Текст книги "Дракон. Тихий омут"

Автор книги: bark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Чаем?

– Или сразу поднимемся наверх?

Когда смысл предложения наконец дошел до моего истерзанного сознания, я чуть не уронил челюсть!

– Всего доброго! – выпалил я и, резко шагнув за порог, хлопнул дверью перед носом обнаглевшей псины!

Да как он посмел, вот так предложить мне невесть что?! Мало того, что мы с ним абсолютно незнакомы (то, что я знаю всех жителей Омута в лицо, еще ничего не значило), так еще после этого пугающего убийства, о котором я пока не мог думать здраво – заявить такое!

Нет, ну что за бесцеремонный народ эти оборотни.

Шум машины слышался вдалеке, я прошел в кухню, выходившую единственным окном на лужайку перед домом. Так и есть, уехал.

Испуганное сердце забилось ровнее, я присел на стул и уставился в небо. Там, как и несколько минут назад, горел внимательный холодный глаз.

Полнолуние! Вот причина слетевших с катушек гормонов этого оборотня! Не удивлюсь, если и убийство связано с фазой Луны.

Оборотней я не подозревал, как, собственно, и никого другого, но существует множество других существ, чувствительных к лунной жизни, и, конечно, не стоит забывать о магическом значении ночной проказницы – Луна не только сводила с ума существ, но и усиливала заклинания.

И все же – сделать мне такое предложение! Возмутительно!

Негодование никак не желало утихомириться, ведь я никогда в жизни не давал повод усомниться в собственном благочестии! В свои семьдесят восемь лет я оставался чист, как первый снег в роще.

Никакие ухаживания и подарки появляющихся время от времени на горизонте поклонников не могли склонить меня к более близким отношениям. Не могу сказать, что светлые эльфы отличаются сдержанностью плотских желаний. Как и всякое существо, тем более прекрасное, эльфы наслаждаются жизнью во всем ее многообразии и обычно расстаются с девственностью в юном возрасте. Исключение составляют высокородные особы, чья невинность представляет политическое значение, впрочем, думаю, эта особенность относится ко всем расам и видам. Но поскольку я никогда не испытывал тяги стать с кем-нибудь ближе, то и смысла в таком интимном и сокровенном занятии не видел.

Не знаю, в чем здесь было дело. Возможно, немаловажную роль сыграло отсутствие подобных мне поблизости; темные же скорее вызывали озноб и предчувствие опасности, чем стремление приблизиться. Да и мама всегда говорила, что близость без любви не оставит ничего, кроме горечи и сожаления.

Но что за безумный день! Только сейчас я заметил, что руки мои заметно потряхивает, то ли от усталости, то ли от нервного перенапряжения. Уснуть сегодня мне вряд ли удастся.

«Два часа», – определил я, кинув очередной взгляд на небо. Что ж, завтра я никуда не собираюсь. В таком взвинченном состоянии от меня вряд ли будет толк. К тому же, завтра у меня урок с классом 1-С, но дракон не дождется от меня очередного позора.

Встав у окна, я проговорил простенькое заклинание, посылая весточку директору о том, что приболел. Вот уж дроу развлечется: эльф – и приболел. Больше я не стал объясняться, уверенный, что Нортон, будучи главой коммуны, обязательно узнает все до последнего слова о том, что произошло накануне вечером и сам догадается о причине моей отлучки. В том, что шеф Верн сообщит о моем невольном участии, сомневаться не приходилось.

Отдохну немного, наберусь сил, и тогда расставлю с недовылупком все точки над и…, а сегодня…

Я прошел в глубь тесной кухни, открыл деревянную дверцу верхнего шкафа. Здесь у нас… у меня хранятся настойки.

– Так, что тут? – На этикетке значилось «Клюквенная». Судя по году, трехлетней выдержки, а значит, в забористости оной я могу быть уверен.

Сунув бутылку под мышку, я поспешил к двери. Спрыгнул с порога, повернул за угол и направился в рощу, не замечая, как из темноты за мной наблюдает пара жадных глаз.

