Текст книги "Почему я ненавижу фанфики (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Но это ещё ничего. Самое интересное началось немного позже.

Оказалось, что Артёмка в концерте не участвует. Оказалось, что за ответственного остался Володар и плохое предчувствие едва не забило мне эфир, стоило зайти в кабинет, чтобы сдать ключи от операторной.

– Задержись-ка на минутку, – сказал Соломонов, прижав мою руку с ключами к столу. – Думаешь, пронесло?

– Послушай… – мирно начал я. – Откуда столько злобы?

– Сапёр меня подставил, и я вытащу из тебя его адрес и полное имя любым способом. На этот раз твой рыцарь и пальцем пошевелить не успеет.

– Я ничего о Сапёре не знаю.

Хватка усилилась, и я скривился от боли. Силы Володару было не занимать – я мог бы справиться, только если бы выкрутился и убежал без оглядки.

– А узнать придется. Ты – моя единственная ниточка и я не собираюсь её упускать.

До меня, наконец, дошло, почему козлом отпущения стал именно я. Володар на проверку оказался не совсем уж пеньковым детиной – он просёк, что я говорю правду, а значит, нас с Сапёром связывали только временно-деловые отношения. Следовательно, впрягаться за мою тушку пирсингованный не станет. А ещё я никак не связан с профкомом и с самим Соломоновым, что делает меня идеальным доносчиком-крысой.

От одной мысли, что за на первый взгляд простейшей ситуацией постепенно вырисовывалась схема, стало жутко. Тем более, мне в ней отводилась крайне неприятная роль.

Я вырвался, но только потому, что Володар позволил. Кинул ключи на стол, пошел к двери, чувствуя, что одними разговорами адекватного отношения не добиться – следовало сейчас же доложиться деканату и свалить на недельку в тень.

Но и тут Соломонов обошел меня на шаг. За дверью поджидали его дружки, притом не те, что прижали нас в переулке, а этаж, как по плану, зиял девственной пустотой. Пары закончились, и преподаватели с концерта рассосались по кафедрам, чтобы слегка накатить чего-нибудь алкогольного.

Накатить пришлось и мне, правда, не по своей воле. Один из парней прижал меня к стене, другой – втолкнул в рот горлышко бутылки. Я закашлялся, скорее от неожиданности глотнув жидкость, и почему-то подумал о камерах, здесь же были камеры…

Внезапно кто-то огромный стер тяжелой горячей ладонью всё: мои мысли, тревоги, страхи. Я бултыхнулся в желейную разноцветную муть, бессмысленно разводя руками перед собой и натыкаясь на чьи-то конечности и тела. В памяти всплыло самое неприятное воспоминание за последние годы жизни – как-то раз, на студенческой вечеринке, я соблазнился и попробовал экстази.

Всё ещё работающей частью разума я понимал, что в пойле было что-то похожее, наркотик из тех, которыми опаивают дурочек на дискотеках, чтобы беспрепятственно затащить в постель или упереть из-под напудренного носа новенький айфон.

Ещё я знал, что меня притащили в заброшенное помещение – в нос ударил запах размокшей известки, и на ум пришла семьсот пятнадцатая. Притащили и сбросили мертвым грузом на скрипучий прогнивший стол.

Сознание прояснилось. Я начал улавливать смысл в диалоге этих двоих, хотя всё так же совершенно не мог сопротивляться.

– С чего начать-то?

– Дарик сказал, надо позорное видео. Чтоб его было чем подстегнуть.

– Он видел наши лица?

– Да пофиг, завтра нихуя не вспомнит. Нитро – забористая вещь. Сколько подсыпал – мимо проходят в коридорах и не узнают.

– Как же бесит смазливая рожа…

Я почувствовал приливчик сил. Слабый, скромный, буквально кот наплакал – но всё-таки. Ещё в тот раз удалось узнать, что мой организм неплохо справляется с колёсами и очень скоро средней дозы будет маловато.

Весь ресурс приливчика я растратил на почти бессмысленный рывок из-под прижимающей к столу ладони. Результата не добился, но был горд и доволен – не совсем сопля…

– Гляди, ещё и вертится, падла. Ему мало, что ли?

– Так плесни ещё, хули.

