Текст книги "Постскриптум (СИ)"

Автор книги: Anzholik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Неприятно. Кожа там до сих пор не до конца приобрела чувствительность. Пытаюсь избежать касания. Свожу ноги вместе, отдаляя его еще больше, и наспех натягиваю белье. Нервно закуриваю.

Две минуты. Блять… Почему я все еще в его власти? Столько лет ведь прошло. Должно же было отпустить. Вроде.

Минута. Не прогоняю, просто молчу. Встаю, потянувшись всем телом, открываю окно, высовываюсь, чувствуя прохладу осенней ночи. Дышу, смакуя горечь во рту. Проклинаю себя, потому что хочу, чтобы сейчас крепкие руки прижали к себе, обхватив со спины. Почувствовать его сердцебиение лопатками, а твердый, такой до обидного чертовски идеальный член копчиком… Или же встать на носочки и впечататься в его пах задницей. Так сладко и маняще.

Слышу короткий писк духовки. Идиотка.

– Тебе лучше уйти, – тихо говорю. Смутно понимая, как себя вообще теперь вести. На автомате начинаю делать привычные действия. Разрезаю бисквит. Достаю кучу баночек, тюбиков, мисочек. Морщусь от яркого света.

– Я знаю, – спустя несколько минут тишины отвечает, сидя теперь в кресле и наблюдая за моим мельтешением по кухне. – Знаю, что лучше. Но не хочу.

Походу что-то ломается не только внутри меня. Что же, от этого чуток легче, ибо страдать в одиночку – то еще удовольствие.

А коржи равномерно пропитываются один за одним сладким сиропом, сваренным накануне. Обильно смазанные кремом, склеиваются между собой, как кирпичи цементом. Вот бы в жизни все так же легко было… Но увы.

Глава 7

Весь день на нервах. Илья проявляет желание ехать с отцом в сад, по-детски упорствует, обосновывая все тем, что машина у папы Леши крутая и огромная, и кататься в ней классно. Более того, просит отца внаглую забрать его после и отвезти домой. Пытаюсь встрять и образумить, после чего в итоге ребенок на меня обижен и все равно получает то, что требует. Это расстраивает куда больше, чем довольное выражение лица Алексеева. Тот буквально лучится от собственной значимости. А мне тошно.

Спина болит нещадно. Клиенты недовольны заказом, аргументируя тем, что работа сделана некачественно, точнее, что цена явно завышена. Это портит настроение окончательно. И хочется послать всех и вся, запереться в четырех стенах и горевать о злодейке судьбе, которая решает испытать меня на прочность в который раз. Будто мало мне пережитого.

На одном спасибо – Леша просто подвозит Ильюшу и скрывается в неизвестном направлении. Зато как по мановению волшебной палочки объявляется недовольный Кирилл. И выносит мозг, долго, сознательно и со вкусом.

– Ну что, мелкий, рад папаше? – Мало ему того, что я на взводе, так он еще и до моего сына решил доколупаться.

– Не знаю, – искренне отвечает ребенок, ковыряя вилкой салат. – А что? Ты знаешь папу?

– Я его младший брат, а значит, я твой родной дядя. Прикинь, мелочь? – Мерзко. Ведет себя как скотина с порога. И что на него нашло, так прямо спрашивать пока не хочу. Не при Илье.

Ильюша выглядит растерянно. Смотрит своими огромными глазами, а мне стыдно перед ним. За все стыдно. Потому что он прожил со мной, словно в коконе, все пять лет, не зная ничего ни об отце, ни о некоторых родственниках. И сомнения о правильности собственного поведения трансформируются в чувство вины. Обжигающее и горькое.

– А как ты его зовешь, Ильюх?

– Папа Леша, – твердо отвечает и взглядом умоляет отпустить его отсюда к любимой игрушке.

Последующие минут пятнадцать царит гнетущая тишина. Кирилл, нагло развалившись в моем кресле, испепеляет меня взглядом. Делаю вид, что не замечаю. Я что, отчитываться теперь перед обоими обязана? Какого черта? Ебнутая семейка, ей-богу. Вырвали нервную систему с корнями и им все мало.

– Что? – не выдерживаю, когда слышу вздох.

– А есть что? Мне тут нашептали, что тот самый Леха, который брат мой, который муж твой… бывший правда, ночевал у тебя давеча. Комментарии будут? Может, счастливое воссоединение близится и пора закупаться ящиком шампанского, чтобы отметить, м-м?

