Текст книги "Lover In Low Light (СИ)"

Автор книги: Chrmdpoet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Внезапный звонок её телефона сотрясает её, и она чуть не падает, когда тянет его из кармана в перчатках. Когда она крепко держит телефон, проверяет имя звонящего перед ответом и тянет время, приближая устройство к уху.

– Я скоро вернусь, – отрезает она, отвечая на звонок. Хриплый смех проносится перед её ухом.

– Ну, ты хотя бы жива. А то мой мозг уже начал вырисовывать ужасные варианты, вроде тебя, лежащей под машиной посреди улицы где-нибудь или пойманной врасплох на заре зомби-апокалипсиса, который ещё не дошёл до моей части города, или медведь-шатун решил побродить…

– Не драматизируй, Аня.

– Тебя пятнадцать минут уже нет, – Аня, защищаясь, засмеялась. – И ты никогда не опаздываешь. Я бы сказала, что я обеспокоена, Лекса, а не драматизирую.

Лекса прокашлялась и вытерла глаза, обвиняя жгучий холод вопреки тому, что лучше знала причину «укола».

– Я скоро буду, как я и говорила, – это всё, что она смогла сказать, прежде чем оборвать звонок и убрать телефон обратно в карман.

Она одарила последним взглядом, озираясь через плечо. Лекса увидела другого человека, выходящего из маленького строения. Она почувствовала ком, застрявший в верхней части грудной клетки, тяжёлое дыхание вырывается из неё, прежде чем брюнетка опустила подбородок и ускорила шаг.

Когда она зашла в кафе, где они договорились встретиться с Аней, то нашла свою сестру на улице в холоде, прислонившейся к кирпичной стене с сигаретой в губах. Девушка в тёмной джинсовой куртке с серым меховым воротником, светлые волосы с тёмным отливом спадают на воротник волнами. Тёмные джинсы, изрезанные на коленях, заправлены в тяжёлые чёрные мотоциклетные ботинки. Её Harley припаркован у обочины менее чем в тридцати футах от неё, поблёскивая на ярком зимнем солнце. Аня отталкивается от стены, когда видит Лексу, кидает сигарету на землю и движется к девушке для тесных объятий.

Лекса испускает лёгкий смешок, попадая в сильные руки Ани. Её руки обхватывают сестру по бокам, и брюнетка, вздохнув, говорит:

– С каких это пор ты стала поклонницей кинестетики?

– С тех пор, как я не видела тебя около двух лет, – ворчит Аня прежде, чем резко опустить сестру на землю. Лекса приземляется на землю через мгновение. Она всегда была очень гибкой. – Но если ты хочешь быть отстранённой и недружелюбной, прекрасно. Я не буду плакаться из-за этого, – Аня театрально подавила фальшивый всхлип, а следом девушки коротко улыбнулись друг другу и прошли в кафе.

– Ну, ты наконец-то приехала навестить нас после пяти лет, – сказала Аня, когда они сделали заказ и сели у большого окна. – И всё, что было нужно – это открыть новый филиал в вашей компании и отправить тебя развивать его. Другими словами, у тебя не было выбора. Чувствую себя такой любимой.

– Мы виделись с тобой несколько раз в последние пять лет, – протяжно произнесла Лекса, и Аня начала испепелять её взглядом. – В конце концов, мы с тобой почти каждый день по телефону общались. Мы даже не должны узнавать друг о друге что-то, потому что уже знаем.

– Да, но общаться по телефону и видеться лицом к лицу – две разные вещи, – сказала Аня, – и виделись мы с тобой несколько раз только потому, что я, по-видимому, единственная из нас двоих способна купить билет на самолёт.

– Я ведь покупала билет на самолёт, – пытается защищаться Лекса.

Аня, продолжая смотреть вниз, говорит:

– Да, но, наверное, только я способна сесть на рейс.

***

– Я не могу сделать этого, – Лекса тяжело дышала в телефон, не в состоянии успокоить сердце.

– Ты уже в терминале, Лекса, – ответила Аня. Её голос, такой родной и успокаивающий, доносится из маленьких динамиков телефона Лексы. – Просто перемещай ноги. Шаг за шагом, пока ты не окажешься на самолёте.

– Я хочу этого, – голос Лексы дрожал, и она быстро откашлялась, через силу входя в огромное здание. – Я…

– …ты боишься, – закончила за неё Аня.

