Текст книги ""Под-Горой" и "На-Горе" (СИ)"

Автор книги: Aire-Revelin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Фиа была уже чуть разозленной, но оттого только прекрасней! Щеки ее окрасились в нежно-розовый цвет, янитары загадочно горели. Перед глазами был уже кромешный туман. Хотелось броситься к ней, ибо они не виделись целую вечность. Проклятый Даин! Он мог бы понять, как дорога каждая секунда ее пребывания здесь!

– Да, еще… Коли вам – гномам – так дорого золото, почему вы позволяете ему утекать из вашей горы вместе с рекой?

Лицо Даина резко переменилось, напряглось, все тело его встрепенулось.

– Ты и верно сумасшедшая! И свела с ума своего мужа!

– Нет, мой милый родственник! Не я сумасшедшая, а вы умеете еще далеко не все! Вы ищите лишь жилы, а между тем крохотные частички вашего любимого металла утекают вместе с водой реки. И если теперь ты проявишь дипломатию – я подумаю и о том, как научить вас не дать крохам утекать!

О, боги! О чем она говорила? Какие еще неведомые чудеса были ей доступны? И главное – зачем она говорила это Даину?

Просто стоять и смотреть на нее было более невыносимо. К счастью, все разрешилось. Фиа взглянула на него, очевидно, передала известным им способом некое внушение лишнему тут родственнику. Потом сделала шаг вперед, изменилась в лице. Вся ее твердость и хитрое выражение глаз вмиг сменились на поразительно глубокую, светлую нежность и грусть – такую же, как в глазах Мирры, когда она заменяла свою сестру и госпожу, неразлучно будучи рядом в самые страшные дни.

Фиа… От прикосновения ее весь мир вокруг исчез – как в том магическом свидании. Сознание погружалось в пьянящий божественный эфир. Она была трепетно нежной, чарующе воздушной. В ее глазах стояли слезы. Сколько же времени прошло, прежде чем в сердце воцарилось спокойствие? Душа обрела гармонию, а мысли перестали надоедливо теребить сознание? Они стояли на месте, тихо обняв друг друга, уронив головы на любимые плечи, не говоря ни слова, не в силах даже пошевелиться… Страшная вечность осталась позади. Но – еще одной такой вечности пережить уже было нельзя.

– Если ты опять уйдешь, я умру.

Темноту грота освещали лишь две тщедушные свечи, в робком отсвете которых был виден образ возлюбленной. Она склонялась над ним, и по щекам ее катились крупные блестящие слезы – более прекрасные, чем все самоцветы мира. На ложе, застеленном драгоценными материями, она и правда была словно богиня – пришедшая в этот мир из неведомого другого царства. Чистая, сильная, подобная героине народных преданий, существу из волшебных сказок, которое невозможно реально встретить в своей жизни. Ее ласковые руки касались страшных шрамов на теле любимого, и она словно переживала сама всю ту боль, бесконечно винила себя в том, что ее тогда не было рядом.

– Я буду приходить каждую ночь. Я клянусь тебе, я найду способ! Фрея тоже счастлива быть с детьми!

– Когда я их увижу?

– Уже скоро! Первые две Луны нельзя никому показывать младенцев. Тем более в твоем этом подземелье… Фрея с ними всегда, я буду уходить утром, а потом ночью возвращаться к тебе, я клянусь! Я не буду спать, только смотреть на тебя и дарить тебе всю свою нежность! Я так виновата! Но я не имела прав…

Она чудовищно терзала себя, многое хотела рассказать, но не могла, ибо рыдания подступали к ее горлу, не давая уже молвить ни слова. Страшно было подумать, что пережила сама Фиа, будучи все это время совсем одна, в заточении, да еще и совсем не ведая, каково это – произвести на свет младенцев.

– Прошу тебя, не плачь! Не могу видеть этого! Лучше скажи, на кого они похожи?

Архидриада заулыбалась, правда отвлеклась от мрачных мыслей.

– Они оба похожи на тебя. Голубоглазые. Только ноги у них будут длиннее. Они – полукровки. Но должны взять от нас только лучшее!

