Текст книги "Почему я ненавижу фанфики (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Ты пришёл… – прошептал Никита. – Я рад. Это почти похоже на дружбу.

– Это она и есть, – тут же ощерился я. – Не держи меня за урода, я не умею пользоваться людьми.

– И врать, – усмехнулся он. – Врать ты тоже не умеешь… сможет он без. Если ты уже сейчас дуреешь, что будет дальше?

– Будет несчастный кинутый безответно влюбленный пидарас.

Мы помолчали, как бы проникаясь сим печальным итогом.

– Щас я тебе всё по полочкам разложу. Пи-дар-ас. Пи – это математическая константа, равная отношению длины окружности к длине её диаметра. Дар – ну, вроде и без расшифровки отличное слово, подарок, талант, но ещё дальний арктический разведчик. Ас – это и жопа, короче, и Асгардец, и высококлассный специалист, мера веса, исчезнувшее село в Крыму и ля-бемоль. Не всё так плохо.

Комментария на этот «разбор» у меня не нашлось.

– Кстати, а почему «Сапёр»?

– Ты откуда вылез такой любопытный, а? У меня днюха в день инженерных войск, двадцать первого января. Ну, знаешь, специальные войска, инженерно-сапёрные, всё такое. Меня так отец называл… и приклеилось. Можно я тоже спрошу? Новиков называл тебя «Блэкджек». Это ведь… карточная игра? Почему?

– Нет, дело не в игре. Он говорил, что я похож на Ледяного Джека, правда «Блэк», поэтому…

– Ха, – Никита осмотрел меня с головы до ног. – Ну да, есть такое.

Я вздохнул и тоже разлегся на полу.

– Тогда лучше бы я тоже был невидимым.

Тишина не давила. Мне было спокойно, хотя и ни капельки не лучше – только самую малость не так тяжело всё это выносить.

Надо только перетерпеть три дня.

Три дня.

Три дня подождать, и всё закончится. Даня уедет, будет счастлив… а я, а что я?

– Пус-то-та? – пришлось вновь отобрать у Никиты сигарету, чтобы мог говорить.

Но он не ответил. Только усмехнулся – может быть, очень скоро я тоже научусь так улыбаться.

В фильмах всё происходит по-другому. Печаль не становится причиной для веселья. Всё разрешается само собой или появляется рояль из кустов, спасающий ситуацию одним своим существованием.

У меня всё шло не по правилам.

Да, от осознания этого факта легче не становилось.

Но время лечит. Верно же?

========== 23 – Задача ==========

Дано:

Икс. Мудозвон, неспособный признать, что потихоньку дохнет от тоски по своей же глупости – одна штука.

Игрек. Объект страданий – одна штука.

Зэд. Телефон, усыпанный сообщениями от объекта и пропущенными от родителей – одна штука.

Цэ. Друг, проникшийся проблемой и помогающий иксу избегать всех родных и близких, включая объект – одна штука.

Тэ. Время – семьдесят два часа минус двадцать четыре. Сорок восемь. В лучшем случае.

Найти способ решения проблемы через интеграл и тот – по заданной поверхности полной задницы.

– Уже бредишь? – поинтересовался Никита, нарисовавшись в дверях ванной. Оказалось, что часть «задачки» я произнес вслух, пытаясь реанимировать свой организм при помощи холодной воды.

Выглядел хозяин квартиры получше меня – его тушка явно не впервой подвергалась воздействию такого количества отравляющих веществ. Да куда там, Никите было в самый раз, обычное дело. Меня же таращило не на шутку, ещё чуть-чуть – и блевал бы дальше, чем видел, но, благо, вовремя остановился.

Физически было плохо. Душевно – преотвратно. Настолько, что от самого себя тошнило сильнее, чем от выпитого и выкуренного.

– Тебе надо поспать, – заметил Никита. – Иди, ложись.

Я разогнулся и пошел. Упал, сменив только плоскость – лицом в подушку. Итого от не самого воодушевляющего тэ отнялось семь часов.

Сорок один.

Проснулся я таким говном, что лучше бы не просыпался. Но печали и метания пришлось временно отложить – с кухни доносились голоса. В глубинах моей замороженной души всколыхнулось тухлое любопытство, в связи с чем я торжественно прополз по коридору и заглянул за угол.

