Текст книги "Цветок Зла (СИ)"

Автор книги: Catherine Lumiere

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

На другое я не имел тем более. Джонатан смотрел на меня, выжидал. Он очень тонко угадывал мои состояния, но это ему не помогло до конца, видимо, осознать масштабы проблемы. Смотря на него не своими глазами, говоря ему не свои слова, я наступал – все происходило в гостиной, где он что-то читал. Джон пятился, я – наступал. Он не мог меня атаковать сам, не мог причинить мне боль. Но я ему более чем мог.

Разум исчезал вспышками – перед глазами картинка была нечеткой, голос в голове практически кричал. Я не мог разобрать был ли то мой разум или же воспаленное сознание, которое я окрестил Демоном.

Он сделал шаг назад – я вперед. Мы двигались по кругу, но в какой-то момент мне это попросту надоело и я бросился на него.

Вспоминать это тяжело и стыдно.

Я прокусил Джонатану горло и плечо. Его кровь во рту ощущалась приятнее любой другой. Но меня интересовала не она. И хотя мои зубы разодрали плоть так, что она сама текла мне в рот, я пытался добраться до куда более важного органа – до его сердца.

Джонатан держал меня, старался по крайней мере, вцепляясь мне в горло и плечи. Он пытался скинуть меня с себя, но такая дикая и непонятная сила внутри меня, которую я совершенно не мог сдерживать, была неуправляемой. Единственным, что билось в моей голове, было – сердце, я должен принести его в жертву Демону, и тогда он отступит. Тогда он перестанет.

Но я подчинялся этому безумию, не понимая, что я в тот самый момент, когда причинял Джонатану боль, уничтожал себя самого.

В какой-то момент Уорренрайт меня отпустил. Его руки перестали сдерживать мои плечи. Сперва мне показалось, что он решил сдаться мне на милость, отчего Демон в голове возликовал. Но когда мой голод крови был утолен – кровь Джонатана была питательнее и приятнее на вкус любой другой, – и безумие притупилось, я понял, что сотворил.

Джон отпустил меня потому, что ему было настолько больно, что он больше не мог меня держать. Он лежал передо мной на полу и переживал мучения. Его глаза были закрыты, голова откинута в сторону, и шея была так сильно напряжена. Тело дергалось, заходилось в мелких судорогах. Шея не просто кровила, а была разворочена моими зубами, как и плечо.

Я прокусил его, разодрал до кости. Я видел тонкую полоску среди ошметков плоти. Это была его ключица. Смотря на то, что я сделал, во все глаза, я совершенно не знал, как и что теперь делать. Меня накрывала паника. Она накатила, как волна, как беспощадное цунами. Я закрыл окровавленный рот руками, к горлу подступило рыдание, и слезы хлынули из глаз, сдерживаемые и горячие.

Время показалось вечностью, пока Джон не открыл глаза и не повернул голову в мою сторону, хотя это далось ему не просто с большим трудом, но с болью, что он вновь весь дернулся. Он посмотрел на меня не читаемым взглядом. Молчал около минуты, а потом сказал. Очень тяжело, выдавливая из себя каждое слово на пределе слышимости:

– Убирайся.

– Я должен как-то…

– Уйди в свою комнату. Сейчас же.

– Тебе нужна…

– Мне нужно, чтобы ты ушел!

Он разозлился, чуть ли не закричал, но голос его не слушался и он захрипел, но потом спохватился и лицо его выразило нестерпимую муку.

Я не посмел с ним спорить. Поднявшись, на негнущихся ногах я вернулся в свою комнату и сел на пол, смотря в никуда. Я сделал страшное. И я стал думать о том, а что если бы я его на самом деле убил. Ведь он даже не смог меня остановить. Тот, кто всегда был сильнее любого, кто был для меня самым надежным, незыблемым и вечным.

Я слышал, как он вышел из гостиной и прошел в ванную, и провел там не меньше получаса. А потом просто лег спать в той самой гостевой комнате. Времени было около одиннадцати вечера. Джон встал только несколько часов назад, и то, что произошло, лишило его сил.

