Текст книги "Концепция силы. Юлька (СИ)"

Автор книги: Джиллиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

22

– Странная логика, – сказала Юлька, посвежевшая после умывания холодной водой. – Из-за того что слово трудно для выговаривания, ты вспомнил наш разговор. Где связь?

– Не забывай, что связь бывает не только по сопоставлению, но и от обратного, – возразил Олег. – Трудно – легко. Вот и вся связь. Итак, почему же ты говорила – трудно, а получилось – легко? Ты сделала всё так, будто проделывала это не впервые. Будто для тебя всё вкупе совершённое – повседневность.

– Откуда я знаю! – рассердилась Юлька. И смолкла. Сдвинула брови, нахмурившись, а потом жалко улыбнулась. – Это слово как зараза. Но опять подходит к ситуации. Я з н а л а. Знала, что получится. Знала, что именно надо делать. Смешно, да? Как действовать – знаю, а как и почему всё получается – шиш. Но об этом думать не хочется. У меня появляется другая проблема. Ну, закрыла я их, как ты определил, в клетку. А что дальше? Что изменилось или изменится?

– Можно предположить, что рисовать во сне чудовищ ты больше не будешь.

– Как бы не так! А если буду? Только добавлю везде клетку? Тогда что? Возможно же такое?

Олег вздохнул. Юлька «вернулась» ровно в пять. Скоро шесть, и придут её родители. А они так ничего и не выяснили. Казалось, вопросов, напротив, становится всё больше.

Они сидели в креслах, приютившихся между шифоньером и книжным стеллажом. Олег снял с полки стеллажа тетрадный лист и предложил:

– Попробуем разобраться. Здесь есть ряд моментов, которых я не понял. Пьяницы, к примеру. Это те трое, которые вышли из подъезда?

Юлька утвердительно качнула головой, но вид у неё был такой, словно она глубоко погружена в размышления поважнее и вопрос Олега, точно случайная рябь по спокойной воде, лишь случайно коснулся её уха. Но далее Олег выдал такую информацию, что Юлька быстренько переключила внимание на него.

– Один из троицы ждал меня у магазина в тот день, когда вы ждали аванса.

– Вчера? Который из них?

– Всего лишь вчера… Невысокий, в кепке, крепнячок.

– Почему ты решил, что он ждал именно тебя? Может, слонялся себе, тем более – около магазина… Бутылки, может, высматривал.

– Высматривал он меня. В упор смотрел. Незнакомые люди так откровенно не таращатся.

– А мы об одном человеке говорим? Ты хорошо его запомнил?

– Не слишком пожилой. Плотный. Глазки светлые.

– Глазки – это да, точно. Светлые, слизнявые какие-то.

– Ну, насчёт слизнявых (слово-то какое скользкое нашла) не разглядел. Он появился в пятницу. А ты когда его впервые увидела?

– Барсик. Ну, конечно. Я же тебе рассказывала о нём. Он не пустил Барсика в подъезд. Когда мы к Андрею Степановичу поехали, ты спросил у меня про него. Ага? Вспомнил? И я тебе о Барсике сказала… Это был вечер четверга. Когда я его встретила.

– Вспомнил. Ты сказала, что он в гости к вашим пьяницам приходил.

– А Рыба и Утопленник стояли с ним, когда ты проводил меня до подъезда перед поездкой к Алексею.

– Кто?!

Потрясение Олега было так очевидно и комично, что Юлька расхохоталась до слёз. Она-то уже свыклась с придуманными кличками и не ожидала или не подумала, что, вставленные как обыденность, в беседу, они могут произвести ошеломляющее впечатление на неподготовленного человека.

– Это остальные из троицы, – заикаясь от смеха, выговорила она.

Потом они пытались троицу пристроить ко всем странным событиям, но ничего не вышло. Пьяницы «отказывались» хоть во что-то вписаться – даже с большой натяжкой.

Потом нечаянно глянули на часы.

– Вечный цейтнот, – обречённо сказал Олег. – Ты не обидишься, если я сбегу, не познакомившись с твоими родителями?

