Текст книги "Цветок Зла (СИ)"

Автор книги: Catherine Lumiere

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== ЧАСТЬ I. Дневник Уильяма Холта: «Приглашение» ==========

Я с крайним сомнением относился к тому, чтобы вновь начать писать о приключениях и путешествиях, поскольку современность не является чем-то особенно занимательным, и мне всячески казалось, что читать про прошлые столетия куда более увлекательно, нежели о том что происходит в XXI веке, хотя и не всё я рассказал в предыдущей части своей истории. Как вы знаете, мои дневниковые записи, письма моего прошлого «Я», моих возлюбленного и покойного брата вошли в прошлое издание, которое было выпущено в качестве псевдоисторического и мистического романа. Теперь же вы можете удостовериться в том, что я вполне реальная личность и история моя также совершенно настоящая, и это не просто книга, а биография, которая, впрочем, стала обыкновенным романом, надеюсь, заинтересовавшим кого бы то ни было.

Наша история в прошлом издании закончилась кратким экскурсом в «будущее», окончившееся 21 декабря 2017г. С конца XIX века до вышеупомянутой даты прошло немало времени, и событий произошло немало, а потому, думаю, мне действительно есть о чем рассказать, поскольку считаю, что у вас могло появиться достаточно много вопросов или хотя бы мыслей на тему того, как же я все-таки стал вампиром, как мы посетили Куртя-де-Арджеш и путешествовали по Румынии, которая чрезвычайно изменилась за столько лет – хотя, по правде, некоторые места не изменились совсем, и я был очень удивлен, как прогресс не дошел до неплохо развивающейся европейской страны. У нас было чертовски много времени, чтобы узнать друг друга вновь, чтобы посмотреть мир и вновь захотеть прикоснуться к прекрасному литературному творчеству. Я сам ощутимо изменился с того времени – на этих словах наблюдающий за мной из-за спины Джонатан одобрительно усмехнулся – и вновь открыл в себе желание высказаться. Возможно, в этом мое призвание? Быть может, из меня получается и правда совсем недурственный писатель.

Мне очень хотелось бы задать каждому прочитавшему нашу историю человеку – и не человеку тоже – что бы вам хотелось узнать еще, куда бы нам стоило взять вас с собой, ведь мир огромен и чрезвычайно интересен, а душа и сознание – словно океан, полный тайн и загадок, и целой человеческой жизни мало для того, чтобы познать все то, что довелось увидеть и понять нам. Если бы не Джонатан, я бы не стал писать снова, но он, видя мое исключительное желание поделиться накопленными впечатлениями и знаниями – а их столько, что я вряд ли смог бы передать их с помощью одной книги – настоял на том, чтобы я снова сел и начал писать, но в современном мире подобным заниматься намного легче, поскольку технологии значительно упростили писательский труд. Поверьте, часами выводить пером письма, дневниковые записи и еще какую документальную ерунду было куда более утомительно и менее увлекательно.

Начну, пожалуй, с краткого описания того, где мы находимся сейчас. И, кстати, очень забавно, что и эта история начинается с Румынии, в которой идет осточертелый и нескончаемый дождь. Честно говоря, хуже дождей, чем в Лондоне, Санкт-Петербурге и где-то в Королевстве Сиам, я еще не встречал. Наш поезд покинул Бухарест рано утром, и движемся мы в сторону уже знакомого вам Куртя-де-Арджеш. Отчего-то каждые несколько десятков лет меня вновь и вновь тянет в то место, где многое началось, и где многое закончилось. Румыния красива, особенно осенью, и в нее всегда приятно возвращаться. Пусть в этой жизни я вырос в Англии, моя любовь и особенное благоговение, которое вызывает эта страна, несравнимы ни с чем иным. Еще в юности своей прошлой жизни, влюбившись в туманные Карпаты, зеленеющие склоны и возвышающиеся замки, я целиком и полностью отдал свое сердце этой стране, правда, и за эту любовь, как вы знаете, я получил нож в спину – казнь через повешение на Мэрцишор. Едва ли такое можно забыть! Но, пожалуй, теперь все изменилось. И времена, и нравы.

