Текст книги "Похитители любви (ЛП)"

Автор книги: CaptainSlow

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

========== Глава первая ==========

Любви нужны мученики,

Нужны жертвы.

Они живут ради твоей любви

И платят за свои пороки.

Любовь будет смертью

Для моих одиноких близких людей,

Но их дух останется в сердцах всех,

Кто ещё способен любить.

©

***

Часы.

В самом центре Лондона есть узкий переулок, мощеная мостовая которого влажно блестит в желтоватом свете старомодных натриевых фонарей. Если бы не несколько неоновых вывесок здесь и там, невозможно было бы действительно сказать, две тысячи тринадцатый это год или, может быть, тысяча девятьсот двадцатый.

Вдоль тротуаров – неглубокие лужи, отражающие электрические огни и пасмурный лабиринт неба, слышен слабый звук воды, бегущей в желобах под землей.

Один из многочисленных летних дождей только что прекратился, и влажный воздух все еще несет свою затяжную свежесть. Пахнет мокрой мостовой, каким-то непостижимым образом смытой пылью и – совсем чуть-чуть – гниющими морскими водорослями из Темзы.

Сейчас середина июля. Приближается полночь, и, если бы не облака, почти полная луна висела бы прямо над крышами, глядя вниз на город с ее вечным, застывшим хмурым взглядом, приклеенным к бледному мученическому лицу.

Маленький взъерошенный воробей прыгает и порхает от антенны к антенне, от одного выступа к другому, время от времени останавливаясь, чтобы почистить перья, а затем поспешить вперед.

Под ним по улице идут два человека – или, скорее, очень убедительно человекообразных существа. Один немного выше и долговязее, одет в гладкий черный летний плащ и черный костюм, который, несомненно, оскорбительно дорог. Его галстук ослаблен, и пара верхних пуговиц на безупречной шелковой черной рубашке расстегнуты. Туфли, которые он носит, сделаны из змеиной кожи. Его скулы заострены, как и всегда в течение предыдущих шести тысячелетий – в конце концов, они являются частью его истинной формы. Солнечные очки, без которых его редко можно увидеть в повседневной жизни, в настоящее время сдвинуты на затылок, открывая его поразительные, янтарного цвета, совершенно нечеловеческие глаза. Это демон Кроули, Создатель первородного греха, свой собственный представитель Ада на Земле, тот, кто должен был обеспечить, чтобы Апокалипсис последовал по плану, но кто помог предотвратить его, и единственный демон в огромном мире Бога, который имеет непосредственный опыт того, что такое любовь.

Его коллега одет в светлые брюки песочного цвета, белую рубашку и пресловутый клетчатый жилет поверх нее, потому что некоторые вещи просто никогда не меняются. Его волосы – копна светлых кудрей, и свет уличных фонарей превращает их в нечто, похожее на нимб. За его тонкими старомодными очками в тонкой оправе, которые ему не нужно носить, немного расфокусированные, но все такие же холодно-синие, как и раньше, глаза. В конце концов, они тоже часть его истинной формы. Его нельзя назвать в точности стройным, хотя если бы некая мадам Трейси увидела его прямо сейчас, она была бы приятно удивлена очевидной переменой в фигуре этого джентльмена. Упомянутый джентльмен был бы приятно удивлен, что она заметила – в конце концов, в последнее время он очень старался привести себя в порядок, хотя это оказалось довольно сложным. Ему пришлось сократить количество горячего шоколада, увенчанного зефиром, но десерты Ритца все еще остаются виноватым удовольствием, абсолютно за пределами его способности бросить. Это ангел Азирафаэль, ангел Начала, печально известный тем, что даровал свой пылающий меч Адаму и Еве, свой собственный представитель Небес на Земле, любитель суши и замысловатых табакерок и не самый добродетельный из ангелов Небесного воинства.