– Помня, какой ты напористый, я ожидала, что ты горишь желанием увидеться с ними, – со смешком сказала Юлька. – Ну, слава Богу, мои опасения не оправдались.

– Это как надо понимать? Ты не хочешь, чтобы я с ними знакомился?

– Конечно, не хочу. Как я тебя представлю? Знакомый? Друг? И для того, и для другого время нужно. И чтобы родители тебя знали не понаслышке.

– Придётся почаще тебе названивать, – намеренно лениво протянул Олег. – И говорить: «Алло! Звонит обожатель-ухажёр вашей ненаглядной Юлечки. А позовите, пожалуйста, душечку мою прелестную!» Э, э! Не в волосы ли вцепиться вздумала?! Щас как поймаю, как поцелую…

Шуточная угроза возымела надлежащее действие. Юлька тихонько охнула, отдёрнула руки и с виноватой улыбкой съёжилась в кресле. Пока она ещё побаивалась всего того, что было связано с близкими отношениями.

– Юля, что ты делаешь сегодня вечером?

– Пачка тетрадей с изложением, последние пентакли Влада, повяжу немножко… А что?

– Часам к девяти будешь свободна, так? А у нас незаконченный разговор. У себя в семье ты достаточно взрослый человек, чтобы тебя отпустили на всю ночь? Не имею в виду ничего опасного. Работаю сегодня ночью. Хочешь посидеть со мной? Возьмёшь с собой альбом – заодно проверим, что с тобой будет в два очи. В смысле – изменилось ли что-нибудь или нет. Что скажешь?

– Позвони в девять. Тогда точно буду знать… А где ты будешь работать?

– В помещении фирмы. Солидно звучит? На самом деле там небольшой закуток, в котором стоит диван, где я тебе уже предложил однажды переночевать.

– Ладно, созвонимся.

Дверь за Олегом закрылась. Прихожая после его исчезновения стала бескрайней пустыней, и Юлька долго стояла, держась за дверную ручку и представляя: вот спускается по ступенькам, вот выходит на подъездное крыльцо, сухой ветер взлохмачивает аккуратно расчёсанные волосы…

… Паутинное свечение погасло. Влад еле различал сплетение энергетических нитей, связующих в единое целое те потоки энергии, которые пока оставались невостребованными.

Где-то случилась неувязка, и Влад терпеливо изучал каждый отрезок, внедрял собственное сознание вглубь внечеловеческой структуры. Структура умирала. Тогда, в первый раз ожившая, она была похожа на узор из оголённых электрических проводов. За внешним световым покоем узора таилось буйство с трудом введённой в русло безграничной силы. А сейчас провода одели в толстую обмотку и почти перекрыли источник энергии.

Влад надеялся только на это «почти». Он уже понял, что обмотку самостоятельно снять не удастся, что необходимо найти тот конец, который пока ещё даёт жизнь энергетической паутине. Ругать себя, что не догадался сразу отметить начало, исток, нет времени и не позволяет практичность. А уж тем более не позволяет мысль растрачивать себя на злость. Хотя, блуждая по линиям паутины, он однажды всё-таки сбился с методичного поиска от резкого выплеска обиды, глядя на померкшие линии: вот он, великолепный мускулистый пёс – и вдруг на него надели намордник!.. Он потратил драгоценные минуты, чтобы вернуться к месту, на котором остановился, и приказал себе не отвлекаться и не малодушничать.

Он сидел в середине тёмной комнаты, слабо освещённой пламенем четырёх свечей – по одной в каждом углу.

Он сидел в середине паутины, растекался по всем линиям и растворялся, ощущая наслаждение от одной только мысли, что он может то, на что не способен обычный человек…

… Юлька постукала тетрадками, подравнивая пачку, и сунула их в сумку. С громким недовольным вздохом девушка вытащила из ящика письменного стола книгу пентаклей и резаные листы ватмана.

… На детской площадке, у турников, чьи очертания скрылись в бархатной мгле, сидели трое.

