Текст книги "Ещё один шанс (СИ)"

Автор книги: Anless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Как будто бы сейчас неполноценный – тяжело дыша, буркнул Драко.

– Более чем – продолжала издевательски улыбаться Эсти, и вылезла из кровати. Рон с Гарри ахнули.

Она как раз натягивала бельё, когда Малфой, наконец, нашел силы, чтобы сесть на постели, и натянуть одеяло до самого носа.

– В следующий раз, – растерянно сказал он, – не могла бы ты прыгать чуть меньше? Ты мне чуть все кости не сломала.

– В следующий раз? – она повернула к нему свою кучерявую голову, и изумлённо посмотрела на него. – Ты считаешь, он будет?

– Почему нет? – повёл плечами Драко.

– Я выхожу замуж. Забыл?

– В октябре, напомню, – возразил Драко, – сейчас июнь. Тебе, кстати, очень повезло, что экзамены в Хогвартсе отменили. А то я бы вернулся домой только в июле, а ты бы скучала.

Он усмехался.

– Драко, – как можно более беззаботно, старалась ответить девушка, – я помолвлена, и в октябре у меня свадьба.

– Я не собираюсь красть тебя из-под венца.

– Я люблю Карла.

– Не сомневаюсь, – кивнул Драко, лениво растянувшись на подушках и переворачиваясь на живот, – но на твою любовь я не претендую.

– Ладно-ладно, – она потрепала Драко по щеке, – разобрались, лапочка Драко. – В следующий раз я постараюсь быть менее… эмоциональной. И, кстати, если тебе хочется стонать, лучше стони. А то ты слишком сосредоточено пыхтишь, когда сдерживаешься. Это мешает.

Драко ничего не ответил, только показал ей язык. Она вышла, оставив его одного.

Рон постоянно дёргался, с ужасом ожидая момента, когда же Малфой соизволит встать, чтобы одеться. Боялся, что не успеет закрыть глаза, и «увидит то, что хочет видеть меньше всего на свете». Драко же, словно услышав его крики, просьбы и мольбы, подниматься на ноги не спешил, наоборот, лениво развалился на смятой постели, греясь под одеялом.

– Эта девица была бы рада услышать, – сердито, плотно сжав зубы, прошипела Гермиона, – что Малфой её рекомендацию выполнил.

– Что? – спросил Рон, уставившись на подругу.

Гарри понял, о чём она говорит, и густо покраснел.

Гермиона внимательно посмотрела на улыбающегося, мечтательного Барнели. Гарри был готов поспорить на всё своё золото в Гринготсе, что она собирается спросить старика, когда закончится этот цирк, и они уйдут отсюда. Однако их внимание привлекло кое-что другое, и заставило забыть о той неловкой сцене, свидетелями которой они только что стали. Из зеркала на Драко смотрел юный Слизерин. Поскольку Драко валялся на животе и не мог его видеть, тот деликатно кашлянул.

Драко подскочил, нервно оглядываясь по сторонам и, высунув из-под одеяла руку, подхватил лежащую на прикроватной тумбочке палочку.

– Кто здесь? – напряжённо спросил он.

– Палочка не поможет, Драко, – глухо заговорил Снейкиус. – Я здесь. Пришёл поговорить с тобой, в последний раз перед тем, как тебя уничтожу. Посмотри в зеркало.

– Что происходит? – спросил смертельно бледный Рон.

– Профессор, я думаю, что Слизерин так влияет на личность Драко, что уже пробрался в его воспоминания и стал частью его самого, – путано, запинаясь, сказала Гермиона, – это так?

– Увы, да, – сказал Барнели, и кивнул, – случилось то, чего я боялся. Слизерин полностью поглотил и сознание, и подсознание юного мистера Малфоя, и, возможно, когда мы вернёмся, уже некого будет спасать.

– Но что делать? – спросил Гарри. – Можно ли как-нибудь забрать этого Малфоя отсюда?

– Не говори глупостей, Гарри, – отрезала Гермиона, – этот Малфой – воспоминание. Это невозможно.

– Если он воспоминание, то почему видит Слизерина? – продолжал допытываться Гарри.

– Потому что он захватил сознание и подсознание Драко, я ведь сказала, – фыркнула Гермиона, – что не ясно?

Гарри ничего не понял. Но подумал, что сейчас не лучшее время для расспросов.