Зайдя в ванную я увидел раковину, полную розовых прозрачных капель. Он старался смыть кровь до конца, но не получилось. Рубашка валялась под ней, также залитая красным. Я поднял ее и сложил. Правда, ее оставалось теперь только выбросить. Аптечка, которой годами никто не пользовался, осталась стоять на небольшой полочке под зеркалом.

Я смотрел на все это и понимал, что, вероятно, это было начало конца. Моего существования или наших отношений, я не знал, но ровным счетом разницы не было никакой.

========== Еженедельник Джонатана Уорренрайта: «Компромисс» ==========

Та ночь показалась мне пыткой. Я лежал в постели и смотрел в потолок, пока повязка пропитывалась кровью, а потом и постельное белье. Яд зубов Уильяма не давал ране затягиваться, регенерировать, а потому мне оставалось только терпеть, пока не вернутся хоть какие-то силы. Я не мог зашить себя сам – у меня не хватало на это сил, да и голову я тоже не мог повернуть так, чтобы увидеть, а в зеркале я не отражался. Глупая и беспомощная ситуация, когда единственное, что ты можешь – это лежать. К середине ночи вся подушка подо мной была красной, а по комнате распространялся запах крови. Я не мог даже двинуться – такой сильной была боль. Как бы я не хотел видеть Уильяма, я понимал, что мне категорически необходима его помощь.

От усталости закрывались глаза, но отключиться не получалось. Я дремал какое-то время, но заснуть не мог. Не мог и встать. Не мог повернуться. И то, что я хотел сделать, казалось унизительным, но я надеялся, что мне хотя бы хватит на это сил. Я позвал Уильяма.

Первый возглас оказался обыкновенным хрипом, беззвучным и слабым. Второй раз я звучал чуть громче, но вряд ли он мог меня услышать. Я постарался в третий раз, но в конечном итоге горло начало саднить. Это меня разозлило. Потянувшись рукой, где не было травмировано плечо, я опрокинул с тумбочки настольные часы, которые упали с таким грохотом, что он просто не мог не услышать. И потом постарался позвать снова. В этот раз голос меня послушался.

За дверьми раздались какие-то звуки и через несколько минут дверь приоткрылась. Он несмело заглянул, и мне пришлось снова заговорить.

– Мне нужна твоя помощь, – оказалось, я говорил шепотом.

Уильям подошел ближе и наклонился надо мной.

– Что я могу сделать?

– Тебе придется меня зашить и обработать рану от твоего же яда.

– Яда? – В его голове сквозило удивление.

– Не надо лишних слов, – я поморщился. Каждое слово давалось мне очень тяжело.

– Да, конечно.

Он отошел обратно из комнаты, чтобы найти иголку с ниткой и взять из ванны аптечку, где еще остались какие-то перевязочные материалы. Когда Уильям вернулся, то сел на край кровати и положил свою ношу на колени.

– С чего мне начать?

– Избавься от яда.

– Как от змеиного?

– Да.

Уильям неуверенно протянул руки к повязке и убрал окровавленное месиво из ваты и марли. Его взгляду открылся тот кошмар, который он сотворил со мной. Я видел, как он старался сдерживать слезы, но не чувствовал ничего. Мне просто хотелось, чтобы он понял, что продолжаться так больше не могло.

– Только аккуратнее.

– Конечно.

Он сперва осторожно вытер рану влажной чистой марлей, а потом наклонился, чтобы накрыть ее ртом и втянуть в себя мою зараженную кровь. Я дернулся весь, стиснул зубы и чуть ли не взвыл – старался сдерживаться. Из глаз потекли слезы. Это было невыносимо больно. Я открыл рот, тяжело дыша, а потом все-таки застонал и вскрикнул, пальцами вцепившись в одеяло под ладонями.

Пытка длилась не меньше минуты, пока он не набрал рот крови и не сплюнул ее в принесенную миску. Потом ему пришлось отлучиться, чтобы снова набрать чистой воды и вернуться. Я смотрел то на него, то на потолок, пока он вытирал кровь вокруг раны.

– Я не знаю, что здесь можно сшить. – В его голосе сквозили слезы.

– Думай. – Меня не хватало на полноценные фразы.

– Ладно, – Уильям вздохнул. – Я постараюсь.

