Текст книги "Пряничный домик в черном городе (СИ)"

Автор книги: Dayrin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– О, теперь ясно, откуда ты столько знаешь… В текущем положении – навык едва ли не самый важный, – серьезно ответил друг, от которого уже ощутимо пахло этим напитком и открывая вторую банку. Кажется, первую он тоже выпил практически залпом…

– А Киллер учился с тобой? – немного посидев в тишине, спрашиваю друга.

– Вроде того, но он – на другой специальности, связанной с оборудованием. Даже жили в одном общежитии какое-то время, – монстр грустно вздохнул, вспоминая прошлое.

– Вы ещё сможете увидеться, Кросс… – ободряюще кладу руку на его плечо и поднимаю банку в призыве сказать тост, – за будущее?

– За будущее…

Мы отсалютовали друг другу и выпили почти до дна. В моей голове уже начинала замешиваться каша: мысли стали путаться, сталкиваясь одна с другой, а перед глазами всё немного плясало, создавая мнимое головокружение.

Пришло запоздалое сожаление о том, что не стоило сейчас пить залпом: на голодный желудок, после огромного перерыва в употреблении алкоголя, я сейчас в течении минимума времени превращусь в безвольное туловище, спящее лицом в земле. А уставившийся на меня Кросс уверенности не прибавлял, напрягая закрытостью и молчаливостью, внезапно на него накатившей.

Он молча допил вторую банку и выкинул ее за спину, снова глядя на меня и о чем-то сосредоточенно размышляя, изредка моргая и хмурясь. Я же решила не думать ни о будущем, ни о прошлом, просто наслаждаясь ощущением мягкой, немного окрыляющей лёгкости и свободы от эмоционального гнёта, плавно перетекающую в сладкую сонливость. Какая к черту разница? Ведь в такое время любая, даже самая крошечная радость имеет огромное значение. Она возвращает ту волю к жизни и надежду на лучшее, которую так легко растоптать… Не хотелось ни о чем думать, а просто отдаться спокойствию, пусть и мимолетному.

Недопитую банку отставляю в мох: больше не собираюсь поглощать этот шмурдяк, а иначе завтра будет ужасно болеть голова. Подняв голову к небу, смотрю как причудливо пляшет сияние, которое от опьянения казалось сейчас очень красивым и ещё более активным в движении.

– Красиво, – шепчу тихо, улыбаясь в вечернюю тишину небесного свода.

– Очень, – шепчет рядом монстр, от чьего дыхания колыхнулись волосы на моем виске. Поворачиваю голову и вижу его так близко: слегка прикрывшего глаза с остро мерцающими в черных провалах глазниц огнями и, прежде, чем успеваю задать вопрос, меня целуют… Уверенно, напористо со всей страстью давно сдерживаемых эмоций. Пытаюсь отстраниться, но меня перехватывают за затылок, не давая повернуться и валят на землю, выкручивая руки и кусая за губы, пытаясь добиться, чтобы я открыла рот. Стало мучительно больно. Душу словно вывернуло наизнанку, пронзило стрелой, заставило истекать кровью и захлёбываться ей, и я со всем протестом и сопротивлением, на какое была способна, стала отбиваться, пытаясь оттолкнуть Кросса согнутыми коленями, игнорируя боль в затылке от его неосторожного движения и сводящей судороги в ноге. Но Кросс резко отстранился сам, хватаясь за одежду, за которой пульсировала его душа и вскрикивая от собственной мощной волны боли, заваливаясь назад, словно его сильно ранило, корчась на земле, тяжело дыша и кашляя надсадно и хрипло…

Я и сама была ослеплена вспышкой агонии, неясными чертами эмоций и паники, тут же отрезвившей меня не хуже ледяной воды. Было страшно, до леденеющего пульса и стиснутых намертво зубов… Вслед за этим пришло смутное чувство ярости. Чужой ярости, от которой внутри все звенело, трепетало и застилало алеющей дымкой жажды расправы, мешая думать здраво.

