Текст книги "Постскриптум (СИ)"

Автор книги: Anzholik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 20

В полудреме, еще не до конца проснувшись, чувствую едва ощутимые касания на лице. По нижней губе кончиками пальцем. Щекотно. Невесомо. Прядь волос соскальзывает к уху со щеки.… И только хочу открыть глаза, как ощущаю горячее дыхание у собственного рта и следом сладкий, почти целомудренный поцелуй.

– М-м… – Приоткрываю один глаз.

– Прости, не хотел тебя будить. – Видеть Лешу утром в своей постели – это просто какой-то моральный оргазм. Ведь засыпая, я больше всего боялась, что утром все снова станет привычным и непостоянным. Равнодушие вернется в карие глаза и будет заново топить меня в безысходности. Но… Смотрю на него и вижу тепло. Много тепла. Во взгляде, от ощущения тела рядом и от руки, что поглаживает по шее и предплечью. Алексеев становится другим. Разница неимоверная. Еще недавно меня распиливало от его нечитаемости, а тут он весь как на ладони. И выглядит порядком посвежевшим и довольным. – Спи, я съезжу за продуктами и на заправку. Вчера забыл залить бензин, машина скоро посреди дороги встанет.

– Ты – и забыл? Что с тобой? – Чуток прищуриваюсь, уголки губ сами приподнимаются, и я прячусь по самый нос в одеяло.

– Сгорал от ревности из-за одной хитрой особы.

– Прям сгорал? – Улыбка доходит до глаз, и он замечает.

– Прям сгорал, – кивает. Подыгрывает мне. Хороший. И мой. Мой и хороший. Черт, да я на седьмом небе! Налюбоваться не могу, поверить и осознать до сих пор сложно, будто я во сне или застряла в собственной фантазии. И чтобы проверить, не иллюзия ли все это, рывком к нему – и ровно в губы. Влипнуть с силой, жадно пройтись руками до резинки домашних штанов, чтобы нагло залезть в них и сжать крепкую мужскую ягодицу в руке. Живой. Горячий и точно не игра воображения.

Заваливаю Лешу на спину, заползаю шустро сверху. И невероятно удобно то, что я голая уснула. Можно без зазрения совести прижаться кожа к коже и исследовать его тело губами. Дорвалась… Господи, я наконец-то дорвалась до него. И могу позволить себе эту блажь. Выцеловывать его лицо и шею. Вылизывать плечи и ключицы. Обсасывать соски и царапать зубами по ребрам. Чтобы не выдержать накала и, содрав с него штаны, сразу же ввести внутрь его, такого готового для меня. И целовать. Целовать. Целовать бесконечно долго податливые губы. Брать то, что позволяет. И двигаться так, словно за нами устроили гонку чертовы церберы и скоро наступит закономерная смерть. Как в последний раз срываться на безумный темп и стонать, проходясь руками по своей груди, запутывать руки в волосы. Устраивать страстное эротическое зрелище для любимого мужчины. Наслаждаясь требовательными ласками, чтобы после хрипло, сексуально смеяться, когда он не выдерживает и бросает меня спиной на постель, чтобы вытрахать остатки самообладания. До скрюченных судорогой пальцев, до состояния горения легких от нехватки кислорода. До черных точек перед глазами. Чтобы взорваться как ядерная боеголовка от нахлынувшего оргазма и лежать в обалденной истоме, не желая даже шевелиться.

– Вот теперь с добрым утром, любимый, – шепчу ему на ухо, глажу по взмокшей спине. Упиваюсь моментом. Идеальным, надо сказать, моментом. А вместо ответа слышу хриплый смех у уха.

Приподнимается, как кот, лениво потягивается. Осыпает чередой быстрых поцелуев мои плечи, вбирает сосок в рот и, игриво куснув, соскакивает с кровати подальше от моих загребущих рук. Дразнится. И мне это очень нравится. Очень-очень.

– Эй, – протестую, но слабо. Состояние полусонное и хочется залезть под одеяло и дать себе пару часов. Но не могу отвести глаз от его идеального тела, идеальной улыбки… Сжираю его глазами. Обглодала уже всего.

– Я скоро вернусь, поспи. Когда откроешь глаза, я уже буду рядом, – ответ на мой красноречивый взгляд. И как же красиво звучит его «буду рядом».

