Текст книги "Почему я ненавижу фанфики (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Тебе… такое нравится?

– Может быть. Я ещё не разобрался. Вообще запутался. Это при том, что я никогда не испытывал никаких… мазохистских или садистских наклонностей. С тобой всё настолько по-другому…

– Так, всё, опасная тема, – он поднял руки в жесте капитуляции. – Я понял. Мы оба запутались. И нам нужно немного времени, да?

– Наверное.

Даня полез в холодильник. Я отвлекся на слегка подстывший чай.

Окно пришлось закрыть – уже не осенняя прохлада игривой кошкой кралась по подоконнику, готовая подморозить кому-нибудь нос.

Если честно, стало легче. Только надолго ли?

– Я этого не одобряю, Костя. Не одобряю и никогда не одобрю, – говорил отец, слегка нервно проворачивая чашку. – Но это твоя жизнь. Запретить тебе любить не в моей власти. Поэтому решай сам и бери на себя ответственность за свой выбор.

– Да. Мне важно знать одно… ты не отвернешься, что бы ни случилось? – ладони вспотели, и я никак не мог заставить себя поднять взгляд и посмотреть папе в лицо. Я не испытывал стыда или неуверенности. Лишь тревогу.

И страх оказаться непонятным.

Часть меня была уверена в том, что разговор пройдет если не нормально, то терпимо. В конце концов, мои родители – люди, не терпящие осуждения, дипломатичные и понимающие. Они всю жизнь придерживались установки, что каждый имеет право выбирать, что ему делать и как.

Говорят, свобода развращает. Но, по мнению моего отца, развращают как раз-таки запреты. И чем запрет страшнее, тем сильнее соблазн.

Поэтому он никогда не говорил «нет», исключением стал лишь один-единственный случай с удалением пятна. Со временем я понял, почему.

И даже был в какой-то степени благодарен за такой категоричный отказ.

– Я не отвернулся от тебя, даже когда ты в детстве живьем сожрал лягушку. Куда тут бисексуальность. Ты сожрал чертову лягушку! С лапками и травой!

– Па-а-ап, – я рассмеялся и потер алеющие щеки. Ненавижу эту историю, пропади она пропадом.

– Добрый вечер! – вставил свои пять копеек Ньютон.

– А если серьезно, то могу дать один совет – взвешивай решения. В твоем возрасте я был доверчив. И много раз попадал в передряги по своей глупости.

– Я постараюсь.

– Спасибо, что поставил в известность. С мамой говорил?

– Да, если честно, даже немного раньше, чем с тобой.

– Что сказала?

– Сказала, что догадалась.

Я видел, что его немного расстроили новости, но с души свалился огромный камень. Папа кивнул в знак того, что разговор закончен, и я поспешил слинять в комнату, чтобы дать нам обоим возможность спокойно обдумать сказанное.

Как раз вовремя – телефон вовсю надрывался, гусеницей ползая по тумбочке.

– Алло.

– Костя, хана, – торопливо сказал Никита. – Соломонов хочет отомстить Дане за стычку в переулке. Я не знаю его нового номера, предупреди как можно скорее.

– Откуда ты знаешь?

– Они искали его домашний адрес через деканат, у меня там знакомые. Но и у Володара, судя по всему, тоже, – последнее Никита сказал с такой яростью, что злость мигом передалась и мне. – Прости, что втянул в это дерьмо. Я не знал, что всё так обернется.

– Ты не виноват. Перезвоню, – я сбросил и дрожащими пальцами тыкнул в книгу контактов. С перепугу попал не туда, чуть не психанул, но всё-таки справился со своими непослушными руками.

– Давай-давай-давай…

В ухо гудели ровные гудки. Долго, слишком долго.

– Возьми трубку, пожалуйста…

Время было позднее – скорее всего он гулял с Ритой.

«Абонент не отвечает…»

Со второй попыткой дозвониться сердце моё оборвалось. Ещё не понимая, что делаю, я начал собираться-одеваться, кое-как натягивая на себя вещи и непоследовательно прыгая по комнате из угла в угол.

Через пять минут я вылетел из дома, проигнорировав вопросы отца, и рванул так быстро, что едва не скатился по лестнице носом вперед.

Я понятия не имел, как могу помочь – от меня в разборках, а тем более в драках, никакого толку.

