Текст книги "Похитители любви (ЛП)"

Автор книги: CaptainSlow

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Я… – начал было Кроули, но тут же замолчал, осознав, что даже не знает названия, не говоря уже о том, о чем рассказ, потому что все это время был погружен в бесплодные размышления. – Я еще даже не начал, – пробормотал он извиняющимся тоном, перелистывая страницы и закрывая книгу совсем. Затем он скользнул вниз по матрасу, пока его голова тоже не оказалась на подушке, а лицо – на одном уровне с лицом Азирафаэля. – Я мог бы прочесть ее тебе… если хочешь.

Азирафаэль не ответил. Во всяком случае, не сразу. Его серые глаза – и чем больше демон вглядывался в них, тем более грозными они казались в мягком свете вокруг них – впились в янтарные глаза Кроули, его взгляд был открытым и незащищенным, и таким полным необузданных эмоций, что Кроули вдруг обнаружил, что ему не хватает способности складывать слоги и связывать их вместе. Это было одновременно волнующе и пугающе, как много потребности было в глазах Азирафаэля, и он не мог разорвать визуальный контакт ни за что на свете. Невозможно было сказать, сколько времени они провели в этой манере, участвуя в состязании взглядов. Хотя, заметил Кроули на каком-то отстраненном уровне сознания, это не было соревнованием. Победителя не было – и не могло быть, так что это был вовсе не конкурс, а просто бессловесное общение, на которое они всегда были способны, ставшее такой неизбежной частью их существования, что они почти перестали обращать внимание на те практически телепатические разговоры, в которые иногда вступали.

Губы Кроули дернулись, но прежде чем он успел хотя бы смутно сообразить, что именно собирается сказать, рука Азирафаэля ловко выскользнула из-под одеяла, и мягкая подушечка указательного пальца предостерегающе прижалась к его губам. Кроули моргнул, чувствуя каждый квадратный миллиметр кожи ангела напротив себя.

– Не надо, мой дорогой, – тихо сказал Азирафаэль, не давая ему произнести ни единого слога, его глаза на мгновение метнулись ко рту демона, а затем снова к его глазам. – Я знаю.

Слабо улыбнувшись, Кроули закрыл глаза в знак согласия. Азирафаэль был прав – он собирался сказать, что любит его, искренне и просто, и они закончили бы еще одним совершенно ненужным кровопролитием. Это причиняло бы физическую боль, но не меньшую боль причиняла ему необходимость воздержаться от высказывания этого сейчас, когда он знал, что нашел нечто, способное заменить ту божественную любовь, которую он когда-то испытал в день перед своим Падением и с тех пор страстно желал. Хотя ангел всегда был с ним, и просто быть незаслуженным побочным получателем его эфирного сияния время от времени уже было много, возможно, это тоже спасло его, не позволив ему превратиться в типичного представителя Ада, а вместо этого превратив его в… Кроули все еще не совсем понимал, кем он был, главным неудачником Ада или изгнанником Небес или чем-то еще, но он знал, что любит Азирафаэля. Возможно, ангел заслуживал лучшего, Кроули не был уверен, что его любовь была достаточно адекватной, и был более чем уверен, что этого просто не было достаточно, чтобы сделать то, что когда-то сделала с ним собственная божественность Азирафаэля, но его любовь была всем, что у него было и все, что он мог дать.

Кроули открыл глаза, и это сдавленное признание болезненно застряло у него в горле. Рука Азирафаэля переместилась к его щеке, его тепло было так ощутимо на коже Кроули.

– Я счастлив, что встретил тебя, ангел, – прошептал он вместо этого, и комок в горле стал удушающим препятствием, через которое он должен был протолкнуть свои слова. – Мне так жаль, что все так получилось.

– Кроули… – пробормотал Азирафаэль странно хриплым голосом, и демон подождал, пока он придумает что-нибудь еще, но ничего не последовало.

