355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Anzholik » Постскриптум (СИ) » Текст книги (страница 17)
Постскриптум (СИ)
  • Текст добавлен: 7 ноября 2017, 23:00

Текст книги "Постскриптум (СИ)"


Автор книги: Anzholik



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 23

Я, вероятно, на всю жизнь запомню эти адские часы ожидания. Когда сердце вздрагивает от каждого шороха, а медицинский персонал вызывает почти обмороки, потому как страх, что сейчас кто-то выйдет и скажет, что Леши больше нет, сковывает в тисках сердце. Дышу через раз, ни о каком сне не может идти и речи. Выгляжу как тень самой себя, впрочем, что Кир, что их сестра выглядят не лучше. От бессчетного количество скуренных сигарет и выпитого кофе болит голова. И если первые часы мы метались как сумасшедшие и фонтанировали эмоциями, то сейчас замерли каждый на своем месте и молчаливо смотрим на дверь.

Это сложно. Безумно сложно просто сидеть в неведение и ждать. Ждать. Ждать и ждать. Не имея возможности помочь или как-то ускорить процесс. И спросить некого – бригада врачей сейчас в операционной, и они явно вымотаны еще больше, чем мы. И нечем себя отвлечь. Только лишь просить чертово время ускориться. Но это не помогает. Совсем.

– Кто родственник Алексеева? – Тощая фигурка, обмундированная в специальную одежду, на ходу стягивая маску с лица, выпорхнула из дверей. С серьезным лицом, впавшими то ли от недосыпа, то ли от усталости глазами.

Кирилл буквально слетает со своего места. Я тихонько подхожу поближе. Потому что по сути я – чужой человек. По сути…

– Мы его стабилизировали. Кровопотеря относительно небольшая. Чего-то, угрожающего его жизни, нет. Об остальном вам скажет его лечащий врач. В реанимации больной пробудет двое суток, так что целесообразно вам всем, – с нажимом отмечает нас троих, – отправиться домой, собрать необходимые для него вещи и поспать. По вашему запросу, – смотрит на Кира, – есть платная палата. Резервируем за вами, оплата вперед. Кровати там нет, только раскладное кресло, и да, можно будет за предоплату оставаться одному человеку с ночевкой. Только одному. Всего доброго.

Выдыхаю так громко и свистяще, упав на неудобный стул, что едва ли эхо не проходится по комнате. С меня ТАКОЙ груз сваливается – не описать словами. Тихие нервные слезы облегчения стекают аккурат в ворот майки. И многотонная усталость, словно дикая и изголодавшаяся, вгрызается в тело.

– Ну, ты все слышала. Давай подвезу, если домой хочешь.

– Не думаю, что хочу оставаться одна. Но переодеться надо бы.

– Тогда давай сгоняем к тебе, переоденешься, поешь, и вернемся. Раз уж не до сна, да и я вряд ли заставлю себя закрыть глаза.

– Угу.

***

Последующие двое суток, так и не сумев поспать даже час, мы торчим в два туловища в больнице. И что-то мне подсказывает, что, если бы не приличная сумма, которую Кирилл отбашлял и врачу, и еще куче персонала, нас бы давно выгнали.

Трижды в сутки нам рассказывают, как он. Уверяют, что Леша приходил в себя на короткий срок, но из-за сильных обезболивающих спит почти все время. Ради подстраховки его держат в палате интенсивной терапии, на случай если таки травма головы даст о себе знать другими симптомами, или же откроется внутреннее кровотечение. Пока что все на мази и если так и продолжится, то завтра с утра его переведут в обычную палату.

И вот мы – два суслика, с мешками под глазами размером с кулак и выглядящие как обдолбанные наркоманы, ждем того самого утра. И около шести нас проводят в ту самую палату. Обрядив в бахилы, халаты и прочую гадость.

Раскладываем принесенные вещи. И снова ждем. Чтобы ближе к семи часам лицезреть, как на специализированной кровати старшего Алексеева вкатывают к нам. С перевязанными ребрами. Осунувшимся лицом. Исколотыми руками и, разумеется, с долбаной капельницей. Что с его ногой – из-за одеяла не видно, но подозреваю, там огромный гипс и прочие «радости».

Не сразу решаюсь подойти ближе. Хоть и понимаю, что он еще спит. Но отчего-то боязно. Потому что он выглядит ранимым, а причинить боль я не хочу. Вены на руках выделяются как никогда, кипельно-белые простыни оттеняют легкий загар и придают его коже какой-то нездоровой серости. Желание погладить спокойно лежащие на животе руки приходится одергивать. А хочется до коликов. И какая-то неуместная нежность внутри просыпается. Тоска. И боль. Много боли.

