Текст книги "Lover In Low Light (СИ)"

Автор книги: Chrmdpoet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Мы не можем не находиться рядом друг с другом, – сказала Кларк, прерывая её и качая головой. Брызги воды отлетают с её волос, смешиваясь с мокрым снегом. Ей всё равно на то, что они находятся на людях, под ледяным дождём, потому что это – он. Это – тот самый момент. Это – тот момент, когда они, наконец, создадут трещины в этой хрупкой оболочке и доберутся до самой плоти: до реальности, до истины – они предназначены друг другу, им предназначено быть всегда вместе, и от этого никуда не денешься.

– Мы не можем, – сказала Кларк снова, – и ты это знаешь. Что мы имели, чем мы были друг для друга – мы не можем игнорировать этого.

– Я знаю.

Кларк придвинулась ближе, дрожа. Её дыхание создаёт туманы в холоде, зубы стучат, когда она говорит, но она не останавливается. Она не останавливается. Она отказывается отпускать, упустить этот шанс.

– Мы любили друг друга.

– Любили, – прохрипела Лекса, кивая.

– Я до сих пор люблю, – сказала хрипло Кларк. – Знаю, я не должна говорить это, не так, не тогда, когда всё так запуталось, и ты всё ещё с кем-то другим. Знаю, я не должна говорить это, и извини, что я делаю это так, но я не могу больше молчать, – она встряхнула волосы с головы, моргая через воду на ресницах и создавая облачко тумана. – Я не могу продолжать делать вид, будто я в порядке, оставаясь просто твоим другом, когда я хочу видеть тебя в своей постели.

Лекса заметно сглотнула, и Кларк сделала шаг ближе.

– В нашей постели, – сказала она. – Я хочу видеть тебя в нашей постели, Лекса. Я желаю тебя так же, как всегда желала. Я никогда не переставала. Я всё ещё хочу то будущее, которое мы планировали. Я всё ещё хочу увидеть мир с тобой.

Следующие слова натянуты, и Кларк с трудом проглатывает рычание, чтобы вывести эти слова.

– Я всё ещё хочу жениться на тебе зимой, под снегопадом. Я всё ещё хочу усыновить десять раздражающих, прекрасных детей вместе с тобой и спорить о том, кто должен менять пелёнки и в какую школу их отправить. Я всё ещё хочу состариться с тобой, Лекса. Я хочу всего этого, и именно поэтому больше не могу молчать. Меня убивает молчание.

– Я знаю, – сказала Лекса, рыдание ускользает и теряется под дождём. Она дышит облаками холодного тумана во влажном воздухе. – Меня тоже.

Кларк протягивает руку и берёт Лексу за руку, притягивая к себе. Они дрожат друг напротив друга, Кларк изучает её глаза, которым придаёт блеск, словно тонированному зелёному стеклу под солнцем, продвигающимся через это стекло.

– Ты любишь меня, – сказала она, и это не было вопросом. Это – простая истина, что-то, что они обе знают внутри своих душ, словно в старых и богатых душах, так же, как и время.

– Я всегда буду любить тебя, – сказала Лекса, положив ладони на замёрзшие щёки Кларк. Она проводит большим пальцем по потрескавшейся и дрожащей нижней губе. – Кларк, ты – любовь моей жизни.

Кларк чувствует, как её потрескавшиеся губы поднимаются в улыбке, но они падают и разбиваются, когда Лекса качает головой спустя секунду и отступает назад.

– Но есть что-то, о чём я должна теперь заботиться, – сказала она раздробленным голосом. – Есть обещания, которые я дала, и я не могу их разрушить, просто извинившись… – она подносит руки к влажному лицу. – Мы не можем разрушить всё и быть вместе, начать с того места, где закончили, Кларк. Мы не можем настолько, насколько я желаю этого. Так это не работает.

Она снова подошла, буквально на секунду, и прижалась губами ко лбу Кларк. Кларк слишком онемела, чтобы почувствовать это, но ничего не охраняет её от боли, которую она чувствует, когда видит, как Лекса разворачивается и уходит.

***

– Может, мы не должны говорить «прощай».

– Что же тогда мы должны сказать?

– То же самое, что мы всегда говорим, когда одна из нас уходит.

– И что тогда?

– Тогда я пойду.