Наличие на кухне Зацепина кучерявой Лёшиной макушки говорило о том, что Новиков тоже не смог справиться без посторонней помощи. Как сдаваться на волю другого человека, даже не пытаясь выразить протест – пожалуйста, а как пожинать последствия – то «дружище, спасай»?

– О, – Никита самым беспощадным образом меня спалил. – Гляди-ка, живой. Ура.

– Утречка, – с прохладным дружелюбием сказал Лёша, повернувшись ко мне. Проницательный взгляд тут же вперился в мою помятую физиономию, да с таким давлением, что по рукам пошёл неприятный холодок. – Скажи, пожалуйста, что ты тут делаешь и что ты наговорил Дане?

– Это моё дело, – отозвался я, моментально перебросив все войска на линию обороны. – Моё – что я тут делаю. И наше – что наговорил. Никого, кроме нас, не касается.

– Я же предупреждал, – Никита пожал плечами. – Оставь пятнышко в покое.

– Ему хреново, Костя, – пропустив мимо ушей слова Зацепина, сказал Лёша. – Ему не было так хреново даже после аварии. Что, блин, случилось?

– Он сделал выбор – и я тут ни при чем. Даже слишком ни при чем, хотя, вроде как, должен был быть.

– С чего ты взял, что он его сделал?

Ответить было нечего, поэтому я свалил. Ушел в ванную, где просидел минут десять, бессмысленно разглядывая едва заметные трещинки между серо-голубыми кафельными плитками.

С чего я взял? С чего, мать вашу, взял? С того, что он замешкался с ответом? С того, что я увидел сомнение на его лице, хотя ждал твердой уверенности? С того, что он не оправдал Моих ожиданий, так, получается?

Гребанный пугливый эгоист.

Я должен был вернуться домой и продолжить решать задачу уже там, потому что одно упоминание о Дане и его моральном состоянии свернуло в рулет боли все мои внутренности. И теперь думалось с трудом.

Я не хотел его ранить. Точнее так – мы не хотели ранить друг друга, но ранили и даже понять не успели. Случайно. Случайно – но очень глубоко.

– Костя, – Лёша всё-таки пришел, хотя я ожидал, что он быстро бросит гиблые попытки достучаться. – Уверен на девяносто процентов, что ты всё неправильно понял.

– Тут нечего, – я смягчился, осознав, что выгляжу не меньшим мудаком, чем Новиков. – Даня сказал, что дедушка собирается навсегда забрать его с собой в Испанию. У этой фразы не так уж много… трактовок.

– Ты не дал ему времени.

– Неужели непонятно, что это больно? Ждать…

– Не думай, что я не понимаю, каково, – Лёша мягко улыбнулся. – Сам в свое время натворил глупостей на эмоциях. Я просто хочу помочь. Ему – как другу, тебе – потому что вижу, что это необходимо.

– И что мне делать?

– Ну, для начала попробуй прочитать всё, что он тебе понакатал. Он только этим и занимался всю ночь, так что, полагаю, это важно.

Я зло хмыкнул, но отвечать не стал.

Может быть, не такая уж плохая идея. Только вот я уверен, что, стоит глазам наткнуться на эти строчки, временная защита-отрицание падет. И если это случится, а он всё-таки исчезнет из моей жизни, я сдохну.

Прямо так – лягу в свою постель, возьму и сдохну.

Я проскользнул мимо Лёши и пошел собираться. Никита молча наблюдал за процессом, о-боже-мой, без сигареты. Зато с леденцом.

– Прости. Он сам притащился, я не звал.

– Ничего. Он прав.

Я проверил телефон в кармане. Теперь пекло даже сквозь ткань. Чертово любопытство.

– Если всё разрешится… – напоследок сказал Никита, – или не разрешится, я буду рядом, ага?

Подняв на него глаза, я увидел странное – едва заметный налёт страха. Как будто я мог сказать человеку, который буквально спас меня, что-то вроде «иди нахрен, окда». Наверное, игра в суровость этой ночью перешла все мыслимые и немыслимые границы.

– Даже не сомневайся, – ответил я, в порыве теплых чувств слегка приобняв его.

Никита выглядел обалдевшим и едва не выронил изо рта леденец. Было чем гордиться – ввести в замешательство «плохого парня» многого стоит, а?

Дома меня пропилили в три пилы – мама, папа и Ньютон, орущий, как сотня пьяных Бачелли.

