Текст книги "Почему я ненавижу фанфики (СИ)"

Автор книги: Эш Локи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Во мне?

Дементьев поставил стаканчик на скамейку и осторожно, но уверенно взял руку Никиты в свою. Перевернул, сдвинул вниз рукав куртки. Показались темные уродливые пятна и красный вспухший след – царапина. Никита сам уже не помнил, где и когда приобрел её той ночью.

– Их не было.

С минуту он молчал, пристально рассматривая следы чужой жестокости.

– Да. Не было.

– Чего тебе не хватает? – тихо спросил Лёша, ещё чуть-чуть спустив рукав и заметив, что синяки уходят дальше, к сгибу руки.

– Допустим, сил, – пожал плечами Никита, даже не пытаясь прервать этот почти интимный осмотр. – Сил не хватает на всякое дерьмо. Но я не жалуюсь. Мне чужие слова не помогут, не помогали и помогать не будут.

– У психологов был?

– Был. К черту их.

Лёша так же бережно натянул рукав обратно и отпустил. В самой глубине глаз осела прохладная тень. Стало быть, неприязнь.

– А у тебя что с правой рукой? – попробовав свой коктейль, спросил Никита. Кстати, напиток был очень даже.

Лёша пошевелил пальцами, снял со стаканчика крышку. Начал медленно крутить её в неловкой руке.

– Мелкая моторика. Нарушен прием сигнала, это последствие травмы.

– Серьезной?

– Да… авария. Восстанавливаю, да всё никак не получается.

Никита едко усмехнулся. Застарелая душевная боль пошла рябью.

– Пробовал лепить из глины?

– Нет, – Дементьев заинтересовался и поднял голову.

– Попробуй. Вдруг поможет.

«Я сделаю совершенство, ясно? Ясно тебе?!»

– Ты умеешь?

Откуда не возьмись нахлынул мелкий снежный дождь.

– Умел когда-то.

Кстати, а ведь скоро зима. Уже и листьев жёлтых нет – ветки оголились и почернели. Лучшее время года, самое честное. Такое же беспощадное, как жизнь.

– И почему бросил?

Никита почти рассмеялся. Обходными путями всё равно подобрались к сути, даже если не особо хотелось рассказывать об этом Ему.

– Потому что я был несовершенен.

Он вовремя повернулся и заметил угасающий жадный огонёк в потемневших, глубоких глазах. Лёша сразу же отвел взгляд – маска отстранённости села на место, как влитая. Прикрыла его живую, чувствительную душу, способную, наверное, любить весь мир.

Ничего удивительного.

Если есть кто-то вроде Никиты, ненавидящий и скрывающий, то и любящий-скрывающий тоже должен быть.

Лёша кинул пустой стаканчик в урну.

– Пошли.

– Куда?

– Я тебе помог? И ты мне помоги, если рассчитаться хотел.

– Например?

Никита двумя глотками расправился с клубничным безобразием. Блин, как там эта кафешка-то называлась?

– Глину хочу купить, – улыбнулся Лёша.

И побрел к автобусной остановке, сунув руки в карманы куртки. Мол, догоняй, калека. Нога болит? Тем более догоняй.

Он был странный. Очень странный. Как современное искусство. Такой же почти беспощадный и почти бессмысленный.

Но Никита почему-то уже не мог просто выбросить его из головы.

========== 21 – Азарт и пятничная бессонница ==========

На мой скромный взгляд, желание рисковать своей жизнью и здоровьем ради денежного приза – одно из самых странных человеческих стремлений.

Любителей экстрима можно выделить в особую категорию тех, кто направил свой вектор к Риску Получить Серьезную Травму. Данную травму в итоге получает каждый – и после, гордо задрав голову, может считаться мастером, своё отстрадавшим. Повезло, если дело не заканчивается инвалидностью или смертью. Это какой-то особый вид самовыражения?

Нередко случается так, что верящие в исполнение мечт начинающие любители погонять по артериям адреналин берутся за то, что даже профессионалы выполнить не в состоянии. И огребают по полной.

Всё это находилось для меня где-то на иных уровнях реальности. И разобраться я пытался, докапываясь до источника знаний об Истинном Долбоебизме:

– Не понимаю. Что тут интересного?