Душа болела до сих пор, не прекращая эту жуткую пытку, скручивая всё нутро острой резью, заставляя метаться по земле и тихо поскуливать, хватаясь за ткань толстовки и оттягивая ее, будто она обжигала кожу. Как же больно, больно, больно… Кросс, что ты наделал…

– Нет… Даст… Нет… Зачем ты это… Сделал… Ты же… Нельзя… – почти плачу, отползая от друга, который все ещё тяжело дышал, уставившись в тусклое небо, но уже приходя в себя после краткой для него пытки.

Но отчего-то моя – не прекращалась, скручивая меня, заставляя все тело дрожать и сжиматься в один сплошной напряжённый до судорог комочек, пытаясь угомонить душу, которая едва ли не рассыпалась от боли запретного действия, чужого насилия, в котором я была не виновата, но расплачивалась за двоих. В ушах звенело, глуша собой даже стук собственного сердца, делая его отдаленным, похожим на щёлканье метронома в соседней комнате, как в далёком детстве, когда учили играть на фортепиано…

Рядом слышу мощный гул, как будто от взрыва, сквозь пелену слез вижу отсвет и громкий, почти рычащий крик, пугающий до холода в позвоночнике. Боль медленно отступала, отдавая бразды правления ошалевшему от всего произошедшего разуму, и я с трудом хваталась за реальность, слыша чью-то громкую ругань или звуки ударов: разобрать было трудно. Всё происходящее смешалось в жуткую неразбериху, а алкоголь, хоть и покинул разум, но ощутимо мешал телу, которое все ещё крупно вздрагивало от пережитого мучения.

Внезапно меня перевернули с бока на спину, и надо мной загорелись полыхающие яростью рубины глаз Даста с фиолетовым туманом магии из левой глазницы, и от этой близости и пережитого ужаса меня вновь захлестнула волна паники, заставляя вырываться, что-то невнятно стонать и верить в то, что я окончательно спятила, но чужой тихий голос ворвался в голову, заставляя застыть как добыча перед жертвой.

– Птенчик мой… замри… – монстр надо мной менял выражение ярости на невосполнимое пережитое страдание, которое он тоже только что перенес… – не шевелись.

Его рука скользнула на мою грудину, отчего я вздрогнула, но монстр, в чье реальное присутствие до сих пор с трудом верилось, успокаивающе зашипел, замирая, давая возможность осознать происходящее и мягко надавливая фалангами, запуская шлейф магии к моей душе.

Она прошлась вдоль барьера теплой волной, слегка вжимаясь, прося впустить, однако мне всё ещё было так страшно… Но яркие рубины с искрой бирюзы рядом смотрели доверительно, мягко, просяще, радостно, от осознания, что нашел… Не успел потерять… На таком знакомом лице в капюшоне расцвела несмелая улыбка, перекрывая выражение былой злости и… страха…

Я опустила преграду, впуская в свой кружащийся в смятении омут, который тут же заволокло дымкой прохлады, унимая остатки боли, мягко прижимая ее собой и не позволяя колоть душу жгучими иглами, вырывая из груди вздох облегчения.

– Даст… Ты услышал…

– Ты позвала, малыш…

– Но… Как? Ты ведь здесь не был… – я глубоко вздохнула и попыталась сесть. Даст подхватил меня под спиной, придвигаясь близко и усаживая вплотную к себе.

– Я увидел, где ты, Брай. Почувствовал твою боль из-за этого… недоноска, – Даст хрипло взрыкнул, вновь с трудом сдерживая ярость и фиолетовую дымку магии в волшебном глазу.

– Хах, это сработало…так и думал, – позади нас послышался голос Кросса, и я вздрогнула, выглядывая на друга из-за плеча Даста. И увидев, ужаснулась: по скуле расплывалось синеватое пятно чужого удара, а сам скелет был потрепан и тяжело дышал, сжимая зубы.

– Кросс… Ты это специально сделал? Но… Ведь это… Так больно, – стискиваю на груди толстовку и передергиваюсь, памятуя об этой жгучей агонии, рвущей на куски изнутри.

– Я не знал, где мы сейчас… Не хотел пугать и волновать. Только он мог помочь… Прости меня, Брай, – он отвёл взгляд и уселся на землю боком к нам, прикрывая от усталости глаза.