– Да ты, оказывается, романтик. – Укутываюсь и зеваю, уткнувшись лицом в подушку.

– Просто наконец-то чувствую себя на своем месте, мне хорошо, комфортно, и я безумно влюблен.

– И кто же она, счастливица?

– Попрошайка, – смеется, натягивая штаны. Сверкает лучистыми глазами и уходит. А у меня эйфория в теле, и сон окутывает словно дымка…

***

Все настолько хорошо, что мне чуточку страшно. А что, если это затишье перед бурей? Или переходный этап между пиздецами?.. А может, просто временная передышка? Потому что дни идут, а я все жду, когда же случится что-то непоправимое и заберет у меня его.

Леша… Кажется, просто имя, а оно вызывает внутри приятную дрожь и счастливую улыбку. Просто несколько букв, но они выточены на сердце. Намертво. И каким бы ни был исход, шрам останется. Не свести… Почти шесть лет пыталась и не вышло. Теперь, смирившись и приняв как данность собственную помешанность, отпускаю эмоции, не стараясь хоть что-то оставить внутри. Делюсь собой. Охотно и полностью. Буквально раздаривая. Для него не жалко.

Леша остается несколько раз в неделю с ночевкой, потому что дочери тоже нужно внимание, это логично, и я не препятствую совершенно. Оба выходных не отходит от меня и вообще стал настолько ласковым и внимательным, что я не перестаю удивляться. Разве это свойственно Алексееву: просто подойти ко мне утром, когда я готовлю завтрак, и обнять со спины? Двигаться в такт медленно льющейся из динамиков мелодии. Поглаживая мой живот и мурлыча что-то на ухо? Целовать без подтекста, а потому что хочется. Принимать вместе ванну, подолгу получая удовольствие и друг от друга, и от пушистой пены. Делать массаж, бережно и заботливо. Заниматься любовью подолгу и часто. То медленно, то невыносимо жарко. То в постели, то, не успевая дойти до нее, на полу. Или у стены, или на столе… Боже, за эти несколько недель мы исследовали каждый участок нашей квартиры.

Как влюбленные подростки, которые, наконец, познали истинные плотские радости. И столько нежных признаний, каждодневных, но не надоедающих. И млеет внутри сердце. Глаза ярко горят, и желание просто жить сильнее, чем когда-либо. Не думать о том, что я таки стала любовницей женатого, пусть и любимого. Старательно выпроваживать мысль об еще одной семье. Игнорировать ревность… И просто радоваться тому, что он рядом, потому что все непостоянно и скоротечно. И я ловлю момент. Выжимая максимум из отведенного нам времени.

Ребенок тоже замечает перемены. Сразу настороженно наблюдая, после, не менее осторожно, спрашивая, а когда слышит, что папа любит маму, носится и буквально светится. И все так выглажено и размеренно. Не считая конфликта из-за раскладного велосипеда.

– Чей? – Вернувшись тогда из магазина с новым для меня телефоном и восстановленной сим-картой, Леша будто впервые увидел железного монстра. Но так как Ильюша уже не спал, то ответил сам. Напрямую… Честно. И взгляд Алексеева больно резанул вспыхнувшей ревностью.

– Перестань, это подарок. Какая разница чей. Ну ты чего?.. – Пришлось отвлекать женскими штучками и утаскивать на кухню, кормить, поить, ублажать. А после он перестал обращать внимание на него, будто того и не существует вовсе.

***

– У тебя есть выбор: мы празднуем сегодня или завтра, но в ресторан мы стопроцентно двигаем. – Диктатура, но не напрягает. Тем более что повод есть. Сегодня Леше тридцать восемь лет исполняется, а мне завтра будет тридцать два. Не дети, мягко говоря. В самом соку, чтобы наслаждаться совместным бытом. Друг другом и сыном. Который при слове «ресторан» навострил ушки и ждет моего ответа.

– Давай тогда уж завтра, чтобы одним выстрелом… А сегодня я что-нибудь придумаю и вместе посидим, – озвучиваю предложение, видя, как он мрачнеет немного.

