Текст книги "Вознесение черной орхидеи (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)
– Я не привыкла себя видеть такой. – Пусть внутри все взрывается от боли, пусть она пытается активировать цепную реакцию нового разрушения личности, сыворотка правды его теплых ладоней и прижатых к затылку губ запустила свой антивирус, который не просто пытается локализовать эти воспоминания, а еще выбросить за пределы замкнутой вселенной, где они застынут в бездушном вакууме. От меня требуется так много и так мало одновременно… Найти в себе силы это проговорить. Только тогда я получу относительную свободу от своей фобии, хотя бы ненадолго… – Он просто хотел, чтобы я увидела. Я не знаю, почему… или знаю… – голос все же срывается, совсем ненадолго, а объятия сжимаются в поощрительной ласке.
Будь мужественной, моя девочка!
– Никто не готов видеть себя настоящего в некомфортных условиях.
Эти осторожные, слетающие, словно вдох и выдох, комментарии добавляют сил, унимая нервную дрожь. Я понимаю, что не только это меня так тогда напугало. А может, и вовсе не это! У меня был спасательный канат под инвентарным грифом «у тебя не было выбора», эта аксиома могла списать любое чувство вины. Да, меня убило другое. Неадекватность и ненависть в глазах того, кто держал руку на пульсе моей центральной артерии, того, кого я волей-неволей вынуждена была признать не только палачом, но и защитником… Потому что на тот момент он один решал, смогу я увидеть солнечный свет или же навсегда утонуть во мраке его тотальной одержимости…
Легко ли мне дались эти слова? Возвращаясь в тот вечер на волне воспоминаний, я не могу сказать наверняка. Кажется, я все же дрожала, даже в этих теплых умиротворяющих объятиях, но доверие делало свое благородное дело, и я не смогла промолчать. Наверное, эта правда, которую я не раскрывала даже близким подругам, помогла мне стать свободнее – пусть пока ненамного, но это был первый кирпичик фундамента зарождающихся отношений. Итог разговора дал твердую веру в то, что Александр никогда не сделает со мной ничего подобного, и почему-то я поверила в это сразу…хотя не прозвучало никакого обещания или заверения в обратном.
Сближение, которое я теперь мысленно иначе как «слияние», не называла, набирало скорость гоночного болида «Формулы-1». Соперник, нет, член моей гоночной команды мог прийти к финишу первым, но он не желал победы лишь для себя. Мы должны были финишировать вместе. Рука об руку, только вперед, с последним выбросом гравия из-под колес и автографом сладкого предвкушения на раскаленном асфальте.
Приняла ли я его полностью… тем, кем он был, того, кого он сам не побоялся мне показать в тот вечер в клубе? Еще один вопрос без ответа. Тот, на который я смогу твердо ответить, когда преодолеем новый уровень. Черт, я правда сейчас про себя сказала «преодолеем»? Вместе, за руки, оставив прошлое позади?..
Ира Милошина на очередном сеансе задвинула тактику агрессивной альфа-суки в угол. Не обошлось без особой, непостижимой уму магии этой королевы человеческих душ… Вот шла я вроде бы с боевым настроением и желанием загнать ее под плинтус, но не тут то было. Не прошло и двадцати минут, как мы вели светскую беседу, и я, смакуя белый чай (обязательно куплю, это чудо!), зарабатывала первые морщинки изумления на собственном лобике, слушая ее пояснение теории «зеркального коридора». Я уже понимала суть этой тонкой психологической экзекуции, и завеса моей реакции приоткрылась с новой стороны. Я не принимала себя? Я не принимала себя именно с ним. Несмотря на чувства к своему врагу (они были. Они даже сейчас не прошли окончательно!), я отрицала это всеми фибрами души, погружая себя в кошмар неуверенного противостояния двух сторон собственной личности. Быть с ним – не выбор, не шанс, нет, насильственная необходимость, смирение, безысходность… Любовь смогла раскрасить это в яркие цвета, но как бы долго я ни держалась, исход был один. Ирина шутя проводила параллели с фильмом «Мистер и миссис Смит», что меня несказанно позабавило. Но, если отбросить роковой шарм Анджелины Джоли и чарующее обаяние Брэда Питта, история обретала пугающий размах. В кино все было безумно весело. Даже Энджи в мужской рубашке, которую я теперь не надену ни под каким дулом пистолета, лучше останусь голой. Чем это могло быть вне кинематографа и без банального убийства? Мне хотелось бы верить, что со временем я сброшу Димкин диктат под стилет своей шпильки, научусь жить рядом с волком и перехвачу все его рычаги воздействия. Я неосознанно говорила о нем в будущем и настоящем времени, но очень редко в прошлом. Это пройдет, пообещала Милошина, как только я получу ударную дозу новых эмоций и тепла.