Даст требовательно развернул меня к себе, всматриваясь полыхающим пламенем в самую глубину. Он все ещё жутко злился, даже немного пугая этим… Что монстр пережил за всё это время? Страшно представить, ведь я сама едва не сошла с ума попав в это место, и только зов наших душ свёл нас обратно, не дав безразличной судьбе разорвать эту тонкую, прочную нить между нами.

– Даст… – одними губами шепчу мужчине и слабо льну к нему, пытаясь успокоить и самой унять нескончаемую дрожь, не веря, что удалось увидеть его так скоро, живым и невредимым. Вдыхать его запах, слышать дыхание и звенящую как горный хрусталь душу… Он напрягается, задерживая дыхание, а затем крепко обхватывает, вжимая в ребра и зарываясь носом в волосы, окутывая своей аурой, словно одеялом, укрывая от жестокой реальности и тягостных мыслей, властно захватывая в плен, не желая выпускать.

– Брай… малышка…

Комментарий к Лесное пьянство

Кроссу выдали пиздюлей, но по сути – он спровоцировал ее зов, так что он молодец.

ᕙ(⇀‸↼‶)ᕗ

В этой главе есть значимая отсылка на будущие события, интересно, она замечена? Любопытно будет послушать ваши догадки. Может быть они сподвигнут меня на какие-то новые сюжетные повороты и небольшие ответвления.

А ещё, я стала очень критично относиться к своему языку, отчего-то часто оставаясь недовольной им, желая,чтобы в нем было больше богатства… ಥ_ಥ Главу правила три дня, Карл! Мне порой кажется, что его (богатства) недостаточно, хочется ещё большего… Но я стараюсь))

========== Давай займемся лечением? ==========

В тот же злополучный вечер мы вернулись в наш лагерь. И я до сих пор не могла поверить, что всё случившееся не дурацкий сон и игры разума, а вполне реальные события, которые едва не стоили нам всем слишком многого, чтобы об этом можно было говорить вслух… Это одно из тех событий, память о котором хочется затолкать поглубже и больше никогда к этому не возвращаться, делая вид, что оно стерто из памяти вовсе.

Кросса я уговорила пойти с нами, и это было непросто. Между нами словно выросла стена натянутости, которую я больше не могла преодолеть даже несмотря на дружбу. Будто бы былое доверие рухнуло подобно этому самолету, расколовшись на несобираемые куски с острыми краями осколков… Но бросить его я просто не могла. Он один не выживет… И не в моих правилах было быть жестокой, отнюдь. Моя доброта не позволила бы поступить столь ужасно, особенно после всего, что он для меня сделал… Нужно будет поговорить с Дастом о том, что можно придумать в сложившейся ситуации, поскольку у самой никакого понимания и решения пока не было. В голове вообще царил хаос, спутывая все в тугой клубок эмоций, мыслей и переживаний подобно холодному жгуту железной проволоки, которую самой точно не распутать, не раскусив ее сердцевину без повреждений собственных чувств.

Под пристальным, тяжёлым взглядом Даста, я попросила его остаться с нами, хотя бы ещё немного. Кросс уперто отказывался, пока старший скелет снова не вышел из себя и не сказал, что потащит его силой и пригвоздит к дереву, если он не согласится.

Выяснилось, что он вполне мог бы жить на некотором расстоянии от нас без тех же ощутимых страданий, которые приносила излишняя близость… Но видится мне, что я уже не смогу смотреть ему в глаза, как прежде. Кросс не хотел с нами говорить, сердито сверкая глазами на Даста, и в какой-то момент я едва смогла утихомирить обоих, встав между их метающими искры взглядами, словно кидаясь на амбразуру. Мне кажется, что мой несчастный побитый вид подействовал на них, как успокоительное, и мы без дальнейших препирательств очутились в знакомом, ставшем почти что родным поле.