– Нет, зая. Мне или сегодня, или завтра, но нужно явиться домой. Поэтому если ресторан откладывается, то я поехал. – Выглядит едва заметно, но расстроено. Что же происходит у них дома – я не спрашиваю. Тему не поднимаю и в душу не лезу. Стараясь уж о чем, а об этом думать минимально. Но отпускать с каждым разом все сложнее.

Как и весь вечер ходить в подвешенном состоянии. Почему-то именно сегодня. Тревожно как-то. И безумно страшно потерять все, что приобрела за последние пару недель. Безумно…

***

Спустя неделю на пороге квартиры объявляется неожиданный гость. И этого вроде бы следовало ожидать, потому что долго продолжаться происходящее между мной и Лешей без каких-либо последствий не могло. Но… Леля выглядит все так же, как и полгода назад. Ухоженная, сочная и уставшая.

– Впустишь? – В руке еще не начатая бутылка бурбона, на плече сумочка, и уверенный взгляд.

– Почему нет? – Отхожу от двери, жду, когда она снимет обувь, верхнюю одежду, и плечом к плечу практически идем на кухню. Вижу ее легкую ухмылку и кинутый взгляд на деревянный стол в зале.

– Мне он тоже не нравился. Зато Леша был в восторге от стеклянного стола. Забавно. – Адресовано скорее в пустоту, уж точно не мне. Оглядывается, после усевшись за обеденный стол. И не выглядит как та, которой нечего сказать. Как раз наоборот. – Знаешь, я ведь всегда пыталась тебя провоцировать. С нашего знакомства. Это была проверка на прочность – и твоя, и его. Потому что обычно после моих выходок он игнорировал ревность пассий, а вот за тобой пошел. Чуть ли не побежал из бара. – Вспоминаю. Слушаю. Впитываю. А что толку, что он тогда вышел? Мы все равно поругались, и я билась в истерике мучительно долго. Только подробности Оле говорить не хочу. Ни к месту, да и желания ноль. Ее присутствие угнетает.

– Зачем ты мне это говоришь? – Смотрю, как она ловко распечатывает бутылку. Достаю два стакана. Себе наливаю сок, а ей подталкиваю пустой.

– Пей. – Кивает на виски.

– Я не пью.

– Ах, да. Твоя особенность. Что же… – Наливает себе на два пальца и залпом внутрь. Морщится чуток и снова наполняет янтарной жидкостью стакан. – Выбежал. И мучился он весь вечер. Я не узнала его тогда, но поняла, что кем бы ты ни была, ты ему дорога. Очень дорога. Слишком дорога. – Снова выпивает. А у меня шальная мысль, что она сейчас нажрется тут на моей кухне и будет мне вырывать волосы.

– Я все еще теряюсь в догадках, что побудило тебя не просто позвонить, а посетить нашу обитель.

– Ну, я в курсе, что Леша на работе, твой сын в саду, и ты одна сидишь дома. Удобный момент, не правда ли? Я хочу, чтобы ты меня выслушала. Потому что мы столько лет варимся в одном котле, а поговорить так и не удалось ни единого раза. Обидно даже.

– Не уверена, что этот факт меня расстраивает. И если ты начнешь заново петь свою шарманку о том, что мы женщины и мы должны сейчас что-то-там решать, то ты пришла зря. Я не буду уступать его, словно он не имеет собственного мнения и права выбора. Я вообще ничего не буду делать. Потому что не хочу.

– Думаешь, я не вижу, что он любит тебя? Или не слышу, как за его спиной закрывается дверь, когда он мчится к сыну? Я пришла не для того чтобы обвинять тебя. Просто ты выиграла. Давно выиграла. Все эти годы он не забывал о тебе. Все эти годы он был вроде со мной, но ты как призрак присутствовала. Удивительно, как тебе удалось настолько сильно пролезть внутрь этого мужика? Каким образом – не понимаю. Но в чем-то я тебе благодарна. Потому что благодаря тому, что ты сбежала трусливо от него, мы, наконец, спустя столько лет дружбы попробовали трансформировать все в отношения и, надо сказать получалось, хорошо. Пока опять же не появилась ты. Наверное, именно тогда я поняла, что всему приходит конец. Закономерный, и препятствовать глупо. Бороться тупо не за что. Он был твоим, твоим же и остался по сей день. И туза в рукаве попросту нет. Ты родила ему сына, я дочь. Вы прожили в браке меньше двух лет, вроде даже вообще год. Мы чуть больше. И вообще до смешного в почти равных условиях. Нет у меня ни численного перевеса рожденных от него отпрысков, ни чего-либо еще. Все. Конец.

