Текст книги "Вознесение черной орхидеи (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)
– Никаких прогулов! К тому же тебе надо отдохнуть и восстановить силы. Юля, это не обсуждается!
– Ну пожалуйста!
– Нет, я сказал! Ты осмелилась мне возражать?
Он не злится, но и не собирается менять своего решения. Мне не остается ничего другого, кроме как обреченно пожать плечами.
– Мы все равно не расстанемся с тобой надолго. Завтра вечером выберемся на премьеру фильма. Выбери сама. Договорились?
Мерцание солнечных бликов на его лице, горячий вакуум жаждущих губ, накрывших мои для глубокого поцелуя. Тишина, лишь слегка разбавленная шумом ветра в кронах деревьев и невесомым падением золотой листвы. Счастливо затихаю в его сильных объятиях, жмурюсь от удовольствия, впитывая каждое слово, прожигающее кровь вальсом чистейшего эндорфина.
– Просто знай. Ты – самое лучшее, что со мной случалось за последнее время!..
Глава 20
Лекси непреклонна. Как бы я не отговаривала ее от утреннего визита перед парами, она не пожелала даже слушать. Не то что я не сильно желала видеть подругу, но ведь так хотелось насладиться послевкусием завершившегося уик-энда, смаковать самые горячие моменты нашего времяпрепровождения, расцвечивая их новыми красками и эмоциями, шлифуя в своем сознании порывами затапливающего счастья и первозданной эйфории, оттачивая волнами своего пост-восторга до чарующей огранки под стать редкостным бриллиантам. Плыть по волнам совершенно распоясавшихся эмоций, которые попеременно загоняли то в слезы кажущегося иллюзорным воскрешения, то в счастливый смех окрыленной открывающейся перспективой женщины. Собрать наконец на нитку ожерелья эти дорогостоящие эмоции с оттиском гравировки Limited Edition, спрятать ото всех в несгораемом сейфе своей замкнутой клетки абсолютного счастья, чтобы никто не смел к ним даже прикасаться. Только мое! Никогда никому не понять, какое сокровище отныне у меня внутри, и я буду оберегать его до последнего вздоха, защищая с оружием в руках от любых посягательств…
– Да-да, и от твоего тоже!
Мне все еще неприятно смотреть в зеркала в моем доме. Происходит нечто странное, то, чему я перестала удивляться, а именно: стоит отвести взгляд, как сердце на доли секунды сжимают щупальца беспросветной серой тоски. Она цвета и оттенка их холодного, циничного равнодушия, иногда мне хочется прижать к стеклу ладонь, но я вовремя одергиваю ее, словно опасаясь ожога. Монотонный стук в бронированные двери моего закрытого клуба имени абсолютной эйфории невесом и практически не слышен, но он есть. Он хочет пробить эти баррикады и залить кровь чувством вины и сожаления, фальшивым навязанным сабдропом, потоком отчаянных обвинений вместе с приказами, которые никогда больше не будут иметь надо мной власти, или безмолвными мольбами остановиться, отказать себе в счастье во имя… Чего? Чего, Дима? Тебе было плевать на мои просьбы, даже когда я рыдала и истекала кровью. У тебя больше нет права просить, особенно сейчас. У тебя были все рычаги для того, чтобы сделать меня счастливой, но ты ими пренебрег. Зачем, действительно – можно не уговаривать, не тратить на это силы и нервы, можно просто взять, благополучно забыв, что это не вещь, а человек. Это было так просто для тебя? Ты сам расписался в собственном приговоре.