Но сидеть и ждать тоже… не мог.

Просто не мог.

========== 20 – Охранная система и озарение ==========

Тому, что творилось, есть только одно название – личный Ад.

От тревоги и волнения мне было настолько плохо, что никакое похмелье или отходняк даже рядом не стояли. Бессильно сжимая телефон, я чудом не вывихнул пальцы, а мой полоумный взгляд заставил водителя выжать из его слабенькой таратайки максимальную скорость.

В голове за эти долгие минуты нарисовались кошмарные картины – притом в самых ярких красках. Единственным моим успокоением было допущение, что Новиков, возможно, с Марго, и она не даст хозяина в обиду. Ни в коем случае не даст. Я не хотел думать о том, что Даня мог выбраться из дома по делам или, что хуже, пойти у них на поводу…

Что-то побудило остановить такси на повороте во двор – наверное, интуиция. За спешку я заплатил бойкому мужичку в два раза больше, чем полагалось, и выскочил из машины со скоростью ужаленной в жопу рыси.

Слава богу, я очень быстро нарвался на толпу.

Эту пеструю кампанию было трудно не заметить.

Новиков стоял немного поодаль, расслабленно облокотившись на стену дома, тень от которого прятала всех, кто не хотел бы оказаться на виду.

Рядом топтались несколько долбозвонов, Володар – напротив, сложив руки на груди. Это была немая сцена. Творилось что-то странное, но мне было плевать, я несся на реактивной тяге по уши влюбленного идиота. И без всяких рассусоливаний протаранив небольшую толпу плечом, материализовался возле Даньки.

– Костя, – изумленно выдохнул он, в защитном жесте прикрыв меня рукой. – Ты что тут де…

– И дружок явился, – усмехнулся Володар. – За компанию пришел опиздюлиться?

– Ебись конем, мудак, – злобно огрызнулся я, и так доведенный до ручки. Со стороны, наверное, выглядело глупо, но контролировать себя я уже не мог.

– Теперь будешь посговорчивее? – вдруг сказал Соломонов, переводя спокойный взгляд на Новикова.

– Я никуда не поеду, – на удивление мирно ответил Даня. – И его тоже никто не тронет.

– Раз так, значит, отхватишь здесь, – прошипел этот крысиный король, похрустывая шейными позвонками. И добавил, буквально несколькими словами погрузив меня в состояние лютого бешенства: – Этого бейте по ногам. Пятнистого на десерт.

Как только ситуация накалилась настолько, что стала опасной, Даня тихо присвистнул. Я опустил глаза.

В руке у него был свернут поводок.

Тут мне потребовалась вся выдержка, чтобы не расхохотаться в голос, запрокинув голову и воздев руки к пасмурному темнеющему небу.

Ребятам не повезло.

Ребята перехватили жертву не вовремя.

Я не сомневался, что прежде чем огрести, Даня надавал бы им по соплям при помощи лечебного кёкусинкая, но у него в запасе был ещё и контракт с демоном. Грех этим не воспользоваться.

Сперва мы все услышали глубинное, пробирающее до костей рычание. Потом увидели гигантский пучок вздыбленной черной шерсти и адски выпученные глаза.

Ритуся была в наморднике, но даже так производила неизгладимое впечатление – настолько неизгладимое, что крутые парни, тусовавшиеся слева, синхронно переплыли на другую сторону, как косячок пугливых океанических рыбок.

Но на том мисс не остановилась. Она стала ещё более внушающей, когда лапой стащила с головы ремешок и обнажила в очаровательной улыбке частокол острых зубов.

– Calmate, Марго, – медово-елейным тоном произнес Даня. – Ataca.

И она сорвалась с места, чтобы всеми своими пятидесятью недружелюбными килограммами упасть на Володара. Повалила несчастного навзничь, яростно рыча и обрызгивая слюной. Кусать не стала – только припугнула, но так, что ходячий протеин выскочил из-под неё с какой-то нечеловеческой сверхзвуковой скоростью.

Косячок рыбок догадливо дал по съебам, оставив своего лидера отвлекать внимание и замыкать процессию.

– Попробуй ещё раз! – вслед крикнул Данька.

Ритуся гнала их до самого спуска в метро. Огненная жопа мелькала вдалеке, ещё и на фоне заката – просто и эпично. Я бы музычку из Шоу Бенни Хилла на телефоне врубил для полноты картины, если бы не состояние нестояния.