– Я не боюсь.

– Боишься, – повторила Аня. – И что я всегда говорила тебе о страхе?

– Страх – лучшая мотивация.

– Верно. Чем больше тебя что-то пугает, тем лучше ты знаешь, что должна делать.

– Я до сих пор считаю, что это фиговая логика, – ответила Лекса, тяжело дыша в трубку. Её грудь вздымается всё тяжелее и тяжелее с каждым шагом, пока она идёт по этому богом забытому аэропорту. Он словно жестоко усмехается. Лекса подняла голову на большую букву и номер, которые висели у выхода на посадку. С16. Грёбанный выход с буквой «С». Конечно!

– Лекса, ты не столкнёшься с ней, – сказала Аня мгновение спустя, и Лекса не впервые задумывается над тем, что сестра может читать её мысли. – Город большой, и, тем более, ты не знаешь, живёт ли она ещё здесь. Прошёл почти год с тех пор, как вы с ней в последний раз говорили, и я уверена, что Кларк не экстрасенс. У неё нет седьмого чувства, сигнализирующего, есть ли ты в городе и каким рейсом летишь.

Сердце Лексы сжимается в груди от упоминания о Кларк, от звука её имени, от того, как единственный слог преследует её, словно это никогда не прекратится.

– Я тебе уже говорила, что ты не вообще можешь не выходить из моей квартиры, если не захочешь, если ты об этом беспокоишься. Просто садись на самолёт, и я встречу тебя, когда прилетишь.

Выход насмехается над ней, дразнят городом, который она когда-то любила, тем местом, где она выросла и где нашла свою семью; местом, где она нашла свою любовь, самую невероятную и всепоглощающую. Выход глумится над ней, и Лекса чувствует, будто больна. Когда прозвучал голос по громкоговорителю, чтобы объявить о скором вылете, издевательство только возрастает. Тошнота усиливается, страх кажется ещё более острым.

– Я не могу, Аня, – прошептала Лекса в трубку. – Это неправильно: быть там и не… не…

Аня тяжело вздохнула в динамик и произнесла:

– Не быть с ней.

Ничего, кроме тишины, не слышно на линии некоторое время, пока Лекса не решается сдвинуться с места. Когда она разворачивается и уходит от посадочного выхода, брюнетка не оборачивается, и единственное, что она может сделать, – это сказать:

– Извини, Аня.

***

Раздражаясь от тяжёлого дыхания, Лекса снимает пальто и кладёт его на спинку стула.

– Было слишком поздно, – пробормотала она.

– Слишком поздно, чтобы один раз съездить к единственной сестре?

– Слишком поздно, чтобы вернуться, – сказала Лекса, – и я…

– Не можешь находиться здесь, – заканчивает Аня так тихо, что её едва слышно. Она толкает ногу Лексы под столом и ждёт, когда сестра посмотрит на неё. – Я знаю. Я понимаю. Я просто стебу тебя.

Лекса медленно кивает и прилагает все усилия, чтобы улыбнуться, но думает, что выходит скорее какая-то гримаса или нечто подобное. Наверное, Аня считает так же.

– Ты уже прошлась по местам былой славы? – спросила Аня, откинувшись на спинку стула и складывая ногу на ногу. – Перехватила кусочек «У Паппи»?

Лекса облизнула губы, переводя взгляд на стол и мотая головой.

– Оу, – смеётся Аня. – А я-то думала, ты сразу побежишь туда, будешь есть острый соус, намазанный на кусок пиццы, уже через пятнадцать минут после прилёта.

Вздохнув, Лекса провела рукой по запутавшимся волосам и отвела их назад, чтобы не падали на лицо, пока будет есть. Она закрепила их резинкой, которой хватит, наверное, только на день. Чёртовы резинки никогда не могут долго продержаться. Это так хреново.

– Хорошее использование аллитерации*, – протянула она. – Миссис Гаррисон будет очень гордиться.

– Ах, миссис Гаррисон, – улыбаясь, сказала Аня. – Лучший учитель, который у меня был в старшей школе.

– Ты была влюблена в неё.

В ответ Аня швырнула Лексе в лицо салфетку, которую предварительно обмакнула в ледяную воду. Брюнетка, вовремя увернувшись, пропустила прямой удар, но почувствовала брызги холодной воды, слегка задевшие её.