– Нам нужна срочная подмога, – сказал Барнели, взмыв вверх руку с палочкой, из которой сыпались искры, – я связываюсь с Дамблдором. Гермиона, ты отправляешься в Круглую комнату. Передай Малфоям, чтобы они постоянно разговаривали с Драко, взывали к нему. И сама делай это.

Он сильно толкнул её в спину, и Гермиона упала, чувствуя, как опять проваливается во мглу. Она почти ослепла, в горле стоял ком, а по лицу текли слёзы.

– Я сделала всё, что могла, милая Гермиона, – словно сквозь шум ветра услышала она голос Милисент рядом с собой, – но бесполезно. Прости. Похоже, вы с Драко проиграли.

========== Часть 64 ==========

Тёмная бездна затягивала, а могильный мрак палил воспалённые глаза. Всё, что происходило нынче, Гермиона видела сквозь пелену слёз, сквозь поток, непрерывно льющийся по щекам.

Драко был бледен, точно невесомость, и, чтобы услышать, как он дышит, приходилось склоняться к его плотно сомкнутым губам. Рука обвисла и свисала с кровати. Он больше не открывал глаз и не подавал признаков жизни, разве что иногда тихо хрипел. Никаких реакций тоже не было. Гермиона упорно пыталась их вызвать, сжимала его руку, гладила пальцы, ласково проводила ладонью по волосам. Ничего. Он был не здесь и не сейчас, он был где-то далеко, а она не знала, как его вернуть.

Вошёл Невилл с целым кувшином зелья. Встав возле постели, он осторожно сказал, запнувшись:

– Слушай, Стебль и Спраут говорили, что это придаст ему сил. Попробуй помочить ему губы.

– Разве это не то зелье, которое мы должны выпить при изгнании? – с сомнением спросила Гермиона.

– Нет, – холодно отозвался Снейп, и Гермиона вздрогнула, – оно у меня.

– Ладно.

Она попробовала взять кувшин у Невилла, но руки не слушались. Кувшин пошатнулся и разбился бы, если бы не смекалка Невилла, что вовремя подхватил его. Гермиона выдохнула.

– Давайте я возьму, мистер Лонгботтом, – уставшим, измученным тоном, сказала миссис Малфой, – благодарю вас.

Невилл, покраснев, кивнул. Протянул ей кувшин. Нарцисса взяла его, достала из кармана мантии белоснежный платок и стала тщательно мочить его в зелье.

– Ты обещал мне бороться, Драко, – тихо вздохнула Гермиона, чувствуя, как капают на руки горячие слёзы, – ты обещал. Пожалуйста. Не позволяй себе поверить в то, что всё, что мы испытали – ложь.

Острый холодный взгляд мгновенно остановился на её лице, взгляд, который мог принадлежать только одному человеку в этой комнате. Но, когда Гермиона подняла глаза, мистер Малфой уже отвернулся и невидящим взором пялился в окно. А за окном становилось всё светлее, и две луны всё слаще сплетались в объятьях друг друга.

Драко снова что-то тихо прохрипел. Миссис Малфой замерла с зельем у его рта и пронзительно вскрикнула, когда его подбросило на подушках. Крупная дрожь сменилась мелкой, по телу побежали мурашки и пот.

– Драко! – позвала она, пока Гермиона во все глаза смотрела на него. – Ты меня слышишь? Сынок?

Ничего. Он только продолжал покрываться потом, хотя больше не дрожал. Вздохнув, Нарцисса вновь приложила платок, пропитанный зельем, к его губам. Гермиона застыла, пялясь в окно. Так хотелось сделать что-то ужасное. Применить круцио, чтобы этому ублюдку, захватившему Драко, было нестерпимо больно, например. Она тут же одёрнула себя. Нет. Так нельзя. Если она это сделает, то больно будет Драко. Она верила – он что-то чувствует. Должен был что-то чувствовать, непременно.

Она посмотрела на Невилла. Намерено или нет, но прочла его мысли. Он думал о том же, что и она. И ужасно стеснялся этих мыслей.

– Я тоже об этом подумала – сказала она, желая его успокоить.

– Прости.

– Ничего. Снейкиус этого заслуживает.

– Я вообще не имел права такое думать. Мои родители сошли с ума из-за этого заклятья, а я… Никто не заслуживает подобного.