– Ты говоришь глупости. Причем здесь численный перевес или кто первее родил и так далее? И о каких равных условиях ты говоришь, если он твой официальный муж, а в его паспорте два штампа с моим именем?

– Твоя эгоистичная выходка. Зачем ты его тогда бросила? Даже не зачем, а почему? – Снова пьет. Боже, у меня уже желание отобрать бутылку. Только в ее глазах ни капли опьянения. Ни капли. Она лакает его как воду и трезва как стекло. И взгляд пронзительный, не злой, не с ревностью. Просто честный, немного уставший и самую малость грустный. Странно видеть ее на своей кухне. Странно слушать то, что она говорит. Все странно. И я жалею, что Леши нет сейчас рядом. Этот разговор имел бы смысл, если бы здесь были все участники долбаного сериала. – Хотя нет, я знаю. Можешь ничего не говорить. Он подавлял тебя? А ты была слишком независима и решила вырваться из оков. Почему тогда сейчас нет былого страха? Потому что он вряд ли изменился. Что-то сломалось в тебе.

– Оль, я уважаю тебя, как ту, что была с ним рядом. И если ему было хорошо и комфортно, то это твоя заслуга. Я уважаю тебя как мать. Я понимаю тебя. Но зачем ты на самом деле здесь? Ничего нового я не услышала. И чувства вины во мне ты не разбудишь. Тогда зачем?

– Я подала на развод. Сегодня.

– А Леша знает?

– Уже, думаю, да. Если судить по пропущенным вызовам, то до него уже добрался адвокат с подписанными мной бумагами. Не очень хочу пересекаться с ним в ближайшие хотя бы пару дней. Не то чтобы прям очень больно, но вся ситуация мерзкая и неприятная. Хоть и ожидаема вполне. – Покручивает кольцо на пальце, а после снимает, и то, покрутившись ребром на столе, ложится. Под оглушающую тишину, образовавшуюся в комнате.

– Давай не будем разводить лишнюю драму. Хотя бы ради наших детей. – И отчего-то челюсть сводит. Вроде радоваться надо, последнее препятствие исчезает и впереди маячит безоблачное будущее. Но что-то как копоть на душе собирается. И не стыдно мне. Не горько и не жаль. Но радости тоже нет. Совсем нет. – Я ведь знала, что он меня не любит. Не так, как хотелось бы. Не так, как тебя любил.

– Зачем тогда пошла за него?

– Наверное, счастья хотела. Уверена в нем была. Только вот на руинах счастье не построишь, а ты после себя руины и оставила. И не надо меня жалеть. Не буду сейчас тут разводить руками и нести чушь про совет вам да любовь. Живите, как хотите, мне плевать. Я устала от этого дерьма и считаю себя обязанной поставить точку. Потому что он будет тянуть, пока ты в позу не встанешь. А это случится рано или поздно. Так вот пусть будет рано. И всем хорошо. Я скину с плеч балласт, он обретет свободу, а ты получишь и без того своего мужика. – Встает, чуть пошатнувшись. И будто я не заметила еще пару минут назад, украдкой ловит кончиком пальца очередную тихо скатывающуюся по щеке слезу. – Можешь быть спокойна, потому что я не знаю, что же ТАКОЕ должно произойти, чтобы мы попытались реанимировать наш брак. Впереди три месяца до официального развода. Но я думаю, переживать тебе не о чем.

– Наверное, в данной ситуации мне следовало бы извиниться. Но я не считаю себя виноватой, Леля. Потому что не я инициатор нашего воссоединения.

– Не трать слова. Мне все равно. Я свое дело сделала.

Когда за ней закрывается дверь, я все еще стою посреди прихожей и травлю себя отдушкой ее цветочной туалетной воды. В голове так чисто и пусто. А внутри будто замерло все. Ведь пострадавшую сторону я выслушала, и нам вроде как дали зеленый свет. Но реакцию Леши предсказать сложно.