Оба существа пребывают в том чудесном состоянии опьянения, когда окружающий мир кажется вполне сносным, возможно, даже странным, поэтому они спотыкаются и шатаются, хихикая и хватая друг друга за руки и плечи для поддержки. Воробей не совсем понимает, что именно обсуждают эти двое – если бы дело дошло до драки, джентльмены, о которых идет речь, вероятно, тоже не смогли бы этого объяснить, – но самые частые слова в их разговоре, что неудивительно, – «дельфины», «педераст» и «непостижимый». Они идут очень близко друг к другу, их руки почти соприкасаются. Судя по всему, предполагает воробей, оба довольно наслаждаются своими маленькими махинациями и, таким образом, продолжают делать их нарочно.

Между тем, на улице, идущей под прямым углом к той, по которой идут два пьяных агента Ада и Рая, стоит еще одна фигура, хотя и совершенно смертного толка, как может наблюдать воробей с высоты своего роста. Фигура неясная и невзрачная, и в одной руке она что-то несет, что-то цилиндрическое и, судя по тому, как ее плечи скошены набок, довольно тяжелое.

В том темпе, в котором они идут, обе стороны обречены встретиться прямо на углу, где пересекаются две улицы, примерно через десять секунд.

***

Все происходило так быстро, что даже Кроули, который по праву гордился тем, что его называют ослепительным ублюдком, с трудом понимал, что происходит на этой проклятой земле. В один момент они с Азирафаэлем совершали очень пьяную, но очень приятную ночную прогулку к книжному магазину, а в другой – его вдруг довольно бесцеремонно толкнул и повалил на землю сам ангел в вихре шотландки, перьев и божественных светлых кудрей. Меньше чем через мгновение щека Кроули соприкоснулась с мостовой, слишком твердой, слишком влажной и явно слишком мощеной на его вкус, грязь и песок больно оцарапали скулу. С головой, слишком легкой и одновременно слишком тяжелой, растянувшейся на тротуаре под чем-то вроде огромного мешка с песком и перьями и едва способной что-либо понять, Кроули попытался протрезветь. Это казалось лучшим, что можно было сделать в нынешних запутанных обстоятельствах.

Азирафаэль выругался – на самом деле выругался, как-то очень выразительно – прямо над ухом, сжимая Кроули еще сильнее, так крепко, что демон едва мог вздохнуть. Он открыл рот, чтобы спросить ангела, какого хрена, по его мнению, он делает, или, по крайней мере, попросить его перестать сжимать его так чертовски крепко, но слова, которые были на грани соскальзывания с его языка, были впоследствии заглушены его собственным шипением боли, когда капли теплой жидкости приземлились на тыльную сторону его руки. Это ужалило, внезапно и яростно, заставив Кроули дернуться в попытке оторвать свою конечность от того, что с ней случилось. Все, что он мог сказать, было похоже на то, что она прожигала дыры прямо через его кожу.

Прожигала. Дыры. Прожигала дыры…

Его сумбурные умозаключения отрезвили его еще больше, и последствия того, что это должно было быть, отрезвили его полностью. Святая вода, по-видимому, проливалась где-то в мире, который состоял не только из перьев Азирафаэля, его клетчатого жилета и холодного тротуара; и святая вода означала…

Вот черт!

Кроули изо всех сил пытался выбраться, выбраться из-под распростертого тела Азирафаэля – святая вода или не святая, ему не было никакого дела до того, что его пригвоздили к земле несколько менее душные, чем раньше, ангелы, одетые в уродливые шотландки. Это был вопрос достоинства. Что бы там ни было, что, очевидно, напало на них, им придется иметь дело с ним лично. Кроули, конечно, не особенно хотел иметь дело со святой водой, но у него не было особого выбора.

Через мгновение ему уже не нужно было бороться – вес Азирафаэля внезапно исчез, а затем раздался приглушенный крик, и все снова замерло. Тяжело дыша, Кроули развернулся на четвереньках, готовый вскочить на ноги, а может, отшатнуться и убежать, а может, даже драться, защищая… кого? Самого себя? Ангела? Их обоих? Он еще не мог полностью взять в свои руки управление своими мчащимися мыслями. Но шипение, которое он собирался издать, настолько естественное, что он даже не осознавал этого, вдруг застряло у него в горле, и Кроули, широко раскрыв глаза, медленно опустился на пятки.