– Не кори себя, – перебила Гермиона, – если бы я знала, что от этого не пострадает Драко, я бы убила этого ублюдка Слизерина.

Невилл кивнул и опустил голову.

Нарцисса храбрилась, не позволяла себе отчаиваться, постоянно смачивала губы Драко зельем, ни на миг не опуская рук. Она не сдавалась, а вот её супруг, кажется, потерял остатки терпения.

– Северус, – обратился он к единственному человеку в комнате, которому, похоже, мог доверять, – сколько нам ещё смотреть на муки сына? Кто-нибудь собирается что-то делать, или так и будем ждать непонятно чего?

– Мы делаем, Люциус, – отчеканил Снейп, – не бездействуем.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, что Поттера и этого сына предателей крови интересует спасение Драко?

– С ними Барнели.

– Какой-то старик, который дружил с теми, кто мучает Драко сейчас, может быть заинтересован в том, чтобы Драко убить – предположил мистер Малфой, и Гермиона, к своему стыду, сочла предпочтение разумным. Она так и не смогла по-настоящему доверять Барнели.

– Он заинтересован в том, чтобы вытащить Драко, – упорно настаивал на своём Снейп, – не драматизируй.

– Если бы у тебя были дети, Северус, – ледяным тоном отозвался Малфой-старший, – я бы послушал, что бы сказал ты.

Снейп ничего не ответил, но на миг его лицо стало похоже на болезненную гримасу.

Драко снова начало подкидывать вверх и на этот раз, увы, это был не единичный приступ. Его истязало болью, он кричал, а изо рта, вперемешку с пеной, шла кровь. Нарцисса напрасно пыталась удержать его, хватая за руки, напрасно взывала к нему. Гермиона водила глазами по комнате в поисках подсказки. И они сыпались на неё с ошеломляющей быстротой. Профессор Флитвик мужественно направлял палочку на зеркало, перед которым сидел всё это время, целясь всё более чётко проявляющемуся в нём Снейкиусу в глаз. Стекло трещало, но не разбивалось, профессор крепко держал оборону. Драко метался в судорогах, которые теперь стали похожи на мелкий озноб. Но до него, кроме родителей, никому не было особого дела, потому что все были заняты куда более важной проблемой. Не добившись ничего от зеркала, призрак стучал в стекло.

Вскочив, Гермиона приготовила палочку, хотя с ужасающей болью понимала, как она сейчас бесполезна. То же самое сделал отец Драко. Он совершенно потерял самообладание, и по его лицу ходили желваки. Окно внезапно обратилось в птицу, а птица – в стол. Гермиона поняла, что это была работа Макгонагалл, которая применила пару заклятий, вероятно, несколькими неделями раньше. На этом её влияние не закончилось. Призрак Слизерина, с каждой минутой приобретающий всё более материальный вид, бился в стол, рвался на гору, падал на кресло, и постоянно шептал что-то, стремясь обойти заклинания. А потом исчез.

Тишина, тут же установившаяся в комнате, была удручающей. Больной. Нервной.

– Должна ли я сделать что-нибудь ещё, Альбус? – спросила Макгонагалл, смотря на директора с абсолютным спокойствием, словно ничего не происходило. – Можно оживить статуи. Подозреваю, они задержат сына Слизерина.

– Нет, – Дамблдор встал, спокойный, нерушимый, точно скала, – я знаю, Минерва, как ты мечтаешь применить это заклинание, но, уверяю, у тебя ещё будет такая возможность. Сейчас, когда Слизерин прорвал оборону, его нужно впустить. Мы должны поговорить с ним.

– Поговорить? – процедил мистер Малфой. – Ты, Дамблдор, совсем ума лишился, раз предлагаешь разговаривать с призраком, который намерен убить сына и забрать, как я знаю, лучшую ученицу вашей школы.

Гермиона с удивлением посмотрела на него. Странно было уже то, что он вспомнил о ней.

– Смею полагать, Люциус, я хороший переговорщик, – спокойно сказал Дамблдор, отворачиваясь от него, но посмотрев теперь на Нарциссу, – нет более сильного чувства, чем любовь. Благодаря любви и жертве своей матери Гарри выжил, а Волдеморт был вынужден влачить жалкое существование десяток лет. Я уверен, Нарцисса, что ты найдёшь самые лучшие слова, чтобы убедить Слизерина оставить твоего сына и попытки вернуться в мир, который больше не принадлежит ему. Миссис Малфой молча кивнула. Глаза её покраснели от слёз.