Чёрно-белый друг ещё раз попросил у меня прощения и ушел на дальнюю границу пашни, где маячили чернеющие в наступившей ночи очертания развалившегося сарая и небольшой пристройки, где хранилось сено. Я грустно проводила его сгорбленную от усталости и пережитого фигуру взглядом, неловко переминаясь и припадая на больную ногу, которая после возни в лесу снова резко стреляла болью. Наверное, вправила я ее все-таки не так уж удачно.

Устало вздыхаю, немного прикрывая глаза. Тело до сих пор немного штормило от остаточного алкоголя, травм и переутомления. Сложно сказать, с чем конкретно сейчас вообще не было проблем… Даст, до этого пристально следивший за моим другом, зашевелился, тихо шурша одеждой и довольно резко привлекая к себе, от чего я прерывисто вдохнула, неудачно переступив ногами и морщась от неприятного чувства.

– Черта с два ты пойдешь куда-нибудь одна, Брай, – серьезно начинает отчитывать меня монстр, – я с тебя глаз не спущу, мелкая.

– Сейчас я вряд ли куда-либо вообще могу пойти, Даст, – устало опираюсь на мужчину, утыкаясь лбом в чужое плечо и чуть приобнимая его за нижнюю границу ребер, скрытых плотной тканью куртки.

– А я бы и не позволил, особенно после случившегося, – хрипло отвечает в самое ухо, сбавив тон на октаву, обдавая прохладную кожу у виска горячим дыханием и, прежде, чем я успеваю ответить на его безапелляционное заявление, меня поднимают на руки, подхватив под коленями и лопатками. Я даже пискнула от неожиданности, но монстр лишь улыбнулся и понес меня в лагерь через ночное замершее в безвременье поле, в котором разносились шорохи тихой жизни и сладковатого ветра.

Покорно устраиваю на его ключице немного гудящую голову, вслушиваясь в отзвук его души, которая, словно чувствуя меня, своей магией силится дотянуться и сжать мою, мешая нормально думать. Буквально выдавливая из головы лишние мысли, словно воздушные пузыри из подо льда, прокалывая их острой пешнёй. Я практически слышала, как они лопаются с приятным хрустящим треском в моей голове…

От наваждения я очнулась уже в палатке, сбитая с толку от окружившего тепла и мрака. Рядом, совсем близко багровели фонарики зрачков, мешаясь с голубизной утреннего моря в одном из них, спину грела ароматная солома, а дыхание втягивало терпкую смесь от моего личного живого наваждения, глядевшего прямо в душу. Даже мое зрение не давало почти ничего разглядеть в мягкой, почти бархатной темноте ночного убежища, и это дарило чувство загадки, мягкой тайны и невыразимого чуда напряженного момента.

– Предлагаю заняться… лечением, птенчик, – томно выдохнул мне в ухо, нагнувшись, пуская от этой начальной точки сотни колючих мурашек, и вызывая паузой посередине фразы волну жара, дошедшей до кожи на щеках в мгновение ока. Руками упирается с обеих сторон, касаясь плеч запястьями и немного бодает своим лбом в висок, открывая для себя сгиб моей шеи.

– Может, завтра? – слабая попытка капитуляции, за которую получаю чужое давление магии, пытающейся прорвать мой барьер. Принимаю игру, усиливая защиту на грани интуиции, вслепую поднимая незримые щиты, не уверенная, что они вообще существуют. И в то же время, чувствуя слабость и гнёт усталости потерянных за день сил.

– Чтобы ты опять от меня убежала? Не в этот раз… Упрямая… – Даст медленно движется, чуть отстраняясь и заглядывая в глаза снова. В темноте не видно его эмоций, и от этого все чувства обостряются, обнажая своё мягкое беззащитное естество.

Даст ждёт. Словно хищник, поймавший в сети. Взял в плен своей магии и готовится прорвать оборону, прежде давая шанс сдаться самой. Но отчего-то душа, упираясь, взбрыкнула, почти обиженно и недовольно, тратя так много магии на защиту из-за недавно пережитой пытки, шугаясь и вспархивая перепуганной канарейкой, боясь того, что снова сделают больно.

