Текст книги "Ещё один шанс (СИ)"
Автор книги: Anless
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
Она посмотрела на сидящего в углу Снейпа. Тот поджал губы и закатил глаза, как человек, которому очень скучно. Всё время, что Гермиона находилась в кабинете, он предпочитал молчать, наблюдая за происходящим. Он был теперь ещё мрачнее обычного, а, значит, ещё неприятнее. Гермиона вновь ущипнула себя за руку. Было больно. Кажется, это всё-таки был сон, дурной, ужасный сон. От отчаяния Гермиона готова была рыдать.
– Где можно прочесть об этом проклятье?
Она по очереди посмотрела на старика, которого увидела впервые сегодня, на Гарри, и Рона, на Снейпа и на Дамблдора.
Старик покачал головой:
– Этого проклятья нет в книгах. Оно в моих воспоминаниях.
– Как же так? Разве может быть такое, что история магии совсем не описала одно из древних проклятий? – с недоумением спросила Гермиона.
– Это исключено! Все случаи и всё случившееся всегда фиксируется в книгах.
Она вспомнила, что читала дневник Кассандры. Кажется, ей его дала профессор Трелони, хотя она была в этом не уверена.
Великая провидица что-то писала о парне с глазами змеи и его кроткой возлюбленной, вот только, как ни старалась, Гермиона не могла припомнить, что. Она пообещала себе снова перечитать дневник, как только на то будет время.
– Годрик и Салазар стёрли всю память о случившемся с их детьми, – сказал старик, – я помню это, потому что стал непосредственным свидетелем их смерти. И успел убежать.
Гермиона почувствовала упадок сил. Пришлось сильно вцепиться в ткань формы, чтобы не рухнуть со стула. У неё начиналась паника.
– Вы совсем запутали девочку, – раздался женский голос, и, обернувшись, Гермиона с удивлением поняла, что это была мать Драко, – мистер Барнели, вам следует рассказать всю историю, до мелочей. У вас, наверняка, получится объяснить лучше, чем у любого из здесь присутствующих.
– Думаю, миссис Малфой, вы правы, – Дамблдор встал и подошёл к омуту памяти, – Лагримус, вам стоит всё рассказать мисс Грейнджер с самого начала. А мы ответим на другие вопросы, когда они появятся.
Незнакомый Гермионе старик подвинул стул и сел напротив неё. А Гарри крепко взял её за руку, как будто услышанное должно было её сильно шокировать.
– Меня зовут Лагримус Барнели, – представился он, – а история древняя, почти как мир. Слушайте меня внимательно, юная мисс, и, надеюсь, это поможет вам понять, что именно произошло с вами и мистером Малфоем.
Гермиона внимательно посмотрела на старика. В любой другой ситуации она была бы в восторге оказаться обладательницей таких давних и редких знаний, но сейчас чувства, которые испытывала, сложно было назвать восторгом.
Похоже, она очень нескоро выйдет из кабинета Дамблдора, и, впервые, пожалуй, это её очень пугало.
Когда она всё же вышла из кабинета, время уже клонилось к вечеру. Скоро должен был быть ужин. Отличный шанс увидеть других учеников, понять, помнит ли она о них, и что именно помнит (она с трудом откопала в чертогах разума имя Забини – Блейз). Потому она быстро шла по коридору, зная, что, прежде чем пойти в столовую, ей предстоит завершить ещё одно важное дело.
Как вдруг услышала, что её кто-то окликнул:
– Гермиона!
Она обернулась. К счастью, бежавшую её навстречу девушку в странных очках и с книгой в руке, она узнала сразу.
– Привет, Луна.
– Привет, – улыбнулась Лавгуд, и тоненьким голоском, пропела: – как дела?
Мерлин, нет. Гермионе очень не хотелось, чтобы ещё хоть кто-то расспрашивал о её самочувствии. Она быстро ответила:
– Ничего, всё в порядке.
– Я не видела тебя вчера в столовой, – сказала Луна, – ты была в библиотеке, да?
Лавгуд, похоже, совершенно ни о чём не знала. Или, может, заходила издалека?
– Да, – кивнула Гермиона, решив, что так будет безопаснее всего, – я читала. Готовилась к экзаменам, и совсем забыла про ужин.
