Текст книги "Постскриптум (СИ)"

Автор книги: Anzholik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

И вопреки моим ожиданиям надолго сегодня он не задерживается. И я, конечно, благодарна ему за помощь с перевозом вещей, но поспешный уход на типа работу мне не нравится. Потому что чувства в разнос пошли. Что как бы почти привычно. И почти терпимо. Потому что в огромной квартире одиночество давит в разы сильнее. Будто с цепи сорвалось. Как бешеная собака грызет меня, рвет на части изнывающую душу. Но он уходит… И выход тут один, точнее два: позвать сестру или Кирилла. Который уже почти месяц в подполье. Я даже пыталась ему позвонить, но абонент не абонент. А жаль. Его прыть да пустить бы в нужное русло – было бы идеально. И сестра, как последний гвоздь в крышку гроба, занята.

– Мам, мам! А знаешь, что мне папа пообещал? Знаешь? Он сказал, что купит мне собаку! Свою собаку! Представляешь? – Выдыхаю медленно, медитативно. Неконтролируемые эмоции плещутся, грозясь прорваться. И все, что остается: вдох-выдох, чтобы не взять телефон и не обматерить прямо сейчас Лешу. Какого хера? Мы же договаривались, что обсуждаем ВСЕ без исключений. А тут опять старое доброе пренебрежение. Урод. Вот правда, долбаный урод. Вечно ставит меня в неловкое положение и перед собой, и перед ребенком. Не дает спокойно жить. Будто с наслаждением не дает мозоли зажить, натирает и натирает, практически сдирает, черт бы его побрал. Там и без того уже кровавая гематома вместе с жидкостью. Все болит и нарывает. А он, сука, трет!

– А когда он тебе пообещал, зайка?

– Сегодня, – сразу же отвечает и снова с разгона запрыгивает на огромную кровать. Прекрасно. Опять как об стену горох мои слова. Что проси, что не проси. Однохуйственно. Мужик захотел – мужик сказал. Злюсь. Очень сильно. Но ребенок тут не виноват, потому с натянутой улыбкой начинаю разбор вещей, так и погрязнув во всем до поздней ночи. Уснув на пушистом ковре в зале, не сумев доползти до комнаты от усталости. Чтобы утром проснуться от ощущения, будто у меня в спине прожигают дыру.

– Тебя настолько не устраивает кровать? – Вот это стопроцентно, блин, первое, что я бы хотела услышать с утра. Когда все тело затекло и во рту пустыня. А совсем рядом стоит небезызвестная фигура. И что-то звонок в дверь я или проворонила, или его как бы не было.

– Только не говори, что у тебя есть свой комплект ключей. – Только этого мне не хватало. Чтобы он приходил и уходил когда ему вздумается. Несмотря на мое условие. Которое по счету он уже игнорирует?

– Разумеется. Это же моя квартира. – Сука. Надменная и наслаждающаяся своим положением сука. Никак иначе.

– Леша, какая, мать твою, собака? – Встаю, потягиваюсь и красноречиво кривлюсь. – Ты мне что обещал?

– Что я обещал?

– Что будешь, черт бы тебя побрал, советоваться со мной в каждой мелочи, что касается общего ребенка, – хриплым после сна и крайне недовольным голосом отвечаю.

– А я не обещал, я выслушал. – Жесть. Столько наглости и превосходства в каждом слове.

– И сделал по-своему.

– И сделал по-своему. – Ухмыляется! Он ухмыляется, нет, ну вы представляете? Человека будто подменили. Раз – и вышел другой на сцену вместо того привычного истукана, которого он изображал все время после нашего возвращения из Тайланда. – Так чем же тебя кровать не устроила?

– А какого лешего ты тут делаешь в будний день с самого утра?

– Пришел помочь разобрать коробки. – Усаживается на диван. И я только сейчас замечаю, что на нем джинсы и пуловер. Неофициальная форма одежды. Понятно… Отлично сидящая, если что. И весь он свежий и довольный. Козел.