Монстр непоколебим, усиливает напор, глаза загораются ярче, превращаясь в багряное марево, от которого становится немного страшно, и преграда трещит по швам. Он слишком сильный… Закрываю глаза руками и рвано выдыхаю, когда щит прогибается под его напором и рвётся нежным ситцем, впуская внутрь горячее течение магии. Сжимаюсь инстинктивно, боясь острых болезненных чувств: слишком свежи они в памяти, словно открытая, сочащаяся влагой рана. Но ничего не происходит. Чужая магия греет изнутри, скользит мягкой змеёй туда, где пульсирует боль вывиха, окутывая и обвиваясь, даря покалывающее кожу тепло, а затем шустро поднимается выше, зарываясь в волосы и щекоча рассечение невесомыми точечными касаниями, от которых все, кажется, действительно зажило почти моментально.

И я почти успела изумиться этому, как вдруг томная аура прижимает собой к земле, выбивая дыхание и скользя по краю души нежной щекоткой, от которой в мгновение ока сносит крышу. Руки уверенно отнимают от лица, а в губы впиваются очень требовательно, словно желая убедиться, что я действительно здесь, с ним. Живу, дышу и чувствую, придавленная теперь и его телом, чувствуя как чужие руки скользят змеями под спину, поднимая под собой, вжимая и вжимаясь в ответ почти до боли в ребрах и боковой поверхности согнутой икры, упиравшейся в жесткий край подвздошных костей под тканью одежды. Душа едва паникует от резких движений, но магия смягчается, унимая агрессию, обволакивая мягкой оглаживающей спиралью, от которой дрожит всё тело и горячеет в груди.

Чувствует прокушенные Кроссом губы и низкий рокот рычащего гула вплетается в поцелуй, а жизненная энергия словно твердеет, стягивая свои кольца туже, отчего в голове звенит, спирает дыхание в лёгких, словно меня окунули в море, как в том самом сне… Захлёстывает чужое желание обладать, от которого все нутро непривычно сводит. И, кажется, что меня задушат, начинаю сопротивляться, отчаянно ускоряя дыхание и случайно выпуская магию, бегущую вдоль его напряжённого шлейфа испуганной волной разогнанного ветром моря. А ее ловят, стискивая в объятиях, успокаиваясь, как прирученный мощный зверь, сворачиваясь рядом, заключая в ставшее мягким кольцо из себя, а движения тела делая безмерно нежными на контрасте с тем, что только что все полыхало почти необузданной яростью.

Я все это время отзываюсь в его руках: звенит каждый обнаженный им нерв, вторя страстным эмоциям, выражая тоску и боль краткой, но смертельной для нас разлуки. Позвонки сами собой плавно изгибаются, прижимая теснее к тому, кто так жаждет владеть. Через пыльную ткань идет жар, грея чужие кости, почти приглашая избавить их от мягкой преграды.

Язык чувствует на себе чужое скольжение. Мягкое, ставшее неспешным, перемещаясь на зубы и рельефные своды щек, впуская к себе, где мой собственный нагло ловят в плен, зажимая зубами хищника и втягивая внутрь, будто утаскивая в логово. Матовые пальцы вскальзывают на шею, мягко нажимая на трахею, которая под чужими руками упруго упирается, но черту не переходит, давая дышать глубоко, но прерывисто.

Шлейф магии ритмично скользит. Вперед… Назад… Снова вперед… Настойчиво сжимая, вызывая в согнутых коленях дрожь и их тут же перехватывают рукой, распрямляя и начиная разгуливать по все еще прохладному после улицы бедру, скрытому тканью. От его шлейфа, который вытворял с моей магией что-то немыслимое я уже была на грани помешательства, чувствуя как внутри все переворачивается от его скользящих, пульсирующих горячим течением движений, а душа ощутимо потяжелела, пуская импульсы куда-то вниз, от чего тяжелой пружиной в животе скрутилось желание большего. И едва это случилось, как его магия выскользнула к своему обладателю, а мужчина с чуть сбитым дыханием отстранился, оставив на губах привкус разочарования и неудовлетворенности, смешанных с его нежностью с контрастом почти животной страсти. Смотрю на него словно сквозь дымку, от чего его глаза кажутся чуть размытыми, а может и правда границы его зрачков стали расплывчатыми от собственных чувств, которые тот умело сдержал на самой грани, специально не став ее переступать.