====== Глава 7 Зон, Фар и Бестар ======

Могучие стволы дубов уходили ввысь пушистыми кронами. Освещенные серебряным светом листья мелко подрагивали от слабых прикосновений ветерка. Гиганты шептались о вечном, благоразумно держась друг от друга на почтительном расстоянии, давая крепким корням свободу.

Легко ступая по мягкой травке, я быстро приближался к своей цели, позволяя любопытным порывам подталкивать себя в спину.

– Да, я снова иду к ним, – отозвался я назойливому провожатому.

Ветер вокруг загудел сильнее, путая мои локоны и одергивая тунику.

– Тебе можно послушать, если обещаешь не разносить сплетни на всю округу.

Сильный порыв прямо из-под моих ног возмущенно хлопнул подолом.

– Конечно ты, – настаивал я. – Кто еще выбалтывает все мои секреты кому ни попадя?

К возмущенному спутнику присоединились гиганты.

– Я не считаю вас незнакомцами, – поспешил я заверить вековые деревья, прежде чем они обидятся на меня на ближайшую сотню лет. – Но почему, куда бы я ни пошел, ко мне пристают белки и птицы с вопросами о железном монстре, прячущемся у моего дома, журчат любопытные ручьи, выведывая сколько у меня классов и чем это мы занимаемся в огромном крытом коробе под названием школа? И кто рассказал северной сосне о том, что у меня на кухне сосновые стулья?

Вокруг всё затихло. Листья едва решались коснуться друг друга, напоминая испуганное насекомое, унявшее нетерпеливый стрекот крылышек, ветер вился вокруг лодыжек, не решаясь задать очередной вопрос в бесконечном списке.

– Ах, во всем виновато болото? – расслышал я гадкий навет. – Если болото далеко на юге и я редко там появляюсь, это не значит, что можно сваливать вину на несчастного затворника, – притворно рассерженным тоном заявил я, перехватив клюквенную настойку покрепче.

Перепрыгивая через овраг, я почувствовал едва ощутимую дорогу, приятно скользнувшую под голыми стопами – в рощу я всегда отправлялся босиком.

– Подлиза, – примирительно произнес я, и любопытный проныра вмиг вплелся в мои волосы, укладывая локоны в замысловатую косицу.

За деревьями показалась широкая опушка – здесь было светло, как днем. Единственными хозяевами уютного простора выступали три дуба. Я подошел поближе, цыкнув на ветер в последний раз – друиды ужасно не любили, когда их листики трепал наглый непоседа, считающий, что для него закон не писан.

– Приветствую, уважаемые, – негромко, но отчетливо произнес я, застыв перед великанами, и принялся ждать, пока они очнутся.

– Здравствуй, здравствуй, Алияс, – проговорил Зон.

– Давно ты не захаживал, – откликнулся Фар.

– Зачем потревожил, мальчишка? – прокряхтел Бестар, самый старый друид. Говорят, он видел первую зарю.

– Пришел к вам в гости, уважаемые старцы.

– Что ж, раз пришел, расскажи, что творится в мире? – поддержал разговор средний друид.

– Позволите ли сесть у корней, уважаемые деды?

– Присаживайся, коль с добром.

Я вытянул большую бутылку настойки, так, чтобы старики рассмотрели ее своими темными дуплами. Добро – понятие растяжимое. Услышав благосклонный треск коры, я направился к Зону, самому молодому друиду, который совсем недавно пустил корни.

– В мире все по-прежнему… – начал я свое повествование.

Ритуал соблюдался во время каждого моего визита в святую обитель рощи, и я всегда неукоснительно следовал букве, которой научил меня Зон, позволив приходить иногда. Для светлого эльфа большая удача завести дружбу с друидами. Память их бесконечна как пучина океана, а силы их сравнимы с силами самой земли, ведь из нее они выходят молодыми саженцами и в неё они возвращаются, завершив круг.