Он занимался мной, пока наконец не сообразил, как сшить разорванную в клочья кожу, но у него, видимо, получилось, поскольку потом он наложил мне на плечо новую повязку, которая не пропиталась кровью за считанные минуты.

– Джон.

– Избавь меня от этого.

– Мне очень жаль.

– Мне от твоей жалости не легче.

Я закрыл глаза. Говорить было слишком тяжело, но, коли Уильяму приспичило, я решил удовлетворить это его желание.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

– Ты простишь меня за это? – Уильям все еще не мог успокоить рыдание в своем голосе.

– Чтобы в следующий раз ты убил меня?

– Считаешь, что следующий раз будет?

– Зависит от тебя.

– Ты… Ты оставишь меня?

– Сейчас я не могу даже встать.

– Извини.

Он опустил голову и тяжело вздохнул.

– Тебе надо отдохнуть.

Я ему уже ничего не ответил. Усталость была слишком сильной, а желание разговаривать было на грани низшей точки, а потому я просто закрыл глаза и отвернул от него лицо. Холт собрал все принесенные вещи и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Я промучился еще минут двадцать, а потом все-таки заснул. Это было благословение.

Весь следующий день я вновь провел в постели. Боль не давала мне встать. Я чувствовал, как тело мучительно пыталось себя восстановить, а потому у меня проснулся голод, но выйти на охоту не было ни единой возможности, значит оставалось только терпеть и ждать момента.

Я проваливался в бессознательность, потом просыпался снова. Я пролежал больше двух дней в кровати не вставая. Уильям больше не заходил. Я не хотел его видеть. Я слишком сильно устал и вымотался за такое количество дней, пока он сходил с ума, а я не мог ему помочь. Уильям не просил помощи, но при этом не справлялся, делал все по своему желанию и сбегал от проблемы. Я принял его желание на веру, поскольку он даже не пытался меня услышать, когда я к нему обращался. Оставалось лишь ждать и наблюдать, но Холт умудрился довести ситуацию до крайности.

Я не думал о том, что нам стоит закончить отношения, но начинало казаться, что Уильям бы сам предпочел от меня уйти. Чувство вины сыграло в этом немалую роль. Я не был готов что-то решать, поскольку меня никто не спрашивал. Я не обдумывал. Я предполагал, что все могло прийти к подобному развитию событий, но все-таки верил, что мы сможем это пережить. С другой стороны, накатывала обыкновенная усталость. Мы прожили вместе четыре замечательных года, и все рухнуло в один момент.

Я жалел о том, что обратил его. Но в то же самое время я прекрасно понимал, что так или иначе мы бы к этому пришли. Раньше или позже, ведь Уильям бы начал стареть, пока был смертным, и единственной возможностью остаться друг с другом было обращение.

Уже была вторая половина февраля. Мы прожили так больше месяца. Я думал о том, когда все это должно было закончиться. Я не переживал подобных мучений, а Уильям решительно сходил с ума. Я хотел помочь. Я не хотел его оставлять. Но все становилось совершенно безнадежным. Иногда я думал, что Уильям в конечном итоге дойдет до ручки и покончит с собой или убьет меня, или попадется каким-нибудь охотникам на вампиров, которых, правда, я не встречал многие десятилетия. Точнее, я никогда не был знаком с ними лично, но порой слышал занятные и даже ужасающие истории.

Я смог встать через три ночи и, несмотря на некоторое нежелание, хотя это была скорее обида и непонимание, но при этом я более чем все осознавал, я постучался в комнату Холта. Дверь открылась спустя полминуты. Он воззрился на меня с удивлением, слово увидел в первый раз. Спохватившись, Уильям впустил меня. Я прошел в комнату и тяжело опустился в кресло. Он сел на край кровати, смотря на меня с неуверенностью и вопросом.

– Нам пора поговорить.

– Да, конечно.

– Уильям, – начал я, – то, что с тобой происходит, уже переходит всякие границы.

– Я понимаю.

– Нет, не понимаешь. Ты молчишь. Ты думаешь, мне легко смотреть на то, что с тобой происходит?

– Нет.