– А ты что тут забыл?! – Новиков повернулся ко мне. Только теперь стало заметно, насколько он на самом деле напряжен.

– Хотел тебя предупредить… – я сполз вниз по стене, от испуга за Даньку дрожа, как чихуахуа в грозу. – Фу-у-ух. Атака понятно, а что значит… «кальматэ»?

– «Тихо», – Даня тоже присел. – Чтобы не лаяла. Ни к чему поднимать шум. Здесь повсюду камеры и полицию вызвали бы махом.

– А почему по-испански?

– Она знает два блока команд. Если бы я отдал русский православный «фас», она бы сожрала его к херам вместе с дерьмом.

– И это ты мне говорил, что Ритуся не опасная… – я нервно рассмеялся.

– Если хозяин не хочет – нет, – Даня тоже улыбнулся. – Костя, ты зачем полез? Если бы я был без Риты, пришлось бы драться. Ты в курсе, что защищать кого-то намного труднее, чем отвечать только за себя?

– Прости. Чего они от тебя хотели?

Он расслабленно фыркнул.

– На самом деле больше пиздели, чем угрожали.

– Полудурки…

– Всё позади, успокойся. Ты в порядке?

– Я просто испугался за тебя. Почему Рита была не на поводке?

– Я заметил их издалека и отстегнул её. Интересно было, чего хотят.

Там, в тот момент, в тени Данькиного дома, мне вдруг стало наплевать, увидит ли нас кто-нибудь. Я вцепился в него и обнял с такой силой, что мышцы в руках чуть не свело судорогой. И висел минуты три. Молча.

Отлип, когда вернулась Ритуся. Счастливая-довольная, необычно дружелюбная. Она прокоцала мимо прямёхонько к подъезду, вся из себя – идеальная охранная система.

– Ты красотка, Марго.

– Зайдешь? Тебе бы успокоиться.

Даня пристегнул Риту на поводок, сняв с её шеи болтающийся на соплях намордник.

Неожиданно в моей тугой головушке что-то щелкнуло. Я кивнул и пошел следом, препарируя одну важную мысль.

Выходило, я был бесстрашнейшим долбоебом, когда дело касалось его безопасности. А ведь даже не мог помочь. Лишь усложнил ситуацию. И опиздюлился бы за компанию, да.

Но мне было пофиг, потому что…

– Костя? – Новиков пропустил Риту в квартиру и повернулся. Я закрыл за нами дверь.

Поднял на него взгляд…

И всё вдруг встало на свои места.

На поцелуй он ответил не сразу – удивился, мыкнул в губы, затем придержал за плечо. Слегка отстранив, даже как-то взбледнул.

– Нет… нет, это просто адреналин…

– Всё в порядке, – шепнул я. – Я знаю, что ты тоже волнуешься. Это нормально.

Я взял его лицо в ладони.

– Блэкджек…

– Я такой дурак…

Настала моя очередь прижать его к стенке. Даня прохладными пальцами запутался в моих волосах.

– Всё-таки спрошу ещё раз. Ты уверен?

Я не ответил – поцеловал в уголок губ.

– Костя!

– Я уверен только в одном – что хочу тебя. Ещё вопросы?

Спотыкаясь, раздеваясь на ходу, кусаясь и цепляясь друг за друга, мы переместились в его комнату. Само собой, закрыв дверь во избежание очередного травмирования психики Марго.

Даня потихоньку плыл – его взгляд быстро потерял пугливую остроту, и прикосновения стали смелыми. А я, в противовес, стал неуклюжим и начинал тупить.

Первым делом он стянул с меня футболку, второпях натянутую швами наружу. Криво усмехнулся. Шепнул:

– Даже в первый раз так не волновался.

– Сколько тебе было?

Я улыбнулся, на миг зарывшись пальцами в мягкие темные волосы. Сев на пятки, потянул за язычок молнии ярко-фиолетовой Данькиной толстовки. В самом конце ткань зажало. Рукожоп? Рукожоп.

– Восемнадцать, кажется…

Новиков скользнул ладонью по моей груди, вверх, от ребер до свежего шрама – руки уже нагрелись, стали горячими и почти обжигали.

– Почему тебя до сих пор трясет?

– Адреналин. Это пройдет, ерунда.