По мере того, как я рассказывал о новостях, опуская самые возмутительные для стариков детали, будь то технический прогресс или механические монстры, работающие на чужой энергии, я ощущал, как мое тело медленно наполняется энергией. Сочная жила наполняла мой источник, даря ощущение безграничности и легкости бытия.

О свежем убийстве я и вовсе решил умолчать, полагая, что одно преступление, которых в день совершается сотни и тысячи, не стоит того, чтобы расстраивать почтенных старожилов.

– …жизнь течет, как и прежде, – прозвучала ритуальная фраза, и дубы зашумели, словно обмениваясь мнением об услышанном.

– За это надо выпить, – наконец проскрипел Бестар, молчавший все время моего рассказа.

Поднявшись на ноги, я подошел к друиду и тот бросил мне с кроны крупный листок. Свернув его конусом, я откупорил бутылку, налил настойку до краев импровизированной стопки. Не боясь запачкать колени, опустился на тунику и опорожнил содержимое листика прямо у корней.

– Хороша-а-а, – протянул старик через минуту, и я направился к Фару.

– Пошла, родная, – откликнулся второй друид, смачно чавкнув пустым гнездом. Мне на голову осыпалась труха из веточек. Застыв у корней Зона, я повторил процедуру.

– Ух, ядрёная, – восхитился самый молодой друид и позволил мне снова примоститься у корней.

Мы молчали.

– Уснули? – тихо прошептал я.

– А то. Старые коряги только и ждут когда ты им нальешь, да они заснут на недельку другую. Уже и вспоминать тебя начали.

– И вряд ли добрым словом. – Зон крякнул на мое замечание.

Зон был последним учителем истории в Омуте, пока не наступило его время пустить корни. Он учил меня с тех пор, как я оказался в городке и помогал мне заниматься в академии. Со стариком всегда было интересно и, казалось, он знает все на свете.

Повествуя о начале времен, об императорах и мировых войнах, он рассказывал о победах и поражениях, о любви и смерти, о поворотах фортуны, совпадениях, судьбе, алчности и жадности, милосердии и справедливости, самопожертвовании и эгоизме, подвигах и предательствах, героях и чудовищах… и сердце моё замирало, поднимая перед глазами картины ушедших времен.

Смогу ли я вот так когда-нибудь высоко поднять меч против врага? Пожертвовать жизнью во благо соратников?

Эти вопросы я чувствовал где-то глубоко внутри и сейчас, словно надежда пережить собственные приключения никогда не угасала, несмотря на то, что я оказался заперт в кармане пространств.

– Что тебя тревожит, Алияс?

– Все-то ты замечаешь, – отхлебнув в очередной раз из импровизированной стопки, заметил я.

– От старого бревна ничего не скрыть. Что там у тебя?

– В моем классе появился дракон.

– Дракон? В Омуте? – друид замолчал ненадолго.

Торопить деда я не стал и налил себе еще крепенькой. В голове приятно плыло, пока чистая энергия растекалась по телу, успокаивая нервы и расслабляя плечи.

– Неспроста это, – глубокомысленно протрещало вокруг.

– Наверное. – Об этом я особо не размышлял, у меня с ним и других забот хватало.

– Так что? – вывел меня Зон из размышлений. – Ящерица кичится знаниями?

Удивление немного развеяло туман перед глазами и новая порция «Клюквенной» замерла у самых губ.

– Как ты догадался?!

– Знамо, дракон, – понимающе выдал старик. – Думают, что знают все на свете. Не обращай внимания и скоро ему надоест.

– Да… вот только, – для храбрости я опрокинул стопку в себя, – я ошибся на уроке. – В голове отчаянно путались мысли. – Дважды.

Хм-м-м, – промычал друид. – Нехорошо.

Замечание ранило больнее издевательской бравады рептилии. Так стыдно мне не было никогда. Я приложился прямо к горлышку.

– Забылся? – тихо прошелестело над головой.

– Нет. Перенервничал и сам не заметил, как оговорился.