– Дебил, – злобно фыркаю. – Ты что несешь?

– Ну а как можно на такое отреагировать адекватному человеку, а? Еще недавно, я был у них дома. Видел, как тот засовывал свой язык по самые гланды Леле. Она что-то там несла про то, что братец мой хочет еще детей, и прочую ересь. А тут ты сама не своя, и я узнаю, что он ночевал с тобой.

– С ребенком, я спала на кухне.

– И как оно на кухонном полу, удобно было?

– Ты на что, сука, намекаешь? – взрываюсь мгновенно. Вижу, что тот просто ревнует, потому выжирает мне мозг чайными ложками. Но ревность – это его проблема. Исключительно его. Я тут причем?

И… секундочку, что он сказал про Лелю, язык и еще детей? Прелестно. Пытаюсь затолкать поглубже весь коктейль отвратительных эмоций, что всплывают при мысли о нем и ней, и их будущем. Без меня. Разумеется. О чем я вообще думаю? Будто вчерашнее что-то могло изменить.

Господи… дура. Неисправимая, тупая, окончательно растерявшая последние здоровые мозги дура.

– Неужто он руки не распускал? – бровь вздернута, ковыряет крышечку от сока. Глаза с ярчайшим огнем недовольства не отпускают. Не хочет слышать ответ и в то же время ему необходимо знать. Все же зачатки мазохиста у него на лицо.

Не отвечаю. Полосую недобрым взглядом. Удушить готова или наорать, только вот за стеной дите сидит, а ему такое слушать нельзя.

– Да ладно, продинамила? – прикрывает рот рукой, издевается. – Мощно. А то я уже грешным делом подумал, что ты у нас совсем сдала позиции.

– Пошел на хер, – шиплю, пнув его ногу. – Если ты пришел бесить меня, то вон дверь – вон нахуй.

– Ого. Какие эмоции. Да у вас недотрах, мадам.

– Кир, отвали. Я тебя матом прошу: просто исчезни, и без тебя на взводе. Мне бы лучше помощь не помешала, – киваю в сторону косой дверцы под умывальником, которую, психуя, чуть с петель не снесла полностью.

– Вот так всегда. Как раздвигать ноги – так старшему, а как за помощью так сразу к младшему. Удобненько.

Не хочу выслушивать. Злая как кобра буквально за шкирки выталкиваю его из квартиры. После долго, с плохо скрываемой болью, поясняю сыну, кто такой ему Кир, и почему я не говорила… обо всем. Разговор выходит тяжелый и внутренних ресурсов настолько мало, что я еле держу себя в руках, медленно и внятно отвечая на каждый вопрос Ильи. Да, виновата. Да, скрыла. Да, считала, что так будет лучше, и мы с папой разошлись очень давно, еще когда я не знала, что он внутри меня, и так далее. Разговор высасывает настолько, что к его окончанию мы оба выглядим уставшими.

Но с другой стороны. Мне становится намного легче. Все недомолвки решены. И пусть ему всего пять лет отроду, он не глупый. И похоже, именно сейчас – тот самый момент истины.

Безумно радует, что ребенок принимает мои извинения. Крепко обнимает, говорит, что я все равно самая любимая и он не отдаст меня никому, даже папе. А еще… хочет, чтобы тот почаще оставался у нас. И ему не нравится, что мы не разговариваем. А после, сонно зевая, признается в обидах на отца. И проскальзывает в его голосе хорошо узнаваемая ревность к семье Леши. Он отказывается понимать, что не мы главные в его жизни, а Леля с дочерью. В его маленькой вселенной приоритеты иные. Как и распределение ролей.

А на деле… Все слишком непросто, но как это объяснить дитенку, я не знаю.

***

Вполне логично, что Леша дает нам передышку, исчезнув на неделю. Но не с концами, как я надеюсь… а сославшись на занятость и плохое самочувствие дочери, только до выходных. О чем я случайно подслушала в его разговоре с сыном. Где тот обещает погулять с нами в субботу в парке. А Илья не особо сопротивляется, отвечает лишь, что спросит у меня. Но вот уже пятница, а ребенок молчит. То ли идти не хочет, то ли считает, что я точно не откажу. А меня колбасит во все стороны, я и хочу его увидеть и нет. Дилемма.