Полумрак грота словно стал светлее от чистого искреннего смеха. Прикосновения к божественной, налившейся и горячей груди Фиа повергали сознание в пучину бесконечного блаженства, уводили разум прочь от реальности. Как же она была прекрасна в своем новом облике, новой роли матери! Теперь понятно становилось, что Огненное Лихо разгорается в гномах не только от ревности, но и от безграничного счастья, а потому для них, как и для архидриад, любовь была полузакрытым миром. Это опасно. Это меняет душу настолько, что последствия могут стать просто разрушительны. И за один день такого блаженства стоило отдать всю пустую никчемную жизнь…

Тигры исправно охраняли вход в королевскую опочивальню, дабы никто не посмел потревожить их госпожу и ее избранного супруга.

Убогие свечки давно догорели, и лишь тихий шепот мог бы выдать вошедшему, что в гроте кто-то есть. Не нарушать тишину отчего-то не хотелось, ибо и в голос можно вложить ту любовь и нежность, которая переполняла сердца. Каждый, познавший царственную ласку и повадки домашней кошки, даже представить себе не может, сколь восхитительно приручить крупного благородного хищника: окунуть руки в драгоценный мех, ощутить силу, что разорвет за тебя любого врага, любовь и преданность существа, познать которые уготовано лишь единицам, самым достойным. Что же говорить о любви, исходящей от самого страшного и самого опасного в целом мире хищника? .. Какими словами описать глубину и силу этих чувств, всю ту радость и неземное наслаждение, которые дарила своему избраннику самая восхитительная и самая воинственная кошка? ..

– Фиа, почему я? Почему так произошло? Не полюбить тебя невозможно! Но ты… Почему?

– Любовь моя, это нельзя объяснить. Ты уже знаешь о предназначении и предначертании нас друг другу. Но и оно не главное.

– Так что же главное?

– Я не могла тебя защитить. Так и не избавила от венца черного проклятия. Я не всесильна. Но мне так хотелось справиться! И было страшно. Страшно думать о том, сколько еще осталось? Что нужно познать, чтобы уберечь? .. Предать законы? Уйти в другой мир? Или все-таки воевать за тебя силами своего мира?

– Фиа, ты воевала за свою возможность быть сильнее…

Глаза ее засияли от ярости так, что их свет был виден в полной темноте грота.

– Кто сказал тебе? Мои сестры? Фрея? Флавия?

Оставалось лишь отрицательно качать головой. Она несколько минут не приходила в себя, подбирала слова, не знала, как объяснить.

– Скажи, а ты бы мог прыгнуть тогда на дерево? Ты бы мог лететь как ветер на самом быстром скакуне этих равнин? Ты бы мог вырваться из лап черной тени, если бы целью была сила?

Фиа бессильно опустилась на ложе, очевидно, хотела сказать что-то еще… Слов не было, оставалось лишь обнять ее, прижать к себе, попытаться успокоить. Она не вырывалась, но подняла голову и добавила:

– Пойми, сила – следствие чуда! Дар за исполненное предназначение!

Как же неуместно казалось так обидеть ее – в первую же долгожданную встречу! Впрочем, она уже и не думала об этом. Ощущая бессилие его искалеченных рук, шептала о том, что она сможет исправить это – нужно лишь время. Ее прикосновения были столь нежными и теплыми, что сами по себе несли исцеление. О, великие боги! Кто же она? Впрочем, разумным не дано этого знать. Она сама – ровня богам, дитя богов, их воплощение на земле…

Настроение Фиа вновь переменилось. Волшебница заулыбалась, вспомнила что-то забавное.

– Я назову еще одну причину! Когда я попыталась побольше узнать о вас, меня поразило ваше отношение к женам и детям. Я даже пыталась спрашивать Великую Мать, как может существовать на земле племя, которое медленно и верно вымирает из-за своей глупости и непонимания сути бытия. Асхана всегда дает лишь намеки —, но я поняла, что вы, гномы, невзирая на свою смешную неуклюжую внешность, по природе столь чувственны и страстны, что любовь и правда опасна для вас. Поэтому ее дано познать не всем. Не могла же я устоять от такого искушения!