Таких моральных пиздюлей я не отхватывал никогда, потому что никогда себя так не вел. Впрочем, с оглядкой на безропотность и безучастное принятие, процесс запила прошел быстро и я отделался малой кровью – оказался урезан в свободных средствах на ближайший месяц.

Печаль была средней степени тяжести, я получал стипендию и на всякую побочную херню её вполне хватало.

– В последнее время ты сам не свой, – холодно заметила мама, под конец ритуального наказания скармливая вопящему на ультрачастотах попугаю горсть успокоительного изюма.

Ария «Добрый-вечер-вечер-добрый, добрый-добрый, вечер-вечер!» в исполнении раззадоренного громкими голосами Ньютона – тот ещё цирк, я даже слегка развеселился.

– Прости, мам. Исправлюсь.

Объясняться просто не было сил, как и оправдываться.

Она лишь понимающе вздохнула в ответ на мой пустой взгляд.

– Есть хочешь?

– Нет, я… в себя бы сначала прийти.

Полумрак родной комнаты показался самым уютным на свете, и я забился в угол между шкафом и постелью, закутавшись в одеяло.

Всё. Для решения задачи оставалось меньше сорока часов, и я собирался провести их, как последний идиот, взглядом выпиливая дыру в корпусе смартфона.

На телефоне, бережно хранившем Данины переживания, сошелся центр моего мира. Я уже не знал, что хуже – читать и жалеть, что сдался, или не читать, а потом жалеть ещё сильнее, что ступил. Итог зависел только от написанного, а я, к сожалению, экстрасенсом не был.

Ко всему хорошему, меня обуревали боязни самого разного характера. Целый водоворот, начиная от страха сделать очередную глупость, заканчивая страхом на что-то решиться.

Да, я вел себя как полный придурок. Это было легко понять и принять, но не исправить. Как такое исправишь после всего сказанного? Черт возьми…

Я потянулся к телефону. Разблокировал, уронил взгляд на зеленую иконку – двенадцать сообщений.

Хорошо, представим. Представим, что я проникнусь тем, что он там понастрочил.

И что дальше-то, а? Типа… «Прости, Костя, я думал, что мы будем вместе, но не могу подвести дедушку, мне очень жаль…» и всё в этом духе на двенадцать посланий.

Прочитать – и дело с концом. И можно гнить дальше, только уже не ощущая этой гадкой, мерзкой, несносной тревоги. Всё же просто, проще простого.

Тут-то, наконец, я понял, что со мной происходило. Того, что Даня мог принять решение в мою пользу я боялся не меньше, чем обратного.

С приходом осознания придавило так, что не выдохнуть и не вдохнуть.

Его выбор – вот что было значимым, но что бы он ни решил, я оказывался проблемой. Если остаться, то придется перекраивать свою судьбу, чуть ли не бросаться в пропасть, мириться со всем, что преподнесет жизнь здесь в дальнейшем.

Если уехать – то разорвать связь навсегда. Как показал прошлый день… невыносимо больно.

Я закрыл глаза в надежде, что привыкший к поискам истины мозг сам подкинет ответ.

Но мне представился Данька. Что с ним творится сейчас, чем он занят? Забирает документы из универа, собирает вещи, ворочается или, может быть, спит, как убитый?

В задачке было две неизвестных переменных. И все знают, чем это заканчивается, если нет дополнительных условий. Чертовым подбором.

Этим я и занимался – подбирал. А время шло.

Время играло против нас.

Каким-то образом мне удавалось оттягивать этот момент почти весь день. Я переделал всё, что откладывал на потом – залез в каждый угол комнаты, перевернул шкафы вверх дном, даже приготовил что-то съедобное в качестве извинений за ночные гулянки.

Пробовал читать, но глаза лишь бессмысленно скользили по строчкам. Об учебе, само собой, не было и речи.

Агония началась ночью. Агония – иначе это не назовешь. Тэ уменьшалось, уменьшалось безвозвратно, а я всё ещё не знал, что делать. Не знал даже, когда именно у Даньки самолет и сколько ещё надо вести себя так, словно меня ничего не колышет.

В пять тридцать восемь – цифры клеймом отпечатались в мозгу, я вытащил из сотового батарею. Стал вертеть детальки в руках, перекладывая их по подушке туда-сюда.