– Не позволю… Ты только моя… – хрипло шепчет в пьянящей темноте, где слышится мое сбитое, почти загнанное дыхание, а в груди клокочет смятение просыпающегося вулкана, которому не дали взорваться.

– Даст… Я ведь не хотела… – отвечаю так же тихо, чувствуя внутри собственную боль сожаления и вины, за которую была действительно не в ответе. В лесу все произошло насильно, без моего согласия, причиняя немыслимую боль от попытки чужого вторжения. Посягательства того, кому никогда не захотела бы принадлежать. Моя душа пела не для него, и все это знали… Даст это знал… Но внутри него горел огонь ревности, древний и мощный, противостоять почти первобытной мощи которого тот был не в силах.

– Я знаю, птенчик… Но от себя больше не отпущу… И даже не думай от меня прятаться. Закрываться… Ставить барьер… Я его сломаю, как сделал сейчас и буду делать это снова и снова… Вновь и вновь… Буду забираться в тебя, твоё такое нежное нутро и наказывать, пока ты не забудешь, где кончается выдох и начинается вдох… – его слова звучали сейчас не угрозой… Это было предложение. Провокация. Желание того, чтобы я шла наперекор, раззадоривая в нем что-то. Что-то такое, от чего собственная душа покрылась сладким соком зрелого плода, выталкивая последний здравый смысл и понимание того, в каком мире мы все оказались. Сейчас это всё стало неважным. Незначительным. Второстепенным.

– Я подумаю над этим, Даст, – улыбаюсь собственной внезапной дерзости, от чего даже сквозь куртку монстра стала видна темная пульсация алого сердца души, давая багровые тени мощных ребер под ней.

– Я предупредил, Брай… И показал, что будет за твою непокорность… А теперь спи, птенчик, – мужчина ласково погладил меня по голове, и я почти уверена, что он коварно улыбался, будто охотник, удачно поставивший свои силки на диких тропках лесных зверей. И едва я успела что-то ответить, как меня словно насилу погрузили в сон, застав врасплох. Вместо уже сформированного на языке ответа вырвался какой-то нечленораздельный стон, потонувший во мраке ночи и чужом вздохе, смысл которого от меня ускользнул так же, как и мое собственное сознание.

Утро встретило меня громким пением скворцов, налетевших огромной тучей на качающееся в ветре поле, раскалывая звонкую предрассветную тишину своим пронзительным пересвистыванием сотен живых существ. И мне так сильно хотелось на это посмотреть, что я подорвалась с места, выныривая из палатки, и открывая перед собой потрясающей красоты танец. Танец тысяч скворцов, чья стая колыхалась в небе гигантским темным пятном дрожащей жизни, меняя направление причудливой формы, словно огромный косяк рыбы, парящий в небе.

Вздрагивая и вытягиваясь то в одну сторону, то в другую, снова сжимаясь и поднимаясь ввысь, мерцая миллионами крыльев, среди которых нельзя было вычленить одного конкретного… Это называлось мурмурацией. Прекрасное, завораживающее явление, которое редко удавалось лицезреть. Птицы собирались перед отлетом в далекие края, выписывая свои волшебные пируэты, даря душе давно позабытое чувство восторга, изумления, от которого хотелось кричать на всю округу, разбудить всех и каждого, чтобы показать это потрясающее чудо, которое природа позволила увидеть именно тебе. И едва я хотела пойти разбудить Даста, как глаза резануло тем, чего, казалось, никак не может быть.

От увиденного улыбка на лице растаяла, уступая место такой буре эмоций, чувств, вопросов и восклицаний, что едва не закружилась голова и не подкосились ноги. Рядом со мной, почти незаметно, появилась высокая фигура Даста, молчаливо взирающая на это зрелище, с поразительным спокойствием, в отличие от меня – крутившей головой во все стороны с открытым ртом, сбившимся дыханием и широко раскрытыми в неверии глазами.

Сияние исчезло.