– О, как великодушно. Только я и без тебя неплохо справляюсь.

– Да я заметил.

– Тебя прорвало, что ли? Или ты в собственной квартире становишься по умолчанию разговорчивым и наглым как танк? – Спотыкаюсь о стоящую рядом коробку. Пытаюсь сориентироваться, в какой стороне ванная, потому что принять душ сейчас вопрос жизни и смерти. Да и надо скоро будить ребенка, чтобы отвезти в сад. А присутствие Леши не способствует моей собранности и умению мыслить трезво и рационально.

– Сварю кофе, пока ты приводишь себя в порядок. Если, конечно, ты не собираешься отсыпаться дальше. – А я, значит, не в порядке, да? Кривая, косая? Помятая? Не надлежаще выглядящая для такого дворца? Не дотягиваю до требуемого уровня?

– Мне нужно отправить сына в сад, – сквозь зубы. Чтобы не вцепиться в его глотку. Чтобы в него всего не вцепиться. Потому что слишком сильно нужно выплеснуть изнутри скопившееся.

– Я сам его отвезу.

– Сам. Сам. Бесишь, – ворчу и плетусь за полотенцем и сменной одеждой. Чтобы уже спустя пару минут медленно оживать под теплыми струями воды. Наконец просыпаясь до конца. А мышцы ноют, и дискомфорт во всем теле сковывает. Не получается расслабиться. Вообще никак. Особенно когда боковым зрением замечаю движение через запотевшее стекло душа. Он что, издевается? Или специально меня провоцирует?

– Я руки помыть, не отвлекайся. – Мне кажется, или он забавляется? Так сильно нравится играть? Не заигрывается ли?

– Спинку не помоешь? – Открываю дверцу, держа мочалку в руке. Потому что, блять, руки он мог помыть в этих хоромах где угодно и не обязательно было переться ко мне сюда. И вообще его поведение выбивается из привычного шаблона слишком сильно в данный момент. Все слишком сильное. Слишком не шаблонное.

– Мне еще варить кофе и будить Илью, ты же взрослая девочка, помоги себе сама. – А взгляд обжигает, будто на меня плеснули бензина и подожгли. Самоуверенная дрянь. Поимевшая мое загоревшее тело за эти пару секунд взглядом. Но даже пальцем не хочет шевелить. Вот почему он сдерживается? Я не понимаю. Что же такое произошло у него в голове, что он стоически терпит? Куда делись его: не могу не трогать, не могу не смотреть и не могу… кучу всего в отношении меня?

Закрываю створки. Хотелось с грохотом, но те плавно смыкаются. И все наслаждение улетучивается. Раздосадовано домываюсь в рекордно короткие сроки и, когда выхожу, шумно втягиваю воздух, который щекочет заманчивым ароматом сваренного кофе. В полотенце. С капающей с волос водой шлепаю на кухню, забираю стоящую на столе чашку и отпиваю обжигающий глоток.

– Это мой кофе, твой в турке.

– Какая жалость. – Закидываю ногу на ногу, располагаясь удобнее на диванчике. И чувствую парализующий меня взгляд. И столько борьбы в глазах. Столько сдерживаемых эмоций. Что мне смешно и не смешно. И так и хочется раздвинуть ноги, позволив полотенцу соскользнуть с тела, и позвать его. Умолять. Потому что болезненными импульсами возбуждение плещется под кожей. И я на грани. Не знаю, конечно, как он. Но мне чертовски надоело это все терпеть и сдерживать себя. Чертовски надоело…

Но Леша разворачивается и уходит будить Ильюшу. Оставляет меня в который раз в полном раздрае. И с надеждой, что за этот день, который он, видимо, планирует тут провести, я смогу таки сломать его тормоза. И проверить: настолько ли удобна та кровать, предназначенная для долгих и утомительных часов разврата. Сломать и проверить – отличный девиз сегодняшнего дня.

Не переключайтесь. Все самое интересное впереди.

