Текст книги "Постскриптум (СИ)"
Автор книги: Anzholik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Глава 11
Проснувшись утром, а точнее ближе к обеду, отмечаю, что Леши и след простыл, а ребенок спокойно пожевал вчерашний салат и сидит с кружкой компота, увлеченно смотря мультики. Сказать, что подобное меня удивляет, значит не сказать ровным счетом ничего. Сонная, лохматая и с чертовски ноющей спиной, стою и взираю на собственное чадо.
– И как давно ты проснулся, вреднитель? – шутливо спрашиваю, но выходит хрипло. Подскакиваю к ребенку и начинаю его щекотать. От чего мы через пару минут переворачиваем вверх дном весь диван, валяемся и хохочем. Настроение у Ильюши отличное, я сама на каком-то странном подъеме. Из головы словно испарилось на фиг все. Тотально. Вообще не думается, не страдается, а совесть, помахав ручкой, улеглась в зимнюю спячку. Не иначе.
– Папа сказал, что не нужно тебя будить. Мы позавтракали, и он уехал домой, – пытаясь отдышаться после долгого смеха и баловства, наконец отвечает сын. А я хмыкаю. Ну да, ну да. Домой он уехал, как же. Это же тебе не ночевка в однушке и не среднего качества дрочево в ванной. Господи, свалил и слава богу. Нервам спокойнее и меньше в квартире народа – больше кислорода.
Решаю сделать Илье приятно и, достав необходимые ингредиенты, начинаю замешивать тесто на блинчики. Благо творог остался с недавнего заказа, и пара ложек изюма в моем доме найдется всегда. Уже успев быстро принять душ и вычистив зубы, мурлычу себе под нос какую-то дичь, что застряла в голове, когда я вчера слушала радио. И вот в таком расположении духа меня и застает Кирилл, двери которому любезно открыл ребенок.
– О, у кого-то сегодня натуральная улыбка? Надо же. Тебя кто-то трахнул, или ты просто, наконец, поняла, какая она, «та самая» правильная нога, с которой нужно вставать по утрам? – последнее, разумеется, шепотом, а я в ответ шлепаю его жирной силиконовой лопаточкой прямо по носу, вымазав его начинкой для блинов. Ему повезло, что я еще не начала печь, иначе бы огрела его горячей и точно не такой мягкой штуковиной. – Понятно, походу ты просто неадекват сегодня, дэ? – Усаживается за стол и начинает внаглую выковыривать из творога изюм.
– Эй, ты офигел? Не трогай еду ребенка, увалень, а то выпинаю отсюда и заставлю после жрать кошачьи консервы. – Бью в этот раз лопаточкой по рукам.
– У тебя их нет. Или ты специально для такого случая когда-то затарилась? – приподнимает бровь, а я молча ухмыляюсь. – Да ладно? И что, вкусно? – Боже, меня сейчас к чертям разорвет. Ржу в голос, как истинная истеричка, явно не в состоянии сейчас разлить равномерно тесто по сковороде. Кир же посмеивается, не совсем понимая причину моего настроения.
– Вот и расскажешь, когда сожрешь, – сквозь смех выдавливаю и, уперев руки чуть выше колен, пытаюсь отдышаться. М-да. Что-то совершенно точно нездоровое со мной. Я чему-то так сильно рада? Чему в таком случае? Потому что ноль мыслей по этому поводу. Или у меня, наоборот, слишком плохое настроение, и я бьюсь в некоем подобии истерики, укрывая, словно ширмой, истинные эмоции и чувства? – Ты с каких это пор начал залетать, словно Карлсон, к нам без звонка? Не то чтобы я сейчас чем-то архиважным занята, но правила приличия там и все такое.
– Ой, ты еще мораль прочитай. Мне хватило одной мегеры Алексеевой на сегодня, хоть побудь неадекватной, но мирной. Умоляю. Или по очереди выносите мозг, дни там поделите, я не знаю.
Навостряю уши, аки кошка. Интересно же, что могло случиться в «другой» семье Леши. Настолько, что всем своим видом показываю, насколько я нетерпелива и требую продолжения.