Я протестующе замычал. Голосовые связки, как и остальные мышцы, контролю не поддавались. Подумал вдруг – хорошо, что эта дрянь глушит почти все эмоции. Хоть ничего не почувствую.

– Я слышал, он педик, – едко бросил тот, что стоял рядом, и оказалось, что я поторопился с выводами. Тело бросило в ледяной пот, подмороженное химией сердце тяжело ухнуло в груди. – Как мы с педиками поступаем?

– Чистим мозги? – гаркнул тот, что давил мне на грудную клетку. Боль пришла не сразу – очень медленно, заторможено обдала живот тупой волной, затем потянула шею и вспыхнула где-то на уровне ключиц. Я не понимал, что со мной делают – избивают или режут, потому что явно ощущал только одно, что мне край как херово.

Внезапно в какофонию смешков и матов ворвался третий, ровный голос:

– Что это у нас тут происходит?

Движение прекратилось. Я даже повернул голову, но ничего не увидел – только фиолетовые силуэты и какую-то сказочную размазню, словно через запотевшее цветное стекло.

Руки исчезли. Боль тоже. Приглушенные голоса отдалились, и больше мне не удалось разобрать ни слова.

А затем – громко, оглушающе громко грохнула дверь.

– Эй, Тесаков, ты живой? Блевануть хочешь?

Я отрицательно качнул головой, бессмысленно ища под собой опору.

– Что с тобой?

– Мнэ-э-э-э… – с каким-то адским усилием издал я.

– Встать сможешь? Бля, откуда кровь…

Я снова воспользовался головой, чтобы донести своё несогласие.

– Пиздец, – весьма точно охарактеризовал незнакомый голос. Обессилев, я ткнулся лицом куда-то в грудь спасителя и понял, что рук всё-таки не чувствую.

А потом мир схлопнулся.

И всё пропало.

Утро следующего дня нельзя внести в список самых мягких пробуждений в моей жизни.

Во-первых, я был черт знает где.

Серьезно. Черт. Знает. Где.

Белый гладкий потолок, безумная, увешанная плакатами комната, изуродованная наклейками мебель – всё вокруг было незнакомое и странное. Во-вторых, незнакомым было и моё тело, отключенное от нервных центров и, кажется, вывернутое наизнанку три-четыре раза.

– О, проснулся, спящий красавец.

Я вздрогнул и повернулся к двери.

В проходе стоял Никита – в белой майке, засунув руки в карманы спортивных штанов, неизменно обвешанный металлом, как всегда ехидный, но какой-то домашний и сонный. Не сказать, что я испытал особое облегчение, но страх, сжимавший сердце ледяной рукой, почему-то отступил.

– Где я?

– На моей съемной, – ответил тот. – Прости, пятнышко. Кто ж знал, что Соломонов такой ушлепок. Раз такое дело, придется из-за тебя пары прогулять.

– Что вообще случилось…

– Тебя опоили GHB и слегка покромсали, – Никита ткнул пальцем себе под ключицу. Я медленно опустил взгляд и обнаружил на себе штук пять пластырей и пропитанную кровью марлю. – Они сами были угашенные, так что это ещё цветочки и дело могло закончиться очень печальными ягодками.

– Как ты узнал?

– Увидел, что соломоновы подлизы пасутся возле профкома, решил перепроверить. Не зря.

– Выходит, ты сперва меня подставил, а теперь спас… – я потер лицо ладонями. – Бля, мне хана.

– Звонила твоя мама, – Никита покрутил перед носом моим телефоном, от чего я почти соскочил с кровати, но очень скоро понял, что своим ногам не хозяин и осел на краю койки враскорячку. – Я сказал ей, что ты налакался и переночуешь у одногруппника.

– Отличная, блин, отмазка…

Мозг тем временем потихоньку разгонялся. Ярко представились картины кары несчастного меня – мать почему-то виделась богиней войны, обрушивающей свой заточенный до остроты бритвы меч.

А потом Никита улыбнулся так, что мыслительный процесс снова застопорился и, кажется, вместе с ним остановилась вся жизнедеятельность моего организма.

– Ещё звонил твой личный охранник. Раз пятнадцать. Меня его звонки достали, пришлось ответить, уж извини.

– Что ты ему сказал? – поинтересовался я.