Идиотизм крепчал.

Но надолго этого полезного занятия не хватило, и я вставил батарею на место. Никогда ещё приветственный экран не заставлял моё сердце так быстро биться. Я буквально трясся, не в силах больше терпеть состояние неопределенности.

Уронил взгляд на иконку WhatsApp’а…

И всё.

Проиграл.

Поэма начиналась эпично:

Один: «Ты мудак, Костя».

Два: «И я тоже мудак, я в курсе».

Три: «Знаешь, почему? Потому что даже если бы весь мир ополчился против, я бы остался на твоей стороне».

Четыре: «Но я был готов к этому до тех пор, пока мой мир не начал разрушаться».

Пять: «Буквально пару дней назад всё казалось таким простым, но теперь я не знаю, смогу ли разобраться, не наделав ещё больше ошибок. Люди так хороши в том, что не требует эмоций… И я тоже хорош – я уничтожал и не раз, поверь, я легко мог разорвать отношения с кем угодно. Кроме тебя».

Шесть: «Я пытался понять твои чувства. И поступил по-идиотски, позволив узнать правду раньше, чем что-то решил сам, но…»

Семь: «Я хотел услышать это от тебя. Услышать, что ты меня поддержишь».

Восемь: «Уверен, в твоей голове возникали мысли о том, что это решение свяжет нас с тобой куда сильнее, чем мы могли представить. Оно изменит мою жизнь. Большая ответственность, правда?»

Девять: «И, может, ты тоже боишься. Я понимаю».

Десять: «Прости за то, что я не настолько сильный и… и за то, что запутался».

Одиннадцать: «Я просто хотел сказать, что оставлю этот выбор за тобой. Если ты готов. Самолет в понедельник, в одиннадцать утра. Дедушка заберет меня и Риту около семи».

Двенадцать: «Я буду ждать, что бы ты ни решил».

Медленно, словно в слоу-мо, я поднял затянутые слезной пеленой глаза на часы.

Шесть-ноль.

Тэ оказалось куда меньше, чем задача предполагала изначально.

Но…

Если бы я не попытался, я никогда бы себя не простил.

Внутри это ощутилось взрывом – меня бы разнесло нафиг по комнате, если бы не атомные связи и оболочка из плоти и крови. Натягивая одежду, я скакал по периметру, как молодой кузнец в горящей траве, одновременно пытаясь дозвониться, одеться, найти деньги на такси, стереть слёзы, мешающие всё это делать, и не убиться при этом о предметы мебели.

Я так скажу, любовь – это когда ты носишься из-за него, как хренов сайгак, в шесть утра. Притом никто не отменял универ и родительский гнев.

Слава дьяволу, с третьего раза дозвон прошел.

Трубка молчала.

– Никуда не уезжай, пока я не приду, – сказал я и сбросил, одновременно на скорости звука вылетев в подъезд.

Что-то мне подсказывает, что у этой задачи нет решения.

А всё потому, что неизвестных две и у каждой…

…свой правильный ответ.

========== 24 – Инерция, мелодрама и терапия ==========

Наверное, со стороны наше воссоединение выглядело в крайней степени комично.

Не хватало поля ромашек, лёгкого ароматного ветерка, слащаво-теплого солнышка и облачков в форме сердец над головой.

Вместо этого в декорациях числились: слякоть, дождеснег, серое холодное небо и мрачные люди, спешащие на стоянку. Но всё это мелочи, учитывая, что главным действующим лицом в спектакле внезапно стала Марго.

Заметив меня на горизонте и выдрав у Даньки поводок из руки, она решила, что настало время продемонстрировать мощь её собачьего обожания. И, со всей тяжеловесной радостью навострив лыжи навстречу, сорвалась с места.

Я, уже набравший порядочную скорость, попытался развернуться, но не справился с инерцией – и оказался погребен заживо в снежной луже. Ритуся не растерялась: возвела на безвременно почившем памятник из себя красивой. И была такова.

Новикову пришлось вытаскивать останки на свет божий при помощи старой-доброй дипломатии. После четвертого «пожалуйста, милая», я оказался на свободе.

– Неуезжмостаньсяданяянесмогу… – первым делом пролепетал я, вцепившись в Данькины руки.

Было странно.

Мы прикасались друг к другу много раз. Везде, всюду. Но сейчас это почти опьяняло.