После таких разговоров на протяжении трех сеансов я все чаще задумывалась о том, не состояла ли она в интригующем заговоре с моим новым покровителем.
Что же до Александра, спросите вы? А я словно намеренно оттягивала этот момент, но совсем не ради того, чтобы читатели (я когда-то точно продам права на издание и экранизацию моей непростой истории!) грызли локти в ожидании… Слияние продолжало раскручивать свою невидимую глазу ураганную спираль в самых безобидных моментах. Я относилась к этому иначе, чем к развитию всех моих предыдущих отношений. Это было некое таинство, моя личная территория, моя замкнутая аквасистема, где штиль стал редким гостем. Цунами имели яркий эмоциональный окрас. Приливы несли воды чистой эйфории и волнующего предвкушения, и даже водовороты страха состояли из неразбавленного эндорфина.
После разговора в клубе что-то незримо поменялось в наших отношениях. Я бы назвала это близостью, новым этапом доверия, но не спешила форсировать события… это была исключительно его привилегия! Я так легко согласилась с тем, что главным будет он, и принимать все решения – тоже, лишь на том основании, что он знал, как это сделать, не травмировав мою уставшую психику и забыв на время даже о себе. Это настолько отличалось от того, что со мной произошло перед этим, что сущность без опаски подкрадывалась к этому пламени, пока еще маленькими шажками, готовая раствориться в нем, но не сгореть, а лишь возродиться заново.
С этого момента на наши встречи Алекс не приезжал без букета. В этом он оставался верен самому себе до конца: ослепительные красные розы или же идеально белые. Никаких кремовых переливов на бархатных лепестках, модного оттенка ivory, и, конечно, кислотных цветов в виде синего – салатового – ультрамаринового, как и блесток или лазури из дешевого баллончика. У этих роз кто-то заведомо оборвал все шипы, хотя, возможно, они были выращены именно без них изначально. Идеально ровные стебли, равномерно насыщенные бархатные лепестки с капельками свежей влаги, с ненавязчивым ароматом именно свежести утренней природы и… весны. Именно весны, а не поглощающей серой скукой осени. Розы с трудом умещались на пассажирских сиденьях его «Лексуса», они едва не переворачивали тяжелые вазы, у этих цветов было потрясающее свойство – они стояли в воде максимально долго, сохраняя необыкновенную свежесть и бархатный отлив лепестка. Виделись мы с Александром практически каждый день, и моя комната, а с ней и кухня, вскоре начали напоминать оранжерею или, как пошутила Эля, место захоронения крупного мафиози. Это был единственный раз, когда она не вспомнила о своем фотоаппарате сразу. Но не прошло и получаса, как она уже загорелась маниакальной идеей снять меня голой на фоне этого флористического великолепия, пришлось даже прикрикнуть на нее.
Если при встрече мой мужчина (пристрелите меня… это оговорка по Фрейду, не более!) всегда дарил лаконичные стебли роз без упаковочной пленки и разбавления папоротником, те его букеты, что доставляла курьерская служба, отличались шедевральным флористическим исполнением. Почти всегда к подобному букету в плетеной корзине прилагалась коробочка конфет и конверт с пожеланием спокойных снов или приятного дня в зависимости от времени суток. Здесь не обязательно основу композиции составляли розы, некоторое цветы мне даже не доводилось видеть прежде.
