросу мы не возвращались.
Психотерапия – большой замкнутый круг. Если я покидала его кабинет спокойная и почти уверенная в том, что смогу преодолеть своих демонов, то к ночи снова начинался ад. Всегда по протоптанному маршруту всех его кругов. Если бы я отбросила свою гордость сразу! Если бы у меня хватило мозгов его не злить! Если бы я раньше разобралась со своими чувствами! Эти гребаные ЕСЛИ выкачивали последние силы. Я рыдала в голос, не замечая суетливых рывков медицинского персонала, просила бога и всех святых чертей повторить все снова – стирающие кожу оковы, тяжелые цепи, пронизывающее избиение словами и бездушные зеркальные отражения, лишь бы избавиться от мук совести и вины за свою фатальную недальновидность. Что я тогда знала о боли? Да ничего. Я думала, это истекает кровавыми слезами сущность? Да толку врать себе, в этом было куда больше удовольствия, чем боли! И прежде всего – благодаря тому, что было кому меня ловить!
Это больно? Да нет. Не придумали такого слова, чтобы описать эту медленно убивающую экзекуцию, выжигающую истинным напалмом все живое. Я раньше сравнивала свои рефлексии с десятибалльными землетрясениями или взрывами тысячи Хиросим? Да мне прилив набежавшей волны, ударившей в лицо, казался началом ада на земле! Если бы можно было вернуться, отмотать время назад, познав сегодняшнюю боль, я бы смаковала эти пародии на страдание с неспешностью избалованного гурмана, не отрицая примесь эйфории. Сейчас же я была одна. Один на один со страданием, которое грозило стереть меня своими безжалостными винтами. Не подобрали определения для этой пытки, вскрывающей барьеры эмоционального эпидермиса, наматывающей обнаженные нервы, которые впоследствии тянули, словно нитки. Закручивали в безжалостную временно-пространственную спираль с замкнувшими кадрами из прошлого, которое я больше не хотела ни слышать, ни видеть, ни вспоминать. Только это самое канувшее в Лету не было со мной солидарно. Подсознание – не изученная толком сфера, со слов того же психоаналитика, и некоторые моменты были заблокированы памятью только для того, чтобы сейчас прожигать мою истерзанную сущность неумолимым лазером.
Сперва мне казалось, что это сны. Отражение действительности или же побег в спасительную долину забвения.
Темнота застывшей на пике полуночи, ласковая паутина тончайшего ментального отражения, которая снимала сон, словно рукой, – и я, осторожная и все еще испуганная, лишь слегка приоткрывала глаза, чтобы увидеть то, что было не предназначено для просмотра. Его взгляд проникал теплыми кофейными бликами внутрь спящей уязвимости, и значение этого взгляда можно было расценить как раскаяние и сожаление. Это было настолько вразрез с предшествующими событиями, что я непроизвольно вздрагивала и засыпала снова, получив неоспоримый телепатический приказ забыть и не вспоминать...
Острые лучи обманчиво-ласковых звезд прожигают ледяным огнем, стоит к ним приблизиться, но это не в состоянии меня остановить – у меня крепкие крылья с тугоплавким каркасом ошеломительной поддержки. Эти лучи проникают до основания слов, а может, чужих мыслей – в сабспейсе не действуют земные законы.
"Я рядом, и со мной ты никогда не разобьешься!"...
Ледяная ладонь беспощадных тисков психологической асфиксии, взбесившийся калейдоскоп черно-песочной плиточной мозаики, разорвавшие этот шахматный узор цветовые вспышки, ошеломляющий удар черного отчаяния, но больше не моего, за гранью перевернувшегося сознания...
«Не смей! Да как ты не поняла за все это время, что я не буду жить без тебя?!»...
Пока он был жив, чертоги этих воспоминаний, изначально не предназначенных для меня, были закрыты на кодовый замок, который открывался только оттиском пальца собственника-единоличника. Я содрала кожу живьем этим роковым отрицанием самой себя и своих стремлений, приложила оттиск эпидермиса к равнодушному сканеру и таким образом выпустила на свет ее. Свою боль. Свой ад.
Этап первый – его больше нет.
Этап второй – я сама его убила. В этом только моя вина.
...Я плачу вторые сутки. Давно закончился гребаный дождь, и от солнечно-лунных бликов на бездушном кафеле палаты мне хочется разбить лоб об эти самые лучи. Так не должно быть! Почему солнце снова светит, почему дождь дезертировал, устав рыдать вместе со мной? Почему жизнь идет своим чередом, тогда как...
Для него больше нет солнечного света. Полнолунию никогда больше не сжигать его кровь в омуте одержимого и такого желанного для меня безумия. Я вообще не знаю, есть ли там хоть какой-либо свет! Такие не попадают в рай. Я, прежняя, сказала бы, что в аду ему будет комфортнее, но сейчас даже намек на подобные мысли выбивает оглушительные рыдания, которые не гасит ни один транквилизатор! Зря меня пытается успокоить медсестричка, затем сама докторша, чуткая и отзывчивая женщина неопределенного возраста. С ней уютнее и легче, и я наверняка оставляю гематомы на ее плечах в попытке выпросить дозу обнадеживающей информации. Обмани! Скажи, что никто не погиб! Соври же!