– Мам, а пойдем в парк? Папа Леша приглашал погулять, а я с тобой хочу и с ним тоже хочу. Можно? Если ты против, я не пойду и будем смотреть мультики и есть сухарики, – запрыгивает, значит, такое чадо на меня с утра пораньше в субботу, а я в немом удивлении. Нет, оно, конечно, приятно, что я все еще номер один и мое слово в разы весомее, чем отцовское. Но его желание соединить нас пусть даже временно. Бр-р.

– Ладно, только давай ты сразу съешь целую тарелку манки и выпьешь, как честный ребенок, стакан травяного чая. Договорились?

Это чистой воды шантаж. Манку он ест редко и нехотя, а травяной чай для него вообще мерзость несусветная, если сравнивать хотя бы с киселем или какао.

– Хорошо, – хоть и хмурится, но соглашается. А я шлепаю на кухню и занимаюсь готовкой. Обдумывая, что на себя натянуть. Отнестись с пренебрежением к встрече или, наоборот, бросить ему в глаза, мол, смотри и слюнки пускай. Как собака на кость на витрине. Красивая и недоступная. Такая уж недоступная? Всплывает мысль, и я все раздражение пускаю в перемешивание закипающей каши. Даже долбаное подсознание играет против меня…

Отметив похолодание, укутываю сына. Сама влезаю в теплое облегающее платье до середины бедра. Натягиваю замшевые ботфорты на безумном каблуке, пальто на пару сантиметров короче платья и массивный шерстяной шарф. Волосы свободно разбросаны по плечам и спине. Длинные, иссиня-черные. Из макияжа только нюдовая матовая помада, выделенные скулы и подкрашенные ресницы. Золотая середина между секси-мамашей и забившей на личную жизнь одиночкой.

Однако отличный внешний вид уверенности не придает. Хочется курить, но со мной ребенок. Да и велюровые перчатки не скажут спасибо, если пропахнут дымом. Приходится терпеть. Пока не вижу, как Леша идет к нам навстречу. И катит перед собой новомодную дорогую коляску. С блаженным умиротворенно-счастливым лицом. Сигарету мне. Срочно. Провалиться бы под землю сию же секунду. И видимо, не только я неприятно удивлена, Илья с опаской смотрит на свою сводную сестру и немного хмурится.

– Привет, Ильюша, смотри, что я тебе привез. – Правильная тактика. Хмыкаю понимающе. Задабривает, чтобы стереть с лица ребенка отрицательные эмоции, а после будет всячески отвлекать, в итоге все конфликтные моменты сглажены, не успев раздуться. Гениально, черт возьми.

Достает пакет, что лежал под люлькой. А там не могу не согласиться с тем, что очень крутая фирменная куртка. Яркая, явно теплая и стоящая херову кучу бабок. Недолго ломаюсь и разрешаю ее сразу же примерить. Сидит как влитая, а Илья тут же начинает проситься, чтобы его пофотографировали, и с истинным удовольствием позирует и кривляется. Меня же понемногу отпускает. Перестаю обращать внимание на коляску, мирно катящуюся рядом. На Лешу, бросающего красноречивые взгляды. На все. Есть только я и сын, который безмерно рад обновке.

– Через пару дней приедет заказанная обувь и еще парочка теплых вещей.

Скашиваю глаза, даю понять, что услышала, но ничего не отвечаю. Купил? Молодец. Его деньги – его дело.

– Сфотографируй меня с сыном. – Останавливается и протягивает мне свой смартфон. Пожимаю плечами, беру… и жду, пока они, наконец, выберут нормальную позу.

По итогу снимков никак не один. Их штук двадцать. Даже я там оказываюсь, поддавшись на уговоры Ильи. Пусть слишком серьезная и смотрящая на сына, а не в объектив. И до сих пор непонимающая, для чего ему это фото. Мне и без того в крайней степени дискомфортно рядом с ним. А тут еще и такие выбросы. Но это все цветочки. Самый сок дальше.

– Алексеев Алексей. Добрый день, коллега, – улыбчивый, с такими же пафосными часами на запястье и идеальной прической, шатен останавливается напротив меня и тянет руку для приветствия Леше.

– Добрый, – вежливая полуулыбка в ответ, принятое рукопожатие.