– Только правду, – Никита явно веселился, наслаждаясь своим остроумием и ситуацией в целом. – Что ты не можешь говорить, так как находишься в полной отключке. Он хотел тебя забрать, но я сказал, что не хочу говорить ему свой адрес. А то мало ли. Тогда мальчик-перчик пообещал меня убить. Но это, впрочем, не впервой.

– Мне хана, – повторил я, сваливаясь назад на подушку. В один миг меня перестало смущать всё – то, что я нахожусь на квартире у левого пацана, от которого одна головная боль, то, что я полуголый, то, что на груди ноет свежая рана, а мышцы кажутся чужими…

– Знаешь, что самое интересное? – решил добить Никита. – При всём при этом новые друзья не знали даже моего имени. Ты ничего не рассказал. Почему?

Отвечать не хотелось, но хуже быть не могло. Просто некуда.

– Я не доносчик. И не собирался доказывать, что действительно как-то с тобой связан. Хотя кого это теперь волнует… боже, ведь пообещал!

– Что пообещал?

– Что больше не свяжусь с тобой.

– А вот сейчас почти обидно было, – Никита прошлепал к рабочему столу и уселся на скрипучий стул.

Я застонал, запрокинув голову. Что может себе надумать Даня – страшно представить. Мало того, что с моего телефона ответил блядский Никита, так ещё и я ему не помешал, значит, действительно был не в себе. Причин, по которым это случилось, может быть дохрена.

Я должен был ему позвонить. Сейчас же. Никита, судя по всему, по полубезумному взгляду понял, о чём я думаю. Немного повертев телефон в ладони, кинул его поближе к моей руке.

– Удачи.

– Может, выйдешь?

– Это мой дом. Что скажешь ему?

– Что вляпался…

– И?

Кое-как удержав смартфон в ослабшей руке, я пустым взглядом уставился в экран и положил палец на сенсор вызова.

Рассказать Дане, что за приключение со мной стряслось – верный путь затянуть его в эту небезопасную историю ещё сильнее. И, учитывая характер Новикова, вряд ли всё закончится миром и одуванчиками.

Я прижал телефон к уху и, кажется, перестал дышать. Медленные гудки рвали меня на части, а звонкий «тык», означающий, что абонент сбросил вызов – ударил под дых.

– Ну-ну, подожди убиваться, – прокомментировал Никита. Я отложил телефон, не в силах повторить вызов.

– Я у тебя в долгу? – тихо спросил, глядя куда-то сквозь молекулы воздуха в потусторонний мир.

– Нет. Я тоже виноват в сложившейся ситуации, так что никакого долга. Лишь об одном попрошу – расскажи своему дружку правду. Иначе это придется сделать мне.

– Зачем тебе это?

– Разрушать пары не в моих интересах, да и не хочется быть крайним и наживать себе нового врага, поверь, их и так предостаточно. Со своей стороны пообещаю, что больше Володар тебя не тронет. И все виноватые получат по заслугам.

Приблизительно за полчаса Никита умудрился почти полностью изменить моё мнение о себе. Говорят – не суди по обложке…

– Мы не пара.

– Ага, а я не племянник ректора, – Никита закинул ногу на ногу и откуда-то выковыряв пачку сигарет, одним взглядом спросил, не против ли я. Пришлось заставить своё тело печально отмахнуться.

По комнате поплыл горьковатый запах. Никита курил как-то странно – затягивался долго, а потом выпускал дым с таким страдающим выражением лица, будто процесс причиняет ему физическую боль.

– Не нужно крутиться передо мной и делать вид, что ты нормальный. Друзья не обещают убить за то, что друг перекантовал ночь у незнакомца. Он твой хахаль, это поймет даже полный идиот.

– Даже если так, это только наше с ним дело.

– Защищаться тоже не надо, сам не без голубого грешка, – Никита неприятно усмехнулся. – Успокойся. Ты голодный?

– С чего забота? – снова попытавшись покинуть койку, я свесил ноги с края. Джинсы остались на мне, уже плюс. Кое-где темнели капли засохшей крови.

– О, дай угадаю, – Никита снова тяжело затянулся и, запрокинув голову, с усилием выдавил из себя дым. Любопытство по поводу этой привычки потихоньку начинало подтачивать меня, да и хотелось отвлечься хоть на что-то, лишь бы не думать о том, что сказать Дане и как перед ним объясниться. – Ты решил, что я негодяй.