Слова эхом звучали в голове Кларк. Снова, снова и снова, пока она плетётся вверх по лестнице и открывает дверь ключом. Она не может заставить себя повернуть ручку в течение долгого времени, просто склоняет голову к двери и пытается дышать.

– Ты просто развернёшься и уйдёшь?

– Я не знаю, как ещё сделать это. Если я останусь, если я задержусь, я могу никогда не сесть в этот самолёт.

– Хорошо.

– … Я люблю тебя.

– Я люблю тебя.

– Лекса, подожди!

– Кларк, это должно было быть нашим «пока».

Повернув ручку, Кларк, наконец, толкает дверь и проходит внутрь лофта. Тишина оглушает, когда она плетётся дальше и закрывает дверь за собой. Грудную клетку стягивает, когда она смотрит на пол.

Ботинок Лексы нет у двери.

Кларк закрывает глаза, одна слеза высвобождается и стекает вниз. Она знает, что найдёт, когда двигается дальше по дому, по их дому. Пустоту, всё больше и больше пустоты.

Бумажника Лексы нет на столе. Её зубной щётки нет на раковине. Её бельё не сложено в верхнем ящике рядом с Кларк.

– … это тяжело.

– Я знаю, но это не конец. Мы скажем «здравствуй» вновь. Обещаю.

– Когда?

– Скоро. Я верю в это.

– Хорошо. Скоро.

Кларк падает на матрас на полу, продвигается на сторону Лексы и зарывается в подушку. Запах Лексы омывает её, заставляя новые слёзы вылиться на поверхность. Это – лишь запах, нечто неосязаемое; что-то, что исчезнет. Отсутствие Лексы всё ещё здесь, всё ещё явно, всё ещё преследует, и Кларк может сделать немного больше, чем существовать в этом, в одиночестве.

***

Сильная дрожь пробивает тело Лексы, когда она открывает дверь и заходит внутрь, в тёплую квартиру. Она снимает ботинки и раздевается догола прямо у двери, взяв со спинки соседнего дивана одеяло и обернувшись им, словно одеждой.

– Костиа? – позвала она, проходят на кухню и начиная варить кофе.

Когда молчание поприветствовало её, Лекса прошла по коридору к офису Костии.

– Кос? – сказала она, выглядывая в комнату, но та оказалась пустой и тихой, и Лекса чувствует, как волосы на спине встают, чувствует, как желудок пробивается наружу.

– Костиа? – зовёт она снова, проходя через гостиную в спальню. Когда она заходит в комнату, тишина практически ревёт вокруг, и взгляд Лексы размывается, когда она видит пустые ящики и небольшой лист бумаги на прикроватном столике.

Она поднимает его пальцами, вытирает глаза так, чтобы можно было прочесть записку, на котором различается петельный почерк Костии.

Лекса,

Я заслуживаю быть чьим-то первым номером.

Я уезжаю домой.

Будь счастлива.

Костиа.

Лекса читает слова снова и снова, бесцельно ходя по квартире, не в состоянии стоять на месте. Она вздрагивает с каждым шагом, читая записку, написанную этим почерком, сжимает бумагу в руках, пока та не сминается. Когда она больше не может смотреть на это, она садится на диван и чувствует, как вся тяжесть тишины всем своим весом опускается на неё.

Меняющиеся огни Рождественского дерева освещают комнату, они всё ещё красочные, в то время как вся остальная часть мира меркнет.

Белый, синий, зелёный, красный, жёлтый.

========== Глава 5: Старое и новое. Наше. Вновь. Часть 1. ==========

Уже глубокая ночь, сон пытается прокрасться в кости, вырисовывает завитки в разуме, но звёзды слишком ярки для Лексы, чтобы закрыть глаза. Трава влажная и прохладная под ними, воздух достаточно холодный, чтобы выпускать пар изо рта. Выражение лица Кларк, её приоткрытые губы и широко раскрытые глаза, смотрящие вверх, на огромное пространство, безумно красивы для Лексы, чтобы захотеть уйти.

Она смотрит на Кларк, пока блондинка смотрит на небо с таким вниманием и трепетом. Взгляд Лексы прослеживает части лица Кларк, проделывает созвездия от её ресниц до губ, от лба до подбородка, и брюнетка затаивает дыхание от давно сделанных открытий. Она помнила каждую особенность. Каждое выражение. Каждый кусочек.