– Правда? – продолжала улыбаться Луна, как будто её совсем не касалось всё то, что произошло, и чем были озабочены даже многие учителя. – А я, представляешь, всё же нашла немного новой информации о единорогах. Отец где-то раздобыл книгу, в которой рассказывается теории их массового исчезновения. Вот.
Она показала Гермионе книгу. Толстая, в кожаном переплёте. Называлась: «Удивительная природа, которую мы можем погубить». На обложке был нарисован единорог. С другой стороны – фото автора, пышнотелого волшебника, что раздувал щёки и имел орлиный нос. Напрягшись, Гермиона припомнила, что его зовут Абраксис Фингал, и он исследовал редкие виды животных и растений.
А ещё о единорогах было написано в книге Ньюта Скамандера: «Фантастические твари, и где их искать» вспомнила Гермиона.
Она повертела книгу в руках, быстро пробежалась глазами по первой странице. Кивнула:
– Интересно. А почему этой книге нет в библиотеке?
– Мой отец говорит, – продолжала мягко говорить, будто напевая, Луна, – что она, в своё время, была предана сожжению. Сейчас осталось совсем мало экземпляров, в основном, в частных библиотеках. Всё потому, что благодаря этой книге продолжалась охота на вымирающих существ.
– О, – кивнула Гермиона снова, – вот как. Не одолжишь ли ты мне книгу? Я бы хотела её прочитать. Быстро верну, обещаю.
– Конечно, – улыбнулась девочка, – бери. Мы планировали вместе сходить в библиотеку, но в среду ты так там и не появилась. Надеюсь, ничего серьезного не произошло?
Видимо, каким-то невероятным образом, Луне было неведомо то, что уже давно известно всей школе. Оно и к лучшему, решила Гермиона. Вот только злилась на ту, что атаковала её тело, ведь теперь ей придётся разгуливать в поисках неведомо чего вместе со странной Лавгуд, вместо того, чтобы готовиться к экзаменам.
– Нет, я просто читала и потеряла счёт времени – ответила она, – но мы можем пойти в библиотеку, скажем, завтра. Что скажешь?
– Завтра же суббота, – ответила Луна, – выходной. Ты забыла?
– Ах да, – неловко улыбнулась Гермиона, – правда. Я что-то совсем заучилась. Ну, значит, в понедельник, а я как раз прочту твою книгу.
– О, хорошо, – быстро протарахтела школьница, – отлично. Я уже её прочла, ещё вчера. Она очень увлекательная, там много интересных фактов. Знала ли ты, что ещё каких-то полвека назад существовали дурнофеи? Это такие существа, смесь гномов и эльфов. Очень забавные. А потом всю их популяцию истребили, во время Первой магической войны.
Это было бы интересно, пожалуй. В любое другое время. Но сейчас у Гермионы были дела поважнее, и, что-то ей подсказывало, что надо бы спросить с незнакомой захватчицы, почему, по её вине, она обязана общаться с чудаковатой Луной Лавгуд о таких странных вещах, вместо того, чтобы заниматься делом. Потому она лишь улыбнулась, попытавшись отвязаться от своей собеседницы:
– Это занимательно, я обязательно прочту. А сейчас, прости, мне надо бежать. Встретимся в понедельник, после занятий.
– Хорошо, Гермиона, до встречи – Луна помахала ей рукой и упорхнула.
Едва она скрылась за поворотом, Гермиона ринулась бежать со всех ног. Ей срочно было необходимо очутиться в своей комнате.
Словно вихрь ворвавшись в свою спальню, Гермиона сразу же ринулась к зеркалу и внимательно посмотрела на своё отражение. Себя она, конечно же, там не увидела. С другой стороны стекла на неё по-прежнему глядела та девушка из снов.
– Ты – Милисент? Дочь Годрика Гриффиндора? – сходу спросила она.
Девушка молча кивнула. Гермиона сжала руки в кулаки и стиснула зубы. Никогда в жизни она, пожалуй, не была ещё так зла. Её использовали, играли словно марионеткой, как куклу тянули за верёвочки! После того, что рассказал ей старик Барнели, она будто с ума сошла от злости. Её всю трясло. И, хотя многое теперь, после его исповеди, прояснилось, легче не стало. Да, Гермиона, наконец, нашла причину того, что с ней происходило так долго, но ведь эта причина никуда не делась. Прямо сейчас она смотрела на неё в отражении зеркала.