Ехать до южных Карпат достаточно долго, особенно на поезде. Здесь не налажено воздушное сообщение, но грешно жаловаться, поскольку в другие времена мы передвигались между городами и странами неделями, а теперь расстояние в тысячи километров можно преодолеть за несколько часов, но к хорошему привыкаешь быстро, а потому даже поездка на экспрессе кажется утомительной и долгой, хотя у меня есть время, чтобы посвятить его написанию этих строчек. Чувствую особое удовлетворение от того, что вновь стал изливать свои мысли на бумагу – пусть и ее электронную версию.

Полагаю, вы можете уже и не помнить, что собой представляет Куртя-де-Арджеш. Это бывшая столица Княжества Валахия, которая стоит на берегу реки Арджеш в южных Карпатах. Его основание было приписано в свое время «черному князю», известному также как Раду Чернову, жившему в конце XIII века. Я же проживал в этом городе на три века позже, когда Валахия попала под турецкий вассалитет.

«Знаете, есть что-то забавное в том, чтобы посещать страну, в которой ты жил многие века раньше, судьба которой зависела во многом от твоих решений, и понимать, что она вполне могла существовать без тебя и твоей власти», только что сказал мне Джонатан, и мне показалось, что эти слова обязательно должны быть озвучены. Ведь и правда! Существуешь ты или нет – этому миру нет никакого дела, он счастливо и удачливо меняется и живет дальше. Хотя категорически нельзя отрицать тот факт, что наши решения так или иначе влияют на будущее, меняют его и направляют события в другую сторону. Возможно, без моей смерти в далеком 1560-м, когда сменилась власть и Ион оставил господарев престол, Румыния не стала бы такой, какой является сейчас, а может быть и наоборот. Этого мы точно никогда не узнаем.

В предыдущей поездке мы впервые добрались до замка с конца прошлого века, правда, мои мысли на этот счет были крайне неутешительны. Почему-то взглянув на Румынию в целом, я сразу подумал, что замок либо разобрали на части и разграбили, либо он стоял нетронутый в пыли и тумане далеко в Карпатах. Я надеялся, что мы увидим не одни только руины и одно лишь скорбное зрелище. Увы.

Румыния живописная страна. Живописная не только старинными замками и мощеными улицами. Главной ее достопримечательностью является природа. Мы едем достаточно давно, а потому я в основном смотрю в окно и наблюдаю золотистые поля, краснеющие склоны, туманную дымку и заходящее солнце где-то совершенно далеко. Мы специально выбрали ночной поезд – стоит ли говорить о наших с Джонатаном особенностях вновь? – а потому в тишине вагона раздается сейчас разве что шелестение книги Уорренрайта и быстрый бег моих пальцев по клавиатуре. Я ведь говорил, что отставать нам от всеобщего прогресса не приходится. Я расскажу об этом немного позднее, поскольку у нас будет еще масса времени для того, чтобы поговорить о том, как в нашу жизнь пришли различные гаджеты.