– О, я теперь понимаю, почему ты свою жену от нас скрываешь, – посмеивается и буквально питонит меня глазами. Открыто так оценивая. Мне лишь остается сдержать гримасу отвращения и позволить уголкам губ чуток приподняться.

– Молодец мужик, держи ее обеими руками. А то украдут и на двоих ваших деток не посмотрят. – Врезать, что ли?

– Да уж держу, не волнуйся, – то ли скрывает истинную реакцию, то ли решает не раскрывать всех карт и попросту разойтись с ним побыстрее. Но сложившаяся ситуация напрягает. Походу не только меня напрягает. Благо Илья занят гонкой за голубями и не обращает на нас внимания, просто крутится вокруг как юла. Один раз врезавшись в Лешу и зайдясь звонким смехом. Ну да, ну да. Просто идеальная картина со стороны. Знали бы, какое дерьмо творится на самом деле, покрутили бы пальцем у виска.

– У нас корпоратив будет скоро, очень прошу, даже требую вашего присутствия, – готов растечься лужей у моих ног. Лизоблюд. Противно. – Как вы смотрите на мое предложение? Согласитесь ли скрасить мужскую компанию и заставить всех завидовать нашему Алексееву?

– Благодарю за приглашение, но я предпочитаю праздник в кругу семьи, – и это вместо посыла в пешее эротическое, которое крутится на языке. Постным голосом, будто мне мела в рот насыпали.

– Очень жаль, очень. Но я надеюсь, вы передумаете, удачной прогулки, – еще раз пожав руку стоящему рядом бывшему мужу, откланивается, и слава богу.

Мерзкое ощущение заставляет отойти на пару шагов, сделать вид, что я вообще не знакома с отцом, вцепившимся в коляску, как в спасительный круг. Это слишком. Подыгрывать и унижаться. Примеряя на себя какую-то альтернативную реальность.

– Если хочешь, можем пойти на этот корпоратив. – Чего?! Я буквально задыхаюсь от возмущения, что невооруженным взглядом видно на моем лице. Глаза мгновенно кровью наливаются. А он по-прежнему мистер Невозмутимость. Похоже, совсем увлекся и перестал замечать границы. Играется. Весело ему. Но я не куколка.

– Леша, ты не чертов султан, у тебя не может быть две жены! Одна по паспорту, а вторая в качестве сопровождения? Тебе что, совсем берегов не видно теперь? Я в шоке, – выливаю на него такую дозу презрения, на которую только могу быть способна.

И мне еще много-премного чего есть ему высказать, но…

– Ах, вот вы где, – нарисовывается законная жена этой сволочи. Мне кажется, или он вздрогнул? – Ужин почти готов, поехали домой, Элине уже как раз пора кушать, – тотальный игнор в мою сторону от Ольги. Жмущийся ко мне Илья с откровенным недовольством на лице.

Ну? Что там еще до кучи подкинете мне, чтобы уж совсем ощутить себя в полном дерьме по самую макушку? А? Кто там, блять, сверху, есть контакт, нет?

Прогоняю из головы картинку их поцелуя на моих глазах, что произошел пару секунд назад. Злорадствует Оленька, умница. Пометила территорию, благо не сняла штаны и не нассала прямо на его дорогие туфли. Не смотрю на равнодушные глаза Леши, что приклеились намертво ко мне и прошивают насквозь. Как толстая игла дубленую кожу. Примораживает…

Короткое мгновение удерживаю взгляд вообще без тени эмоций. Разочарованная этой встречей. И похоже, на лице таки отпечатывается след моих эмоций. Пру как танк вперед, не вслушиваюсь в недовольное сопение сына, которого буквально утаскиваю за руку в сторону дома. Это все слишком. Вот так все вместе кучей. Как центнер помоев на голову без возможности сделать вдох. Чувствую себя настолько ничтожно и жалко, прям до тошноты. Унизительно все произошедшее. Будто я и без того не в курсе, какое место занимаю… в его жизни.

Нулевое. Долбаный инкубатор. Миссию выполнила и теперь могу быть свободна.

И понимаю, что не хочу я быть там. Или же наоборот… Хочу. Отчаянно. Словно это жизненно важно.

Что? Отправляемся в гребаный путь на одни и те же грабли? Да легко.

Похоже, влипла. Снова. А может, нет? Просто крыша едет… И навалилось всякое…

Но почему же тогда так сильно под ребрами щемит?