Высокая, сутулая фигура Барнели сперва показалась в окне, а затем оттуда, разбив стекло, выпали он, Рон и Гарри. Заметив, что Рон ранен, и сжимает хвост пронзительно кричащего Фоукса в руках, Гермиона кинулась к нему.

– Слизерин, – запыхавшись, объяснил Гарри, – поранил его ножом. Но Рону удалось увернуться, ничего серьезного. Фоукс уже почти залечил рану.

Феникс, которого Дамблдор отправил на подмогу, едва Гермиона вернулась сюда из прошлого Драко, вскрикнул снова, и, взлетев вверх, сел Дамблдору на плечо.

– Рон, – взволнованно похлопала его по плечу Гермиона, – тебе нужно в больницу.

– Потом, Гермиона, – скривившись, Рон сел, потрогав стремительно затягивающийся бок, – я уверен, что это только пара шрамов. Фоукс меня исцелил, а этот Слизерин настоящий псих.

– Как себя чувствуешь? Ты уверен, что всё в порядке?

– Да, – кивнул он, – всё хорошо. Не паникуй. Бойся лучше за своего Малфоя, кажись, ему сейчас хуже.

Он показал глазами на кровать, где бился в конвульсиях Драко, то открывая, то закрывая рот. Он открыл глаза, но взгляд был абсолютно безумен и устремлён в никуда.

Старик Барнели, что бросился к кувшину с водой, наконец, насытил свою жажду. Повернулся к Люциусу.

– У меня не очень приятная новость, – запнувшись, сказал он, – но, возможно, тебе придётся пожертвовать собой, когда Снейкиус будет пытаться забрать твоего сына. Я не думаю, что мы допустим этого, просто будь готов, Люциус.

– Я готов – кивнул старший Малфой.

– Хорошо. Нарцисса, попробуй убедить Снейкиуса, как мать. У него никогда не было матери, она умерла, рожая его. Но, возможно, он тебя послушает, поверит своему сердцу, а не своей чёрной душе.

Миссис Малфой кивнула, поцеловав Драко в висок. Тот с хрипом дышал, метясь на кровати.

– Гермиона, детка, иди в круг, садись. Старайся не выходить из него без крайней потребности. Через огонь Снейкиус не переступит, его отбросит назад, но огонь защитит тебя от него и скроет Милисент в тебе.

Уставшая, на ватных ногах, Гермиона поплелась в круг.

– Я знаю, что вы не уйдёте, – с улыбкой продолжил Барнели, глядя на Рона и Гарри, – но вам безопаснее будет выйти. Оставайтесь под дверью. Можете надеть плащ.

– Но Гермиона! – начал Рон.

– Да, мы её не оставим! – поддержал его Гарри.

– Если вы не сделаете этого, – отрезала Гермиона, – он убьет вас первыми. Идите. Я справлюсь. Я не хочу потерять друзей.

Переглянувшись, парни вышли. Рон постоянно бубнил, что Гермиона совершает ошибку, и что он ненавидит весь Слизерин оптом. Она видела, как Гарри достал из кармана плащ-невидимку. Невилл тоже вышел с ними.

Лагримус, тем временем, спокойно обвёл взглядом преподавателей, каждый из которых был настроен весьма воинственно.

– Не думаю, что дойдёт до этого, но вы должны будете готовы в любой момент дать отпор. Вы это сами знаете, но на всякий случай, для успокоения совести, я обязан был предупредить.

Профессор Макгонагалл кивнула, похоже, за всех.

– Что ж, – Дамблдор сложил на груди руки, и его длинные пальцы переплелись, – Минерва, думаю, пора позволить настойчиво требующему нашего внимания сыну основателя себя послушать.

Она мигом опустила палочку.

– Пригнитесь! – раздался холодный голос Барнели, и, едва все успели это сделать, зеркало, оконное стекло и даже кувшин, из которого так жадно только что пил Лагримус, треснуло. Вой ветра смешался с пронзительным хохотом, истеричным вскриком Драко, которого снова подборосило на кровати едва ли не до потолка, и тихим стоном Гермионы.