До смешного неуклюжие… Хотя, это было понятно и раньше. Обижаться было не на что. Чувственны и страстны по природе? Шутка? Насмешка? Впрочем, неземная страсть – ярость и нежность одновременно – поглощала целиком, не оставляла ни мысли, ни выбора, ни даже разума. Фиа во всем была права. Оставалось лишь наслаждаться этим счастьем – до тех пор, пока само собой не наступило сладкое забвение. А утром ее уже не было. Оставалось ждать – напряженно ждать весь день. Она обещала возвращаться каждую ночь. И если бы она не сдержала обещания, сердце измученного этой бесконечной разлукой гнома остановилось бы вопреки любым чудесам магии…

Фиа держала слово и приходила – каждый вечер или под ночь. Возможно, она и правда не спала ночами, восстанавливая силы по-другому. Но все же – то была не жизнь. И верить в то, что по прошествии двух лун, когда можно будет показать миру детей, что-то измениться – Торину не приходилось. Ко всему, мысли терзал еще один вопрос. Фиа почти ежедневно, прежде чем идти к нему – обихаживала Даина и родовитых гномов из его свиты. Мысли о сокровищах, сокрытых вне гор, способах их обнаружения и добычи, золотом песке, утекающем из горы, обогащения за счет изделий из железа, а не из золота – прочно заседали в головах гномов. Но она ставила условие – повысить статус их женщин, прекратить в большинстве своем вести холостяцкую жизнь. А еще ушей Торина достигли слухи о том, что королева очень не двусмысленно намекает Даину на то, что все свои знания, так завораживающие разум гномов, архидриады передадут им в качестве… платы за своих любимых. Она хотела забрать у них законного короля – забрать навсегда —, но достойно расплатиться за это. Или же – не будет ни новых месторождений, технологий и идей, но будет нечто, чего гномы не выдержат… Чего? .. Фиа молчала об этом. Сурово молчала, уводя разговор в сторону всякий раз, когда супруг пытался прознать у нее – в чем суть этих намеков. На душе становилось тревожно и холодно, когда он вспоминал давно раскрытую ему истину о том, что за своего единственного, чудом полученного от мира избранника – архидриада будет драться всеми силами своего мира. Что же тогда – они пойдут на войну миров? И их – три животных мира против малочисленного племени гномов? ..

========== Часть 7, глава 10 ==========

Был конец марта, когда серый волшебник решил вновь навестить Эребор, ибо новости оттуда были не утешительны. Платой за спасение Торина и принцев рода Дурина стало полное изменение их сущности и сознания. Король горы рассуждал и действовал вовсе не как гном, и родовитые представители других кланов предпочитали держаться рядом с ним и курировать от себя обстановку в возрожденном богатом царстве. Но – сила не понятной природы, великая сила исходила от божественной королевы, победившей дракона, но теперь ведущей свою темную игру. В головах гномов селились дурные мысли и причуды. Идеи частично оставить промысел и обогащаться за счет ссуживания золота нуждающимся людям и эльфам – в них было великое зло. И нужно было предотвратить его появление. Уход из гор в равнины – добывать ценности там, новые жилы и возможности – зачем архидриады говорили об этом? Сокрытые ото всех, но уже рожденные младенцы Фиа – кто они, и какими возможностями они обладают? Чего ждать в будущем, когда они повзрослеют? Кем они станут? Разрешив великие трудности с драконом и темными делами в Дол Гулдуре, Гэндальф опять стоял на пороге решения задач не меньшей важности. Но на этот раз даже его знания и силы не давали ему ответов на вопросы о том, что за магия сосредоточена в дочерях Асханы, и какие последствия будет иметь это единение миров, что случается так редко? Галадриэль! Ты привлекла эти силы тогда. Ты обещала помочь. Помоги! И раскрой, наконец, тайну – как ты сама связана с их миром и их магией?