– Ты ребёнок, Аня, – простонала Лекса, вытирая ухо.

– Хорошо уклонилась, – растянула Аня, закатывая глаза. – Доктор Томпсон не был бы доволен всем этим.

– Хорошо, что мы перестали видеть его, когда мне было пятнадцать, – пробормотала Лекса. Аня засмеялась, подпинывая сестру под столом.

– Нам как-нибудь нужно сходить.

Лекса подняла брови:

– К доктору Томпсону? – проговорила она, и Аня засмеялась ещё сильнее.

– В «У Пэппи», дурочка.

Лекса промолчала, и Аня не стала давить. Они тихо едят, и тишину разрывают лишь несколько слов за всё время, которыми они пару раз перекинулись. Тишина полностью окутывает их, но она не кажется неловкой. Не с Аней; только не с Аней.

Когда они вышли на холодный воздух во второй половине дня, Лекса проводила сестру до её байка. Она стоит неподвижно и молчит, пока Аня натягивает тяжёлый кожаный плащ из бардачка в седле, надевая его на тёмную куртку, а следом достаёт и кожаные перчатки. Когда она была готова ехать, Лекса уже открыла рот, чтобы поблагодарить сестру за совместную еду, но то, что у неё выходит, – совершенно неожиданно:

– Она исчезла, – слышно, как слова буквально душат её, и Аня поднимает бровь.

– Кто – она?

Лекса закрывает глаза, резко вздохнув через нос. Она не хотела говорить этого. Она не хотела начинать этот разговор, но дверь уже открыта, так что она теперь не может остановиться.

– Её галерея, – шепчет она, не в силах произнести громче. Она прокашлялась, помотала головой, будто не может поверить, что это до сих пор так много значит для неё, хотя, опять же, никогда не переставало иметь значение. – Там теперь булочная.

Любопытство в глазах Ани растаяло, что значило: это не новости для старшей сестры. И кивком головы девушка только подтверждает:

– Ага. Это теперь пекарня, вот уже несколько лет.

– О, – она не может задать вопросы, которые бурлят в ней, которые кричат в её груди. В любом случае, у Ани, наверное, не будет ответов на нужные вопросы, так что Лекса утихомиривает их, давая им утонуть; или, вернее, она тонет в них.

Они долго так стоят в тишине, прежде чем Аня прокашливается, перекидывает ногу через сидение и садится на свой байк.

– Ну что, скоро увидимся, да?

Лекса моргает, возвращаясь к реальности, и кивает:

– Да, – говорит она. – Костиа хочет познакомиться с тобой.

Когда губы Ани приоткрываются, она издаёт стон, и Лекса, смеясь, спрашивает:

– Почему ты против неё?

– Нет, – сказала Аня ей, – я не против. Просто я знаю, что она – не та единственная для тебя.

– Ты никогда с ней не встречалась, – защищается Лекса, скрестив руки на груди. – Так что ты не можешь быть в этом уверена.

– Я не согласна, – сказала Аня, натянув на себя шлем и закрепив его так, чтобы она смогла хорошо слышать. – Но если это принесёт тебе счастье, то давай действовать. Напиши мне время и место, и я сделаю всё, чтобы приехать.

– И ты будешь милой?

Аня ухмыльнулась:

– Не обещаю.

Её Harley завёлся через мгновение, и Аня перекрикивает его рёв, мягко сжав предплечье сестры. – Это твой дом, Лекса. Я понимаю, что воспоминания мешают тебе так считать, но ты должна позволить себе жить здесь. Иди в «У Пэппи». Закажи пиццу. Создай новые воспоминания.

Лекса едва успевает изогнуть губы в крошечной улыбке, прежде чем Аня кивает и отталкивается от тротуара. Дорога обратно до квартиры кажется слишком холодной, чтобы это выносить.

***

Кларк продевает оставшуюся серёжку с алмазом в левое ухо, стоя перед зеркалом в ванной. Руки Финна обвивают её талию. Его грудь прижимается к её спине, лицо оказывается рядом с ней в отражении.

– Ты выглядишь прекрасно, – говорит он, и Кларк дарит ему сжатую улыбку.

– Спасибо.

Его щека задевает её, и Кларк хихикает, касаясь его подбородка и мягко отодвигая.