Перед ними, почти в человеческом обличье, хоть и бледнее, стоял, пошатываясь потомок Слизерина. Он отряхнул свои застаревшие одежды от остатков следа и горделиво посмотрел на собравшихся в комнате людей. Но лишь от взгляда, обращённого к ней, Гермиона вздрогнула. Похоже, она была единственной, кто интересовал его сейчас.

Стало ясно, что просто так он её в покое не оставит.

========== Часть 65 ==========

В круге было холодно и страшно. Гермиону бил озноб, но пронизывал холод. Дышать было так тяжело, точно на грудь навалили камней. Она плохо видела всё, происходящее в комнате, потому что глаза болели, пекли, были устланы пеленой, а голова кружилась, так что ей казалось, что комната движется. Полумрак свечей, приглушённые голоса людей, мрачность стен – всё на неё давило. По щекам лились потоки жгучих слёз, но Гермиона, искусавшая губы в кровь, так, что те пекли, вряд ли это понимала. Она сидела в кругу, раскачиваясь, по очереди произнося имя то Снейкиуса, то Драко, а то – внезапно – звала себя же, будто боялась, что забудет, как звучит её имя.

Скорее по звукам голосов, нежели глазами, она поняла, что все преподаватели окружили её, и теперь круг сомкнулся. Он был плотным, а свет палочек, который отливал в окне среди блеска двуликой луны, что уже начала убывать, делал это сборище довольно воинственным. Слизерину, впрочем, было плевать. Он шёл к ней, был всё ближе и ближе, игнорируя целый отряд готовых сражаться учителей, побагровевшего мистера Малфоя, который в любой момент готов был броситься на него, и его плачущую супругу, чьи щёки тоже были устланы россыпью слёз.

Слизерин шёл к ней, потому что видел и чувствовал Милисент.

– Мили? – тихо, со щемящей нежностью в голосе, позвал он, когда они поравнялись. Он ещё не полностью проявился, его лицо было точно в тумане, и на нём, как два крупных пятна, выделялись огромные, воспалённые, словно после бессонных ночей, глаза. – Мили, ты меня слышишь? Ответь мне. Я знаю, что ты здесь.

Гермиона лишь крепче вцепилась пальцами в колени, зная, что оставит синяки. Голова туманилась, все мысли кружились, будто на аттракционе. Только тоненький голосок внутри, как будто принадлежащий маленькой девочке, говорил ей, что не стоит никак реагировать на его призывы. Последнее и было самым сложным – каждый раз, когда он обращался к ней, произносил её имя, внутри всё замирало, а потом заливалось сладкой песней. Милисент боролась в ней, с ней, мечтая выпорхнуть на волю, словно птица в причудливой клетке.

– Мили? – снова прошептал Снейкиус, подходя так близко, что на шее остался поцелуй его ледяного прикосновения. – Ты меня слышишь? Ты здесь?

Гермиона хотела его оттолкнуть, из последних сил показать ему, что она не собирается сдаваться, снова жертвовать собой, но вместо того судорожно схватила его за руку и крепко сжала пальцы. Они, впрочем, тут же выскользнули из её рук, ледяные и безжизненные, как у трупа.

– Мили, – та часть его лица, которая имела подобие человеческой, осветилась неподдельно счастливой улыбкой, – я знал, что ты услышишь меня. Ещё совсем немного – и мы будем свободными.

– Оставь в покое девочку – как будто со стороны услышала Гермиона голос Макгонагалл, но не могла разглядеть её лица.

Она испугалась, что Снейкиус попытается сделать что-то дурное, но он лишь умолял: – Прошу, оставьте нас. Мы не разговаривали целую вечность. Она не слышала, возразил ли ему кто-нибудь.

Подойдя ближе, он попросил её выйти из круга. Как бы не цеплялась Гермиона за осколки своего сознания, ничего не вышло. Милисент неуверенно ступила вперёд. Огненный круг остался чуть позади неё.

– Милисент, – шептал Снейкиус, и те жалкие крохи, что ещё оставались в Гермионе, понимали, что он не дышит, – ты здесь. Со мной. Молю, продержись ещё пару минут, и мы будем счастливы. Нам это нужно.

Кажется, она покачала головой.

– Не отрицай, милая, – мягко продолжил Слизерин, – мы заслужили это. Вытолкни грязнокровку из своего сознания. Оно теперь принадлежит тебе. Мальчишка, – он показал глазами на кровать, где лежал Драко, – уже сдался.