– Ты создаешь не самое приятное впечатление.

– Так вот, я не негодяй. Сука немного, но не негодяй.

– За что тебя так ненавидит Соломонов?

– А… я всего лишь помогал одному человеку. Но помощь одному предполагала подставу другого. Мне заплатили, так что я выбрал сторону «клиента», вот и всё. Дипломы, это так, в дополнение.

– Племянник ректора… почему ты зарабатываешь таким способом?

– Всё просто. Мне это нравится. Как твоя голова? Отходняк от этой штуки обычно дикий, но ты, я смотрю, более-менее огурцом.

– Тела не чувствую, – признался я. – Домой нельзя…

– Я потому в больницу и не потащил. Порез несерьезный, шрам останется, но зашивать не обязательно, а вот наркота в крови – это проблема. Оставайся сколько нужно. В универ тебе сейчас тем более нельзя.

Непослушными пальцами я отцепил от себя пластыри. Под марлей, чуть ниже ключицы обнаружилась широкая болезненная рана со вспухшими синеватыми краями. Чуть подсохшая, но ещё кровящая. По форме она напоминала перевернутую букву «Р» с маленьким хвостиком в соединении дуги и линии. Судя по всему, это должна была быть «Я», но ублюдок не успел вырезать язычок.

Боль усилилась. Я редко получал такие повреждения и плохо переносил кровь, поэтому поторопился снова прикрыть «клеймо» марлей.

Никита всполошился и, зажав зубами сигарету, притащил новый кусок с шариком ваты внутри. Убрал мои дрожащие неловкие клешни, приложил к ранке.

– Прижми посильнее. Шрамирование, блядь…

– Что он хотел…

– Что-то вроде «Я пидарас», предполагаю. Ребята вроде них не очень-то творческие люди.

– Что же мне делать?

– Для начала поесть. И не драматизируй, разберемся. Со мной и не такое бывало.

Это самое «и не такое бывало» прозвучало даже не двусмысленно, а трёхсмысленно. В отличие от всего, что Никита говорил до, затаенно-злобно.

И тут зазвонил телефон.

========== 16 – Опасные недомолвки ==========

На экране высветилась фотография Новикова.

Никита понимающе притих и вернулся к стулу, жестом показав, чтобы я не обращал на него внимания.

Кое-как заставив себя шевелиться, я приложил смартфон к уху. Навалилась тяжелая, давящая тишина. Волнение и отчаяние врезалось в грудь огромным ледяным шурупом – сдавливало невыносимо.

– Дань?

Молчание.

– Пожалуйста, не думай ничего такого, ладно? Я…

– Ты дома?

То, каким тоном был задан один-единственный вопрос, натолкнуло на мысль, что разговор лучше отложить на пару дней – когда утихнет злость, но я не мог. Не смог бы, даже если бы от этой паузы зависела моя жизнь.

– Еще нет.

– Интересно знать, почему?

– Не могу… подожди немного, хорошо? Этому есть объяснение.

– Ты с ним?

– Никита вытащил меня из небольшой передряги, – очень осторожно подбирая слова, сказал я.

– И ты в благодарность, что ли, заглянул к нему на огонёк?

– Да нет же… ты ведь не думаешь, что я…

– А что, в сущности, я о тебе знаю, Костя?

Я выдрал бы сердце из груди, только бы услышать привычное «Блэкджек» и почувствовать в словах хоть что-то, кроме ломкого льда и сдерживаемой злости. Остро вспомнился Даня-оружие, и я невольно ужаснулся тому, что сейчас его холодная сила была направлена прицельно на меня. Не будь вне доступа – мог бы получить по шее сверх того, что уже испытал, и Новиков не стал бы разбираться в моих проблемах. Не сейчас. Он слишком сильно бесился.

И не верил. Не доверял.

С осознанием этого факта к внутреннему расколу добавилась капля яда. Капля, постепенно отравляющая всё моё нутро.

– Я надеялся, ты знаешь достаточно, чтобы верить.

– Неправильно ты надеялся.

Короткие гудки.

Я закрыл глаза, пережидая спазм. Шуруп ввинтился по самую шляпку и, кажется, уперся в позвоночник – болью прошило почти насквозь, да так, что первые пару секунд я испытывал самый, что ни на есть, душевный болевой шок.