Глава 18

Интересно, смогли бы вы часами смотреть на любимый десерт без возможности съесть? Просто сидеть и, черт возьми, смотреть? Даже не дотрагиваться. Только облизываться и пожирать взглядом. Ну что, легко? Вот и мне сложно. Настолько сложно, что я уже не знаю, куда себя деть. С коробками покончено. Вещи разложены по шкафчикам и полкам. Гардеробная – это у нас такой пафосный гигансткий а-ля шкаф, который сделан вместо кладовой – завалена моими и Ильюшиными шмотками. Я даже специи расфасовала вместе с различными сухофруктами и орехами для начинок десертов. И пыль протерла во всей квартире. Даже обед приготовила. А деть себя попросту некуда. Осталось только упороться вконец и начать гладить содержимое «гардероба». Но тут работы на весь день… И это как бы перебор.

– Мне не нравится стеклянный стол. – О, нашла к чему придраться. Но он и правда меня не устраивает. Потому что споткнись ребенок и полети в это произведение искусств, тот разобьется и, не дай бог, быть беде.

– Чем же? – Ну вот ни капли любопытства в голосе.

– Тем, что он не безопасен, когда в доме маленький ребенок. Забери его и красуйся у себя дома. – Сказать бы, что мне и темная шторка в одной из ванн не нравится, но решаю не перебарщивать. Хотя… – И шторка в ванной слишком мрачная. Черная. Ужасно.

– Значит, мойся в другой. Благо у тебя тут их целых две.

– А еще ножи недостаточно острые. – Гулять так гулять. Доставать так полностью, чтобы жизнь малиной не казалась. Осматриваюсь и думаю, что же еще такое ляпнуть.

– Что-то еще? – ехидно интересуется. Берет тебя, дорогой? Отлично. Это показатель того, что двигаюсь я в верном направлении.

– Коврика нет при входе в квартиру. И москитной сетки на окне на кухне. А еще мне кресло-качалка на балконе нужна.

– Правда, что ли? И как же ты в той своей халупе без этого жила?

– Страдала и мучилась неимоверно. – Наглость во всей красе. Невинно хлопаю глазами. Смотрю, как он собирается на выход. И вот даже интересно, правда ли он выполнит мои капризы.

И ведь выполняет. Почти. Спустя два часа появляется на пороге с огромной коробкой. И – ура! – с креслом. Плетеное, удобное, большое. Разве не счастье привалило? Распаковывает его, затаскивает на балкон, немного нервно кинув туда маленькую подушку и новенький красивый плед. Явно мягкий, но бросаться с детской радостью и убеждаться, подолгу лапая руками, не хочу. Не при нем, по крайней мере.

Начинает разбирать коробку со столом. Стаскивает картон, раскладывает пакеты с шурупами и прочим. А тот оказывается еще больше и длиннее чем его предшественник. Черный. Деревянный. И совершенно ненужный. Но повыпендриваться-то надо. И так и хочется поддеть по поводу не купленной шторки, но не лезу. Пусть так. Свою часть я отвоевала. И продавила его величество, что маленькая, но все же победа.

– Иди сюда, – подзывает спустя минут двадцать. Раздраженный в окружении открученных ножек. – Подержи, – кивает на одну из них. А я думаю, с какой стороны подстроиться, да так, чтобы Леше было максимально неудобно. Усаживаюсь такая себе впритык, ставлю деревянную часть стола между ног, обеими руками схватив ее. И поза архидвусмысленная. Потому что ему приходится, дабы видеть, куда и что он вкручивает, наклоняться поближе, а это в каких-то там сантиметрах двадцати от моих хлопковых трусов, что натянуты на пятую точку. Так как я по привычке шастаю в длинной майке дома. Ну а что? Девиз дня ведь: сломать и проверить. Вот и будем ломать терпение Алексеева. Раскалим добела и посмотрим, что из этого выйдет. Если раскалим…

Наклоняется и выдыхает. Вставляет в отверстие шуруп. И, чертыхнувшись, снизу вверх смотрит на меня.