Я чувствовал себя, словно самоубийца, в самый последний момент передумавший прыгать под поезд. Сделал вдох, а воздух на вкус уже совсем другой – слаще самого сладкого мёда.

От переизбытка эмоций я задыхался, но Новиков вылечил мою дислексию всего парой слов:

– Я никуда не денусь.

Одно стало ясно сразу – он не спал. Может быть, уже два дня. Глаза были стеклянные, влажные, и синяки такие, что любая панда сдохнет от зависти. Уверен, я выглядел не лучше, а вместе мы могли прямо сейчас сорваться на фестиваль зомби, никакого грима не надо.

– Останься. Останься со мной, я хочу, чтобы ты остался, – наконец, сказал я. – Не смогу я… я… готов, мне плевать, я буду, я люблю тебя, если-ты-исчезнешь-мне-конец.

Даня позволил себе улыбку – несмелую, чуть грустную. И обнял меня.

Из-за угла выкатилась знакомая машина. Водитель тормознул резковато – видимо, по приказу. Фелипе выбрался с заднего сидения, вопросительно посмотрел на нас, изображающих немую сцену из мелодрамы.

Возникла небольшая пауза, и Даня первым нарушил тишину:

– Прости, я не могу поехать с тобой, – сказал он. Его голос звучал, как натянутая до треска струна. – Я хочу остаться.

– Почему не сказал раньше? – Фелипе принял новость довольно спокойно – я ожидал большего негодования. И, плюс ему в карму, поддержал диалог на русском. – Я уже объяснил тебе нашу проблему.

– Я знаю.

– Это значит, что ты останешься без средств, – в тоне проклюнулась строгая требовательность. – Я не буду поддерживать тебя, как прежде. Ты взрослый человек, Даниэль, способный содержать себя сам. И я полагаю, понимаешь, что делаешь.

– Да. Ты заберешь Марго?

Я вздрогнул и покосился на Даню. Ритуся тихо заскулила, сев вплотную у его ног, практически жопой на кроссовки.

– Если мне придется вертеться самому, содержать её будет очень дорого, а я не хочу, чтобы она досталась… кому-то.

Фелипе медленно сложил руки перед собой. Постепенно строгий взгляд стал почти таким же, как у Даньки – серьезно-глубоким, принимающим, совсем тёплым. Затем дедушка посмотрел наверх, на окна квартиры.

Мы тоже перевели взгляд.

– Я откажусь от своей доли в твою пользу. Думаю, стоимость этой квартиры покроет первые расходы. И приобретение новой. Впрочем, тебе решать, что с ней делать.

Даня опустил глаза. Он едва сдерживался, так что я решил вмешаться, пока не начался слёзоразлив.

– Это я виноват, – я сделал шаг в сторону Фелипе. – Я переубедил его. Простите.

– Однажды я уже пошел против желаний сына. Может быть, сейчас он был бы жив, если бы не моё упрямство. Не хочу совершать дважды одну и ту же ошибку.

Я промолчал, глядя в спокойные чайные глаза. Они выражали лишь застарелое сожаление.

– Вы не просто друзья, не так ли?

– …нет. Не просто.

Фелипе почти не изменился в лице. Сперва удивленно вздернул брови, потом усмехнулся. Какого-либо осуждения с его стороны не возникло. Выглядело так, словно ему почти всё равно.

– Ты смелый, Тино. Даниэль, – он вновь обратился к внуку. Даня как раз успел подавить эмоции. – Передумаешь – я куплю тебе билет в один конец. Если по окончанию учебы ты решишь остаться в России, я передам дела новому преемнику. Тебе не достанется ничего.

– Всё так.

– Хорошо. Cuidate.

– Спасибо… Cuidate.

Коротко пригладив волосы, Фелипе развернулся и сел в машину.

Мы наблюдали за тем, как BMW делает разворот и выезжает из двора. Фелипе в окне рассматривал какие-то документы – даже не обернулся.

– Ты лишился всего, – кое-как выдавил я. – Из-за меня.

– Нет, – Даня повернулся. – Не лишился. Сделал выбор. Да и… слишком долго я сидел у него на шее. Всё, что он хотел мне дать… я ещё не заслужил.

Навалилась неловкость. Хотелось сказать столько всего – и сразу, сейчас же. Но на деле в этом не было необходимости.