Глава 8

– Пап, а маму дядя Кирилл обижал.

Занавес. Леша как сидел на корточках, расшнуровывая ботинки, так и сидит, только глаза от лица ребенка ко мне перемещаются. Медленно так, будто слоумо эффект кто-то наложил на мою жизнь или начал раскадровку делать.

– Как? – спрашивает, подталкивая Илью выдать еще больше информации. А я делаю вид, что обои – очень увлекательное зрелище, как и натяжной потолок с тремя лампочками, слепящими глаза. Господи, ну когда уже закончится этот маразм изо дня в день?

– Они ругались на кухне, мама кричала.

Боковым зрением все еще вижу Лешин прилипший намертво взгляд. Злится. Не нужно быть Вангой, чтобы знать и чувствовать его чертову ярость, которая плещется в темных глазах. Интересно, а во что все выльется по итогу?

– А потом мама выгнала дядю Кирилла из квартиры. Она была очень злая. Я даже не стал просить шоколадку. – Наивный милейший ребенок. Ну, вот зачем он это говорит? Я же так его люблю, а он взял и спалил меня. Сдал с поличным.

– А когда это было, родной? – тихий, заискивающий голос. Но я с легкостью улавливаю в нем вибрации. Его распирает на хрен всего, но при сыне держит себя в руках.

– Вчера. А почему ты не говорил, что дядя Кирилл твой брат? А почему дядя Кирилл всегда был с нами, даже когда я был совсем маленький, а ты нет? Если дядя Кирилл твой брат, почему он не сказал тебе, что есть я? – Почемучка пяти лет отроду не закрывает рот. Смотрит своими огромными глазами, с таким чистым искренним любопытством… На них я и сосредотачиваюсь. Потому что шея затекла пялиться на потолок и лампочки и прочее.

Молчу. Можно, конечно, встрять и начать осаждать излишний интерес ребенка. Аккуратно и плавно, но… Эти вопросы должны были всплыть рано или поздно. Почему не сейчас?..

– Потому что я не знал, что мама общается с моим братом, заяц. И он не говорил мне ничего. – Почему ощущение, что меня сейчас четвертуют мысленно?

– Мама, я хочу еще пирог, можно мне еще пирог? – Моргаю, смотрю как сущий дебил на ребенка, только спустя полминуты поняв, о чем он просит.

– Да, сейчас подогрею, милый, иди пока погуляй в комнате, хорошо?

Сбегаю. Трусливо так, едва ли не на цыпочках, дрожащими руками отрезаю кусок мясного пирога и ставлю тарелку в микроволновку. Трижды блять, он стопроцентно сейчас придет, и будет бум. Будет капец какой бум. Господи. А можно мне сейчас молнию в темечко или инфаркт? Пожалуйста, я так редко тебя прошу.

– Какого хрена, Лина? – яростный шепот у уха и две руки, что с силой сжимают край стола по обе стороны от моего тела. Лопатками чувствую, как его грудь вздымается. Как сердце лупит прямо мне в спину. Мать моя женщина, я разбудила дракона.

Даже не возмущаюсь от того, что меня зажимают. Мысли явно не около эротические в данный момент. И поворачиваться, откровенно говоря, даже страшновато.

– Почему ты общаешься с моим родным братом все эти годы, а я узнаю это совершенно случайно?! Я вообще обо всем узнаю, мать вашу, случайно! Зашел перекусить – узнал, что у меня подрастает сын. Пришел к сыну в гости – узнал, что моя жена общается с МОИМ, черт тебя дери, братом, который, сволочь, все эти годы молчал как рыба. Это что за пиздец, а? – Вжимается в меня еще сильнее. А я начинаю дрожать. Не страшно, вроде. Не хочу его сейчас, опять-таки вроде. Но отчего-то дрожу как осиновый лист. Передоз эмоций, наверное.

– Тебя что бесит больше: то, что он был рядом, когда я была беременна, и так и остался со мной в отношениях или то, что тебя не поставили в известность? Это ревность или обида, а, Леш? – контратака. Кривоватая, необдуманная. Глупая. Но… контратака.

– Я в шоке от вас обоих. Ладно ты, обиженную разыграла. А он? Родная кровь. Ноль без палочки, походу, в наше время.