В драке не было необходимости, во всяком случае, теперь. Должно быть, так оно и было, судя по неприятным ожогам на тыльной стороне ладони и среднего размера жестяному ведру, равнодушно лежащему рядом. Кроули действительно смотрел на Азирафаэля, который был всего в паре футов от него, но все, что он мог видеть, как ни странно, было это проклятое ведро. Оно накренилось с одной стороны, очевидно, от удара при падении.

Было странно, как его восприятие вдруг сжалось и отказалось воспринимать очевидное, уклоняясь и сосредотачиваясь на каких-то незначительных деталях. Люди, как правило, делали это, да, это было как-то связано с их психологическим справлением и механизмами самозащиты. Часть человеческого, должно быть, передалась ему, подумал он немного рассеянно, блуждая глазами по сторонам, как будто они были одержимы желанием избежать того, что было прямо перед ними.

По какой-то причине он очень хорошо знал, что Луна смотрит на них сверху вниз своим страдальческим лицом, рваные серые облака проносятся мимо ее серебристого диска. Струйки святой воды стекали в канаву между булыжниками, и Кроули почувствовал непреодолимое желание поскорее убраться с их пути. Но он оставался там же. В нынешних обстоятельствах святая вода не казалась такой уж угрожающей. То, что произошло, обладало ярким, насыщенным красным цветом, который просачивался в его маленькие ручьи. Он проследил взглядом за одной из струек до того момента, когда она уже не была струйкой, а превратилась в большую – и становящуюся все больше – лужу крови, отблески уличных фонарей и луна отражались в ее ржавой поверхности. Внезапно Кроули с болью осознал, что у него нет солнечных очков. Они лежали где-то позади него, разбитые вдребезги. Он понятия не имел, почему вообще подумал о них, когда было более чем вероятно, что он снял бы их прямо сейчас. Может быть, потому, что он так привык к ним, что не мог поверить в реальность того, что видел перед собой собственными глазами. Казалось, сама его натура отчаянно сопротивлялась тому, чтобы поверить в это.

Рядом, распластавшись на спине, вытянув руки и ноги, лежал человек. Кроули был уверен, что человек – это действительно все, кем он был, или, скорее, был, только потому, что ни одно из человекообразных существ, ни Сверху, ни Снизу, не выглядело так глубоко печально и неприглядно в смерти; и этот конкретный парень был ничем, если не был мертв. Однако это не совсем то, что отказывалось укладываться в голове Кроули. Люди умирали повсюду, и удивляться было нечему. Проведя рядом с ними шесть тысячелетий, начинаешь привыкать к этому явлению.

На этот раз все было совсем по-другому – Азирафаэль. Азирафаэль опустился на колени рядом с мертвецом. Азирафаэль в своем нелепом клетчатом жилете, рукава его рубашки теперь были усыпаны красными каплями. Азирафаэль, схватившись за… разум Кроули на мгновение запнулся, отказываясь воспринимать его таким, каков он есть. Азирафаэль держал нож, его тщательно наманикюренные руки были измазаны кровью. Азирафаэль, чье лицо было таким же бледным, как луна над Лондоном в ту ночь, и таким же мучительным. Азирафаэль, чьи глаза были широко открыты, остекленевшие и далекие, и даже в этом ложном свете Кроули мог сказать, что они больше не были небесно-голубыми.

Нет, конечно, не были, он не мог разглядеть, какого они цвета, но уж точно не Небесного. Глаза, которые смотрели на жертву своего владельца, просто не могли быть таковыми.

Как… как… как все это могло произойти так быстро?