Даня стоял неподалёку, прислонившись к серой бетонной стене. В настолько яркой и цветастой куртке, что проходящие мимо люди принимали его за реалистичное граффити. Стоял и с философской озабоченностью смотрел на мелькающие в нескольких метрах огни – блики завораживающе скользили по его глазам, что несколько отвлекало от поисков истины.

– Ты имеешь в виду гонки или меня? – он перевел взгляд и нежно усмехнулся. Так нежно, что аж под ложечкой потянуло.

С того самого дня «Т», то есть дня траха, он стал относиться ко мне несколько иначе. Градус крепости отношений поднялся до сложной границы: и нравилось, и выносило мозг.

Взять хотя бы недавнюю практическую работу, где нас разделили по парам. Просто по алфавиту. Дане досталась девчонка, а мне, первому везунчику универа – Упиров Сашенька.

Данный фрукт в нашей группе был неопределенностью ноль на ноль и раздражал просто неимоверно тем, что за имением вертлявого языка умудрялся сдавать сессии на трояки. Всех этих «перекати-поле» я искренне мечтал закопать заживо и желательно с парой-тройкой учебников в гробу, дабы было чем заняться до того, как закончится кислород. А Упиров в свою очередь был рад свесить на меня практику и сесть на шею.

Я бы потерпел. Ей-богу, потерпел бы, если бы не его манера брататься с окружающими по поводу и без.

– Костян, а ты много времени на учебу тратишь, да? – прицепился Сашенька, с ужасающей наглостью отрывая меня от дела.

– Нет, – ответил я, немного нервно записывая столбцы данных для задач. Нервничал я потому, что пришлось надеть очки, и Даня беспалевно жрал меня глазами в связи с этим незначительным дополнением к образу. Я уверен, в голове у него не было ни одной приличной мысли.

– А как ты всё запоминаешь тогда?

– Достаточно хотя бы один раз прочитать лекцию и всё станет понятнее, – я скрипнул зубами, но Сашенька в упор не замечал моих кристально-ясных невербальных сигналов.

В итоге он додумался до страшной вещи. Под изучающим взглядом одного испанского мачо-хуячо положил ладонь мне на шею, чем напугал до усрачки и, что ещё хуже, смутил.

В основном из-за температурного контраста кожи с металлом – на пальце было кольцо…

Пока я, перебирая пятьдесят оттенков красного, отходил от испуга, в момент невнимательности препода Упирову прилетел грубо свернутый тетрадный лист. Развернув его, мы дружно прочитали второпях нацарапанное: «Ещё раз тронешь – руку засуну в жопу по самую ключицу», и синхронно повернулись в сторону Даньки.

Тот реактивно излучал некоторое… недовольство. «Недовольство» сулило Упирову горящую путевку по всем открытым и закрытым кругам ада в самое ближайшее время. Я с трудом отвел глаза и решил объясниться во избежание усложнения ситуации:

– Будь добр, никогда так не делай.

– Разделили подружек… – беззлобно подколол Упиров, сложив руки на груди. Он хотел было сказать что-то ещё, но промолчал.

Я был благодарен за сдержанность и вернулся к расчётам, краем мозга думая о своем положении.

По тихой грусти о нашей «излишней дружбе», кажется, прознали все, но говорить что-то поперек боялись.

Во-первых, большинство знало, что кулак Новикова примчится раньше, чем камень в наш гомоогород с цветущими голубыми бахчами долетит до грядок – Даня восемьдесят процентов своих проблем всё ещё предпочитал решать силовым путем.

Во-вторых, неоднократно убедившись в том, что я не давалка вроде Соколова и, коль попал мне в неугодность, конспекты, лабы и помощь с практическими работами придется вымаливать на коленях, никто докучать не стремился.

Я часто прикрывался зачеткой в спорах и локальных дрязгах, так что она, родимая, спасала и на этот раз.

В итоге травить нас не было резона – никто не хотел пересдавать или носить на себе следы Данькиной терапии.

Но. После дня «Т» Новиков начал терять осторожность и приобретать новые поведенческие привычки. Даже смотрел как-то иначе, с оформившейся теплотой.

Порой меня пугало то, что он мог выражать чувства одними взглядами – и любой посторонний видел нечто из разряда «эй, эти ребята дышат в унисон».