– Отвертку подай. Она закатилась за твою спину.

Ах, отвертка? Ну конечно. Прогибаюсь, откинувшись назад, рукой шарю по полу. Хотел представление? Да, пожалуйста. То самое родимое уже в руке, но специально медлю. Не одной же мне весь день облизываться на его недоступность. Но игра на то и игра, чтобы делать все медленно и красиво. Потому-таки отдаю инструмент и наблюдаю за его действиями. За венами, что напряжены под кожей рук. Умелыми пальцами и глазами, которые скользят от стола ко мне, от меня к столу. И черт его знает, кого я сейчас дразню больше. Себя или его. Потому что он или нечаянно, или специально, но задевает мое бедро пальцами, вызывая полчище мурашек, которые дружным табуном бегут по коже. А в теле натянутой струной звенит просыпающееся возбуждение. И картинки в голове вспыхивают одна краше другой. Воображение на максимум разогнано. И я, конечно, не эксперт, но мне кажется, вряд ли здоровый мужик может терпеть подобное довольно долго. Тут срабатывают самые низменные инстинкты. Тут не работает голова… Наверное. Надеюсь.

Одна прикручена. На очереди три. А у меня уже состояние расплавленного на солнце кусочка масла. И остается только молиться всем святым, чтобы все там внизу было на высшем уровне и не выделялось слишком много влаги от играющего возбуждения, иначе… Иначе станет заметно подобное не только мне. Что как бы и не плохо. Но нежелательно, ибо у меня идея фикс сорвать его терпение с петель, а не показать собственную слабость перед ним.

Перекидываю ногу через высокую ножку стола. Специально, конечно же. Отодвигаюсь в сторону и сажусь в такую же позу с другой стороны. Дубль два, красавчик. Дубль, мать его, два. Кто сдастся первым? М-м?

Знакомый блеск глаз. Слишком знакомый и долгожданный, но руки твердо делают свое дело. А рукава-то уже закатаны по локоть. Нервничает? Да ладно? Леша? Нервничает? С чего бы это вдруг? Становится чуток смешно. Самую малость. Самую-самую малость. Куда больше же меня вставляет сама ситуация и молчание. Оглушительное, где слышен лишь тихий звук его манипуляций и собственное дыхание.

Пульс чечеткой барабанит в висках. И вторая долбаная ножка, которую я держу начинающими дрожать руками. Специально придвинувшись еще ближе, чем в прошлый раз. Ну, куда уж больше-то провоцировать? Мне что, трусы с себя стянуть? Откуда столько терпения в этом невыносимом мужчине? Да я бы на его месте наплевала на этот чертов стол, опрокинула бы на пол и выдрала по первое число, чтобы неповадно было. А он тут показывает чудеса выдержки. Словно кроме отвертки и шурупа нет ничего важнее в данный момент. Только лишь прожигает взглядом нечитаемым, как и всегда. Только вряд ли настолько равнодушным, насколько ему хочется показать. Идиот…

– Свари-ка мне кофе. – О господи. Этот чуток охрипший голос как ласка пробегает вдоль позвоночника. Не настолько ты кремень, Леша? Да? Только мне вот совсем не жаль.

– А как же стол? – Сама невинность с задранной майкой и оттеняющими загар бежевыми трусиками. Милость какая. Неужели не хочется трахнуть? Я бы трахнула.

– Не убежит, – слишком резко для равнодушного. Слишком быстро, будто ищет путь отступления и отсрочку.

Что же. Хочет кофе, будет ему кофе. Обеими руками схватившись как за шест, подбираю к себе ближе ноги и плавно встаю, чуть ли не обтираясь об ножку. Чтобы после неспешно прошествовать на кухню, кожей чувствуя хлесткий взгляд, кинутый вдогонку. Терпит? Пусть терпит. Зато я развлекусь. Если не свихнусь от собственной игры. Возможно, глупой и неуместной. Кто же спорит-то? Только долбаное сердце просит хоть какого-то развития событий, а тело слишком соскучилось без долгожданного напора. Уже скрутило все в узел давным-давно. Болезненный требовательный узел.