– Обиженную? – шиплю сквозь зубы. Зарядив ему локтем в ребра. Чтобы перестал вжиматься так сильно, мешая сосредоточиться и достойно отбиться. – Ты ударил меня!

– Я извинился. А ты сбежала как трусиха при первой же проблеме. Нашла предлог и, собрав вещички, уползла подальше, корча из себя жертву. О чем я еще не знаю? М-м? – и настолько противным голосом это прозвучало, что я не удержалась от последующей мерзости.

– Может, еще спросишь: не Кирилла ли сын Ильюша? А почему нет-то, если унижать, так по полной. Вы ведь с братцем похожи.

Разворачивает в своих руках. Секундное действие. Чувствую себя просто куклой, которой он вертит на его усмотрение. И это жестоко и разочаровывающе. Что, похоже, отпечатывается в моих глазах. Давным-давно пересеченная черта. Стертая грань. Точка невозврата, когда этот мужчина выказал неуважение. Да, я тогда была провокатором. Орала и царапалась. Ревела, обвиняла. И он сорвался. Да, там была моя вина.

Как и сейчас, если смотреть здраво. Утаила я многое. Повязала грузом тайны постороннего человека. Что же, теперь время разгребать то, что наворотила. Пусть и с наилучшими побуждениями. Кого ебет чужое горечко? Кого колышет, что я там хотела? Главное ведь уязвленная мужская гордость. Ему не сказали, теперь страдайте.

Молчим. Я все еще в кольце рук, зажата в этой тесной ловушке. Стою, задраив глаза, как два люка в подводной лодке, и умоляю всевышнего не дать мне расплакаться от жалости к себе. Ведь как бы там ни было, что старшему, что младшему срать с высокой колокольни на то, что у меня творится внутри. Один обижен, что от него спрятали сына. Второй маниакально преследует цель натянуть меня на собственный член. И потому отирается рядом из года в год, провоцируя и выслуживаясь. Будто я после отплачу телом.

Утопаю в собственных чувствах. Горьких, как полынь, эмоциях. И вот теплые руки по моим щекам, оказывается, слезы стирают. Дала-таки плотина трещину. Предел моего терпения достигнут. Слишком много всего навалилось. Слишком тяжело со всем справляться. Когда одна только давка со всех сторон. А поддержки вполовину меньше. Неравноценность происходящего попросту вышибает из колеи. И как в нее вернуться – я не знаю.

– Конечно, он мой сын. Я даже мысли не допускал. Лин, я перегнул. Но и ты не права, – так тихо, почти шепот. Так глухо. Не одну меня все это кромсает изнутри и рвет на клочья. Знаю. Чувствую. Но что поделать, если кому-то сверху вдруг стало скучно, и он решил разбавить, по его мнению, пресные будни захватывающим экшеном. Возможно, со стороны или на экране это было бы интересно наблюдать. Но жить, словно в драматическом сериале? Это чертовски сложно в первую очередь морально.

– Я знаю, ребенок ждет пирог, – механически, будто выключена мгновенно функция проявлять эмоции. Поднимаю глаза, равнодушно мазнув по его лицу, отталкиваю.

Наблюдаю, как Илья уплетает за обе щеки, смотрит мультик и постоянно дергает отца за руку. Игнорирую зудящие на коже взгляды бывшего мужа. С задумчивым видом… сижу в абсолютной апатии, не думая вообще ни о чем. Вакуум. Так пусто в голове, что мне кажется, я слышу тихий гул.

И мне так нужна передышка. Побыстрее… Просто побыть в тишине и покое. Вдали от всего навалившегося и привычного. Порыться в себе, перебрать каждую струнку души. Настроить на нужный лад. Иначе я скоро в такой дисбаланс впаду, что пиши пропало, и уже точно не смогу себя собрать. А быть в раздрае – непозволительная роскошь, слишком многое от меня зависит.

– Пап, а ты меня любишь? – звучит сбоку.

– Конечно люблю.

Чем-то попахивает. Внимательно смотрю на сына, который хмурится все больше. И вот с чего вдруг?

– А Элю любишь? – продолжает выпытывать ребенок.

– И Элю люблю.

– А тетю Олю?

– И тетю Олю, – кивает, выглядящий ну очень настороженно, Леша. И мне его даже совсем немножко жаль.

– А маму? – А вот это запрещенный вопрос. Только разве пятилетнему это объяснишь?