– Велика беда.

– Он сказал, что пойдет к директору и я буду жить на помойке. – Язык слушался плохо, мысли еще хуже.

– Ну-ну. Это он так, припугнуть тебя решил.

– За…– оглушительный ик вырвался помимо воли, – …чем?

– Кто его знает. Скучно ему, наверное.

Довод показался бы мне неубедительным, будь я в более вменяемом состоянии. А так я согласно кивнул.

– А вдруг нажалуется? – Глаза закрывались сами собой.

– Не нажалуется. Спи, росточек, спи…

Сон сморил меня в теплых объятьях чистой энергии.

– Не нажалуешься ведь, дракон?

– С чего взял? – донеслось с противоположного края поляны. Шайс вальяжно расположился на массивной ветке, где-то в глубине, не соблаговолив показаться.

– Не позорься наветом, вечный.

– Стану я слушать, старый пень.

– Отец твой слушал, и ты прислушайся. И эльфа моего не обижай. Один он остался.

– Извини, не припас платок.

– А зря, – разнесся шелест, встрепенувший каждую травинку, каждый листок. Волосы дракона зашевелились, сила друида расползлась вокруг, покрывая все живое. – Никогда не знаешь, что пригодится.

Шайс фыркнул.

– Уважение не то, чего стоит стыдиться, вечный.

– Предлагаешь проникнуться уважением к эльфийскому детенышу?

– Предлагаю проникнуться уважением ко всякой жизни. Жизнь – священна.

Тихий ветер обласкал нежным прикосновением древний дуб и потянул робкие всполохи эфира к дракону.

Шайс молчал.

====== Глава 8 На берегу Лихой ======

«Убейте меня», – кружилось в голове спутанным клубком. Отупляющее болью копошение все никак не желало униматься, даже когда я нашел в себе силы добраться до умывальника и окунуться в прохладную воду. Поняв тщетность титанического усилия и наивную надежду на то, что мне удастся легко отделаться, я спустился вниз.

Точнее сполз, держась за перила и неуклюже переставляя ноги со ступени на ступень, молясь всем духам, чтобы из-за собственной глупости я не свернул себе шею. Тогда на руках у шефа Верна окажется два трупа вместо одного.

Заварив себе настой из трав, я перекочевал в небольшую гостиную, мостившуюся напротив кухни.

Любимое кресло, куда я поспешил забраться с ногами, пригрелось у окна. Отсюда открывался отличный вид на лужайку у восточной стены и дуб, раскрывший лохматую крону над прохудившейся крышей.

Однажды я решил починить местами поврежденный дерн. Желание мое скорее было вызвано жаждой деятельности, чем бытовыми неудобствами, поскольку с потолка никогда не капало. Берестяной настил не требовал починки, единственное, что ложилось на мои плечи – заменить потрепанные пласты почвы.

Я заранее подготовил пару простых заклинаний, присмотрев их в учебнике по магическому ремонту и домоводству. И вот, оказавшись на вершине и уже собираясь приступать к задуманному, я услышал возмущенные причитания хранителя над головой – того самого дуба, посаженного далеким прадедом в незапамятные времена у только что возведенного дома.

Дуб возмущался неуважительным отношением к старшим, рассерженно шурша о тех временах, когда хранителей ценили и доверяли, советовались и прислушивались, а нынешняя молодежь ни на что не обращает внимание и даже не замечает, как замечательно сторож несет свою службу, не только охраняя дом, но и заботясь о его состоянии по мере сил.

Все, что мне оставалось – беспомощно открывать и закрывать рот, впечатлившись тирадой старика, который раньше только и делал, что бурчал себе под нос нечто настолько неразборчивое, что приходилось прислушиваться, и не каждый раз удавалось разобрать.

Взрослея, я стал понимать его немного лучше, привыкнув к своеобразной манере старческого бухтежа и недовольства. После смерти родителей необходимость в напряжении собственного слуха и вовсе отпала, я не просто слышал хранителя, я ощущал его настроение: его волнение, радость теплым лучам и негодование на задерживающихся птиц, взявших на себя обязанность выклевывать бесцеремонно забивающихся в щели изъеденной коры насекомых.