– Я имею в виду гонки.

– Азарт тебе не знаком, хм? – Новиков подпихнул меня к ограждению.

Эти неофициальные гонки проводились на отдалённой от жилых зон закрытой трассе, так что шума производилось немерено – народ что-то кричал, из огромных колонок лилась громкая агрессивная музыка, мотоциклы ревели. Всюду толпились фанатские группы. По другую сторону дороги стояла будка диспетчеров, на крыше которой расположились особые приглашенные и руководители.

Мотоциклисты, аж восемнадцать штук, уже стояли на своих отметках, пока без шлемов. Я быстро обнаружил Лёшу – он выделялся тем, что был самым «обычным», без всяких кричащих курток, наклеек, диких прядей в волосах. И выглядел, пожалуй, как купидон в самом сердце сборища панков.

Толпа рандомно выкрикивала погоняла: Бес, Темный, Сиал и несколько других.

– А у Лёши есть кличка?

– Да. За внешность прозвали Архангелом, – ответил Даня. – Сначала называли Люцифером, но уж слишком он далёк от всяких дьявольских утех… вон там, с красными волосами, на линии с ним – это Гаргон, его главный соперник. На прошлых гонках они заняли призовые места, Лёша – второе, Гаргон – первое.

– Думаешь, теперь он попробует отыграться?

– Только из-за этого и участвует… смотри-ка, там Никита что ли?

Я вытянул шею и обнаружил у самого ограждения знакомое лицо в облачке сигаретного дымка.

– Интересно, он-то что тут забыл?

– Лёша говорил, что они общаются, – Данька задумчиво пожевал губу. – Ну как, общаются…

– Странно, – хмыкнул я, стараясь говорить погромче. – Серый Кардинал и Гендальф Белый…

Прозвучал сигнал первой готовности, и мы прекратили болтовню, чтобы ничего не упустить. На большом экране тем временем показалась пока что пустая турнирная таблица и по очереди морды всех соревнующихся.

Лёша отмахнул толпе и натянул шлем.

В гонке он участвовал на другом мотоцикле – на японце с белоснежными рваными полосками. Рассмотреть детальнее мне не удалось, но даже с такого расстояния стало ясно, что это отличная техника высшего класса.

– Для начала… просто проникайся – атмосфера тут почти как на футбольном матче.

– Азарт мне незнаком, месье Даниэль, – поддразнил я, за что получил смачный подсрачник.

Прозвучал второй сигнал, и соревнующиеся приготовились.

В лучших традициях гонок неподалёку от финишной линии показалась мисс в соблазнительном наряде, и я вдруг подумал, что ей, стало быть, адски холодно. Взгляд сам собой скользнул по идеальной фигурке и длинным красивым ногам.

Странно.

Раньше я был куда более падким на женские прелести. Они казались мне… манящими, но сейчас это похоже скорее на приятное любопытство к красивому человеку. Вопрос один: я обгеился? За… геился? Оголубился, что ли?

Я аккуратно перевел взгляд на Даньку – с его губ срывалось маленькое облачко пара, шея, виднеющаяся в вороте куртки, притягивала взгляд, глаза азартно горели. Но несмотря на свой острый интерес к гонке, он почувствовал внимание и покосился в мою сторону:

– Чего?

– Что-то я стал как-то слишком равнодушен к девушкам…

– Ну, когда рядом «самый классный чел в мире» – не удивительно.

Я не стал реагировать на провокацию и повертел головой по сторонам, надеясь, что людям вокруг пофиг на наше гейское мурлыканье.

– Надеюсь, моя ориентация не изменилась из-за тебя.

Тут бахнул третий сигнал и мотоциклы загудели с такой громкостью, что перебили даже музыку.

Даня потрепал меня по волосам и уткнулся в экран. А я погрузился в размышления, краем глаза наблюдая за тем, как ловко Лёша выходит в первую линию.

– Какие люди на верблюде, – послышался шершавый голос Сапёра. – Похоже на маленький фан-клуб.

– Тогда мы все в одной лодке?

– Я пришел ради бесплатного ужина.

Мы обменялись рукопожатиями и вернулись на наблюдательную позицию.