Елена Одинцова, она же Лекси для меня и Эльки, она же «тупая блонда» для непризнанной женской части группы, она же «куколка», «прелесть», «лапочка» для всех мужчин, кому повезло оказаться под каблуком этой чудо-девочки, всегда умудрялась выглядеть лучше всех нас. Любой другой на моем месте, вернее, любая другая цинично бы фыркнула в астрал «мне бы ее деньги, я б и не так выглядела», продолжая поглощать пончики и сгрызать лак с ногтей. Большинство, но не я. Никогда не понимала, что это: дар или логические сплетения разума, избавившие меня от женской зависти и наградившие стремлением окружать себя красивыми людьми без деления на половую принадлежность. Стимул оставаться всегда на высоте или привычка ломать древние шаблоны? Мы, три подруги, были настолько разные внешне и по характеру, что конкуренция теряла смысл. Любитель светлых волос, прелесть какой глупости и натуральной груди четвертого размера при всем шарме толковой брюнетки в пуш-апе прошел бы мимо. Как и охотник-преследователь не нашел бы никакого интереса в подчинении белокурой куклы, которая вряд ли поймет, что вообще происходит. Эля же настолько разительно отличалась от нас восточными корнями и высотой творческого полета, что нам редко нравились одни и те же парни, как и мы им.
Ровно в 8:00 утра Лекси нарисовалась на пороге моей квартиры – с почти вечерней укладкой блестящих белокурых волос, в длинном светло-розовом платье с нескромным разрезом, в сапожках-чулках на высочайшем каблуке, с изысканным, едва заметным макияжем в розово-охристых тонах, с небрежно съехавшей с плеч шубе из кофейной норки, которая не грела и не доставляла дискомфорта в силу плюсовой погоды за окном. Я лишь благосклонно улыбнулась на вопли подружки при виде огромного количества роз, гербер, ирисов и прочего, неизвестного мне цветочного ассортимента, заваривая кофе и доставая из шкафчика ее любимые «Рафаэлло». То и дело доносившиеся из комнаты крики «вау!», «круть» и «супер!» выбивали приступы самодовольного смеха с легким вальяжным самолюбованием. Но, когда Ленка влетела в кухню с той самой корзиной черных и белых орхидей, я реально поперхнулась кокосовой стружкой. Оказывается, рановато, надо было дождаться ее последующих слов.
– Багира, нет, я фигею! Давай открывать цветочный магазин, а? – Ленка плюхнулась на стул и погрузила носик в эпицентр знакового букета. – Я тут вот это, короче, нашла… Они не вписывались в интерьер.
– Да, и чем же? – не знаю, как она умудрилась заметить их среди бело-алого великолепия роскошных роз. Меня этот букет смущал и пугал одновременно воспоминанием о жестоком лете, и я задвинула его от греха подальше за большие напольные вазы с розами.
– Ну, там красные, а тут – черные, и совсем не розочки!
Да уж, аргумент. Я разлила по чашечкам крепкий кофе, перечитав утреннюю эсэмэс от Алекса, ощутив, как теплая волна щемящего восторга накрыла обволакивающим прибоем, и недоуменно посмотрела на прифигевшую Лекси.
– Ты чего?
– Ты целуешь телефон!
Надо быть осторожной на людях. Я ведь действительно ловила себя на этом уже не первый раз!
– Да я так хотела «айфон», что не могу нарадоваться. Оставь в покое цветы уже, ты их так занюхала, что завянут скоро.
– Слушай, давай делиться. Ну правда. Отдай его мне, от тебя не убудет! – Лекси осторожно гладит черные лепестки, а моя стервозная сущность взрывается ярким фейерверком. Едва соображаю, что она говорит о букете. Алекс окончательно прошил мой мозг своим авторским курсивом.
– Ты это, осторожней. Отравишься.
– Чего? – Лекси смотрит на меня взглядом Олененка Бемби. Потом так же изумленно – на букет. – Ты шутишь, да?
– Нет. В джунглях Борнео, чтобы ты знала, растут черные орхидеи. Они ядовиты. Хана тому отчаянному дебилоиду, кто протопал через эти джунгли и сорвал безобидный цветочек. Он думал, что, если ушел от нашествия тарантулов, гепардов, туземцев-каннибалов и прочих неприятностей, все будет хорошо, а тут, на тебе. Ты пей кофе, остывает.
– Ты гонишь! – копирует интонацию Рейчел Макадамс Лекси, но в ее глазах я не без злорадства замечаю тревогу. Пальчики, словно ошпаренные кипятком, отрываются от черных лепестков. – Сама-то ты живая!