При этих словах миссис Малфой оглушительно вскрикнула. Голову будто охватил пожар, но всё тело трясло от холода. Внутри поселился ужас.

– Мили, – голос его был по-прежнему нежен, – прошу, поговори со мной. Я знаю, ты меня слышишь. Грязнокровка ушла. Они не могут победить нашу с тобой любовь. Ты же видишь.

Тихий, чужой стон сорвался с губ.

– Я помню, ты говорила, что мы должны остановиться, – глухо продолжал Снейкиус, пожирая её глазами, – дать им шанс. Мы дали, Милисент. И они проиграли. Я сделал всё, как ты просила. Теперь послушай меня, милая. Любовь моя, вытолкни грязнокровку из своего сознания – и мы будем вместе всегда. Как и мечтали, помнишь?

Гермиона не хотела отвечать, но голова сама по себе закачалась, точно болванчик. Она слабо кивнула.

– Пожалуйста, Мили, – он почти ворковал, уговаривая, – послушай меня. Всё кончено с ними, а для нас всё только начинается. Мы договорились друг другу верить. Поверь мне. Они не любят друг друга, они ничего не стоят. Пора с ними заканчивать.

Странный вскрик сорвался с губ, а потом пришло равнодушное оцепенение. Оно мгновенно сковало всё тело, каждую клетку. Тишина становилась гнетущей. Поднеся к лицу тяжёлые руки, Гермиона закрыла ладонями рот. Она не знала, то ли Милисент сама отказывается разговаривать, то ли она пытается помешать себе наговорить глупостей.

– Мили, – продолжал её нежно звать Снейкиус, – прошу. Пожалуйста. Умоляю…

Она стала сопеть, как человек, что вот-вот уснёт, и совершенно перестала чувствовать что-либо. Слова, запахи, звуки, картины – всё слилось в одно сплошное пятно, и она не могла ничего различить.

Надколотый, точно старая чашка, голос миссис Малфой она слышала словно издалека, так, будто он звучал в другой комнате.

– У неё есть родители, – просто сказала она, – и у Драко тоже. Что скажет мать девочки, когда будет хоронить ребёнка? Или нет… Она ведь даже похоронить её не сможет. Формально Гермиона останется жива, но в ней не будет ничего, что всегда ей принадлежало. Ты думал о том, каково это знать матери – видеть каждый день своего ребёнка, и знать, что это – не он?

– Я не думаю, – холодно чеканил Слизерин, – что нуждаюсь в ваших нотациях.

– Ты не думаешь, да, – горько кивнула Нарцисса, – я это вижу.

Снова тишина, во время которой потомок Слизерина сверлил Гермиону глазами, а та боролась с чужими, полными сладкой неги, воспоминаниями об ушедшей, прерванной любви.

– Драко родился таким слабым, – продолжала миссис Малфой, так, точно говорила сама с собой, – ночью, в грозу. За полторы недели до положенного срока. Первые секунды он не дышал, и я… мы все боялись, что так и останется. В больнице сказали, что он будет болезненным. Первый месяц прошёл ужасно. Он почти постоянно плакал, я не смыкала глаз. Боялась, что усну, а он умрёт. Потом он это перерос, и к двум годам был совершенно здоровым мальчиком. Но эти первые полтора года кошмара… Я не забуду никогда. Я именно тогда решила, что хватит с меня детей, хотя Люциусу хотелось бы иметь ещё и дочь, – (отец Драко при этих словах вздохнул), – но тебе же плевать, правда, Слизерин? Что тебе до чужих чувств, когда твои требуют выхода?

Со стороны кровати раздался глухой стон. Гермиона повернула свинцовую голову, чтобы увидеть, как Драко колотит озноб.

– Это прошлое, – подумав немного, отозвался сын Слизерина, – теперь есть будущее. Оно принадлежит мне.

– Да, – горько кивнула Нарцисса, – потому что ты так решил. Ты так захотел. Ты бы сделал это давно, но, видишь ли, Северуса некому было защитить от тебя. Или просто любовь к нему Лили оказалась недостаточно сильной?

Гермиона не расслышала, что ещё говорила миссис Малфой. В ушах её буйствовал ультразвук, визжа и перекрывая все другие звуки. Лишь через несколько минут она вновь обрела способность слышать.