Рассыпаю сахар, потому что пальцы подрагивают. Открываю окно и закуриваю. Назло и потому, что самой нужна передышка. Впереди две чертовы ножки, и раз уж начала, то заканчивать нужно в том же духе. Только вот между ног дискомфортно. Потому что не сухо. Рядом с ним в принципе сухо быть не может. Бля… Зря, наверное, все-таки я заварила эту кашу. Наверное. Или не зря?..

Довариваю. Докуриваю. Возвращаюсь тихо с кружками в руках. Натыкаюсь на его фигуру, сидящую на диване с закрытыми глазами. Напряженный, трущий рукой переносицу. А ширинка-то у Леши вздыблена. И от увиденного треплет уже меня. Слюна скапливается во рту, и если честно, я бы даже встала на колени и отсосала ему без зазрения совести. Если бы намекнул или попросил. Потому что нет ничего хуже, когда ты хочешь сделать человеку приятно, а он отталкивает. Это настолько унизительно, что я когда-то очень давно зареклась делать нечто такое. Пусть и уверена сейчас почти на сто процентов, что в этом случае он не будет против. Но в том-то и дело, что почти.

– Кофе? – Твою ж мать, а у меня-то что с голосом? Палево. Какое же палево. И карие глаза напротив реагируют мгновенно. Ставя в известность о том, что он все видит и знает. И что теперь?

А ничего. Мы молча пьем обжигающий напиток. Чтобы после отставить чашки на пол и продолжить. Только теперь сидеть под его взглядом – это как на электрическом стуле. Меня разве что не трясет как осиновый лист на ветру. И предательская влага ощутима, потому что от малейшего моего движения – а ерзаю я не в пример часто для провокаторши – чувствуется, особенно когда тонкая ткань мягко скользит по телу. И, пожалуйста, если вы там все-таки есть сверху, ну хоть кто-нибудь, отвлекитесь и помогите. Потому что если он увидит и ничего не сделает, я с ума сойду. А если еще и подъебнет, то сгорю от стыда.

Встаю, ноги дрожат. Стираю выступившую каплю пота на лбу. Сажусь рядом с последней пыточной ножкой. Стопроцентно пыточной. И, блин, жалею все же. Распалила. Расшатала вконец себя. Нафантазировала черти что. А надо ли было?

Отвертка выпадает у Леши из руки. Сжимает ту в кулак, поднимает и продолжает. Тяжело вздыхает, сжимает челюсть и, кажется, с минуты на минуту или сорвется, или психанет. Опускаю глаза, замечаю маленькую капельку, мое собственное преступление на светлом белье. Как там говорят? Тебе не стыдно? Стыдно, когда видно. И видно ведь. Только не стыдно, а жарко как в печи. И чертова ножка стола теперь скорее якорь, чем предмет манипуляции. И мозги напрочь отшибает. Только желание набатом по голове бьет. Все сужается до его рук в считанных сантиметрах. И его глаз как у самого демона из преисподней. Ну, вот если невмоготу, то зачем мучиться и терпеть? Раньше ничто не мешало приходить ко мне и домогаться на твердом кухонном полу. А тут и ковер мягкий, и в квартире пусто, и что очевидно, я совершенно ничего не имею против.

Но ножка прикручена. Алексеев все еще показывает чудеса выдержки. Увы.

– Вставай, – отводит глаза. С чего бы это? Ехидно просится мысль. Переворачивает стол, а я трусливо падаю на диван и пытаюсь восстановить дыхание и унять дрожь в теле.

Нервно проводит рукой по волосам. Поправляет рукава с каменным лицом. И бросает настолько обжигающий взгляд, перед тем как уйти, что у меня все внутри млеет еще сильнее. А звук закрывающейся двери отдается болью внутри. Все же ушел. Все же выдержал. И собственное фиаско убивает. Обижает и расстраивает. Становится невыносимо тоскливо и одиноко. В который раз уже. Давно пора как бы привыкнуть и не реагировать так остро, только вот не получается. А чувства как назло лишь набирают обороты. Хотя куда уж. КУДА?!