– Теперь всё усложнилось, – вздохнул Никита, нервно потряхивая ногой. – Стоило сказать, что ты до сих пор отходишь от наркоты, которой тебя опоили. Это избавило бы от некоторых проблем.

– Не хочу, чтобы он вмешивался… – едва ворочая языком, ответил я.

– Какая жертвенность. И что, сделаешь по-своему, даже если вашим отношениям из-за этих молчанок конец?

Никита протянул мне новенькую сигарету. Я взял – взял и уставился на неё, как на какую-то неизвестную миру хреновину, инструкцию к которой ещё не придумали. Тогда Сапёр вздохнул, отобрал её, раскурил и вновь вложил мне в пальцы.

– Посмоли чутка. Никотин помогает.

Я затянулся. Выдохнул горькое облачко, помотал головой.

– Не могу. Почему так больно и где?

– Это откат. После клубных наркотиков, да и вообще после любых происходит эмоциональный спад и плохое чувствуется в сто раз сильнее.

– Если всему конец из-за недомолвки, оно того не стоило, не надо было и начинать. Тогда всё хорошо. Поигрались – и хватит.

– Выговорись. Я выслушаю.

– Мы оба нормальные. Мы нормальные и мы сможем вернуться к обычным отношениям, а потом…

Ох, как я заливал – сам диву давался.

На словах-то звучало гладенько. Гладенько и ровнёхонько. Но на деле я испытывал такую страшную боль, что готов был выложить всю историю ублюдку, который вертит информацией в своих целях, как хочет и когда хочет. Лишь бы не держать всё в себе.

Казалось, что иначе я просто взорвусь.

– Значит, несерьезно?

– Боже, нет… не знаю… – я запустил руку в волосы. – Почему ты мне помог?

– Скажем так, я знаю, что значит быть беспомощной марионеткой, – в темных глазах загорелся холодный огонек. – И этого не пожелаю никому.

– С тобой что-то сделали?

Поднявшись, Никита поплелся прочь из комнаты. Уже откуда-то из глубин коридора донеслось преувеличенно-спокойное:

– Надеюсь, ты не имеешь ничего против макарошек.

Я лишь хмыкнул в ответ.

Потому что на тот момент мне было наплевать – макарошки или цианид.

Мы сидели на маленькой тихой кухоньке. За окном светлело дневное небо, серебристо-синее, в мазках перьевых облаков. Я жевал что-то похожее на пасту, спагетти с томатным соусом, Никита догрызал бутерброд с докторской колбасой и хрустящим куском огурца. Доев, он порылся в шкафчиках и достал на свет божий девственную пачку сигарет.

Мне начинало казаться, что он и спать ложится с табаком в обнимку.

– В тринадцать я познал удовольствие быть жертвой педофила, – вдруг сказал Никита, дернув глянцевый язычок полиэтиленки. – Я помог тебе не потому, что хотел извлечь из этого выгоду. Просто быть жертвой – это полная херня.

– Прости.

– Сейчас выглядело, будто я пытался надавить на жалость, – хохотнул он. – Это было давно, так что забей. Ты сам спросил, а я не скрываю. Такую кучу дерьма трудно спрятать.

Он снова закурил, и снова – с болезненной обреченностью бесконечно ломкого человека. Немногие разглядели бы за его надменностью взрытые котлованы страданий, но я их видел отчетливо. Может быть потому, что мне самому сейчас было невыносимо плохо.

– У тебя… проблемы с легкими? – наконец, предположил я. – Больно дышать?

– Нет, – Никита покусал пирсинг в губе. – Я боюсь сигаретного дыма.

– Почему?

– Ну знаешь, – Никита открыл окно и повис на подоконнике, уперевшись в него локтями. Ветер взлохматил короткие, смолянисто-черные волосы. – Большие крутые мужики любят курить по любому поводу. Например, перед весельем с мелким пацаном.

– Он курил? – осторожно спросил я, чувствуя, что нагло и больно влезаю человеку в душу, но Никита раскрывался легко, как незажившая рана. Пусть это и случилось давно, его страхи, очевидно, стали его повседневностью.

– Ага, три-четыре штуки. Когда три-четыре сигареты отделяют тебя от полной дичи, это быстро врезается в психику. У меня зависимость, но реакция на дым осталась до сих пор.