Когда на исходе недели после нашей экскурсии в клубе я получила букет без записки и шоколада, я почти не обратила на него внимания. Мое настроение было приподнятым и высокодуховным после просмотра постановки «Дон Жуана» с прекрасным актерским составом. Я смотрела на потрясающую игру актеров и не понимала, почему раньше так ненавидела театры и спектакли, наверное, после школьной принудиловки, с детскими постановками. Я тогда узрела сорокалетнюю Красную Шапочку в курилке и получила удар по детской неокрепшей психике. Но нет, Харьковский академический театр оперы и балета не зря считается одним из лучших в Украине. Я так увлеклась действом, таинством (игрой не поворачивался назвать язык) на сцене, что выпала из реальности, забыв даже про сидящего рядом Александра. Жаркие поцелуи в машине перед прощанием закрепили ощущение полета в наивысшей точке горной вершины. Мы не заходили дальше этих глубоких поцелуев, но каждый раз у меня оставалось ощущение полноценного единения. Он искусно приучал меня к себе и своей сдержанной, как тогда казалось, страсти, которую неизвестно какими сверхусилиями смог удержать под контролем в ожидании моего согласия.
Что испытала я, увидев белоснежные орхидеи в обрамлении кольца таких же черных? Ужас? Страх? Поглощение паранормальной тенью, незримо следующей за мной по периметру комнат? Ничего. Абсолютно. Ну, не стану скрывать – разряд жаркого удовольствия по выступающим пикам позвонков с захватом солнечного сплетения, с новым битом совершенно иной аритмии – сладкой, захватывающей, волнующей, рисующей на губах счастливую улыбку предвкушения с примесью остро-сладкого страха. Мне было все равно, что на курьере, доставившем букет, была униформа, отличная от одежды тех, кто приносил букеты ранее. Когда он многозначительно кашлянул, после моей росписи в бланке, я не сразу поняла, что это был тонкий намек на традиционные чаевые.
– Слушай, парень, это к руководству. Твоей конторе сделали за последнюю неделю такую кассу, которую вы не получаете даже на 8 марта! – я захлопнула дверь перед его носом. Укол тревоги все же догнал меня спустя 15 минут, когда я пила кофе, любуясь этой тонкой работой флориста.
«Они ядовиты – это их защитная особенность. Они оплетают лианами все вокруг, завоевывая новые территории таким образом. Агрессоры. Своим черным окрасом они вовсе не маскируются, а, наоборот, кричат о дерзкой красоте, уверенные в одном – они далеко».
Ты думал, оказавшись на свободе, я не залезу в Google, чтобы проверить твою красивую выдуманную теорию? Так вот. Они не ядовиты. В племенах Амазонки они – священный тотем, а не игрушка пресыщенного эстета. Что хотел сказать Алекс этим букетом, к которому впервые не шел бонус в виде моих любимых «Рафаэлло» или «Ферреро»? Я ему рассказала эту историю однажды за ужином. Кажется, это вызвало ироничную улыбку и еще ощущение обмораживающего льда… снова направленного на кого-то другого, и уж никак не на меня. Наверное, только то, что терпение не безгранично? Или ломка закрепленного сознания, новая интерпретация этих экзотических цветов?
Игры богов или протест оклемавшегося сознания, абсолютное исцеление или суровый реализм? Что тогда не позволило мне развивать иную теорию происхождения букета, когда все знаки были налицо? Иная контора. Иная подача. Даже сами цветы… Что?