Я врал. С ним не могло быть по-другому, не могло быть спокойно и легко. И я не то, чтобы до ужаса нервничал – просто эмоции переполняли самые разные, их было много и мой мотор уже не справлялся.

Раздевание, по новому обычаю, проходило с обязательным шоу – Даня уложил меня на лопатки, стащил джинсы, весело щелкнул резинкой трусов о пузо. Я пнул его коленом и приготовился получить в ответ, но вместо очередной выходки он невозмутимо раздел меня до конца.

– Вместо тысячи слов.

– Честное слово, ты меня задолбал, – признался Даня, поднимаясь, чтобы достать тюбик смазки и презерватив из тумбы. – Учти, я отыграюсь за всё. В особенности за индейца.

– Я сам начал.

– Хорошо, что ты это понимаешь.

Последнее слово растворилось где-то на виске – Даня поцеловал, на контрасте слов, очень нежно. Разместился в облюбованном месте, внаглую поднял мои ноги наверх и подтащил к себе поближе за лодыжки. Теперь я, покрасневший до оттенка спелой вишни, был раскрыт всеми своими тайными местами на все сто процентов, но мог лишь сжимать зубы и ждать.

– Вы только посмотрите, какой покорный, – ехидничал Новиков. Я ему не отвечал, потому что понимал – это от нервов, он не пытался меня задеть, просто не знал, что должен сказать.

Точнее, должен ли вообще что-то говорить. Проще было не слушать. Проще – ощущать.

Ласковые поцелуи, медленные расслабляющие прикосновения – иногда удивительно осторожные. Он уделил внимание каждому миллиметру моего тела настолько, насколько это было возможно без риска перейти через установленную им же грань. Уже через несколько минут я плавал в каком-то пространственном гамаке удовольствия, подставляясь и пытаясь дать хотя бы каплю нежности в ответ. Гладил его плечи и руки – мне нравилось чувствовать напряжение в мышцах.

Возможно, именно из-за моей открытости, он вел себя сдержаннее, чем обычно.

– Всё нормально?

– Слушай, я не слабак. Из-за такой ерунды не сломаюсь.

Тихо щелкнула крышка тюбика. Даня сделал глубокий вдох, выдавил гель. Разогрел в пальцах и прикоснулся ко мне, как к самому хрупкому существу в мире, которого можно ранить одним неловким движением. Короче говоря, мои слова ничегошеньки не изменили. Вот и распинайся перед ним, называется.

На этот раз ощущение было иным. Может быть, из-за другой позы, может быть, из-за сильного возбуждения – я тихо ахнул и невольно изогнулся, когда он проник в меня пальцами.

– Ты ведь читал что-нибудь… об этом?

– Немного.

– Не пытайся контролировать мышцы, – его голос звучал немного непривычно – я заслушался и почти отвлекся. – Только хуже сделаешь.

– Это не так-то просто между… прочим, – я нервно хохотнул, приподнимаясь на локтях. Шум в ушах из-за яростного бега крови глушил половину звуков, хорошо хоть, что Даня говорил достаточно громко.

– Я добавлю ещё один. Если будет больно, не молчи.

Он уткнулся лбом мне в плечо и очень осторожно втолкнул третий палец. Я попробовал сделать, как сказано – полностью абстрагироваться и «не контролировать». Безуспешно. Боль была основательная, тело не слушалось. Благо, я знал, что неприятные ощущения должны пройти. И они отступали – даже быстрее, чем в прошлый раз.

Выждав какое-то время, Даня провел губами по моей ключице, лбом боднул в подбородок. Заставил запрокинуть голову.

– Как?

– Терпимо. Я же сказал, я не… сломаюсь.

– Можем продолжить?

– Давай попробуем.

Я выдохнул, тихо порадовавшись тому, что подготовка завершена, и уставился на Даню с идиотским любопытством – было интересно, как выглядит процесс натягивания презерватива в его исполнении.

Сперва он стащил с себя оставшуюся одежду, ненадолго задержался на краю дивана – просто посидел с полминуты, согнувшись. И уже после вернулся ко мне.

Я потянулся было к его члену, но Новиков подурачиться не позволил, перехватил мою руку, поцеловал в ладонь и отстранил.

Упаковку презика разорвал зубами. Выглядело забавно.