– Тебе нужно побриться.

– Я думал, что могу отрастить бороду, – поддразнивает он её, ухмыляясь через плечо, и Кларк закатывает глаза.

Они оба знают, что он не хочет отращивать бороду, потому что в некоторых местах волоски редкие, где-то слишком тонкие, где-то – толстые, а где-то и вовсе отсутствуют. Он пытался отращивать её, когда они с Кларк только начали встречаться, но это оказалось самой нелепой бородкой, которую когда-либо видела девушка. Она и Рэйвен дразнили его дни напролёт, пока он наконец не побрился и не согласился, что выглядел глупо.

– Нервничаешь? – спросил он спустя мгновение, сжимая её по бокам и кладя подбородок на плечо.

Кларк вопросительно поднимает бровь:

– Насчёт вечера?

Когда он кивнул, она засмеялась.

– Я делала это так много раз, – сказала она, – но я всё равно нервничаю. Это всегда странно, смотреть на то, как люди оценивают то, что я создала, обсуждают это, покупают. Это личные эмоции.

– Что ты имеешь в виду?

Кларк слегка повела плечом, чтобы Финн убрал подбородок, но он остаётся на месте, и девушка вздыхает.

– Я вижу кого-то, кто смотрит на что-то, что я нарисовала, и слышу, как они обсуждают цвета и их контраст, объекты. И всё, о чём я могу думать, – так это о том, что рисовала картину, будучи полупьяной, или я в это время рыдала над каким-нибудь дурацким грустным кино, которое не должна была смотреть; или я должна была начать всё сначала, так как уронила на половине работы мольберт, а затем рассыпала свои Cheerios на картину. И я точно помню, что чувствовала: одиночество, злость, грусть или доброту, когда рисовала отдельную картину. Каждое полотно – это часть меня, понимаешь?

Он молчал долгое время. Двое просто стояли в ванной комнате и смотрели в зеркало, но не друг на друга. Тогда он прошептал:

– Ты в порядке, Кларк?

Кларк моргнула, фокусируясь на тёмно-карих глаза рядом с ней:

– Конечно, – сказала она. Слова звучали хрипло и казались какими угодно, но только не убедительными. – А что?

– Ты тихая в последнее время, – ответил ей Финн. – Грустная, может. Не знаю. Просто другая.

Кларк облизнула губы, стараясь как можно лучше улыбнуться, и мягко помотала головой:

– Я в порядке, Финн, – она сжала его руку, когда обернулась, и вздохнула. – Я в порядке.

Комментарий к Глава 1: Это не то, чем было раньше. Часть 3.

* В оригинальной реплике Ани звучит много [с]: …have a hot-sauce slathered slice between your lips no less than fifteen minutes after…

========== Глава 1: Это не то, чем было раньше. Часть 4. ==========

– Люблю зимний город, – слова Кларк превращаются в облака пара, выходящие из её рта. Её руки обвиваются вокруг Лексы, и нет ни единой вещи в этом мире, которая бы могла её потревожить. – Он прекрасен.

– Здесь холодно, – сказала брюнетка, используя свободную руку, чтобы натянуть шапку ещё сильнее на уши. Она опускает подбородок ниже и приближается к Кларк так, что они спотыкаются одна о другую и чуть ли не падают, не позволяя друг другу двигаться.

Кларк лучезарно смеётся и сильнее сжимает руку Лексы:

– Ты любишь это.

– Почему мы здесь остаёмся? – жалуется Лекса. – Почему мы не можем уехать туда, где тепло круглый год?

– Потому что ты будешь скучать по своим огромным свитерам, шапочкам, грелкам для ног, стандартным трём чашкам кофе в день и по моей очаровательной в это время года улыбке.

Лекса кривит губы и смотрит искоса, однако Кларк всё равно способна разглядеть намёк на улыбку. Уголки губ Лексы всегда поднимаются в улыбке для неё. Всегда.

– Может быть, только из-за последнего, – ворчит Лекса, и Кларк встаёт на цыпочки, чтобы запечатлеть тёплый поцелуй на её щеке.

– И из-за остального тоже.

– От всего остального я могла бы отказаться.

Кларк изогнула бровь:

– Ты пожертвовала бы всем, что тебе нравится?

– Ради более хорошего? – спросила Лекса. – Да, конечно, Кларк.