Исцеление уже началось. Милошина предупредила, что это произойдет не «вдруг», механизм запущен, но все будет раскладываться по полочкам постепенно. Плюс мощная аура, непробиваемое биополе нового единения, невидимое слияние двух сущностей в одно целое отсекали все попытки помешать этой притягательной феерии. Орхидеям не суждено было сломать мне сознание с выбросом рыданий, сжатием нервов и отрицанием нового, чего-то хорошего и грандиозного. Я двигалась вперед и все реже оглядывалась назад, остановить этот маховик уже не мог никто из нас, а я, к тому же, этого и не хотела. Мне даже не было страшно, ну, почти. Почти…
Александр не торопил меня ни словом, ни жестом. Мы проводили вместе большую часть свободного времени, шаг за шагом, в унисон одним на двоих дыханием, углублением неосязаемой прочной связи, сладкой обоюдной интоксикацией через жаркие поцелуи, прикосновения и просто диалоги. Я с упоением перечитывала классику мировой литературы, чтобы поддерживать интересный разговор на должном уровне, заработала зачет-автомат по дисциплине прикладной психологии, иногда загоняя в тупик своими умозаключениями даже преподавателей. Параллельно с последним, решительным шагом вперед, навстречу неизвестности нового начала, я делала все, чтобы приблизиться к его уникальному миру, стать в нем своей, желанной и горячо любимой… Может, с ним этого еще не произошло, как и со мной, любовь лишь вступила в стадию трансформации-перерождения, но одно оставалось неизменным: впервые за все время я чувствовала себя в безопасности, и это ощущение кружило голову.
Шаг навстречу сделала я сама, в один из дождливых осенних вечеров, который нивелировал красоту золотого листопада промозглой сыростью. Мне было все равно, весна внутри не подчиняется законам четырех сезонов. Изумительный колумбийский кофе в приглушенном полумраке элитной кофейни, куда не попасть с улицы без предварительной записи. Даже классическая музыка, к которой я всегда относилась довольно прохладно, сегодня звучала иными, царапающими душу нотами, разливая по телу приятное умиротворение с привкусом сладкого волнения…
Мне уже тогда казалось, что Александр знал до каждого произнесенного слова исход нашей сегодняшней встречи. Я прервала свои рассуждения о том, что Антуан де Сент-Экзюпери в школьной программе за пятый класс неуместен в силу того, что в этом возрасте сложно понять всю тонкую глубину его высказываний, когда его ладонь привычным жестом накрыла мою, считав кончиками пальцев расписание линий судьбы и жизни. Эта чувственная дактилоскопия за последние недели прожгла мою кровь исцеляющим кибер-лазером, я реагировала на нее подобно тому, как засыхающая орхидея на инъекцию свежей воды. Сердце ускорило ритм, выбивая приступ испарины.
– Ты волнуешься, – он не спрашивал. Он всегда видел меня насквозь. Этот обжигающий приглушенный тембр уже бежал в моей крови, взращивая отчаянную смелость на равнинах потрясающего азарта.
Дистония. Тут не надо быть магом тридцатого уровня.
– Вы же знаете… это нормально.
– Это хорошо, а не просто нормально. Волнение подогревает ожидание и обостряет эмоции. Это не тот страх, это вполне уместный внутренний конфликт подсознания. Одна его часть держится за навязанную догму «неправильно», и этот барьер есть у всех – нормы воспитания, морали, пресс общества, законам которого мы непроизвольно следуем, потому как не все можно сбросить и нарушить. Вторая же часть знает, что ничего плохого не случится и жаждет этих новых горизонтов. Поэтому страх имеет привкус изысканной сладости.
«Тащит», – сказала бы я, лаконично и по-простому. Но рядом с ним сленг напрочь забывал о том, что живет на вольных правах в моем лексиконе, засыпал летаргическим сном.
– Если страх, какой бы сладкий ни был, не желает проходить… стоит изменить саму тактику его подавления?
В обществе близких людей мы неосознанно становимся на них похожими и находим в этом непередаваемое удовольствие. Мне не надо было взвешивать каждое слово для того, чтобы поддерживать имидж леди. С ним я была ею до кончиков идеально прокрашенных ногтей без особых усилий со своей стороны! Не было никакого приворота или НЛП. Он изначально имел абсолютную власть надо мной. Но эта власть не подавляла и не загоняла в угол. Она питала своей энергией мои крылья, исцеляла все раны недалекого прошлого, накрывала комфортным куполом, призванным укрыть от перекрестных выстрелов вселенского зла, от потерянных дней разрушающего самоуничтожения, от себя самой, той, которая запретила себе быть счастливой снова.