– Чё ты лыбишься, идиот? – не выдержал Даня, под пристальным взглядом немного неловко натягивая резинку. Красненький, вах.

– Не знаю. Сейчас, наверное, будет не смешно, так что я напоследок.

– Клянусь, я вытрахаю из тебя всю дерзость, – он рассмеялся и выдавил немного смазки на член. – Так, ладно… как тебе было удобнее, в прошлый раз или в этот?

– Ты о чем?

– Поза.

– А… так – вполне нормальн…

Даня плавно развел мои ноги и коротко прижался к промежности, в связи с чем способность говорить канула в небытие.

– Не бойся, – шепнул Новиков. – Главное – не бойся…

Скажем так, я считал себя выносливым человеком. Когда дело касалось физических нагрузок, я уверенно шел в серединке, а боль переносил мужественно и стойко.

Но это – это было… слишком из ряда вон.

Сначала короткая, тягучая вспышка. Терпимая. Потом – волна болезненного спазма, которую проигнорировать уже не получилось. Я сжался и дернулся назад. Даня – в противоположную сторону.

– Не молчи, – хрипло сказал он, заглядывая мне в лицо. – Не можешь?

– Дай мне минутку.

– Если настолько тяжело… не стоит рисковать. Блэкдж…

Я поймал его, с силой дернув волосы на затылке. И почти прорычал в губы:

– Угомонись. Я просто не ожидал. Давай ещё раз.

Становилось жарко. Кожа взмокла, и хотелось приложить куда-нибудь чего-нибудь прохладного. Желательно вообще везде, ага.

Уже не в состоянии спорить, Даня кивнул.

И попробовал снова.

На этот раз ещё медленнее, так медленно, что я имел сомнительное наслаждение почувствовать и распробовать всё. Как моё тело впускает его член, как раздвигаются мышцы, как бессмысленно напрягается живот, и как хочется избавиться от этого дискомфорта. Но уже примерно представлял, чего ждать и терпел целенаправленно.

Пока я боролся с собственным организмом, Новиков целовал куда придется – в щеки, в лоб, в глаза, в губы, в шею. Он тоже быстро покрылся влажной пленкой и смотрелся так сексуально, что я не выдержал:

– Ты такой красивый…

– Вовремя, блин, – шепнул Новиков. – Половина…

– Боже, это только половина? – я страдальчески взвыл и даже усмехнулся почти сквозь слезы. – Ты и твой блядский шишкарь… от вас одни проблемы…

– Можешь расслабиться? Хоть чуть-чуть?

– А я не?

– Совсем не.

– Тогда к черту.

Даня коротко двинулся, выбив из меня долгий, развратный стон.

Где-то тут чаша и лопнула. Новиков пробормотал что-то отдалённо напоминающее «прости», стиснул в объятиях и толкнулся с усилием, проникая ещё глубже. Я охнул и вцепился в него так яростно, что на плечах остались алые полумесяцы от ногтей.

Стоит отдать должное – толчки поначалу были всё-таки медленные и да, он не стал загонять член до конца.

Ещё в течение начального этапа меня слегка раскидало в спектре от «это очень даже неплохо», до «боже, лишь бы всё прекратилось». Но когда я вновь почувствовал возбуждение, и Даня выбрал правильный угол, по телу прошлась такая мощная волна удовольствия, что все прошлые ощущения померкли. Я даже вскрикнул, по-настоящему, в голос. И уже не от боли – от чистого кайфа.

Новиков закинул мою ногу на плечо и стал кусать за икру. Хотелось убить его нафиг, потому что было щекотно и неудобно, но именно эта позиция в половину рогатки оказалась самой подходящей.

Несмотря на все старания, было нихрена не легко. Я почему-то думал, что самое неприятное в гейском сексе – это начало, но оказалось, что тяжело всё время. Правда, кроме «тяжело», есть ещё «охренительно», и два полюса сходятся в единое целое, захватывая дух и выжимая силы.

Даня метался, кусался, целовал и наслаждался так, что можно было и потерпеть. Я ещё не видел его настолько шикарным – обнаженно-счастливым, открытым, разошедшимся на полную катушку. Он был полностью и целиком поглощен процессом, страсти одного хватало на двоих.

Каким-то чудом он всё-таки умудрился вытащить оргазм из моего тела. Пусть к концу уже не было боли и дискомфорта, я думал, что не смогу. Но Даня расстарался. Видимо, он был готов на что угодно, чтобы сгладить первое впечатление.