На роду Торина писано было пасть жертвой древнего проклятия, вложенного в Сердце Горы еще в незапамятные времена. И проклятие это смогли распознать и устранить только архидриады. Оно происходило от их мира, но лишало разума всех правителей Эребора, что видели Аркенстон и держали его в руках. Богатство этой горы, рождающее великие соблазны – и было тем злом, избавившись от которого королевская семья осталась в живых. Но – жить как прежде и тем более править Эребором стало более для них не возможно. Вокруг деяний Торина не утихали политические склоки, сам он вечно был растерян и подавлен. Пронзительные глаза, глубокие и чистые как воды Кхелед-Зарам, исполнены были грусти и отчуждения ко всему, что происходило в его королевстве. Кили и Фили вообще появлялись в Эреборе лишь изредка – повидать дядю. Где принцы пропадали все остальное время – не знал даже Торин и совершенно не винил их ни в чем, отечески радуясь тому, что молодые гномы счастливы и довольны. Серый маг уже видел его – простого и уставшего, с грустью и трепетом вглядывающегося в даль. Ожидающего свою возлюбленную на этом холодном ветру: в одной рубашке, без царских регалий, с растрепанными волосами и придерживающего искалеченную руку… Тигры рванулись вперед, и Гэндальф увидел ее – королеву – верхом на рыжем скакуне, неожиданно замедлившем ход, ибо она тоже ощутила и заметила его присутствие. Пара полосатых красавцев вертелась возле ее лошади, зазывала двигаться дальше – туда, где к ней уже простирал руки заждавшийся ее супруг. Но она лишь измерила гостя взглядом пронзительных желтых глаз, повернула скакуна вспять и исчезла в дали. Она боялась его магии, ощущала его силы и возможности. Она как прежде не шла с ним на контакт. Голова гнома безжизненно опустилась на грудь, действующая рука неверными движениями гладила шерсть поддерживающей его хищницы. Теплого приема не ожидалось. За два дня ситуация зашла в полный тупик, ибо Торин был почти безумен и временами даже похож на себя прежнего – в часы их стычек и разногласий.

Та, которой столь не хватало в эти часы, единственная, кто и правда мог помочь – Она пришла глубокой ночью.

Она была как всегда прекрасна и величественна – в своей не подвластной времени чистоте и множащейся в летах мудрости. Сперва явилась лишь чувством, безошибочно приведшим серого волшебника туда, где в свете Луны ее возвышенный образ соседствовал с верховной волшебницей мира природы, спасенным ею гномом да хоббитом, что не отходил от друга ни на шаг все эти тяжкие дни. На руках она держала младенца. Силу трудно было почувствовать и понять, находясь рядом с магами такого могущества. Но тепло, исходящее от крохотного существа в свертке, украшенном живыми цветами – было знаком великих способностей, духовной чистоты и красоты внутреннего мира. А Владычица ничем не выдала своих тайн за исключением тонкого, трудноосязаемого намека на то, что ее собственное происхождение как-то связано с Другой магией архидриад и матерью Асханой.

– Возьми ее. Возьми свою дочь. Это единственная твоя возможность держать ее на руках и видеть, как глазами она зовет тебя отцом.

Руки гнома дрожали, из глаз лились огромные слезы. Но – эта девочка еще до рождения была предназначена не ему и не его любимой. За счастье нужно платить дорогую цену, и все испытания, что они прошли ранее, не шли ни в какое сравнение с этой ценой. Минуты, мгновения, нежное тепло ее взгляда – раз и навсегда. И ее заберут. И никогда больше они с Фиа не увидят свою Флору – новую архидриаду самого густонаселенного природного мира, самую могущественную из четырех, самую знающую, хоть и самую юную.

Фиа не соврала – у нее и правда были глаза Торина. Но малышка закрыла их и заснула на руках у отца. Хоббит не упустил возможности коснуться ее и погладить белокурую головку… Владычица Лориэна, между тем, уже успокаивала гнома – ведь есть еще сын. И уже завтра Фиа покажет ему его. Осталось принять лишь одно решение – о будущем и судьбе Эреборского царства. И если бы он был простым смертным, ему не пришлось бы, как и Фиа, платить столь высокую цену. Но – как законному королю Эребора, Торину тоже предстояло принести эту жертву миру, поставившему его на столь высокую ступень. Их сын теперь являлся прямым наследником. Правда, гномы не настаивали та том, чтобы забрать новорожденного сейчас. В отличие от Фиа, жертва Торина была много меньше – ему давали сорок лет на воспитание принца. В дальнейшем же Дурин должен был жить в горе, сперва под опекой Даина, имевшего все права на регентство, а по достижении зрелости – занять свой законный трон. И только в него – кровного наследника и родственника – архидриады соглашались вложить все знания, о которых намекали ранее гномам – дабы юного принца не просто растили в любви и обожании, но боготворили, как носителя неведомых им ранее возможностей – залога выживания и процветания расы гномов. Никогда еще Торин так не проклинал свой королевский сан! Но впереди ждали целых сорок лет, время детства любого гнома.