В наслаждении заваренными травами и размышлениях о прошлом напряжение медленно таяло вместе c головной болью – как вдруг я застыл и выпучил глаза.

Секундочку, а каким образом я оказался дома?

Удивительно, но я совсем не помнил обратного пути.

Говоря начистоту, в моей жизни случались моменты, требовавшие обязательного присутствия алкоголя. Никогда не забуду радость во время вручения аттестата и горе, сопутствующее исчезновению родителей из этого мира. Оба раза я упился вусмерть, но даже тогда помнил примерную цепочку событий, теряя из копилки воспоминаний детали, нюансы, настроения, но не такие важные моменты, как, к примеру, процесс возвращения домой, безусловно потребовавший от меня немалых усилий, учитывая мое нынешнее самочувствие.

Несмотря на все старания, я так и не смог ничего вспомнить.

Наклонившись ближе к окну, я толкнул створку наружу, позволяя прохладному осеннему воздуху наполнить комнату. Редкие колючки попытались скользнуть под просторный домашний халат, но я вовремя хлопнул себя по плечам и ногам – назойливые мошки рассыпались в стороны.

Я свистнул, и мой вчерашний провожатый уже через секунду ворвался внутрь. Довольный тем, что его пригласили на огонек, ветер весело пронесся по комнате (хорошо, что я хотя бы закрыл дверь гостиной, иначе долго бы пришлось разбирать устроенный бардак). Растрепав занавески, скользнул по краю скатерти, украшавшей небольшую тумбу напротив меня и чуть не свалил старинные фарфоровые статуэтки, принадлежавшие этому дому так же, как и все остальное убранство; попробовал толкнуть висевшее над тумбой зеркало (не тут-то было – довольно ухмыльнулся я – весила стекляшка прилично, даже без резной рамы, выполненной из камня).

Потерпев неудачу, неугомонное существо ринулось в противоположную сторону и тряхнуло сервант со стеклянными дверцами, предусмотрительно запертый на ключик (к этому меня приучила мама, объясняя, что посуда и столовые приборы не игрушка), однако громадина дрогнула, недовольно лязгнув богатством.

Я свистнул еще раз, привлекая внимание забывшегося гостя, и он прислушался, тут же позабыв о скабрезном занятии.

– Соскучился, конечно, – подтвердил я чужое предположение. – Хорошо погулял вчера?

И стены загудели от сбивчивого многоголосого рассказа о приключениях путешественника.

Побродив со мной по поляне, он отправился на восток, побегать наперегонки с ушастыми. Зайцы регулярно устраивали забеги на скорость и мой приятель часто присоединялся к ним на правах почетного гостя, как он сам полагал. Затем он приставал к кикиморам на болоте, путая их донельзя сбившиеся колтуны водорослей вместо волос. Дамы благодарили, видя в шалости искусную руку мастера. После он носился с птицами высоко над облаками, а потом пугал ночных путников на дороге, стягивая с них капюшоны исподтишка. А потом…

Я поспешил вставить слово, пока у меня еще была такая возможность:

– Гораздо интереснее, чем я. А ты не помнишь, как я добирался обратно?

Прохладный хоровод прикосновений слегка утих.

Та-а-ак.

– Значит, не помнишь?

Сбивчивые оправдания вперемежку со свежими сплетнями, домыслами о погоде и прочей ерундой посыпались на меня, как из рога изобилия. Что-то этот болтун прозрачный недоговаривает.

– Ладно. Просто я подумал, что если кто и знает, то ты. Значит, ошибся.

Круговорот эфира затих, словно ветер погрузился в тяжелые раздумья: выдать мне правду, которой он, по неведомой мне причине, не желал делиться, или пасть в моих глазах и получить весомый удар по самолюбию.

