Текст книги "Почему я ненавижу фанфики (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Угу. Всё. Ты и впрямь нежный, кто бы мог подумать.

– А что, я похож на жестокого тирана? – вот теперь чай был очень кстати, потому что мне надо было заняться хоть чем-то.

– Что-то есть в твоих хмурых бровях. Ох… спасибо, Кость. Ты отличный друг. Самый классный в мире.

– Тебе правда никто раньше этого не делал, кроме врача? – я включил чайник, достал чашку и так резко открыл сахарницу, что чуть не опрокинул плашмя. Сахарная крошка зашуршала по столу. – Блядь.

– Не-а. Да никто раньше и не замечал, что у меня что-то болит. Я ж говорю – ты точно экстрасенс. Правда, чтобы обрести известность, тебе придётся сменить фамилию на что-то более таинственное и мрачное. К примеру, на «Ведец» или «Ванга».

– У тебя на лице всё было написано, что тут замечать…

Чай дымился, а я вытирал сахар, с тоской поглядывая на полупустую раковину. Дело в том, что дома посуду мыл я – и тратил на это порой кучу времени, потому что мама питалась семь или восемь раз этими своими маленькими порциями, а контейнеры спихивала целыми кучами. Папа за губку не брался по причине фатальной рукожопости. Думаю, останься он один, у него в раковине завелись бы крокодилы.

Так что я был кухонным негром лет так с пятнадцати и автоматически брал на себя всякое такое дерьмо, где бы ни находился.

Данька, похоже, пользовался одной тарелкой целую неделю и бросал в раковине до следующего раза. Благодать, да и только, никаких хлопот.

Мысль мне пришлось остановить, потому что Новиков встал, подошел в упор и положил руку на столешницу, слегка прижав меня с одной стороны.

– А ты следишь?

– Тебя опасно выпускать из поля зрения, – говорил я, по большей части о том, что творилось прямо сейчас. – Только отвернулся, уже…

– Пожалуйста, не будь таким хорошим, ладно? – Данька перебил меня. – А то влюблюсь и что мы будем делать?

– А что влюбленные обычно делают? – ляпнул я, потянувшись за кружкой.

Новиков поймал мою руку на полпути. На этот раз – крепко, с усилием. Перевернул так, чтобы подцепить пальцы своими и потянул к лицу.

Я замер, до боли сжав челюсти. Запутавшийся в сотне, а может и в тысяче противоречий – то ли да, то ли нет, то ли а-ха-ха-продолжай, то ли прекрати, то ли отпусти, сука, то ли не останавливайся, умоляю…

Столкнувшись со мной взглядом, Данька осторожно, на самой грани ощущений, тронул пальцы губами. Не поцеловал – просто прикоснулся.

– А кто говорил про твои чувства?

И тут же отпустил, отступил на шаг, отвернулся. Открыл дверь – лобок Люцифера, Ритусечка-сан вразвалочку запёрлась на кухню, осмотрела меня скептически-придирчиво и скрылась под столом, мол, фэ, опять этот моржовый хрен.

А я стоял и слегка покачивался. Нахлынуло. Нахлынуло и пришибло.

– Дань, я тебе нравлюсь?

– Хуясе, прозрение.

– Я серьёзно.

– А тебе обязательно подтверждение с подписью? И штампом? Само собой, ты мне нравишься.

– Я говорю про другое «нравишься».

– А где же «ты-чё-пидар-что-ле»? – он прислонился поясницей к подоконнику, сложив руки на груди.

– Ты не пидар, – отбил я. – Ты встречался с девушками, поэтому точно не.

– Лэ-логика.

– Да ответь ты!

– Хотел бы я, к примеру, завалить тебя в койку и кувыркать там до потери сознания? Или засосать так, чтоб ты потерял ориентацию в пространстве?

– Ну!

– Да не знаю я!

Маргарита выползла из своего убежища на шум, чем моментально свела напряжение на нет – ссориться или повышать голос в её присутствии было сравнимо с попыткой сунуть гвоздь в розетку, и мы были близки к тому, чтобы отхватить разряд.

– Не знаю… – прошептал Данька. – Я не интересуюсь парнями. Мне всё это вообще было побоку до твоего появления. Я никогда не влюблялся в людей своего пола, я не знаю, как это должно происходить. Если мне, к примеру, хочется к тебе прикоснуться или тебе помочь, разве это означает, что я влюблен?