– Ты, дочь Гриффиндора, – с укором бросила она зеркалу, – благородного волшебника. Как же ты могла опуститься до такой невероятной низости? Мисс Гриффиндор опустила глаза:
– Прости… Я… мне очень жаль.
По ее щекам потекли слезы. Гермионе стало не по себе. Она всё ещё злилась, но в глазах этой девушки стояла такая тоска, а от зеркала веяло такой безнадежностью, что каждая клетка внутри тела Гермионы, кажется, болела.
Милисент продолжала беззвучно плакать, не поднимая глаз. Гермиона выдохнула и тихо прошептала:
– Спасибо. Спасибо, что ушла.
– Я всё ещё внутри тебя, – ответила Милисент, – но, поверь, я очень раскаиваюсь. Если бы я только могла повернуть время вспять!
– Двуликая луна. – Гермиона решила не терять времени, и посмотрела на свою непрошеную гостью. – Что будет, когда она взойдёт?
– Я не знаю, – покачала головой Милисент, – всё зависит от Снейкиуса. Я даже не знаю, когда именно взойдёт луна, но, похоже, что скоро.
– Что нам делать?
– Попытаться убедить его уйти. Это – единственный способ.
– Но как? Добровольно он сдаваться не собирается.
Милисент вздохнула:
– Если бы я знала…
«Если бы я знала». «Если бы я могла». Всегда, всегда это «если бы». Гермиона крепко сжала кулаки, борясь с желанием немедленно разбить зеркало, хотя и понимала, что исчезнет лишь фигура, а оккупантка так и останется у неё внутри.
Она чувствовала себя бессильной, и всей душой ненавидела это проклятое чувство. Где же все книги, все её обширные знания сейчас, когда они так сильно нужны?
Она вдруг вспомнила Драко и их поцелуй прежде чем она обмякла в его руках, а он вздохнул, прижавшись к её лбу лбом на мгновение. Там, в заброшенном домике в лесу, который – она была практически уверена – не найдет больше.
Гермиона закусила губу:
– Ты его любишь?
– Всем сердцем, – печально улыбнулась Милисент, – больше всего на свете. Когда он рядом, сердце замирает, становится трудно дышать. Ты ведь меня понимаешь, правда, Гермиона?
– Я? – Гермиона испытала какую-то пустоту, и дёрнула плечом. – Нет. Всё, что я испытывала, мне не принадлежит. У меня всё украли. Чувства, мысли, порывы, эмоции – это всё твоё. У меня ничего не было. И нет.
Милисент вдруг улыбнулась иначе – по-новому. Светло. Склонила голову, прищурившись, и тихо, будто напевая, спросила:
– Ты уверена, Гермиона Грейнджер?
– Как иначе? – снова пожала плечами Гермиона. – Ты же всё это время мной распоряжалась.
– Понимаю, что сейчас тебе сложно разобраться во всём, – продолжила дочь Гриффиндора, – но загляни в себя. В своё сердце и душу. Всему ли виной я? Или я – просто причина? Толчок? Шаг к чему-то другому, важному лично для тебя?
Гермиона вздохнула. Закусила губу и потерла лоб. Голова всё ещё гудела, ясности в мыслях не было. Но в одном она не сомневалась – ненависть к Малфою, причем, взаимная, не была придумкой, фантазией воспалённого мозга.
– Я всегда ненавидела Малфоя, сколько его знаю. А он – меня.
– Мне знакомо это чувство, – кивнула Милисент, – но я видела, что у тебя внутри, Гермиона. Я наблюдала за миром твоими глазами. Испытывала твои чувства, которых ты всегда боишься. Ты сама себя не знаешь. И, надеюсь, скоро ты это поймёшь.
Гермиона молчала. Может быть, Милисент была права. Ей сейчас было трудно понять, что она чувствует, сложно было разобраться с тем, что происходит. А ещё грядут экзамены, ей нужно немедленно возвращаться к учёбе, включаться в процесс, но она даже не знала, сколько всего пропустила.
Лишь одно она знала абсолютно точно: нужно изгнать этого Слизерина.
Драко необходимо скорее вернуть. Любой ценой.
========== Часть 49 ==========
Гермиона пыталась не думать о Драко, и обо всём, что с ними произошло, хотя бы на уроках. Но это получалось у неё не очень хорошо. Не сказалось на оценках, к счастью, но она не испытывала привычной радости от учебного процесса и ей казалось, будто она совсем не может сосредоточиться.