– Что? Мы же не разговариваем о старшем из помета, как ты когда-то сказала. – Прищуриваюсь. Угрожающе подношу к его носу лопаточку. Тот же смешно сводит глаза в кучку, глядя на переносицу. – Ладно. В качестве исключения. – Вздыхает. – Тетя Леля быкует, что он у вас ночует и, собственно, сношается с моим мозгом. Долго, нудно и в несколько подходов. Ей, видите ли, кажется, что он может просто уложить спать сына и вернуться домой. А не лежать с тобой в обнимку. И, мол, ребенок – предлог.
Закатываю глаза едва ли не до затылка. Какой маразм. Хотя…
– И я как раз заезжал к ней по просьбе подвезти, если ошиваюсь недалеко, какую-то-там кашу, ибо Леша не успевал. Вот. Ну и, естественно, встретил его на выходе, почти. Точнее, когда допивал ее не настолько вкусный, как у тебя, чай. – Замолкает сука. Вот в самый явно интересный момент рассказа. Не человек, а задница ей-богу.
– Ну и?.. – поторапливаю, готовая отпинать, а тот улыбается во все тридцать два идеально белых зуба. Мажор.
– И я стал свидетелем мини-скандала в семье Алексеева «Попытка номер три».
Начинаю истерить от названия. Не, ну правда. Это ведь смешно? Попытка номер три. А я была – попытка номер два. А в песне попыток вообще пять. Снова заливаюсь от собственных мыслей хохотом. Кирилл же смотрит и не понимает, что вообще происходит. Ребенок забегает на кухню, удивленно глянув на полусогнувшуюся мать, заглядывает в миску и, увидев творог, довольный сбегает. И мне даже самую малость стыдно. Веду себя реально как сбежавшая из психиатрической клиники. Но черт… По ощущениям, если я сбавлю градус собственного безумия, то меня втянет в такой разрушительный минус, когда можно лишь сдерживать слезы и тонуть в мыслях, вспоминая ночь накануне. После перебирая каждую минуту. Секунду. Ощущение. Движение. Начало, середину, кульминацию. Слова. Позы. Ошибки…
– Лин, все в порядке? – Серьезность карих глаз напротив полосует.
– Более чем, – вру.
– Тогда пеки, будь добра, блины, я хочу есть и чай.
– Наглая рожа, ты же уже пил.
– Это было полтора часа назад.
– Ты столько времени слушал их ругань?
– Да нет, просто заезжал по пути по делам, – отмазывается и уставляется в окно. – Ты видела? Там пиздец, кис. – Заторможено поворачиваюсь. И смотрю в окно. А там… Белое все. Вообще, черт возьми, ВСЕ. Не так, что видны хотя бы окна машин и колеса с пушистой шапкой снега сверху. Тут просто стоят сугробы. Везде. Даже лавочку замело полностью.
– Ни фига себе, – шепотом под нос. Такое зрелище – редкость. Красиво, конечно, необычно, но идти куда-то по такой погоде желания ноль целых, ноль десятых. Хоть и понимаю, что едва дите заметит пушистое обилие за окном, удержать станет нереально.
– Давай-давай, иди, блин, блины блинские свои блинь, и пойдем валяться как дебилы у подъезда. – Скашивает на меня глаза, видя мой полный несогласия взгляд. – Ну а что? Не захочешь добровольно, я еще одного мужика в этой квартире на помощь позову, и тогда у тебя не останется аргументов.
И не осталось ведь. Спустя час, наевшись до отвала горячим лакомством и упившись чаем, меня в четыре руки вытолкали из подъезда и сразу же сгрузили в огромную ближайшую кучу снега. Благо, что я надела кожаные перчатки, какую-то огромную вязаную шапку, а волосы собрала в косу. Ну и догадалась натянуть какой-то массивный пуховик вместо любимой шубки. Да и угги пришлись куда удобнее, чем фирменные сапоги на каблуке. В общем, видок тот еще. Мягко говоря. Это если не брать вообще во внимание то, что на лице из косметики только зимний крем, дабы кожу не стянуло, и гигиеническая помада. Потому как нет ничего отвратительнее шершавых и сухих губ, которые до сих пор немного воспалены после ночного баловства со щетинистым кое-кем.