Вместо этого он позволил своей руке соскользнуть со щеки, коснувшись по пути горла, что заставило Кроули вздрогнуть, пока она не остановилась на его груди. В мгновение ока пальцы ангела рассеянно теребили верхнюю пуговицу пижамной рубашки Кроули, и демону потребовалось очень много времени, чтобы понять, что именно делает Азирафаэль. Когда он все-таки сумел сообразить, верхняя пуговица уже была расстегнута, и кончики пальцев ангела оставляли легчайшие ласки на обнаженной коже его груди.

Почти парализованный, Кроули перевел взгляд на руку Азирафаэля, сглотнул и снова посмотрел на лицо ангела, столь смертельно серьезного в своей решимости. Теперь его глаза казались темно-серыми, возможно, из-за того, как расширились зрачки, и Кроули почувствовал, что тонет в них, в их нежности, но было в них и что-то еще, что-то более первобытное, грубое и явно физическое. Сердце демона пропустило удар, а затем, казалось, попыталось изменить его, увеличив темп до барабанной дроби.

Наверное, оно не имело права преподносить ему такой сюрприз, учитывая, что он был демоном в течение шести тысячелетий и должен был уметь распознавать такие вещи, но все равно, от глубины желания в глазах ангела у него буквально перехватило дыхание.

– Надо было сделать это давным-давно, – тихо пробормотал Азирафаэль, вслух отвечая на незаданный вопрос, а затем расстегнул еще одну пуговицу на пижаме Кроули.

Кроули сглотнул, не в силах оторвать глаз от ангела, его сердце бешено колотилось в груди. Он действительно видел, как его собственная грудная клетка вибрирует в унисон с ритмом сердца под ней.

А потом была третья пуговица, и четвертая, и пятая, а потом его ангел придвинулся ближе, его теплая рука ласково пробежала по груди Кроули и вниз по его дергающемуся животу, а затем Азирафаэль каким – то необъяснимым образом оказался на нем, оседлав его бедра в решительно неангельской манере – но, конечно, он больше не был ангелом – и Кроули почувствовал, как сама сущность его мужского тела прижимается к его собственной промежности, становясь все тверже.

Кроули издал удивленный вздох, а затем губы Азирафаэля оказались на его собственных губах, и мир вокруг них перестал существовать, просто так, в мгновение ока и одного приглушенного вдоха, исчезая в квинтэссенции запаха Азирафаэля в его носу, вкуса на его губах и веса его тела на его собственном. Только усилием воли он заставил себя остаться на месте и не наброситься на Азирафаэля, когда тот чуть отстранился, чтобы посмотреть на него сверху вниз. Потому что, с точки зрения Кроули, если Азирафаэль и не выглядел сейчас положительно райским, то такого понятия, как Рай, просто не существовало.

О, но он хотел этого, хотел его, хотел так сильно. Он хотел всего этого и хотел сейчас, благослови эту невыносимую песню, которая мучила его последние почти тридцать лет, и он едва знал, с чего начать. Он не ожидал, что это произойдет в таких обстоятельствах, никогда так. И все же это было так, и, задыхаясь от волнения, балансируя на грани удушья, потому что как бы глубоко он ни втягивал запах Азирафаэля, этого было недостаточно, Кроули был полон решимости любить ангела как можно сильнее. Он не был уверен, что лучшее, что он мог дать, было лучшим, что Азирафаэль заслуживал – потому что после всего, что Азирафаэль сделал для него, он заслуживал гораздо, гораздо большего – но это все, что у него было.

Грациозно, верный своей натуре, Кроули поменял их местами так, что теперь он сидел верхом на бедрах ангела. Азирафаэль сглотнул, выглядя ошеломленным и застигнутым врасплох, его руки легли на плечи Кроули, но его глаза, сцепленные с глазами демона, оставались теплыми и полными ожидания, столь чуждого на его лице, что некоторое время Кроули мог только смотреть на него, завороженный. Затем, все еще не уверенный, что все это ему не приснилось, он скользнул вниз вдоль ног Азирафаэля, обводя ладонями очертания его тела. Его шея, плечи, обтянутые пижамой, и его руки, которые он крепко сжал в своих. Стоя на коленях на мягком белом матрасе между раздвинутыми ногами Азирафаэля, Кроули целовал руки, которые спасли ему жизнь. Он целовал каждый палец на этих руках. Поцеловав ладони Азирафаэля, он поцеловал внутреннюю сторону его запястий и поднял глаза, только услышав свое собственное имя, произнесенное тихим, дрожащим голосом.