Мысли кружились в голове Кроули обрывками и кусками, вырванные из контекста и по большей части не связанные между собой, пока он стоял на коленях на холодном мокром тротуаре, не в силах оторвать взгляд от крови, заливавшей эти мягкие, аккуратные руки. На лице Азирафаэля была написана боль, и Кроули сразу понял, что это за боль. Какая-то часть его до сих пор прекрасно помнила этот кошмар, один из тех, что неотступно преследовали его на протяжении шести тысячелетий, едва позволяя ослабить хватку. Боль, которая, однажды испытанная, оставалась навсегда, затаившись где-то прямо под поверхностью сознания.

Кроули вздрогнул. Какое-то время все, что он был в состоянии делать, это сидеть на месте, едва ощущая твердые камни на коленях, которые позже оставят синяки, на которые ему будет все равно, и молча смотреть на… на…

Его рассудок, казалось, хихикал на самом краю погружения во всеохватывающую панику, потому что он был не совсем готов смириться с тем, что только что произошло, и позвать Азирафаэля. Это был Азирафаэль, ради кого-то, его собственный ангел! Это, безусловно, должно быть кошмаром. Он должен ущипнуть себя сейчас и проснуться с криком кровавого убийства, потому что, конечно же, Азирафаэль и убийство были так же далеки друг от друга, как…

Но вот он, тем не менее, его ангел – Падший, что-то шепнуло в голове Кроули с ужасающей ясностью – с окровавленным ножом в окровавленных руках и с глазами… глазами…

Затем Кроули моргнул, и наступающее безумие отступило обратно в глубину его сознания. Окружение, а вместе с ним и ангел, напротив, казалось, пришли в фокус.

– Азирафаэль… – позвал Кроули, его голос звучал хрипло и ужасно отстраненно, словно откуда-то издалека говорил кто-то другой, а не он.

Азирафаэль, казалось, не слышал, но кинжал – теперь Кроули понял, что это не просто нож, а нечто более искусно сделанное – выпал из его руки и тихо звякнул о мостовую. Кроули поморщился. Теперь он чувствовал запах крови, и это вызывало тошноту в его теле. Звук слюны, стекающей по его горлу, когда он сглотнул, был почти слишком громким в тишине ночи, окружающей их.

– Ангел? – повторил он, все еще предательски потрясенный.

И снова Азирафаэль не ответил, не пошевелился и, казалось, даже не заметил присутствия Кроули. Его взгляд был прикован к телу перед ним, и в этот момент демон мог поклясться, что за все шесть тысячелетий своего существования он никогда не видел ничего более пугающего, чем эта пустота в глазах Ангела. Разум Кроули, вероятно, был достаточно проворен, чтобы справиться с тем фактом, что Азирафаэль мог Пасть, но сама мысль о том, что его единственный настоящий друг может сойти с ума… перспективы казались темной, бездонной пустотой, заполненной такими невообразимыми ужасами, что непреднамеренный, сдавленный всхлип покинул рот Кроули против его воли.

Черт, этого не может быть. Этого не должно было случиться.

– Ангел, посмотри на меня, – снова попытался Кроули, судорожно сжимая руками колени. – Азирафаэль, пожалуйста.

– Я должен был, Кроули, – прошептал Азирафаэль, на мгновение подняв глаза.

О Боже, черт возьми, столько боли, в отчаянии подумал Кроули, сколько боли.

– Он бы тебя убил.

Еще один взгляд, на этот раз более длинный, позволяющий Кроули различить проблеск цвета, который, вероятно, можно было увидеть, если бы кто-то высосал всю живость и радость из небесной синевы. Он был не совсем серым, скорее вялым, выцветшим голубым.

– Я не мог ему позволить.

Голос Азирафаэля сорвался в дрожащий, сдавленный всхлип, когда он беспомощно заломил свои обычно такие аккуратные, а теперь такие окровавленные руки, и, словно получив пинок под зад, Кроули рванул вперед. Он двигался молниеносно, не как змея в человеческом обличье, а как смертоносная змея, которой он когда-то был. Не успел он моргнуть глазом, как уже был рядом со своим ангелом, обнимая руками его неподвижное тело, трясущееся от беззвучных слез, и с ненавистью не мог придумать, что сказать. Никаких слов утешения, никаких тривиальных «все в порядке» и «все будет в порядке», никаких проклятых вещей – его разум был онемевшим и пустым, только один обрывок мысли, словно застрявший на перемотке – Азирафаэль Пал, его ангел Пал, Пал, Пал.