– Вот именно, Уильям, – я покачал головой и тяжело вздохнул. – Нам нужно что-то решить.

– И как ты себе это представляешь? Что мы можем с этим сделать? Что ты можешь с этим сделать?

– Мы можем хотя бы постараться привести тебя в чувство. Ты невменяем.

– Я знаю. Но у меня не получается с этим бороться.

– Эти две недели ты вел себя адекватно. Что изменилось?

– Голод был невыносимым.

– Ты с первого дня был голоден.

– И голос. Голос постоянно твердил, что я должен принести тебя в жертву.

– Голос? – Я непонимающе посмотрел на него. – Какой еще голос?

– Я на самом деле схожу с ума. – Уильям опустил голову, запустив пальцы в волосы.

– Какой еще голос, Уильям? – Я серьезно на него посмотрел.

– Демона.

– Демона?

– Он говорит, что я должен избавиться от своей слабости. Должен убить тебя.

Между нами повисло молчание, но потом Уильям сказал, вероятно, то, что хотел сказать давно:

– Я долго думал и решил. Ради тебя самого, Джон, я тебя отпускаю.

– Отпускаешь?

– Уходи, Джон, и не возвращайся.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Уильям.

– Уходи, пожалуйста, Джон. Я не хочу причинять тебе боль.

Его глаза вновь оказались на мокром месте, а в голосе проступила горечь.

– Холт, ты понимаешь, что не справишься сам?

– А что мне остается? В один день я просто вырву у тебя сердце и принесу в жертву этому чудовищу, которое живет во мне. – Теперь в его голосе проступила истерика.

– Довериться мне наконец и рассказать, что с тобой на самом деле происходит?

– Я не могу обещать, что завтра с тобой не случиться то же самое. – Он поджал губы и посмотрел на мою шею.

– Не обещай. Обещай другое.

– Что?

– Бороться до самого конца.

– Но я не могу.

– Ты должен.

Уильям вытер лицо и коротко кивнул.

========== Еженедельник Джонатана Уорренрайта: «Разговоры» ==========

Мы разговаривали очень долго, почти до самого рассвета. В конечном итоге я совершенно иссяк и выдохся. Я был так отвратительно голоден. Рассудив, что у меня нет другой возможности питаться, я сказал Уильяму:

– Приведи мне жертву. Я не могу охотиться сам.

– Ты хочешь убить… Здесь?

– Тебе ничто не помешало пытаться убить меня.

– Да, но…

– Что? Резко проснулись мораль и нежелание осквернять свой дом кровью?

– Джон, не надо.

– Не раздражай.

Уильям кивнул и встал с кровати. Он поправил рубашку и накинул на плечи пиджак, висевший на кресле, в котором я сидел.

– Не обязательно сейчас. Ты можешь попасть под солнце.

– Уверен?

– Да.

Я поднялся. Пошатнувшись, схватился за спинку кресла, но отшатнулся от рук Уильяма, который хотел меня поддержать.

– Не трогай меня. Не прикасайся.

Я не хотел быть жестоким по отношению к Уильяму, ведь я видел в его глазах ту самую настоящую боль, ничем не прикрытую. Я резал его сердце без ножа. Но знал бы он сам, через какой Ад внутри себя я проходил. Мне было больно. Мне, черт возьми, тоже было больно. За его недоверие. За то, что он постоянно молчал и думал, что сможет справиться со всем сам. Разве я хоть на минуту позволил усомниться в себе? В моих намерениях? В моей любви к нему? Это было отвратительное чувство. Ощущая себя преданным, я не мог перестать с каждым новым выражением стараться его задеть, словно бы в отместку за то, что он сделал. Мне казалось это мелочным, но я не мог сдерживаться.

Я столько лет ждал спокойной жизни вдвоем с любимым человеком, и в конечном итоге получил непонятные отношения в совершенно подвешенном состоянии с тем, кто пытался менять убить. Обида была глупой, но это так сильно задело, что я не мог перестать это пережевывать и обдумывать снова и снова. Пускай все звучало логично – я был его слабым местом и его больное сознание решило ударить его самого через меня, но я не мог просто так понять, что все это время он молчал о том, что стал слышать голос, который твердил ему, заставлял творить жестокости, и что он боролся с ним в одиночку, не желая посвящать меня из-за каких-то абсолютно неясных соображений.

Я готов повторить не одну сотню раз, что нет ничего важнее, чем разговаривать. Словами и через рот. Это так просто, но в то же самое время кажется едва ли не непосильной задачей. Как же утомительно потом разгребать все проблемы и трудности, ворох которых сложился размером с Эверест и едва ли у тебя хватит сил и терпения добраться до его вершины.

Несмотря ни на что, я любил Уильяма, и это было проблемой. Я совершенно иррационально был готов броситься защищать его и стараться помочь, при том, что спасать его было необходимо только лишь от самого себя, и абстрагироваться, взглянуть на ситуацию извне я не мог. Мне стоило тщательнейшим образом все продумать. Но после нашего разговора я предпочел лечь спать, чтобы лишний раз не раззадоривать свой голод. Отдыхать было, пожалуй, лучшим решением.

На следующую ночь он меня ошарашил тем, что я услышал чужой голос в нашем доме. Он с кем-то мирно беседовал о новейших музыкальных формах. Более или менее приведя себя в порядок, я вышел из комнаты и увидел в кресле напротив него совсем юную девушку из соседнего поместья – это была служанка, уже недурственно одурманенная выдержанным вином. Я вопросительно посмотрел на Уильяма, который меня заметил. Он коротко кивнул. Я поздоровался с девушкой, а потом очень выразительно взглянул на Холта. Он понял меня без лишних слов.

Уильям попросил девушку подняться, чтобы прогуляться на свежий воздух, ведь в комнате было душно от камина, а вино хорошо дало в голову. Она хихикнула и подчинилась. Стоило ей подняться, как он вцепился в ее шею без лишнего промедления, а потом передал ее в мои руки, но удерживал содрогающееся тело сам – я этого попросту не мог.

Кровь полнила рот, заставляла притупиться омерзительную жажду. Я пил ее так неистово, словно впервые добрался до горячей крови, как человек, который пьет воду, иссушенный палящим солнцем. Я едва ли не закатил глаза от удовольствия. Уильям смотрел на меня, но я больше не обращал на него внимания. Я чувствовал, как тело полнилось силой, которая покинула меня в день нападения. Это заставляло чувствовать себя живым.

Я отпрянул, когда полностью ее обескровил. Отпустив девушку, я оставил болтаться ее труп в руках Уильяма.

– Разберись с телом сам.

– Как скажешь. – Он кивнул и поднял ее на руки.

Его не было около часа, и все то время я сидел в том кресле, где сидела моя жертва. Он никогда не видел, как я убивал людей, но в тот вечер мне было все равно. Это были грязные подробности, но скрывать друг от друга что-то подобное уже было бессмысленно.

Сперва вы начинаете близкие отношения, в которых самым интимным становится секс, а потом сближаетесь настолько, что убиваете друг у друга на глазах. Это, возможно, даже можно назвать забавным. Правда, в наших отношениях секса не было давно.

Смешно, но я его даже не хотел. Я не могу объяснить, с чем это было связано, но скорее всего именно с той самой обидой, которая возникла на почве недоверия. Возможно, я вообще уже ничего не хотел, кроме как разобраться во всей ситуации. Но я не знал, что делать. Я решал столько вопросов, столько проблем за всю свою долгую жизнь, но тогда понятия не имел, куда должно было двигаться. Уильям мне слишком многое недоговаривал, не был до конца искренен, хотя и был честен. Это был его неравный бой. Мне оставалось только быть рядом.

Мое терпение было не безграничным, но я старался не перегибать, хотя все равно задевал его своими комментариями и даже просьбами, которых не хотел озвучивать, а потому они звучали как приказы. Чаще всего мне хотелось от него уйти хотя бы в другую комнату. Общество страдающего Уильяма было неприятным. Он чувствовал себя рядом со мной настолько виновато, что этим взращенным чувством вины сквозил каждый его взгляд и жест. Это надоедало и выводило из себя. Я пытался с ним разговаривать, но надолго меня не хватало.

– Хватит.

– Что? – Уильям посмотрел на меня с испугом.

– Выглядеть так, словно ты меня вскрыл, зашил, и снова вскрыл.

– Я очень перед тобой виноват.

– Не отрицаю. Но это не решение наших проблем.

– А их можно решить?

– Можно.

Уильям тяжело вздохнул и покачал головой. Потом он налил себе вина из бутылки и осушил бокал в два глотка.

– Прекращай вести себя, как ребенок. Я устал от этого.

– Но что мне тогда делать?

– Думай, Уильям, в первую очередь – думай!

– Да что мне это даст! – закричал он ни с того ни с сего.

– Действительно, Холт. Лучшее, что ты можешь сделать, это пустить все на самотек.

– Джон. Я не знаю, что мне делать!

– Вильгельм сказал тебе, что делать.

– Он сказал мне стать сильнее.

– Так и становись сильнее! – Я не выдержал и ответил ему резко, даже с раздражением. – Голос в твоей голове – это только твои мысли, и ничьи более. Пока ты не признаешь свое право на собственное тело, пока ты не перестанешь себя жалеть, у тебя ничего не выйдет!

– Легче сказать, чем сделать.

– Позволь, я скажу тебе лишь одну вещь.

Он выжидающе на меня посмотрел.

– Вильгельм умер не для того, чтобы ты сейчас сдался. И я ждал твоего возвращения из мира теней триста лет не для того, чтобы ты перестал верить в себя!

– Джон…

– Да что еще?

– Ты, – он запнулся, – веришь в меня?

– Уильям, ты ребенок, дурак и совершенно невыносимый идиот.

– Я знаю.

– Я всегда в тебя верил, – тяжело вздохнув, я потер лицо ладонями.

Все вечера с того, когда произошел наш первый разговор, мы беседовали. Я заставлял выговаривать его мне все, о чем Уильям смел молчать столько времени. Я узнал про три личности в его голове, про слова, которые говорили ему и Вильгельм, и Демон. Про то, какие выводы сделал Холт, и что собирался предпринять в дальнейшем.

Решение далось мне очень не просто, поскольку оскорбленное доверие противилось, но здравый смысл все-таки возобладал, я рассудил, что стоило вернуться в спальню к Уильяму и начать сопровождать его в течение каждой новой охоты, чтобы он не выходил за рамки дозволенного.

Мне было тяжело и мерзко осознавать, что в любой момент мой любимый человек мог на меня наброситься и окончательно добить, не скрою. Но более того я осознавал другое, что я ни при каких обстоятельствах не мог бросить это существо, которое без меня было беспомощным. Он нуждался во мне так сильно, что готов был вымаливать прощение, но при этом так хотел сбежать, чтобы не причинить мне боль, что мне приходилось напоминать ему, что сам по себе он не справился.

В очередной раз, когда Уильям сказал:

– Джонатан, мне правда кажется, что тебе лучше уйти.

Я ответил:

– Сперва тебе нужно прийти в себя. Только потом я смогу это сделать.

Он поджал губы и отвел взгляд. Кто же знал, что мое высказанное «согласие» отразится таким мучением на его лице, какое он был уже не в силах скрыть.

========== Еженедельник Джонатана Уорренрайта: «Конец всего» ==========

Лежа на постели и смотря в потолок я чувствовал приятный аромат масел. Он распространялся по комнате, убаюкивал и успокаивал. Дамасская роза звучала ярче всех остальных. Я прикрыл глаза, делая глубокий вдох. По телу разливалась приятная истома. Где-то чуть поодаль звучали переливы браслетов – до тише, то громче; слышался спокойно проговаривающий что-то голос и тихие шаги. Я же чувствовал себя таким легким, таким пустым и одновременно потяжелевшим, сонным. Меня сморило. Находясь на грани сна и яви я ощущал себя так хорошо.

Постель рядом со мной прогнулась – он лег. Подперев голову рукой, воззрился на меня во все свои невозможные полупрозрачные зеленые глаза. Он смотрел на меня так пристально, что пришлось открыть глаза и ответить на его взгляд. Он не говорил ничего, только едва прищуривался и ждал. В его взгляде не было затаенного вопроса, только лишь одно единственное.