Азирафаэль смотрел на него широко раскрытыми глазами, и теперь в них было больше той грубой эмоции, что-то, что превратило этот странный огонь, разгорающийся как в глубине живота Кроули, так и в его груди, в пылающий Ад.

– Разве плохо хотеть тебя так сильно после всего, что случилось? – прошептал он, отчего его обычно приятно вежливый голос хорошо образованного библиотекаря звучал совершенно иначе. Он был низким, хриплым, и, о да, в нем было много чего, что нельзя было принять ни за что, кроме желания.

Добро пожаловать на темную сторону, ангел, подумал Кроули с некоторой долей горечи, где желание – это единственно правильный поступок.

– Нет, – пробормотал он вместо этого, с трудом сглотнув, когда обнаружил, что его притягивают и очаровывают эти магнетические серые глаза. – Нет, ангел, это совсем не так. В этом не может быть ничего плохого.

– Ну пожалуйста, – сказал Азирафаэль – умолял – и Кроули обнаружил, что не в силах сопротивляться тому, что он сознательно пытался подавить почти тысячу лет, смеси любви и вожделения, которую он испытывал к Азирафаэлю.

Прошло слишком много времени с тех пор, как он впервые понял, что это такое, слишком много времени, чтобы кто-то мог вынести это безответное чувство. Он не осмелился стать причиной Падения единственной родственной души, которая у него была – и разве не забавно, что искушения в их отношениях всегда действовали наоборот, небесное существо соблазняло бедного демона и едва ли даже осознавало это. Об этом, о том, что они собирались сделать сейчас, не могло быть и речи целую вечность, потому что Кроули всегда знал, что слишком заботится о своем противнике, чтобы сделать что-то, что могло бы причинить ему вред. Он не простил бы себе, если бы Азирафаэлю пришлось страдать от ужасных последствий поступков, продиктованных его природой, его вездесущим, неутолимым желанием.

И теперь ничто из того, что он сделал, не могло вызвать Падение Азирафаэля, потому что ангелы просто не падали дважды. Больше не было необходимости сдерживать свои чувства или желания, не было ничего плохого, ничего, что могло бы быть неправильным. Во всяком случае, не больше, чем уже было. По крайней мере, так отчаянно убеждал себя Кроули. Азирафаэль хотел его. Азирафаэль просил его об этом. Азирафаэль лежал на кровати под ним, его глаза были огромными, пылающими и умоляющими. Конечно же, сейчас он не делал ничего плохого.

Кроули собирался не торопиться сегодня вечером, и не только потому, что он был полон решимости пережить и насладиться каждым мгновением того, чего он так долго и безнадежно жаждал, но и потому, что сегодня речь шла больше об Азирафаэле, чем о нем самом, а больше всего Азирафаэлю нужна была любовь. Формально он больше не был ангелом, но то, что он был демоном, делало жажду любви еще более отчаянной. Кто, если не Кроули, мог бы знать это так хорошо? Он также знал, что может дать ей разум, которого сначала боялся, а потом стыдился, пока, наконец, не примирился с ней. Он не знал о других демонах; может быть, Азирафаэль был прав, может быть, он действительно обладал той трижды благословенной искрой добра, о которой так часто говорил, но это не имело особого значения в великой схеме вещей. Он хотел любить Азирафаэля, и он был чертовски одержим этим, несмотря на то, что ему придется заплатить за это, и он будет любить, он знал, потому что теперь, когда он сказал это однажды, слова было трудно сдержать.