– Иногда просто необходимо посмотреть ему в глаза. Сказать, что по-своему любишь этот страх и принимаешь его таким, каким он есть. Тогда у него не будет повода нападать снова, начнется этап союзничества.
Я не выпила ни капли алкоголя. Я даже пропустила прием успокоительного. Говорила я, настоящая. Осознанно, без влияния каких-либо вымышленных факторов.
– Если честно, он мне уже порядком надоел. Я хочу оставить его в прошлом.
– Твой страх?
– Именно… Можно оттягивать до бесконечности. Я знаю, вы не раз мне говорили об этом…
Вот на этой решающей фразе мой голос все же дрогнул. Но не уверенность, нет. Она шла напролом через контрвойска страха, желая лишь одного – этой победы сквозь сотни препятствий. Александр прекрасно это видел и понимал. Но я не расслышала в его голосе торжества или же излишнего, совсем не нужного давления. Наоборот, он шел мне навстречу, пусть это проявлялось всего лишь в пожатии руки. Мне было достаточно.
– И что ты хочешь этим сказать?
Даже в этом все законы жанра – вздох, пауза, дрогнувший голос – оказались неуместны. Я сама поразилась собственному хладнокровию и уверенности.
– Пора просто попробовать. Сто к одному, что он навсегда исчезнет. Или я не права?
Я была готова ко всему. Даже к долгому сканеру-взгляду в полумраке кофейни. Даже к этому риторическому вопросу. Он видел, что во мне говорила не обреченность и не страх потерять то, что я еще в полной мере даже не обрела.
– Ты действительно этого хочешь?
Я имела полное право не отвечать, и слова были больше не нужны. Только внутренне вздрогнула от росчерка теплых пальцев по скуле, подавив пока острое желание сделать то же самое. Дыхание сбилось, и я прикрыла глаза, следуя за ласкающим нажимом ладони этого потрясающего мужчины.
– Тогда тебе пора выслушать мои условия.
Сердце делает болезненный кульбит, запуская атаку страха со вспомогательной артиллерией ужаса, но я даже не вздрагиваю в этих новых объятиях, которые носят тисненый гриф его персонального логотипа – кольцо рук со спины, в таком положении очень легко одним массирующим жестом снять нервозность и напряжение. Это не ломка и безоговорочное подчинение. Это переговоры двух партнеров, где каждый имеет право выдвинуть список своих требований и решить, принимать их, или же нет. Притом мне не надо бояться обидеть его отказом.
– Ты выберешь себе стоп-слово. Вернее, два. Первое будет означать, что ты хочешь продолжать, но происходящее вызывает у тебя дискомфорт и страх. Это слово будет прямым указанием сменить тактику, не прерывая сессии. Второе – немедленное прекращение. Не выдумывай ничего экстраординарного, если тебе комфортно, мы можем ограничиться цветовой схемой. Знаю, что ты хочешь разрубить эту ассоциативную цепочку, но очень часто в момент изменения сознания может подвести память. Нам же не нужна излишняя паника?
Откат грозного цунами, которое оказалось самой обычной волной ласкового прилива, с судорожным внутренним всхлипом облегчения – сегодня он его не услышит… Он может только его прочувствовать, просчитать, благосклонно сделать вид, что не заметил, да просто сжать объятия, вливая через рецепторы кожи заряд умиротворения… Его голос успокаивает, вселяя уверенность в правильности избранного пути, я слизываю с губ аромат корицы и кофе, втайне испытывая гордость за подобное решение, которое приняла исключительно я сама, и никто не заставил.