Ответа у меня не нашлось. Я тоже не знал. Несмотря на то, что читал всякую ересь, даже какие-то статьи о гомосексуальности, и постоянно напарывался на эту тему.

Я не знал.

– Но что-то же творится в твоей голове, так? – я вернулся к оперированию фактами, решив отложить панику на потом.

– А в твоей?

– Бывает. Всё потому, что я…

И всё. Мысль закончилась. Я вернулся к своей чашке, быстро отхлебнул, стараясь не обжечься.

– Просто скажи: да или нет. Запрети. Или согласись. Реши что-нибудь, чтобы не кидало из стороны в сторону.

– Я не могу. Давай не сейчас, ага? Я не понимаю себя, так что не могу.

Даня тихо застонал, сел на корточки. Маргарита начала вылизывать ему лицо, обрадованная доступностью оного до усрачки.

– Возьми себе псевдоним «Пытка». Охуенно же. Пытка Константин Андреевич.

– Только если ты станешь по паспорту Мудак Даниил Егорович.

– А что, тебе мало того, что я и без паспорта мудак?

– Я бы ещё татуху набил на щеке и майку с принтом сделал.

– Знаешь, я что угодно сделаю, если ты иногда будешь мять мою ногу, – он титаническим усилием уложил Риту в положение «мертва» и, наконец, снова посмотрел на меня. – Будь ты демоном, я бы душу заложил.

– Как будто в нашем королевстве демонов не хватает! – я кивнул на Риту. – Всё, я пошёл. С массажем буду помогать, мне не трудно.

– Мы с малышкой тебя проводим, – он жестом заставил её встать. – Спасибо вам ещё раз, доктор Тесаков. Пусть вы ранили моё сердце, но вы спасли меня от мучений этой ночью.

Хотя очень хотелось, я на это не ответил. Просто потому, что разговор снова свернет не туда.

Забежав в вагон метро и в ответ на сложенные сердечком руки показывая Даньке средний палец, я вспомнил, что хотел расспросить о семье Новиковых поподробнее.

Ну, думаю, у меня ещё появится такой шанс. А пока – мне надо подумать.

Очень хорошенько подумать.

========== 6 – Удачная проверка ==========

Комментарий к 6 – Удачная проверка

В тексте упоминаются слова песни:

Кипелов – Пророк

В субботу я проснулся от воплей.

Нехотя выкарабкался из постели, нацепил первые попавшиеся футболку и шорты и, расчесав гнездо на голове, двинулся на шум.

Мать с отцом развели на кухне политический спор, чем довели попугая до истерики. Ньютон, мамин жако, бегал туда-сюда по жердочке, хлопая крыльями и генерируя больше звука, чем турбина реактивного самолета.

Папа сидел за столом. Склонившись над тарелкой с яичницей, он пилил маму взглядом, пока та вертелась возле окна. Они ожесточенно спорили и так увлеклись, что умудрялись не замечать ньютоновской арии.

Достав из шкафа банку с арахисом, я сунул пару орешков сквозь прутья. Ньютон перестал орать, как потерпевший и, косясь хитрым светлым глазом, аккуратно взял протянутое лапой.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Ага, – хмыкнул я. – Почти угадал.

– Нью-нью, – возразил жако, поддев орешек клювом.

– Доброе утро, Костя, – первой меня заметила мама. – Поедешь с нами в торговый центр?

Она улыбнулась, закручивая длинные шелковые волосы в шишку и скрепляя их крабом. Папа на горизонте активно показывал отделение головы от тела посредством ребра ладони, что помогло мне принять решение в считанные секунды.

– Не, – я включил чайник. – Я бы ещё поспал. Вы меня разбудили.

– Мать совсем попутала, – недовольно буркнул папа.

– Андрей! – рявкнула она так, что у меня заложило уши. – Ещё слово, и я тебе усы сбрею!

– Ох уж эти запрещенные приемы, – подмигнув мне, он вернулся к завтраку. – Ань, иди собирайся, я пока сгоняю заправлюсь и буду ждать внизу.

– Вы скоро? – поинтересовался я.

– Скорее всего да, мне нужно в мебельный, – ответила мама.