Все еще стоя на коленях между одетыми в пижаму ногами ангела, Кроули начал с самых мелких вещей – пуговиц на рубашке Азирафаэля. Одну за другой он расстегнул их все, начиная с воротника и намеренно стекаясь к низу по одной пуговице. Он не торопился, чтобы заметить сливочное притяжение обнаженной кожи груди Азирафаэля, покрытой редкими золотистыми волосками. Эти волосы вызывали веселую улыбку в уголках его губ – это был его ангел в ореховой скорлупе, совершенный в своем человеческом теле, наряду с его непокорными кудрями, которые он мог легко укротить в послушные, но упрямо не хотел; очками, которые он часто носил, несмотря на безупречное зрение; тонкой паутиной морщин на лбу и вокруг глаз и белые зубы, которые только придавали его улыбке более миловидный вид; маленький животик, делавший его похожим на человека, и то, что Кроули наконец увидел, как расстегиваются пуговицы на рубашке Азирафаэля.

Покусывая нижнюю губу, он позволил кончикам указательного и среднего пальцев провести тонкую линию от нежной впадинки между ключицами ангела до совершенно ненужного пупка, который все еще был там и эффективно превращал мозги Кроули в кашу. Азирафаэль вздохнул и вздрогнул под его дразнящими пальцами, его руки вцепились в дешевый выстиранный хлопок постельного белья, когда Кроули стянул рубашку с плеч, ткань соскользнула с них с едва слышным шепотом. Грудь Азирафаэля вздымалась и опускалась чуть более неровно под ловкими пальцами Кроули, изучавшими его обнаженный торс. Конечно, он не принадлежал к числу самых приспособленных людей – и существ – в мире, но его пухлый вид был явно преувеличен возмутительно устаревшими куртками, которые он так любил носить. Он действительно выглядел немного мягким по краям, заметил Кроули, облизывая губы, но эти выступающие ключицы и плечевые кости говорили о том, что его телесная форма тяготела больше к стройности, чем к полноте. Кроме того, под его кожей наверняка были видны очертания натянутой веревкой мускулатуры.

– Ты просто загляденье, ангел, – пробормотал Кроули, позволив указательным пальцам зацепиться за пояс брюк Азирафаэля, и под тонкой тканью проступило само физическое проявление желания ангела. Улыбка Кроули стала еще более голодной, когда его глаза на мгновение метнулись к нему. – Шедеврален.

Лицо Азирафаэля слегка покраснело, но это его вполне устраивало, придавая его коже здоровый румянец и убирая этот смертельно бледный взгляд. Одна его рука легла на щеку Кроули, большой палец провел линию вдоль скулы. Его глаза дразнили, пухлые губы чувственно молили о поцелуе. Кроули сглотнул, затем повернул голову, чтобы еще раз поцеловать ладонь Азирафаэля, и снова встретился взглядом с ангелом.

– Ты когда-нибудь…? – начал он, а затем, после короткой паузы, фыркнул; все еще до смешного обиженный, все еще ревнуя к женщине, которая жила больше тысячелетия назад, все еще задаваясь вопросом, были ли и другие тоже. – О да, конечно же, ты делал.

– Никого я не любил так сильно, как тебя, – пробормотал Азирафаэль, его взгляд был прямым, открытым и таким откровенно искренним, таким невыносимо любящим, таким невероятно полным желания.

Кроули поморщился, почти чувствуя боль Азирафаэля, произнесшего вслух слова любви. Он хотел сказать Азирафаэлю, чтобы тот не говорил этого, сказать ему, что знает. Он хотел сказать Азирафаэлю, что все равно не заслужил этого. Хотел сказать ему, что тоже любит его, больше, чем когда-либо чувствовала себя комфортно его демоническая душа. Он не мог сформулировать ни одну из этих мыслей.

– Иди сюда, – прошептал Азирафаэль. – Больше нет причин не делать этого.