– Я их не тискаю без повода. Думаешь, зря спрятала? Они же только и ждут нападения.
Не могу сдержать смех, когда подруга, как ужаленная, кидается мыть руки с мылом.
– Сучка ты, Беспалова… Но довольная! Ты нам все-все-все расскажешь. Но сначала… – томно тянет она, слопав пару конфет. – Я тебя прошу, у тебя и так оранжерея... ну? Одолжи его мне… Хочешь, потом верну?
Мне потребовалось где-то минута, чтобы сообразить, о чем она говорит. Мое заражение уже вошло в критическую стадию.
– Да на кой он тебе?
– Через полчасика увидишь… ну очень надо! – не дождавшись разрешения, выдергивает стебли из губки на дне корзины, собирая в классический букет. Мне бы насторожиться, особенно тем, что она поумерила любопытство и не требует подробностей уик-энда. А ведь по глазам вижу, как трудно ей сдержаться. Может, Лекс привыкла нападать только в компании верной Эллады?
– Да забирай. Никогда их не любила.
До начала пар час с лишним, но мы намерены выпить латте в ближайшей к академии кофейне, поэтому не теряя времени, спускаемся вниз, к ее розовой «микре». Каждая из нас сегодня выглядит потрясающе. Роскошная светская львица Лекси в длинном платье и невесомой шубке и сияющая от пережитого накануне экстаза юная копия Жаклин Кеннеди в синем платье до колена, лаконичных ботильонах и черном классическом пальто до середины бедра. Волосы перехвачены у лба белоснежным ободком, который так ярко гармонирует с белым крупным жемчугом в ушах. Но главное – ее глаза, сияющие несдерживаемым счастьем и патрицианским спокойствием под стать своему мужчине. К вечерней встрече с ним я во всеоружии.
Лекси уверенно ведет свой автомобиль по загруженному в утреннее время шоссе, продолжая что-то весело щебетать, а я ее не слушаю, погружаюсь в омут сладких воспоминаний. Вчера мы не могли с ним расстаться до позднего вечера. Страсть наших отношений грозилась прорвать все возможные плотины, затопить обнажившиеся поля открывшихся сущностей мощным паводком растаявших ледников. Как мы выстояли перед этим безумным натиском – одному богу известно. Вам знакомо это потрясающее ощущение, когда искры запредельного влечения озаряют спустившиеся сумерки, стук взволнованного сердца становится самым сладким ритмом первозданной мелодии, а все, что вас окружает, перестает иметь какое-либо значение? Когда достаточно одного прикосновения ладони, чтобы в сердце произошла мощная вспышка сверхновой, а сознание перевернулось с ног на голову, потрясенное подобным ракурсом? Когда не возвращаешься больше мыслями в прошлое, потому как нет ему места в вашем настоящем, ведь именно оно стало правильным, желанным и ошеломительным?
Мы так и не смогли расстаться. К черту Дениса, Александр сам решил отвезти меня домой. Как описать восторг от ощущения, когда ты, с распухшими от поцелуев в машине губами и сладкой дрожью в коленях, нетвердой походкой идешь к подъезду и чувствуешь спиной тепло его согревающего, восхищенного взгляда? Как сдержать себя и не рвануть обратно, чтобы повиснуть на его шее, вжимаясь в рельеф грудной клетки до щемящей боли? Вот и я не смогла. Гибкая, пластичная, словно воск в его обволакивающих объятиях – меня остановил от нового витка безумия только ненавязчивый приказ выспаться и не опоздать утром на лекции.
Влюбленность? На этом этапе? Как такое могло произойти, и было ли это тем, чем было, или же просто эндорфиновой зависимостью?
…– Недвижимость, инвестиции в Германии и Швейцарии. По предварительным данным, входит в руководящий состав двух крупных корпораций в сфере строительства и аналитических маркетинговых… Эй, ты вообще где, Беспалова?