– Тёплая погода – более хорошее?

– Сейчас – да. Мои пальцы онемели, а задница замёрзла даже через джинсы.

– Хорошее растирание должно помочь твоей заднице согреться.

– Ты разотрёшь её?

– Мне не впервой, – засмеялась Кларк. – Видишь? Холод имеет свои преимущества.

– Ты бы не растёрла мою задницу, если бы было тепло? – спросила Лекса, толкая Кларк локтем. – Моя тёплая задница не привлекает тебя, Кларк?

– Твоя задница привлекает меня при любой температуре, детка.

– Хорошо.

– Воздух такой свежий и чистый, – произнесла Кларк мгновение спустя, – и небо такое ясное.

– И лёд такой опасный, – добавила Лекса, мягко толкая Кларк вправо так, чтобы они смогли избежать участок, покрытый упомянутым льдом, который обосновался на тротуаре.

Кларк укусила Лексу за плечо через пальто:

– Просто признай, ты любишь зимний город.

– Здесь холодно.

– Здесь прекрасно.

– Так что ты говоришь, – хихикает Лекса, – где эта галерея, в которую мы опять идём?

– Недалеко от Седьмой, – сказала Кларк. – немного дальше.

– Кто ходит на выставку посреди зимы?

– Художники, которые понимают, насколько волшебна зима, Лекса.

– Волшебна? – протянула Лекса и ухмыльнулась, когда Кларк закатила глаза.

– Да, волшебна. Фраза «зимняя сказка» существует не просто так, ты же знаешь.

– Без сомнения, она придумана художником, – дразнила её Лекса, и Кларк засмеялась.

– Нарния была зимней сказкой, – заметила она, – и это место было изумительно.

– Разве лев не съел детей в той книге?

Кларк фыркнула настолько сильно, что чуть не задохнулась, и покачала головой:

– Они сражались с ведьмой.

– В любом случае ужасно, Кларк.

Отцепив свою руку от Лексы, Кларк скользнула обеими руками вокруг талии своей девушки и улыбнулась, когда брюнетка обняла её шею. Это делает прогулку неудобной, но Кларк это не заботит. Воздух пахнет свежестью, и Лекса пахнет фантастически. Даже в холодную погоду она очень, очень тёплая.

– Ты любишь зиму, Лекса, – бормочет она, вжимаясь в пальто девушки. – Я знаю, ты любишь.

Это правда. Несмотря на все жалобы и тот факт, что она никогда не признавала этого перед Кларк, Лекса любит зиму. Она любит её за всё то, что перечислила блондинка, и ещё по тысяче причинам.

В основном, однако, она любит, как лучи ниспадают на Кларк, как солнце искрится на вершине свежего снега, а также любит то, как Кларк говорит об этом; то, как она улыбается и смеётся, и дышит. И любит то, как ей всегда этого недостаточно. Зима, так или иначе, делает её даже ярче и ещё более ошеломительной.

Лекса посмеивается и сжимает плечо Кларк.

– Здесь холодно.

– Здесь прекрасно.

Вздохнув, Лекса целует Кларк в лоб, её губы становятся мокрыми от снежинок на белокурых прядях.

– Ты прекрасна.

***

– Ты ведь заказала столик в ресторане, да? – спросила Костиа, цепляясь за руку Лексы на холодном ветру.

Они быстро идут по тротуару в сторону места, где проходит выставка. Костиа видела флаер с выставкой, которую прикрепили к пробковой доске в кафе рядом с их квартирой. Она практически умоляла брюнетку сводить её на их первое официальное свидание в город. Фирменное «нет» чуть было не слетело с губ Лексы, ведь она давно потеряла любовь к искусству, но глаза Костии были так широки, а улыбка так ярка, что девушка не смогла отказать.

Лекса проклинает тонкий материал её джинсов, потому что коленки дрожат от холода, но она не отстаёт от быстрого шага Костии и надеется, что скорость немного согреет её.

– Да, Костиа, я заказала столик. Когда я в последний раз забывала сделать то, о чём ты меня просила?

– Тогда, когда я просила тебя протянуть водосток в моей квартире, – сказала Костиа, и Лекса застонала.

– Это было один раз, и это не такое уж большое дело.

– Кухню затопило, – аргументировала Костиа, – Столешница пропиталась.