Поскольку это всего лишь мое вступительное слово – кстати, Джонатан обещал также помочь мне с написанием новой части нашей истории – я не стану вдаваться в «ответы на вопросы» и повествование о наших приключениях, поскольку мне попросту не хватит ни времени, ни усидчивости, чтобы с толком и расстановкой изложить мысль так, как мне того бы хотелось, уделяя ей внимание, смакуя, описывая. Я, как вы знаете, особо люблю описывать и детализировать, в то время как мой дорогой Джонатан скорее излагает факты и привносит в мое чрезмерно углубленное живописание динамичность и яркость – впрочем, как и в мою вечную жизнь. В первое время мне казалось, что вечная жизнь вызывает скуку и усталость, однако вы только представьте, что у вас неограниченный запас сил, неиссякаемый запас средств, которые вы успели накопить за предыдущие годы своей жизни – оставили, может быть, себе в наследство, сымитировав в лучших традициях смерть своего дядюшки – и вольны свободно передвигаться по всему миру, исследуя, внимая и впечатляясь, а мир меняется, и меняется стремительно, и, поверьте, за столетие с небольшим мне до сих пор не наскучило путешествовать по всему свету, увлеченно изучая культуры и языки, оставаясь на долгий или не очень срок в качестве резидента в той или иной стране. Мы путешествовали от Лиссабона до Сингапура, от Рейкьявика до мыса Доброй Надежды. Мы сталкивались с большими трудностями из-за того, что не могли находиться на солнце, но неуемное желание увидеть этот мир, будучи уже не его природной частью, инородной, хищником в человеческой плоти, вело нас дальше и дальше.

Люди так часто боятся менять свою жизнь, стремиться куда-то, куда не стремятся другие из их вида, но когда ты отпускаешь любые моральные условности, любые попытки сравнить себя с кем-либо и просто начинаешь жить, не оглядываясь ни на чужие философии и жизненные правила, ни на осточертелые религиозные учения, которые я крайне презирал и презираю по сей день – хотя, признаюсь, мы были в Иерусалиме, городе одетом в белый камень, который оставил несравнимое впечатление, но дело было совсем не в том, что в нем находится Гроб Господень и место распятия сына божьего, совсем нет. Мы же решили существовать исключительно вдвоем и следовать друг за другом. А разве могло быть иначе?

«Я был готов обручиться с тобой в Иерусалиме, и это было бы столь богохульно, душа моя, что сам Люцифер пожал бы мне ладонь», – меня, конечно, уже давно не смущают различные высказывания Джонатана, но пока я пишу что-то, кажется, я становлюсь намного более открытым и даже сентиментальным. Не каждый день копаешься в своей памяти и вытаскиваешь наружу не только слова, но и чувства, отражая их в письменном виде.

Думаю, для пролога я написал уже достаточно. Подводя итог первой главы и моей первой дневниковой записи, я скажу, что если вы решитесь остаться с нами и продолжить свое путешествие, мы покажем вам не только любовь и вечность глазами вампиров, чья смерть была всего лишь началом, но и душевные терзания, муки выбора, с которыми каждый из нас так или иначе сталкивался; мы проведем за собою по самым особенным для нас городам и местам, расскажем свою историю, что осталась вне событий первой книги, и ответим на вопросы, которые вы, возможно, хотели бы нам задать.

Я приглашаю вас разделить с нами вечность. Пожалуйста, переверните страницу.

========== Дневник Уильяма Холта: «В цвету магнолии» ==========

Дождь все также не перестает, а мы уже многие часы пытаемся добраться до Восточных Карпат. Я маюсь и пытаюсь найти себе хоть какое-то занятие, но все равно все упирается в то, что я вновь и вновь принимаюсь писать. Мои потуги скрасить скуку только забавляют Джона. Сам-то он преспокойно читает какую-то книжку – путеводитель! – по Румынии. «Любовь моя, чего ты там не знаешь-то», так и хочется ему сказать, но умом то я понимаю, что изменилось в новом мире практически всё. Благо, что мы оба говорим на румынском языке, потому что здесь не знают ни английского, ни французского, коим мы овладели в совершенстве за время проживания в Париже. Как же тянется время, когда сквозь непроглядную стену дождя едешь не второй и не третий час! Телефон разряжать прослушиванием музыки не хочется, а столь прекрасное времяпровождение как сон мне недоступно – точнее, совершенно не необходимо. Немного завидую смертным, кто может просто взять и заснуть, улегшись на сидение в безобразной позе, накрывшись пальто и подложив под щеку шарф.