– Не филонь, женщина, помогай лепить долбаную снежную бабу, или я из тебя ее слеплю. – Получаю снежок в затылок. А после мстительно закидываю ледяную россыпь ему за шиворот. Ибо не фиг.
И вроде все весело, а на душе, будто накипь собралась. И я очень пытаюсь себя максимально отвлечь, но получается все хуже. Даже улыбка любимого сына не отогревает лютый холод, что завывает внутри, похлеще уличного мороза. Почему? Ведь я сама играла с ним, сама начала то, что случилось после… Почему, в таком случае, так сильно штормит? Откуда горечь странной обиды и разочарования отдается противным привкусом во рту? Разве я имею права чего-то ждать? Разве он что-то обещал? Мы вообще едва ли больше пары предложений друг другу сказали, приводя себя в порядок перед сном. И спал он у Ильи в комнате. А я привычно на кухне, в ворохе пледов на псевдоудобной «кровати».
Леша… Чертов Леша. Не выходит из мыслей, засев намертво и плотно. И я чувствую себя снова словно заразившейся смертельным вирусом, от которого не спастись. И это так глупо. Фатально. Безнадежно. Все грозится вылиться в помутнение рассудка и череду косяков. С ним так всегда. Точнее со мной… рядом с ним. Или даже не рядом, а просто по факту, он ведь всегда виноват в моем неадекватном поведении. Я измучиваю себя, чтобы по итогу отключить голову и пустить все на самотек. А самотек – вещь крайне разрушительная. Это как оставить корабль с пустым штурвалом. Какое-то время он, может, и будет нормально плыть, но… течение и куча всякого сопутствующего дерьма чаще всего способствует травмированию или вообще того хуже – крушению. Как бы там ни было, ключевая мысль ясна – близится пиздец. В его чистейшем и самом что ни на есть уродливом проявлении. И как этого избежать? Мысли есть? Эй, там сверху, неужели близится очередная долбанутая серия разразившейся в моей жизни Санта Барбары?
Начинаю замерзать. Джинсы промокли, где-то в районе задницы прилипший снег. В рукавах его тоже валом. Благо Ильюша сухенький, почти. Его мы крайне лайтово обваляли, это мне досталось от Алексеева младшего по полной программе. Из меня разве что градусник не сделали, засунув как страуса головой в сугроб.
И вот я, такая нарядная, только собираюсь сказать, что пора закругляться, как мимо нас проезжает Леша на своей пафосной машине. Ахереть. Первая мысль, что пролетает в голове. Кир тоже не выглядит довольным. Зато сынуля со всех ног, набрав заранее слепленных снежков в руки, мчится, поскальзываясь, к паркующемуся отцу. Вот же счастье ребенку привалило.
Бывший муж… так противно даже в мыслях звучит, словно кто-то гвоздем по стеклу скрежещет, выходит из авто, подхватывает на лету бегущего ребенка и подкидывает в воздухе. Сила, силушка богатырская, мать его. Я бы сломалась, если бы повторила его маневр.
Отпустив на землю сына, падает спиной в снег, сделав вид, что его ну очень сильно толкнули. А мы с Кириллом, встав плечом к плечу, с краснющими носами, аки у Деда Мороза, наблюдаем. Молча. Мне, например, вообще нечего на это действо сказать. Кружащие мысли в голове как не успокаивались, так и не собираются. Мое разбросанное состояние стабильнее некуда. Не ухудшилось, не улучшилось. Одинаково херово.
– Ладно, я пошерстил отсюда. – Отряхиваясь, оживает рядом стоящий. – Как раз надо почти через час быть в одном месте. До созвона, женщина. Мужайся там. Крепись и все такое. – Клюнув меня в обмерзшую щеку не менее ледяными губами и носом, сваливает. Сбегает практически. Предатель.