– Я буду настаивать на одном. Чтобы ты не молчала. Любое сомнение. Любое опасение… Ты это произносишь! Экономишь мое время на вопросы. Юля, я сам все почувствую, но у тебя всегда будет это право. Забудь аксиому о том, что стоп-слово – удар по рукам Верхнего. У тебя, можно сказать, законное право на проявление здорового эгоизма. Кроме того, сегодня у нас вторник… – недолгая пауза, перед решающим вердиктом. – До субботы есть время. Здесь действуют аналогичные правила. Любое сомнение в своем решении, страх, испуг, желание остановить – ты ставишь меня в известность. Не для того, чтобы я убеждал тебя в том, что ты не права в своих метаниях. Это все будет обсуждаться, мы разберем твой испуг на составляющие и решим, следует ли что-то предпринимать, или же тебе надо больше времени. Мы договорились?
О чем?.. Я не передумаю… Я сейчас уверена в своем решении как никогда…Мой голос дрожит, когда я прижимаюсь крепче, наслаждаясь ощущением тепла и защиты в его сильных объятий.
– Это будет по-любому, только…
Властные нотки его голоса аннулированы оттенком обезоруживающей нежности в унисон с поглаживанием моих напрягшихся предплечий.
– Что, моя девочка?
– Ничего. Просто не позвольте мне передумать!
Я не передумала.
Более того, я старалась не форсировать томительное ожидание утоления тематического Голода эти четыре дня. Волнение било все рекорды волнующим предвкушением, выбивая холодную испарину обреченной тревоги, но чаще всего я ловила в своем отражении улыбку сиамской кошки в ожидании шикарного деликатеса.
Тень Димы больше меня не пугала. Я уже к ней привыкла настолько, что она казалась неотъемлемой деталью домашнего интерьера. Мелькала в зеркалах, которые все еще пугали своим равнодушным серым порталом, стучалась в мои сны, раскрашенные в яркие краски предстоящего исцеления, но больше не пила из губ мою душу, уложив на лопатки бессознательности. Правда, я теперь редко сидела дома.
Встречи с Александром продолжались. Соблюдая негласную договоренность, мы больше не возвращались к предыдущему разговору, приняв дату Х за точку отсчета. Волновалась? Еще как. Тактика одной потрясающей женщины, которая в представлении не нуждается, «подумаю об этом завтра» – работала на все сто. Сближение также набирало обороты, устремляясь к критической точке, за которой ожидало новое начало. Я по-своему наслаждалась этим предвкушением, гордо расхаживая по лабиринтам родного вуза, отшучиваясь в ответ на расспросы подруг. С легкой душой плясала в клубе на Хэллоуин в костюме Лары Крофт, холила себя в салоне красоты и изо всех сил старалась не прогнозировать, не расписывать в воображении, не рисовать пугающую картину предстоящего неоднозначного свидания. Взять себя в руки в течение недели оказалось не сложно. Сложнее оказалось удержать себя в них вечером в субботу… вернее, с самого утра наступившего дня этого мнимого ритуального жертвоприношения.
Я закончила паковать небольшую спортивную сумку еще утром. Последний раз сверяя в уме детали и решая дилемму – стоит ли мне переслать Лекси с Элей координаты загородного дома Александра вместе с номером его автомобиля – и не придумав ничего лучшего, как отправить им на почту отложенным электронным письмом, спустилась на стоянку. Серые сумерки холодного осеннего вечера резанули по панцирю отчаянной смелости острым серпом, но я гордо вскинула голову, не замечая пронизывающего ветра. Фары черного обтекаемого монстра автострады мигнули призывным маяком, и почему-то сегодня они мне показались более яркими, чем обычно.
– Привет! – сумка летит назад. Надеюсь, не повредила бутоны неизменных белых роз, которые заметны даже в полумраке салона. Теплые ладони привычной лаской оплетают мои скулы, губы накрывают подавляющим, таким желанным нажимом, разбивая на мелкую ледяную пыль вспышку пронизывающей паники, гася ее в зародыше. Он уже знает, как именно меня успокоить нежным росчерком языка, диктатом собственного афродизиака по всем нервным сплетениям. Ладонь сжимает мою дрожащую ручку, когда автомобиль уверенно трогается со стоянки.