– Ясно, – я спер несколько орешков из банки и, подхватив кружку с чаем, поплелся назад в комнату.

Думаю, с семьей мне повезло.

Мои родители были представителями среднего класса и увлеченными фанатами своего дела, а точнее – фанатами роскошных отпусков, на которые требовались воистину заоблачные суммы. Порой доходило до абсурда: они могли копить на поездку два или три года, чтобы потратить всё накопленное за неделю. Но я не вмешивался – пока меня никто не трогал, всё шло своим чередом.

Больше всего радовало отсутствие очевидного лидера. Наша семья не делилась на королей и подданных, в доме царило равноправие, баланс и демократия.

Как раз из равноправия росли корни постоянных споров – мои родные жарили друг друга в битвах доказательств круглыми сутками. Так часто, что это превратилось в повседневный ритуал. Если они не спорили о чем-нибудь, то находились слишком далеко, отвлекались на еду или на просмотр новостей.

Отец работал в сфере продаж, так что наглости ему было не занимать, и, думаю, характером я пошел в него. Что касается отношений между нами, то мама всегда держалась немножко «по ту сторону берега», а мы с папой сходились во мнениях и дипломатично поддерживали друг друга в тех вопросах, в которых они не могли найти золотую середину.

Но в споры я не лез, даже если чаще соглашался с сильной стороной семьи, а потому являлся наблюдателем и судьей, которому периодически перепадало последнее слово. Например, в выборе цвета обоев в зал.

Они меня любили, но никогда не сюсюкались по причине тотальной загруженности, и потому предоставляли свободу почти во всем – выбирать себе хобби, друзей, сферу интересов, девушек. Контроль держали лишь на двух фронтах: в вопросах выбора одежды правила мама, в вопросах денежных ресурсов – папа.

У моей матери была страшная аллергия на безвкусицу. Она просто на дух не выносила глупые вещицы, которые так любил Даня – поэтому её стараниями мой гардероб содержал вещи приглушенных тонов, в разных вариациях черного, белого, темно-синего, серого и прочих унылых оттенков. Яркие вещи у нас были практически запрещены, так что штуки вроде подаренной первой девчонкой ярко-желтой футболки с вызывающей надписью на пузе мне приходилось прятать с усердием наркодилера.

Нет, я не бунтовал против системы и не пытался противиться модному терроризму – у меня никогда не болела голова на тему, да и привык, с детства-то. Но её несгибаемость меня забавляла до сих пор, притом настолько, что иногда доходило до открытой провокации.

К примеру, как-то раз я притащил шапку адского фиолетового цвета, с помпоном и косичками до пупка, доставшуюся мне даром от одной подруги. Напялил её на себя и, радостно вылетев из комнаты навстречу вернувшейся с фотосессии матери, приготовился слушать.

«Сними это дерьмо немедленно, а то жопу надеру так, что кожа слезет, ты, неблагодарная личинка»! – орала она, переходя на ультрачастоты.

Короче, от шапочки я избавлялся, как от трупа – выносил в черном пакете и под покровом ночи.

Отец же был человеком практично-лаконичным, довольно сдержанным, но с убийственным чувством юмора, который я называл не иначе, как космический. А всё потому, что он говорил так, что понять в чем соль подъеба было элементарно, но никогда никого открыто не оскорблял.

– Выкинь мусор, – как-то попросила мама, тыкая пальцем в дисплей мультиварки.

– Пошли, сын, – серьезно кивнул батя, вытащив меня из анналов интернета.

– Куда? – не понял я, прослушав разговор и приняв его серьезное лицо за чистую монету. Даже из-за стола встал.

– Внимательность, – заметил папа и улыбнулся так, что пятно съехало в лучинки глаз. – Интернет делает из охотников несчастных жертв. Я начинаю бояться за человечество. Вот так уведет кто-нибудь парня под венец – не заметит же.

– Чё-ё-ё-ё? – всё еще недоумевал я.

– Этот мусор нам ещё пригодится, Андрей, – рассмеялась мама. – Еще два курса, и он сам себя отсюда вынесет. Я про этот.

И указала на свежезавязанный узелком пакет.

Короче, своеобразные у меня были родители.