А я жду, когда же папаше надоест быть живой мишенью для детских снарядов. Ему что-то как-то не надоедает. Даже слабая улыбка время от времени проскальзывает. Настоящая, но будто вымученная. Видимо, ссора вышла нехилая у него с женушкой, раз он к нам приперся, явно убежав из дома. Правильно. Тут же никто мозг трогать не посмеет, ведь я не имею ни желания, ни, собственно, права на это.
Спустя минут двадцать, когда я разве что зубами не стучу, они, уставшие, но довольные, по крайней мере, один из них, который помладше, согласны шагать в квартиру. Моему же счастью нет предела. Я околела. И замерзшие пальцы противно покалывает, сколько не разминай.
Отогреваюсь долго. Отлеживаясь битых полтора часа в чертовски горячей ванне. Прежде туда же засунув дитенка. Правда, на куда меньший срок. Леша же переодевается, доедает остатки блинчиков, разогрев предварительно, и делает нам всем какао. Со мной не контактирует. Разве что взглядом. Совершенно нечитаемым. Снова в своем привычном амплуа мистера невозмутимости. И черт с ним. Потому что помимо раздрая в душе, меня интересует лишь: не заболею ли я и ребенок. Остальное так… лирика.
И все так размеренно и спокойно продвигается к ночи, что я даже не допускаю мысли, что может произойти что-то из ряда вон выходящее. Ибо кровать разобрана и их, и моя. Все накормленные, помытые и сонные. Остается только упасть лицом в моем случае в пол и забыться до утра. Быть может, завтра станет легче.
А на полу, оказывается, сегодня, не поверите, но холодно. Параметры отопления в связи с резким похолоданием явно на выходных решили не повышать. Потому от окна свистит и дует. А по полу гуляет прохлада чертова, словно где-то не настолько плотно, как необходимо, прикрыта дверь или фрамуга. И как бы не удивляет, но обогреватель в квартире один, и он стоит в зале, где спит Ильюша, с которым зимой я всегда сплю, а тут… Но да ладно. Закручиваюсь как в кокон, радуясь, что хотя бы теплые носки натянула, еще бы догадалась надеть мягкие пижамные штаны – и было бы отлично, но нет же. В привычной майке до середины бедра на голое практически тело, стринги не считаются как таковые. Что есть они… что нет. Один хер.
Сон не идет. Спина начинает нещадно ныть. Улечься не получается. Самой же разминать и неудобно, и холодно, Вот лежать как куколка и не двигаться теплее. А крутиться и выпускать нагретый воздух между моим телом и пледом проигрышно. Пытаюсь даже чуток выгибаться, надеясь, что, может, хрустнет там что-нибудь в районе поясницы и успокоится, но увы. Никак.
И то ли мое кручение на полу было слишком шумным, что вряд ли. То ли он давно планировал наведаться, но ко мне приходит то самое пресловутое западло на двух ногах. В одних штанах, босиком, осторожно прикрыв дверь.
– Разматывайся, гусеница. – Ругаться не хочу, но его полуязвительный тон подбешивает. Выпутываюсь из пледов, укладываясь демонстративно на живот, и делаю вид, что ну очень хочу спать. Просто до безумия, и он капец как мешает. Что ни в коем разе его не останавливает.
Ложится рядышком набок. Пододвигает меня к себе, только не сгребает в охапку, а начинает медленно прощупывать мне спину. Сразу через ткань, а спустя пару минут, плюнув на эту затею, задирает ту до лопаток и продолжает. А мне холодно. Мурашки бегают по коже – непонятно, из-за чего, то ли потому, что мерзну, то ли потому, что меня лапают, пусть и без сексуального подтекста. Что радует… или не радует. Сложно так сразу ответить.
Пальцы с силой надавливают, руки скользят то по плечам и шее, то потягивают волосы на затылке, то возвращаются к копчику, разминая явно в полсилы, но мне и без того хочется айкать.
– Давай, залезай на меня, и удобнее будет и теплее. – Поворачиваю голову в его сторону, глядя с сомнением. Идея кажется провальной. И опасной. – Останови ты уже шестеренки в мозге и просто расслабься, а? – О как. Не хочет, чтобы его мозг был выебан дважды за день? Ну ладно. Мне так-то и самой лень даже разговаривать.