Дождавшись, когда я перестану выгибаться и вздрагивать, он поцеловал меня глубоким, серьезным поцелуем. Кончая, застонал один-единственный раз. И в итоге распластался на моей груди, накрыв своим мокрым, разгоряченным телом.

– Жесть… – ляпнул я, ведя неравный бой с собственной дыхалкой.

Мы затихли, пытаясь отдышаться. Я чувствовал, что сейчас начнется, поэтому копил раздражения заранее – знал, что вряд ли легко отделаюсь.

– Ты как?

Ага, вот и оно.

– Если ты намереваешься кудахтать, то заткнись сразу.

Даня выпрямился и, проигнорив мои слова, произвел предварительный осмотр на предмет травм. Я в ответ выдал настолько злой взгляд, насколько это вообще возможно в данной ситуации.

– Дерзость не вытрахалась… значит, живой, – обворожительно улыбнулся Новиков. – Я боялся… что переборщу…

– Ты переборщил, но я это переживу, – я пошевелился и, наконец, прочувствовал последствия – заболело в спине, в заднице и почему-то в ногах. – Пусти.

Слинял я самым наглым образом – молча и без нежностей. Нет, не то, чтобы мне не хотелось поворковать после секса, просто требовалась наглядность, чтобы этот придурок прекратил мандражировать на ровном месте.

Я позволил себе пошиковать: плеснул пены, по-царски набрал полную ванную и разлегся в ожидании визита. Ждать пришлось недолго.

Может быть, Даня всё-таки осознал причину моего не самого дружелюбного поведения, поэтому просто прибился к бортику, повиснув в проеме кабинки и опустив одну руку в воду.

– Тебе хоть немного понравилось?

– Да, – я тут же расслабился, заметив, что он не собирается драматизировать по второму кругу. – Но я устал. В следующий раз надо бы немного размяться, что ли?

– Предсексуальный кросс-фит? – Новиков аккуратно убрал мокрую чёлку с моего лба. Теплая вода медленно поползла по вискам – было приятно.

– Что-то вроде того… – я подставился под ласковую руку. – Сегодня надо вернуться домой. Ещё чуть-чуть полежу и… мне просто надо прийти в себя…

– Костя, я люблю тебя, – сказал Даня, прервав поток моего сознания.

Я открыл глаза.

Кто бы мог подумать, что мой лучший друг станет тем, ради кого я подамся в голубой лагерь. И уж тем более – что он тоже перебежит на другую сторону, да ещё и влюбится по уши.

Назад нам уже не вернуться, по крайней мере, прежними. Ничего не забыть. Не исправить.

Вперед и только вперед, получается?

– Это заразно.

– Любовь – хуже всякого вируса.

– Тогда я болен не меньше.

– Сердце-сердечко.

– Сердце-сердечко.

Он фыркнул и прижался щекой к бортику, предоставив мне возможность намочить ему макушку и потрепать за волосы.

– Блэкджек, если хочешь – поспи. Так и быть, прослежу, чтобы под воду не ушел. Десяти минут хватит?

– Вполне…

Я вздохнул и закрыл глаза.

Интересно…

Есть предел тому, как сильно можно влюбиться в человека?

========== 20.1 – Спэшл: скульптура ==========

«Слышал ли ты о небе, которое так давно потеряло цвет, что стало напоминать застиранную грязную тряпку?»

– Можешь глубже?

Никита задержал дыхание, пропуская горячий тяжелый член в глотку. Горло сковал неприятный спазм. Устало и безнадежно ухнуло в груди – почти неощутимая тень страха тонкой вуалью заволокла сердце.

– Вот так…

Сзади прильнул второй – пьяный и злобно-веселый, весь покрытый мелкими блестками, в ярко-красном свете напоминающими металлическую стружку.

Его ногти, выкрашенные в черный лак, грубо впились в нежную кожу ягодиц.

– Привык к такому? – весело спросил он, оценивая открывающийся вид.

Никита дернулся назад, вырываясь из цепких рук и закашлялся, согнувшись над грязным диваном. Стер слюни и подставился под торчащий член.

Головка – и та в блестках.

Фея ебучая.

Музыка долбила по ушам, грохотом давила на виски и разбивала маленькую вип-комнатку на гладкие грани.