Так много хочется сказать. Так много хочется вернуть. Изменить, не допустить… Предотвратить. Только это невозможно. Остается лишь скупо благодарить уродцев сверху за то, что не забрали его. Скупо поблагодарить и ждать, когда раскроются Лешины глаза, чтобы по реакции понять: уйти мне с глаз долой или остаться.

Объяснять ребенку практически невозможно такие вещи. То, что что-то не так, он понял сразу. Настороженно встречал меня, когда я заскакивала к ним с сестрой. И спрашивал, где папа. Может, чувствовал, может, услышал что-то. И я все обещаю, что расскажу, а с чего начать не знаю. Потому что приводить в такое заведение Илью не очень хочется, но понимаю, что когда Леше станет лучше, тот явно захочет увидеть сына. И отказать я не смогу.

Все так сложно… Невыносимо сложно. И сил попросту нет. Организм протестует усиленно и просит передышки, а я боюсь закрыть глаза и что-либо пропустить. Будто за эти несколько часов что-то внезапно изменится, и пробуждение ошарашит или вообще убьет.

– Иди, хоть полежи в кресле, а то рухнешь и ляжешь в соседнюю палату. – Вымученная улыбка Кира выглядит пугающе. Как у маньяка, который только что прирезал несколько семей и наслаждается собственным триумфом, только вот слегка потрепанный и вымотавшийся.

– Сам-то?

– А что я? Все равно ночевать тебя тут оставлю, а сам поеду домой посплю. Так что давай, тащи свою тощую задницу, я пока за кофе сгоняю в автомат.

– Кир. – Момент неудачный. Место – тем более. Но как-то хочется просто прояснить наши отношения. Предложить забыть как страшный сон ту злополучную ночь и продолжать дружить, как и годы ранее.

– Я все знаю, молчи. Скоро вернусь. – Смотрю с сомнением. Хоть и написано у него на лице, что он видит меня насквозь вплоть до мыслей. Но решаю замолкнуть и присаживаюсь в кресло. Вытягиваю ноги и расслабленно откидываюсь на спинку. Хорошо… Хоть какое-то подобие комфорта отзывается как настоящая ласка для измученного тела. Ноги гудят, а голова вообще по ощущениям раздулась, как огромный воздушный шар.

В тишине комнаты за своим наблюдением я незаметно для себя же впадаю в дрему. И то ли снится мне, то ли кто-то разговаривает. И голоса такие знакомые, но глаза не хотят открываться, веки будто свинцом налились. Зато уши активно впитывают происходящее.

– Как ты?

– Как после мясорубки.

Может, все же показалось? Потому что снова наступает абсолютная тишина. Или я впадаю в фазу глубокого сна?..

– Не смотри так, она не спала трое суток, торчала в больнице, отирала стены собственным туловищем. И по тебе, идиоту беспечному, страдала.

– Ну-ну.

– Есть другие варианты?

– Может, свою новоиспеченную любовь поддерживала в трудный час.

– Мне кажется, даже на смертном одре ты будешь ревновать, Отелло, блять. Спите оба. Я хоть домой съезжу. Тебе что-то привезти?

– Новую ногу или лучше тело.

– Хуя себе запросы у тебя, Лехыч. Из реального что-то будет?

– Ноутбук и нормальное одеяло, а не это подобие накрахмаленное.

– Будет сделано, и не обижай ее. Эта девочка столько всего выдержала, что не каждый мужик сможет.

– Иди уже, защитник.

Значит, Леша очнулся. Точнее, проснулся. И девочка, видимо, – я. И надо бы вроде глаза разлепить, но не получается. А может, так даже лучше? Пока я тут изображаю сонную зверушку, шестеренки в голове бывшего мужа все обдумают и проработают. Примет какое-то решение, что ли. Поймет, как относиться к моему присутствию. А я посплю. Всего часочек…

***

Не поверите. Практически все время мы молчим. Он не позволяет мне ему помогать, опираясь на медперсонал. Те поднимают его, сопровождают до туалета и остальных процедур, потому что утки для его величества – унизительная херня, ну, и все в таком же духе. Вкалывают различные препараты. Ставят капельницы и многое другое. А я как незримый страж. По ночам слушаю его дыхание. Аккуратно поправляю одеяло, украдкой касаюсь рук. Урываю моменты и езжу домой, чтобы приготовить что-нибудь домашнее, заодно общаюсь со скучающим по родителям ребенком, наконец, признавшись, что папа его лежит в больнице, но все будет хорошо. В физическом плане так точно.