Гарри и Рон были рядом, как верные рыцари следовали за ней повсюду. И это её сейчас тоже не особо радовало. Как бы сильно она их не любила, но всё же теперь ей хотелось побыть одной.
Вопросов становилось всё больше, а ответов не было.
Во время совместных занятий со слизеринцами она даже старалась не смотреть в сторону Драко. Видеть его, зная, что это не он, оказалось очень больно. Куда больнее, чем она могла представить. В итоге, ей всё же удалось улизнуть после трансфигурации, хотя она и была уверена, что друзья быстро её найдут. Но ей нужно было хотя бы какое-то время, чтобы прийти в себя и подумать, что делать теперь.
Потому она вошла в библиотеку. Пробравшись в самую глубь, где пылились книги, в основном, по истории магии, она села на пол посреди стеллажей. Это место всегда успокаивало её, но, похоже, не сейчас.
Обхватив руками колени, она закрыла глаза. Её занимало так много вопросов: как быть дальше, как освободить Драко, смогут ли они поговорить обо всём, что случилось в последнее время, особенно в том домишке в лесу, надо ли об этом разговаривать, как сдать экзамены, если она оказалась буквально выбита из колеи, когда взойдёт двуликая луна, и как узнать эту дату. Она подумывала пролистать лунный календарь, астрологические прогнозы, но ничего подобного в библиотеке, к её изумлению, не было.
Гермионе было страшно, но страх только предавал ей сил. Она чертила пальцем на ковре узоры, и сама не заметила, как узоры превращались в букву «М» – как у Драко на медальоне. Вдруг ей стало очень тоскливо, и в душе что-то сжалось, в сердце что-то кольнуло.
Послышался шорох. Гермиона подняла голову. Может быть, это дементор? Такое гнетущее чувство раньше вызывало только их появление. Но в проёме стоял Драко, а, точнее, змеёныш Слизерин в теле Драко.
Гермиона замерла. Это оказалось очень больно, резало ножом по сердцу – видеть его один-на один, зная, что это не он, что им манипулируют. Что бы ей сейчас сказал Драко, если бы он принадлежал себе? О чём бы они говорили теперь, когда зашли так далеко?
Слизерин презрительно сверлил её глазами. И это не был насмешливый взгляд, обращённый в её сторону, который так часто бросал Малфой. Это был холодный, злой взгляд волка. Который был готов бросится на неё и перегрызть ей глотку.
Гермиона замерла, совершенно не зная, что делать. Снейкиус с надменной улыбкой сделал шаг вперёд и сел напротив неё. Это уже было, их ночи в библиотеке посреди разбросанных книг… Гермиона вспомнила, и сердце её отчаянно забилось.
– Преступника всегда тянет на место преступления не так ли, Грейнджер? – сказал Снейкиус, не сводя с Гермионы презрительного взгляда.
– Что тебе нужно от меня? – равнодушно спросила она.
– От тебя ничего – усмехнулся он. А вот от той, что внутри тебя… Она нужна мне вся, без остатка. Так что, даже не надейся, что я оставлю тебя в покое.
– Смирись, она ушла. А ты – гадкий, наглый манипулятор. Верни Драко! – Гермиона внимательно посмотрела на него. Она, пожалуй, не испытывала к нему ненависти, какую испытывала всякий раз, видя настоящего Малфоя. Ведь как можно ненавидеть того, кого нет? Нужно быть сумасшедшей, чтобы испытывать любые чувства к пустому месту.
На лице Снейкиуса появилась насмешливая гримаса:
– Это ты смирись, грязнокровка. Его больше нет, да и твои дни сочтены. Скоро наше с Милисент время. Мы будем править балом.
– Неужели ты думаешь, что я отступлю? – Гермиона упрямо посмотрела на него.– Скажи, ты действительно так думаешь? Я надеялась, что ты окажешься умнее, потомок Слизерина.
– У тебя нет выбора, – ответил он, – слишком поздно. Да и мне не понятно, что вдруг ты так за него переживаешь? Он тебя ненавидит. Забыла?
Гермиона прикусила губу с такой силой, что почувствовала вкус собственной крови:
– Кто ты такой, чтобы судить об этом?
– Я видел его душу, – спокойно сказал младший Слизерин, – и знаю, что он чувствует, о чём думает. Тебя там нет.