– Неплох, – оценил стриптизёр, усилием втиснув намазанный лосьоном член в тугое колечко мышц. – Почти нетраханный?

– Иллюзия, – прошептал Никита, упираясь влажным лбом в диван.

Мир обретал объем и осязаемую плотность, жесткие толчки вбивали в тело однообразный ровный ритм. Так было лучше всего. Правильно – метаться в агонии, в приступе бессмысленного желания, царапая изнутри внутреннюю пустоту.

Заполнить чем-нибудь грязным. Почему нет?

– Не встал? Больно, что ли? – почти вежливо поинтересовался первый, косматый и пережаренный в солярии.

Крошево стекла под ребрами скатилось куда-то в живот. К чему эта наигранная дешевая забота?

– Всё отлично, – выдохнул Никита, расслабляясь и опрокидываясь на грудь стриптизёра. – Я пришел не ради удовольствия.

– Тогда не обессудь, – сказал косматый.

И подставил своё достоинство, мол, держи, коль надо. Наслаждайся.

Никто не имеет права судить, так ведь?

«Никто не имеет права тебя судить».

Так он написал, вроде бы.

Никита тронул языком фильтр сигареты и с любопытством уставился в экран рабочего телефона. Не хотел – палец сорвался, чисто случайно.

Ладно, хотел.

Алексей Дементьев. Два новых сообщения. Сообщения.

Не так давно всё было проще. Вопрос-ответ, желание-воплощение, идея-действие. Зачем сейчас эти мысли и чувства, метеоритным камнем рухнувшие из пустоты и придавившие поверх груза прошлого, привычного и изученного вдоль-поперек? Каждая вмятина была понятна, все трещинки рассмотрены и раскурочены, каждое пятно – роднее родинок на собственном лице.

Стекловата.

Удав – по стекловате, он – по саморазрушению. Удав – разбалделся так, что засох насмерть, он – расслоился. Старая книга. Переплет потрескался и посыпался на пол. Проще сжечь, чем собрать.

А были ведь умные мысли написаны.

Но сжечь проще.

«Ты сам себе противоречишь».

Вдогонку:

«Объясни причину такого смирения?».

«Я ищу простые пути. На таких часто приходится выслушивать всякое».

«Ты не похож на того, кто действительно хочет слушать».

«Просто разочаровался».

«В себе или в людях?»

Алексей, Лёша, Лёшенька…

Как же тебе сказать, что в мире? В мире разочаровался и делить его на части нет никакого смысла.

Никита перевернул сигарету в пальцах, лениво окинул взглядом затихший неродной двор. Задница ныла так, что хотелось приложить холодненького – желательно поглубже. Где сейчас продадут подходящие формочки для льда?

«В себе» – набил он, но отправить не смог. Рука дрогнула и вылезли следы на запястье. Под самый конец этот неземной стриптиз-фей загнул ему руку так, что из глаз брызнули давно не виданные слёзы.

Забавно было, кстати.

Может, продать своё тело на органы? Это будет засчитано там, в Чистилище, или где потом скитаться после смерти?

«Давай встретимся» – не дождавшись ответа, предложил Дементьев.

«Зачем?» – отправил Никита, удалив трусливое «в себе», нелепое и фальшивое, как женские наращённые ногти.

«Поговорить. Тебе выговориться бы».

Выговориться. Выговор. Говориться. Вор. Хм-м-м.

«Уши завянут».

«И на тебя живого посмотреть».

«А я живой?» – набил Никита, но быстро удалил и задумался.

Что он вообще имел в виду?

«Давай», – настоял Лёша. – «Хочу услышать твою историю».

Хочешь историю, милый?

Жил-был мальчик. Непримечательный в общем и целом, только глаза интересные – глубокие, черные и блестящие, как ночное беспокойное море. Мальчик с мечтой – стать художником. А точнее – скульптором. Уже в семь он мог слепить из детского некачественного пластилина портретный бюст. Поразительный, блядь, был талант.

В тринадцать мальчика отправили познавать азы художественной грамоты – к уважаемому мастеру и великому учителю. А великий учитель увидел в нем что-то, что подорвало его внутренний стержень.

Хотя был ли он, этот стержень – никто теперь не скажет, но…

Кажется, чуткие пальцы творца пытались вылепить из него совершенство, да только глиной он был неподатливой, слишком живой. Только едкий запах кофе и сигаретный дым напоминали мальчику о том, что он ещё существует.