– Дрожишь. Замерзла?
Мы оба прекрасно понимаем, что не в холоде причина. Я неуверенно киваю, сосредоточившись на дороге, убегающей из-под колес, не замечая зажигающихся огней, разорвавшейся пелены облаков с отблесками заката и блестящих луж от утреннего дождя с огненным отражением догорающего дня. Вскользь мелькает мысль о тупости выбранных стоп-слов. Если со словом «отражение» все понятно, то чем я руководствовалась, выбрав лайт-мерой пресечения слово «свобода»? Точно не здравым смыслом.
Он о чем-то говорит. О чем-то нейтральном, не имеющем отношения к объекту моих переживаний, а я просто киваю в ответ, улавливая нить разговора и избегая его взгляда. И впервые дорога, которая заняла чуть меньше часа, показалась мне стометровой спринтерской дистанцией. Пришла в себя я уже в холле роскошного коттеджа, сообразив, что даже не заметила деталей окружающего пейзажа, хотя судя по тому, как замерзли ладошки, я пробыла на улице в ожидании не менее пяти минут. Чтобы я не загорелась желанием рассмотреть ландшафт? Наверное, я все же была напугана гораздо сильнее, чем предполагала.
– Проголодалась? – вздрагиваю, напряженно наблюдая, как он снимает пальто, оставшись в деловом костюме, и вспоминаю, что с утра во рту не было ни крошки. Наверное, все это отражается в моих перепуганных глазах. За такое тоже наказывают. Испуганно киваю, оглядываясь на пакеты на барной стойке. Приготовить? Это запросто, только бы отвлечься хоть на минуту…
Мне не повезло. В пакетах оказалась заранее приготовленная и упакованная еда из ресторана, в котором мы уже несколько раз ужинали, и возможность обрести душевное равновесие за нарезкой овощей растаяла, как утренний снег. Нервная дрожь усилилась, и я забралась в кресло с ногами, поспешно сервировав журнальный столик. Меня не успокоила даже золотистая бутылка «мартини», которую обнаружила в пакете.
Я смотрю, как его руки уверенно наполняют бокал прозрачной сладостью напитка всех женщин с изысканным вкусом. Когда нервы напряжены до предела, взгляд цепляется за самые несущественные мелочи. Диск часов-скелетонов вокруг запястья. Глянцевая сталь с проблеском бордовой эмали аккуратной запонки в петлях рубашки цвета глубокого ночного неба. Пальцы с идеальным маникюром и тусклым мерцанием золотой печатки. Кто изображен на перстне, я теперь знаю наверняка. Бог Тьмы. Мои пальцы сжимают ножку бокала; на миг забыв про набирающий обороты страх, бросаю на него испуганный взгляд.
– Мне нельзя пить перед сессией, – его голос по-прежнему успокаивает, окутывая пеленой невероятной, вопреки обстоятельствам, безопасности.
– А я?
– Один бокал можно.
Мне кажется, выпей я бутылку полностью, совсем не опьянею, тревога не позволит. Его взгляд скользит по моему лицу – взгляд расслабленного Хищника, заполучившего в свои силки прелестную жертву. Но в то же время он предельно внимателен, это сканер-осциллограф, который прямо сейчас анализирует мое состояние.
– Юля, – вздрагиваю и опускаю глаза, едва не поперхнувшись глотком холодной сладковатой жидкости. – Я сейчас спрошу в очередной раз. Ты точно считаешь, что готова к этому?
Нет. Я не хочу, чтобы мне давали сейчас право выбора. Я не хочу обижать человека, который так много для меня сделал. Я не хочу потом жалеть о том, чего по своей же воле лишилась. Почему тогда мне так страшно? До этого ненормального сжатия сердечной мышцы в унисон с перетянутыми тревогой сосудами, набатом бешеного пульса, желанием сбежать… и кинуться в его объятия одновременно?
– Не бойся. Говори как есть. Я не собираюсь на тебя давить! Это твое право. В этом случае мы просто проведем вместе выходной день. Каталась когда-нибудь на квадроцикле?