Гермиона водила глазами по полу и по нижним рядам полок, всё, чтобы отвлечься, не слышать, не слушать его слов. Когда он умолк, она твёрдо посмотрела на него, прямо ему в глаза:
– Мне всё равно, что ты говоришь. У меня нет причин тебе верить. Ты подлый и наглый эгоист. И даже твоя девушка страдает от твоей величайшей любви.
Снейкиус поднял голову и засмеялся. Поднялся, а Гермиона встала за ним следом.
– Ты права, грязнокровка. Права.
Гермиона облокотилась на стеллаж. Слизерин сделал шаг вперёд. Теперь их отделяло друг от друга лишь несколько дюймов. Она затаила дыхание, лихорадочно соображая, что он задумал, и как ей защититься, а он продолжал мерзко улыбаться.
У неё не осталось выбора, кроме как анализировать, думать. Если всё это время она оставалась внутри Милисент, если Милисент, даже приняв зелье, всё ещё у неё внутри, значит, и Драко есть где-то в душе у этого амбициозного сынка одного из основателей школы. Иначе и быть не может. И он продолжает бороться, должен продолжать. Он пытался вырваться наружу, вернуться. Гермиона чувствовала, она это знала, хоть природу такого знания объяснить не могла.
Подняв руку, она осторожно коснулась его щеки. Лицо Снейкиуса застыло, но он не пошевелился, не отскочил, как она ожидала, просто стоял и смотрел на неё.
– Ты ошибаешься, змеёныш, – тихо прошептала она, – я там есть.
Она положила руку ему на грудь, прислушиваясь к звуку сердцебиения. Смотрела в глаза, заглядывала в самую глубину. Продолжала улыбаться, почти издеваясь:
– Иначе ты бы давно ушёл отсюда, подальше от меня. Или вообще не приходил, тебе нечего делать в библиотеке. Твоя власть не всесильна, Слизерин. Драко будет бороться. Он уже борется, чувствуешь?
Гермиона сделала шаг, теперь они почти прижимались друг к другу. Слизерин не смог сдержать тихого, но изумлённого вздоха.
– Я ему помогу, – Гермиона погладила ладонью по его сердцу, с удовольствием заметив, что его сердцебиение участилось, – и даже твоя луна тебя не спасёт.
Молодой Слизерин молчал, но в глазах его читался какой-то первобытный страх и ужас.
Гермиона с триумфом улыбнулась. Сделала шаг назад:
– Я не Милисент, Снейкиус. Я не отступлю.
Она ещё смотрела на него некоторое время, а потом, развернувшись на каблуках, оставила библиотеку – и его, в одиночестве.
Она вышла в коридор с чувством только что одержанной победы. Теперь она точно знала, что делать. И знала, за что, ради кого начинать борьбу. У неё есть шанс. У них – есть.
Грязнокровка Грейнджер ушла, оставив его в одиночестве и раздрае. Душа болела так, как никогда раньше, даже когда они с Мили вынуждены были уничтожить себя.
Снейкиус не мог поверить, что Милисент сделала выбор не в его пользу. Глупый Барнели, это он виноват. Наговорил Мили чёрт знает чего, и она отказалась от их любви, от их возможного долгожданного воссоединения. Но у них ещё есть время, немного времени. Снейкиус использует его в полной мере, а Барнели и его союзники пожалеют о том, что однажды увидели свет. Теперь нужно не просто бороться за их с Мили будущее, но и мстить. В мести сын Слизерина был так же хорош, как и во всём, к чему прикасался.
Когда начались занятия, Снейкиус вошёл в класс, последний, за другими, и сел рядом с Забини. Тот копался в учебнике, спокойный и отрешённый.
Знает ли Забини? Наверняка, знает, ведь они неразлучны со знаменитым Гарри Поттером, и тот наверняка ему всё рассказал. Но Забини вёл себя так, будто ничего, абсолютно ничего, не происходит. Как будто он совершенно не замечает изменений, которые произошли в том, кого он долгое время называл своим другом. Как такое возможно? Это маскировка? Или просто особенность характера? Какую этот слизеринец ведёт игру?
– Привет – коротко ответил Снейкиус, и тоже открыл свой учебник. Он решил пока молчать. Так, наверное, будет безопаснее. Блейз посмотрел на него со слабым удивлением в глазах. Снейкиус чувствовал на себе этот странный взгляд.