Гонка проходила напряженно – Гаргон дважды вырывался в лидеры, и я даже слегка заволновался и чуть не начал подвывать толпе, но Лёша светлой стрелой подрезал его на последнем круге и вылетел из-за поворота первым.

Ладно, хорошо. Возможно я был не прав, здесь есть на что посмотреть.

Типун, как ты там поживаешь, как семья, как дети? У тебя же есть дети, иначе чем ты, мать твою, занят?!

– Ну что, интересно? – весело подцепил Данька, последние десять минут то и дело бросавший на меня взгляды – явно палил реакцию, сволочь.

– Сойдет, – фыркнул я.

– А я выиграл еду, – радостно сообщил Никита и слинял, даже не попрощавшись.

Какое-то время мы тупо смотрели ему вслед.

То ли глюки, то ли не я один обгеился?

На самом деле я давно хотел этой встречи. Не знакомства – просто увидеть, узнать. Но Дане я сказать не мог – его дедушка очень занятой человек и приставать просто из любопытства было бы наглостью высшей степени.

Но проблема разрешилась сама собой.

– Вот черт, – выдохнул Новиков, заметив припаркованную у крыльца универа дорогую BMW насыщенно-красного цвета. – Что-то случилось…

– А? Чё? – всполошился я, с ходу не догоняя, что за шухер.

Даня кивнул на машину и дверь распахнулась.

В лучших традициях фильмов о пафосных богачах из салона высунулась нога в туфле. Правда, изящество бизнесдеда оказалось так себе, средненьким – в итоге он вылез, придерживаясь за ручку, неловко спрыгнув на асфальт.

Он был на целую голову ниже меня. Но очень крепкий, серьезный, весь насквозь официальный и деловой, в идеальном кашемировом пальто поверх строгого костюма. То, что это Данькин родственник, стало понятно сразу – взгляд был такой же фальшивый, глаза пьяного чайного оттенка и смугловатая кожа. Ещё у него были охуительные усики и аккуратная прическа в стиле дона Вито Корлеоне. Только волосы из образа выбивались – Данькин дед был полностью седой, пусть и без намека на лысину.

– Даниэль, – позвал дедуля. И вдруг перешел на беглый испанский, так что я моментально выпал из разговора.

Даня потащил меня за собой, так что сбежать не удалось.

Меня представили как «эстэ-эс-ми-амиго-Константин», и лицо дедушки выражало лишь вежливую внимательность, так что я быстро расслабился.

– Фелипе, – сказал он. Слегка смутило отсутствие отчества, но, стало быть, у испанцев это норма. – Учитесь в одной группе?

– Да.

По первому впечатлению я мог сказать, что он не такой простой, каким кажется на первый взгляд. Фелипе был из числа темных лошадок – как правило от таких, как он, исходит приятное тепло, но они в любой момент могут повысить голос или перейти в оборону, хотя, казалось бы, только что не было никаких предпосылок к конфликту.

– У вас были планы, и я не вовремя? – спросил Фелипе, изучая меня в упор.

– Ничего серьезного, – я улыбнулся так добродушно, как только мог.

Они вновь заговорили на испанском, и я залип, вслушиваясь в этот мелодичный, эмоциональный язык. Даня в какой-то момент нахмурился и напрягся, даже руки сжались в кулаки.

– Прости, нам надо поговорить, – объяснился он. – Я напишу сразу, как смогу, ага?

– Ладно, – я кивнул и по очереди пожал им руки. – Всего доброго, Фелипе.

– До свидания, Константин, – он улыбнулся уголками губ, скромно и строго, а потом жестом пригласил Даню в салон автомобиля.

Домой я возвращался задумчивый.

Как бы там ни было, Даня принадлежит миру бизнеса. Рано или поздно перед ним обязательно встанут важные, серьезные вопросы унаследования дела всей жизни дедушки. Вдруг Фелипе будет против нас, что тогда?

Эти невеселые мысли кружили в моей голове весь вечер и часть ночи – заснуть почему-то не удавалось, я ворочался, как зверёк, недовольный своим гнездом-койкой. Так и не поймав Морфея за руку, полез в дебри интернета. Через час прокрался на кухню за перекусоном и разбудил Ньютона, который с перепугу чуть не поднял весь дом на уши. Пришлось сунуть ему целую горсть орехов, чтоб заткнулся.