– Говоришь, тебе запретили говорить? А кто? – Я насторожился. – Тот, кто отнес меня домой, – волосы слегка зашевелились на затылке. – А почему, ты не знаешь.

Тут уж ветер легко выдохнул мне в лицо, утверждая, что понятия не имеет.

– Спасибо.

Пока мой незадачливый друг продолжал носиться по комнате, я слегка нахмурился. Кто мог знать, куда я отправился? И значит ли это, что за мной следили? Или, может, просто наткнулись случайно? Раз Зон меня не разбудил, значит, угрозы не было. И все же интересно, кого стоит поблагодарить за то, что шею и тело не ломило от неудобных бдений в роще…

А еще это значит, что кто-то побывал в моей комнате.

От неприятной мысли о том, что некто, вовсе мне неизвестный, побывал в моем доме и его пропустил хранитель, а затем еще отнес меня в спальню, стало неуютно.

Ветер не желал отвечать, что тоже не могло не настораживать, а к друиду идти ради такой мелочи было стыдно.

С точки зрения стариков, такой несущественный факт не заслуживал внимания приличного дерева, уже не говоря о том, что никак не мог явиться темой для беседы, а выспрашивать древних и вовсе представлялось плохой идеей. В лучшем случае они сделают вид, будто ничего не слышали, в худшем – поднимут на смех и запретят появляться какое-то время. Конечно, Зон проявил бы больше понимания, но увы, на поляне их росло трое.

Возможно, шеф Верн все же приставил ко мне кого-то, а тот оборотень, что привез меня обратно, был просто отвлекающим маневром?

Выставив товарища за окно, я решил не тратить день даром, а подготовиться к завтрашним урокам. Сделать это оказалось невероятно сложно. То и дело в голову лезли чужие ноги, оторванные головы, дохлые коты, бестактные оборотни, друиды и таинственные благодетели.

Решив, наконец, оставить убийство стражам порядка (в том, что это преступление, я не сомневался ни минуты – отрывание собственной головы вряд ли входило в тройку излюбленных гномами способов расставания с жизнью), а ночные происшествия временно списать на странные сновидения, я отправился к реке, прихватив с собой кое-какие конспекты.

Сезон купания остался давно позади, но это никогда не мешало мне получить удовольствие от созерцания проточной воды, вкупе со свежим воздухом и возможностью побыть в одиночестве.

Путь до омута был недолгий.

Именно благодаря плёсу полноводной реки Лихой, протекавшей неподалеку, небольшое поселение получило свое название.

Городок разбили дроу невысокого происхождения, по большей части, состоявшие из рыбаков, во главе с высокородным, который то ли находился в изгнании, как утверждали одни источники, то ли самолично отделился от племени, решив основать собственное поселение. Приходилось довольствоваться сказками, байками и откровенными россказнями передававшимися из уст в уста. Основатель не взял на себя труд озаботиться созданием достоверных исторических свидетельств.

Дед Нортона, являясь прямым наследником Галена Сексте Фьярде Грен Фехте-Яренохунена, легендарного для этих мест дроу, написал историю основания Тихого Омута. К сожалению, спустя несколько поколений, факты представлялись не более чем красивой легендой, приукрашенной несвойственными поведению дроу чертами благородства и широты души.

Выбравшись на яр, самый высокий в этих местах берег, я окинул взглядом стремнину, несущую быстрые воды с запада на восток. Уходя резкими перекатами все ниже, река со временем образовала плёс – впадину, проеденную неспокойным течением, в которой кружилась пара незаметных глазу водоворотов. Первые поселенцы дроу быстро разгадали секрет этого места, недаром, что рыбаки, ведь улова здесь приходилось гораздо больше, чем выше или ниже по течению. Вот только они не сразу смекнули, что во впадине скрывается сразу два (!) омута, и потому наш городок носит название в единственном числе.

Поговаривали, что здесь очень глубоко, но дураки проверить насколько находились всегда. Время от времени утопленников всех возрастов и мастей вытаскивал Речной народ – гниющий труп в чистой воде им был без надобности, а родственникам неудачливого ныряльщика спокойней.