Тема семьи захватила мою голову целиком и безраздельно. Я думал о Даньке и о том, что хочу знать подробности. Если честно, я хотел знать всё. Хотел убедиться, что этот человек тот, за кого себя выдает, потому что он нравился мне весь, целиком и полностью. Но ведь даже у него должны быть минусы. Настоящие, отвратительные человеческие слабости?

Я хотел увидеть их, прежде чем дать себе ответ на вопрос, хочу ли чего-то большего. Некрасивая была мысль, но возникла она не на пустом месте – из страха неудачи. Я страшно боялся всё разрушить. И был уверен, что из-за моей придирчивости всё пойдет по пизде.

Шанс проверить Даньку на терпение представился довольно скоро – в воскресенье.

Я притащился к нему без разрешения и самым жестоким образом вытащил из кровати в восемь утра. Он открыл дверь лохматый, в одних семейниках в шотландскую клетку, офигевший и, сонными глазами осмотрев мою хмурую физиономию, без вопросов пропустил в коридор.

– Что случилось? – спросил он.

– Хрень, – признался я.

С меня не капало – лилось, поскольку выскочил я в первом, что попало под руку, а этим предметом оказалось пальто без капюшона.

– Проблема даже внимания твоего не стоит, если честно, – прошептал я, прислонившись спиной к стене и забыв даже о Рите. – Сам не знаю, зачем пришел.

– Ты весь промок, – вздохнул он. – Я пойду умоюсь, а ты пока раздевайся. Потом всё расскажешь.

И скрылся в глубине квартиры.

Рита вышла из дальней комнаты, процокала по полу, облапала пристальным взглядом мою истекающую дождевой водой фигуру и, чудо чудное, ушла обратно досыпать.

Через полчаса я сидел в спальне Новикова, на сложенном диване, сгорбившись над чашкой горячего чая и с накинутым на голову полотенцем.

– Рассказывай, – сказал Даня, подъехав ко мне на своем шикарном кожаном кресле на колесиках.

– Я с отцом поругался, – начал я, сделав крупный глоток и отставив чашку от греха подальше. – Мама сказала, что нашла врача, который готов взяться за моё лицо. Но обмолвилась, что придется подписать соглашение о том, что какими бы ни были последствия, я отказываюсь от претензий. Я спросил, какие последствия он пророчит. Потеря зрения, воспаление нерва при неудачной операции или неправильном уходе… в принципе, то же самое, что я слышал у тех врачей, которые отказались.

– Ты согласился? – я ожидал услышать насмешку, но Данька слушал очень внимательно и спокойно.

– Отец запретил. Он очень редко бывает так категоричен – вышел из себя, когда я начал спорить. Сказал, что не позволит лечь под лазер, даже если это возможно. И что случиться может что угодно, и вообще… мы вспылили.

Данька положил ладони на мою голову и осторожно начал двигать полотенце туда-сюда, подсушивая волосы. Я почувствовал себя маленьким ребенком, только что вернувшимся из детского садика.

Было приятно.

– Если бы я мог что-то решать, я бы тоже был против, – сказал он. – Это действительно настолько важно, что ты готов рисковать?

– Я не могу просто забыть об этом. Извини, что поднял так рано, ага? Просто не знал, куда себя деть. Скоро пойду…

– Так, стоп.

Отодвинув стул, Даня двинулся к компьютерному столу и залез в ящики. Достал что-то – я не смог увидеть с такого расстояния. И ушел.

Когда он вернулся, я мигом забыл о печали. Да вообще обо всём.

С левой стороны под глазом Данька маркером нарисовал небольшой хуец.

– Меня зовут Константин Тесаков, – грустно забормотал он, усевшись обратно в кресло и пригладив челку на бок. – Я очень зависим от мнения окружающих.

– Вот же говнюк, а, – заржал я.

– Понимаете, доктор, у меня на лице хуй, – трагично вещал Данька, чуть сутулясь в моей манере. – Люди думают, что я забор. Это очень мешает мне жить.

Напрочь игнорируя мой истерический смех, Даня продолжил вживаться в роль, заламывать руки и изображать нечто среднее между Пьеро и грустным клоуном.

– Только вот я чертовски офигенный, – признался он. – Я умный, веселый, обаятельный и заботливый. Я просто душечка. Но хуй определенно всё портит.

– Значит, к черту его, Костенька, – просипел я.

– Но ведь тогда я перестану быть собой. И совсем без минусов стану заносчивым засранцем.