Что-то подсказывало мне, что мама держала его на кухне как раз во избежание ночного жора.

Когда я вернулся в комнату с сосисками и наскоро замешанным пюре, часы на стене показывали два ночи. Телефон мигал диодом – я ткнул в экран пальцем и обнаружил сообщения от Даньки.

«Нам надо поговорить».

И…

«Не по телефону… давай встретимся завтра?»

Этой ночью заснуть мне так и не удалось.

========== 22 – Не по правилам ==========

Комментарий к 22 – Не по правилам

Посиделки с Никитой, атмосферное:

Скриптонит – Притон

Скриптонит – Это моя вечеринка

В фильмах всё происходит по-другому.

Звучит грустная музыка. У героя слезятся глаза, и зритель по умолчанию должен проникнуться сотню раз отрепетированным душераздирающим взглядом. На всякий случай, чтобы никто не подумал, что это момент для радости, печаль подчеркивается дождем, серыми тучами, унылыми лицами и черной одеждой. Подсказки, подсказки. Не хватает только суфлёра с табличкой «плачьте» на заднем плане.

Я не был похож на героя фильма.

Я рассекал поток людей, в спину мне светило холодное зимнее солнце, а на лице повисла странноватая неестественная улыбка. Да, пусть снаружи всё шло не по правилам и не постановочно – без пафоса, зато под внешним слоем я кипел, как котел с серной кислотой, опрокинутый на гору щелочи.

Это надолго, я знал, а потому даже не торопился. Гореть будет около часа, прежде чем реакция прекратится и останется воспаленная открытая рана. Уже тогда будет боль и та самая Печаль, но сейчас – только нестерпимое жжение злобы, а в голове, как на повторе, циклом:

– Он собирается вернуться в Испанию. И… забрать меня с собой.

– Когда?

– Через три дня.

– И… надолго?..

– Навсегда.

О нет, вспыхнул я не здесь.

Лицо Новикова было похоже на маску воина в сувенирном магазинчике. Маску, заросшую пылью, потому что хозяин трусливо сбежал, и некому было примерить её на живое лицо.

Никаких пояснений не последовало.

– Ты… ты даже не пытался его отговорить, так ведь?

Вот в чем дело. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что я прав на все сто процентов.

Он не то, чтобы поддался уговорам, просьбе или «приказу».

Он не вступал в диалог.

Вообще.

– Я не могу. Он… я обязан ему всем, что у меня есть.

Его надломленный голос, непохожий на голос того человека, с которым я имел дело всё это время, подсказал ещё один немаловажный факт – в глубине души Даня хотел этого. Он хотел уехать. По каким-то личным причинам и, может быть, уже давно, ещё до того, как мы устроили гомоцирк. И теперь, когда пришлось выбирать, брать ответственность за своё решение, он спихивал ответственность на Фелипе.

Как удобно.

– Костя… – Новиков вскочил со скамейки следом за мной. – Стой, пожалуйста… только не так. Я хочу найти способ… это уладить.

– Что уладить?

Я повернулся.

В воздухе мерцали мелкие колючие снежинки. Ветра почти не было, и они буквально парили – я такое любил. Зарождение зимы, первую прохладу.

Даню я тоже любил, но смотреть на него сейчас было больно физически.

Потому что он рвался на части. И меня рвал заодно, а всё потому, что мы уже склеились – не разлепишь одним лишь усилием воли. Я встал поперёк его мечты. Я был балластом, пусть и важным, и нужным, но, тем не менее, грузом.

– Я должен разобраться. Мне важно знать, о чем ты думаешь… – он говорил невпопад, необдуманно, и это лишь усилило мою и без того сильную ярость.

– О чем я думаю?

Ещё ни разу я не смог достойно ответить на эту фразу. Ни разу. Всё выглядело так, словно кто-то внутри брал на себя управление. Срабатывали защиты, и диалог шел по пизде.

Этот случай исключением не стал.

– Думаю, что туда тебе дорога, ясно?

Даня уверенно сжал моё запястье, и я приложил такое усилие, чтобы вырваться, что чуть не упал.

– Не трогай. Не прикасайся.

Я видел – Новиков не знал, что именно привело меня в это сложное, опасное состояние, близкое к неадекватному. Не понимал, что сам факт того, что он отложил принятие решения на потом, выбил из равновесия похлеще прямого удара. А я не мог объяснить. Дышал-то с трудом.