На небе разливалась пастельная голубоватая безмятежность предрассветного часа. Тихого, прекрасного, свободного, но все еще молчаливого, как ночь. Разрезая ее остатки первыми несмелыми вспышками звуков и движений. Даря прохладу и надежду на новый горячий восход, который обещанием только-только начинает разгораться на востоке.

Я так отвыкла от простой голубизны неба, которое сейчас казалось сизым, будто оно осталось нераскрашенным утренним светом. Скучала по этим облакам, на которых больше не было злого отсвета страшного напоминания о смерти.

Они плавно скользили в вышине, ловя собой рыжие искры встающего солнца, словно впитывая их собой, перекатываясь мягкостью боков и изгибов… Безупречная красота, в которой не было ничего лишнего…

Не выдержав этого чувства освобождения, я посмотрела на монстра рядом, который все это время глядел на меня, непрерывно горящими углями в глазницах, которые были так горячи, но не обжигали, глядя с новой надеждой и пониманием того, насколько произошедшее важно.

И я не могла ничего сказать, как и он мне. Я лишь могла показать… А потому в порыве эмоций прильнула к нему, доверчиво и радостно, чувствуя на себе его тут же сомкнувшиеся руки. И наши души, звеневшие в этой тишине, сливаясь своим гулом в переливчатое ручейное пение, в котором перекликались обоюдные эмоции испытываемого счастья и радости. Новой надежды.

Надежды на новое будущее. Будущее в котором есть место радости, любви, дружбе и новой жизни.

Мы сможем отстроить этот мир заново.

– Это закончилось, Даст! Наконец-то это закончилось, – не получается сдержать горячие слезы, которые тут же окрапляют соленой влагой чужую куртку.

– Да, Брай… Всё теперь будет хорошо. Вот увидишь, – выдыхает мужчина мне куда-то в макушку, невесомо целуя, гладя по спине и дыша через раз… Так, словно он сам сдерживал подступающие слезы…

Скворцы продолжали свой неистовый танец новой жизни, оглашая округу радостным свистом тысяч живых голосов, пока под ними два других – молчали, наполняясь надеждой до самых краёв.

Комментарий к Давай займемся лечением?

Возможно главы будут идти чуть пореже из-за написания второй работы. Но я всё ещё тут! Буду чередовать два фика: это позволяет идеям не выдыхаться.

И да, Даст коварный, ревнивый скелет.

========== Жизнь с начала ==========

Нашему возвращению были все безмерно рады. И если Киллер просто кратко приобнял, то Файлер буквально не отходила ни на шаг, засыпая вопросами и бесконечными рассказами о том, что творилось в это время с Дастом. Мне было так больно узнать о том, как страдал этот монстр, как рычал и рыл руками выжженную вихрем землю… Как сидел, глядя в поле и молчал, долго и невыразимо тоскливо сминая в пальцах листок земляники… Как вздрогнул, услышав меня и как сильно изменился, почувствовав мой зов. Превратившись в живое, рассерженное стремление, готовое неутомимо искать и звать в ответ, желая перевернуть весь мир, чтобы найти. И хотя Файлер многого не понимала, говоря мне о его эмоциях и их внешнем проявлении, то я всё осознала полностью, уложив в голове эти недостающие детали пазла его чувств…

Я ощущала то же самое и понимала, через что тот прошел…

Киллер, едва проснувшись и вдоволь насмотревшись с нами на чарующее новое небо, узнал от Даста, что и Кросс вернулся, тут же умчавшись поговорить с другом, который больше не рисковал подходить к нам близко, держа почтительное расстояние, на котором ему самому было удобнее.

Я никому не рассказала о произошедшем между нами на месте авиакатастрофы, предпочитая, чтобы о подобном знали только трое. Отчего-то мне казалось, что Кросс об этом не расскажет даже лучшему другу. По крайней мере я на это надеялась. Да и отчасти мне было стыдно за случившееся, словно вина за это лежала на моих плечах.