– Черт, Лекс, положи планшет! Не позорь всех автоледи, и я еще хочу дожить до вечера. Это так, на всякий случай…
– Ты вообще понимаешь, кто он? О-ли-гарх! Ну ты даешь… как ты сама не полезла в гугл и не выяснила, а фамилия красивая. Кравицкий… тебе подойдет!
– Да нет, спасибо, мне Беспалова-тире-Лаврова дорого встала! – трясу головой, пытаясь переварить информацию. Не то чтобы я не догадывалась о его прочном финансовом положении, я просто совсем не думала о вероятных благах, которые мог принести мне этот роман. И впервые в жизни мне этого не хотелось.
– Подожди! – Перед тем, как выпрыгнуть из автомобиля, Лекси тянется через кресло назад, подхватив букет. Я слегка разминаю шею, оглядываясь по сторонам… взгляд натыкается на знакомый автомобиль. Я совсем недавно его видела, вот только где?
– Откуда цветы, Лена?
Твою ж мать. Я едва не подпрыгнула на месте, услышав голос Владимира за спиной. Противная тревога вернулась на свои позиции в последней попытке там закрепиться, выбив два гулких удара сердца. Почему кому-то обязательно надо испортить мне день?
К счастью, он пока что не смотрит на меня – сосредоточенный, тяжелый взгляд прикован к моей подруге. Вернее, к букету в ее руках. Гордость не позволяет мне, воспользовавшись моментом, ретироваться в кафетерий, да и вдруг Лекси понадобится моя помощь? Если тут начнется сцена в стиле «домостроя», могу и двинуть этой жертве стероидов, мало не покажется, мне плевать, кто у него папа. Вряд ли, конечно, супер-блондинке что-то угрожает, но уж, воистину, «скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты» режет нервы циркулярной болгаркой. Но, похоже, Ленка сама удачно справляется.
– Не насосала, а подарили! Букетик, тачку, и брюлики на мобиле! – Я не помню, когда видела ее такой! Охренительная парочка, широкоплечий блондин и тоненькая белокурая куколка в роскошном полушубке, которая выпустила свои коготки… И кто назвал ее дурой? На такую контротповедь нужно иметь нехилую сообразительность!
– Ты чего? – Вовик переводит растерянный (кто бы мог подумать!) взгляд на меня, как-то смущенно кивая в знак приветствия. Не выдержал позора? Вообще, все очень странно. При одном взгляде на роскошную Лену можно истечь слюной, а он вновь пялится на букет. Словно черные орхидеи уже долбанули его смертельной интоксикацией по всем извилинам! – Просто… откуда у тебя такой букет?
– Ты думаешь, некому было его подарить?
Я внимательно слежу за ними обоими. Какая-то неправильность в поведении Вовы ломает шаблон почти театральной сцены. Лена продолжает заливать про водителя «бентли», который случайно ее подрезал и так растаял от неземной красоты, что сразу заказал доставку цветов, а я непроизвольно качаю головой – от ее слов на его лице написано натуральное покровительственное облегчение! Никаких мук ревности, наоборот, завуалированная умилительная насмешка!
– Юля, – моя кожа ощетинилась сотней воображаемых игл, когда он повернулся ко мне. Злость вместе с отголосками усталости решила все за меня.
– Ты бы это, не разговаривал со мной. А то кирпич башка попадет, совсем мертвый будешь. Все же, кто со мной общаются, умирают, да? Я ничего не забыла?
Да что такое? Нет, я понимаю, что после вчерашних событий этот мир прекрасен и удивителен, но чтобы мой враг номер один улыбался теплой улыбкой с каким-то скрытым восхищением?
– Прости. Я не имел никакого права говорить тебе такое.
Перевожу растерянный взгляд на Лекси. Это ты его заставила? Она хоть и выглядит довольной этой попыткой примирения, но, похоже, удивлена не меньше меня.
– Если бы я тогда знал, что он с тобой сделает… Юль, я же вроде как чувствовал, но в это оказалось трудно поверить даже мне… Поверь, я бы вообще не отпустил тебя с ним, пока не вправил мозги!