Он несколько дней висел на крюке. И боль растекалась по телу от уязвимых шейных косточек до поясницы. Творец налеплял, как на болванку, куски глины – на плечи и руки, на грудь, на лицо. Куски засыхали и отваливались. Не лепилась скульптура.

Он ведь был человеком, да?

Человек. Век. Чело. Это столетний лоб или лоб и веки?

Никита бросил сигарету, поднялся на свой этаж, придерживая эластичный бинт на больной ноге – уже жалел, что снял гипс, но чувствовать эту налепку было намного хуже.

Открыл дверь. Руки сами потянулись к полке – к холодному и глянцевому фарфору. Фарфор всегда приводил мысли в порядок.

Он сел на пол и стал вертеть любимую чашку. Изящная тоненькая ручка крепилась небольшим шарообразным узлом – пальцы описали дугу, поднялись вверх по ровной белой прохладной грани. Край полусферы, кольцо, к которому человек должен прикоснуться губами, изогнуто, чтобы капли напитка стекали внутрь, а не по внешней стороне.

Просто и правильно. Правильно и просто.

Почти как нормальный секс. Только у него нормального не было давно. И быть не могло.

Не слепилась скульптура. Ни скульптура, ни человек.

Лёша выглядел совсем по-другому. В обычной осенней белой куртке, в тонкой серой шапке с модным «наплывом» на затылок. Казался тонким, почти полупрозрачным. Мягкие светло-русые кудри волнами обрамляли высокие скулы.

Не сошелся с воспоминанием – упрямым спокойным парнем в кожаной куртке, готовым подставить плечо совершенно незнакомому человеку…

Взгляд внимательных голубых глаз скользнул по лицу.

– Прогуляемся? – саркастично предложил Никита.

– Тогда пошли в парк, – мягко согласился Лёша.

Самым большим его достоинством были даже не кудри, о нет. Голос. Голос гипнотизера, не высокий и не низкий, мелодичный, словно тренированный, как у консультанта или детского психолога.

И всё? Только из-за голоса – сразу в душу?

– Что у тебя за проблема?

Хороший вопрос. Очень хороший.

– Проблема не у меня, – со злым весельем ответил Никита. – Я чувствую себя прекрасно и вполне счастлив.

– Неужели?

Лёша остановился возле входа в какое-то небольшое, неброское кафе.

– Коктейль будешь?

– Мы же вроде в парк собрались.

– Возьмем с собой.

– Тогда… пусть будет что-нибудь ягодное.

Он просто кивнул и пошел покупать – как ни в чем не бывало. Типа это нормально. Молочный коктейль. Парню.

То ли придурок, то ли просто слегка странный?

В парке было тихо. Возле музея бродил дворник, шаркая по асфальту веником из прутков, на ступеньках курила девчонка.

Лёша сунул в руку прохладный картонный стаканчик с крышкой и длинной трубочкой.

– Клубничный.

– Ты серьезно? Вытащил меня на улицу с больной ногой, чтобы попить коктейль?

– Я вытащил тебя на улицу, чтобы услышать историю, – Дементьев сдержанно улыбнулся уголками губ. – Может быть, на твоём примере я пойму, как быть с братом.

– У тебя есть брат?

– Да, его зовут Артур, – Лёша поймал трубочку губами, сделал пару глотков. – В последнее время совсем от рук отбился.

– Он тебе что, собачонка, чтобы к рукам идти?

Никита опрокинулся на скамейку, на которой они расположились. Поясница неприятно заныла в унисон с коленом.

Лёша рассмеялся. Смех у него был лающий и приторно-приятный.

– Нет, определенно нет. Я просто волнуюсь. Он слишком сильно рвется из семьи, это выглядит, как жест отчаяния. Но у нас хорошая семья. И речь не обо мне, кстати.

– Ничего, я тоже не прочь послушать.

Разочарование, здравствуй. Проходи, садись. Мы ждали тебя.

Всё из-за брата. Этот осторожный интерес и, казалось бы, человеческое желание понять. Боже, куда он лезет, зачем…

– Не думай, что я затеял это из-за того, что вы с Артуром немного похожи, – каким-то образом Лёша быстро уловил смену настроения. – Дело в тебе.