– Правда?

– Правдивее некуда.

Ещё несколько секунд я стоял там, в центральном парке, выпрямившись, словно в ожидании настоящего удара и собирал по крупицам то, что хотел запомнить.

Очередное странное сочетание в одежде, яркие цвета, родные до последней линии черты лица, сейчас совсем потерянного, даже уставшего.

Даня успел стать настолько важным человеком в моей жизни, что реальная возможность потерять его навсегда убила во мне все чувства. Точнее, заслонила их – не пробиться.

И только в полумертвом состоянии я мог принять решение сделать эту нелепую свиданку нашей последней встречей.

– Катись. Удачно устроиться на новом месте.

Лицо изменилось – Даня был чувствительным, и Даня понял, что не будет никаких слезливых прощаний и сопливых писем. Он не ожидал от меня такого. Да я и сам от себя всего этого не ожидал. Как там говорят… любовь творит с людьми страшные вещи?

Я развернулся, силой заставив двигаться окаменевшие мышцы. И пошёл. Пошёл, словно через зыбкое болото, неуверенно и с трудом. По приледеневшей плитке, мимо остановки, мимо торгового центра, даже не ускоряя шаг.

Ноги привели к заброшенному офису. Без фонарика взобраться наверх оказалось трудновато, ступеньки были скользкими – я карабкался минут пятнадцать. Но вылез-таки на крышу, содрав ладонь о какой-то бетонный осколок.

Город раскрылся на горизонте серой угловатой клеткой. От города веяло неизменностью и стабильностью. От города несло асфальтом и гарью.

Я сел на какой-то выступ и сидел так, наверное, с час. Может больше, может меньше, время для меня ничего не значило и не имело надо мной власти.

Реакция медленно прекращалась, а вместе с этим взбухала пронзительная боль. С её приходом даже пульс возрос, будто я бежал километра три, а не шел, словно робот, на автомате.

– Сердце-сердечко… – прошептал я, и вздрогнул, почувствовав на лице горячее.

По-настоящему я не плакал, кажется, лет десять. В последний раз это было в школе из-за пятна, а потом как отрубило – никакого нытья. Так что я разглядывал капли с любопытством, а они всё сыпались на запястье.

Прозрачные.

Прозрачным я себя не чувствовал. Мутным и больным – больным безнадежно и глубоко, да. Определенно.

Этот случай дал мне понять, как сильны мои чувства. Не глупая прихоть заигравшегося подростка, не любопытство, не поиск новых ощущений. Это была такая искренняя и такая глубокая связь, что она разъедала меня, в одну секунду превратившись из бальзама в самый настоящий яд. Злость проходила. Боль – даже не собиралась.

Я уже жалел обо всем, что наговорил. Я был на взводе, и не видел, что, может быть, Даня сам напуган, растерян и не знает, как ему быть и как поступить. Может быть, он хотел получить поддержку. Может быть, помощь. А я повел себя как трусливая крыса, бегущая с тонущего корабля. Трус тут не он. А я.

Только я…

Да только от осознания легче не стало, и сделать шаг назад я не мог. Вступили в дело другие любимые друзья – веретено уныния и самобичевание.

Если он действительно давно хотел этого, то я становлюсь препятствием. Может быть, на пути к счастью. Там ему будет лучше – никаких Соломоновых, никаких проблем, близкий контакт с единственным родным человеком. Ещё и успех – это мне в будущем придется стать офисным планктоном, а перед Даней распахнуты все двери.

Я не имею права вырывать его из этого потока из-за своих эгоистичных желаний.

В самый разгар моей личной трагедии телефон начал наигрывать идиотскую мелодию, которую я выставил на Новикова. Ни о какой грусти под такое сопровождение не было и речи. Я сбросил и, подумав, сменил звонок на какую-то заунывную херню.

Зная его упорство, приготовился было к долгому циклу повторов. Но когда телефон ожил снова, уронил взгляд на фото и неожиданно для себя самого нажал «принять».

– Алло.

– Где ты?

– А что?

– Домой не вернулся…

В голосе была искренняя тревога. Но до меня слова доносились через две или три бетонных стены – слышал одно эхо, не понимал совершенно.