Остальное же… Никаких сдвигов. Увы. Он меня не подпускает, а я, понятливая, и не лезу. Просто нахожусь рядом. Потому что могу и хочу. На износ. Отдыхая считанные часы. И подскакивая на малейший хрип. Как, например, сегодня ночью. Сразу мне показалось, что я услышала еле слышный стон, а после увидела сжавшиеся пальцы на одеяле и побежала за медсестрой умолять о дозе обезболивающего, которое ему аккуратно ввели в катетер, установленный на руке, даже не разбудив. И Леше легче, и мне спокойно. И вот уснуть никак. Еще и Кир названивает по сто раз.

– Ну что там? Не оттаял принц? – Опять долбаный шутливый тон. И как-то не в тему, что ли. Или просто я будто постарела на десяток лет после произошедшего.

– Не понимаю, о чем ты, – красноречиво зеваю в трубку. Бешусь на гребаный автомат, который заедает и не хочет дать мне, наконец, отвратительный стаканчик с чаем.

– Да брось. Я же вижу, как ты мучаешься, и вижу, как он дистанцию держит. И знаю, что вину Леша на тебя всю перекинул, не признавая своих косяков. Только вот, когда ты не рядом, ему словно хуже становится.

– В смысле? – Чуть ли не давлюсь. И без того горячо, и небо обжечь успела, еще и слышу ТАКОЕ.

– В прямом. Ты рядом – и он поправляется и ест, и остальное. Тебя нет – и он бледный, нервный и дергает персонал, чтобы вкололи чего.

– Совпадение. Только ты мог придумать, что одно мое присутствие его исцеляет или что-то в таком роде. Сбрендил? – фыркаю, тихо проскальзываю к лестнице, мило улыбнувшись оставшейся на дежурство девушке. Мы с ней успели договориться, что она будет отпускать меня покурить. Хоть и не положено. Но деньги делают свое.

– Лина, Лина… Ты иногда такая глупая. Видно же, как ты ему нужна, просто упертый и придурок, и, пока покалечен, простительно. Потом я сам мозги вставлю.

– Свои, что ли? Уволь. Потому что двоих таких, как ты, я не переживу стопроцентно. – Курить так вкусно после долгой передышки. Хотя не такой уж и долгой, всего пара часов. Но тем не менее.

– Хорош дымить, тебе еще детей рожать. – Вот в этот раз я давлюсь. А он ржет. Осел. На что я его посылаю и отключаюсь. Это же надо было такое пиздануть. Детей мне еще рожать. Извините, но от кого?

Прокравшись в палату, застываю. Яркая луна отлично освещает комнату. И прилипший ко мне карий взгляд заставляет перестать дышать. Потому что не понимаю, к чему он. Не могу определить. Но, пожалуй, впервые после ВСЕГО он смотрит вот так – прямо и не скрывая этого. А мне что делать? Подойти? Открыть рот? Сделать вид, что ничего такого не происходит? А в самом деле, что-то сейчас происходит?

Туплю несколько минут, переминаюсь с одной ноги на другую. И в конечном счете, не выдержав это молчаливое противостояние, отправляюсь в свой угол. Спать в одежде жарко. Да и неудобно. Стягиваю джинсы, футболку и ныряю в длинную майку. Игнорируя дрожь в пальцах, стараясь не убиться, пока переодеваюсь, потому что под соколиным взглядом собраться как-то невероятно сложно. И внутри все струной натянулось. Чувства с каждым днем все больше оживают. Эмоции трансформируются и мутируют. И все накатывает, накатывает и накатывает. С таким успехом меня скоро утрамбует под тяжестью испытываемого к этому человеку. Только неуместно это все. Наверное.

А уснуть не получается. Даже банально улечься. Только бросать косые взгляды из-под полуопущенных ресниц. Думать ни о чем и о многом. Размышлять на тему «А почему он не прогоняет?». Хоть и не контактирует. Для чего я ему здесь? Если убрать сам факт моего желания, возможно, отчасти эгоистичного. Это ведь я чуть не потеряла одного из самых дорогих людей в своей жизни. Едва не лишилась единственного любимого человека. С которым пережила такой спектр эмоций, чувств и ощущений, что страшно. С какой стороны ни посмотри, а он у меня первый ну просто почти во всем. Первый, кто влез глубоко внутрь. Кто с легкостью подогнул и подчинил. Кто сумел затащить под венец, даже ребенка сделал. Первый, кто причинил такую сильную боль. И окунул в адское пекло предательства. Мнимого… Но я это ощутила всей своей шкурой.