Чувства расширяют её грудную клетку между рёбрами из-за этой прекрасной, яркой девушки, строящей дом в её сердце. Это – лучшая боль, которую Лекса когда-либо чувствовала. Она живёт тем, что развивается; живёт тем, что любит Кларк и любима ею, и это так хорошо.

Это чертовски хорошо.

– Каждый раз, когда мы приезжаем в коттедж, я хочу нарисовать миллионы моментов, – сказала Кларк, нарушая молчание. Слова растворяются в белых парах, и Лекса смотрит на то, как они выходят из её губ и поднимаются вверх к звёздам. Они не уходят далеко прежде, чем исчезнуть.

Пальцы Кларк сжали пальцы Лексы:

– Здесь так красиво.

Её волосы со свистом проносятся по траве, когда она поворачивает голову секунду спустя и улыбается, голубые глаза яркие при свете лунной ночи, и Лекса вдруг почувствовала, как всё, каждый разлом, каждая кочка в этом путешествии, каждая ночь, которую она потратила на тоскавание по семье, каждый раз, когда она шептала себе не сдаваться, никогда не сдаваться, всё это вело её сюда. Сюда. К Кларк.

Она чувствует тяжесть и невесомость – всё сразу, заземление и плавучесть одновременно.

Облизнув губы, Лекса открывает рот, чтобы согласиться, но то, что она произнесла – было неожиданностью для них обеих:

– Я люблю тебя, Кларк.

Это лишь шёпот, почти несуществующий пар тумана, но губы Кларк широко растягиваются в улыбке, настолько широко, что Лекса чувствует её даже в своих костях. Они развиваются вместе, не прерываясь. Поднимаются от земли, как влажная трава. Тянутся к звёздам, как их тихое дыхание.

– Ты знаешь, я люблю тебя, – шепчет Лекса, сжимая пальцы Кларк, – ведь так?

– Знаю.

***

– Лекса?

Лекса моргает, выходя из транса и смотря в сторону дверного проёма. Первая мысль, проискрившаяся в её разуме – это то, что Костиа вернулась, но эта мысль быстро покинула её, когда Лекса покачала головой и протёрла глаза. Она знает этот голос. Она пытается заставить себя двигаться, заставить распутаться из этого шара, в который она превратилась на диване, но она не может привести к работе свои конечности или вернуть мозг к нормальной работе.

– Дверь была открыта, так что я вошла.

Лекса смахнула волосы с лица, пряди всё ещё влажные из-за шторма. Обвернув ещё плотнее одеяло вокруг себя, она тихо вздохнула и обратила свой взор обратно к меняющимся огням Рождественского дерева.

– Я здесь, – говорит она, зная, что слова не достаточно громки.

В глазах всё расплывается из-за новых слёз, когда она слышит приближающиеся шаги позади, а затем на диван садятся рядом с ней и обнимают за плечи.

– О, дорогая, – говорит Эбби, прижимая её ближе, и Лекса позволяет обнять себя.

Она ложится на грудь Эбби и вздыхает, заставляя слёзы снизойти с её ресниц. Они капают вниз, по щекам и подбородку, и Лекса не может заставить себя смахнуть их.

– Костиа ушла, – сказала она секунду спустя, слова уткнулись в её одеяло и свитер Эбби. Она повернула голову, длинно и тяжело вздохнув. Голос хрипит сквозь губы, когда она продолжает напряжённо и тихо. – Она собрала свои вещи, что-то из своих воспоминаний. Я пыталась звонить. Снова и снова. Я пыталась, но она не…

Она остановилась, когда губы задрожали, когда голос грозил подвести её, и она прижала сильнее ладонь к мокрым глазам. Секунду спустя она вздыхает, прокашливается и пытается снова:

– Она не вернётся.

Рука Эбби вырисовывает круги на одеяле по спине Лексы, и девушка закрывает глаза на тёплые, успокаивающие манипуляции.

– Ты хочешь, чтобы она вернулась?

Лекса поднимает голову и смотрит на Эбби:

– Я хочу сделать всё правильно, – сказала она, вытирая щёки. – Поэтому я и вернулась сюда. Поэтому мне нужно увидеть её. Мне нужно сделать всё правильно.

Кивнув, Эбби убрала выпавший локон Лексы за ухо и спросила:

– Как ты хочешь сделать это?

– О чём ты?

– О том, что ты хочешь сказать ей? – выражение лица Эбби мягкое, понимающие, голос остаётся мягким. – Что именно ты хотела сделать, вернувшись сюда и желая сделать всё правильно?