– Это уже не твои проблемы. Займись чем-нибудь полезным, вместо того, чтобы… действовать на нервы.

– Костя…

– Нет, – коротко отчеканил я. А потом добавил, после тяжелой, болезненной паузы. – Зачем? Скажи мне, зачем? Если ты сваливаешь, что нам даст это время? Хоть сейчас, хоть потом, легче уже не будет.

– И ты хочешь сказать, что так всё и закончится?

– Лучше. Я избавлю тебя от необходимости распинаться передо мной, я понятливый. Ты этого хотел, так? И пойти ему наперекор не сможешь. Всё правильно? Да. Значит, никаких вариантов.

– Ты решил всё за меня.

– Пусть так. Но я тебе не обуза, ясно?

– Да кто сказал…

– Всё. Хватит, – последнее я говорил уже так, что в горле стало гадко – как будто лезвие застряло. – Хватит, Даня.

Даже попрощаться как следует не могу. Что со мной не так?

Я снова сбросил. Написал маме СМС-ку, что сегодня ночую не дома и вышел в автономный режим.

– Дай родиться вновь… из воды и света…

Сгущалась прохлада и от долгого сидения на месте теплее не становилось. Я закутался в пальто так старательно, как только мог.

– Жить, не зная тайн, завтрашнего дня… у иных миров не просить ответа… дай родиться вновь… отпусти меня.

Итак, я понятия не имел, как быть дальше и что делать. Даже представить не мог. Да и не хотелось. Хотелось лишь верить, что я делаю правильный выбор.

Мы справимся. Мы ведь нормальные, так?

Лишь замерзнув окончательно, я решился на звонок. Включил сеть, проигнорировал новые сообщения в чате и набрал Никиту.

– Да, – немного удивленно отозвалась трубка.

– Есть время на чужое нытьё?

– На чужое – нет, на твоё – вполне. Что случилось?

Я задумчиво покусал губу и опять посмотрел вдаль. Город на горизонте подсказки не давал, а мысль бесполезно ускользала. Распинаться о том, что произошло, я был не способен. Поэтому выбрал достаточно емкое, на мой взгляд, слово, описывающее всю глубину трагедии:

– Я умираю.

– Люди всю жизнь пытаются вылечиться от смерти. Я знаю только способы снять симптомы. До пяти вечера успеешь?

Почему-то звук его спокойного, чуть насмешливого, хрипловатого голоса полностью погасил мою злость. Или, может, пришло осознание – я не справлюсь без посторонней помощи.

– Да, вполне.

– Тогда вперед.

Никита отключился. Я встал, рефлекторно сунул сотовый в карман и побрел к лестнице. Оступился у люка и чуть не свалился кубарем. Подумал было, что лучше бы всё закончилось так – темечком о бетонный угол. Нет человека, нет проблемы, нет тебя, нет твоих проблем, ага.

Но увы. Мне предстояло убивать в себе чувства. Убить их и не сойти при этом с ума – хорошая разминка для разума, прямо-таки задачка.

А в этом я был хорош. По крайней мере до сегодняшнего дня.

– На, – Никита сунул сигарету мне в пальцы и открыл форточку. От запаха это не спасало – он прокурил всё насквозь, так что поток воздуха лишь слегка разбавил дурман в комнате.

Я затянулся и сполз вниз, под батарею. Ноги уже не держали, а ситуация из очень хреновой постепенно превращалась в катастрофически хреновую. Верный признак нажратости в хлам.

– Дурак ты, Тесаков, – вздохнул Никита. – Клинический. Тебя бы к Подольскому на приём – мозги бы сразу встали на место.

– Подольский – это кто?

Я выдохнул дым и поднял глаза. Никита опустился рядом со мной на пол, тоже откинулся на стену, но сигарету отбирать не стал.

– Мой бывший лечащий врач. Я появился в его практике как раз в тот момент, когда он окончательно задолбался помогать людям, так что наблюдал эпичный уход из психотерапевтов в администраторы сети клубов. Но, стоит признать, от его сеансов мне становилось лучше.

– Какой у тебя диагноз? – если честно, я даже не удивился.

– Букет всяких интересных расстройств. Забей, это долгая история.

– Я никуда не тороплюсь, если не выгоняешь.