Пока время ползет, как и наш поезд, до многострадальной Бистрицы, я бы хотел поделиться довольно интересными наблюдениями. Как вы понимаете, Джону уже четыреста девяносто восемь лет, а мне всего лишь сто сорок семь. «Молоденький любовник и старый дед», прокомментировал Уорренрайт, за что только что получил от меня болезненный тычок в бок. В последней части предыдущей книги я вкратце описал то, как мы провели двадцатый век, но не вдавался в подробности. Здесь же я бы очень хотел рассказать именно об этом и о наших нынешних приключениях.

Перевалило за полночь. Только что выключили свет – людям необходимо отдыхать. Мы сейчас находимся где-то у Брашова, а потому осталась еще половина пути. Было бы неплохо, если бы мы взяли машину и пересекли полстраны на ней, но погода была настолько отвратительной для езды, что выбор пал на поезд.

К слову, я говорил, что Джонатан сделал мне предложение. Сейчас мы женаты, я на минуту задумался, но мне снова подсказали: пять месяцев. Честное слово, будучи человеком, да даже будучи вампиром, я никогда не представлял себя в роли жениха. Не представлял, как бы мы могли сыграть свадьбу со священником, дать клятвенные обеты и обменяться кольцами. Я никогда не думал, что что-то столь обыкновенное и нормальное в моей совершенно отличающейся от нормальной жизни произойдет со мной. Но вот сейчас я смотрю на свою левую руку и осознаю, что это действительно так. У меня на пальце платиновое тонкое кольцо, которое, даже если его снять и спрятать, будет невидимым символом моей совершенной любви и добровольной принадлежности бессмертному существу, моему Джонатану, который сидит рядом и бессовестно подглядывает, что я пишу!

Мы сыграли свадьбу в Париже – он был весь объят цветом магнолии – когда весна только-только вступала в свои права, но солнце еще не так сильно тревожило уставших от прохладной и тусклой зимы французов. Само заключение брака мы провели в Люксембургском дворце, ради чего пришлось долго и упорно договариваться с администрацией. Впрочем, оно того стоило.

Если вы не знаете, то я дам вам краткую справку о том, что собой представляет Люксембургский дворец. Он был построен в начале XVII века для Марии Медичи – королевы Франции и жены Генриха IV из династии Бурбонов. Сейчас там заседает сенат, а некоторые помещения отданы под временные выставки.

Зарегистрировав свои отношения, мы провели небольшой банкет для друзей и знакомых в Гранд Отеле напротив Национальной Академии Музыки, где вовсю гремела постановка Уорренрайта, как нового режиссера – его «Фауст», помните? Потрясающий балет. Новый сезон должен начаться в октябре. Я так за него рад! Банкет был нескромным, но это мы точно могли себе позволить.

Более того, мы умудрились договориться с директором Опера Гарнье, чтобы нам в лучших традициях позволили провести бал-маскарад, какие были частым явлением в XIX веке, и что вы думаете? Деньги творят чудеса. Всегда творили и будут. Непреложная истина!

У нас были красивые костюмы, пошитые на заказ в Италии – этакий широкий жест моего мужа, чтобы все было эстетично и наиболее оригинально. Конечно, нам не удалось воссоздать что-то столь же завораживающее, как когда мы впервые посетили маскарад в Национальной Академии Музыки в 1895-м году. Времена не те, и нравы не те, и в целом все совершенно иное. Даже мы не остались прежними.

В тот день я не мог до конца понять, что это действительно происходит со мной, и что мы теперь оба – супруги. Что мы теперь не просто вместе, а по-настоящему вместе, и вместе на всю чертову оставшуюся вечность. Конечно, никто не мог нас обручить в церкви, поскольку путь в святое место нам был заказан, но было что-то сокровенное и сакральное в самой сути такого события, как свадьба. Возможно, опять же, моя ужасная сентиментальность. Но для меня это значило и значит очень много.

Когда ты можешь назвать мужчину своим мужем, когда вы оба разделяете стремления и чаяния, когда вы становитесь настоящей семьей, или ячейкой общества, как говорят преподаватели и пишут в заумных книжках, что-то неуловимо, но меняется. Я чувствовал, да и до сих пор чувствую, что что-то изменилось. Нет, безусловно, он смотрит на меня с большой любовью и всегда проявляет заботу… И мне все равно кажется, что все стало еще более значимым и важным.

Солгу, если скажу, что в день свадьбы не трясся, как любая невеста. В тот момент на меня напала мысль, что все должно быть идеально. Почему и зачем – уже другой вопрос. Если люди женятся рано утром, а потом едут праздновать, то у нас все проистекало из вечера в ночь, по объективным причинам. Я был одет в костюм – черные брюки, белую рубашку и винный пиджак – и парфюм от Фрагонар. Джонатан же не изменял черной классической «двойке». Мы – по неведомой причине – подошли к вопросу свадьбы с особой щепетильностью, хотя за месяц до самого мероприятия мы обсуждали, что не было необходимости в чем-то слишком вычурном и дорогом. Как вы понимаете – не вышло.

Париж в цвету магнолии – мое самое любимое время. Не жаркое и душное лето, не прохладная и промозглая зима. Впрочем, я спокойно сносил и осень, во всех городах, где мне довелось жить. После дождливого осеннего – и не только – Лондона меня уже ничем не удивишь. Удивили меня разве что русские морозы, когда мы были по делам в Санкт-Петербурге несколько лет назад. У вас может возникнуть вполне закономерный вопрос – разве вампиры боятся холода? Я бы не сказал, ведь мы по-другому все ощущаем и чувствуем, но кому будет приятно одеваться во множество вещей, чтобы сойти за обычного человека, гуляющего по проспекту ночью? Хотя, честно говоря, я очень люблю большие шерстяные шарфы, в которые можно укутаться, как в плед. Это моя огромная слабость. Я и сейчас сижу в одном таком, развалившись на сидении.

Я помню наше первое настоящее свидание в Париже. Мы гуляли вдоль набережной Сены, закутанные в пальто и шарфы, а в один момент и вовсе остановились недалеко от Pont Neuf¹, чтобы по привычке и традиции французов расстелить плед и сесть, свесив ноги ближе к воде, и распить на двоих бутылку розового вина, перемежая каждый глоток с закусками и мимолетными поцелуями.

Для вас не секрет, что мы прожили во Франции по меньшей мере десять лет, а потому очень много воспоминаний связаны именно с этой страной и ее городами. Мне пришлись по душе и другие города, кроме Парижа, однако все свое детство, пока я еще был человеком, я провел именно в этом городе, а потому не смог удержаться от того, чтобы переехать из Лондона именно на берег Сены. Мы жили и на Монмартре, и в Латинском квартале, и даже рядом с Пале-Рояль – нам нравилось менять квартиры, окружающую нас обстановку и вид из окна. Иной раз измененный маршрут до работы и то вносит глоток чего-то нового в твою жизнь. А наше существование конца не имеет, но мы, к сожалению, тоже подвержены чувству пресыщения.

Но я никогда не мог пресытиться только одним – моим возлюбленным. На самом деле вам может показаться, что я описываю какие-то слишком идеальные и правильные отношения, но вы и представить себе не можете, насколько тяжело пришлось Джонатану со мной после обращения, когда я превратился в голодное чудовище, а ему уже не хватало терпения усмирять мой жуткий нрав, дикую жажду и похоть. Я мог скалиться и домогаться его каждый час, каждую минуту, требовать от него и секса, и жертву, поскольку я еще не был научен охоте, а нутро горело от желания испить крови.

В те времена я был сам не свой. Я хорошо помню те полгода, в течение которых мне приходилось бороться с собой, чтобы не стать обыкновенным кровопийцей, потерявшим разум и зациклившимся на крови. Я долго просил у Джона прощение. Он простил, но за те месяцы я его беспощадно извел. О них, думаю, он вам расскажет сам.