Потупив пару минут, залезаю на него, аккуратненько, пытаюсь, по крайней мере. Но тот до самых сисек поднимает мою майку. Трусы спускает до середины задницы и накрывает по самую макушку. Предварительно уложив мою голову рядышком со своей, да так, что я теперь буквально дышу ему в ухо. А мои руки закинул над нашими головами. Кхм. Все как-то… Но я не возмущаюсь. Бог с ним. Хочет тискать – пусть тискает. Потому что живот к животу и ребра к ребрам, кожа к коже действительно тепло. Да и мои ноги, спутанные с его, тоже вполне довольны.
Всегда удивляло, почему он настолько вкусно пахнет? Я слышала миллиарды запахов. Огромную кучу мужских лосьонов, гелей, духов и туалетных водичек. Но такого интересного, терпкого, но мягкого запаха не встречала. Понимаю, что это смесь его природы и дорогого парфюма. Или еще чего-то. Но видимо, это одурманивающее амбре, исходящее от него, как раз данное по факту рождения. Уникальное.
Помню, был у меня когда-то давно кавалер. И вроде красивый. Умный. Все при нем. Но меня едва ли не тошнило от его запаха. Что казалось сразу шокирующим. После я пыталась привыкнуть, но не выдержала и отношения закончились, так толком и не начавшись. А причина? Правильно – запах. А Леша… Это просто потрясающее сочетание. Безумно приятное, даже по-настоящему вкусное. И я с удовольствием лежу и дышу им.
И какой-то он чертовски родной сейчас. Такой теплый, хотя скорее все же горячий. Дышит со мной в такт. И мнет, бесконечно долго и старательно мнет спину. Надавливает пальцами вдоль позвоночника. Круговыми движениями, сжав руку в кулак, разрабатывает поясницу. Это пусть и больно, но в тоже время по-мазохистки приятно. Вслед за сильными надавливаниями идут мягкие массирующие движения и поглаживания. Его руки везде. Он успевает не обходить вниманием шею и плечи, что вероятнее всего не шибко удобно. Уделяет внимание бокам, лопаткам, даже, блин, попе, точнее ее верхней части.
И я, как сраное суфле, как сливочное масло на солнце – таю. Просто растекаюсь, полностью расслабленная, на нем. Уже вконец отъехавшая от запаха. Периодически неосознанно кончиком носа вожу по его уху. Царапаюсь о щетину. И балдею. Неприкрыто, довольная как кошка, которой чешут шейку.
Заставляет меня чуток выше подняться, на десяток сантиметров. Проскользить по его телу, а вместе с тем лишиться трусов. Они теперь где-то на бедрах. Бля… И я лежу тем самым местом на его животе практически. Господи, ну что за на хер? Хочу поправить, но руки мои откидывает.
– Не рыпайся, – тихо шепчет и ровно так же, как разминал мою спину минутой ранее, начинает мять задницу. Сжимает, массирует, гладит. А у меня смешанные чувства. Это приятно. Но что-то совсем жарко становится. И то самое томление, что и без того было в теле от его рук на мне, теперь начинает разгораться. Не могу сказать, что возбуждена до предела. Но равнодушием явно не пахнет.
Лицо Леши как раз у моей шеи. Куда он дышит так горячо… И задевает губами, то ли специально, то ли не нарочно. А я плыву. Уже пик как согрета. Перегрета, я бы сказала. По факту голая. И в безумно странном состоянии. Я так полагаю, именно из-за вот такого «хер пойми чего» почти всегда массаж заканчивается сексом. Потому что тело максимально расслаблено и похожее на желе. Делай просто что хочешь. Лень даже пальцем двигать.
И он делает. Не сумев с первого раза, но все же рвет мои бедные стринги. Нахально раздвигает мои ноги, заставляя согнуть в коленях и обнять его бока, плотно прижавшись. Не понимаю, что он задумал. Поднять голову и спросить – не хочу. Не могу даже рта открыть потому что. Кисель я. Абсолютный.