– Вова, – противная липкая испарина охватывает позвонки до самого копчика, вместе с головокружением. Все неправильно. Я, конечно, пострадала, и крепко, но такой восторг и умиление на фоне того, что твоего лучшего друга нет в живых? Я ему никто, так, увлечение ныне покойного друга, которое можно было поразить гостеприимством и увлечь светской беседой, не более. – Мне неприятно об этом говорить.
– Он никогда меня не слушает, но тогда я мог хотя бы попытаться. Я же видел, что с тобой творилось. Твои руки, это…
– Это аллергия на уродов. Я тебя услышала, но давай мы сейчас не будем резать запястья по новой, чтобы скрепить примирение кровью. Договорились? – смысл сказанного доходит до меня не сразу, а когда доходит… Я ведь так и не привыкла к себе, новой. Не стоит искать пояснения, почему это происходит, но я едва успеваю зажать рот ладонью, чтобы побороть приступ бесконтрольного смеха!
Через секунд тридцать мы смеемся уже синхронно. Луплю Вовку по плечу на глазах у охреневшей Лекси и позволяю заключить себя в пародию на примирительные объятия.
– Прости… – его голос едва пробивается сквозь блокаду смеха какого-то ненормального облегчения. – То, что с тобой было… Руку на женщину… Б..дь, если бы я только знал тогда, что он задумал…
– Забей, это в прошлом!
– Если еще раз, он тебя, хоть когда-нибудь…
Его слова резко обрываются, и он поспешно отводит взгляд, а моя испарина накрыта выбросом сухого льда. Какая-то нить ускользает, кажется, вот-вот, и я ее уловлю, удержу, распутаю… Пытаюсь поймать черный взгляд новоприобретенного приятеля, ловлю какую-то тревожную волну и что-то еще…
Очень некстати вмешивается Лекси.
– А если ты еще раз будешь ипать мне мозг, обсуждая мою Багиру, я тебя, я…
Она сейчас его спасение. Моргаю, теряя след нити Ариадны в лабиринте невысказанных слов и утерянных параллелей окончательно, растерянно наблюдаю, как Владимир грубовато хватает мою подругу за плечи и впивается в ее рот неистовым поцелуем. Внезапная страсть или смещение акцентов, вынужденная мера?
Поворачиваюсь и уверенно иду к кафетерию, Лекси не заблудится. Есть что обдумать вроде как, но… Телефон некстати сигнализирует о принятой эсэмэске. Снимаю блок с экрана за шаг до того, как запустить по крови бег абсолютного счастья с привкусом сладкой эйфории, позволив этим ощущениям унести отголоски несказанных слов и слабеющей тревоги.
«Самая отважная и неповторимая девчонка так же ждет вечера, как и я? Целую, береги себя!»
Счастливо улыбаюсь, не сдерживаюсь, прикасаюсь губами к холодному экрану – мне все равно, что подумают другие, и пасмурная погода с укусами моросящего дождика расцветает расплавленным золотом нового, пока только зарождающегося, ощущения…
Он до сих пор не мог поверить, что все, что с ними обоими происходит, происходит наяву.
Он не мог до конца распробовать особый привкус этого подзабытого счастья, которое ворвалось в его реальность подобно свежему шквальному ветру, безжалостно сметая на своем пути руины сооружений из потерянных дней того периода, когда он сам запретил себе малейшее право на счастье. Так было проще и легче, он так часто любил повторять это самому себе, а жизнь захватывала своим планомерным бегом, раскручивая спираль уникальных возможностей, которые перенимали все его силы и ставили перед выбором, который он однажды сделал.
Сейчас у него было практически все. Более того, сейчас не было никакой необходимости делать какой-либо выбор. Его уникальный дар держать все под контролем достиг непробиваемого абсолюта, ничто не могло нарушить привычный ход вещей – все настолько предсказуемо и стабильно, что иногда, даже находя отдушину в привычных играх на территории своего клуба, он ощущал послевкусие непонятной тоски. Эмоций по-прежнему хватало в избытке, вряд ли кто-либо догадывался об истинной глубине таких переживаний, надежно скрытых под маской казавшегося естественным равнодушия и спокойствия.