***

Восьмое марта. Чудесный день, когда мужская часть населения упорно задаривает свои годовые косяки. День, когда женщин превозносят, будто в остальные этого делать не имеет смысла. Как удобно, не правда ли? И то ли мое отношение к праздникам какое-то кривое и однобокое, то ли настроение из-за Алексеева куда дерьмовее, чем было. Но приезд Микеля радует не настолько сильно, насколько было бы, хм, правильно.

Всю неделю после того чертова стола, который я уже трижды прокляла, Леша стал еще мрачнее и замкнутее. Дистанцируется, старается минимизировать наши столкновения и, оставшись ночевать, спал вообще с ребенком в комнате. Что, как по мне, крайне трусливо. И зачем избегать, если сумел не среагировать на прямую провокацию? Показал, что мужик и яйца у него есть. И не так уж прост и падок. Молодец. Умница. А общаться по-человечески когда-нибудь начнем или нет? И раз мое поведение так напрягло, можно и напрямую сказать. Я понятливая, с первого раза на хуй посылаюсь. Проще простого. Пара букв – и исчезновение каких-либо проблем. Но нет же. Волком смотрит. Сдержанно здоровается и сверкает пятками в сторону сына.

А я ловлю себя на том, что делаю невероятно отвратительную вещь. Очень постыдную для меня. Я ревную. К Ильюше. Потому что с ним он открыт и общителен. Любит и не скрывает. А я… А я как обычно сбоку припеку. Бешусь. Страдаю. Пускаю слезы от обиды и разочаровываюсь в любви как таковой все больше. Видимо, давно пора. И видимо, именно сейчас настал тот самый момент.

Жгучий португалец звонит ближе к обеду. И, несмотря на то, что сейчас будний день, настырно зовет в какой-то-там посоветованный ему кем-то-там клуб. Что звучит крайне заманчиво, потому что даже без алкоголя потанцевать я очень хочу. Ну очень хочу. Расслаблялась я таким образом слишком давно. Да еще и в такой компании. И вот сейчас, уже договорившись с сестрой об ее ночевке у меня дома с дитенышем, я начинаю свои медлительно-томительно-сводящие с ума сборы.

Не хочу я сегодня одеваться привычно вульгарно для такого места. Потому натягиваю неношеные, кажется, полжизни кожаные штаны. Массивный ремень с огромной пряжкой. Черную облегающую футболку с причудливой надписью на груди и ботильоны на высоком каблуке. Достаточно устойчивые, чтобы уйти в отрыв, и достаточно симпатичные, чтобы не выглядеть вконец скромняжкой. А вот макияж у меня очень броский. Жирно обведенные глаза, ярко-выделенные скулы и нюдовая помада в тон кожи. Высоченный хвост, закрепленный широкой резинкой-заколкой, чтобы он казался еще выше. И в довершение колье-ошейник из черной кожи.

Собранная, пытающаяся поддерживать настроение на уровне, наконец, выбираюсь из дома. Ильюша уже улегся отдыхать. Леша ни сном ни духом где я, что очень важно. Так что разве есть хоть одна причина для меня не оторваться на полную катушку?

Микель поджидает у входа. И не скрою, выделяется на фоне остальных даже слишком сильно. Раздаривает улыбки любопытным девушкам и отвечает твердым взглядом не менее любопытным парням. И их реакцию можно понять, потому что его «иностранность» очень бросается в глаза. Всем без исключений.

– Привет. – Все же после Алексеева он и правда – фонтан эмоций. И умение управлять интонацией впечатляющее. Сказав всего одно слово, португалец показывает, что соскучился, рад встрече и многое другое.