Пройдясь вдоль берега, я опустился на небольшой островок травы с уже подернутыми желтизной кончиками, но еще не растерявшей окончательно зеленые краски.

Погода стояла безветренная, и солнце то и дело выглядывало в частые прогалины редких облаков, балуя уходящим теплом наши земли. Оглядевшись и не заметив никого поблизости, я не стал отказывать себе в удовольствии и растянулся на спине во весь рост, раскидывая руки ноги в стороны. «Хорошо как», – выдохнул я полной грудью, и все треволненья словно отдалились за горизонт, оставляя на душе спокойствие.

Не знаю, как долго я так пролежал, медитируя в гармонии с природой, когда слуха достиг плеск воды и приглушенный смех. Перекатившись на живот, я по-пластунски пополз к краю обрыва.

Так и есть. Внизу, прямо подо мной, резвились русалки.

Судя по размерам и светло-зеленому окрасу – подростки. Задорный смех переливался журчаньем ручья, а блестящая чешуя хвоста скользила гладкими отблесками среди частых гребней шумящей реки.

Похоже, они играли. Вот темно-русая голова вынырнула у самых камней, внимательно оглядывая пространство вокруг. Стоило единому всплеску булькнуть в паре метров, как девочка скрылась, а уже через секунду на поверхность вынырнул совсем маленький тритон. Сделав в воздухе кульбит, он с шумом рухнул обратно.

Его веселые друзья на секунду замелькали тут и там, выставляя на поверхность тоненькие тела, переходящие в мощные рыбьи хвосты. И снова тишина, словно и не было ничего. А уже через несколько секунд все повторилось снова, только на поверхности уже показался тот парнишка – значит, его поймали, и ему водить.

Увлеченный редким зрелищем, я не заметил, как солнце стало клониться к горизонту. Русалки уплыли, а я, так и не подготовившись к урокам, направился домой. Одно радовало – мне все-таки удалось забыть о тех странных событиях, что еще утром разрывали бедную голову пополам.

Стоит заметить, что, несмотря на внушительное количество Речного племени на этих землях, лишь некоторые из них посещали школу. Дело было в специфическом развитии данного вида – не все русалы «взрослели». Чрезвычайно интересный феномен, изучению которого я посвятил не один месяц в академии – уж коли я родился в местах их обитания, то посчитал своим долгом внимательнее присмотреться к особенностям водоплавающих.

Русалки, как и любые рыбы, размножались, откладывая икру. Более крупную, чем их примитивные собратья, и в гораздо меньшем количестве. Икру прятали в самых тихих заводях на семь полнолуний. Когда седьмая луна шла на убыль, из икринок появлялись мальки, мало чем отличающиеся от некрупных рыбешек.

Через год мальки набирали вес, росли и отращивали конечности. Сначала удлинялась шея, отделяя голову от туловища, затем маленькие плавники по бокам обретали подобие рук с перепончатыми пальцами, а тело немного сплющивалось, образуя грудную клетку.

А дальше начиналось самое интересное.

«Головастик» начинал расти, становясь все более похожим на населяющие сушу виды, и чем больше он рос, тем сильнее развивался его интеллект. Однако, по какой-то до конца не изученной причине, развитие большинства особей останавливалось – замирало, оставляя русалок вечными инфантами.

Свойственные юным созданиям качества – наивность и беспечность, со временем перешли в разряд характеристики вида, вместе с агрессией и жестокостью, впрочем, часто направленной на представителей других рас.

В одной из книг я прочел весьма интересное предположение, тем сильнее вызвавшее мой интерес, учитывая, что и сам автор являлся тритоном. По его мнению, русалки могли останавливать рост по собственному желанию, замирая на удобной им стадии. Связано это могло быть с нежеланием хладнокровных принимать на себя огромную ответственность.