Лекса ещё сильнее впилась взглядом в Эбби, губы начали шевелиться, после чего она успевает сформулировать свои мысли и сказать:

– Извиниться, – выпаливает она. – Я хотела извиниться.

– Хорошо, – сказала Эбби. – Что ещё?

Сильнее вжимаясь в диван, Лекса сильнее подтянула одеяло на плечах и перевела взгляд на Рождественскую ёлку:

– Я хотела объяснить, – сказала она. – Я хотела сказать ей всё, рассказать ей, что она была права. Она была права обо всём этом: обо мне, о том, что я чувствую, что я всегда чувствовала.

– Что ты чувствуешь к ней? – спросила Эбби, и Лекса помотала головой.

– К Кларк.

– Оу.

– Ага, – тело Лексы оседает, плечи опадают, позвоночник горбится, она опускает подбородок к груди. Её подбородок трётся об одеяло, пока она медленно качает головой взад-вперёд, в желудке – смесь чувства вины и разочарования в себе, которые слишком долго росли и назревали в ней.

– Она была права, – шепчет она, – и, Боже, я должна была понять, что я делаю с ней, делаю с собой. Я должна была… – её голос оборвался вновь прямо на языке, а затем полностью испарился. Глаза наполнились слезами, она пытается проглотить огромный ком в горле, но он отказывается уходить. – Я желаю Кларк. Я всегда желала её. Я никогда не думала, что проведу жизнь с кем-то другим, даже после того, как потеряла надежду, но я не хотела ранить Костию. Я никогда не хотела ранить Костию. Я никогда не хотела ранить кого-то.

– Я знаю, – сказала Эбби, массируя пальцами голову Лексы через волосы. Она запутывается в локонах, и, когда Лекса морщится, Эбби посмеивается. – Мне нужна расчёска. У тебя тут беспорядок.

– В ванной, – сказала ей Лекса. – Дальше гостиной, справа. Дверь открыта.

Эбби встала с дивана и исчезла из комнаты. Она вернулась секунду спустя с большой расчёской Лексы и снова садится на диван, повернув девушку спиной к себе. Осторожно, она начинает расчёсывать полумокрые волосы, каждое проведение щёткой по голове приносит наслаждение.

– Приятно, – сказала Лекса, и Эбби промурлыкала.

– Помнишь, как я расчёсывала твои мокрые волосы после того, как вы с Кларк покупались в реке? – она спросила, и маленькая улыбка появилась на губах Лексы, на глазах появилась новая пелена слёз. – Раньше ты жаловалась, что Кларк слишком больно расчёсывает.

– Она и расчёсывала, – рваный смех раздаётся через губы Лексы. Она вытирает нос тыльной стороной руки и шмыгает. – Она выдирала больше, чем расчёсывала.

Их тихий смех объединился и медленно исчез в тишине. В пространстве ничего не происходит, кроме меняющихся огней и громкого звука проведения расчёской по волосам. Лекса позволяет себе раствориться в этом, считая, что вес её ноши ослаб рядом с Эбби. Девушка тихо спрашивает:

– Как мне всё исправить, Эбби? Как мне сделать всё правильно, если она не хочет отвечать на мои звонки?

Эбби тихо вздыхает и кладёт расчёску на кофейный столик:

– Думаю, лучшее, что ты можешь сделать – это отпустить её и двигаться дальше, – сказала она, и Лекса повернулась на диване к ней лицом. – Что хорошего в разговоре с Костией, когда всё, что ты можешь сказать ей – то, что она была права?

– Что ты имеешь в виду?

– Я о том, какая в этом польза или помощь для Костии?

– Она должна знать, что была права насчёт всего.

– Дорогая, она знает, что была права, – сказала ей Эбби. – Именно поэтому-то она и ушла. У неё разбито сердце, Лекса, но она сделала верный выбор для самой себя. Ты позвонишь ей или увидишь её снова только для того, чтобы сказать «ты была права, Костиа. Я люблю и хочу быть с Кларк». Это только больше причинит ей боли.

– Но…

– Речь идёт о тебе, – сказала Эбби, качая головой и кладя руку на закрытое одеялом колено Лексы. – Ты чувствуешь себя виноватой, и это разъедает тебя, ты думаешь, что признание этого чувства перед Костией поможет вине уйти. Ты хочешь сложить всё это в маленький пакетик, завязать его и отложить, сказав «так, с этим покончено. Я позаботилась об этом. Теперь я могу двигаться вперёд к своим желаниям». Но, дорогая, это так не работает. Жизнь слишком беспорядочна.