– Я всех люблю, зайка. – Пять балов за умение вскользь уйти от ответа.

– Но Элю ты любишь больше, ты постоянно к ней возвращаешься. А я хочу, чтобы ты остался.

Вот так проявляется генетическое упрямство, которое начинает играть в подрастающей крови. Приехали…

– Ильюш, папа остается тогда, когда может, – аккуратно влезаю. Обнимаю взобравшегося на мои колени сына. А губки уже подрагивают. Только истерики перед сном и не хватало мне сегодня.

Внимание. Не переключайтесь. Начинается вторая серия.

– А я хочу, чтобы папа оставался чаще. Почему папа всегда уходит? Его и так долго не было. А он все время уходит. Мама, скажи ему. – Встречаюсь взглядом с Алексеевым, вконец ахуевшим не меньше меня. – Мама, – упорствует бескомпромиссное маленькое чудо, не понимающее всей обреченности нашего положения.

– Милый, у папы есть маленькая доченька, и ей он очень нужен.

– Мне тоже нужен. – Крупными каплями стекают слезы. Вытираю кончиками пальцев. Прижимаю к себе сильнее. Вот он, мой страх. Зависимость сына от отца. Все более нарастающая. Одной меня становится мало.

– Ты уже взрослый мальчик, ты многое понимаешь. А она совсем крошка еще, ей нужно немного больше внимания. Но папа вас обоих очень любит, просто он один, а вас двое. Ему сложно. – И мне сложно, хочется добавить. Жесть как сложно успокаивать самого родного человечка и понимать, что не под силу мне что-либо изменить в данный момент.

– А я хочу, чтобы он остался, почему он не может остаться? – нарастающий плач. Требовательные карие глазки.

– Я останусь, – прорезается голос у виновника.

– А потом ты опять поедешь домой. И тебя опять не будет несколько дней. А я хочу, чтобы ты был.

Нос хлюпает, на моих руках влага с его щек. И такая острая боль в сердце, что вздохнуть все сложнее. Где он выход? Где?

– Я буду, когда ты очень-очень скучаешь – звони мне, и я сразу же буду приезжать. Договорились?

Не то. Чувствую, как протестует ребенок у меня на руках. Беспомощно плачет.

– Мама, скажи ему. – А я не знаю, что сказать. Не понимаю, что здесь вообще можно сказать.

– Сыночек, давай я сделаю тебе какао, а потом вы с папой ляжете смотреть сказку, – глажу по волосам. Целую в нахмуренный лоб.

– И он останется и отвезет меня завтра? – Вот почему вопрос задан мне? Кто-нибудь скажет, почему я сейчас сижу и разгребаю все?

– Конечно, отвезу, перестань плакать, все хорошо. Зачем ты расстраиваешься перед сном? – Кажется, отцовский голос действует получше моего сейчас.

Выдыхаю несколько судорожно. Встаю с ребенком на руках и иду на кухню. Тяжело. Спина протестует, но душевное состояние Ильи куда важнее.

Замолкаем. Леша куда-то быстренько собирается, и я боюсь, что он сейчас хлопнет дверью и не вернется. Совсем. Тогда я просто сойду с ума. Не потому, что я не могу без него. Сын не может.

Подношу дитеныша к шкафчику, он сам достает какао. А после молоко. Наливает и сыплет столько, сколько я ему говорю. Все так же вцепившийся в меня клещом. Илье необходим сейчас тесный контакт. И ближе меня никого нет и никогда не будет.

Не скрываю облегчения, когда слышу щелчок входной двери. Вернулся. Слава богу. Спустя пару минут чувствую, как ребенок тянется в сторону, а там Леша, который перехватывает эстафету.

– У мамы спина сильно болит, а я тяжелый, – жмется к отцу. Немного успокоившись и перестав хотя бы плакать. Уже радует. Только вот мои разбросанные чувства в кучку не собираются. Я потерянной тенью передвигаюсь по кухне. Слушаю, как они разговаривают. Что-то обо мне. О том, что не нужно меня расстраивать. И как мне сложно. И много всего, но не вслушиваюсь. Потому что больно и грустно. Потому что сжимается все внутри, скручивается, как пружина.

– Держи, – сев на корточки возле них, протягиваю кружку с горячим напитком. – Аккуратненько, как я учила, малюсенькими глоточками. Какао очень горячее. Хорошо?