Кроули так и сделал, и когда он наклонился, чтобы запечатлеть мягкий влажный поцелуй на губах ангела, он скорее почувствовал, чем услышал приглушенный вздох, мольбу «заставь меня забыть», прошептанную у его собственного рта, и с облегчением, которое омыло его, он понял, что может сделать это, даже если только временно.

Ощущение кожи Азирафаэля вызывало привыкание, заставляя его жаждать ее прикосновений повсюду, заставляя его корчиться и извиваться в объятиях своего возлюбленного, задыхаясь от того, насколько удивительно теплой, настоящей и ароматной она была. Здесь пахло Азирафаэлем, его книгами, пылью в книжном магазине и свежими чернилами, палочками корицы и полированным деревом, горячим чаем, шерстяными свитерами и летним солнцем – квинтэссенцией всего, что определяло комфорт и безопасность. Кудри Азирафаэля щекотали его щеки, губы и внутреннюю сторону запястий. Здесь были губы Азирафаэля, податливые и влажные, и явно не демонические. Его язык был во рту Кроули, тщательно обводил острые кончики его клыков, и это превращало Кроули в нуждающуюся, дрожащую массу очень влюбленного демона. Мягкое прижимание живота к его собственной впалой груди, а затем ноги Азирафаэля оказались по обе стороны от него, они сжимали его бедра, притягивая его ближе, и внезапно они оба оказались полностью обнаженными, и Кроули почувствовал едва заметное щекочущее прикосновение волос к его бедру и гораздо более существенное ощущение твердой, горячей, пульсирующей плоти.

В конце концов, Азирафаэль был человекообразным существом мира, так что у него был член, и довольно большой, судя по привлекательным очертаниям, которые он смог разглядеть под явно непривлекательными брюками ангела и подтвержденными собственным впечатлением Кроули от прошлой ночи; и кроме того, он уже довольно давно знал, что Азирафаэль тоже любит его, в том самом первобытном, физическом смысле, как люди любят друг друга. То, что он до сих пор не мог себе представить даже в самых смелых своих мечтах – ну и черт с ним, это была откровенная ложь, потому что он провел много бессонных ночей, запутавшись в потных простынях, делая именно это, представляя себе Азирафаэля на разных стадиях раздевания, делающего с ним всевозможные удивительно злые вещи – то, что он действительно не мог себе представить, было бы смехотворно физически.

Азирафаэль покачал бедрами, и Кроули уронил голову на сгиб шеи, заглушая глубокий, страстный стон. Он чувствовал теплую влагу на своем животе, и понятия не имел, чья она, потому что их члены были плотно сжаты между их телами. Он ошеломленно рассмеялся, смех каким-то образом утонул в жалобном стоне, а затем полностью затих, когда его губы нашли губы Азирафаэля. Он извивался против ангела со всей грацией змеи, заставляя их обоих задыхаться. Они тяжело дышали, восстанавливали дыхание, крепче прижимались друг к другу, целовались и повторяли это снова и снова.

Они занимались любовью медленно, затягивая мучительные мгновения наслаждения так долго, как только могли, превращая их в сладчайшую вечность. Два человека не смогли бы вынести этого так долго, но только ношение человеческой формы, несомненно, помогало делу, и так продолжалось и продолжалось, томно, грациозно, чувственно. По большей части они тоже молчали, словно оба боялись спугнуть это маленькое взаимное счастье, обретенное в безопасном убежище французского пансиона в глуши.

Когда-то, казалось, в другой жизни они вместе достигли кульминации, заставляя Кроули издавать звуки, которые несколько тысячелетий назад он счел бы унизительными и совершенно неприемлемыми для демона, у которого осталась хоть капля самоуважения, но теперь это тоже не имело значения. Все перестало иметь значение, все, кроме рук Азирафаэля, обнимающих его за плечи, его дрожащего голоса, зовущего его, Кроули, по имени, называющего его «любовью», называющего его «своим», а затем перешедшего в тихий стон удовольствия, когда его тело разрывалось в судорогах и дрожях от этого долгожданного, волнующего освобождения. Кроули последовал за ним через край всего лишь мгновение спустя, его тело рухнуло на него сверху, а разум продолжал погружаться в бездонную бархатистую пустоту, само определение безопасности, где не было ничего, кроме ощущения кожи Азирафаэля, такой влажной и такой горячей, и звука его голоса, тихого, задыхающегося и дорогого.