– Так хуй тебе мешает или нет?

– А мы про который хуй сейчас говорим?

Меня разорвало. Я сдерживался, правда пытался, но не выдержал – захлебываясь смехом, сполз с дивана и уткнулся в колени лицом.

– Сука ты, – выдавил я. – В депрессию впасть не дал, а так хотелось.

– Что мне сделать, чтобы окончательно выбить из тебя эту дурь, а?

Я прислушался. Никаких признаков Риты не уловил, что очень странно. Походу, она тоже спала подольше в выходные.

Данька встал, начал вертеться-кружиться, якобы изображая меня, чем-то одухотворенного. Навертелся так, что свалился на пол и растянулся на ковре звездочкой.

– Я придумал. Я отвоюю у тебя пятно, как территорию. Когда оно не будет тебе принадлежать, всё наладится.

– Варвар.

Даня отскребся от пола, сел передо мной на корточки. Я попытался стереть хуй с его щеки, но весь – не смог. Яички были расположены слишком близко к глазу.

– Жаль, я не знаю твоего отца лично. Я бы пожал ему руку, потому что не хочу, чтобы ты менялся. Эгоистично не хочу.

– Познакомлю, когда помиримся.

– Давай представим, что сегодня ты удалил своё пятно, – он протянул руку и, убедившись, что я не собираюсь отстраняться, коснулся моей щеки. Эффект был сродни поднесенной к огню спички. Загорелось моментально.

Отчаянно краснея, я отвел взгляд.

– И?

– Что изменится? Твоя жизнь сделает кульбит? У тебя появится свой гарем? Ты разбогатеешь или станешь гением? Нет. Даже люди не перестанут тебя разглядывать.

Смысл был. Смысл был такой, что меня придавило мраморной плитой, и я задыхался. Не хотелось отступать – но Даньке я проигрывал, проигрывал безбожно…

Он погладил пятно большим пальцем и сразу убрал руку. В последнее время часто так делал – касался-отстранялся, боясь реакции, но всё-таки рискуя.

А меня вело от его прикосновений. Вело неумолимо, безжалостно, со страшной силой. Думалось: он парень, как я. Виделось: он парень, черт возьми, парень. Самый настоящий!

Чувствовалось: можно. С ним – можно. Только с ним.

– Я вижу, как ты растерян, – тихо сказал он. – Можешь не отвечать. Подумай сначала. Как смотришь на то, чтобы прогуляться? Я отведу тебя кое-куда.

Я кивнул, не в силах произнести хоть что-то вразумительное. В основном потому, что в голове стоял шум, а взгляд соскальзывал на ключицы Новикова.

Меня начинало нервировать его полуобнаженное тело.

Огромное заброшенное здание зияло провалами-окнами, таинственное и тихое, словно уснувшее, застывшее во времени и пространстве.

Я пребывал в восторге. Мне такие места нравились до дрожи, к ним влекло и тащило, как кошку – к теплым батареям. Особенно к заброшкам, обделенным вниманием всяких странных личностей и бездомных.

Данька ловко поддел дверь пальцами и буквально вытащил её наружу. Пахнуло сыростью, лицо тронул слабый сквозняк.

– Круто, – восторженно выдохнул я, первым ныряя в проход.

Это был заброшенный офис. Почти вся мебель, предметы обихода и прочее давно вытащили, но коробочка стояла целехонькая.

Достав фонарик, Даня побрел к выбеленной известкой лестнице.

– Самый смак на крыше, – сказал он. – Пойдем.

Мы взобрались наверх и вскоре оказались на чистой бетонной площадке. Тут даже ограждений не осталось – всё убрали, и город вдалеке выглядел изумительно.

Даня извлек из рюкзака пару газет, кинул на небольшой клочок бетона, чудом оставшийся сухим, уселся. Поставил перед собой две бутылки пива.

– Просто расслабься.

Я сел рядом.

– Ты прав, ничего не изменится, – вздохнул я, свинчивая крышку. – Фундаментально – нет. По мелочи. Но мелочи и составляют нашу жизнь, так?