– Нет уж, хочешь – живи тут. Хоть не так скучно будет. Ещё налить?

– Не сейчас. Слушай, а какая у тебя фамилия?

– Зацепин, – Никита повернулся. – После этого обычно говорят, что мне идет.

– Неа, – я качнул головой и мир, а точнее его маленькая часть в виде небольшой заставленной всяким закусочным дерьмом кухоньки качнулась тоже. – На мой взгляд лучше «Ехидный» или «Говнистов», к примеру.

– Метко, – он тихо рассмеялся. – Костя, почему ты просто не скажешь Дане, что он тебе нужен?

– А если скажу, и он всё равно поедет – кто окажется в полной жопе?

– Ты, но так хотя бы будет честно.

Я впал в эмоциональную кому. Настолько глубокую, что Никите пришлось хорошенько потрепать меня за плечо, чтобы привести в чувство.

– Честно. И в сотню раз больнее, хотя… куда уж дальше. Просто… я не знаю… я смогу без него. Не сразу, но смогу. Наверное.

Я уронил голову на коленку и был близок к тому, чтобы подпалить себе волосы, так что Никита всё-таки забрал сигарету.

– Непрямой поцелуй, – уже достаточно пьяный для таких шуток, заметил я.

– Да ради бога, – откликнулся он. – Я верность никому не храню, так что мне можно. Это ты у нас… Дездемона.

– Тогда уже придушенная. Предпочитаешь свободные отношения?

– Предпочитаю ни с кем не сближаться. Кому нужен Говнистов Никита с букетом психических расстройств?

– А если бы стал нужен – сблизился бы?

Он покусал губу, встал, дотянулся до бутылки. Плеснул снова по чуть-чуть – в своём неизящном падении мы придерживались неторопливого темпа. Протянул мне стакан.

– Такого не случится.

– Ну… а вдруг. Гипото… гипате… гипет… бля. Гипотетически.

– Не хочу быть обузой.

– Тогда мы в одной лодке, выходит?

– Выходит только каменный цветок, детка, а у нас случается.

– Да пошел ты, – я рассмеялся, как псих из шестой палаты, слишком неестественно. – А Лёша?

При упоминании его имени, Зацепин даже слегка протрезвел, кажется.

– Он интересный.

– И всё?

– И всё.

– Я уже достаточно кривой, чтобы спросить о наболевшем, – я залпом выхлебал водку и поморщился. Никита подсунул мне оливки. – Помнишь ты говорил, что не без голубого грешка?

– Ну.

– Что имелось в виду?

– Что я трахаюсь со всеми.

– То есть, предложи Лёша переспать, ты бы согласился, и тот факт, что он интересный – не важен?

– Да.

– А если бы он предложил тебе быть вместе? – понятия не имею, почему я так хотел знать о том, что между ними происходит. Может быть, потому что эти двое – тоже своеобразная связь между мной и Данькой. Что-то, не зависящее от нас, но уже… существующее.

– Я говорил – такого не случится. Я недостаточно хорош.

– У тебя особенный ход мыслей, хоть ты и говнюк, – я пожал плечами. – Ну, допусти. Я хочу понять.

– Понять что?

– Твою позицию. Вот я – не гей, и спать со всеми меня не тянет, Даня был исключением. И им остается. А тебе что мешает?

– Я плохой, – Никита сел напротив меня. – Такова позиция. Я очень плохой мальчик, понятно? Видишь – я курю, ругаюсь матом, у меня есть пирсинг, я ворую информацию и подставляю людей. Мне это нравится.

– Снаружи – да. А внутри?

– Пус-то-та, – он выдохнул дым мне в лицо. – Но я всё-таки допущу. Если бы Лёша предложил мне быть вместе, я бы не согласился, потому что долго это не продлится. Любовь и всё это дерьмо – не моё. И не его тоже. Такие дела.

– Ты так уверен?

– Нет, я просто плохой, – он вдруг так искренне рассмеялся, что я не мог не улыбнуться. – Давай забудем. Ты пришёл сюда не за этим.

– Я пришёл, – заявил я и глубокомысленно замолчал, как будто это всё объясняло. Зацепин опять заржал и упал на спину, вытянувшись во всю длину своего долговязого тела. Клубы дыма поплыли к потолку.