Время тянулось безмерно, и Кроули позволил себе погреться в этой сладкой посткоитальной истоме, как в луже патоки, в блаженном забытьи. Позже, гораздо позже, когда он наконец восстановит дыхание и обретет способность мыслить более или менее связно, он будет думать, что уже проклят, но он будет проклят снова, если все в его ангеле будет ощущаться не иначе, как чисто божественным. Он никогда раньше не думал, что занятия любовью могут быть такими – такими сильными и чувственными, но, возможно, именно из-за этого – потому что он никогда раньше ни с кем не занимался любовью, его единственным побуждением в те одинокие годы, когда он пытался примириться с тем, что им с Азирафаэлем никогда не суждено было случиться, было желание подавить вожделение, которое он испытывал, почесать этот зуд, чтобы облегчить его. Хотя он прекрасно знал, что никто не сможет этого сделать, никто, кроме Азирафаэля. Вскоре он почувствовал, как сердце Азирафаэля бьется прямо под его щекой, каждый глухой удар отдавался в его губах, и снова он обнаружил, что не в силах преодолеть шок от несправедливости случившегося. Вот он, его идеальный, сияющий, самый добрый ангел, такой теплый, мягкий и такой ужасно нежный, так как же он мог быть Падшим?

Пальцы Кроули играли с прядями спутанных кудрей Азирафаэля. Он отчаянно не хотел смотреть правде в глаза; ему хотелось просто остаться вот так, с закрытыми глазами и прижатыми губами к коже Азирафаэля, быть в объятиях своего ангела, быть успокоенным его присутствием, чувствовать себя в безопасности и удовлетворенным, слушать, как он говорит, что все было непостижимо, верить ему, что все действительно так. Вечности для этого будет недостаточно.

Но ведь все было не так, правда? Вряд ли теперь у них есть вечность.

Кроули осторожно скатился с Азирафаэля и лениво растянулся рядом с ним, его грудь, живот и размягчающаяся плоть плотно прижались к теплому телу ангела, весь беспорядок, который они создали, высыхал на его коже, что, возможно, должно было быть неприятно, но по-странному не было, это было просто еще одним свидетельством того, что они сделали, грязным свидетельством самого чистого чувства, которое он когда-либо испытывал. Его нога обвилась вокруг бедер Азирафаэля, и все это было так потрясающе хорошо, что какая-то часть его хотела позволить сладкому забвению взять верх, отдаться ему, оставаясь здесь, в этом безопасном месте объятий ангела, пока не наступит Царствие Небесное.

Другая его часть была непреклонна в том, что он должен бодрствовать и быть настороже, поэтому Кроули открыл свои янтарные глаза и сделал именно это, охраняя беспокойный сон своего ангела, пока приближающийся рассвет не рассеял его кошмары. Он отчаянно желал покоя, такой вечности, как сейчас, возможности вернуться домой и спать в их собственной постели, вместе, чтобы Азирафаэль сказал, что любит его, не захлебываясь собственной кровью, чтобы у него был шанс искупить то, что он заставил Азирафаэля сделать, ведь это все из-за него, да? Кроули проглотил комок в горле, одновременно необъяснимо благодарный своему ангелу за спасение своей жизни и безмерно сожалевший о том, что ему пришлось попасться на эту удочку, защищая своего собственного противника, одного ни на что не годного демона, в которого ему не повезло влюбиться много лет назад.