– Угу, – бормочет, вмиг став счастливым ребенок. Как мало ему нужно… И как много мне теперь надо наскрести внутренних ресурсов, чтобы залатать трещины, которых возникает все больше.

– Я пойду, расстелю вам диван, и будете спать, договорились?

– Да, с папой.

– С папой, – киваю. Замечаю, что Леша уже предусмотрительно притащил с собой мягкие спортивные штаны и борцовку. Умно. И как-то паршиво одновременно. Это именно то, о чем я говорила. Жизнь на две семьи.

Готовлю им постель. Руки немного непослушные, а голова начинает нещадно болеть. А как же хочется курить… Легкие буквально зудят от желания быть пропитанными горьким дымом. Что я и делаю, едва они располагаются в комнате.

Курю до головокружения, сдерживаю слезы, пытающиеся вырваться. С каждым днем все усложняется в разы. Какими-то огромными шагами. Тотальными. Непоправимыми. Все так жутко и непонятно. Никакого постоянства. Никакой стабильности.

Ровно в таком же состоянии ложусь на излюбленный пол на кухне. Вытягиваюсь во весь рост до хруста костей в поджатых пальцах ног. Легкое расслабление проходится по телу. Откровенная радость, что все поутихло и есть пара часов сна, отключки измученного мозга. Пауза. Пусть и слишком короткая, но… Что есть, то есть.

И так тихо в квартире. Темно и умиротворенно. Начинаю засыпать, медленно втягиваясь в окутывающую дрему. На грани сознания слышу тихие шаги. И не понимаю, то ли снится, то ли взаправду. Приоткрываю глаза, совсем немного, маленькую щелочку. А там Леша стягивает майку и наклоняется. Видимо, боясь разбудить, осторожно приподнимает край пледа и проскальзывает ко мне на импровизированное ложе. И чего вот на мягком диване не спится, а?

Оглаживает живот, пусть и через ткань… но даже это обмурашивает мое тело.

– Леш, – тихо зову, дав понять, что я не вырубилась окончательно.

– Спи, – в ответ так близко, потоком воздуха. Поворачивает меня на бок. Прижимает спиной к своей груди. Крепко-крепко. Ровно так же мы когда-то всегда спали. Как две ложки, влипнув друг в друга телами. Правда, голыми. Правда, куда более расслабленными.

Полосует изнутри такое привычное и далекое действие. И вероятно, не только я расшатана вся и в остаточном шоке. Потому как поведение Леши в крайней степени неуместно сейчас. Но он будто себя успокаивает. Эгоистично и именно так, как ему нужно. Забирается рукой под мою майку. Не прекращая легкие касания к животу. Трогает шрам, поднимается выше. Описывает круги вокруг пупка. Еле ощутимо. Вроде.

– Ты ледяная, заболеть хочешь? – вскользь губами за ухом. Кончиком носа по мочке и в основание шеи комком дыхания изо рта. Вторая рука пролезает мне под шеей и прижимает к себе еще сильнее. Такой горячий на контрасте. И вроде все довольно целомудренно… Пока он не ныряет к груди и не сжимает ее. Кожа к коже. А меня словно клеймят, мне так невыносимо жарко становится. Горячие пальцы на животе и по ключицам, будто расплавленный металл размазывают по телу.

– Перестань. – Выдержка почти на нуле. Я слишком устала отталкивать и бороться. Успокаивать себя, одергивать и проклинать. Вымоталась капитально. На пределе, почти за чертой. Хватаю его руку, что на груди устроилась и бесцеремонно дразнит сосок, зажимая тот между большим пальцем и указательным. – Леш, остановись, – диаметрально противоположные мыслям слова слетают с губ.

Игнорирует. Впрочем, ничего нового. Только целует жадно шею и плечо, оттянув ворот майки, которая уже задралась едва ли не до груди. И я жалею, что снова в стрингах… или не жалею. Спорно. И мне так нравится эта твердость, упирающаяся мне в ягодицы, и не нравится. Наверное. Это все так нужно мне сейчас, чтобы забыться, и в тоже время вопиюще неправильно. Он женат. И сейчас лежит со мной, когда где-то в паре кварталов в постели его ждет законная супруга. Он не имеет право так поступать с нами обеими. Но у меня нет никаких сил бороться.