Я так и не могла понять, почему мне не соврал тот, другой, особенно в контексте последующих событий. Резать по-живому? Не дать погрузиться в омут спасительной, но роковой апатии? Пока ты горишь, пусть даже такими страшными эмоциями, которые разъедают кислотой сознание, ты жива. Только я не могла понять, как мне жить дальше... И есть ли вообще в этом смысл.
Это сделала я и только я. Недальновидным эгоистичным росчерком на приговоре. Нажатием красной ядерной кнопки на уничтожение своего обреченного государства. Циничным любопытством неопытной весталки в амфитеатре римского Колизея, которая упивалась своей властью и стремилась ощутить себя значимой, опуская вниз большой палец, тем самым решая судьбу поверженного гладиатора. Зло будет наказано. Нельзя рушить возведенную систему моральных ценностей. Но могла ли я тогда предположить, насколько материальными могут быть мысли?..
Я не планировала того, что произошло на исходе... не знаю, какой именно ночи, я потеряла счет дням и часам. В то самое раннее утро, когда весь масштаб катастрофы пробил блокаду фенозепама и шарахнул в нокаут абсолютным осознанием. Я убила человека. Нет, даже не так. Я убила мужчину, которого впервые в жизни осмелилась полюбить, невзирая на все круги ада, через которые тот проволок на поводке, не замечая отчаянных просьб остановиться. Стерла из истории, восстала против существующего порядка вещей, как только поняла, что никогда и никого больше не смогу любить сильнее вопреки неоправданной жестокости. Еще один удар...
Я не хотела умирать. Я даже не понимала что да, могу. Это вообще было вразрез с тем, что показывают в кино и литературе сентиментального жанра. Прощаться мысленно с родными, писать предсмертные записки, ловить девятый вал собственной рефлексии... Ничего этого не было и в помине, и в этом наверное было наивысшее проявление эгоизма, ведь я даже не вспомнила о родных и о друзьях. Образ того, кого я потеряла по собственной глупости за шаг до взаимности и нового витка отношений, вытеснил из моего сознания даже их.
Я просто подошла к окну, и кажется, довольно долго психовала из-за неподдающегося замка стеклопакета, дергая оконные ручки до растяжения связок. Кто-то другой увидел бы в этом знак свыше, но мне было плевать с высокой колокольни на подобные намеки судьбы-похуистки. Впервые никто не стоял над душой и не указывал, что делать, а чего не делать, но... как же мне этого не хватало теперь!..
Я понятия не имела, какой этаж (седьмой, как потом оказалось), когда решительно взбиралась на подоконник. Лето на исходе, но рассвет все еще ранний. Алая полоска зари зажгла гладь неподвижного моря вдалеке, а я, ощутив пальцами ног пустоту за гранью карниза, между делом отметила, что меня перестала восхищать красота первозданной природы. Я хотела полететь. Не надо мне рассказывать, что это невозможно (заткни глотку, здравый смысл). Это возможно! И даже не над крышами домов, оставим этот долбо…зм Бэтмену и Супермену. Там где летала я, нет места больше никому. Там мерцают триллионы ярчайших звезд, солнечный ветер ласкает кожу, не обжигая, а согревая, черные дыры не пугают, а завораживают, вращение галактик ускоряет бег, обволакивая искрящимися спиралями. Там, куда удалось долететь мне, деактивированы все законы пространства и времени. И там я никогда не была и не буду одна... Ты же ждешь меня там? Ты же знал, что я попытаюсь взлететь без тебя? Трудно. С тобой было бы легче, но у меня дар создавать трудности себе же самой!
"Юля, не смей, слезь с подоконника!"
Дим, ну о чем ты меня просишь, в самом деле? Откуда мне взлетать? С крыши? Но кто меня туда пустит, подумай сам?
Безумие замыкает коротким щелчком, форматируется в смех с ассоциативным рядом подростковой вампирской саги. Помните Бэллу на байке, которая чуть не убилась на хрен, зато в награду за смелость ей явилась тень Эдварда?
"Мне, наверное, придется пойти добровольцем в зону боевых действий, чтобы иметь возможность говорить с тобой, рискуя быть уничтоженной!"
Оглушительный визг сигнализационной сирены. Трясу головой, вглядываюсь в сереющую бездну практически под ногами, и очарование момента уходит, здравый рассудок победил. Это он говорил со мной его голосом, все это время! Кругом одна ложь... Никакой надежды. Ничего!
"Сюрпрайз! Ты не знала, что существует оконная сигнализация?"
Я покорно позволяю сильным рукам стащить меня с подоконника, вижу побледневшее лицо знакомой медсестры. Обладателя сильных рук не вижу вообще, мне на него наплевать. Мои глаза прикованы к ее рукам, к манипуляциям с ампулами и шприцом. Сестра профессионал, быстро собирает остатки самообладания, не позволяя мне испугаться, глушит подступающую паническую атаку на стадии ее зарождения.
– Ну, все хорошо, Юлечка? Тут высоко, не надо открывать окошки... – жгут, быстрый захват чем-то знакомым по сгибу локтя, укус вошедшей в кожу иглы. – Потерпи, моя девочка. Сегодня будет солнышко. Пойдем гулять в сквер? И простуда наша проходит... Правда?