***

* «Вращающаяся песня» Ник Кейв и плохие семена (напоминаю, что это рок группа – «Spinning song» by Nick Cave and the Bad Seeds)

Комментарий к Глава шестая

Автор: *выкладывает главы*

Я, конечно же, ни капельки не следящий за новыми частями и не обновляющий страницу с фанфиком каждые пол часа: *быстренько все переводит*

Ну и где же отзывы?(

========== Глава седьмая ==========

О, детка, мы в бегах, мы в бегах, мы в бегах,

На полпути вниз по тихоокеанскому побережью.

Я оставил тебя спящей с твоими ранами.

Дорогая, твои мечты – это твоя самая большая часть,

И они навсегда со мной, в моем сердце,

Дорогая, твои мечты – это твоя самая большая часть.

И они навсегда со мной, в моем сердце.

Но где оно – я не знаю.*

©

***

В течение следующих нескольких недель они проехали через Францию, а затем Испанию и Португалию, посетив лишь некоторые места на лету, проведя несколько дней в одних и полностью игнорируя другие. Они шли по улицам, которые были знакомы им двоим лучше, чем большинству граждан. Они посетили музей вина в Бордо и представление национального балета в Мадриде, они пили вино и ели местные деликатесы в Саламанке, они смотрели закаты на скалах Назаре в Португалии, и они говорили о прошлом и прошедших временах, и смеялись, вспоминая, почти так же, как раньше. Ночью Кроули делал все возможное, чтобы любить своего ангела до беспокойного сна, и когда утро не переставало наступать раз за разом, он читал в постели, когда его самый дорогой друг – его родственная душа – наконец обретал покой в его присутствии, когда первые лучи восходящего солнца освещали крыши домов, горные вершины и кроны деревьев.

Однако то, что никогда не попадало в их разговоры, было будущим. Было гораздо безопаснее воскресить прошлое, каким бы болезненным оно ни казалось, чем представить, что ждет их в будущем. Все, что у них было на данный момент, в некотором смысле, было сладко, поскольку давало вкус того, что, возможно, люди должны были проходить на ежедневной основе, учитывая мимолетность их жизни. Это был бы хороший эксперимент при условии, что в один прекрасный день они могли бы положить этому конец и просто вернуться к жизни, к которой они привыкли, Азирафаэль был ангелом, а Кроули – демоном, и они бы просто иногда путались вокруг людей, больше ради поддержания формы, чем действительно влияя на чью-либо жизнь, их усилия действительно сводили на нет влияние друг друга. Было бы здорово, если бы Кроули не скучал по Лондону с его пресловутой погодой и вечными пробками. Это было бы мило, если бы его ангел все еще был ангелом, черт, и это было бы так же хорошо, даже если бы ангел больше не был ангелом, но просто чувствовал себя в порядке, но было очевидно, что это не так, независимо от того, как сильно он пытался притвориться, что все нормально. По мере того как проходили дни, в глубине глаз Азирафаэля поселялось все больше и больше печали, печали, которая была гораздо глубже, чем казалось на первый взгляд. Все было бы хорошо, если бы он хоть как-то умел ее смягчать, но он не умел.

***

Азирафаэль и Кроули сидели за маленьким столиком перед крошечным семейным ресторанчиком в причудливой рыбацкой деревушке, приютившейся между двумя скалистыми выступами португальского Атлантического побережья, когда над миром сгустились сумерки, а воздух наполнился ароматами ранней осенней ночи. Большинство постоянных посетителей ресторана – в основном пожилые люди – жили внутри, спасаясь от вечернего холода, который наползал с океана, но снаружи вместе с ними находились молодая пара и семья с двумя маленькими детьми. Все они, словно по наитию, предпочитали держаться подальше от двух мужчин неопределенного возраста, которые, судя по их виду, были одержимы желанием хорошенько напиться.