– Поверь, люди будут думать что-то о тебе вне зависимости от того, насколько ты необычный. Допустим – ты самый красивый парень в мире, у тебя нет изъянов. Ты на вершине. Звездень мирового масштаба, – Данька расстегнул молнию куртки и глотнул пива. Я неосознанно проследил движение острого кадыка под смуглой кожей. – Ненавидеть тебя будут все. Никто, кроме родных и любимых людей не будет рад твоим победам. Такое великолепие – обратная сторона полной ничтожности. Вот что я думаю.

– Возразить нечего… – вздохнул я, уставившись в угрюмое небо. – Но иногда так хочется, чтобы всё было по-моему. Так, как я хочу.

– Ох.

– Что?

– Знаешь, сейчас был такой момент, как в фильмах – смотрю я на тебя, а вокруг всё заволок розовый туман, звездочки… – он нервно хихикнул. – Поцеловать захотелось.

– А… – я пялился на него добрую минуту, а потом опустил взгляд на растянутые в неуверенной улыбке губы. – Ну… попробуй.

– А?..

Мы застыли, испуганно глядя друг на друга. Даня возобладал над собой чуть раньше и слегка придвинулся.

Голова закружилась. Я ещё ни разу не видел его странные глаза так близко. Сейчас они были даже не янтарные – коньячные и дурные.

– А вот сейчас, чувствуешь? – весело зашептал этот дурак. – Совсем как момент, ну… искра-буря-безумие и тянет навстречу…

– Ты заткнуться можешь? – риторически вопросил я, тоже чуть-чуть придвинувшись.

– Вот он… вот же…

Между нами оставались считанные сантиметры и, кажется, даже воздух наэлектризовался, что уж говорить про нас, сжавшихся в состояние взведенной пружины.

– Черт, прости, Блэкджек. Всего разок, – сказал Даня.

И тронул мои губы своими.

Этот отчаянный рывок я упустил – мне дало по башке с такой силой, что брошенная за пределами маленького мирка крыша начала раскачиваться, совсем как палуба корабля. Губы Даньки были удивительными. Горячими, податливо-нежными. Поцелуи с девушками не шли ни в какое сравнение с этим столкновением, похожим на прыжок в пропасть. С ними я никогда, ни разу в жизни, не чувствовал «уходящей в пятки души», хотя мне кажется, что на деле моя душа эти самые пятки миновала и отправилась прямиком к ядру Земли.

Офигев от такого расклада, я оттолкнул Новикова, несильно, просто выставив руку перед собой и уперевшись ладонью в его плечо.

Даня отстранился, выражение его лица показалось неописуемо потерянным. Не разочарованным, не расстроенным – одурманенно-пустым, как у пьяного.

Я переждал возвращение души в тело, запутавшись дрожащими пальцами в мягких волосах Новикова. Шепнул:

– Контрольный.

И поцеловал второй раз.

Мы решились лишь на соприкосновение губами. На поцелуи школьников, ничего не понимающих в чувственных ласках.

И этого, пожалуй, обоим хватило с головой.

Отлепившись, отвернулись друг от друга, чтобы переждать момент жуткого смущения и замешательства.

Из произошедшего я извлек самое главное – информацию. И начал анализировать, в конце концов по анализу у меня калашниковым выходила пятерка.

Картина вырисовывалась такая:

Данька дрожал. Меня трясло. Наши души сбежали, оставив пустые оболочки на крыше заброшенного офиса.

Эмоций было столько, что первые секунды я не видел перед собой ничего, кроме ресниц Новикова, которые успел запечатлеть в памяти с фотографической остротой.

Чувствуя, что пауза не просто затягивается – а затянулась так, что захлебнулась временем, я заговорил через силу:

– Хорошо, – прохрипел, едва двигая языком. – Мне хорошо.

– Тоже, – крякнул Данька. Послышался звук нервных глотков и тихое «бульк» пива в бутылке. – Твою ж… сердце-сердечко…

Я медленно повернулся. Новиков тоже, правда не весь – только головой.

– Сердце-сердечко, – эхом повторил я, настороженно заглядывая ему в глаза. Теперь они были совсем конченные и остро отбликивали, как у свирепой охотничьей собаки. – Какой же пиздец.

– Ты уж прости, но это было не хорошо. Это было заебись, – прорвало Даньку. – Было заебись, я чуть не рехнулся, я…

А меня отпустило.

– Чего тогда так нервничаешь?

Резко развернувшись всем телом, Даня схватил меня за голову и прижал к своей груди.

– Послушай! Ты послушай, что там происходит!