То, что это не те эмоции, которые наполнят кровь эйфорией самого теплого и опасного чувства, он знал с самого начала. Почему так долго обходил их стороной, и сам не мог себе ответить. Романтически настроенные индивидуумы назвали бы это пафосно-литературной метафорой – ждал подходящего часа, искал свою идеальную половину, следовал прописанному свыше маршруту судьбы. Это вызвало бы у него только ироничную ухмылку.
Ему даже сейчас казалось, что весь спектр теплых и взрывоопасных чувств к этой необыкновенной девочке был спланирован и прописан изначально только им самим. Пришел, увидел, победил, не позволяя диктату любви одержать над собой верх – а она спасовала, терпеливо ожидая на коленях в углу своего часа, когда несломленный объект нападения не сменит гнев на милость и сам не протянет руку для подписания мирного договора.
Он мог сколько угодно повторять себе, что им движет только чувство вины и банального благородства, но секрет его успеха заключался также в том, что он никогда не врал самому себе. Он знал о том, что изначальное стремление обезопасить и защитить прочно трансформировалось в новое, давно забытое чувство, так не похожее на предыдущее. Это был не повод сразу же принять его в штыки, нет. Скорее наоборот, он охотно поддался ему искристому очарованию, не ослабляя хватку самоконтроля и гиперответственности, потому что права на ошибку у него отныне не было.
Дерзкая infant terrible, независимая стервочка, блестящая с ног до головы прожигательница жизни – такие маски он считывал на раз, безжалостно добираясь до сути, безошибочно определяя истинный характер вкупе со всеми опасениями, комплексами и желаниями. Такая закрытая и гордая при их первом знакомстве, она поражала его своей беззащитностью и растерянностью при каждой последующей встрече. Страх? Она совсем не умела его скрывать. Неопределенность, последствия жесткого шока, затянувшаяся депрессия? У него опускались руки, потому что он не мог рисковать, не нащупав точки соприкосновения, движимый одной-единственной целью –помочь, спасти, вытянуть из этого кошмара. Не потому, что во всей этой ситуации ощутил также и свою вину – прикоснувшись к ее боли, считав на интуитивно-исследовательском уровне, ему больше всего хотелось выпить ее в два глотка, не задев сущности. Негасимый огонь жизнелюбия, уверенности, независимости и бьющего ключом темперамента очень грубо погасили. Он не вдруг понял. Он знал с самого начала, что сделает все возможное и невозможное, чтобы зажечь его вновь…
Это произошло. Все было спланировано, рассчитано, может, даже слегка цинично, но никогда прежде он так тщательно не продумывал меры по спасению человека, который спустя много лет занял пустующий отсек его сердца, озарив теплом своего присутствия. Он наконец-то держал ее в своих руках. Могло прозвучать зловеще, если бы не бросил все свои силы на то, чтобы она никогда не почувствовала себя заново захваченной, присвоенной, лишенной шанса обойти абсолют его нерушимого диктата. Впервые он поставил на кон ее благополучие и душевное равновесие, забыв о своих желаниях и предпочтениях… и впервые это оказалось так восхитительно.