Голос Эбби до сих пор тихий и понимающий, тот же самый голос, которым она говорила с Лексой тысячи раз, каждый раз, даже когда преподавала ей какой-то урок. Твёрдые истины всегда приходят через мягкий тон.

– Мы не всегда получаем шанс на прощение, – сказала она, – вне зависимости от того, как сильно желаем его. Жизнь не всегда даёт нам шанс сказать то, что мы хотим сказать, или мы делаем это и просто не получаем прощения потому, что слишком боимся или слишком горды, или потому, что мы думаем, что потом будет ещё один шанс. Но даже тогда, когда мы принимаем этот шанс, который нам дают, люди, которых мы ранили, не обязаны понять нас, Лекса, или простить, или благословить, или ещё что-то, что мы хотим. Что-то, из-за чего мы беспокоимся, – наклонив голову, Эбби грустно улыбнулась. – Ты знаешь это.

Желудок Лексы кренится, когда слова хлынули на неё и впитались:

– Я пыталась не причинить боль Костии, – говорит она, облизывая губы и пробуя свои солёные слёзы, – и я пыталась не причинить боль Кларк, – она издала дрожащий вздох. – И в этих попытках, в итоге, я причинила боль им обеим.

– И самой себе, – Эбби двинулась и вытерла слёзы с щеки Лексы. – Но ты можешь простить себя. Ты можешь пообещать самой себе, что с этого момента станешь лучше. И это не значит, что ты не испортишь всё снова, потому что ты испортишь, и Кларк тоже. Вы обе. Но до тех пор, пока ты признаёшь ошибки и работаешь над своим развитием, это имеет значение.

Кивнув, Лекса легла. Всё ещё обёрнутая одеялом, она кладёт голову на колени Эбби и тихо вздыхает:

– Рада, что ты здесь, – сказала она через некоторое время, а потом быстро подняла брови, когда задумалась над своими словами. – Подожди, а почему ты здесь?

– Твоя сестра, – сказала ей Эбби с тихим смехом. Она сжала ладонь Лексы, которая находится под одеялом. – По-видимому, Костиа позвонила ей перед тем, как уйти. Аня не хотела, чтобы ты была одна, так что она дала мне твой адрес. Она сказала, цитирую: «Лексе сейчас нужна мама», так что я здесь.

– Оу, – Лекса закрыла глаза, желудок переворачивается в такт наводнению её разума событиями этого дня. Она проглотила эти чувства и облизнула губы. – Я была с Кларк. До этого, я имею в виду, до того, как прийти сюда.

– И? – Эбби подняла одну бровь, когда Лекса повернулась на её коленях и устремила взгляд на неё. – Я должна волноваться о ней?

– Думаю, она знает, что я с ней, – прошептала Лекса. – Мне просто было нужно…

– … Быть только с ней, – закончила за неё Эбби, Лекса тяжело вздохнула и кивнула.

– Не хочу, чтобы кто-то страдал между нами, – девушка закрыла глаза. – Я не хочу при нашем первом поцелуе, при нашем первом настоящем моменте, когда мы будем вместе… я не хочу чувствовать вину или грязь, или словно я предаю что-то или кого-то. Я хочу сделать это правильно, потому что любить её – самая непорочная вещь, которую я когда-либо делала. Это – самая правильная вещь, которую я когда-либо делала.

Её горло словно разрывают ногтями, когда она думает о глазах Кларк во время шторма, наполненных страданием и отчаянием.

– Она ведь знает, что я люблю её, да? – спросила она, слова похожи на шёпот.

Эбби улыбнулась над ней:

– Она знает.

Медленно кивнув, Лекса мягко вздохнула, и Эбби похлопала её по руке.

– А теперь, – сказала она, – иди, одевайся. Одеяло – не одежда.

Губы Лексы поднялись в небольшой улыбке, но девушка колеблется, думая о своей пустой спальне. Боль, которую она причинила Костии, отзывается волнами в ней, и она не может решиться.

Эбби, кажется, понимает, потому что она снова гладит руку Лексы и говорит:

– Подожди здесь. Я соберу тебе сумку. Ты можешь остаться со мной сегодня.