Между нами столько всего, что я сомневаюсь, возможно ли подобную связь когда-нибудь разрушить окончательно и бесповоротно. Чем и как? Если склеило нас вместе будто пластырем. Каждая ссора. Каждое слово. Каждая ситуация. Сначала склеило… а потом вообще срослись, я так полагаю. И те полтора года были ничем в сравнении с несколькими недавними неделями. Потому что столько всего он не говорил за все время нашего знакомства, сколько за те дни. Это была маленькая, безумно счастливая сказка. Несравнимая ни с чем. Совершенно точно ни с чем. И если бы была возможность отмотать время обратно и пережить это снова, я бы, не раздумывая, согласилась. Только бы еще хоть раз услышать его «люблю» и увидеть теплый, окутывающий, будто мягкий шарф, взгляд. Ощутить горячие руки и утонуть в ощущении нашего единения. Идеального. Потрясающего.

Как же он мне дорог…

***

Только с каждым днем я убеждаюсь в том, что все, похоже, упущено. Увы.

Врачи обещают на следующей неделе выписать Лешу под мою ответственность. Ибо держат тут его уже три недели, а это как бы немало. Ильюша уже несколько раз приходил наведать отца, плакал и сокрушался, а потом увлеченно разрисовывал гипс. И я поняла одну вещь. Если мы когда-то и будем вместе, то точно не из-за сына. Этот вариант имеет место быть потому, что я вижу, как сильно он тянется к ребенку. Но я не позволю себе удерживать мужчину рядом только потому, что мы родители. Нет, нет и еще раз нет. Он будет или со мной, или никак. Я помогу встать на ноги. Буду ухаживать, заботиться. И если что-то выйдет, то выйдет. Но ни за что я не позволю ему остаться только из-за Ильи. Это отвратительно и неправильно. Мне одолжение не нужно, как и снисходительность.

Стою и наблюдаю, как он натягивает майку на немного исхудавшее тело. Морщится, но сам надевает шорты. Тянется к костылям. Психует и буквально кидает в меня ключами от его машины. Ловлю их и жду. Гордый? Пусть, значит, справляется сам. А то располосует взглядом похлеще лезвий за попытку самовольно помочь. Что и происходит, когда я, не выдержав, подхожу, закидываю его руку себе на плечо и помогаю встать. Сопит. Сжимает до хруста челюсть. Цепляется до боли рукой в меня. Стопроцентно специально. И была бы его воля, наверное, оттолкнул бы с силой, да вот не позволяет ему его состояние. Так и выходим…

Так же и до квартиры едем. И до лифта шуруем. В котором ровно двенадцать этажей поднимаемся, уставившись друг на друга. Я устало. Он зло. Вот сколько можно, а? Ты или скажи уже что-нибудь или не таращись, будто я смерть с косой. Смысл так себя вести? Объяснит кто-нибудь? Может, идеи есть какие?

– Папа, папа! – Довольное растрепанное существо на пару с подросшим котенком бежит и встречает, едва мы переступаем порог. Сестра в знак приветствия кивает и мягко одергивает Ильюшу, когда тот чуть на радостях не влипает в нас всем телом. А папа как статуя непримиримости и недовольства.

– Привет, заяц.

– Ты теперь будешь с нами жить? Как классно! – Не разделяю его радости. Но и вслух тоже ничего не говорю. Закидываю вещи в стирку, принимаю душ и иду готовить. Загнанная по самое не могу. Игнорирующая сестру, у которой миллион вопросов, а вот ответов на них нет. И так хочется крикнуть, чтобы все оставили меня в покое и не давили, потому что я сама не понимаю, что там впереди и с кем, и как, и почему.

И вообще в растерянности стою перед сном на перепутье, куда я должна идти? Ну вот если логически подумать … Леша ушел спать в мою комнату, но мы не общаемся практически. Значит, спать к нему я точно не могу пойти, так? Так. Получается, он решил занять мою комнату, а мне надо отправляться к ребенку? Или что? Или это был намек, мол, вот он я в твоей постели, иди сюда, я что-то-там надумал? Туплю, гипнотизируя прикрытую, но не закрытую дверь, но все же ухожу к сыну. Чтобы уже утром, когда отвожу ребенка в сад, по возвращению услышать, как он матерится в ванной. Душевой-то кабины у нас нет…

– Помочь? – Вот правда, без подтекста. Просто чисто по-человечески. А он смотрит волком. – Леша, мы живем на одной территории. Может, хватит строить из себя хер пойми что, а? Мне, по-твоему, легко?