Он мог быть богом в своих мыслях, абсолютным владельцем ее тела и воли, контролером ее желаний и порывов, что там, он мог щелчком пальцев превратить ее в покорного щенка, оставив, словно в насмешку, внешность породистой кошки. Он не сдерживал себя в подобных фантазиях, которые бы никогда не воплотил сознательно. Ее умоляющий взгляд широко распахнутых, напуганных и одновременно жаждущих глаз, таких же зеленых, как и у него, вошел в сознание несмываемым оттиском нового чувства. Ему необходимо было владеть ею до последнего вздоха, подчинять себе – медленно, постепенно, нетравматично, и в то же время стать стеной от любых бедствий, которые могут ее коснуться. Как эти две сущности могли уживаться в нем одном – желание сжимать в объятиях до боли, не отпуская, не теряя стука сердца и взволнованного дыхания ни на миг, вонзаться зубами в ее податливую кожу оттиском окончательного владельца и в то же время накрыть куполом самой крепкой и неуязвимой защиты… Как она раскрывалась ему навстречу, увидев, безоговорочно приняв, потянувшись, как к самому желанному спасению, единственной возможности оставить в прошлом потерянные дни своего кошмара. Она бы очень сильно удивилась, если бы узнала, до каких мельчайших подробностей ему известны детали ее трагического опыта в мире Темы. Он сделал и будет продолжать делать все, чтобы она никогда не узнала о том, как и при каких обстоятельствах он поставил гриф «секретно» в прологе их начавшейся лав стори. Он не мог придавить ее ответственностью исключительно своего выбора, отравить двойственностью стандартов и тем самым поставить крест на сближении.
Когда к человеку с его характером, приверженцу определенных жизненных устоев приходит любовь – он не меняется. Он открывает в себе новые грани, которые, впрочем, были всегда, но спали в глубоком анабиозе, не имея возможности реализоваться. Хочется носить свою девочку на руках, осыпать цветами, обращаться с ней, как с маленькой, ловить эту волну абсолютно счастливого и открытого ребенка, дарить ей взамен весь свой мир без остатка, испытывая ни с чем не сравнимый восторг обладателя, которому отвечают пока еще не осознанной, слегка испуганной, наивной, но такой открытой, а от этого вдвойне сладкой, взаимностью. Ты готов положить к ее ногам весь мир и одновременно оставить ее саму у пьедестала своих ног, где она будет в самой совершенной безопасности. При этом ты до боли, до ментального сжатия внутреннего кулака стараешься сделать так, чтобы никогда ее не коснулось насильственное давление, чтобы она не дай бог не прикоснулась в неосознанном порыве к твоим истинным стремлениям на данном этапе – ты будешь беречь ее ценой своей жизни от любой боли, даже от собственной. Ты никогда не сделаешь с ней того, что она не сможет принять и выдержать. Ее счастье, душевное равновесие и самая нежная улыбка на свете становится твоей основной целью на всю оставшуюся жизнь, и ты заранее, с высшим даром просчитывать все наперед, понимаешь, что сделаешь для этого все, зависящее от тебя… Впрочем, не зависящее тоже!
Он практически никогда не устает, даже после напряженного трудового дня. Сейчас его вечера наполнены новым смыслом и так сильно уязвимы прессингом одиночества в ожидании следующих выходных, когда он вновь будет сжимать ее в объятиях, покрывать поцелуями совершенное гибкое тело, плыть по шелковой глади ее воли своими штормовыми откатами, поднимая так высоко, как никого и никогда прежде, и держать так крепко, что страх высоты растает с первыми лучами утреннего солнца. Четыре дня. Он бы сошел с ума, если бы не установил негласные правила ежедневных свиданий, но как же тяжело было себя сдерживать… Смотреть в ее огромные умоляющие глаза и спокойным тоном непримиримого руководителя пояснять, сейчас в приоритете ее институт и высшее образование и он не намерен отступать от этих правил. А тебе на самом деле больше всего, до безумия, хочется заблокировать дверцы автомобиля и увезти ее, не слушая слабые протесты, чтобы любить до потери памяти и пульса на протяжении суток, опоясывая биополем своего владения, заковывая пока еще в энергетический ошейник своей воли и плавно приближать к тому моменту, когда на ее хрупкой шейке застегнется настоящий. Он уже знает, что этот момент настанет очень скоро, до него один решительный рискованный шаг. Он может поставить их общий мир под угрозу, он может даже ее потерять, но только так ему удастся забрать ее страх и открыть ей себя, настоящую.