А руки все проворнее. Такие раздражающие и дразнящие. То пальчик между двух половинок скользнет. То ладони по внутренней части бедра пройдутся. В критично опасной близости к заветной середине. И так тягуче. Неспешно. Намеренно оттягивая что бы там ни было. И губы его по шее невесомо. Кончиком языка, чтобы после обдать дыханием. Да так, что мурашки бегут даже по спине.
Хорошо. Реально хорошо, и мозг давно не работает. Он вырубил его, разминая мой многострадальный позвоночник. А в моем теперешнем состоянии врубаться тот не желает совсем.
И все так размеренно. Дозировано, что когда его пальцы нагло скользят по сморщенному колечку мышц, а следом сразу по успевшей стать немного, но влажной киске… Я задыхаюсь. Не надавливая, просто соскальзывая вниз, зацепив кончиками пальцев клитор, и вверх, размазывая окончательно влагу. И так раз за разом, с каждым последующим увеличивая нажим, а после просто вскальзывая внутрь. Жарко.
Невыносимо жарко, когда он начинает безумно медленно двигать рукой. Лишь губы стали напористее, а мне внезапно мало. Поднимаю голову, такую тяжелую сейчас. Открываю доступ к подбородку, ключицам и предплечьям. Теперь чувствуя его язык и поцелуи на них. И это просто потрясающе. Куда лучше, чем быть прижатой к кафелю. Пусть он и целовал тогда так, что умереть хотелось на месте, а сейчас возможности нет. Но черт… Лежать на нем, утонув в запахе и ощущениях рук и его рта на моем теле. Невероятно. Не нежно, и руки не ласковы совсем. Но тягуче, возбуждающе и с нескрываемой страстью. Так вкусно. И как-то правильно.
Не сопротивляюсь, когда он, убрав руку всего на десяток секунд, спускает меня ниже и буквально насаживает на собственный член. Лишь тихо выстанываю в губы напротив. Прикрываю глаза, чтобы в следующий момент задрожать до кончиков ресниц, когда он сам двигается, крепко держа меня за ягодицы. Фиксирует на месте, не давая ничего делать. Входит так глубоко, заполняя до остатка. В неспешном темпе. Напрочь сводя с ума.
И целует, едва я наклоняюсь ниже. Проникает чуть ли не до горла языком. Вульгарно и пошло. Практически вылизывая мой рот и губы. Подбородок. Надкусывает и обсасывает. С пьяными, совершенно черными глазами.
– Больно? – оторвавшись от меня, спрашивает, не прекращая трения внутри. А я не понимаю, о чем он. Какое больно? Мне так кайфово, что выть в голос хочется и выгибаться как кошка.
– Что? – хрипом по его губам, следом впиваясь нетерпеливым поцелуем.
– Спина не болит? Давай ляжешь по-другому. – Зачем сейчас говорить? Мне так давно нужно было происходящее сейчас. Я наслаждаюсь каждой частичкой тела. Дрожу, бесконечно покрываясь мурашками, и еле давлю в груди стоны.
Садится. Прекращенные фрикции отзываются протестом в теле. Каким-то совершенно мистическим способом разворачивает меня, все еще находясь внутри, будто боится, что если выйдет – то не впущу обратно, укладывает на спину. И, не давая опомниться, со шлепком ударяет бедрами. О. Мой. Бог. Прогибаюсь. Насрать, что поясница воет. Плевать, что скольжу к стене вместе с матрацем, втрахиваемая в этом умеренном, идеальном темпе ровнешенько в пол. Не быстро, словно оверлочная машинка. Не раздражающе медленно. А потрясающе и ровно так, как нужно.
От силы ощущений скребу ногтями по его спине. Попросту не имея ни желания, ни сил сдерживаться. Разведя едва ли не в поперечный шпагат ноги. Срываясь. Подмахивая, двигаясь навстречу его толчкам. Отдаваясь как никогда прежде. И все такое острое. Какое-то новое. Непривычное. Смутно знакомое, но по-другому. И вся тоска и нужда выплескивается за края.
И не стонать так сложно. И не шуметь почти невозможно. А целовать неотрывно – не хватает кислорода. Но расцепляться непозволительно.