Лекса фыркнула и помотала головой, жалея, что не взяла с собой наушники. Она настояла, чтобы Костиа сделала ей пучок на голове, и это выглядело очень даже мило, но уши теперь настойчиво мёрзнут.

– Ну, я не забыла заказать столик сегодня. На восемь тридцать.

– Хорошо, ладно, – сказала Костиа, глядя на Лексу. – Я в восторге. Это наша первая ночь с тех пор, как мы переехали.

– Знаю, – Лекса подарила ей маленькую, тонкую улыбку и поцеловала Костию в висок. – Тем не менее, было бы славно, если бы тут не царил такой холод. А то у меня пальцы на ногах прямо здесь и сейчас превращаются в крошечные ледышки.

Костиа захохотала. Она немного спотыкается, когда каблук застревает в трещине на тротуаре, но девушка ухватывается за Лексу, и брюнетка осторожно возвращает её в устойчивое положение.

– У тебя не такие уж и маленькие пальцы, Лекса.

Глядя, как меркнет свет с наступлением вечера, брюнетка отвечает на это:

– Я должна была дать тебе упасть.

Костиа испускает ещё один громкий смешок, когда сильнее закутывается и тянет руку Лексы на свои плечи.

– У тебя длинные пальцы на ногах, – говорит она. – Милые, но длинные. Это так и останется правдой, дашь ты мне упасть или нет.

– Я пойду домой, – предупреждает в шутку Лекса, – а ты будешь страдать на этом морозном свидании так, как захочешь.

– Нет, ты не пойдёшь, – сказала Костиа, видя, что девушка блефует. – Здесь слишком холодно, чтобы ты пошла домой самостоятельно.

– Правда.

– Я удивлена, как ты выживала здесь так много лет, – Костиа, посмеиваясь, тычет в живот Лексе. – Ты же ненавидишь зиму.

Лоб Лексы на мгновение поморщился, и вспышка до боли знакомого чувства пронеслась в её груди. Это поразило её так быстро и так сильно, что она резко втянула ртом ледяной воздух, мгновение раздумывая о том, чтобы сказать «здесь холодно», но так этого и не сделала.

Здесь прекрасно. Эти слова бросились в её сознание как логичный ответ на её собственные слова. Лекса почти слышала их. Она почти ожидает, что они пронзят воздух в любую секунду, но этого не происходит. Не происходит, потому что сейчас не тогда, а Костиа – не Кларк.

Прокашлявшись, Лекса вместо этого произносит:

– Да, так и есть.

Когда Костиа вдруг остановилась, Лекса врезалась в неё и прищурилась, отгоняя подальше воспоминания, застилающие разум. Девушка повернулась к ней и улыбнулась, показывая на дверь красивого здания с большими окнами, которые позволяют увидеть огромное пространство, украшенное картинами и рисунками, оно набито людьми.

– Это здесь!

Лекса не потрудилась прочитать слова на вывеске здания над дверью, лишь позволила Костии протащить себя через дверь в долгожданное тепло. Пожилой человек встречает их у дверей и предлагает взять у них сумки и пальто, пока девушки осматриваются. Лекса взяла билет, который он ей дал, когда они снимали верхнюю одежду. Брюнетка заталкивает билет в карман своих брюк.

Поток людей в галерее, видимо, движется по часовой стрелке, так что она и Костиа продвигаются влево и смотрят на первую часть композиции. Они видят рисунок тела женщины в профиль, нарисованный ручкой. Женщина придерживает живот одной рукой. Она беременна. Другой рукой она держится за шею. Это простой, но элегантный рисунок, и Лекса находит его прекрасным. Костиа, кажется, не так поражена им. Она тянет девушку к следующей работе.

Двадцать минут спустя они уже стоят у коллажа с живописью, который охватывает девять небольших полотен квадратной формы. Каждое отдельное полотно заполнено частями цветов, но если посмотреть на них в целом, они создают образ женского рта. Губы слегка приоткрыты, и язык выглядывает между абсолютно белых зубов.

– Это неимоверно, – говорит Костиа, и Лекса кивает, делая глоток шампанского, которое ей предложил один из официантов. – Думаю, мне нравится живопись больше, чем рисование.

Лекса ухмыляется и сухо констатирует:

– Да, я заметила, что ты уже на третьем рисунке оттащила меня к следующему после тридцатисекундного просмотра.