Вздыхает. Прикрывает глаза. А я, плюнув на возможные возмущения, стаскиваю с него домашние штаны, уставившись первые пару секунд, как девственница, на его детородный орган. Проморгавшись, собираю всю волю в кулак и как ни в чем не бывало, будто я типичная медсестра и ухаживаю за больным, проделываю ряд манипуляций. Набираю воду в ванну, обматываю какой-то лажей его гипс. И спустя пару минут он уже комфортно устроен с уложенной на бортик ногой. И вроде как мне можно сваливать потому, что все, что надо, он и сам помыть сможет. Ребра зажили, и единственное неудобство – это конечность пока еще в стадии выздоровления. Но я не осмеливаюсь оставить его одного. Ну а мало ли что? Вдруг начнет геройствовать и попытается сам отсюда выйти, а как следствие поскользнется и… Даже думать не хочу.

– Ты или помогай дальше, или уходи. – Да неужели его прорывает?.. Беру мочалку, вспениваю гель для душа на ней. Приподнимаю бровь. И, бля, если бы вы знали, как это неудобно. Хочется просто раздеться и самой влезть туда. Потому что я намочила все, что могла, да еще и постоянно задеваю то так, то этак не то, что надо бы задевать без каких-либо последствий. Пот льется в три ручья, я уже умылась им, ей-богу. Но одной рукой поддерживаю его спину, второй, собственно, мою. А он как царь развалился и хоть бы пальцем двинул. Сидит и позволяет моим рукам намыливать его плечи, шею, руки. Грудь… Ниже не рискую, разве что до пупка. Здоровую ногу приподнимает, и я даже между каждым пальцем тру. Как ребенка, право дело. Чуть не убившись, когда на мокром полу начинают скользить ноги и я лечу головой в стенку. Вовремя успев сгруппироваться. Иначе бы окунулась в воду, причем вряд ли без травм. Такие дела…

– Чего замерла?

– Тебя что ВСЕГО мыть?

– Ну раз начала… – пожимает плечами. А я как дура, лохматая, мокрая, в дебильно висящей майке, в пене. Стою и смотрю на эту неприкрытую наглость. То есть мне, здоровой половозрелой бабе, взять и просто выдраить его яйца вместе с остальным? Прекрасно. Не то чтобы мне не хочется его трогать, но.

– А сам никак?

– А тебя что-то смущает? – Хмурюсь, беру мочалку и, разве что не затаив дыхание, будто впервые, касаюсь его. Не такого уж бесчувственного и не реагирующего на мои руки.

– Эту часть тела моют просто руками.

Ах, руками? Да, пожалуйста. Сжимаю твердеющий член. Провожу аккуратно вдоль, обмываю, а по факту массирую яйца в руке. Наклонившись и чувствуя его дыхание почти у уха. Жесть полная. Он провоцирует или издевается – сложно сказать. Но я выполняю, раз уж попросил. Хорошенько вымываю. Так, что он становится почти каменным в моей руке, а внутри пожарище не меньше. И это пытка. Чертова пытка – не чувствовать его рук и губ, но иметь доступ к телу. Мне плохо. Дурно… Леша дышит рядом, позволяет и молчит. Сука, какая же он сука все-таки. Манипулятор. Садист и скотина. Так ведь нельзя? Или я чем-то заслужила?..

– Позовешь, когда нужно будет помочь вылезть. – Убираю побыстрее руку. Утираю лоб, пытаюсь не смотреть на него. Не могу потому что. Внутри трусится все.

– Ты не закончила, – хрипло, наэлектризовывая меня в секунду. Кажется, даже волосы на затылке зашевелились от интонации. Повелительной. Заставляющей подчиняться. Скашиваю на него взгляд. Вижу, как он медленно облизывает губы. Понимаю, что ни черта мне не светит. Но, полагаю, моей рукой дрочить куда приятнее, чем самому. Что же…

Снова сжимаю его в руке. Присев на корточки у ванны, стараясь не потревожить сломанную ногу. Отдрачиваю остервенело, опустив глаза и наблюдая. Ловя себя на мысли, что могу и сама с легкостью взорваться, если чуть-чуть помочь. Но не стану. И хочется смеяться как истеричка и в тоже время плакать. Но я заканчиваю начатое. Смотрю на белесые вязкие капли. Чувствую пульсацию в ладони. Сгорая от кучи эмоций сразу, чтобы после, будто обжигаюсь, отдернуть руку и выскочить из комнаты. Рвано дыша и чувствуя, как в горле бьется сердце.

Я думала, что самая большая проблема – это скучающие небожители. Ошиблась. Сокрушительно ошиблась. Потому что самая большая проблема – это Леша в его теперешнем состоянии. И черт его знает, насколько меня хватит. Черт его знает…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю