Текст книги "Постскриптум (СИ)"
Автор книги: Anzholik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Глава 3
После вчерашнего устала не только я. Ребенок даже после продолжительного сна выглядит вымотанным и предпочитает отлеживаться в кровати за просмотром мультиков. А к вечеру, после того как я, наконец доделав долбаный торт, отдаю его заказчику, у Ильи поднимается температура. Где он вчера умудрился простудиться – интересный вопрос, ибо при мне он не пил ничего холодного и не выскакивал вспотевшим на улицу. Однако, как бы сильно меня текущее положение вещей ни расстраивало, исправить что-либо нытьем я не смогу. Потому отпаиваю сына горячим чаем и откармливаю вкусняшками. Уставшая и в привычном уже пессимистичном настроении передвигаюсь по кухне, подготавливая к завтрашнему дню различные крема. Слава богу, Леша сегодня не пытается взорвать мой телефон и не подает признаков жизни, иначе я бы продолжила вчерашний скандал с радостью. И надо бы радоваться его молчанию, а у меня все мысли так и крутятся вокруг да около. Это бесит. Бесит, что думаю. Что жду непонятно чего, злюсь и вспоминаю… вспоминаю и вспоминаю. С упорством насилуя собственный мозг.
Потому, когда ближе к полуночи появляется младший из Алексеевых, именно на него выливается весь накопившийся за день поток недовольства.
– Я не могу разговаривать, Илья уже спит, – шепчу в трубку, когда телефон оживает.
– Ясно, понятно, я около подъезда, выползай.
И хочется шикнуть или рявкнуть, но я натягиваю более-менее приличную футболку, хватаю ключи и сигареты и вываливаюсь к нему на улицу.
– И тебе привет, мегера, – посмеивается, когда я психованно плюхаюсь на лавочку и закуриваю. – Ого, что-то новенькое, ты снова решила убиваться никотином?
– Я вот думаю, – начинаю свой наезд, но меня прерывают.
– А ты умеешь?
– Не смешно, Кир, – рявкаю в ответ. – Так вот, я думаю… задушить тебя на месте или для приличия расспросить?
– За что душить или о чем расспросить? Я же говорил, что не смогу прийти на праздник мелкого.
– Придуриваешься или и правда не понимаешь? – приподнимаю бровь, давясь горьким дымом, а у того такое искреннее недоумение, что я начинаю сомневаться в своих подозрениях.
– Что-то случилось? – осторожность в вопросе наталкивает на определенные мысли. То ли причастен и виноват, потому как шелковый. То ли, наоборот, ни сном ни духом о том, какая ересь творится вокруг последние два дня.
– Случилось, – киваю, шумно выдохнув. – Еще как случилось. Западло объявилось в лице твоего старшего брата.
Шок, отразившийся на лице Кирилла, вызывает полуистерический смех. Хотя… Врать он всегда умел красиво и реалистично.
– Твоих рук дело? Так повыдергиваю их за ненадобностью, чтобы неповадно было. Мы же договаривались с тобой.
– Лина, ты ебнулась, Господи Иисусе? Мне-то зачем ему говорить о вас с Ильей? Я с ним последние годы общаюсь только по праздникам и то сквозь зубы. И мне, мягко говоря, невыгодно это делать. Он свой шанс просрал, а я уже который год добиваюсь твоего расположения. Что, на минуточку, совсем непросто, и усложнять себе задачу? Я что, на самоубийцу или мазохиста похож?
– Он твой брат и разжалобить тебя, когда ты ужравшийся в говно, как два пальца обоссать.
– А я ведь обижусь. – Не действует его угроза вообще никак на меня. То ли я слишком устала, то ли уверена в том, что даже если я обвиню его во всех смертных грехах – он не обидится. Ведь, несмотря ни на что, рядом все эти годы. В тени, не подходя ближе, чем я подпускаю, но рядом.
– Тогда объясни мне, какого черта он делает в этом городе? Как он умудрился меня найти?
– Я так понимаю, то, что он женат на Оле и у них дочь, для тебя не новость?
– Уже нет. Но ты мог рассказать, – укоризненно смотрю, чуть покачав головой, и начинаю выковыривать остатки крема из-под ногтей.
– Ты запретила даже имя его упоминать при тебе и мелком. И в городе они потому, что тут, собственно, у Оли квартира есть, осталась от бабки. Да и у Лехи, судя по тому, что я слышал, с бизнесом были какие-то неполадки, вот он и продал салон, когда появилась возможность. Ну и нашел тут работу. Ничего криминального. Сущее совпадение.
– Верится с трудом, будто ему кто-то наводку дал. Хотя выглядел он ошарашенным едва ли не больше, чем я. Теперь же возомнил себя папашей и требует кучу информации и собственного участия в наших с сыном жизнях. Чему я категорически против. Потому что понимаю, какое дерьмо будет происходить, ведь он женат и у самого маленький ребенок. Начнется Лелина ревность, Леша будет туда-сюда метаться, и по итогу ничем хорошим это не закончится, а я желаю оградить Илью от подобного по максимуму. Лучше быть вообще без отца, чем вот так…
– Ты не послушала меня тогда, вряд ли услышишь сейчас. Решай сама, это твой сын и твоя жизнь, я пасс.
– Пасс он… У меня голова пухнет вторые сутки, я ни спать, ни жрать неспособна. Еще и дите простыло, напичкала его лекарствами и уложила. В кошельке черная дыра, и уработалась я смертельно. Забыла, когда отдыхала нормально. Сестра еще ноет, что ей с мужем нужно уехать на пару недель к его родственникам на Украину. А я без нее совсем загнусь. Ты же не посидишь с Ильей. У тебя же на детей аллергия, – фыркаю, толкнув его плечом. Настроение чуток лучше, выговориться очень хотелось. Особенно тому, кто знает нашу историю от начала и до конца.
– У него же теперь есть папа, вот пусть выполняет свои отцовские обязанности.
– Боюсь, его предел – это запихивать деньги мне между сисек. И слать СМС-ки с требованиями.
– Ну, он за два дня явно продвинулся дальше, чем я за шесть лет, – начинает откровенно ржать, а я просто устало закатываю глаза.
– Мне порой кажется, что проще раздвинуть перед тобой ноги разок и ты, наконец, угомонишься, а потом я вспоминаю, что ты та еще сволочь и приползешь за добавкой, и вырвешь мне все оставшиеся нервы. Вот и сиди на дистанции. Наблюдай за племянником. И найди себе уже бабу, а. Последние три были на удивление неплохими. Хотя, может, я их путаю с четырьмя до них? Я тебя, конечно, люблю, – начинаю запевать старую песню, а тот ушки на макушке, – не в том самом смысле, ты и без того все знаешь, но… я тебя люблю, однако, как бы это грубо ни звучало, но твой хуй как общественная лавка стал.
– О мой бог, это что? Ревность? Лина? Ревность? Валокордина мне! Срочно!
– Хреновый ты клоун, то переигрываешь, то не доигрываешь, завязывай.
– Что ты делать-то собралась? – вот что в нем мне нравится, вот что я ценю по-настоящему – его способность мгновенно переключаться и становиться серьезным. Похоже, какое бы дерьмо меня ни коснулось, он не сбежит, поджав хвост. А такого рода поддержка бесценна.
– Я не знаю. С материальной точки зрения, если я позволю ему, то станет проще. Я смогу отчасти разгрузить себя и начать приводить в порядок некоторые весьма запущенные вещи.
– Например, твоя чертова спина.
– Например, моя чертова спина, – киваю. – Плюс, возможно, смогу хотя бы немного устаканить свою личную жизнь, а точнее, ее полное отсутствие.
– А я тебе говорил, что как минимум двух проблем я могу тебя лишить, – хмыкает с улыбкой, а я уже знаю, что он скажет. – Деньги и секс – вообще не проблема, если ты мне позволишь. Но… – поднимает руки, сдаваясь. – Все как обычно.
– Ой, ну только вот твоего нытья для полноты картины мне и не хватает, а. Заело, что ли? У тебя вон Маш, Даш, Саш пачками каждый месяц, а ты все на меня залезть хочешь. Не моногамный ты. Брось гиблую идею.
– Много ты знаешь, Лин… – недовольно отворачивается, а я знаю, что давлю на слабое. Любит. Вижу, что любит. Давно и болезненно. Цепляется, как за соломинку, будто, если отвергну во всех планах, то все – конец. И временами мысль о том, что, может, и надо бы сдаться, посещает мою голову. Только следом приходит еще одна. Это же младший брат отца моего ребенка. Это дядя моего Ильюши. Это гребаное извращение. И я закапываю всплывшую мысль поглубже.
– Твой брат настолько урод, чтобы тащить меня в суд, если я буду против его встреч с ребенком?
– Кто его знает, – задумчиво приходит в ответ. – Моментами он тошнотворно правильный. Может посчитать, что это его миссия – участвовать в жизни сына. И тогда его хер остановишь, как бульдозер, будет вперед ломиться. И тогда и суды, и прочее дерьмо повалит. А это затратно. По деньгам, времени и нервам в том числе.
– Я трудностей не боюсь, для меня главное, что будет лучше для ребенка.
– Ну, так спроси его. В чем проблема? Если хочет видеть незнакомого дядьку, что назвался папой, то пусть. А если ему насрать, то так и скажи Лехе, что просрано все – отвали.
– Сомневаюсь, что он так быстро сдастся. – Потягиваюсь всем телом, встав с лавки. Поморщившись от боли в конечностях. – Ладно, пойду, проверю, как там Илья. Надеюсь, это у него стрессовое, и завтра будет как огурчик.
– Пацан здоровый как бык и не болел у тебя толком за пять лет, разве что ветрянку в садике подхватил.
– Надо же, про ветрянку помнишь, – язвлю, а после, показав язык, спешно уворачиваюсь от его рук, что пытаются сдавить в объятиях, и убегаю в подъезд.
– Зараза! – слышу вскрик и тихий смех. Но не нагоняет, отпускает, а я, сбавив скорость, тихо скребусь к себе в квартиру.
Илья спит, вроде, не такой уж и горячий. Настроив будильник, собираюсь умыться и лечь спать. Замечаю, что телефон беззвучно моргает. А на дисплее сообщение: «Завтра после работы хочу заехать к сыну. Напиши адрес». Вот так просто, а настроение сразу же портится окончательно. Ни тебе «как дела», ни «привет»… а сразу к делу. Вроде и хорошо, что все так по-деловому и без лишних слов. Но отчего-то жутко неприятно. И бесит. Причем даже не знаю, что больше. То ли то, что так сухо, то ли то, что вообще написал.
Глава 4
И признаться честно, я жду его приезда. Третий день кряду жду. Возможно, это лишь банальный интерес, что же он предпримет. Любопытство, каким образом тот попытается наладить контакт с сыном. Искоса посматриваю на телефон каждый вечер. Но он молчит до сих пор. И вот я, разуверившись в Лешиной отцовской искренности, отчасти разочаровавшись, что порыв его так быстро иссяк, а может, его и вовсе не было, просто пафосный выброс с оплатой вечера и громкими словами, пытаюсь принять тот факт, что так, наверное, даже лучше. И все разрешилось само собой. Стоило ли переживать?..
Илья тоже молчит, вопросов не задает, а я не навязываю ему тему об отце. И пусть вслух ничего не озвучивается и ребенок спокоен, но выглядит, однако, чуток задумчивее обычного, все еще не до конца выздоровевший, потому отсиживающийся дома. Вместо того чтобы развлекаться в садике.
Все возвращается в прежнюю колею. Сестра таки свалила, и теперь мне даже на час не вырваться из дому. Сижу привязанная к квартире. Почти откровенно блюющая на долбаные торты, кексы и прочую выпечку.
И вот он, очередной вечер за просмотром какой-то диснеевской сказки. Чтение заученных почти наизусть увлекательных детских историй и полудрем. Довольная, что смогу, наконец, выспаться, закручиваю нас с Ильюшей в кокон из пледов и готовлюсь ко сну.
По закону подлости, именно когда я засыпаю, телефон начинает вибрировать около уха. Благо беззвучный режим, иначе бы ребенок мигом проснулся, а это чревато долгими убаюкиваниями и уговорами.
Осторожно выпутавшись и посекундно зевая, крадусь на кухню. Всматриваюсь сонными глазами, кому я там понадобилась так поздно, и, к моему превеликому удивлению, на экране телефона высвечивается тот самый номер. Поднимаю трубку, тихо шикнув, что время позднее. Только меня перебивают.
– Илья спит?
Мило. Зачем здороваться? Правильно, на хер приличия. Я же инкубатор, а не человек.
– Спит, – бросаю трубку. Могла бы рявкнуть в голос – рявкнула бы. Но звукоизоляция в старом доме хуже некуда. Остается довольствоваться своей выходкой. Расчесываю волосы пальцами, тру глаза и слышу, что телефон снова ожил.
– Что? – не понимаю, для чего он перезванивает.
– Не люблю, когда таким образом заканчивается разговор. – Дежавю. Я будто мгновенно переношусь на долбаную кучу лет назад, когда между нами еще ничего толком не было. Только недопонимание и несколько встреч. – Выйди, поговорим, я у подъезда.
Открываю рот, потому как надо бы что-то ответить, но видимо, я надолго выпадаю в осадок, так как вызов уже скинут, а я все стою с телефоном, приклеенным к уху. Дебилизм. Осматриваю себя в зеркало. Лохматая, помятая, в длинной растянутой майке. И вот такой мне надо предстать перед выглядящим всегда, словно сошел с обложки, мужиком?
Натягиваю попавшиеся под руку джинсы, какой-то спортивный топ и вязаный кардиган, расчесываюсь наспех и, умывшись холодной водой, выскакиваю на улицу. Пока спускаюсь с третьего этажа, чувствую, как начинаю нервничать. И не скрываю выдоха облегчения, когда нащупываю сигареты в кармане. Догадалась взять таки. Умница. Еще не до конца, значит, мозги расплавились.
Фонари не горят. Привычное дело для нашего района. На часах уже полночь, и осень начинает качать права, скачкообразно снижая температуру. Возле подъезда стоит нехилый внедорожник, и что-то мне подсказывает, что это ко мне.
– Залезай, – слышу из открытого окошка и с минуту туплю, глядя на сигарету в руке. Наглеть и курить внутри машины или выкинуть и как примерная девочка сесть? Черта с два.
Залезаю с сигаретой, зажатой между губ, захлопнув дверь, выпускаю струю дыма прямо в салон. И внутри так хорошо-хорошо от собственной дерзости. Леша же молчит. Равнодушно смотрит, словно его не трогает моя выходка. Однако, заметив мою заминку, сам открывает на автоматике окошко с моей стороны, и я преспокойно стряхиваю туда пепел.
– Ты меня разбудил для того, чтобы посмотреть, как я курю в твоей машине? Спасибо, удовольствие для меня сомнительное. Можно, я пойду к сыну спать? – хочется уколоть. Ударить или просто задеть хоть как-то словами. Потому что не понимаю его ночного визита и этого невозмутимого вида.
Проводит длинными пальцами по рулю, будто лаская черную кожу. А я вижу его выглаженные манжеты. Дорогие запонки и увесистые часы. Мистер гребаный идеал с расстегнутой рубашкой на несколько пуговиц, пахнущий какими-то терпкими, явно стоящими не одну сотню баксов духами. Со свежей короткой стрижкой и легкой, привычной для него щетиной.
– Насмотрелась? – кривоватая ухмылка, в крайней степени нетипичная для него.
С минуту просто смотрю ему в глаза, молча. Спокойно, со стороны, возможно, даже надменно. А после открываю дверь и собираюсь выйти. Разговор еще не был толком начат, а уже закончен. Пошел на хрен. Я лучше буду спать, чем просижу в этом вкусно пахнущем капкане еще хотя бы одну лишнюю секунду.
И снова эти гребаные цепкие пальцы на моей руке. Горячие, я даже сквозь одежду чувствую, как он обжег мне кожу выше локтя своим касанием. Инстинктивно дергаюсь, но не успеваю даже пискнуть, как он втаскивает меня обратно. Умудрившись мало того, что закрыть дверцу, так еще и запереть нас в машине.
– Ты не офигел ли часом, Алексеев? – нарочито спокойно спрашиваю. Вконец шокированная его наглостью.
– Надеюсь, при ребенке ты все же не куришь.
– Надеюсь, ты не для этого сюда, черт возьми, приперся, иначе я отпинаю тебя как минимум. Ты время видел? Какого лешего ты не дома?
– На работе задержали, – спокойно отвечает. – У меня проект новый, вот засиделся. А раньше вообще никак не смог бы, потому что, – он что-то там говорит, а мне насрать, вот правда. Я ему жена, что ли? Мне отчет не нужен.
– Стоп. Меня не интересует, где, что и с кем ты делал и делаешь.
– Я хотел поговорить и не зря тогда тебе написал, я собирался приехать, но, – продолжает сука. И бесит. Как же бесит.
– Засунь свои оправдания, – ядовито так летит ему в ответ.
– В задницу, – за меня заканчивает.
– Именно в нее родимую.
Замолкаем. А напряжение только нарастает в геометрической прогрессии. Еще совсем чуточку – и рванет. Уходить не пытаюсь, но и говорить первой точно начинать не стану. Он приехал, ему надо, пусть и рвет жопу.
– Расскажи мне о сыне, – невозмутимость – наше все. И беситься можно сколько угодно, но ответить на такую логичную и простую просьбу я считаю себя обязанной.
– Он очень умный. Внимательный и чуткий. Мечтательный. Искренний. Добрый.
– Есть ведь что-то очень явное от меня?
– Кроме внешнего сходства, будто под копирку? – хмыкаю чуть более горько, чем хотелось бы. – Довольно молчаливый. И, несмотря на возраст, многое держит в себе. Ему явно интересно и интригующе происходящее, но за все прошедшие дни он ни одного вопроса о тебе не задал. – Леше явно не нравятся мои слова. Вижу грусть в его взгляде, едва заметную… но я слишком хорошо изучила его когда-то. – И смотрит так, как только ты умеешь, – добавляю и, отвернувшись, закуриваю.
Становится вдруг отчего-то очень печально. От мысли, что мы могли быть семьей, и на минутку вспыхивает нереальная картинка нашего возможного совместного прошлого. Где Илье всего пара месяцев и он спит в колыбели рук отца. Я лишила ребенка этого. А быть может, выбрала единственно правильный путь. Черт его знает. Но сомнения, которых не было все прошедшие годы, вдруг… появились.
А что если?..
– Нам нужно решить, когда я смогу с ним видеться.
– А ты уверен, что ему это нужно? – выдыхаю. Несмотря на открытое окошко, в машине полно дыма, и я мстительно думаю, что если Леля уловит запах, то вопросов Леше не избежать.
– Я лично спрошу у него. Без посредников.
– Я его мать, а не чертов посредник, – рявкаю в ответ. Злость, успевшая поутихнуть, с новой силой пробуждается. Сигарета вызывает тошноту, потому улетает на асфальт. Темно. В машине отчего-то погас свет, или он сам его выключил, не знаю. Но я в момент покрываюсь мурашками. Это тревожный звоночек отсутствия моей личной жизни как таковой. Ведь никаких предпосылок, а у меня внутренности вдруг в узел скручивает.
– Он крепко спит по ночам?
– Если я рядом, то да. Он чувствует очень остро мое отсутствие, ведь спит со мной с первых месяцев жизни в одной постели.
– В таком случае, думаю, что задерживать тебя больше нельзя. Завтра в шесть можно встретиться и сходить в кафе, что здесь за углом.
– Илья простыл, никаких прогулок.
– Вовремя же ты сказала, – недовольство так и сочится в каждом слове.
– А ты не спрашивал, – фыркаю, открываю дверь, услышав характерный щелчок минутой ранее.
– Значит, я заеду к вам домой завтра. И надеюсь, что впредь ты не будешь умалчивать важную информацию.
Менторский тон. Как пятиклашку отчитал одним предложением. Хлопаю дверцей настолько сильно, что эхо разносится на весь двор.
– Лина, – неймется же, видно ведь, что разговаривать не хочу больше. – Мне не нравится, что ты куришь.
– А мне похуй.
Я не приверженец матов. Могу, как и все, в сердцах ляпнуть, но явление довольно редкое. И подобного за собой не замечала раньше, но видимо, что-то во мне ломается… Раз я изменяю своим принципам и привычкам. А кто всему виной? Ничего нового. Что шесть лет назад, что сейчас. Ненавижу.
Глава 5
Следующие три недели текут в каком-то совершенно одинаковом режиме. Леша приходит примерно через день, как по расписанию, в одно и то же время. Тащит с собой какое-то безумное количество игрушек, бездумно балуя ребенка. Хотя… мне не в чем его обвинить, потому что видеть радость в глазах сына того стоит. Получая подарок, он сразу мило смущается, потом подолгу благодарит, а после придирчиво разглядывает пополнение в своей коллекции игрушек. Различные роботы-трансформеры, которые стоят, как мой хороший заказ, машины на радиоуправлении приличных размеров, о цене которых я даже задумываться не хочу, тракторы и танки. Мотоциклы, пистолеты… И если первые пару раз я рассматриваю, что же он притащил, после попросту перестаю обращать внимание. Не то чтобы я не дарила подарки дитенку, но не в таких же количествах за такой малый срок. И вроде возмутиться охота, но решаю просто оставить их наедине и зарываюсь по самую макушку на кухне. Даже если все сделано. Даже если могу позволить себе пару часов в компании обоих.
Описать словами всю палитру эмоций и ощущений от приходов Леши мне сложно. Вроде надо радоваться тому, что Илья начинает подпускать к себе отца. Отвечает на вопросы, все меньше хмурится и даже что-то спрашивает. Идет потихоньку на контакт с детской доверчивостью, но я почему-то ревную. Вероятно, потому что глупая мысль о том, что если вдруг его папа пропадет, то одной меня станет слишком мало. Что я больше не сумею заполнить собой этот пробел. А еще мне становится страшно. От того, что ребенка может ждать потеря. Невосполнимая. Он ведь так раним и уязвим…
С другой стороны, я почти открыто счастлива, что сближение их идет малюсенькими шагами. Сын все еще тянется и ценит меня в разы больше. Отец для него что-то новое и неизведанное, куда он окунается словно в поиске новых ощущений. Однако. Мама есть мама. Первая и единственно сильная любовь на всю жизнь, что он и доказывает, периодически просто выбегая из комнаты, где они играют с Лешей, и крепко меня обнимает, влипая, словно клещ. Цепляется всеми конечностями, балуется и делится эмоциями, рассказывает мне, что ему больше всего понравилось. Делится полученными знаниями и иногда очень сильно меня удивляет, совсем по-взрослому размышляя. А я замираю в такие моменты и слушаю, впитываю, поддерживаю самого важного в моей жизни человечка.
С бывшим мужем мы на короткой ноге. Общаемся на уровне едва знакомых людей. Здороваемся, прощаемся. Порой, перекидываясь парочкой ничего незначащих фраз. И все почти идеально. Если не считать того, что по моему мнению его стало слишком много. Начиная от шлейфа дорогого парфюма, заканчивая то ли случайно, то ли намеренно забытыми вещами. Он так навязчиво маячит перед глазами, что местами тошно и хочется закупориться на тысячи замков и не пустить его больше. Выкинуть часы, которые остались на подлокотнике дивана. Туда же отправить запонку, которая, видимо, когда они играли, отвалилась, и он не заметил. А еще спустить в сток банку с дорогим кофе, что он притащил под предлогом, что после работы едет к нам и выпить чашечку перед полноценным ужином дома – личный ритуал.
Его появление начинает бередить старые раны. Будить все чаще воспоминания и не всегда неприятные. Я ловлю себя на том, что могу просто стоять у входа в комнату и наблюдать за тем, как они с сыном общаются. Пусть и всего пару раз за эти недели такое случалось, но… Меня бесит его улыбка, предназначенная не мне, теплый взгляд, которым он награждает Ильюшу. Мягкость, с которой относится к сыну.
И то ли это атмосфера стала такой… то ли отсутствие личной жизни напоминает с утроенной силой, что как бы пора уже. Пока не потянуло на сомнительные подвиги.
Сестра все еще не вернулась. А я прекрасно понимаю, что промежутки, когда ребенок находится в саду или на тренировке, совершенно не подходят для того, чтобы найти себе кого-то, ведь по вечерам я привязана к дому. А на выходных и вовсе не имею возможности выйти куда-либо. Просить Кирилла – гиблое дело, он с детьми ладить попросту не умеет. Максимум на что способен – это поиграть часок-другой, а после же выглядит, будто его пытали. Как минимум пытали. Сказать же Леше о том, что мне бы хотелось заняться уже, наконец, с кем-нибудь сексом для банальной разрядки, а он бы в это время посмотрел за нашим ребенком… Не поворачивается язык. Я даже представила на секундочку, как это прозвучит, и насколько жалко буду выглядеть. Что мгновенно отметаю этот вариант навсегда. И точка. Он не поймет. У него ведь все в достатке. А я как перекати-поле.
Это обидно. Даже немного больно. Сила одиночества, как бетонная плита, давит. И если раньше ощущалось немного меньше и не так ярко, то с его появлением в наших с Ильей жизнях проблема становится вопиющей и требующей незамедлительного разрешения. Я чувствую себя дерганной и нервной. Плохо сплю, все чаще курю и всерьез подумываю взять тайм-аут в работе. Хотя бы недельку спокойствия и отсутствия въевшегося, кажется, уже даже в стены намертво запаха ванили, корицы и прочего.
Сегодняшний день вроде начинается как обычно. Типично даже – я бы сказала. Илья отказывается идти на тренировку, сославшись на то, что не выспался и у него болит синяк на руке. Я-то прекрасно вижу, что дома, в куче новомодных игрушек, ему куда более интересно, чем учиться играть в волейбол. Но заставлять я не стану никогда, потому делаю ему поблажку и забираю пораньше из сада, отправляясь сразу же домой, где ребенка ждет свежий мясной пирог и наваристый кисель из лесных ягод.
Лешу я сегодня не жду, ибо обычно по пятницам тот освобождается раньше, и найти предлог улизнуть из дому сложнее, и проводит время с женой и дочкой. У него разделение обязанностей, семейная идиллия, а мне… мне пофигу. Вроде. Потому вы просто не представляете, в каком же я шоке, когда выхожу из ванной в одних стрингах, вытирая мокрые волосы на ходу, и врезаюсь в него всем телом.
Первая мысль: прикрыть руками грудь. Следующая за ней: что он здесь делает и почему я не слышала, как открывалась входная дверь? А третья… Господи, ну почему от него так одурманивающе пахнет?
А вот его, похоже, ничего не смущает. Стоит напротив, расстояние меньше вытянутой руки, смотрит невозмутимо, будто ситуация обыденная, с какой стороны ни посмотри. И мне так жарко, я словно задыхаться начинаю, а ему так похер…
Спустя долгие несколько минут вздрагиваю и, намотав на себя полотенце, ретируюсь в комнату, быстро обойдя так и стоящего на месте Лешу.
– Зайка, а где мамина футболка с пандой? – не своим голосом спрашиваю сына. Хочется сделать вид, что все как бы в порядке. Ну, голая, подумаешь? Как будто он там что-то не видел…
Ребенок начинает рыться в моих вещах и со счастливой моськой тащит мне прошенное. Натягиваю ту, как спасательный круг. Нахожу спортивные шорты, привожу себя в относительный порядок, закрутив волосы в беспорядочный пучок, сбегаю на кухню. Предлог типичнее некуда – Ильюше нужен ужин. Наплевать, что со вчерашнего дня еды на четверых.
Внутри еще битый час все дрожит, а спокойный карий взгляд так и стоит перед глазами, будто шторка занавешивает и перебивает собой все. Мне дурно от понимания, что он за стеной. От звука его голоса и тихого смеха. Я даже подхожу к зеркалу время от времени, чтобы убедиться в том, что я все так же внешне спокойна, ибо спалиться перед ним – последнее, что мне бы хотелось.
И надо бы взращивать в себе неприязнь, равнодушие и пренебрежение, а не получается. Будь на его месте любой другой, я бы с легкостью игнорировала малейшие проснувшиеся эмоции. Но Леша… Слишком глубоко и сильно запал он мне в душу когда-то. Забрался туда, куда никому не удавалось. И пусть все закончилось плачевно, и я сама тогда приняла решение, от этого ни капельки не легче сейчас. Особенно стоять у окна и понимать, что вытравить изнутри, будто плесень от сырости термоядерными моющими средствами… я так и не смогла.
И от этого такая ядреная безнадега захлестывает. Пробуждает жалость к себе в сто крат сильнее, чем позволительно. Ведь что-что, а расклеиваться, когда на тебе ответственность за ребенка, нельзя. Запрещено. Табу.
И я упускаю момент, когда он уходит. В этот раз без прощаний. Просто. Молча. И то ли навеяло… то ли и правда грустно.
– Мам, смотри, – ребенок, как козленок, скачет вокруг меня, показывая красивый новый планшет. С умным видом жмет на иконки, рассказывает, как тут много интересного и игры увлекательные, а еще папа Леша подключил интернет, вставив крохотную мини сим-карту. А значит, у моего сына теперь есть собственный номер, и звонить мне нет нужды, чтобы договориться о встрече. Понимаю, что муж… бывший… абстрагируется от меня точно так же, как и я от него. Оттого немного горечи, всего капля на кончике языка. И осознанное – это к лучшему. А после беспокойная ночь, где сомкнуть глаза удается с трудом. Ведь едва они закрываются, образы вспыхивают, словно фейерверки прямо под веками. Яркие-яркие и красочные настолько, что чувство будто пропасти в шесть лет и не было вовсе. И я только сняла приталенное белое платье, распустила замысловатую прическу, а цветы в волосах оставили запах на пальцах.
Не будь Ильи, я бы уже нажралась, как последняя сволочь. Просто чтобы отключить на время мозг. Перезагрузиться и рвать когтями вперед. Но мой маленький любимый якорь останавливает от необдуманного. Заставляет становиться сильнее и справляться с проблемами иными путями. Выпить ведь куда проще, чем перебороть в себе лишние эмоции. И прошлая Лина так бы и поступила, пошла бы по пути меньшего сопротивления. Но прошлая Лина – не я.
***
Выходные всегда только наши с малышом. Лишь в первых числах месяца Леша желает проводить их в компании сына. Они выходят в город, подолгу гуляют и посещают разные развлекательные места. В то время как я занимаюсь закупкой продуктов, устраиваю генеральную уборку или просто в одиночестве неспешно занимаюсь собой. Маленькая передышка. Во время которой все мои мысли крутятся вокруг Ильи. Вдали от него мне некомфортно. Я постоянно слежу за телефоном, боясь «в случае чего» пропустить вызов.
Но сегодня сын рядом. Крутится как юла и упрашивает сходить в парк, где они были с отцом однажды. Там продают вкусную вату, хрустящий попкорн и совдеповский лимонад. Отказывать смысла не вижу, потому последующие пару часов мы только и делаем, что шастаем по улице, смеемся, делаем перерывы на лавочке, где дите весьма эмоционально гоняет каких-то ярких мультяшных монстров в любимом планшете. А после снова бегом за голубями, которых здесь не в пример много, сдувая челку, что падает на глаза. И я не сдерживаю улыбки. Ведь такие мгновенья могут не повториться. Он растет так быстро, становясь все выше, а глаза наполняются серьезностью. Я слышу, как он меняет порой интонацию, подражая Леше, и это не то чтобы неприятно, просто я вижу, что их общение уже наложило отпечаток на личность ребенка. В чем есть и плюсы, и, безусловно, минусы.
– Ильюш, а ты скучаешь по папе, когда он не с тобой? – вовремя остановив себя, чтобы не ляпнуть, не дай бог, «с нами», спрашиваю.
– Нет, – быстро отвечает, снова уткнувшись в планшет. – Есть время для папы, а есть для мамы. Мне нравится отдельно. Так интереснее, – добавляет. А я хмыкаю себе под нос с улыбкой. Вот так вот. Распределил. И мне нравится его подход. Не смешивать. Ведь вместе мы не будем, а значит, нельзя приучать ребенка к совместности.
– Много играть нельзя, родной. Это вредно для глаз, – мягко глажу сына по густым темным волосам, пропуская шелковистые прядки через пальцы.
– Я знаю, – почти обреченно вздыхает и отдает мне. – Домой? Хочу успеть к серии Фиксиков.
В прекрасном настроении возвращаемся. Теплый вкусный ужин. Пенная ванна. Попытка выучить стих к Новому году, пока что без особого давления… просто чуток заранее. А после укладываю уставшего ребенка, а сама шурую курить. За весь день не было момента, чтобы можно было уединиться. И руки зудят, требуя сигарету. Волосы все еще немного влажные после душа, на улице заметно похолодало, потому решаю натянуть легинсы и майку с длинными рукавами, хоть и на голое тело. В поисках балеток слышу, как кто-то скребется в дверь. Не сразу понимаю в мою ли, ибо рядом есть соседская. Но так как и без того собиралась выйти покурить, выхожу и замираю. На пороге стоит Леша. И вроде все как обычно, если не обращать внимания на чуть более мутные глаза, что значит лишь одно – он выпил. И довольно много.