– Я люблю цвета, – ответила Костиа, кусая губы и улыбаясь. – Картины кажутся более живыми, словно изображение сейчас начнёт двигаться.

– Это заставило бы многих голых женщин двигаться тут, – поддразнила её Лекса, и Костиа громко засмеялась, после чего приложила руку к губам и начала озираться, наклонив голову.

– Тут однозначно много голых женщин на этих картинах, – согласилась она после того, как приглушила свой смех.

– Ну, не то чтобы я жаловалась, – отозвалась Лекса, и Костиа ухмыльнулась.

– Ещё бы ты жаловалась.

Лекса закатила глаза и взяла Костию за руку, после чего мягко потянула её к следующей композиции.

***

Ступая в помещение вместе с Кларк, Рэйвен скрестила руки на груди и вздохнула:

– У меня нет ручной “конфетки”*.

– Ты сама конфетка, Рэйвен, – Кларк засмеялась. – Тебе не нужны никакие дополнения. Я уже видела как минимум пятерых разных людей, которые глазели на тебя вместо моего искусства.

– Это правда, – сказала Рэйвен и развернулась к Кларк, чтобы выдать едкую усмешку. – Я так плохо действую на твою карьеру. Почему ты продолжаешь звать меня?

Кларк усмехнулась и покачала головой:

– Ты знаешь, что эта галерея принадлежит мне ровно столько же, сколько и тебе. Ты здесь всё строишь и переделываешь пространство под каждую мою новую выставку. Мы обе здесь художницы.

С драматическим вздохом Рэйвен сказала:

– Ты просто подарок, Кларк. Жаль, что у меня нет твоей тайной копии, чтобы всё время стоять у меня за плечом и помогать взращивать моё эго.

Они стукнулись плечом о плечо, смеясь до упаду, и, отдышавшись, Кларк сказала:

– Это не было бы слишком жутко.

Когда они смолкли и вновь воцарилось молчание, обе просто некоторое время смотрели на то, как люди прогуливаются по галерее и обсуждают работы. Наконец, художница тихо произнесла:

– Рада, что ты со мной.

Рэйвен не смотрит на неё, но Кларк видит боковым зрением мягкий кивок и слышит бормотание:

– Всегда, Кларк, – вздохнув, Рэйвен спросила мгновение спустя: – Где Коллинс?

– В туалете, думаю, – пожала плечами Кларк. Она не видела Финна уже пятнадцать минут. – Или, наверное, накинулся на мини-бар.

Рэйвен собирается рассмеяться, но отвлекается, когда взгляд её устремляется в центр комнаты. Она подталкивает локтем Кларк, указывает и говорит:

– Похоже, у тебя наклёвывается несколько потенциальных покупателей на гигантскую тоску, – она прокашлялась, – то-есть картину.

– Грубо, – отреагировала Кларк, не отрывая взгляда от двух женщин, разглядывающих её картину в главной части комнаты. Сердце блондинки забилось быстрее. Мысль о продаже картины кажется болезненной, даже мучительной, но Кларк знает, что не должна держать её у себя. Она должна уйти.

Ей нужно отпустить эту работу.

– Думаю, я должна пойти и поговорить с ними, – сказала она, хватая бокал шампанского у проходящего официанта.

Рэйвен кивает, тихо говоря вслед девушке, когда Кларк двигается в сторону центральной части комнаты:

– Эта картина стоит три тысячи долларов, Кларк! Не дай им уйти с полными карманами!

***

То, как Костиа резко выдыхает в изумлении, пугает Лексу, отвлекая внимание девушки от какой-то картины, на которую брюнетка смотрела. Костиа только что привела её в эту часть комнаты.

– О мой бог! – тихо восклицает она, подзывая к себе Лексу и всплёскивая руками. – Это невероятно.

Огромное полотно занимает большую часть стены. Оно закреплено и защищено стеклянным экраном. Лекса сперва обращает внимание на детали: смешение оттенков чёрного и белого; то, как тени спускаются по телу женщины, то, как слабый жёлтый свет проникает в окно; забота, с которой было изображено дыхание на стекле. Это – потрясающая картина, в которой отразился весь кропотливый труд настоящего мастера. Но что-то кажется знакомым. Каждая часть кажется знакомой, родной. Лекса отходит на пару шагов, чтобы посмотреть на работу во всей её полноте, и сердце готово разорвать рёбра, горло настолько сжимается, что она чувствует, будто не может дышать.