Я пока что прерву свое повествование, потому что у меня садится компьютер, а свет от экрана слишком явственно нарушает практически полную темноту в вагоне. Даже Джонатан уже улегся, накрывшись моим же пледом, отложив уже совсем другую книгу. Принялся читать Бодлера, и почему только его так привлекает этот своеобразный французский поэт? Впрочем, о вкусах не спорят, тем более с собственным супругом.

Я рассказал вам всего лишь немного про наше первое парижское свидание и совсем чуть-чуть про свадьбу, но все только для того, чтобы скрасить собственную скуку. Наиболее полноценным повествование станет несколько позже, когда мы наконец-то достигнем руин старого замка. И я надеюсь, что дождь когда-нибудь закончится. Хотя он напоминает мне о тех временах, когда я впервые посетил Восточную Европу, когда пересек большой отрезок пути на лошадях, и тогда Румыния была дождливой и туманной. Впрочем, она и остается по сей день.

Комментарий к Дневник Уильяма Холта: «В цвету магнолии»

[1] Пон-Нёф (в переводе – Новый мост, фр. Pont Neuf) – старейший из сохранившихся мостов Парижа через реку Сену. Построен в XVI—XVII веках. Сейчас является одним из символов Парижа.

========== Еженедельник Джонатана Уорренрайта: «Утренняя звезда» ==========

Здравствуйте, господа читатели, кто следил за нашей с Уильямом историей с самого первого написанного нами слова. Я рад приветствовать вас вновь! Честно говоря, я и не думал, что мы продолжим описывать наши приключения, но мой дорогой Уильям предложил – и я согласился – поделиться и другими историями нашего бессмертного существования. Как мой дорогой мистер Холт уже успел упомянуть, я прожил намного дольше, чем мой возлюбленный, однако смею заметить, что вся моя жизнь заключена именно в самом Уильяме, и все самое запоминающееся происходило и происходит именно тогда, когда мы вместе с ним путешествуем по свету, преодолевая трудности, стремясь сквозь тернии к светлому дню – или же безоблачной ночи, когда на небе сияют яркие и такие далекие звезды. Полагаю, мне не стоит вновь упоминать, что всевозможные обороты речи про сияние солнца над нашими головами и являются всего лишь оборотами речи, не более того. Я особенно расположен к художественному приукрашиванию текста, а потому не обессудьте, что иной раз в нем будут проскальзывать привычные вашему глазу и слуху высказывания, противные самой природе нашего существования. Впрочем, обещаю разве что не божиться, поскольку это в корне противоречит не только моему образу жизни, но и смысловому восприятию мира вокруг. Я не верю в Бога, но верю в высшую темную власть, и вам стоит с этим окончательно смириться.

Как мой дорогой Уильям уже вам рассказал, мы посетили немало стран, посмотрели свет, видели его рассветы и закаты, самые прекрасные и самые жуткие уголки, однако так и не перестали восхищаться разнообразием и богатством наследия человечества. Сейчас мы направляемся в мой родной замок, от которого остались одни лишь руины, чтобы вновь воздать дань прошлым столетиям, помянуть то, что не должно быть забыто, и отправиться в новое путешествие к неизведанным берегам. Я видел Румынию в упадке, в раздробленности и смуте, а сейчас она представляет из себя хотя и не самую богатую, но куда более благоустроенную страну, где жители могут не бояться за свою жизнь из-за вечных междоусобиц, противостояния бояр и вассалитета Османской Империи. Восточная Европа претерпела немало бедствий, однако не пала под гнетом Второй мировой войны и других катастроф, сохранив пусть и довольно шаткое, но все-таки равновесие.