Женщина-рыба, будто оправдывая свою внешность, полуоткрытым ртом, вывернув губы, хватала воздух, делая короткие, резкие вздохи. Она притулилась у подножия турника выкинутым за ненадобностью, сломанным манекеном, которому, насмешки ради, кто-то постарался придать вид позу уснувшего человека.

На другой стороне, прислонившись к нижней двойной опоре, неподвижно восседал Утопленник. Опора из двух брусьев была узковата для его широкого тела, потому плечи и выгнулись назад, придавая Утопленнику высокомерный вид.

Первому было хуже всех: он был сильнее, и видеть, как стремительно из данного ему физического тела уходит жизнь, а он ничем помешать уходящему потоку не может, доставляло ему звериную муку. Он валялся между Рыбой и Утопленником и время от времени начинал рычать и кататься по утоптанной, колючей от сухих заморозков земле.

Он сознавал, что его действия – дополнительный и зряшный расход энергии. Но слабость сделала его подвластным выражению человеческих страстей, присущих телу, им занятым. Сквозь чуждые, не всегда понятные проявления ранее раболепно послушного сосуда Первый пытался думать. И тогда в холодеющем, умирающем человеческом мозге, которым он ещё пользовался, на отдельных, вроде способных ещё функционировать участках формировалась мысль. Чаще она была плохо связанной с основной проблемой, ещё чаще – незаконченной. Всё вместе приводило Первого в бешенство: он сучил ногами, снова рычал – правда, хриплый рык переходил в бессильное мычание; он забывал, о чём думал прежде, оборванные мысли сбрасывались в кучу знакомых понятий, которые он уже не мог связать между собой: «Суррогатный Хозяин… Хозяйка не хочет… Почему болезненно… Вызвали и бросили… Как… быть…»

За забором, в детском саду, засиял фонарь. Невидимые люди, обходившие площадку по асфальтовым дорожкам неслышными тенями, стали объёмными, отчётливыми. Теперь их стало меньше. В основном дорожками пользовались забиравшие детей из садика, а после шести вечера родители с детьми сменились редкими одиночными прохожими.

Женщина, шедшая из магазина, где, как ей сказали, продукты намного дешевле, была недовольна: она ожидала большего, а поскольку по натуре своей всегда находилась в состоянии сварливости, сейчас была настроена вывалить своё недовольство, воспользовавшись любым поводом, на первого встречного. Сварливость довольно часто проходила для неё безнаказанно ещё и потому, что была она женщиной высокой и крупной, привыкла смотреть на всех сверху вниз, да ещё бессознательно любила надвинуться на человека, нависнуть над ним и – права, не права – стать победительницей в спорной ситуации.

По её настроению, трое пьяниц в невменяемом состоянии стали манной небесной. Сворачивая с дорожки к утоптанному пятачку под турником – турник взрослые издавна облюбовали для выбивания паласов и ковров – и взвинчивая себя стартовым ворчанием, женщина шагнула в полукружье света с тремя фигурами.

Первый почуял, что в ослабленной зоне его воздействия появилась жизнь. Жизнь, замкнутая на себе, хаотично и бесцельно существующая, но – ах какая живая! Смачно и бушующе живая! Она выплёскивала из себя негативную информацию и становилась ещё более насыщенной и жирной по вкусу…

Первый остановился, расслабился – внешне он просто обмяк на земле, отчего женщина накинулась на него с новыми ругательствами. Первый получил новую порцию слабенькой энергии и уже связно мог думать о том, что Хозяин и Хозяйка плохо в нём заинтересованы, а распорядиться его возвращением не могут. Надо выбираться самому и вытаскивать подельников. Кажется, появилась возможность. Сумеет ли он ею воспользоваться?

Женщине не понравилось, что пьяница вольготно раскинулся и вроде как ему наплевать на её нравоучительные речи. Она сделала ещё шаг и сапогом ткнула в его бок. Потыкав я мягкое и слабое, не переставая громко высказываться, она нагнулась над ним, чтобы вылить раздражение прямо в лицо пьяному бездельнику.