Она поцеловала Лексу в лоб и выскальзывает из-под неё, сердце девушки переполняет благодарность и любовь. Она никогда не думала, что у неё будет мать. Кто-то, кто будет любить её безумно и безоговорочно, и никогда не позволит забыть об этом, но у неё она есть, и это так хорошо.

Это чертовски хорошо.

***

Когда её руки нащупывают лишь пустое место, Кларк просыпается и моргает. Она одна в постели, но слышит звуки воды из ванной, так что Лекса ещё не уехала на пары. Девушка ложится на подушку Лексы, утыкается носом в материал и вдыхает родной аромат Лексы. Это заставляет грудь тяжелеть лучшим образом: словно она медленно заполняется, заполняется и заполняется, становясь заполненной до такой степени, что готова разорваться.

Кларк выскальзывает из постели, открывает дверь спальни и проходит по бетонному полу в ванную. Улыбка быстро распространяется на её сонном лице, когда она находит Лексу, стоящую в нижнем зелёном белье у раковины с зубной щёткой в зубах.

Зеркало ванной запотело и в комнате стоит пар от тёплого душа Лексы. Её влажные волосы затянуты в узёл у основания шеи, так что они не попадёт на лицо или в раковину, пока она занимается своими процедурами. Кажется, она не замечает Кларк, так что блондинка просто прислоняется к дверному косяку и наблюдает, как Лекса покачивается взад и вперёд на своих пяточках и чистит зубы.

Грудная клетка снова тяжелеет, заполняется и заполняется, и Кларк удивлена тем, что у неё наворачиваются слёзы. Она внезапно переполнена осознанием того, каково это: иметь возможность всегда наблюдать в простых моментах, ежедневной рутине, с пеной зубной пасты на зубах, с влажными волосами, с наличием подушки, которая всегда пахнет как любимая и как дом.

Кларк тихо прошла в ванную и обняла сзади Лексу. Она чувствует, как девушка немного подпрыгнула от неожиданного прикосновения, но следом брюнетка расслабляется в её руках, и Кларк прижимается голой грудью к спине Лексы. Она прижимается ухом к лопатке и закрывает глаза, слушая.

Когда вода выключается, Кларк может слышать сердцебиение Лексы.

Оно устойчивое и сильное, и Кларк улыбается этому звуку. Слёзы выскальзываю из-под ресниц и льются по щекам, растворяясь в уже влажной коже Лексы.

Пальцы Лексы играют рукой Кларк, и её голос заглушается зубной пастой во рту, когда она спрашивает:

– Ты в порядке?

Кларк сильнее сжала Лексу в объятиях и кивнула у её спины, её щека трётся о влажную кожу, и она говорит:

– Ты – любовь моей жизни, ты ведь знаешь.

========== Глава 5: Старое и новое. Наше. Вновь. Часть 2. ==========

Подушка уже липкая и влажная под щекой, когда Кларк продолжает закапываться в старый матрас и натягивает одеяло до головы. Глаза устали, грудь болит, и Кларк подумывает, что, наверное, сопли текут по лицу, но ей плевать. Всё плывёт в голове и одновременно всё так ясно. Она до сих пор чувствует холодные пальцы Лексы на своей коже, её горячее дыхание у себя на лбу. Слова Лексы касаются и внезапно бьют между ушами, между рёбрами.

Кларк, ты – любовь моей жизни.

Чувство её ухода так же сильно и живо, как и изображение Лексы в её разуме, и всё это делает дыхание твёрдым и резким.

Она вздрагивает, когда дверь в студию внезапно открывается. Голова в одеяле, Кларк не слышала, как кто-то вошёл в лофт. Она приняла сидячее положение, тело напряжено, но быстро расслабляется, когда девушка видит свою мать, стоящей в дверном проёме.

Эбби изумляется, когда осматривает комнату, и Кларк вздыхает.

– Сюрприз, – сухо хрипит она, снова ложится и натягивает одеяло на голову. – Вот, что я прятала здесь всё это время.

За короткой тишиной следуют слова матери:

– Я вижу.

– Выглядит как святилище, знаю.

– Ага, так и есть.

– Не смейся надо мной.

– Дорогая, мой шкаф всё ещё наполовину заполнен вещами твоего отца, – сказала Эбби, легко засмеявшись. Кларк может слышать, как смех маневрирует по комнате, – и я всё ещё иногда брызгаю свою подушку его одеколоном.