Поступки говорили за нас.

Данька фыркнул и вдруг лучезарно улыбнулся во все тридцать два.

– Пошли пожрем, а?

– Ты самый большой засранец в мире, – Новиков передал мне виски и откинулся на раму окна.

Мы сидели на подоконнике, по очереди присасываясь к бутылю и разглядывая пейзаж за окном – мелкая снежная пыль раскрашивала голые деревья хрупкими белыми мазками. Под батареей тихо сопела Ритуся, между нами лежала уже ненужная распечатка электронного билета в Испанию. Сверху – небольшая горка сочных мандариновых долек.

– Угу.

– Зачем так близко к сердцу-то?

– Мы оба хороши, драмагеи восьмидесятого уровня, – я усмехнулся, и Данька заулыбался в ответ. – Ты вообще предполагал когда-нибудь, что сделаешь такую глупость из-за парня?

– Абсолютно нет, но я не жалею.

Спрыгнув на пол, Новиков прибился к моему плечу и ткнулся носом в ухо.

– Как только высплюсь, я сожру тебя живьем и даже не подавлюсь, золотце.

– Хочешь спать?

– Если я хоть на секунду закрою глаза, то просто упаду.

– Погоди, сначала ответь на один вопрос. Что теперь с универом?

Я запустил руку в мягкие темные волосы. Даня подставился, как кот, остро страдающий от недостатка ласки. Усталость делала его податливым и воспалённо-нежным, совсем мягким, словно пластилин.

– Восстановлюсь. Дело недолгое. Слушай… твои родные. Убьют же, да?

– Не исключено.

– Ты опять сбежал из-за меня, – Новиков мурлыкнул мне в губы, то ли довольный, то ли взволнованный чем-то – так сходу и не разберешь. – Костя, давай жить вместе? Я сдам эту квартиру и сниму попроще на двоих, ага?

– Тогда мне придется принести родителям клятву образцовости… или типа того. Даже не знаю.

– А сам ты чего хочешь?

Я осторожно затянул его в пьяный, ласковый поцелуй. А потом и в объятия – в правильные, в такие, какие должны были случиться на улице, если бы не Ритуся и её внезапная любвеобильность.

До треска ребер и легкого головокружения.

– Даня, прости меня. Прости, я… я так…

– Цыц. Не порть момент нытьём.

– Кто из нас…

Он шмыгнул носом, и я заткнулся, почувствовав подступающий к горлу ком.

– Сердце-сердечко? – прошептал я.

– Сердце-е-е-ы-ы-ы… – проныл Даня, плача и смеясь одновременно.

И мы со спокойной душой завыли уже вместе.

– Мам, ну прости.

– Костя, я тебя не понимаю.

– Ты что, никогда не была влюблена?

Мама прыснула, и я даже сквозь радиоволны почувствовал её улыбку.

– Была, но я никогда не кидала родителей!

– Ага, вас попробуй кинь – догоните же…

– Костя!

– Мам, ну прости.

– Так. Если будет хоть одна тройка, ты домашне арестован.

– Сама знаешь, что не будет.

– Не будет – тогда гуляй дальше, хрен с тобой.

– А съехать разрешишь? – осторожно поинтересовался я, ероша голову полотенцем. – И никаких больше побегов.

– А готовить кто будет? Андрей, что ли? Ты хочешь моей смерти?

– Буду помогать по праздникам, обещаю.

– Костя, ты маленький неблагодарный гадёныш. Но если всерьёз намылился, давай вечером обсудим, хорошо?

– Как скажешь.

– Всё, я пошла, а то мне ещё грим два часа накладывать.

– Удачи.

Я сбросил и со вздохом сел на бортик ванной.

Кстати…

Откопать Дашку в списке переписок оказалось не так-то просто – она сменила аватарку, и вместо её счастливой рожи в шарике поселилась маленькая черная птица.

«Привет, клюшка. Будь добра, скинь свою поэму, мне интересно, насколько твои фантазии соответствуют реальности. А то в прошлый раз дочитать не смог».

«Давай так – встретимся и поэма твоя», – почти сразу ответила Голопокина.

«Зачем?»

«Мне бы платье на вечеринку подобрать, помощь будет очень кстати :D»

«Я не такой гей».

«А какой? У вас ещё и классификация какая-то есть?»