За ребрами-прутьями бесилось оно самое, но я это и так знал, мне не требовалось слушать. Хотя это всё равно оказалось неожиданно приятно.

– Мы что, геи получается, если нам хорошо было? – прошептал я, опасаясь двигаться в крепком захвате.

– Не. Бисексуалы.

Данька зарылся в мои волосы, ероша их, пропуская сквозь пальцы. Кажется, даже носом уткнулся в макушку. Снова заныло в груди.

Оправдывая себя желанием отыграться, я запустил руку под его футболку и осторожно погладил теплый бок.

– Дай родиться вновь, из воды и света-а-а, жить, не зная тайн завтрашнего дня-я-я-я… – тихо напел Данька, постепенно успокаиваясь. – У иных миров не просить ответа… дай родиться вновь…

– Отпусти меня-я-я-я, – допел я. С моим музыкальном слухом это прозвучало так, словно в мелодию виолончели вмешалась циркулярная пила.

Даня рассмеялся. И не подумал отпустить – наоборот, подтащил мою несчастную тушку поближе. Едва не опрокинул пиво, но успел поймать покачнувшуюся бутыль.

– Ну, попробуй, говорил он. Весело будет, говорил он. Змей-искуситель.

– Прошу заметить, что ты сам пригрел меня на груди, – шепнул я.

И да, мне было не хорошо. Вовсе нет.

Мне было заебись.

========== 7 – Саечка за испуг и способы лечения ==========

Я думал, что знаю о ревности всё.

А что там сложного?

К примеру, на человека, с которым ты состоишь в отношениях, кто-то покусился. Ты испытываешь негодование, типа, не трогай мои игрушки, чел.

Они мои.

Ха-ха – вот что я на это скажу.

– Ты же друг Новикова, да?

Очаровательная девушка подсела ко мне в коридоре. У неё были коротко стриженные, стильно уложенные черные волосы и очень подвижное, миловидное лицо.

Я сидел неподалёку от автомата и посасывал люто обожаемую кофежижу «латте» за пятьдесят пять рублей. Был один – Данька первую пару проспал и клятвенно обещался быть к третьей, потому что на второй он будет гулять с Ритусей.

– Типа того, – слегка удивленно ответил я.

– Можешь передать ему мой телефон? – она протянула бумажку в клеточку, свернутую в два раза. – Я сама жутко стесняюсь подходить, раз пять уже пыталась. Обедом тебя угощу.

Обедом. Обедом она угостит.

Я физически почувствовал, как внутри подожгло какой-то неведомый дремучий фитиль. Этот фитиль кончался чем-то ужасным – не динамитом даже, а субстанцией самой сингулярности, блин, черной дырой в виде взрывчатого вещества.

Но я ещё не понимал, что со мной такое, а потому взял бумажку и отмахнулся, мол, не надо мне ничего. Когда девушка – худенькая, с обалдеть какой классной задницей, скрылась в аудитории, я развернул листочек.

Её звали Вика.

Латте потерял свой вкус, и я пил эту странную субстанцию через силу, словно болотную воду. Мне в последнее время довольно часто лезло в голову всякое, поэтому я легко представил Даню с этой Викой – в фантазии он грел её ладони в своих карманах, зацеловывал щеки, прыгал с ней через лужи и, хохоча, обнимал за талию двумя руками.

Я видел его абсолютно счастливым, а у самого перед глазами чернело. Место тоскливого рака занял ползучий, уродливый слизняк, трущийся о потрепанное клешнями нутро ледяной скользкой ногой.

Когда Данька появился, я был близок к взрыву. Бумажка жгла мне задний карман, перед глазами плыло, и я даже не заметил, что надо мной никто не подшучивал, по крайней мере так агрессивно, как раньше.

– Привет, Блэкджек! – заулыбался Новиков, но очень быстро стух, присмотревшись повнимательнее. – Ты с отцом так и не помирился?

– Помирился.

Забавность была вот в чем – я понимал, что расслаивался на глазах, но не понимал, насколько это влияет на моё поведение. Постепенно доходило, что я просто никогда по-настоящему не ревновал, а теперь вкусил это чувство в полной мере, во всей силе. Если объединить это с патологической привычкой накручивать, то странно, что я ещё мог более-менее спокойно говорить.