Перед её глазами мелькнула ладонь с растопыренными толстыми пальцами. Так быстро, что она решила – показалось. Но в висок ударила острая боль, и неожиданно женщина почувствовала, что выпрямиться не может. Чужая рука снова появилась перед ней, сделала движение, словно ловит муху, и снова ушла вниз. А головная боль тупо запульсировала по всей голове. Женщина было заохала, но быстро замолчала: звук собственного голоса грохотом отдавался в голове, будто череп внезапно сжался и сдавил мозг. Она уже не замечала равномерно поднимающейся и опускающейся руки, застыв в полупоклоне – в боли, удушающей голову и сердце.

Рыба и Утопленник подползли к Первому, с проснувшимся интересом следили, как он пожирает ментальную оболочку человеческого существа, на свою голову подошедшего к ним. Они не решились присоединиться к пиршеству, дрожа от слабости и предвкушения. Они зависели от Первого – он это знал и не собирался отказываться от подельников в чужом ему мире. Сожрав самое доступное и самое сладкое, он приподнялся на локтях…

В последний миг сознания женщина увидела и осознала, что глаза лежащего перед нею человека яростно полыхают фиолетовым огнём. Затем мир вокруг взорвался обжигающе-фиолетовым – и боль рухнула в милосердное забвение.

Первый откатился в сторону и, встав, уже координированно присел на низкую скамейку. Двое его «собутыльников» принялись за упавшего человека. Им досталась задача посложнее: вычерпать частички жизни из телесной оболочки, переработать их и насытиться.

… Карандаш изредка царапал бумагу, а иногда метался с такой скоростью, что при соприкосновении с бумагой еле попискивал – слабый вариант звука от пальца, сильно прижатого к мокрому стеклу и ведомого по нему. Юлька сохраняла совершенную сосредоточенность на работе с пентаклями – сосредоточенность, которая со стороны выглядела почти исступленным упорством.

Она не заметила, как пришли родители, не услышала мамино ласковое: «Добрый вечер, дочка!», не видела озабоченности на лице мамы, когда та несколько минут простояла у двери, пристально вглядываясь в дочь, столь сильно занятую рисованием.

Мама ушла, прикрыв дверь в комнату Юльки и слабо надеясь, что с дочерью всё в порядке.

… Влад был озадачен. Связь с пропастью, откуда черпалась мощь, он держал через сущностей, вышедших из неё и нашедших в человеческом мире плоть по себе. И вдруг, с большим трудом дозвавшись до Первого, он узнал, что сущности нежданно-негаданно ослаблены. Размышляя над новой задачей, Влад всё-таки её решил: пропасть, сущности, паутина, сила – вот цепочка перемещения энергии из одного мира в другой. Паутина умирала, так как кто-то оборвал подачу энергии. Вопрос о том, кто нарушил цепочку, не возникал. Юлия. Вопрос о том, как, – тоже не актуален. Проблема в следующем: неизвестно, с чего начать восстановление системы.

Влад попытался осторожно расспросить Первого, но в ответ получил визуальное представление о том, как Первый со своей компанией решает свои проблемы. Ему пришлось смотреть всё с самого начала. Превращение полной женщины в кучку высохшей плоти его неприятно поразило. Особенно когда Первый приподнял за воротник осевшее пальто, чтобы показать его содержимое.

Легче стало при виде укромного местечка, куда сущности спрятали жертву. Их же глазами Влад увидел веранду детского сада. Первый уловил сомнение Влада – пахнуть будет из-под неё – и успокоил: там нечему пахнуть.

Пока они говорили, Влад по инерции продолжал поиск и набрёл на нечто, похожее на закупорку в стыке двух паутинок. Он и раньше попадал на такие, но впервые легко сумел убрать преграду. И едва не захлебнулся хлынувшей по расчищенным стыкам энергией. С другого конца связи удивлённо и радостно хрюкнул Первый.