– Его поймали?

– Ублюдка посадили, меня спасли, да. Одного из немногих его игрушек. И только потому, что у родных были деньги мобилизовать людей на поиски. Так что мне чертовски повезло в жизни.

– Почему ты рассказываешь мне такие важные вещи о себе?

– Ты не похож на того, кто будет мстить, да и… понравился. Не надумай лишнего, просто как человек ты интересный. Наверное, поэтому народ так любит о тебе судачить.

– Что говорят? Плохое? Хорошее? – я пододвинул к себе чашку с крепким растворимым кофе. Странно – Никита явно не был педантом, да и любил всякую шляпу вроде наклеек, но чашки у него были как на подбор, из дорогого фарфора, как и выставленная на видном месте посуда. В коридоре я заметил полку с внушительной коллекцией сувенирных тарелочек.

– Девки любят пожжужать на тему, кто с кем и в какой позе. Тебя они считают парнем недоступным и себе на уме. Многие выделяют, что ты в списке успевающих и одеваешься с иголочки, как модель, так что они тебя в эти самые модерн-модели и записали. Завидный, мол, но со сложным характером. И «боже, это пятно».

– Женщины, – я сделал челодлань, с трудом воздержавшись от челостены. – Пятно?

– Пятно – отрицательный изюм, детка. Даже если кто-то не знает имени, тебя безошибочно определяют по пятну. Кстати, я из-за славы решил отправить тебя к Соломонову, думал, он не станет клевать тех, кто на виду. Как видишь, ошибался.

– Да уж.

– Но с твоим хвостиком история веселее – к Даниилу с первого курса прилип образ полного отморозка с тараканами. Одно время я часто о нём слышал. И даже помогал кое-кому узнать, где он и кто он. Представить страшно, сколько у него этих тайных воздыхательниц, которые готовы на всё, только никак не решаются подойти.

– Я думал, наоборот. Он кажется легкомысленным и доступным…

– С твоей колокольни – возможно. А дамы любят высасывать из пальца целую эпопею и подогревать интерес. Я у них вообще чуть ли не подпольный наркобарон, пф.

Я встал. Вестибулярный аппарат всё ещё барахлил, но еда и никотин действительно облегчили общее разбитое состояние.

Мы помолчали. Никита плевал в окно, я – пялился на его узкую, как лезвие, спину. Прежней неприязни к нему больше не испытывал. Осталось только понимание и совсем ещё неокрепшая, чисто человеческая симпатия.

– Слушай… спасибо за всё. Ты сука, но не негодяй. И будет просто прекрасно, если всего этого больше не повторится.

– Пожалуйста. Домой собрался?

– Угу.

– Тебя проводить?

– До метро далеко?

– Минут десять.

– Тогда не стоит, с навигатором как-нибудь доберусь.

Наблюдая за тем, как я влезаю в пальто, Никита стоял неподалёку и выглядел немного устало. Мне кажется, начнись наше знакомство с менее бредового эпизода, со временем мы могли бы стать друзьями.

Хотя кто знает, загадывать не стоит.

– Не забывай о нашем договоре. Расскажи всё сам или это сделаю я.

– Я попробую, Никита. Давай, до когда-нибудь, если жив останусь.

И я ушел, а точнее – уполз на автопилоте, игнорируя все мыслительные процессы и сумбурные эмоции.

Разобраться в случившемся в своем нынешнем состоянии я был просто неспособен.

Два дня мне пришлось провести в полуспячке – отходил. Отходил, забравшись под тяжелое одеяло и ворочаясь с боку на бок, одним глазом пялясь в окно, на сырую, горьковатую осень, другим – на ленту новостей вконтакте.

Поначалу мать была готова меня придушить, но сжалилась, когда увидела на месте сына неспособное жить тело, расплющенное наковальней реальности и перехватив мой полный тоски взгляд.

Я дошел до того, что вечером второго дня утащил к себе в комнату клетку с Ньютоном, сидел на полу и методично, по штучке, скармливал ему всякое – семечки, арахис, ягодки.

– Что с тобой, Костя? – тихо спросила мама, сменив обычную суровость на мудрую материнскую заботу.