Однако мои переживания пустые. Спустя буквально час после ухода Оли приезжает Алексеев. Вроде точно такой же, как был с утра. Если не считать легкую грусть во взгляде. Заходя, целует. Обнимает так же крепко. Улыбается, правда, будто сквозь силу. Но к вечеру оттаивает, когда Ильюша гоняет его по квартире вместе с котенком. Оттаивает в моих руках, когда мы лежим и смотрим втроем какую-то очередную сказку, а я бездумно глажу его и целую то веки, то щеки… Тепло и хорошо с ним рядом, и этот период мы переживем. Я стану поддержкой и опорой, выслушаю, если придется. Потому что как бы там ни было, а ему сложно. Я уверена в этом. Маленькая девочка остается без постоянного присутствия отца и пусть она слишком мала еще, я помню и знаю, каково это – растить ребенка без отца. И не желаю такого даже Оле. Пусть и нелюбовь у нас с ней с первого взгляда.

И ставить условия или мешать Леше встречаться с Элей я точно не буду. Дети не виноваты в ошибках взрослых. И каждый из них достоин любви и внимания. Каждый.

Думаю, наш сериал все же заканчивается. Сверху наигрались от души, поменяли пару слагаемых местами. И надеюсь, в ближайшем будущем останутся довольны своими действиями. Верю в это. А что еще остается?

Глава 21

Говорят, что если хочешь рассмешить кого-то-там сверху, то расскажи о своих планах. Дело говорят. Почти две недели у нас с Лешей в отношениях полный штиль. Мы развлекаемся с ребенком, ходим на прогулки с его дочерью, занимаемся бытом… И все хорошо. Правда, хорошо, только почему-то внутри все словно в ожидании чего-то непонятного. Потому что я все еще сомневаюсь в благих намерениях Оли, как и в ее самоотводе от всего происходящего. Как бы благородно она ни звучала, не думаю, что все настолько просто и прозрачно. И жду подвох. День за днем, час за часом. Будто на бомбе с невыставленным таймером. В постоянном ожидании взрыва. И вряд ли будет что-то несущественное, скорее с точностью наоборот.

Расслабиться не получается. Хотя внешне я спокойная и собранная. Внутри мелко подрагивают поджилки. А острое желание ускорить время, чтобы, наконец, посмотреть на чертов шестой штамп в Лешином паспорте, навязчиво насилует мой мозг. Очень навязчиво. Очень насилует. И я не могу это контролировать. Успокаиваясь лишь тем, что он со мной и выглядит вполне счастливым, настолько, насколько это возможно в нашей ситуации.

И потому, когда Алексеев задерживается на работе на несколько часов, внутри что-то надрывно екает в первый раз. Екает дважды, когда я не вижу пропущенных вызовов. И тревога нарастает куда сильнее, чем хотелось бы. А с его появлением екает в третий раз. И екает не зря.

Не уверена, что видела хоть раз бывшего мужа в настолько разобранном состоянии. С тяжелым отпечатком чего-то неисправимого на лице. С глазами, полными безысходности и боли. На него словно налегла тень.

Спрашивать не решаюсь. Резонно решив, что, когда настанет подходящий момент, он, наконец, озвучит причину этого пугающего состояния. А догадок целая куча. Каких-то страшных и одной отвратительнее другой. Потому что с таким выражением лица или кого-то убивают, или хоронят. И настроение безумно мерзкое. Но я варю кофе, полуонемевшими руками. Медитативно помешиваю, дыша через раз. Осторожно разливаю и ставлю перед ним чашку. Жду.

Леша прячет в руках лицо. Выдыхает как-то загнанно и не скрывает дрожь в пальцах. С силой оттягивает волосы, едва ли не вырывая. Смотрит с такой бездной вины… А меня скручивает в неизвестности. В этом гнетущем молчании и сердце бьется где-то в глотке. Царапается острыми когтями паника в грудине. Дышать становится с каждой минутой все тяжелее.

Но он молчит. Долгие минуты, слишком долгие чертовы минуты, сводя с ума окончательно.

– Оля беременна, – первое, что я слышу спустя длительный промежуток времени. Надрывно. Хрипло и беспомощно. Убийственно и ошарашивающе. С размаху, наотмашь бьющее по мне и выбивающее почву из-под ног.