– Тише-тише, – шепчет, такой же сошедший с ума. Дикий. Севшим голосом. Еще больше распаляя. А я хриплю в ответ. – Я знаю, что тебе очень хорошо, но нельзя. Ш-ш-ш. – Закрывает мне рот собой. Мычу. Благодарно, за то, что глушит. Иначе бы даже соседи услышали, что происходит сейчас на кухонном полу.
И так мутно в голове. Глаза закатываются, а нарастающее удовольствие отдается сокращениями внутри. Мышцы сводит. Спазмы в теле – на грани боли. Хочется кричать. Метаться, хоть что-то сделать, потому что разрывает изнутри. Слишком все. На грани. За гранью. И слов, чтобы описать это адово пекло, нет. Я сгораю. Просто сгораю. И таки застонав, хоть и тихо, вжимаю его в себя. Так крепко обнимаю ногами, впечатываю. И кончаю. Кончаю. Кончаю бесконечные секунды. Со звоном в ушах. С судорогой, выгнувшей тело. Чувствуя, непрекращающиеся движения, пусть и с меньшей амплитудой.
– Умница. – Кусает-целует шею. На грани слышимости хрипит и стонет мне в ухо. И я понимаю, что это все не конец. Просто я сдалась первее. Или же он специально ради меня сдерживается.
Приподнимается на руках. Переставая вдавливать собой. Двигается более размашисто. Немного ускоряясь, сжимая челюсти с силой. Опаляя мутным взглядом. Стаскивает наконец, остановившись на мгновение, майку. Всасывает сосок в рот, изгибаясь надо мной. А я вплетаю пальцы в его волосы. Прижимаю к себе сильнее. Чувствуя отголоски пережитого оргазма и наступающие новые волны удовольствия.
А спина Леши мокрая. И запах стал концентрированнее. Дыхание срывается все больше. Он на пределе. Определенно точно балансирует, но терпит. Чудеса выдержки, не меньше. Сколько помню, никогда не был эгоистичен, всегда заботясь о моем удовольствии едва ли не больше, чем о своем.
– Закинь мне ноги на плечи, – после длительного поцелуя просит. Что я послушно и выполняю, до боли прикусив губы, чтобы не застонать, когда он входит под иным углом, обостряя. Максимально глубоко. Резко. Дерзко. Быстро. Так жестко и, черт возьми, просто ахуенно. Закусываю ребро руки. Задыхаюсь и, кажется, просто умру, когда кончу во второй раз под ним.
А трение такое сильное. И член его словно каменный. Таранит мое тело, вбивает в тонкий матрац, и я знаю, что спина не отблагодарит, но это так не важно сейчас. Только я, он и это восхитительное чувство полного конекта. Бог его знает, когда это безумие повторится снова. И повторится ли вовсе. Мы ведь шагнули за черту и ровно в бездну. Что ждет впереди – непонятно… И я хочу застрять в этом моменте. С этим невероятным ощущением. С горящим телом, абсолютно расплавленным и до невозможного чувствительным.
Берет мою руку, облизывает кончики пальцев. Обсасывает, вбирая пошло в рот, а следом опускает, просовывая между наших тел. Чуть отстраняется, чтобы начать набирать воистину бешеный темп. Который вкупе с моими пальцами на торчащем, твердом и безумно чувствительном клиторе – убивают. Так много всего сразу. Что меня не хватает. И в глазах мутнеет. В ушах такой гул, что я грожусь отключиться. И ведет так сильно не только меня.
– Боже, я не могу больше, – срывается, впиваясь в мои губы. Вздрагивая так сильно и пульсируя внутри, что всего пара круговых движений пальцами – и я улетаю следом. И этот раз куда сильнее, чем предыдущий.
Выходит из меня. Проводит по влажной киске, размазывая сперму. И снова медленно заполняет. Продляя мое удовольствие. Смотрит пронзительно. А в глазах водоворот. И меня туда засасывает. Потому что так редко он показывает ВСЕ и сразу. Только в действительно особенные моменты. И лежать под его взглядом так комфортно сейчас. Правильно. А руки оглаживают грудь и живот. Он все еще наполовину внутри. Не спешит покидать окончательно.