Люди изменились. Поменялись ценности. Но не изменилось лишь одно – здесь до сих пор верят в темные силы, в духов и колдунов, в ведьм и прочую нечисть. Я едва ли не хохотал, глупо улыбаясь, когда читал истории про графа Дракулу, его замок – ныне замок Бран – и прочие суеверные выдумки моего народа. Конечно, давно не моего, но Румыния, как и была мне родной страной, так и остается сейчас. Я так и не стал самым настоящим лондонским денди или французским франтом, совершенно не смог! Прошлое господаря Валахии осталось далеко позади, и теперь я был просто Джонатаном Уорренрайтом, у которого был любимый супруг и мало-мальски постоянная работа режиссером в оперном театре. Уильям с особым усердием занимался изучением биохимии, парфюмерии и ботаники.

У вас мог возникнуть вопрос, как меня вообще угораздило податься в театр. На самом деле все до одурения просто. После того, как я переехал в Лондон, мне так или иначе было необходимо чем-то заниматься, но, поскольку мы решали с Уильямом вопросы личного характера, которым посвящена вся наша первая книга, я не мог себе позволить сразу же влиться в ту или иную сферу деятельности, да и в девятнадцатом веке куда хуже дело обстояло с сословиями и различными видами занятости, как сейчас говорят в профессиональной среде, а потому к театру я пришел только в конце двадцатого века. Мне всегда было на вид сорок лет, но я решил, что мне действительно интересно этим заниматься, а потому, как и любой другой человек, парижанин, я поступил на отделение театральной режиссуры. В наше первое посещение Парижской национальной академии музыки – которому посвящена не одна глава в книге «Любовь и Смерть» – я был до глубины души поражен музыкой Шарля Гуно и представленным на сцене «Фаустом». Не описать, как взволнован и встревожен я был в тот памятный вечер. И потом мысль о театре не отпускала меня, мне хотелось попробовать себя в совершенно иной роли. Мне хотелось не просто участвовать. Мне хотелось создавать.

Я был убийцей и им остаюсь, но светлый позыв к искусству в моей душе не мог оставить меня равнодушным, а потому я всеми силами желал попасть в ту самую среду, взгляд со стороны на которую меня не просто поразил, а совершенно очаровал. И очаровало буквально все: от убранства зрительного зала до взлетающей под своды Гранд-Опера музыки.

Пришлось начинать с малого – с различных малых театров, собственно. От постановок различных известных и не очень оперетт, а потом пробиваться через связи и знакомства, оставшиеся еще с «прошлых жизней». Где мы только ни работали, с кем мы только ни знались, с кем только вина ни пили. Это и сыграло в моей карьере большую роль. Я уже был знаком с нынешними руководителями Национальной Парижской Оперы. Они выслушали мои идеи, и были в целом немало удовлетворены – нас познакомила жена одного из них – не стану называть имен – которая познакомилась с Уильямом достаточно давно, когда пересеклась с нами во время одного из представлений научной работы моего супруга, произведшей фурор на одной из конференций.

Как вы можете знать – если интересуетесь оперой, билетом и французским театром – что в Национальной Парижской Опере принято ставить музыкальные спектакли в Опере Бастилии, а все балетные– во Дворце Гарнье. Разве я мог выбрать нечто, кроме «Фауста» Гуно? Он поразил меня. Пронзил! Вознес! И я решил поставить свою оперу, свое первое детище на столь тронувшее меня произведение. Показать свое видение этого бессмертного шедевра. И, таким образом, я стал заниматься музыкальными спектаклями в Гранд-Опера. Сейчас сезон еще закрыт, а потому мы можем спокойно путешествовать и заниматься своими делами, не боясь, что другие дела ожидают нас в Париже.

К слову, о Париже. Мне иной раз кажется, что я скорее парижанин – совсем не французский франт, опять же! – чем лондонец. Пускай мы довольно долго жили в Англии, мне так и не пришлись по душе традиции, поведенческие устои и все, что было принято в обществе в целом. Так или иначе, мне все равно пришлось подстраиваться под все эти рукопожатия-поклоны-рауты и прочее, правда, это не продлилось так долго, как могло, поскольку я преобразил Уильяма достаточно рано, и нам пришлось покинуть острова. Париж мне полюбился едва ли не сразу, как мы стали в нем жить. Правда, до момента нашего окончательного переезда в столицу Франции из Англии прошло достаточно много времени, но об этом мы расскажем позднее.