Кроули прижал его еще ближе, ближе, чем когда-либо, уткнувшись носом в невыразимо мягкие, непослушные кудри. Он чувствовал, как руки Азирафаэля сжимают одну из его рук так сильно, что это причиняло боль, и впервые за все время своего демонического существования Кроули захотел – действительно захотел, – чтобы он смог убрать боль так же легко, как и причинить ее. Но это всегда было делом Азирафаэля, не так ли? Всякий раз, когда кто-то остро нуждался в облегчении боли – в том числе и сам Кроули, – ангел оказывался рядом с ним с добрым словом, нежным прикосновением или ненавязчивым советом, всегда способным принести столь необходимое избавление. И теперь, когда Азирафаэль нуждался в этом больше всего, Кроули, казалось, не стоил ни единого проклятия.

Поэтому все, что он делал, – это стоял рядом с Азирафаэлем и медленно раскачивал его взад и вперед, чувствуя, как колотится его сердце, остро осознавая свою неспособность придумать хоть что-нибудь, не говоря уже о чем-то адекватном. Хуже того, он чувствовал – буквально ощущал на вкус – боль Азирафаэля, которая теперь пронизывала и его, ошеломляя своей интенсивностью, кружась и бурля где-то глубоко внутри него, и если это было то, что он чувствовал, то он отшатнулся при мысли о том, что же Азирафаэль должен был пережить. Кроме того, было еще одно чувство, ощущение того, что что-то безвозвратно изменилось. Кроули тупо созерцал его, гоняясь за обрывками мыслей в собственной голове.

Что-то? Все было чертовски неправильно! Жестяное ведро, струйки святой воды, мертвец, лежащий всего в нескольких дюймах от них, окровавленный кинжал и окровавленные руки Азирафаэля – все это было неправильно! И тут Кроули наконец осенило – понимание. Оно ударило его с силой товарного поезда, заставляя его следующий вдох замереть в середине горла. У Азирафаэля было какое-то чувство… вернее, его больше не было. Это было то, что ощущалось так ужасно по-другому. Сколько Кроули себя помнил, Азирафаэль всегда излучал это мягкое, успокаивающее, неземное сияние, а теперь оно исчезло в одно мгновение.

Когда-то Кроули находил это сияние одинаково раздражающим и привлекательным. Поначалу он подозревал, что у него аллергия на него, что было вполне понятно, учитывая тот факт, что он был демоном, и все же его беспомощно тянуло к нему. Они ссорились, спорили, разобщали друг друга, но эта притягательность оставалась на протяжении многих лет, веков, тысячелетий, в конце концов давая ему довольно тревожное представление о том, что он, возможно, какой-то очень больной демон. Он не был уверен, что демоны могут быть мазохистами по своей природе, но в то время он не мог придумать лучшего объяснения. Позже он изменил свое мнение и согласился с мнением о том, что он был довольно удачливым ублюдком-демоном, в конце концов.

А теперь ничего не было. Кроули так привык ощущать это святое послевкусие всякий раз, когда Азирафаэль был рядом, что неудивительно, что ему было трудно понять, что именно казалось таким неправильным. Теперь, когда он это понял, он очень хотел бы вернуть все назад. Существование в мире, лишенном этого святого, успокаивающего присутствия, было подобно…

Но Кроули строго запретил себе вдаваться в дальнейшие предположения. Азирафаэль все еще был здесь, вот что действительно имело значение. Черт, он был здесь только из-за Азирафаэля. Если бы не ангел, от него осталась бы лишь тлеющая кучка пепла в луже святой воды, и на этот раз не было бы никакого антихриста, способного вернуть реальность в нормальное русло. Невольно Кроули снова вздрогнул. Им нужно было убираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Он не совсем понимал, как проходит процедура обращения с новообращенными демонами в эти постапокалиптические дни, но был уверен, что встреча с подобными герцогами Ада – последнее, что им сейчас нужно.