– Что? – спросил он, поглядев на одноклассника снова.
– Ты сегодня необычайно сосредоточен, – возразил Блейз, – не помню, чтобы ты был таким на истории магии.
– Я просто думаю о каникулах. Не могу дождаться, потому мне, в принципе, плевать, что происходит на уроках.
Снейкиус почти не солгал. Ему действительно было плевать на всё, что касалось учёбы. Всё, о чём говорили преподаватели, всё, о чём будет сейчас говорить учитель-призрак, профессор Бинс, он знал наизусть. Всё касалось его лично. Больше, чем какого-либо другого ученика школы.
– Уже знаешь, как будешь проводить каникулы? – продолжал расспрашивать Блейз. – Вы с родителями едете куда-нибудь?
– Пока не знаю, – ответил Снейкиус, – отец ещё об этом не говорил.
Он понятия не имел, какой отец у Малфоя, но его отец, Салазар Слизерин, никогда ничего не говорил ему о будущем. Только когда нужно было поставить его перед фактом, что-то коротко сообщал. Не позволяя, как правило, даже пытаться спорить.
– Ясно – ответил Блейз.
Снейкиус вздрогнул. Он почему-то боялся, что этот парень продолжит его о чём-то спрашивать, но Забини умолк. А уже через пару минут Бинс начал свою монотонную лекцию, во время которой сыну Слизерина нужно было придумать, как противостоять заучке-грязнокровке. Ведь, что-то ему подсказывало, что она не сдастся просто так. И привыкла достигать результата.
Это, конечно, не означало, что он забыл о главном вопросе сейчас: что скрывает этот Забини? Он был холоден, отрешён, невозмутим. Из тех, о ком говорят, что они сами себе на уме. Снейкиус знал, что такие люди, как правило, наиболее опасны. Стоило вызвать Забини на откровенный разговор. Не выход продолжать играть с ним в кошки-мышки.
После урока, тему которого Снейкиус едва уловил, Забини снова подошёл к нему, ведя себя как ни в чём ни бывало.
– Малфой, что с тобой? – спросил он. – Ты бледен как приведение. Уж не призрак ли ты?
– Довольно притворства, – отрезал Снейкиус, – ты всё знаешь, и мне прекрасно о том известно. Я не так глуп, как вы все могли бы решить.
Блейз прищурился, и это, пожалуй, было единственным проявлением эмоций с его стороны. Сложив руки на груди, он, наконец, посмотрел на Слизерина, и спокойно спросил:
– Поговорим?
Снейкиус злобно усмехнулся, покачав головой:
– Нам не о чем разговаривать. Так что, сделай милость – исчезни с глаз моих. Поди вон.
– Дело твоё, – оставаясь всё таким же невозмутимым, ответил Забини, – но, если всё же решишься, ты знаешь, где меня найти.
Он повернулся и вышел из класса, оставив Снейкиуса одного.
Снейкиус сел за стол в библиотеке. Давным-давно, когда он понял, что влюблен в дочь Гриффиндора, приходил сюда по любому поводу, чтобы посмотреть на неё. Потому что Милисент пропадала среди книг всё свободное время. Она читала, занималась, а у него сердце пело в груди, взволнованно колотясь, будто бешеное. Сейчас оно тоже буквально рвалось, но по другой причине.
Он дотронулся до щеки. Прикосновение этой гриффиндорской девчонки до сих пор жгло кожу. Он знал, что Малфой, мелкий хорёк, не сдастся без боя, но она первая, кто озвучил это. И ему было страшно. А рядом – никого, кто мог бы помочь, выслушать. И её упрямое, твёрдое «Я не Милисент» пулей било по сердцу.
Что ему делать? Как им быть – ему и его любимой Милисент, при взгляде на которую он до сих пор забывал, как дышать?
Он настолько погряз в собственных невесёлых мыслях, что не заметил, как рядом с ним кто-то сел. Лишь по голосу, стоило пришедшему заговорить, догадался, что это – рыжий Уизли. К счастью, антипатия к нему у них с Малфоем была общая, так что, даже не приходилось ничего играть.
– Ну, привет, Слизерин, – сказал Уизли, – триумфуешь?
Снейкиус сердито посмотрел на него, скрестив руки на груди:
– И? – спросил он. – Говори, зачем явился.