Нет туза в рукаве, да, Леля? Зато джокер подоспел как никогда вовремя. И даже мои неплохие карты в этой длительной и выматывающей игре разом меркнут. Джокер не побить. Его не переиграть. И ебучий численный перевес, как она выражалась, вдруг… нагрянул. Что же. Неожиданно. И мощно. Пять баллов за умение манипулировать. Пять долбаных баллов за красивую победу при плохой игре. Пять баллов…

– Я знаю. Я понимаю и, блять… я не понимаю, как так вышло. – Растерянно. В нарастающей панике. Только не легче от этого. И впервые, пожалуй, любимый голос звучит, как чертов скрежет.

– Для этого всего лишь не нужно было трахать ее около месяца назад. Всего лишь… Невероятно сложно, да? – Горько. Тошнота подкатывает к горлу, остановить ее удается с огромным трудом. И не спасает сигарета. Ничто сейчас не способно заглушить взрывающуюся огненными вспышками адского сраного пекла боли внутри. А я ведь думала, что этот этап уже пройден. Зря.

Как там говорят? Не беги впереди паровоза. Не расслабляйся и не радуйся раньше времени. Иначе получается то, что, собственно, происходит. Ни хера хорошего. Словно со мной может быть как-то иначе.

– Лина, я виноват. Даже отрицать не стану, глупо потому что. И меня очень расстраивает тот факт, что я делаю тебе настолько больно. Но по-другому никак. Я не могу так с ней поступить. Это подло – изменять беременной жене, и я себя никогда не прощу. А просить убить ребенка – еще хуже. И без того все хреновее некуда, куда мне грех на душу брать? – Замолкает на пару минут. – Я хочу быть с тобой, но этого мало. Сейчас этого слишком мало. Потому что как бы сильно я тебя ни любил, брать ответственность за собственные поступки самое время. И я не знаю, что ждет нас всех впереди. И просить тебя о чем-либо не стану. Права не имею. Да и смысл?..

Смотрю в одну точку, которая смазывается, и оцепенение застилает тело. Не хочу его слышать. Не хочу его видеть. Знать его не хочу. Стойкое разочарование и ядовитое предательство травит внутри каждую клеточку и наполняет собой. Отвращение к ситуации, к пережитому и к будущему вкупе с лежащим на нашем столе, все еще лежащем обручальным кольцом Оли, – лихорадят мой измученный пагубными мыслями мозг. Не знаю, куда себя деть, желание выйти в окно, чтобы заглушить и убить царящий раздрай, внутри сильно как никогда. И я не на куски и осколки сейчас разбиваюсь. Нет, все куда хуже. В крошку. В мелкую крошку. Из подобного не собрать после и не склеить. Никогда. И как теперь жить? Куда стремиться? И за что держаться?

Спасибо хотя бы на том, что, высказавшись, он уходит. И закрывая за собой дверь, заканчивает только начатую главу. Обрывает ее. Кромсает и комкает, будто и не было. А мне скулить охота. Орать в голос, бить посуду и громить все вокруг. И некому остановить. Ильюша у сестры сегодня остается, потому что я хотела устроить нам с Лешей что-нибудь особенное. Что же, Алексеев легким мановением руки меня опередил. И устроил прям от души. Не придраться. Незабываемый вечер. Воистину, блять, незабываемый.

Черт. Черт. Черт!!! Как же я зла. Растеряна. Убита, черт возьми. Пинаю мебель. Сбрасываю со стола все, что там покоится, и чашка с недопитым кофе врезается в светлую стену, оставляя красочную черную кляксу, осыпает осколками пол. Сахар рассыпается, и звенит натужно стекло, трескаясь. Распахиваю окно. Вдыхаю до боли в груди холодный воздух и закуриваю. После хватаю телефон, несколько тарелок, чтобы, выйдя из квартиры, запустить их с силой в бетонные стены. И плевать мне, что соседи могут вызвать копов. Насрать совершенно. Потому что ничто не сравнится с тем пиздецом, что сейчас у меня внутри. Ничто.

Рыдаю взахлеб. Давлюсь дымом. И снова швыряю белоснежную керамику. Но даже тени наслаждения не получаю от собственных действий. Только тошнота, что рвется изнутри вместе с солеными слезами. Схватившись за перила, опустошаю желудок. Сплевываю желчь и снова затягиваюсь, будто мало мне эмоциональной жести, нужна еще и физическая. Комбо. Если любить, то отдавая все до последней крупицы души. Если страдать, то доводить себя едва ли не до состояния комы.