– Дурак, – ответил я. И вдруг понял, что больше не могу молчать. – Мам, мне надо тебе кое-что важное сказать.

Она зашла в комнату и закрыла за собой дверь.

– Слушаю.

– Ты всегда воспитывала меня, как человека терпимого к любым странностям. Так вот. Мне понравился парень…

– Даня? – очень точно, метко и больно подметила она. – Не смотри так, ты с ним как с девушкой поступил, когда привел к нам. Я не удивлена.

Мама присела рядом. Подбежав к ней поближе по погрызенной жердочке, Ньютон сунул клюв между прутьев.

– Что ж… Костя, ты имеешь право любить кого угодно. Хоть кошку. Я хочу наследников, но этот вопрос в наше время не стоит ребром.

– Спасибо.

– Только вот явно что-то стряслось, коль ты решил напиться до полуобморочного состояния.

Дома я решил придерживаться версии Никиты с глобальной попойкой, так что мама думала, что в недавнем бунте виноват подростковый максимализм и моя врождённая привычка драматизировать.

– Да, я изрядно напортачил…

– Прятки делу не помогут, – вздохнула мама, подсовывая Ньютону семечку. Привычка подкармливать его в моменты стрессов у нас была общая. – Выясните всё, да и дело с концом.

– Что бы ты выбрала… чтобы важный тебе человек остался в стороне и мучился или чтобы он знал правду, но пострадал ещё сильнее?

– Хм… – она покосилась на дверь. – Взять твоего папу – не знать правду для него самый большой стресс в жизни. Он умереть готов за истину. Так что в его случае ответ очевиден.

– Думаешь, это может быть хуже всего?

– Отношения ничего не стоят, если доверия нет, – деловито кивнула мама. – Даже с кошкой. Но Даня ведь не кошка и он отличный парень.

– Это верно, мам…

Она поднялась, потрепала меня по волосам.

– Тончика я заберу. А то у него из-за твоей депрессухи талия исчезнет. Иди сам лучше поешь.

И ушла, громыхая клеткой. Я ещё минут десять сидел в обнимку с тарелкой всякой фигни для Ньютона. А потом встал и понял – да. Надо разобраться.

И всё.

Хотя бы потому, что прятки делу не помогут.

Идея с самого начала была рисковой – я решил заявиться к Новикову без предупреждения, прямо так, не зная, дома он или нет. Сначала за дверью раздались шорохи Ритуси – она даже поскребла дверь, что можно было считать приветствием. Потом послышались медленные шаги и щелкнул замок.

Этих звуков мне хватило, чтобы умереть от волнения раз пять, а то и шесть. Так что когда Даня открыл дверь, пришлось тратить силы ещё и на то, чтобы всё-таки вернуться в мир живых.

– Нам надо поговорить.

Тут из-за его спины появился парень. Высокий, подкачанный, с растрепанными, чуть вьющимися светло-русыми волосами. Лицо, подернутое холодной сосредоточенностью, казалось непрошибаемой маской.

В возникшей паузе он потянулся за кожаной курткой к вешалке и начал собираться. Какое-то время провозился с молнией, а после, проходя мимо, молча пожал Дане руку.

Меня обдал спокойным, чуть насмешливым взглядом.

Я мог бы проигнорировать это, но почему-то его проницательно-понимающие глаза сбили градус моей решимости до позорного нуля. Поэтому я стоял, пялясь на свои ноги, таким образом пережидая приступ острой ревности и злости.

Даня этому важному процессу мешать не собирался.

– Ты притащился, чтобы помолчать? – наконец, не выдержал он.

– Признаюсь честно, ты бы ничего не узнал, – не знаю, почему я начал именно с этой, мало похожей на извинение фразы. – Но лучше от меня, чем от него.

– Чем от Никиты? – холод вновь резанул по ушам. Я перевел взгляд со своей обуви на Риту, усевшуюся у хозяина в ногах.

– Да. Дашь зайти?

– Давай вкратце и здесь.

– Вкратце, хех…

Я прислонился плечом к стене, чтобы чувствовать хоть что-то твердое. Потому что казалось, что окружающее пространство засасывает меня, как зыбучие пески.

– В профкоме был Володар, – наверное, со стороны мой рассказ был похож на перечисление пунктов какого-то стрёмного списка. – После концерта меня поймали его ребята. Я помню всё очень смутно. Они… а… хотели меня прижать, но Никита вмешался.