Сдавленные рыдания Азирафаэля давно стихли, и теперь он тяжело опирался на Кроули, его руки не сжимали тиски, а лишь слабо касались предплечья.

– Пойдем, – пробормотал демон и поднялся на ноги, подзывая ангела – а он подозревал, что, несмотря ни на что, Азирафаэль всегда останется его ангелом, – чтобы тот сделал то же самое.

Азирафаэль не шевельнулся. Азирафаэль продолжал сидеть на месте, склонив голову и плечи. С тихим вздохом Кроули подхватил ангела под мышки и осторожно поднял его на ноги. Действие было несколько знакомым – за всю их жизнь было довольно много таких случаев, когда один из них отказывался протрезветь, а другой был вынужден поднять его на ноги – и это знакомое, казалось, немного укрепило уверенность демона. Это была нелепая мысль, но какой бы нелепой она ни была, она отрезвляла. Если уж на то пошло, то оба они были если не в полной безопасности, то, по крайней мере, на первый взгляд в целости и сохранности, хотя бы на время.

– Давай вытащим тебя отсюда, глупый душный ангел, ладно? – пробормотал он в облако кудрей, отдаленно пахнущих чаем, пряностями и солнцем, прибегая к последнему трюку, который только мог придумать. Называя Азирафаэля «глупым душным ангелом», он всегда умудрялся вызвать у последнего какую-нибудь реакцию, чаще всего довольно раздражительную. Кроме того, разговоры так, словно ничего катастрофического не произошло, давали Кроули чуть больше чувства контроля над происходящим. – Давай просто вернемся домой и разберемся с тобой.

– Но он действительно сделал бы это, Кроули, он… – голос Азирафаэля снова сорвался, и Кроули инстинктивно притянул его ближе, страстно желая успокоить, но не зная как.

Он бросил последний взгляд на распростертое на тротуаре тело, и вдруг тонкие волоски на его затылке ожили и встали дыбом. Говоря об убийстве, Азирафаэль не имел в виду святую воду. Вернее, он имел в виду не только святую воду. В застывшей руке мужчины было что-то маленькое и блестящее. Кроули ткнул в него острым носком ботинка из змеиной кожи, и вот он, сверкающий в лунном свете, произведение прекрасного мастерства, смертоносное оружие, маленький ножик, так хорошо сделанный, что он наверняка принадлежал либо Раю, либо Аду – Кроули не мог сказать, кому именно, – и скорее всего проклят или благословлен, что в конечном счете не имело значения. В любом случае он был бы мертв, и ему потребовалось бы некоторое время, корчась в агонии, прежде чем он испустил бы последний бесполезный вздох.

Тихое шипение сорвалось с его губ, когда чувство тошноты накатило на него, заставляя зажмуриться. Он уже много раз был дезорпорирован, и в некоторых случаях это происходило от рук самого Азирафаэля, но он никогда не был убит сверхъестественно заряженным оружием. Для демона – так же как и для ангела, поскольку они были, в конце концов, пернатыми – это было бы именно так. Больше никаких поздних ужинов в Ритце, никаких чаепитий, в том числе в книжном магазине, никакого человечества, столь противоречивого, но столь неотразимого, никакой Земли. И больше никакого Азирафаэля. Он бы просто исчез из жизни.

Кроули вздрогнул, его руки инстинктивно сжали плечи ангела.

Это, тупо подумал он, действительно начинало походить на какой-то очень плохо придуманный нуар-фильм. Ведро со святой водой. Кругом окровавленные кинжалы. Мозг Кроули отказывался понимать, что, черт возьми, происходит. Ему хотелось ущипнуть себя, ущипнуть Азирафаэля тоже, и проснуться, черт возьми, вероятно, нянчась с похмельем и купаясь в холодном поту, но в своей собственной постели – или на диване в задней комнате проклятого книжного магазина ангела – вспоминая все происходящее здесь и сейчас как простой кошмар.