Я прекрасно помнил его с конца XIX века, и был немало поражен тому, как мало изменился этот город. И сейчас я говорю об архитектуре, о внешнем облике. Конечно, теперь город населяют люди самых разнообразных национальностей, и общее впечатление от Парижа совсем иное, нежели было тогда, но сохраненная старина и история все еще являются его особой отличительной чертой. Нет ничего приятнее, чем прогуливаться поздним воскресным вечером по набережной Сены рядом с Пон-де-Сюлли, возвращаясь после долгой и приятной прогулки в Венсенском лесу. На набережных, как успел рассказать Уильям, устраивают пикники, открывают различные забегаловки и питейные. Можно купить бутылку вина и устроиться с закусками за деревянными столиками, или купить чего-нибудь в супермаркете и сесть на самой набережной, расстелив плед. Пусть для вампиров в этом нет ничего необходимого, для нас каждая подобная прогулка является свиданием, и излишней романтичности в ней быть не может. Приятно сидеть со своим любимым человеком, пить прохладное rosé и наслаждаться ночью до наступления утра.

Во Франции жизнь другая, более спокойная и тихая, несмотря на то, что каждому столичному городу присуща своя особенная суматошность. В Париже приятно проснуться в пасмурный полдень – хотелось бы в солнечный, но увы! – и потянуться на постели, вылезая из объятий пухового одеяла, когда видишь вдалеке Эйфелеву Башню из окна, когда по комнате стелется рассеянный тюлем свет, а балкон приоткрыт и внутрь проникает приятный теплый воздух, еще по-весеннему свежий, но уже по-летнему ласкающий и пригревающий. А еще совершенно замечательно, когда за окном идет ливень и сверкают молнии на темнеющем небе, вдалеке раздаются раскаты грома, а вы просто сидите на постели и занимаетесь своими делами.

Уют, семейная идиллия и прочая благость мне были недоступны во времена заточения в замке, а потому такие простые мирские радости являлись и являются чем-то по-настоящему важным и даже сакральным. Я слишком долго был один, чтобы понимать, насколько дорого и ценно мгновение рядом с близким человеком. Сентиментальность загубит нас обоих к чертовой матери. Звучит по-настоящему абсурдно, но я никогда не чувствовал себя таким живым, будучи мертвым.

Уильям, на удивление, очень полюбил магнолии, цветущие по всему Парижу весной. Раньше его больше привлекали пионы, нежели роскошные бутоны и распустившиеся цветки, в которые одеты все улицы и скверы города. Поэтому, думаю, вас не удивит, что свадьбу мы сыграли в марте. В один из прохладных, пасмурных, но таких красивых месяцев в Париже. Он был так счастлив, а я все пытался понять, почему он – мой. За перенесенные ли страдания мне воздалось, или же это просто превратность судьбы, или мой счастливый случай. Однако было время, когда Уильям был невыносим. Он был страшным созданием, чей характер был настолько отвратительным, а сущность неуправляемой, что я сейчас, смотря на него, умостившегося едва ли не на моих коленях, не представляю, как во все то хорошее, что было внутри Холта, смогло пробиться сквозь забвение и мрак, в которые я вверг его, «одаривая» бессмертной жизнью? Сохранить в себе свет, став чудовищем, мне кажется, мог только он. Правда, теперь уже свет утренней звезды¹.

Комментарий к Еженедельник Джонатана Уорренрайта: «Утренняя звезда»

[1] Люцифе́р (лат. Lucifer «светоносный») – в римской мифологии образ «утренней звезды»

========== Еженедельник Джонатана Уорренрайта: «Переступая грань» ==========