– Скажи, что нужно сделать, чтобы ты свалил? – прямо спросил рыжий. – Я, конечно, не в восторге от Малфоя, но ты мне нравишься ещё меньше.
– Ах, ну да, – губы Снейкиуса растянулись в подобии ухмылки, – тебя твоя навязчивая компаньонка подослала?
– Гермиона? – встрепенулся Уизли. – Ты говорил с ней? Если хоть одно грязное слово выронил из своего грязного рта, предупреждаю, я начищу твою рожу. Мало не покажется!
– Остынь же, Уизли, – небрежно бросил Слизерин-младший, – и да, я удостоился такой чести, как разговор с дотошной грязнокровкой. К сожалению.
Уизли сжал кулаки, покраснев от уха до уха:
– Держись от неё подальше, слизняк, иначе…
– Иначе что ты сделаешь? – насмешливо перебил его Снейкиус. – Запустишь в меня шахматной доской?
Рон задумчиво посмотрел на него. У него словно красная лампочка в голове загорелась.
– А ты не такой тупой, – сказал он, – как остальные слизеринцы. Может, сыграем?
– Скажи мне, Уизли, – презрительно фыркнув спросил Снейкиус, – хоть одну причину, по которой я должен согласиться?
– Ты один, твой давний друг превратился в заядлого врага, ты оттолкнул единственного друга Малфоя, тебе не с кем поговорить, твоя девушка отказалась от тебя, Гермиона снова вернулась и не оставит тебя в покое до тех пор, пока не вытащит из тебя Малфоя. Меж тем, даже у такого мерзавца, как он, есть люди, которым он дорог, и которые готовы бороться за него. А все, кого знал ты, давно мертвы. Достаточно причин, или продолжить?
Снейкиус лишь окинул своего надоедливого собеседника быстрым пренебрежительным взглядом:
– Что же, мне абсолютно всё равно, о чём ты только что разглагольствовал. Но я буквально маюсь от скуки, а посему, тебе чрезвычайно повезло – я выдержу твоё присутствие ради одной партии. И, не сомневайся, одержу победу.
– Это мы ещё посмотрим, – уверенно ответил Уизли, – вечером. В столовой. За час до отбоя. Сегодня. Идёт?
– Я буду – сказал Снейкиус, и встав, прошипел: – А теперь, уж не обессудь, но у меня буквально конвульсии от твоего присутствия. Всего недоброго, Уизли.
И вышел, закрыв за собою дверь.
Гермиона вошла в комнату, когда за окном уже совсем стемнело. Переодевшись в пижаму, она укуталась в плед, взяла стул, и села на него перед зеркалом. Взглянула.
Милисент смотрела на него с печальной улыбкой, которую она уже видела несколько раз. Похоже, она не умела улыбаться иначе.
– Он такой мерзавец, – покачала головой она, – за что ты его полюбила?
– Любят не за что-то, – медленно отозвалась Милисент, – а вопреки, Гермиона Грейнджер.
– «Я люблю его вопреки тому, что он сволочь»? – удивлённо спросила Гермиона, и фыркнула: – Чушь! Такая слепая любовь лишена смысла. Он наглый, бесцеремонный, подлый, отвратительный и мерзкий, и, если бы не Драко, я бы ему задала хорошую трёпку.
Теперь улыбка на лице Милисент стала ироничной:
– Что ж, похоже, наши вкусы совпадают.
– Ну уж нет, – упрямилась Гермиона, – я бы на километр не подпустила Малфоя, если бы не ты и твоё пагубное влияние.
Милисент с любопытством склонила голову:
– Ты уверена?
– Абсолютно, – твёрдо кивнула Гермиона, – никогда не смогу полюбить такого, как Малфой или твой этот Слизерин. Это безумие. Нужно уметь контролировать подобные порывы, и…
– Любовь – это всегда безумие – перебила её дочь Гриффиндора. – Как думаешь, почему у нас со Снейкиусом получилось проникнуть в вас? Мы уже пытались вернуться, но ничего не вышло. Совсем. Мы даже не смогли захватить сознание тех, в кого пытались вселиться тогда.
Теперь наступила очередь Гермионы проявлять любопытство. Она прямо посмотрела на свою собеседницу в зеркале. В голосе появился вызов:
– Не потому ли, что вы снова почувствовали свою великую любовь и тягу друг к другу после долгой спячки, и вам просто не терпелось восстановиться?