– Привет, – не сдерживаю ответную улыбку. Видеть друг друга в таком количестве одежды чуток непривычно. Но джинсы на нем сидят отменно. Как и обтягивающая майка под накинутой на плечи кожаной курткой. Бэдбой во всей красе. Бэдбой, обещающий долгие чувственные удовольствия одним лишь взглядом. А я уже и отвыкнуть успела от этого. Заледеневшая в безразличии Леши.

Микель, не церемонясь, притягивает меня к себе, и я забываюсь на несколько минут в приятном мягком поцелуе. Слишком приятном для той, что еще вчера страдала от убийственной любви к другому мужчине. Хотя… Это всего лишь физическая реакция не трогающая сердце. Почти. Потому как, откровенно говоря, я действительно искренне рада находиться сейчас с ним рядом. Он теплый. Внимательный и какой-то немного родной после всего, что нас связало, пусть и не настолько крепко, как могло, будь мое сердце свободным, но все же.

– Дьяволица, – подшучивает, когда я вытаскиваю его на танцпол. – Может, я не умею танцевать?

– С твоей пластичностью и грацией как у хищника? Правда, что ли? Не верю, – флирт по полной. Неразбавленный и разгоняющий похлеще алкоголя по венам возбуждение и предвкушение продолжения. И так сладко танцевать под вспышками и оглушительной музыкой. Забываться и позволять себя целовать жарко и страстно до учащенного сердцебиения, лишая друг друга дыхания. Играть. Распалять. И устраивать настоящее шоу посреди толпы людей.

Все сливается в какой-то одурманивающий экстаз, я будто под чем-то, хоть и не приняла ни грамма в организм, ни веществ, ни спиртного. Голова идет кругом, в теле приятная усталость, но я танцую, словно в последний раз, выпендриваюсь и кручусь вокруг Микеля, распуская руки и без зазрения совести лапая. Получая ровно такую же отдачу, но почему-то уверена, что в туалет он меня точно не потащит, слишком он привыкший к комфорту и шику. Не в его стиле. И не ошибаюсь, когда ближе к трем часам ночи он уже без намеков, а прямым текстом зовет меня в его номер, который он снял на время приезда в мой город.

Не помню, как оказываюсь прижата к двери комнаты. Дорога в такси стерлась из памяти ощущениями его губ и рук, потому что едва за нами закрылась дверца автомобиля, обоих сорвало с катушек. И мне даже жалко нашего таксиста, потому что видел он сегодня многое. И так все жадно и на надрыве. И столько концентрируемой неразбавленной страсти в каждом поцелуе. Но, несмотря на это, никакой спешки. Мы все еще в одежде. Оба.

– О мой бог, Лина, я же хотел все сделать иначе, – уткнувшись в мой лоб, переводит дыхание. Смотрит медовыми глазами, теплыми-теплыми, растаявшими. Гладит поясницу горячими пальцами, что пробрались под футболку.

А я коварно, как в замедленной съемке, провожу с нажимом пальцами по его ширинке. Чувствуя, как напрягается еще сильнее плоть от моих действий.

– Душ? – А в глазах столько нетерпения, тонна. Его сейчас к чертям взорвет, но пытается быть благородным и показать, что спешить некуда и вообще тот факт, что мы таки оказались снова в одной постели, почти случайность. Ну и почти оказались. Дело пары минут.

Снова провожу, но уже всей ладонью, закусываю нижнюю губу. Какой, мать его, душ? У меня секса не было с момента отъезда с курорта. И так вся как оголенный нерв.

– К черту, – срывается. Умница мальчик. Буквально набрасывает и за считанные минуты, я без обуви, без футболки, без лифчика и с расстегнутыми штанами. Ремень летит куда-то под ноги. Штаны поддаются нехотя, но все же соскальзывают с тела. Следом летит порядком влажное белье. А после руками упираясь в стену, скребу ногтями, потому что поцелуи вдоль спины и сильные руки на ягодицах – взрывоопасный коктейль. Слишком взрывоопасный, чтобы не застонать в голос от легкого укуса в шею и сладкой боли от оттянутых волос, которые он намотал себе на руку. Чертов хвост буквально просился, чтобы он поступил с ним подобным образом.