Набираю знакомый номер. Обкусываю кожу на пальце вокруг ногтя. Нервно. Жду бесконечно долгие гудки, но, сука, Кирилл, именно тогда, когда нужен, не берет трубку. Именно тогда, когда стоит вопрос жизни и смерти… Его нет рядом. Никого нет рядом. Только стена с выведенной краской цифрой двенадцать. Тусклый свет покрывшейся пылью лампочки и предательское сердце, сковывающееся толстым слоем льда. И тот расползается коркой, покрывая собой все внутри. Это страшно и дико. Мозг не работает даже на пару процентов. Ничего не работает, меня будто выключает.

Сижу на корточках, опираясь спиной на собственную дверь, и курю. Игнорируя ту помойку, что творится во рту и в желудке, чувствуя, как онемели ноги и замерз копчик. И, кажется, слезы почти закончились. Какие скудные запасы… Надо же. Гипнотизирую собственные руки. Не обращаю внимания на посторонние звуки. Пусть хоть ебаное пришествие Христа случится прям на моем двенадцатом этаже, мне будет лень банально приподнять голову.

– Ну, привет, зомби-герл. – Голос Кирилла, как скорая помощь, приехавшая позже на полчаса, и пациента нет смысла даже реанимировать. Приехала и хорошо, но чисто как факт. А так… несвоевременно и бесполезно. Наверное. Поднимаю руку и делаю пару взмахов. Открывать рот желания нет. Да и подозреваю, что стоит это сделать, как тошнота вернется. Ибо еще не было ни одного человека, которому бы пошли на пользу скуренные почти полпачки сигарет подряд. – Понятно. Спрашивать, что случилось – не буду. Уже в курсе. Где мелкий?

– У Лизы.

– Это хорошо… – Протягивает как гребаный доцент или доктор наук, который благодаря скудным симптомам способен выставить верный диагноз. Присаживается напротив и задирает мою голову, ловко схватив подбородок. – Ты чего сидишь тут как одна из печальных особей, не имеющих определенного места жительства?

– Дверь захлопнула. – Вопрос – ответ. На другое взаимодействие я сейчас не способна. Не думается. Уже и не плачется. Даже не страдается. Внезапно вспышка отчаянной ярости погасла без подпитки. Или же организм решил затолкать все поглубже вовнутрь и скрыть, спрятать, дабы были нанесены минимальные увечья и нервам, и телу. Но состояние анабиозное, полусонное и полуживое, раз уж на то пошло. Никакое. Самое подходящее слово. НИКАКОЕ.

– Тоже мне проблема, – тихо проговаривает себе что-то под нос. Запускает руку в куртку, достает не совсем понятные мне вещи. И уже спустя минуту ковыряет замок. В дверях. В моих, черт возьми, дверях. Как заправский криминальный взломщик. И будь у меня несколько другое расположение духа, я бы удивилась или вообще шокировалась увиденным. Но… – Подъем. – Помогает подняться. Ноги гудят, и я чувствую характерные покалывания, как при восстановленном кровотоке в конечностях. Стою пару минут. Наслаждаюсь облегчением в теле и легким, пьяным головокружением. – Что-то ты так не убивалась, когда сваливала от него шесть лет назад.

– Старею, – выходит хрипло, и начинает душить кашель. В горле будто поскребли наждачной бумагой – сухо и мерзко. Хочется пить.

Что я и делаю, едва попадаю в квартиру. Вливаю не меньше полулитра воды в организм. Чищу зубы хорошенько. И падаю на кухонный диванчик. Чтобы наблюдать не менее часа, как Кирилл собирает стекло с пола, рассыпанный сахар и еще кучу мелочей. Оттирает на моющихся обоях грязно-коричневое кофейное пятно. Закрывает окно, потому что прохлада позднего вечера, пусть и под конец апреля, но все же выстуживает воздух. Да и погодка та еще – пасмурно и тоскливо, под стать моему настроению. И эта солидарность заставляет хмыкнуть.

А после перевести взгляд на мужскую фигуру. Итак. Что тут у нас?