Милисент рассмеялась – чистым, звонким смехом, похожим на ручеек:
– Нет, – она покачала головой, – наша тяга друг к другу никогда не исчезала. Просто подходящих людей не было. Но мы очень похожи – ты и я, Драко и Снейкиус. Ты знаешь, мы ведь тоже не выносили друг друга, постоянно соперничали. В учёбе, в досуге, в богатстве, в статусе, в словах и поступках. Во всём. Он не упускал возможности унизить меня. Каждая встреча заканчивалась перебранкой, ведь я – полукровка. Для него это было спусковым крючком. О, Мерлин, как сильно я его ненавидела! Даже имени его слышать не могла. Ничего ли тебе это не напоминает, Гермиона?
– Милисент, – раздражённо ответила Гермиона, – иногда ненависть, даже беспричинная, – это всего лишь ненависть, а не проявление любви. У нас с Малфоем есть причина ненавидеть друг друга. Его бесит, что я грязнокровка, бесит, что я всё ещё лучшая ученица, бесит, что мой друг Гарри Поттер, что второй мой друг – чистокровный, но лояльный волшебник Рон Уизли, из бедной семьи. Он заносчивый, трусливый, жалкий и мерзкий таракан. Это совсем не похоже на любовь, нисколько. Не додумывай о моих чувствах за меня.
– Я уже говорила тебе, Гермиона, – спокойно отозвалась Милисент, будто ей было абсолютно наплевать на то, о чём только что ей сказали, – ты сама себя не знаешь. Но я заглянула в твою душу. И знаю тебя лучше, чем ты думаешь.
– Ладно, – выдохнула Гермиона, – допустим, так. Но любовь не рождается из ниоткуда. Нельзя просто так проснуться и решить, что ты внезапно страстно влюблена в того, кого ненавидела много лет, и сходишь по нему с ума. Это абсурдно!
– Почему ты борешься за него? Ответь.
– Потому что с ним обошлись несправедливо. Каким бы он ни был, это нельзя терпеть. Тем более, что мне удалось избавиться от тебя. Почти удалось.
– Ты ненавидишь Драко? Сейчас ты его ненавидишь?
Гермиона задумалась. Потом медленно покачала головой:
– Не думаю. Наверное, нет. Точнее, я не уверена. Я путаю свои чувства с твоими. И, пока в них не разберусь, не перестану тебя донимать, так и знай.
Милисент снова улыбнулась, по-доброму. Она внимательно смотрела на Гермиону из зеркала:
– Закрой глаза. Подумай о Драко, и скажи первое, что ты почувствуешь при этом.
Гермионе это не нравилось, но, поёрзав, она всё же послушалась. Несколько секунд сидела с закрытыми глазами, потом снова посмотрела на леди Гриффиндор:
– Тоска. Я чувствую тоску. Это точно я?
– Да, это ты, Гермиона.
– Почему ты так решила?
– Я не тоскую по Снейкиусу, – грустно усмехнулась Милисент, – я чувствую лишь отчаяние, когда думаю о нём и о нас. Это – разные эмоции, как ты знаешь.
– И всё равно, – упрямилась Гермиона, – это совсем не любовь.
– Но уже и не ненависть, правда? – отражение в зеркале смотрело на неё с плохо скрываемым триумфом. – Ты тоскуешь по Драко. И потому – грустишь.
Гермиона поджала губы:
– Это вполне можно объяснить логически. Будучи под вашим влиянием, мы много времени провели вместе. Думаю, я просто привыкла к нему. Если я надолго разлучусь с Роном или Гарри, тоже буду тосковать.
– Нельзя тосковать по тому, кого ненавидишь, – возразила ей Милисент, – сколько бы времени вам не пришлось вместе провести. А что же до того, что происходило в том заброшенном домике в лесу? Ты считаешь, что это были мы со Снейкиусом, верно?
– Я склоняюсь к такому объяснению, – медленно кивнула Гермиона, – впрочем, даже если это были я и Малфой, это тоже можно объяснить буйством гормонов, через которое проходят все подростки в нашем возрасте. И стрессовой ситуацией, в которой мы оказались из-за вашей так называемой любви. Физиологические причины совпали с психологической зависимостью от иных существ, что в нас вселились.