Но сейчас ему не хочется об этом думать. Сейчас он с нетерпением ожидает следующей встречи, и, засыпая, всегда мысленно заключает ее в свои объятия, зная, ощущая, чувствуя на расстоянии, как его девочка делает практически то же самое…
В понедельник я не знала, как дождаться выходных, изнывала от тоски и приятного ожидания, вздрагивая от каждого телефонного звонка и распыляясь на сотни атомов захватывающей эйфории, стоило только услышать его голос. Расплавленное золото зарождающегося счастья смешивалось в элитный коктейль с тревогой ожидания и предвкушения запредельных граней, которые привлекали и пугали одновременно, раскрашивая спектр эмоций совсем в иные, незнакомые прежде цвета. Свернутые черно-алые крылья напоминали о себе обреченно-эротичным трепетом загнанной в угол искушенной жертвы, и, как бы я ни пыталась скрыть их, подогнав вплотную к лопаткам и напряженным нервам хребта, они не желали прятаться, заявляя о своем наличии неконтролируемым выбросом чистейшего эндорфина. Как это изводило нездоровым любопытством моих подруг и притягивало мощным магнитом всех мужчин, которые имели несчастье оказаться в радиусе ста метров! Даже Миранда Пристли лаконично пошутила, что у меня в душе вечная весна, несмотря на дождливую осень за окном.
То, что я изменилась, вынырнула из омута депрессии, не мог заметить только ленивый. Лекси беззастенчиво вампирила мой душевный подъем, а Эля просто достала своими наездами с требованиями рассказать все и в подробностях. В общем, я ей рассказала. Ну, подумаешь, приукрасила немного, подкрепив свою веселую фантазию чистой воды информацией из всемирной сети о роли стека и интенсивности его воздействия. На двое суток желание задавать вопросы у нее пропало начисто. Я с трудом сдерживала смех, наблюдая, как меняется выражение ее лица с агрессивно-любопытного на сочувственно-обеспокоенное, когда она искала в моих глазах следы давно забытой душевной боли и перманентного страха. По касательной задело даже Дениса, она вздрагивала от любого прикосновения своего бойфренда, пытаясь отыскать в нем проблески латентного садизма, руководствуясь догмой «скажи мне, кто твой босс». Пришлось ее в срочном порядке успокаивать, особенно когда Денис, по распоряжению Александра отвозивший нас домой из клуба с очередного дня рождения одногруппницы, искоса поглядывал на меня со смесью бессилия и сопереживания. Я, конечно, огребла от Эльки подушкой по голове, когда во всем созналась, но вопросы в стиле «в какой позе он тебя круче всего жарит» и «все ли у него в порядке в силу возраста» больше не звучали.
Визита к ревматологу я боялась больше, чем предстоящей в выходные сессии, но, как выяснилось, совершенно напрасно. В приемной доктора частной клиники меня угостили изумительным фруктовым чаем, да и сам моложавый профессор был предельно внимателен и галантен. Рентген-снимок был готов практически сразу, как и некоторые анализы. Никаких адских уколов мне в колени не кололи. Была только одна инъекция была в вену и небольшой список препаратов, которые полагалось принимать в течении двух недель, я уходила оттуда с заверениями, что с моими суставами все в относительном порядке, и скоро забуду о дискомфорте. Мне полагалось отметиться здесь же через неделю, чтобы посмотреть на результат лечения.
Алекс не покидал меня ни на миг. Держал за руку и говорил, какая отважная у него девочка. Моя симпатия к этому человеку возрастала с каждым днем подобно горной лавине.
Ирина Милошина улетела на симпозиум в Европу, и на протяжении этой недели я была избавлена от сеансов инновационного психоанализа. Крылья за спиной наливались силой алого огня час за часом, день ото дня, и прилив потрясающей энергии находил свое отражение во всем, чего бы я ни касалась. До раздачи основных тем курсовых работ по маркетингу оставался месяц, но я упросила Аллу дать мне ее заранее, чтобы отшлифовать до мельчайших деталей и сделать нескучный креатив. С подборкой литературы проблем не возникло, я успевала как и сидеть в свободное время в библиотеке в поиске материала, так и проводить каждый вечер с Алексом, втайне изнывая от желания оказаться с ним наедине, с ненасытным вожделением изголодавшейся самки, которую страх только еще больше возбуждал.