Понимаю, что выгляжу я сейчас как маньяк в федеральном розыске. Глаза безумные, улыбка, неестественно прилипшая к каменному лицу. И знаете что? Похуй. Смотрю и отмечаю:

Задница что надо. Полуофициальные брюки сидят как влитые и подчеркивают все достоинства. Майка тоже как бы не скрывает его хорошей физической формы. Под кожей рук перетекают мышцы, виднеются так любимые мной вены. И шея симпатичная, кадык, торчащий призывно. И пальцы, и кисти… почему я мариновала этого мужика столько лет? Тупая или слепая? Это же почти идеальный, мать его, вариант для идеальной, мать его, мести. Вбить ржавый тупой клинок ровно в грудь старшему брату при помощи младшего. Больненько? А то как же. Один хер не больнее, чем сейчас мне. Но что-то, по крайней мере, отдаленно равноценное.

Одна проблема. Мне физического контакта с кем бы там ни было вообще не хочется. Пожалуй, впервые в жизни либидо уснуло или впало в кому, хрен пойми, может, вообще сдохло к чертям собачьим. Но свершить задуманное и в кротчайшие сроки – святое. Несмотря на то, что четкого плана нет. Только смазанные и нелогичные зарисовки. Да, просто хочу сделать что-то непростительное. Переступить черту и скорее всего вычеркнуть разом обоих братьев из своей жизни. Комбо! С нотками сумасшествия расплываюсь шире в косой улыбке.

– Не пугай меня, женщина, я не понимаю, как вообще интерпретировать сейчас твой взгляд и странную улыбку. – Как мило приподнимаются брови. Хм. А месть, возможно, будет приятной. Главное сейчас трансформировать остатки эмоций в решимость и злость. Чтобы начать и довести до логической развязки. Трудно предсказать, каким будет конечный результат, но я хочу этого и могу.

– Знаешь.

– Дэ? Допустим, смотришь ты «Нагни меня возле кухонного стола» взглядом. Только ты, походу, адресата перепутала.

– Не-а. – Забавно то, как он борется с возникшей неловкостью. И в данной ситуации я чувствую себя удавом. Я наконец-то удав, а не сраный кролик. Клево.

– Лина, деточка, не провоцируй, а?

– А то что? – Противно от самой себя. От той глупой уверенности, что закипает в крови. От желания не сжечь или разрушить, а обрушить с силой, одним мощным ударом мост возврата к прошлому. Просто отобрать у себя же отходные пути, вырвать изнутри мысли о том, что, возможно, когда-то… Никаких, черт возьми, «возможно». И никакого «когда-то-там». Точка. Мое неприкрытое сегодняшнее блядство точка во всем, что происходило со мной после посещения сраного бара целую кучу лет назад. Леша не сможет простить мне эту низость, я сама себе этого не прощу. Но так надо. Просто чтобы было стыдно, а не больно. И успокаивало то, что безнаказанно Алексеев-старший не вышел из ситуации. Сейчас плевать на чувства, расчет идет на дела. А по факту, говорил он много, а сделал куда меньше, но хуже и фатальнее.

– А то вздерну тебя на этот гребаный стол, избавлю от одежды и поимею как последнюю шлюху.

– Хм… – Прикидываю в уме, чем же будут отличаться братья. Даже интересно. Размером? Ритмом или предпочтениями? Правда ли, он тупо трахнет меня или будет, как щенок, дорвавшийся впервые в жизни до вкусной и такой долгожданной косточки, упиваться моментом и тихонько покусывать, будто стесняясь сожрать и побыстрее? – И все? – Провоцирую. Мне кажется, каждое его вульгарное слово потихоньку, как ластик, стирает отголоски суки-любви в моей застывшей душе. И я понимаю, что у меня шоковое состояние до сих пор. И я не до конца осознаю, что творю, но я не вижу иного выхода.

– Что ты хочешь услышать? – Если бы я знала…

– Все.

– Я бы двигался внутри тебя как в последний раз, жестко и резко. Заставляя кричать и упиваясь этим. Я бы сжимал с силой твое горло, до хрипов, искусал к чертям эти недоступные для меня губы и не остановился, даже если бы ты попросила. – О как. Ну, пока что они похожи в своих «я бы…». Ничего нового, ничего сверх клевого, ничего архи-возбуждающего. До меня будто издалека долетает эта теплая волна. Слегка… Мало.