Он смешно открыл свои желтые глаза, вопреки здравому смыслу надеясь, что очнулся в знакомой обстановке, но улица все еще была вокруг них. Труп в луже крови, кинжалы, ведро – все было на своих местах, черт бы их побрал, и все выглядело настоящим.

– Спасибо, – прошептал Кроули, не в силах унять дрожь в голосе, и притянул Азирафаэля еще ближе.

Он уже сжимал бессильное тело ангела так сильно, что человек на его месте был бы раздавлен или наверняка испытывал бы большие трудности с дыханием, но Кроули даже это не казалось достаточно близким. Он мучительно осознавал несколько вещей одновременно: что он только что избежал смерти – и это было бы полным, окончательным прекращением его жизни; что оба они, скорее всего, были в еще большей опасности сейчас; и что он был совершенно, безмолвно напуган.

Но было и еще кое-что, что Кроули, отчасти из-за своей демонической природы, отчасти из-за того, что он был просто в состоянии шока, не мог распознать на месте.

Ему потребовалось несколько долгих мгновений, наполненных ужасом, степень которого была сравнима лишь дважды в его существовании – тысячелетия назад, когда он Пал, и всего пару десятилетий назад, когда он стоял плечом к плечу с Азирафаэлем, намереваясь бросить вызов самому Люциферу с дурацким шинным железом в руке – чтобы понять, что именно это было. Когда до него наконец дошло, предательская дрожь в его конечностях только усилилась, потому что-то, что он чувствовал – или, скорее, сама интенсивность того, что это было, грубая и простая – тоже было ужасающим по своей природе, хотя на самом деле это не было сюрпризом. В этом не было ничего нового – конечно, он знал это чувство с самого Начала, поскольку оно было его постоянным спутником на протяжении веков.

Прежде чем мужество покинуло его и он передумал, Кроули чуть повернул голову, так что его губы сначала коснулись мягчайшего облачка растрепанных, влажных кудрей Азирафаэля, а затем нашли тепло ангельского храма. Поцелуй вышел как невесомая ласка, губы Кроули задрожали на фоне гладкой кожи Азирафаэля.

По большому счету, это был первый поцелуй во многих отношениях, своего рода новинка. Первый поцелуй, который Кроули подарил кому-то осознанно и с любовью. Первый, который он подарил Азирафаэлю. Первый поцелуй, когда-либо подаренный ангелу демоном. Для него это не стало сюрпризом, и он подумал, что и для Азирафаэля тоже не должно было стать сюрпризом – все равно так было все эти годы после ложного Апокалипсиса и десятилетия за десятилетиями до него.

Ирония судьбы была горькой – он наконец набрался достаточно мужества, чтобы решиться проявить свою привязанность, но обстоятельства не могли быть менее подходящими.

И все же оказалось, что то, что он только что сделал, было, по-видимому, правильным поступком – возможно, единственно правильным, – потому что тело ангела расслабилось рядом с ним, как будто сама жизнь только что вдохнулась в него. Совсем чуть-чуть, да, но пока это было все, что нужно было знать Кроули.

– Пойдем, Азирафаэль, – сказал он и, почувствовав едва заметный кивок, осторожно попятился – с ангелом в руках – к Бентли.

Она была аккуратно припаркована на другой стороне улицы. Кроули не видел ее, но все равно знал, что она там, точно так же, как знал, что ее не было всего пять минут назад. Бентли была его старым добрым другом. Бентли знала, где ее ожидали. Передние двери Бентли были распахнуты настежь.

– Давай.

Он мягко подтолкнул Азирафаэля к пассажирскому сиденью.

– Куда мы едем? – спросил ангел, не глядя на него, его голос был вялым, как будто он не особенно интересовался конечным пунктом назначения в любом случае.

– Мэйфейр, – тихо сказал Кроули и осторожно закрыл дверь, как только ангел оказался в машине.

Внутри Азирафаэль только кивнул головой, опустив глаза и уставившись на свои окровавленные руки.