Кларк закрывает глаза под одеялом, печальная улыбка касается её губ, когда она представляет, как пальцы Эбби пробегают по рубашкам Джейка. Горло сдавливает, глаза начинает жечь, когда она чувствует, как одеяло стягивают с неё, а матрас секундой позже прогибается. Слёзы льются к носу, проникая в волосы и на подушку, когда мама садится рядом и обвивает руку вокруг талии Кларк.

– Слышала о том, что ты излила свои чувства, – шепчет Эбби, поднимая одну руку, чтобы вытереть слёзы с волос Кларк. Она целует макушку дочери. – Аж посреди ливня.

Влажный смех выталкивается из Кларк, когда она всхлипывает и прижимается к матери.

– И я здесь, рыдаю в подушку, видимо, на начальной стадии депрессии.

– И я здесь, – сказала ей Эбби, – будучи невероятно гордой за то, что ты отважилась сказать человеку, которого ты любишь то, что ты его любишь, пусть сейчас немного всё и запуталось.

– Она знает, чего хочет, – сказала Кларк, – но она не может просто двигаться к этому, потому что думает, что должна что-то Костии. Она хочет быть убедиться, что завершила всё, прежде чем мы сможем, ну, ты знаешь, начать сначала или ещё что-то, что, я имею в виду…

– Имеет смысл, – сказала Эбби, закончив мысль за неё, и Кларк кивнула на своей подушке.

– Это не был отказ, мам.

– Я знаю это.

– Знаю, – сказала Кларк. – Просто сказала. Это не отказ.

– Хорошо.

– Она просто… ты ведь знаешь, какая Лекса.

– Знаю.

Кларк вздохнула и вытерла нос о одеяло, примечая себе, что должна будет постирать постельное бельё.

– Она такая хорошая.

– Знаю.

– Она очень хорошая, – прошептала Кларк, перекатившись на спину и убрав одеяло с лица. Холодный воздух комнаты облегчает, и она глубоко вздыхает.

Эбби двигается, приспосабливаясь к новому положению Кларк. Рука находит руку девушки, и она нежно сжимает её.

– Так же, как и ты, дорогая.

– Я – другая, – сказала Кларк, качая головой. – Я – человек сердца. Я доверяю своим чувствам и даю охватить им себя, но Лекса… она руководствуется разумом. Она всегда всё анализирует. Всегда пытается сделать всё правильно, даже когда она не знает, как это сделать, потому что она так много страдала в своей жизни. В её жизни было так много боли, и она не хочет быть причиной страданий для кого-либо.

Новая волна слёз высвободилась, исчезая в волосах. Кларк смотрит на потолок и сжимает руку мамы, надеясь, что это поможет ей не чувствовать себя одинокой.

– Внешне она иногда кажется суровой. Она выставляет перед собой стены, но когда через них проникаешь и оказываешься внутри – эта Лекса такая нежная. Она очень хорошая, добрая и нежная, она будет рвать себя на кусочки, пытаясь любить и защищать людей, которых она впустила. Она уничтожит себя, пытаясь не ранить кого-то, пытаясь не ранить Костию или меня, и не думаю, что я когда-нибудь видела её такой измученной.

– И я не… – её голос оборвался. – Я не хочу быть причиной этого.

– Это было сложно, – сказала ей Эбби, сжимая её руку, – и именно поэтому у неё были противоречия, и ты – часть этого, но, Кларк, ты, и то, что вы должны быть вместе – стимул для неё, чтобы пройти через всё это.

Шатко вдыхая воздух, Кларк перевернулась и прижалась к груди матери. Нос прижался к материалу свитера Эбби и нашёл там родной аромат, но не только мамы, а ещё и Лексы. Его присутствие переполняет и успокаивает её, и Кларк плотно закрывает глаза.

– Лекса в порядке?

Эбби ничего не говорит какое-то время, руки двигаются по волосам Кларк и по её спине, но потом она говорит:

– Костиа ушла от неё.

Вспышка боли заискрилась в груди Кларк, уже настолько знакомая боль… Она думает о боли в глазах Финна, когда расставалась с ним и вообразила подобную боль в глазах Костии. Он представляет, насколько, должно быть, Лекса мучает себя из-за этого, и из-за этого грудь болит ещё сильнее.

– Она собирается пожить в доме, в твоей комнате пока что.