«Я злой гей. И становлюсь очень злым геем, когда меня просят помочь с выбором платья».

«Ну ладно-ладно, посидим в Кофемании, тортик поедим. Идет?»

«Идет».

Я фыркнул, сунув телефон в карман шорт.

Когда я выбрался из ванной, Данька ещё спал, вытянувшись во всю длину и умилительно обняв подушку. Одеяло немного съехало – виднелось правое плечо, и я не удержался. Присоседившись рядом, коснулся губами уязвимо открытого места.

– М, – вякнул Новиков, чуть морщась. – Скажи, что ты пришёл не затем, чтобы поднять меня в универ…

– Тебе надо восстановиться, дело не мгновенное, а зачет у Малинки не за горами.

– Я получил такую убойную дозу кортизола, что буду восстанавливаться ещё пару лет, понятно?..

Я подполз повыше и прикусил слегка порозовевшее ухо.

– А терапия поможет?

– Если только терапия доктора Тесакова, – игриво отозвался Новиков.

– Его самого. Ну, знаешь, весь набор: лечебные сексуальные практики, завтрак, массаж ноги и приятная компания.

– Звучит здорово.

– А то.

Даня вздохнул, от чего меня слегка приподняло на его спине. Стало тихо и спокойно – я сам едва не провалился в сон. Очнулся, когда Данька вновь заговорил, ткнув пальцем в сторону окна.

– Блэкджек, смотри… настоящая зима пришла.

За стеклом кружился лёгкий, пушистый снег.

– Конец -

От автора: о божечки-картошечки… я ещё не скоро приду в себя.

Начнем с того, что эта работа очень важна для меня, как для автора. Можно сказать, что это первый ориджинал, который я написала с лёгкой руки, который выглядит именно так, как я хотела, и рассказывает о том, что для меня важно. С моими героями, в моём слегка сумасшедшем стиле. Работать над ней было сплошным счастьем и доставляло море удовольствия.

Спасибо огромное всем, кто следил, поддерживал, писал отзывы – это невероятно помогало, держало в тонусе, поднимало меня в любое время дня и ночи во имя новой главы. Отдельное благодарище Сашеньке Егошиной и Егору Штерну за анализ ;)

Хочется закончить на приятной ноте. Информация для тех, кто будет переживать из-за конца – к этой работе обязательно будут спэшлы. Во-первых, о Никите и Лёше рассказано не всё (хотя, может быть, они уйдут в отдельный фанфик, я ещё не решила, так что не разбегайтесь). Ну и, как только я маленько отойду, обязательно перечитаю ПЯНФ целиком и расскажу, как там у этих чертей дела сложатся после универа.

Возможно где-то есть логические нестыковки и рояли в кустах, да. За них извиняюсь – спасибо всем, кто тратит время на исправление ошибок!

Ещё, по традиции, хочу попросить, если не трудно, расскажите в отзыве о моменте, который насмешил больше всего. Улыбки – самая лучшая награда для меня :D

Ваша Эш :3

Комментарий к 24 – Инерция, мелодрама и терапия

С концовкой у меня ассоциируются:

SIXX-A.M. – Are You With Me Now

Stigmata – Время

========== 25 – Спэшл: новая форма (Лёша/Никита) ==========

Пространство состоит из форм.

Простейших форм, собирающихся в сложные при помощи магнитных и гравитационных сил. Нарушить форму – означает создать новую.

Означает вмешаться.

– Хочешь новое попробовать? – Витя обнажил зубы в фальшивой доброжелательной улыбке и облокотился на барную стойку. – Забористая вещь и вообще без последствий.

– Нет, – Никита отодвинул небрежно брошенную салфетку с пакетиком таблеток. – Я не затем.

– Ого.

– Представь себе.

– Зачем тогда?

– За информацией.

– Очень интересно.

Лихорадочные бесцветные глаза – даже сейчас под наркотиком. Который час? Девять? Десять?

– Где сейчас ошивается Подольский?

– Ого, – повторил Витя. – Ты опять хочешь с ним поцапаться?

– Нет, хочу кое-что спросить.

– Последний раз мелькал в «Брандмауэре».

– Спасибо.

– Точно таблеточку не хочешь? Тебе по старой дружбе дам бесплатно.

По старой дружбе. По дружбе – таблеточку. Как насчет «от большого желания подсадить тебя на это дерьмо и срубить бабла – таблеточку»?