Кроули всегда предпочитал книжный магазин – в его бесхитростном расположении было что-то необъяснимо притягательное, что-то почти такое же успокаивающее в пыльной заброшенной мебели, как и в неземной божественности Азирафаэля. Вид его тлеющих останков в тот августовский день девяносто первого года навсегда запечатлелся в памяти Кроули, вместе с чувством неконтролируемого ужаса и отчаяния, столь глубокого, что, казалось, оно сделало его любовь к этому месту еще более яростной. Конечно, он никогда не признавался в этом ангелу, насмехаясь и хмурясь на пылинки всякий раз, когда у него была такая возможность, но он подозревал, что его друг давно раскусил его и просто подыгрывал ему, чтобы потешить Кроули, если не больше.

Впрочем, книжный магазин был не самым лучшим местом, куда можно было сейчас бежать. Что-то подсказывало Кроули, что если случившееся еще не сломило Азирафаэля окончательно – а судя по отсутствующему взгляду ангела, он балансировал на самом краю Падения в страну невозврата, и это пугало Кроули больше всего, потому что он не совсем понимал, на что похожа эта страна невозврата; когда-то он был обитателем Рая, он жил в Аду, но никогда не сталкивался с безумием близко и лично – тогда возвращение в книжный магазин с его пыльным небесным сиянием определенно подтолкнуло бы его ангела к этому. Кроули в этом не нуждался, большое спасибо. Кроме того, если после того, что только что произошло, кто-то из Вышних или Нижних намеревался нанести визит, чтобы проверить, как обстоят дела, они, без сомнения, окажутся в обычной обители ангела. Итак, Мэйфейр должен был подходить, по крайней мере на какое-то время, и то, что они должны были сделать потом… Кроули остановил себя от размышлений об этом силой, делая все возможное, чтобы каким-то образом восстановить контроль над беглым ходом своих мыслей. Шаг за шагом, сказал он себе, иначе он мог бы присоединиться к Азирафаэлю на том узком выступе, где здравомыслие встречает свою противоположность, и какой тогда от него будет толк? Нет, ему нужно было оставаться сильным ради ангела.

Но прежде чем сесть в машину, Кроули помчался обратно к окровавленной сцене и забрал кинжал, который держал Азирафаэль – он не знал, откуда он его взял и какой силой заряжен, но подозревал, что скоро им понадобится нечто подобное. Дорога до Мейфейра заняла у них добрых десять минут. Меньше, чем следовало бы по правилам дорожного движения, больше, чем если бы Кроули действительно вел машину. Поскольку он только и делал, что таращился в окно широко раскрытыми змеиными глазами в необъяснимом смятении, Бентли позволила себе остановиться где-то посередине.

Одна из длиннопалых рук Кроули лежала на руле, кончики пальцев рисовали благодарные узоры на его теплой кожаной обивке; другая покоилась на бедре Азирафаэля, время от времени мягко сжимая его. Его щелевидные зрачки были невидяще устремлены на дорогу перед ними – он не мог заставить себя сомкнуть их с глазами ангела. Бывшим ангелом, что-то в его сознании внушало страх, но Кроули отогнал эту мысль, отрицая ее. Он был не совсем готов к тому, что только что произошло. Он не осмеливался взглянуть на Азирафаэля, потому что знал, что не сможет сдержаться. Он даже не знал, от чего именно – от паники, истерики или от того, что его длинные конечности обвились вокруг него, – но он знал, что Бентли не место для того, что бы он там ни делал, и сейчас не время.

Поэтому он погладил ее по рулю. Он сжал бедро Азирафаэля. Он уставился на дорогу. Он попытался представить, что будет делать, если они откроют дверь в квартиру, полную незваных гостей с Нижних рядов. Или с Верхних, если уж на то пошло, и он не знал, что будет хуже. Он с треском провалился. Он просто не знал, поэтому решил надеяться, что все сложится к лучшему – в конце концов, Вселенная всегда заботилась о нем, и теперь она может продолжать делать то же самое.