На каком квадроцикле? Я, кажется, теряю связь с реальностью. Горячая спираль новой, зарождающейся галактики пронзает сердце яркой вспышкой, отозвавшись в пятках сладкой болью, первыми лучами-росчерками отчаянной решимости и предвкушения. Я сжимаюсь под его испытывающе-ласкающим взглядом всеми взбесившимися атомами лишь для того, чтобы совсем скоро взорваться, разрывая реальность и подчиняя ее только нам двоим, без остатка, до последнего полувскрика-полустона. Я не знаю, откуда берутся эти неведомые прежде эмоции; это слияние-единение, вступившее в свою завершающую фазу, взрывает мой мозг этими яркими образами и метафорами. Трясу головой, не понимая, когда страх перестроился в сексуальное желание такой потрясающей силы.
Никаких квадроциклов!
– Моя отважная девочка. – Его пальцы накрывают мои, безапелляционно отнимая наполовину пустой бокал, за миг до того, как переместиться на скулы с обеих сторон, пройтись быстрой сухой лаской по затылку, огладив чувствительную зону, откинув волосы на плечо. Я непроизвольно следую за движением этой руки, подчиняюсь ее негласному приказу, впитывая кожей такое необходимое сейчас тепло, которое в состоянии расплавить страх и придать силы выдержать все, на что я осознанно согласилась. Моя динамика в отчаянный прыжок без страховки, его – в подготовку безопасного поля для приземления, на его руки, без страха и сожаления. Все равно я инстинктивно отшатываюсь, когда ладонь перемещается на мою грудь, ощущая, как непроизвольно расширились глаза. Я действительно ко всему этому готова?
Он внимательно следит за выражением моего лица. Наверное, я напугана и смущена, но ему нравится то, что он видит. Губы Александра сжимаются в бескомпромиссную напряженную линию, и у меня сбивается дыхание. Рано. Оно должно остановиться как раз на его следующей фразе.
– Встань и опустись на колени!
Почему мое сознание не взрывается внутренним протестом? Более того, почему мне даже не страшно, и где эта неотъемлемая часть подобного действия – накрывающий купол унижения, которое способно поставить крест на любом удовольствии? Кажется, только вздрагиваю от соприкосновения колен с прохладным паркетом. Твердый. Затекут совсем скоро.
– Что такое? – шепот с нотками легкого беспокойства обжигает мою шею в унисон с ладонями, которые опустились на плечи. Еще миг, и шелковая блузка на кнопках просто разъедется в стороны… Я с трудом подавляю желание податься им навстречу.
– Колени… – мой голос кажется таким виноватым и несчастным, что хочется прикусить язык. – С ними проблема. На полу я долго не смогу…
– Почему я об этом узнаю только сейчас?
Лучше бы прикусила. Пожимаю плечами, параллельно удостоверившись, что стоп-слова не забыты. За это ведь не наказывают? Теряю ощущение его ладоней на миг, чтобы вскоре подняться, подчиняясь их нажиму, на ноги – но только для того, чтобы снова, ведомая его руками, опуститься коленями на диванную подушку. Ознакомительная сессия началась, и послаблений не предвидится – кроме тех, что вредят здоровью и идут вразрез с моими ограничениями.
– Поговорим об этом после. – Всхлипываю от эффекта внезапности, когда ладонь с более грубым, сильным давлением ложится на шею, пригибая к полу. Скрещенные на груди руки почти рывком – сильным, но безболезненным, разведены в стороны, пальцы скользят по сгибам локтей, выравнивая параллельно полу, сгибая в позу абсолютной покорности. Могла ли я ожидать, что все начнется не с планомерной подготовки? Тяжелая артиллерия ДС пугает и завораживает, как и его голос, который сменил свою полярность за доли секунды. Я узнаю эти безжалостные нотки абсолютного хозяина положения. Я одета, и это придает чувство безопасности, но как долго мне позволят довольствоваться подобной милостью?