Всласть наговорившись с подругой, она заботливо предоставила мне возможность помыться, согрев заранее натасканной воды на костре. Это действительно было сейчас таким желанным – смыть с себя всю кровь и грязь, налипшую в моем маленьком, но невероятно опасном приключении. И натираясь сухим мхом, как мочалкой, я испытала былое удовлетворение от чистоты, какое раньше получала в полевой практике, ещё будучи студенткой, когда мы всем курсом жили в полях, изучая биологическое разнообразие окружавшей нас природы. Славные были времена…

Никаких забот, кроме учебы. Над головой мирное небо, всегда – доступ к еде и воде. И ничто не могло даже намекнуть нам на то, что случится нечто столь невообразимо разрушительное, мощное и непредотвратимое. Жизнь такая жестокая и одновременно с этим прекрасная. Как возможен такой потрясающий контраст несочетаемости? Как так вышло, что жизнь неизбежна, как и смерть? На эти вопросы никто и никогда не смог бы дать ответа. Ни тогда, ни теперь.

Это, должно быть, слишком сложно для нашего обывательского понимания. Мы обесценили такие понятия, считая их простыми и недостойными нашего внимания и понимания. А на деле, оказывается, что и нет ничего важнее. Нет ничего значимее, чем звёзды над вашей головой, которыми вам судьбой и волей случая даровано любоваться. Или чем отблеск холодной воды, бегущей через дымку леса, которую вы можете потрогать. Ощутить пальцами ее леденящую, словно горную, свежесть, несущуюся живительной силой из недр земли. Оттуда, где всегда темно, но сердцевина пышет жаром. Пылает в невидимой глубине, позволяя жить всему, что мы знаем.

Великолепное знание, которым мы пренебрегаем. И только лишившись привычного уклада жизни начинаешь обо всем этом задумываться, искать скрытый смысл, силишься осознать. Да вот только может быть слишком поздно… Это уже может не иметь значения, а мир продолжит свое безразличное существование уже без нас.

Наверное, именно поэтому я ищу во всем, что вижу, что-то запоминающееся, красивое, чарующее. Каждый миг, каждый день, каждый месяц… И даже сейчас, я любуюсь, как стекает по исхудавшему телу вода, уносящая с собой потоки застарелой крови и пыли, впитываясь вместе с ней в податливую почву под босыми ногами, чтобы остаться в ней навсегда, прорасти юными листьями навстречу солнцу, испариться с туманом и выпасть в другом месте свежим дождем.

Я чувствую, что живу.

Закончив с умыванием и сменив одежду на свою старую и отчищенную, я почувствовала себя рождённой заново. Вынырнув из импровизированной ширмы, где мы теперь мылись, я вернулась к живительному теплу костра, где сидели Даст и Фай, и угнездилась между ними, нарочито осторожно прижимаясь боком к Дасту, будто спрашивая позволения погреться и его теплом тоже. Мужчина недовольно цокает языком и притягивает к себе, укрывая половиной своей мягкой куртки, негодуя о моей внезапной несмелости, но при этом нежно поглаживая пальцами по плечу, за которое крепко обнимал.

– Брай, сегодня в дом переезжаем, представляешь? – тут же задорно улыбнулась Файлер, которую явно переполняло желание пойти туда прямо сейчас.

– М? А… Вы уверены? – смотрю поочередно на нее и Даста, – а вдруг опять что-то случится? – чувствую подступающую тревогу. А что если сияние вернется? Или произойдет какое-то другое событие? И хотя эти страхи были довольно безосновательны, пережитое оставило свой след, испортив нервы и делая из меня постоянно напряжённое существо с параноидальным наклонностями.

– Легче, птенчик, ничего не случится, – Даст немного сжал руку, чуть качнув меня, – всё, что произошло было вызвано искусственно. И там, где это началось, уже некому повторять подобное…

Его слова меня успокоили, и я расслабилась, радостно выдыхая. Черт, ночевать в доме, а не на земле, почти под открытым воздухом… Я бы этого невероятно хотела. Моё тело истосковалось по простому домашнему быту, обстановке и возможности спать на матрасе, пусть даже ватном. Слышать тишину дома, не разбавленную шелестом ветра. Чувствовать запах помещения и слышать, как за стеной говорят друзья… Будто жизнь с начала. Второй шанс… Чудесно.