– И ты поехал с ним, чтобы отпраздновать?

– Я не…

С минуту я решался, стоит ли безопасность Новикова моего оправдания. Вдруг подумалось, что я мог преувеличить свою важность. Ведь могло статься и так, что он не стал бы вмешиваться.

Тем более теперь.

– Под наркотой.

– Что?..

Я поднял голову и поймал ускользающее отвращение в его темных глазах, юркое, как болотная гадюка.

Шуруп снова поспешил напомнить о себе. Даня меня не понимал.

– Не по своей воле. Они влили мне какую-то д-дрянь. Былневсебе, – я начал тараторить, больше не в состоянии справляться с волнением.

– Что значит, влили дрянь?.. Зачем? – голос изменился. Лёд тронулся, царапая нас обоих острыми гранями вспученных льдин.

– Они, кажется, хотели снять видео с моим участием, чтобы… чтобы Володар мог меня им шантажировать, потому что…

Всё. Дыхание сбилось так, что я не мог произнести ни слова – просто хватал воздух, задыхаясь.

Даня взял меня за руку, затащил в квартиру. Закрыв дверь, снял пальто с моих плеч. Неожиданно приобнял.

– Успокойся… успокойся же. Костя? Ты чего?

Меня мутило. Сам не понял, когда успел так стрессануть. Думал ведь, что подготовился к разговору. Как всегда – переоценил себя.

– Не знаю…

– Почему ты не рассказал мне?

– Не хотел тебя втягивать, но теперь…

Более-менее успокоившись, я оттолкнул его. Даня опустил взгляд и заметил язычок пластыря в вырезе моей футболки.

– Что это?

Попытка отпихнуть его локтем провалилась – Новиков без труда переборол сопротивление. Оттянул ткань, заглянул, нахмурился…

– Что это? – повторил он теперь уже севшим, тяжелым голосом.

– Порез, – выдохнул я.

– Это они сделали?

– Да…

Даня отступил на шаг.

Вдруг развернулся, пошел на кухню. Я осторожно двинулся за ним, словно охотник за собакой, взявшей след. Притормозил на повороте, но внезапный шум придал мне ускорения.

Грохнула посуда.

Даня сидел на корточках, согнувшись и зарывшись пальцами в волосы. Дышал урывками. Неподалёку валялись осколки разбитой кружки.

– Дань…

– Дай мне минутку, – прошептал он.

Я осел на стул. И вот странно, даже Рита не рискнула подходить к сгустку ярости в лице её хозяина, хотя никогда не упускала шанса до костей вылизать ему лицо, стоило этому самому лицу оказаться на досягаемом уровне. Она, как и я, лишь наблюдала за напряженной спиной с каким-то особым, глубинным пониманием.

Мне же стало легко и немного, самую малость, грустно.

Он правильно сказал – а что мы, в сущности, друг о друге знаем?

Если бы не Никита, я бы повел себя, как скрытная мразь. Даня же с трудом справлялся с эмоциями – я не видел такого ни разу в жизни и, если честно, никогда больше видеть не хотел.

– Покажи, – тихо попросил он, спустя самые долгие пять минут в моей жизни.

– Зачем?

Даня выпрямился. Когда он поднял взгляд, я понял, что каждым произнесенным словом влияю на эмоциональное равновесие и всего одним отказом легко расшатаю хрупкий баланс.

Поэтому я стянул футболку. Отлепил пластырь, поморщившись от мимолетной боли. Дал Новикову увидеть порезы.

Даня прижался лбом к моему плечу. Шепнул:

– Прости. Прости, я так разозлился. Я не должен был… не знал.

И затих.

Я закрыл глаза, боясь что мои собственные эмоции сожгут меня заживо. Это была последняя капля в море переживаний, но её оказалось достаточно, чтобы прорвало все плотины сразу.

Психика защитилась привычным способом:

– Ты всегда такой несносный, когда психуешь, придурок?

– Я всегда несносный, – Даня попытался вырулить на мою волну, но быстро скатился обратно. – Что мне сделать…

– Для начала объяснить, кто вышел из твоей квартиры несколько минут назад.

– Кто?.. А. Это был Лёша. Который мотоциклист. Мы с ним вроде как дружим.