– Тебе передали, – я дал ему бумажку. Данька с любопытством развернул её. Глаза скользнули по тексту.

Я же в этот момент на полном серьезе решил, что всё. Пиздец. Поиграли и хватит. Мне не тягаться с такой вот Викой. Нечего предложить. Классной округленькой задницы нет, сисек нет, зато есть комплексы и скрипучий характер.

Звонок уже был, а препод отсутствовал. Я сел, чиркнул ручкой в тетради и обнаружив, что кончилась паста, едва не выкинул её нах в окно вместе с конспектом, партой и собой.

– Ты чего такой дерганный, Кость? – тихо спросил Новиков.

– Ничего.

– Ну, не морозь меня. Я виноват?

– Эта девчонка, – я кивнул на бумажку, которую он придавил своим смартфоном. – Очень симпатичная.

Меня куда-то потянуло. Оказалось, это Данька тащит меня за ухо. Я слегка упирался и рисковал вывихнуть хрящик, поэтому скоро меня тащили уже за руку.

– Что такое? – поинтересовался Новиков, когда мы оказались в туалете, в компании отражений и журчащих толканов.

– Не знаю, – честно ответил я, чувствуя, что фитиль заканчивается.

Новиков помолчал, а потом вдруг ошеломленно выдавил:

– Ты что… ревнуешь?

Ну, в общем, всё. Конец. Огонёк погас, добравшись до заветного взрывного состава.

– Всё это выносит мне мозг! – взвыл я, начав наворачивать странные траектории по комнате раздумий и переговоров. – Ты выносишь мне мозг, понял?!

– Было бы что выносить, – отбивался Данька, наблюдая за тем, как я мечусь туда-сюда, едва не выдирая волосы из головы.

– А-ха-ха, – ядовито откликнулся я. – Смешно! Я не знаю, почему об этом думаю!

– Ты собственник потому что. Ещё хуже, чем Рита. Вон оно как, оказывается.

– Да заткнись ты!

Он перехватил меня на траектории к умывальникам и обнял, как дети обнимают плюшевого медведя, крепко-крепко. Правда, у плюшевых медведей был мягкий наполнитель, а у меня – кости, которые чуть не затрещали от таких ласк.

– Ну всё, всё. Тихо.

Я взбрыкнул пару раз для приличия и сдался, уткнувшись в его шею. Пахло этими дурацкими мужскими шампунями для привлечения самочек и Данькой.

– Сука, – обиженно выдохнул я.

– Т-с-с-с. Злой, очень злой Костенька. Давай, дыши глубже, вдох-выдох…

Он вздрогнул, почувствовав моё дыхание на своей коже. Но не отпустил.

– Ты мне, кажется, ребра сломал.

– А у змей они есть?

– Пошел на хуй.

Какое-то время мы молчали, медленно приходя в себя. Взрыв был погашен, и я чувствовал опустошение и ликование. Но меня накрывал чертов стыд.

– Я… ты уж прости, но я так рад… – пробормотал Данька. – Я ещё не видел тебя таким. Не распознал. Ты всегда такой ревнивый?

– Я думал, что я не ревнивый вообще…

– Интересно, это лечится? Ну там… терапия какая-нибудь.

Выкрутившись из его рук, я подошел к умывальнику и плеснул в лицо прохладной воды.

– Это лечится отношениями, Даня. Нормальными отношениями. С цветами-конфетами-кино и официальным согласием встречаться.

– А схема крыша-квартира-пиво подойдет? И неофициальное согласие?

– Согласие?

– Согласие.

– Уверен?

– Уверен. Я из-за тебя нихрена не спал и проебал первую пару.

– Отличный повод, – похвалил я. – Любовь – это когда ты проебываешь из-за него первую пару…

– Любовь? – осторожно спросил он.

– Кто б знал. Всё. Я иссяк, так что съебись в горизонт и не попадайся мне на глаза.

Пришлось ещё раз плеснуть на себя холодной водой, чтобы охладить щеки. Жаль, не помогло.

– А как долго не попадаться?

– До завтра.

Тихо посмеиваясь, Данька ушел. И даже внял просьбе, пересев ближе к окну и на парту назад. Типа, если мне вдруг захочется полюбоваться его цветущей физиономией, придется развернуться.

Короче говоря, в понедельник я узнал, что такое ревность.