– Это прекрасно, – говорит Костиа. Её тон мягкий и почтительный. – Это напоминает мне тебя. Её волосы такие же непослушные, как и твои. Я люблю эту картину, Лекса.

Каждый мелкий, резкий вздох через нос Лексы – это отчаянное усилие в попытке дать воздух лёгким, однако он просто не доходит туда. Он не доходит, и Лекса быстро начинает чувствовать головокружение и пустоту.

– Три тысячи долларов, – слышит она Костию. – Боже, это так дорого, но я вижу, почему, – она смеётся, но смех еле доносится до Лексы, словно кто-то руками прикрыл ей уши и заблокировал весь мир. Она слышит слова своей спутницы, но они не осознаются полностью ровно так же, как в лёгкие толком не поступает кислород. – Сколько мне нужно уговаривать тебя, чтобы ты согласилась купить эту картину?

Голос Лексы звучит напряжённым, и она удивлена, что у неё вообще получилось сказать хоть что-то вслух:

– Нет, – выговаривает она гортанно и хрипло. – Ты не хочешь эту картину. Нет.

– Я думала, что ты хотя бы попытаешься убедить меня в этом, – шутливо отвечает девушка, её смех достигает ушей Лексы снова приглушённо. Костиа пока не отвела взгляд от картины, так что она не может увидеть панику Лексы. Брюнетка задаётся вопросом, очевидно ли это, что она еле сохраняет контроль и её спокойствие уже рушится. Всё внутри неё в огне, в руинах, и она чувствует, что может рухнуть в любой момент.

– Уверена, я могу тебя уговорить на это, – поддразнивает Костиа и отходит от Лексы ближе к картине, а брюнетка наблюдает за ней. Она должна наблюдать за ней, ведь она не может посмотреть на картину. Она не может смотреть на линии, на свет, на изгибы тела, которые она знает, она знает, что…

– Home is a Lover in Low Light, – Костиа прочитывает на карточке рядом и освобождает мягкий вздох, вступая в личное пространство Лексы. – Даже название великолепно.

– Спасибо, – послышалось у них за спинами, и кровь Лексы застыла. Желудок опускается, будто желая спрятаться в пятки, сердце подпрыгивает к горлу, пытаясь выскочить через рот. Она чувствует, что собирается расколоться на две части с мучительными ощущениями.

Этот голос.

Этот голос.

Этот голос.

Лекса узнала бы этот голос где угодно, в любое время. Она провела годы с этим голосом, провела годы с этим бормотанием на её коже, шёпотом в её ухо, смехом в её губы. И преследующим её снова и снова во сне.

Когда-то этот голос был всем.

***

Кларк мягко улыбается, когда одна из женщин, восхищающаяся живописью, повернулась на её слова. Она немного ниже, чем Кларк, и она прекрасна. Изгибы её фигуры, которые плавно выделяет короткое зелёное платье, притянули взгляд блондинки, но она быстро одёрнула себя, вернув взгляд на лицо девушки. Волосы, длинные и прямые, спадают на одно плечо – тёмные и красивые, как её глаза. Лучистая улыбка заставляет Кларк улыбаться шире.

– О, – говорит женщина, – Вы художница?

Кивнув, Кларк подтверждает:

– Да. Меня зовут Кларк. Вам нравится картина?

– Я люблю её, – мгновенно отвечает девушка. – Чувствую себя так, словно уже нахожусь с ней в долгих отношениях.

Кларк рассмеялась на это, но звук был слишком тихий, слишком грустный. Она чувствует, что картину заберут уже к концу вечера, если у этой женщины будет что сказать ей насчёт покупки. Тем не менее, она делает всё возможное, чтобы изобразить обворожительную улыбку.

– Рада, что вам нравится, – сказала она. – Это одна из моих самых личных картин, и было бы трудно отпускать её, но если Вы любите её так же, как показываете, то, думаю, я не буду против, чтобы она жила с Вами.

– Ну, я попытаюсь уговорить свою девушку немного опустошить её карманы, – незнакомка пошутила, и глаза Кларк переметнулись на жёсткий силуэт рядом с ней.