– Осуждаешь? – Мой голос прозвучал чуть более нежно, чем обычно.

– Проницательно, мой дорогой. – По его губам все-таки скользнула улыбка.

– По-твоему, я не прав? – Подавшись ближе, я коснулся его щеки пальцами, улыбнувшись.

– По-моему, ты слишком строг.

– Справедливое наказание за справедливое преступление.

– Ты ведь не палач, чтобы наказывать.

Он усмехнулся и подался ближе, прилег почти что мне под руку, чтобы мне не пришлось тянуться.

– Я так от этого устал.

– Я знаю.

Притянув его к себе ближе, я поцеловал, зарываясь пальцами в густые кудри, чувствуя под своим ртом нежную кожу. Он сперва не отвечал, улыбаясь, но потом все-таки соблаговолил. Его руки ласкали мое лицо, пальцы касались линии подбородка и шеи. Закрыв глаза, я отдался этому поцелую со всем удовольствием и даже трепетом.

– Знал бы ты, как сильно я по тебе скучаю.

– Я знаю, знаю. – Его пальцы зарылись в мои волосы. Он поглаживал их мягко и неспешно, словно впереди была целая жизнь.

– Я люблю тебя, – закрыв глаза, произнес я в шею возлюбленного, обнимая его рукой за талию и прижимая к себе ближе.

На нем была обыкновенная рубашка и брюки. Забравшись под ткань, я почувствовал, какой теплой была его кожа. Она приятно согревала ладони, была такой нежной и мягкой, что мне захотелось припасть к ней губами.

Отведя воротник, целуя в шею и упиваясь его запахом, слушая его дыхание и чувствуя своей кожей его кожу, я верно оттаивал и чувствовал себя на своем месте. Под губами билось его сердце – я исследовал точку пульсации ртом, снимая с него рубашку.

– Мне так тебя не хватает.

Прислонившись лбом к его, я прижал возлюбленного к себе ближе.

– Почему ты меня оставил?

– Я не хотел. – Его ладони обхватили мое лицо.

В его улыбке не было ни тоски, ни печали, ни боли. Он смотрел на меня умиротворенно, и только нежность была в его взгляде. Полупрозрачные зеленые глаза были яркими, как и прежде, а запястья хрупкими и тонкими – их хотелось целовать, не отрываясь.

Избавив возлюбленного от рубашки, я стал покрывать поцелуями его ключицы, расстегивая брюки. Чувствовать его под собой было невыносимо хорошо. Словно бы ты вернулся домой, где не был целые столетия, но тебя приняли так, будто ты отсутствовал всего несколько минут и после холодной улицы вновь оказался в заботливом и гостеприимном тепле.

Его молочная кожа была идеальной. Под ней проступали бирюзовые вены, которые я не преминул проследить губами и языком. Разведя полы рубашки и спустив его брюки, сжав бедра, я взял его плоть в рот, чтобы услышать удовлетворенный и одобряющий вздох. Он положил свои ладони на мои и сжал пальцы. Тихий, но принимающий и поощряющий, не отталкивающий и не причиняющий боли – мне было с ним так хорошо.

Когда мы оба были готовы и обнажены, я наконец овладел им – самым любимым и самым близким, который понимал и принимал, был таким сложным, но не предающим. И не предавшим.

В его руках я чувствовал себя живым и настоящим, словно бы все на самом деле вставало на свои места. Мир извне затихал, переставал существовать и вовсе исчезал. Были только мы двое – его нежные руки и спокойная улыбка, слетающие с губ тихие стоны, когда ему особенно было хорошо.

Время спустя, когда я касался его влажных кудрей, он обвил пальцами мое запястье и произнес:

– Ты ведь знаешь, что так быть не должно.

– Но почему, – я вздохнул и высвободил ладонь из его руки, чтобы вновь огладить любимое лицо.

– Невозможно вернуть того, кого больше нет.

– Мне казалось, что я смог.

– Всему свое время, любовь моя, – он опустил взгляд.

– Сколько еще ждать, скажи мне! – Голос прозвучал надломленно. Я почувствовал, как мои щеки стали влажными, но я не мог перестать смотреть в его глаза.

– Если ты сдашься, отвернешься, то все закончится быстрее, но куда трагичнее.