– Давай.

Витя бережно бросил голубое колесо в полиэтиленовый пакетик.

На улице чернел вечер. Душный, тяжелый, влажный, свалившийся на город второпях и не успевший восстановить дыхание.

Никита затолкал пакетик в пустую пачку сигарет и бросил в урну.

Интересно, почему слова «предательство» и «преданность» так похожи?

Пред-пред.

Да-да.

Мягкий знак убежал в конец. Разница, получается, в «телв» и двойной «н».

– Зачем ты пришел, Зацепин? В прошлый раз не набегался? – поморщился Подольский, развалившись на диване в позе затраханной до полусмерти подзаборной шлюхи. Правда, одежда данному образу противоречила – черная рубашка, кофейные брюки, синий матовый кулон на острых ключицах.

– Я по делу, – усмехнулся Никита, стягивая куртку и располагаясь на диванчике напротив. – Ты ведь у нас разбираешься в реакциях.

– Что, стало лучше?

– Нет, но появился интерес, – Никита провел языком по твердому узелку шрама на губе. Болело до сих пор – фантомно-неощутимо.

– К чему?

– К человеку.

– Брось, это несерьезно, – Подольский кое-как собрал себя в кучу и сел ровно. – Человек тебя не вытащит. Ты хронически болен, тебе надо медикаментозное лечение и грубое вмешательство.

– Третье, что ли? – ядовито огрызнулся Никита. – Откуда тяга к триггерам и к чему может привести?

– О, – Подольский, наконец, заинтересовался всерьез. – Тяга? Это какая?

Никита начал загибать пальцы:

– Желание вспомнить, желание ощутить, желание спровоцировать приступ. Не так давно я успокоился и не думал об этом. Но вот человек – и всё возвращается.

– На агонию похоже. Психика из последних сил пытается наладить новые связи. Интересно…

– К чему может привести?

– Да у тебя только два варианта, родной мой, – съехидничал Подольский. – В гробик или на самое дно твоих потрясений. Вперед и с песней.

– Дно потрясений?..

– Ну, терять тебе уже нечего.

Тишина окутала маленькую личную кабинку «Брандмауэра», в которой Подольский коротал ночь.

Никита сдернул куртку с вешалки, кое-как впихнул руки в рукава, собрался было уйти, не прощаясь, но остановился у перегородки – отвлекся на вырезанную из дерева женщину на стене. Точнее, русалку.

Русалка была выточена небрежно. Неопытным учеником, пропустившим половину чешуек и выбравшим для красного дуба дешевый глянцевый лак, который запузырился на тонких деталях. Жаль. Могла бы быть отличная поделка.

Да только не тому мастеру досталась.

– И не забывай про гробик, – бросил Подольский в след. – Будешь без специалиста бегать по триггерам, дойдешь до суицида и понять ничего не успеешь. Ты сам себе враг, но это я уже говорил, да кто бы послушал.

– Не забуду.

Никита двинулся на выход. Глупости. Глупости всё это – Подольский, триггеры и русалка.

Надо просто продолжать искать причину жить.

На самом деле он был бесконечный.

Наверное, именно это и привлекло. Размытая мысль, но ничего не поделать с тем, что Никита до сих пор думал категориями творца, хотя сам не создавал ничего, кроме проблем.

Хотя, чем не искусство? Есть художники, есть скульпторы, есть музыканты. А есть проблемщики. Проблемщики высшего порядка, настоящие мастера создавать вокруг себя какую-то хуйню – послушаешь и охренеешь от невъебенной непродуманности «творений».

Но вот в случае с Лёшей было как-то… по-другому.

Беспроблемно. И бесконечно.

Той ночью они просто шли рядом, гуляли, разговаривая о ерунде, как делали уже второй месяц каждую субботу. Никита брел по правую сторону и искал в себе что-то похожее на надежду. Надежду на что – сам ещё не определился. Находил только уверенность, что со следующей недели всё закончится. Даже терпеливым людям в конце концов надоедает возиться с психопатом.

Но Лёша не выглядел скучающим. Даже не так… он всегда так выглядел – слегка уставшим, но неизменно приходил, неизменно писал сообщения, неизменно задавал стандартное «как дела, что делал, где был», и звучало искренне. Искренне и просто.