– Их любовь, – насмешливым тоном говорил Слизерин, – хилая и слабая, как цветок на ветру. Она только зарождается и не вынесет даже малейшего ветра. А мы с Милисент любим друг друга целую вечность. И вы хотите сказать, что ради этого призрачного шанса дать им быть счастливыми вместе, шанса, которым они всё равно не воспользуются, мы должны уступить? Так уже было однажды, с нас хватит. Скажи им, Милисент. Скажи, что ты любишь меня тоже, что я тебе нужен.

– Вижу, Снейкиус, – услышала Гермиона сквозь плотную пелену голос Дамблдора, неизменно спокойный, – ты так и не понял, что есть ещё одна любовь, абсолютная, истинная, куда более сильная, чем романтическая. Что же, тот, кто прислал тебя сюда, никогда не понимал и недооценивал силу материнской любви. Когда мать любит ребёнка, она просто любит, Снейкиус. За то, что он дышит и существует. Об этой любви ты не подумал? Верно?

– Я… – Снейкиус замялся и отступил на шаг.

– Конечно, не подумал, – кажется, Дамблдор улыбался, – ты сам её не испытывал. А тот, кто давал наставления тебе, соблазняя ещё одним шансом, говоря, что в этот раз всё абсолютно точно получится, тоже не знал, что такое, когда мать любит своё дитя. Удивительная штука – судьба. Порой сыновья благородных волшебников и сыновья подонков так похожи. Не думаешь, Снейкиус?

– Я знаю, что вы делаете, – зашипел сын Слизерина, – он предупреждал меня об этом. Прекратите ваши игры, Дамблдор, вы проиграли.

– Я? – кажется, в голосе прозвучало удивление. – Я не мог проиграть, Снейкиус, потому что, в отличии от тебя, я не играл. А ты заигрался. Послушал какого-то волшебника, который называет себя потомком твоего отца. Послушал маглорожденного, хотя других презирал. Исполняешь его указания, пляшешь под его дудку. Что бы, интересно знать, сказал на это твой отец? Не думаю, что он бы обрадовался.

– Мне всё равно, – огрызнулся Снейкиус и опустился перед Гермионой на колени, – Милисент, прошу, оставь сомнения. Иди ко мне. Позволь мне нас освободить, пока ещё есть время, и мы уйдём. И будем счастливыми. Обещаю.

Он шагнул навстречу кровати, но был отвергнут ярким пламенем, что вырвалось из кончика волшебной палочки миссис Малфой.

– Я не отдам тебе сына, – сцепив зубы, сказала она, – ни за что. Чтобы забрать его, тебе сперва нужно уничтожить меня. Опустишься до убийства, сын Слизерина?

Снейкиус замялся и остановился в шаге от женщины, нерешительно покачиваясь на нетвёрдых ногах. Драко в этот момент сердито и часто засопел, как будто понимал, что происходит.

– Милисент, – на глаза младшего Слизерина накатились слёзы, – прошу, не заставляй меня делать ничего ужасного. Не доводи до этого. Давай просто уйдём. Иди ко мне, любимая. Я тебя жду. Очень.

Он протянул навстречу к ней руки. Гермиона больше не помнила себя, не слышала, а будто наблюдала со стороны, как Милисент шагает к любимому, как падает в его объятья, обвивается вокруг его шеи, тянется за ним, покрывает поцелуями его волосы, лицо и губы.

И вдруг, когда он уже улыбнулся, притягивая её к себе покрепче, Милисент погладила его по щеке, а потом тихо и твёрдо сказала:

– Отступи, Снейкиус. Прошу. Умоляю.

– Но…

– Пожалуйста, Снейкиус, – она снова нежно его поцеловала в краюшек губ, – я прошу. Я любила хоть и сложного, но благородного парня. Который не был ни убийцей, ни вором, ни насильником. И посмотри на нас сейчас? Где мы очутились, до чего докатились? Как мы дошли до этого, Снейкиус? Разве мы этого хотели? Разве наша любовь стоит того, чтобы убивать за неё тех, кто ни в чём не виноват?

– Но… – опять повторил он, растерянный и смертельно бледный.

Мили нежно целовала его волосы, накручивая светлые локоны на палец.

– Мы не этого хотели, Снейкиус, – говорила она так, будто напевала колыбельную, – ты сам знаешь. Мы не хотели быть убийцами и насильниками. Не хотели идти по головам. Любовь – это сильное чувство, но не разрушающее. Ничто в мире не стоит разрушенных жизней. Отступись, я прошу тебя. И тогда мы, наконец, обретём покой. Вместе.