Оглушающий звук расстегивающейся ширинки. Сводящее с ума касание влажной головки к моей наэлектризованной коже. И я без лишних слов прогибаюсь сильнее ему навстречу. Подставляясь как течная кошка, потому что терпеть это напряжение становится больно. Да и зачем терпеть?

Глубоко внутрь, идеальная и такая нужная твердость и сказочно-бешеный ритм, под аккомпанемент моих вскриков на каждый толчок. И так хорошо от мысли, что можно не сдерживаться. И легкие горят от нехватки воздуха. А во рту до самого горла все пересохло. Жадно облизываю губы. Впиваюсь ногтями в бедные обои, и мне кажется, что, когда буду кончать, я попросту сдеру их к чертовой матери, ибо ощущения бомбические. Такие же невероятные, как и чуть больше месяца назад. Тело помнит качественные ласки и с удовольствием впитывает. Ему знакомо как хорошо может быть с этим мужчиной. И мысли о Леше не так болезненно пульсируют в сознании. Отгоняются волной истинного вожделения, животного и неудержимого. Я не могу вытравить его изнутри, но эта проклятая любовь не мешает мне задыхаться от подступающего оргазма.

И мужские стоны – это нечто слегка запретное и довольно редкое. Но так сильно бьет по отъехавшему вконец мозгу, что я, не считая нужным оттягивать момент, с наслаждением отпускаю себя, чтобы уже в следующую секунду ощутить сокрушительную волну прошедшего по телу удовольствия и с силой сжать внутри себя член. Кончить так долгожданно и потрясающе. Чувствуя ответную реакцию и горячую вязкую жидкость, что стекает по возбужденной плоти, спускаясь к бедрам.

– А вот теперь душ, – шепчу, повернувшись. Сама целуя ошалевшего от этого мощного взрыва Микеля. Обнимаю, влипая вспотевшим телом. Кожа к коже, бешено бьющееся сердце к сердцу.

– Боже, сладкая, это было великолепно, – благодарные губы. Чуть более нежные руки.

– И будет еще лучше, я никуда не спешу.

– Боюсь, если мы будем продолжать в том же темпе, меня надолго не хватит, – посмеивается и окунает в томный взгляд тягуче ирисковых глаз.

– Тебя-то не хватит? Не прибедняйся.

– Слушай, мы и без того побили мой личный рекорд сейчас. Чуть больше пяти минут?

– У тебя давно кто-то был?

– Да, ты.

– Вот тебе и ответ, милый. – Утаскиваю несопротивляющегося в душ. И как-то аномально тепло в груди от знания, что после меня это тело никого не «любило». Настолько тепло, что обида на Лешу снова просыпается, лениво, но просыпается. Он-то явно не монах. Совсем. Блин, обещала же себе не думать о нем, хотя бы сегодня. Но это, вероятно, сильнее меня. Гребаная любовь намного сильнее меня. И я так измучена…

Почему вы, там сверху, вместо того чтобы вылечить меня от этой смертельной нужды по Алексееву, забавляетесь моими страданиями? Неужели так весело смотреть, как я схожу с ума, не имея возможности быть хотя бы просто рядом с тем, по кому сердце болит? И ведь тоска уже вконец извела потрепанную душу. Настолько сильно, что даже идеальный любовник рядом не помогает совершенно. И не будь маленького, такого близкого и самого любимого существа от моей плоти и крови, я бы отважилась на что-то очень страшное. Отважилась бы… Только бы не дать огромной черной дыре в груди дальше расти. Только бы не дать.

Кто бы там ни был сверху, иди ты на хуй. Иди ты на хуй. Я устала.

Реклама, господа, реклама… А спонсор нашего сериала – Бумажные платочки. Не повезло в любви или насморк одолел? Бумажные платочки придут на помощь. Бумага – не мужчина, бумага стерпит все!