Чуть-чуть повернув голову, Кларк прижалась ухом к груди матери и слушает. Стабильный ритм биения сердца Эбби звучит напротив её уха, и Кларк чувствует, как всё тело расслабилось от этого звука. Это делает её снова маленькой. Маленькой и защищённой.

– Всё так запуталось, – пробормотала она. Каждая кость в теле обессилена.

Эбби подняла одну руку и положила её на спину Кларк, а другой мягко водила по макушке.

– Вы обе будете работать над этим.

– Надеюсь, она вернётся домой, мам.

Эбби сильно сжала её и поцеловала в лоб. Следующие слова звучат так же утешительно для Кларк, как и звук сердцебиения:

– Вернётся

***

– Жарко, как под сиськами.

– Будет не так плохо, когда солнце скроется, – сказала Лекса, опираясь на металлические перилла у тротуара и обмахивая лицо.

– И то верно, – сказала Рэйвен, стаскивая майку. Она осталась в спортивном лифчике и сетчатых шортах, – и нам это было необходимо, так что высокая температура помогла, – она обвязала майку на голове в качестве банданы, чтобы пот не капал в глаза. Тёмные волосы завязаны в узел. – Ещё две недели, и я буду перегружена проектами.

– Знаю, – простонала Лекса, передавая Рэйвен недокуренную сигарету. – У меня ещё неделя до моего первого большого назначения, а Кларк уже по горло в рисовании.

– Колледж был бы намного лучше, если бы у нас не было так много забот постоянно.

Рэйвен выдыхает облако едкого дыма, и Лекса смотрит, как он растворяется в жаре летней ночи.

– Мы курим марихуану на мосту посреди города.

– Прекрасно, так что мы юные и взрослые одновременно. Я собираюсь назвать это юрослые. Тада! Мы юрослые!

Подтянув основание майки к лицу, Лекса вытирает шею и лоб материалом.

– Пожалуйста, удали это слово из своего словаря.

– Я удалю твоё имя из своего словаря.

– Не удалишь.

Усмехнувшись, Рэйвен хрустит суставом.

– Мы должны придумать поддельные имена на случай, если попадёмся, – сказала она. – Ты же знаешь, что копы на великах любят периодически кататься.

– У тебя есть назначение по медицинской марихуане.

– Ага, а у тебя то нет, – парировала Рэйвен. – Ну, имена. Я буду Маргаритой Санчез.

Брови Лексы взмыли на лоб, когда из её горла вылетел дикий смех.

– Ты ведь продумала это, не так ли?

– Выбирай имя.

– Почему мы просто не можем выкинуть вниз марихуану, если копы будут подходить?

– Вниз?

– Вниз.

– Только через мой труп, – протянула Рэйвен. – Выбирай имя.

– Прекрасно. Что насчёт Фрэнки?

– Фрэнки?

– Фрэнки.

– Фрэнки кто?

– Эм, ДеВито? Сантерино?

Рэйвен уставилась на неё с бесстрастным лицом и покачала головой.

– Тебе нужно перестать смотреть гангстерские фильмы с Аней.

– Ей нравятся гангстеры, – сказала Лекса, пожимая плечами. – Так же, как и Кларк.

– Не могу поверить, что Кларк взяла ночные пары в этом семестре, – сказала Рэйвен. – Она могла бы плавиться сейчас с нами, но она, скорее всего, сейчас сидит в классе с кондиционером на паре о методах смешивания.

– Она улучшает свой талант.

– О боже.

– Она будет прекрасна.

– Ты лесбиянистая лесбиянка, Лекса.

Улыбнувшись, Лекса откидывается на перилла и смотрит на огни моста. Дымовые завитки спускаются в лёгкие, а затем вздымаются вверх между губами, и туман, омрачающий её разум, поднимает огни моста к звёздам на небе города. Лекса смотрит на них снизу вверх, делает вид, что плавает по космическому пространству.

– Люблю быть здесь, – прошептала она, и Рэйвен подтверждает.

– Я тоже.

***

Пар выходит изо рта Лексы, когда она дышит холодным воздухом и сильнее обтягивает пальто вокруг тела. Она идёт по замёрзшему бетону, словно ледяная вода пытается просочиться через её джинсы, пока девушка старается сохранить тепло. Воздух чистый. Только зимой он так пахнет, и кажется при вдохе таким острым и холодным.