Кончиками пальцев по долбаному шраму. Так задумчиво. Трепетно.
– Почему кесарево? – тихо спрашивает. Взгляд понемногу прочищается.
– Я лежала на сохранении, почти в середине срока. Вообще узнала о беременности поздно. Было тогда шестнадцать недель, и то, что я считала странными, но критическими днями, было очень опасной угрозой потери ребенка. Кто его знает, сколько бы я еще так проходила. Состояние на тот момент у меня было не самым лучшим. – Кивает понимающе. Да, развод нам обоим дался тяжело. Хоть и быстро было все решено и сделано. – Я сидела дома. И почувствовала нечто настолько необычное, что испугалась. Внутри был толчок. Не шевеление сродни кишечным. А именно толчок. Очень слабенький. И я сразу подумала, что ошиблась. Но позвонила матери и спросила, могло ли быть, чтобы я была беременна, а кровотечения продолжались. Я слышала нечто подобное, но как сам понимаешь, не сталкивалась. А она рассказала сестре, которая приехала ко мне и затащила сразу же в женскую консультацию. А там УЗИ и шок врача. Поставленный срок. И определение в стационар с угрозой. Пролежала я несколько недель под капельницами, с исколотой задницей до синевы. Пока не сказали мне, что с моим сыном, как установили на восемнадцатой неделе, все прекрасно, но нужно себя беречь. И вот закрепили тогда. После я пила некоторые препараты. И по итогу на неделю раньше срока отошли воды. А схваток, даже со стимуляцией, не было. У меня и живот был удивительно маленький и рельефный, как говорил мой лечащий врач, всему виной были хорошо натренированные мышцы пресса, – слегка улыбаюсь, видя, как внимательно он слушает.
– Мне жаль, что меня не было рядом.
– Но это не означает, что, будучи женатым на другой женщине, ты можешь смело в меня кончать, Леш. – Качаю головой. Не став более посвящать его в подробности родов и послеоперационного периода, да и про осложнения и тому подобном говорить не хочу. – В тот раз пронесло, но так может быть не всегда. И все изначально неправильно и грязно. Но это другой разговор.
– Я не могу использовать с тобой резинку, словно ты одноразовая девка. Травить себя таблетками я не позволю. А спираль даже Леле запретили поставить. Хоть она и сама рожала. Потому пусть там свыше решают. Если судьба тебе от меня родить еще раз, то никуда не денешься.
– Это нечестно. У тебя словно две семьи; если плохо в одной – ты спешишь в другую. Будто две жены. Где есть старший ребенок и накал страстей, и младший ребенок и куда более тихий быт. Более того, она все знает. Не дура ведь. И не думай, что сегодняшнее означает, что я не против быть бывшей женой тире любовницей. Это унизительно. И неправильно. – Наконец выскальзывает из меня, а мне словно дышать легче становится. – То, что я не выдержала и сломалась под твоим напором, не дает тебе права пользоваться мной по собственному желанию, когда тебе хочется и чтобы развеяться от домашней бытовухи.
– А я против дистанции. И хочу быть рядом. Я люблю своего сына. И тебя за то, что ты мне его родила. Пусть я и потерял несколько лет, но впереди вся жизнь. Только маленькую дочь я тоже не могу бросить. Я не хочу выбирать, Лина. Я хочу быть рядом со своими детьми, но, к сожалению, жить нам всем вместе в одном большом доме невозможно. Потому что есть.
– Тебе никто не запрещает видеть сына в любое время. Сюда совершенно не включается секс с бывшей женой. – Так спокойно сейчас. Несмотря на напряженность разговора. Внутри штиль. Полный штиль.
– Может, я не считаю тебя бывшей женой? – Идиотизм чистой воды, или же у него не все в порядке с головой стало под влиянием происходящего.
– Посмотри в паспорт. Убедись. И уж как-нибудь прими как факт. Иначе у тебя серьезные проблемы, Леша. Очень серьезные.
Не переключайтесь. Продолжение следует…