– Пророчишь?

– Ты ведь и сам это знаешь.

Я был счастлив и совершенно несчастен одновременно, смотря в полупрозрачные зеленые глаза, которые, казалось, ведали все о целом мире, таили страшные тайны, которые нельзя было озвучить.

– Ты настоящий? – Зачем я спросил, и сам не знаю.

– Нет, – он ответил с той же улыбкой Будды, что не сходила с его лица.

– Ты когда-нибудь вновь вернешься ко мне? – В мой голос пробралась горечь.

Он промолчал и опустил глаза.

– Ты должен, любовь моя, перестать.

– Что перестать?

– Сдаваться.

– Но разве я сдаюсь?

– Никогда не виноват лишь один.

Я ничего не ответил, обдумывая его слова. Мы лежали молча. За окном была густая, но холодная и беззвездная ночь. Ветер завывал, но в постели было тепло, а предметы в комнате в свете камина и свечей отбрасывали тени.

– Помни лишь о том, душа моя, что мы стали сильнее вдвоем.

– Тебя казнили.

– Не спорю, аргумент! – Вильгельм тихо засмеялся. – Но Валахия была богатой, сильной, и нас многие боялись.

– Туше.

– Тебя намеренно предавали многие. Они хотели тебя убить, скормить волкам, сперва подсыпав яд или напав ночью, когда все мы особенно беззащитны. Многих из них на тот свет отправил именно я, стоило узнать, что они готовят против моего господаря заговор.

– Признаю.

– Как бы мы ни хотели думать, что сильны и непоколебимы в одиночку, в сущности, мы беззащитны и слепы.

Я обдумывал его слова. Конечно, он был прав. Он всегда был прав. Но так часто моя собственная гордыня не позволяла признать поражение. Ведь моя вина в том, что происходило, действительно была. Ведь всегда виноваты двое. А управлять страной и строить отношения, решать вопросы и искать выход из дурной ситуации едва ли не равноценно сложно.

Он молчал и сам, пока я поглаживал его по густым кудрям и по неприкрытому одеялом плечу. Вильгельм заговорил, не поднимая головы, поглаживал пальцами мою грудь напротив сердца:

– Ты потерял меня. Ты не переживешь, если потеряешь его.

С этим я поспорить не мог.

Сев на постели, я посмотрел на спящего Уильяма, который вцепился пальцами в подушку с такой силой, словно старался за нее удержаться. Мне стало его жаль. К горлу подступила боль и я едва ли сдержался, чтобы не заплакать. Не могу сказать, что помню, когда делал это в последний раз, будучи расстроенным. Шею все еще сильно тянуло, но она стала заживать после кормления. Я протянул руку, чтобы коснуться волос Уильяма. Пальцы на подушке сжались еще сильнее. Он переживал мучения даже во сне. Я гладил его по голове, как гладят крошечного и слабого котенка, боясь ранить и нарушить покой спящего сознания. Моя рука дрожала, а тело полнилось неясными, но очень острыми и болезненными чувствами.

На дворе стояла глухая ночь. Несмотря на обычное бодрствование, в этот раз было решено отдыхать дольше. Мне хотелось лечь раньше, а оставлять Уильяма в одиночестве я не собирался, потому настоял на куда более раннем отходе ко сну. Я лежал рядом с ним и испытывал такую гамму чувств, что не описать. Потом решительно его разбудил. Уильям встрепенулся, удивленно поднял на меня взгляд и постарался отодвинуться, словно решил, что я стану его за что-то ругать или винить.

– Тебе снилось что-то плохое? – Я постарался звучать как можно более заботливо.

– Да, – он тяжело вздохнул, а потом потер глаза.

– Расскажи мне.

– Правда хочешь услышать? – В голосе послышалось легкое изумление.

– Правда.

И он стал рассказывать о том, какие кошмары мучили его в ту ночь. Честно говоря, я и не знал, что настолько кровавые жестокости могут приходить в сонном вампирском забытьи. Пока Уильям говорил, у него затряслись руки. Я протянул ладонь и накрыл его пальцы, чтобы он перестал их заламывать. Холт чуть улыбнулся.