Выждав, когда сущности наполнятся необходимой для их существования энергией, Влад повторил приказ наблюдать за Юлией. Первый согласился сразу, и на этот раз в его голосе не было пренебрежения, с каким он сначала говорил с Владом.

Только отключившись от системы, Влад понял, почему Первый стал с ним почтителен: сущность обманулась, думая, что именно Влад перекрыл и вновь открыл энергетическое течение. По второму случаю Влад подозревал, что Юлия просто-напросто начала перерисовывать последние пентакли. В которых он когда-то, как и в остальных сделал маленькие, незаметные для неопытного глаза изменения.

… Выйдя из дома и шагая к остановке, Юлька несколько раз оглянулась по сторонам. Пьяниц нет. Успокоенная, она села в троллейбус и погрузилась в мысли об Олеге.

По пешеходной дорожке, параллельно проезжей части, вровень с троллейбусом мчались три тени.

23

В кои-то веки Олег признавался себе, что работать не может и не хочет. Взгляд его то и дело уплывал мимо экрана компьютера и намертво прилипал к девушке, сидящей на диване. Олег знал, что он собственник, и полагал, что в мужчине это качество – одно из важнейших. Мужчина должен часто с полным правом говорить: «Это – моё». А как бы восприняла его собственничество Юля, сознайся он ей, что любит присваивать? Небось, фыркнула и сказала бы: «Не говори глупости!»

Юля сидела тихо и что-то усердно вязала. Олег фантазировал: перенести эту девичью фигурку в домашний интерьер, посадить не на старый диван, а в уютное кресло, и чтобы размеренно тикали какие-нибудь старинные часы, и так же ритмично слышался стукоток суетливых спиц.

Юля внезапно подняла голову и ехидно усмехнулась.

– Много ты так не наработаешь, если на меня всё время глазеть собираешься.

– Наверстаю, – пообещал Олег. – Не к спеху. Чаю хочешь?

– А вы что – всегда чай литрами пьёте, когда полуночничаете?

– Не всегда, но бывает. Не надоело вязать?

– Надоело. Знаешь, я сейчас думаю: а ведь сглупила, надо было к Андрею Степановичу идти не только с рисунками, но и с самими пентаклями.

– Ты же говорила, с ними всё нормально.

– Я-то говорю. А Андрей Степанович проверил бы на ауру. Вдруг всё-таки именно с ними что не так? А теперь поздно. Мы заходили к нему вроде как случайно, а если сейчас идти – Марину напугаем.

Олег оставил компьютер и подкатил своё кресло к Юле.

– Ты предполагала когда-нибудь, что с тобой может произойти?

– В каком смысле?

– В смысле, ты думала о своём будущем раньше, до всех этих событий?

– Раньше… А ничего не думала. Мыслила категориями учебного года: вот четверть началась, вот до каникул неделя осталась. Ой, вроде вчера каникулы начались – когда это они кончиться успели? И отдохнуть-то не успели… Знаешь, какая у нас шутка в ходу? Самое лучшее время учительской жизни – это последние дни до отпуска. Скоро отпуск, ещё немного – и отдыхать пойдём. А первый день отпуска – ну вот, какие-то несколько дней – и на работу… Сплошной лежачий камень в беличьем колесе.

– Школа – и ничего больше? Никогда не хотела сменить профессию?