У одного было облако светлых кудрей на голове, мягкие манеры и глаза такого бледно-серого оттенка, как будто из них высосали весь цвет, и когда последние лучи заходящего солнца осветили его лицо, его радужки казались практически прозрачными. Несмотря на эту странность, он все еще казался достаточно дружелюбным и очень британским, одетым в легкие льняные брюки и синюю рубашку с короткими рукавами, довольно стройным, но с намеком на живот, видимый под его практичной рубашкой. Можно было бы сказать, что ему чуть за сорок, но когда эти почти прозрачные глаза случайно встречались с чужими, они казались такими призрачными и древними, что трудно было выдержать его взгляд.

Единственный человек, который мог его выдержать, был его друг – или, возможно, партнер, судя по интимным взглядам и едва осознанным, тонким прикосновениям, которыми они обменивались снова и снова. Второй мужчина выглядел немного моложе, все его извилистые конечности двигались со странной, томной грацией, острые скулы, черные как вороново крыло волосы небрежно убраны со лба, а губы кривила тонкая ироничная ухмылка. Однако под всем этим скрывалось что-то нервное, трагическое и ужасно несчастное, что в сочетании с отчаянием в его нечеловеческих глазах, которое было бы видно, если бы он потрудился снять солнечные очки, делало его таким же древним и призрачным, как и его собеседник.

Вместе они составляли странную пару: приветливый мужчина, выглядевший так, словно только что вышел из собственного книжного магазина на вечернюю прогулку и выпил бокал вина на свежем воздухе, и молодой, похожий на человека из шпионского фильма, самоуверенный и такой же дерзкий. При втором взгляде – если, конечно, у человека хватило бы силы воли, чтобы бросить на них этот взгляд, – эти двое были поразительно похожи, и не только потому, что они были странными, но и потому, что оба были глубоко опечалены.

Для маленькой ласточки, порхающей от одного стола к соседнему, от одного перила – к другому, в этих двух существах не было ничего особенно поразительного. Она знала, кто они такие, и была здесь, чтобы наблюдать.

***

– Ты когда-нибудь скучаешь по ним, ангел? – спросил Кроули, слегка запинаясь.

Прошло уже несколько недель сентября, и здесь, на юге, было тепло и солнечно. Несмотря ни на что, они все еще были живы, целы и невредимы, никто не беспокоил их ни Сверху, ни Снизу, так что, возможно, немного напиться было не таким уж большим преступлением. На самом деле Кроули надеялся вопреки здравому смыслу, что алкоголь наконец-то снимет напряжение. Он знал, что это имеет лишь очень кратковременное влияние, но даже это казалось хорошим.

– Что? – спросил Азирафаэль, наливая им обоим еще вина. Он также выглядел так, будто был немного не в своей тарелке, но его опытная рука не дрожала, не позволяя ни одной капле пропасть впустую. – По книгам?

– Нет, – Кроули покачал головой. – Да, я имею в виду, по ним тоже, но нет. Твои люди, – он сделал жест, широко раскинув руки, а затем взмахнул ими вверх и вниз. То, к чему он стремился, было имитацией небесного существа. То, чем он кончил, больше походило на то, что он вот-вот свалится со стула. – По ним. В общем.

Азирафаэль осторожно поставил бутылку обратно на стол и после недолгого раздумья покачал головой. Он вдруг стал заметно серьезнее и гораздо печальнее. Кроули мысленно благословил его, излечивая собственную глупость. Он должен был держать рот на замке, ради кого-то. Что ж, ему не следовало так много пить.

– Нет, – наконец вздохнул ангел, и Кроули поморщился – Азирафаэль действительно казался теперь совершенно трезвым. – Нет, я так не думаю. Во всяком случае, не совсем. Прошло много времени с тех пор, как я перестал называть Небеса своим домом… – он замолчал, теребя салфетку, потом пожал плечами.

Азирафаэль поднял глаза, чтобы посмотреть на демона, и улыбнулся, но это была совсем не обычная улыбка. Это была даже не собственная версия хмурого взгляда Азирафаэля – что-то вроде «я так устал от твоей вечной ерунды». Он был полон горечи, и хотя он, по-видимому, делал все возможное, чтобы смягчить ее, слишком многое было видно на его лице.