– Мили, – на глазах у него заблестели слёзы, – как же я могу потерять тебя снова? Пожалуйста, прошу тебя, Мили… Это наш шанс!

– Нет, – она смотрела с мягкой нежностью в его полные боли глаза, – не наш. Мы свой упустили, когда сдались и убили себя. Это их шанс. Мы не можем их его лишить.

– Зачем ты думаешь о других, любимая? – отчаянно спросил Снейкиус, – О нас никто не подумал – и посмотри, к чему мы пришли.

Поднеся его руку к губам, Милисент нежно коснулась пальцев.

– Родители Драко здесь. И у Гермионы тоже есть родители. Ты их никогда не видел, но они есть. Им будет больно потерять дочь. Знать, что она, вроде как, жива, но больше не принадлежит себе. Снейкиус, это хуже смерти. Это подобно пытке. Ты знаешь, каково это – скитаться. Мы живём так сотни веков. А теперь ты хочешь обречь на такое жалкое существование других? Детей, что тебе ничего дурного не сделали? Опомнись, Снейкиус, умоляю. Ты не такой. Ты не жестокий. Ни одна даже самая огромная любовь не стоит того, чтобы делать такое. Любовь не нуждается в жертвоприношениях.

– Я просто хочу быть с тобой, – горячо прошептал он, прижимаясь своим лбом к её лбу, – любимая.

– И ради этого ты убьёшь двоих людей? Детей, что только в самом начале пути? Которые едва-едва позволили себе влюбиться и любить друг друга? Ты действительно пойдёшь на это, Снейкиус? Подумай. Разве ты такой? Разве не благородного и сильного юношу я знала и любила когда-то? И сейчас люблю, до сих пор?

– Мили, – поток слёз застилал Слизерину глаза, – но ведь мы так мечтали… И вот он – шанс, ещё один. Последний.

– Не все мечты сбываются, Снейкиус – продолжая нежно гладить его по волосам, прошептала она, – наша несбыточна, но мы всё ещё можем позволить мечтать и осуществлять свои мечты другим людям.

– Почему, – шептал он, до крови кусая губы, – почему я должен думать о них? Никто не подумал обо мне. Всем было плевать, когда нам с тобой было больно.

– Если не хочешь думать о Драко и Гермионе, – её ладонь переместилась ему на спину, удобно устроившись там, – то подумай о матерях тех детей, которых ты намерен убить, лишив личности. У тебя не было матери, но она погибла, когда дала тебе жизнь. Так всегда бывает, Снейкиус. Есть только одна любовь, что самая сильная на свете – любовь матери к своему ребёнку. Мы уничтожим сознание Драко и Гермионы, а их родители никогда больше их не увидят, не обнимут, не поговорят с ними. Ты знаешь, каково это – мечтать о материнских объятьях. Я знаю, как это – рано потерять маму. Так разве мы позволим, чтобы такое случилось по нашей вине?

Молчание было тяжёлым и тягучим.

– Ты предлагаешь сдаться? – наконец, хмуро спросил Снейкиус, впрочем, не разнимая их нежных объятий.

– Я предлагаю обрести, наконец, покой. Покой – это тоже счастье. Особенно, когда долго его ищешь, но не можешь найти.

Они обменялись долгими, полными любви, взглядами. А потом Слизерин впился в губы возлюбленной жадным поцелуем, на котором остались следы слёз. Гермиона, на миг почувствовавшая, как возвращается сознание, ощутила также и сотни маленьких иголок, что приятно впивались в её тело в этот момент. Слизерин не отпускал руки любимой и тяжело, как человек, что только что бежал, дышал.

– Это конец, Мили? – шептал он горячо в самые её губы. – Правда, любимая? Вот так всё закончится?

– Это – начало, – она погладила его по щеке, – не упрямься, прошу. Давай выпьем зелье, и мы будем спокойны, свободны, и счастливы, может быть, в иной жизни. Прошу, дорогой.

– Почему так? – отчаянно спрашивал он. – Почему мы теперь не можем быть счастливы?

– Нельзя быть счастливыми на руинах горя других людей, – спокойно ответила Милисент, хоть в её голос и закрался голос Гермионы, – ты сам говорил мне об этом много раз.