– Быть учителем у меня больше всего получается. В последние годы начала, конечно, подумывать. Не о смене профессии – о смене места работы. Всё дело в новом директоре. Раньше директриса у нас была. Поговоришь с ней – и жить хочется и уроки по-новому! Сколько у меня игр было придумано. Например, курс литературы в девятом классе – это же сплошная карта путешествий, бесконечная дорога: «Слово о полку Игореве», «Горе от ума», «Евгений Онегин», а в конце самый блеск – «Герой нашего времени», «Мёртвые души». И везде – дорога. А Лермонтов? «Просёлочным путём люблю скакать в телеге…» Представляешь – Лермонтов в телеге… А потом – взлёт: «Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта…» Ты когда-нибудь такое встречал? Пустыня – и мира. А ведь одно из значений слова «мир» – люди. Я когда представляю, у меня мурашки по коже – «пустыня мира без приюта». И вот этот Лермонтов – поэт высокого одиночества, и вдруг: «Люблю дымок спалённой жнивы…» Ты попробуй, ощути этот дымок: солома догорает, такой горьковатый, терпкий дым и в то же время приятный чем-то. Я когда о нём думаю, всё время помню, что едет-то он ночью. Тёплый такой, мягкий дымок пополам с прохладным и сырым от тяжёлой росной травы ветерком. Смотри, как идёт: от чистоты космического пространства – до того дымка, которого в темноте и не видно. Но ведь пахнет ночным летом. Или летней ночью? Всё равно… И вообще, ты меня вовремя останавливай. У меня кошмарная привычка растекаться. С чего я свернула на Лермонтова?

– С прежнего директора, при котором тебе хотелось работать. Ты придумывала игры.

– Игр было много. И работать хотелось так, чтобы все – ах! Кстати, почему ты меня не останавливаешь? Я честно предупреждала, что со мной водиться – слушать только о школе.

– Ничего страшного, – успокоительно отозвался Олег. – Я ведь только начинаю слушать, и мне пока интересно. И делаю выводы, что с будущим у тебя была тупиковая ситуация. О личном ты вообще не думала. В профессиональном плане тебе было интересно до времени. А как с честолюбием? Не хотелось стать завучем, директором или ещё кем по твоей части?

– Боже упаси! Я себя-то упорядочить не могу, а уж кем-то руководить?!

– А дети? Ими же ты руководишь?

– Сравнил – взрослые и дети! С детьми намного легче! И потом, нагляделась я на тех, кто наверх рвётся. Одни амбиции и никакой логики… Кстати, о логике. Я всё думаю: может, попробовать «ключ» сегодня ночью?

– Ну и логика у тебя! Каким образом ты хочешь его попробовать?

– Перед сном можно настроиться так: когда опять начнётся рисование чудовищ, переместиться туда, где я их вижу.

– Не слишком конкретно. А возвращение?

– Ты до каких пор сидеть будешь? Можно использовать ту же фразу, например: «Время – семь».

– А если за время пребывания у чудовищ с тобой что-нибудь случится? Не слишком большой объём времени ты берёшь? Может, по-другому? После рисования ты просыпалась ближе к трём часам ночи. А начинала в два. Этого временного отрезка вполне достаточно… Идиот, что я говорю… Никакого «ключа». Завтра выясним, где работает АэС, отнесём пентакли к нему на работу. Я не хочу вляпываться в абсолютную неизвестность.

– А мне кажется, ты давно в неё вляпался.

Они уставились друг на друга: он рассерженно – она насмешливо. Не отводя смеющихся глаз, Юлька нашарила за спиной зайца, встала.

– Мне пора спать. Время – пол-одиннадцатого. Если перескочу через одиннадцать, бессонница обеспечена. Пойду, умоюсь перед сном.

Олег сказал, что фирма занимает комнатку. На деле комнатка оказалась небольшим залом, в котором размещалось десять столов с компьютерами и закуток за широким шкафом. Если в зале было скудно с обстановкой и оттого чуть пустынно, то в закутке размещались старый, но уютный диван-кровать, обеденный стол и стулья. Несмотря на вместительные полки шкафа, стол завалили чашки и одноразовые стаканчики. Придя и увидя это безобразие, Юлька засучила рукава. Наличие старой мебели Олег объяснил привязанностью своих сотрудников к ней: новую купили, а старую в чужие руки отдавать или выбрасывать жаль. Юлька подумала: неплохой способ отвыкать от полюбившихся предметов – смиряться, сживаться с мыслью, что вот они, рядом, и постепенно смотреть на них как на нечто, принадлежащее уже не только тебе…

Дверь из зала выводила в коридор, по обе стороны которого располагались кабинеты. Олег и его сотрудники, иногда из семейно-политических соображений остававшиеся на работе в ночь, получалось, имели в своём распоряжении всё здание, исключая, естественно, запертые кабинеты.