Вода, их извечная среда обитания, всегда снабжала русалок всем необходимым, не создавая нужды в физическом труде. Какой уж тут труд, когда еда сама плавает у тебя перед носом, а для жилья подойдет любая расщелина в грунте. Правда встречались и хищники, но их было немного, и русалочье племя просто избегало опасных мест.

Те же, кто продолжал взрослеть, шли в школу, учили общий язык и пытались приспособиться таким образом, чтобы в будущем стать полезными собственному виду. Ведь получалось, что меньшинство вставало в ответ за «вечный» молодняк.

Возможно, в этом и не было бы такой необходимости, если бы не набирающий обороты мир, завоевывающий все новые пространства и упорядочивающий дикие территории. Взрослые представители расы были и при дворе, и в Совете магов. История знает несколько случаев удивительной магической одаренности русалок. Благодаря этому, все еще удавалось сохранить шаткий баланс: реки и океаны принадлежали тем, кто в них нуждался, а беззаботные подростки обладали необходимой им свободой.

Потому в каждом классе непременно присутствовали русалы на разном этапе развития, но непременно те, кто сами стремились к этому. К тому же, именно половозрелые особи могли заводить потомство – вечно юные «золотые» рыбки могли продолжить род, только составив временную пару с развитым партнером.

Единственным камнем преткновения был вопрос классификации русалок.

Все виды в нашем мире делились на высшие и низшие. Эльфы – светлые и темные, вампиры, друиды, драконы и многие другие относились к высшим. На это им давали право магический потенциал и продолжительность жизни.

Низшие существа не обладали магией или обладали незначительным ее количеством и жили не более двух столетий. Среди них числились люди, бабочки, кикиморы, фавны; список был внушительным.

Сложность же с русалками состояла в том, что, несмотря на наличие могущественных магических существ, способных прожить более тысячи лет, они, скорее, были исключением, нежели правилом. Ведь большинство так и оставались недостаточно разумными, чтобы заговорить на всеобщем и посещать школу – срок жизни их составлял немногим более сотни лет.

На данный момент русалы входили в список низших существ – список, пересматривающийся каждые пятьсот лет. Во время пересмотра статуса низшие расы подавали прошение в Совет магов, представляя доказательства того, что они могут претендовать на высшую категорию.

Вместе со статусом они стремились получить доступ к более интересным профессиям. Например, являясь низшими, кикиморы или фавны не имели права преподавать. Также гораздо проще решались вопросы, связанные с межрасовыми браками, если пара имела общий статус. Высшие не брали себе низших супругов, а если и делали это, то статус зависимого низшего падал практически до раба. И таким образом, некоторые нечистые на руку существа создавали себе целые гаремы (!), которые затем использовали для отвратительных целей, превращая супругов в подстилки для тех, кто был готов заплатить. Доказать чужую неправоту в таком случае представлялось невероятно сложным, даже несмотря на полный набор улик, ибо закон изначально защищает того, у кого больше прав, а прав больше у высших.

Как бы не сетовали вокруг на несправедливость, истина оставалась таковой.

В конце этого года как раз состоится очередной пересмотр. Уверен, что русалы будут добиваться повышения статуса с пеной у рта, что потребует от них чрезвычайного напряжения, учитывая их нелюбовь к речи. Слишком часто в новостях стали появлялись заголовки с участием Речного народа в роли жертв…

Надеюсь, в этом году им удастся совершить невозможное. Я искренне полагаю, что шанс нужно давать именно тем, кто отчаянно за него борется. В конце концов, если у русалки появится возможность стать, к примеру, преподавателем, это не отменит изнуряющих лет учебы и сложнейших экзаменов.

Оставшийся вечер я потратил на подготовку и с чистой совестью лег спать, собираясь показать мерзкой ящерице, чего стою. И только утром, выйдя на крыльцо в прекрасном расположении духа, я осознал весьма очевидный факт – мой автомобиль, почти обесточенный, остался именно там, где я его бросил – у гномьей лавки.

====== Глава 9 В нужное время, в нужном месте ======