На их втором этаже располагалось и кафе, в котором Олег к приходу Юльки накупил всякой всячины («Ошалел?! Нам этого на месяц хватит!»), и неплохо оборудованные туалеты, куда девушка и направилась с полотенцем и зубной щёткой. Щётка своя. Остальное Олег достал из шкафа, а заодно продемонстрировал его содержимое. Юльку откровенно изумило, во-первых, сколько туда всего понапихано, во-вторых, как это всё не вываливается, в-третьих, каким образом в этом бедламе Олег запомнил, где что находится. «Ох уж эти мужчины… А наведи там порядок, половины вещей точно не впихнёшь», – недоумённо подумала Юлька.

Когда она вернулась в закуток, Олег уже освободил один стол от компьютера и перенёс его ближе к дивану. Юлька разложила на нём альбом, карандаши и маркер.

– А вдруг не получится? Всё-таки место незнакомое, нужного сна может и не быть.

– Боишься, станет непонятно, из-за чего чудища пропадут: из-за места или из-за дневного сна с «ключом»?

– Оно самое.

– Ты успокойся, не волнуйся. Так даже интереснее. Следующую ночь ты будешь дома. Вот и сравним. Только, пожалуйста, никакого «ключа»!.. Сейчас тебя укрою.

Он отвернулся за её плащом.

На мгновение по лицу девушки прошла почти невидимая мышечная волна, снимающая её оживлённую улыбку и некоторое напряжение и превращающая эмоции в странную маску – движение множества не до конца оформленных и неясно выраженных чувств. Голова её мягким рывком откинулась назад. Затем всё успокоилось, и даже улыбка, чуть тронувшая спокойный рот, была чуть неохотной.

– Спокойной ночи, Юля.

– Ага…

В закутке стало темно: Олег выключил верхнее освещение, оставил лишь лампу у своего компьютера.

Из-под тяжёлого плаща Юлька ещё раз вгляделась в доступную её обзору часть комнаты, вяло удивилась чёрным и серым линиям, жёлтым отсветам, успела подумать, как сонно всё вокруг, несмотря на ровное гудение единственного работающего компьютера, и уснула.

… Какой-то техникум вниз от университетского проспекта. Минут пятнадцать займёт дорога от остановки. У широкого подъезда одинокая машина. Здание окружено высоким решетчатым забором.

Сущности не смогли найти лаза, чтобы проникнуть на территорию техникума. А на пропускном пункте впускали-выпускали только по документам.

Паутина светилась так тускло, что глазам было больно и непривычно смотреть на неё. Изредка, когда Влад, эксперимента ради, вливал в неё свою энергию, она озарялась нормальным, здоровым светом. Но энергия быстро и равномерно уходила по всем участкам, и паутина возвращалась к первоначальному сине-зеленоватому свету.

Но Владу нравилось манипулировать и остаточной энергией. Нравилась возможность знать, где находится Юлия, нравилось видеть мир, не выходя из дома.

«Восторг от обладания возможностью… Но ведь и возможность появляется только благодаря присутствию силы. Слабый человек совершал чудеса, подключившись, сам того не подозревая, к определённому источнику силы. Не надо думать, что всё в самом человеке. По представлениям Юлии, получается, что надо радоваться возможности подключения, а не использования силы. Глупо. Радоваться возможности заработать, а не заработанному? Смешно. К тому же возможность заработать – иллюзия, мечта. А мечтая, человек всего лишь утешает себя, а действовать не хочет. Зачем ему деньги? Главное – есть иллюзия, что заработать можно. Философия неудачников. Каковой Юлия и является…»

Заглушая мысли об отказе Юлии выйти за него замуж («Идеалистка! Наверняка мечтает о большой и чистой любви… С этим своим дуболомом…»), Влад взглянул на часы. До двух ещё полчаса. И вновь погрузился в изучение паутины – в поиск прямого выхода к пропасти.