Проститься навеки с дочерью было бы невыносимо для существа, столь долго не знавшего, что такое отцовство. И госпожа Галадриэль подарила Торину долгий глубокий сон, коснувшись своей рукой его чела. А когда гном проснулся, рядом с ним была Фиа, держащая на руках маленького Дурина. Оказавшись вместе с сыном, он не знал уже ничего кроме нового, и на этот раз последнего горизонта любви, который смогла раскрыть перед ним неземная возлюбленная. Заручившись таким аргументом, ни Фиа, ни прочие участники этой сцены уже не сомневались, что война предотвращена, ибо Торин не сможет принять решения иного, кроме как уходить в мир своей семьи, обретенной заместо всех сокровищ горы и всей полноты королевской власти. Глаза фрагментами ловили счастливые лица Фили и Кили, восхищающихся дядей, их избранниц, стоящих рядом, друзей – и грустных и непомерно радостных за своего Торина, которого они видели в последний раз, но провожали в мир истинного спокойного блаженства и счастья… Уши не слышали речей Даина и Гэндальфа. Сознание уловило лишь то, что с любимыми племянниками они смогут часто видеться, и на деле нет никаких препятствий для того, чтобы изредка видеть старых друзей.

Стоял апрель. И прошел ровно год с момента начала похода к Эребору. Последний взгляд, брошенный на родную гору, Торину суждено было сохранить в своей памяти навсегда: мечту некогда длинной и несчастной, но пустой и суетной жизни, которая ушла прочь с появлением Великого и Вечного. Дракон был уничтожен, долг был выплачен, королевство под горой возродилось, и даже обрело законного прямого наследника. А впереди была жизнь, о которой раньше не приходилось даже мечтать – та жизнь, закон которой состоит в любви, чистоте и созидании, не омраченном порочными страстями.

/Конец седьмой части/

========== Эпилог ==========

Бильбо Бэггинс воротился в Шир состоятельным и познавшим мир хоббитом, которого с тех пор стали уважать, но отчего-то побаиваться, хотя он не делал ничего предосудительного и никому не подавал повода для боязни. Наверное, сама природа хоббитов такова, что им свойственно бояться всех, кто сильнее и умнее. Его теперь считали не просто умным, но и очень опытным.

Путь домой – с божественной помощью архидриад – занял менее двух месяцев, часть которых хоббит провел в Ривенделле, общаясь с эльфами и перебирая древние фолианты библиотеки. Все закончилось. Обретен был так вожделенный некогда покой и привычный быт. Любимые книги вновь были с ним – бережно расставленные по порядку на вычищенных полках, пересмотренные и перечитанные. Кладовая изобиловала яствами на любой вкус – ибо теперь Бильбо мог позволить себе все что угодно. Обветшавшая за время его отсутствия обстановка Бэг-Энда несколько обновилась и помолодела, но не изменилась существенно. Гости в его доме бывали редко, и большую часть времени он посвящал себя садоводству и чтению.

Светящийся клинок и кольцо заняли свое почетное место в фамильном сундуке. К чести сказать, хоббит очень редко доставал их оттуда – разве что в минуты воспоминаний, что охватывали его чаще по вечерам, наполняя душу и теплом, и грустью одновременно.

Большинству наших воспоминаний свойственно бледнеть со временем и вовсе уходить прочь в минувшее, всплывая лишь изредка и все более фрагментарно. Бильбо же ловил себя на мысли – что видит перед собой Торина столь ясно, перебирает в голове даже самые незначительные подробности их общения – столь дотошно, что иногда это даже вводит его в долгую глубокую грусть. Сознание терзалось неведением – как сложилась жизнь его друга там – в недоступном никому более мире? Счастлив ли он? По-прежнему ли его любит Фиа, и как он растит своего сына? Что чувствует, не возникает ли между супругами стычек в вопросах воспитания малыша, ведь они все же очень разные существа, пусть и единые теперь где-то там, куда никому нет дороги? .. Хоббит был уверен в том, что Торин станет замечательным любящим отцом. Но ведь божественная супруга гнома знать не знает тех традиций и правил, в которых должен воспитываться будущий король. Реже, но не менее живо будоражили его мысли о судьбе Кили и Фили. Сдержали ли архидриады свое слово – даровать им возможность видеться с дядей достаточно часто? Не разлучили ли их пути-дороги столь привязанных друг к другу братьев? В том, что давно уже позабыто обещание о встречах с друзьями, Бильбо даже не сомневался. А если и не забыто – вряд ли кто-либо вспомнит о хоббите. Скорее будет организована встреча гномов.

Шли месяцы. Минул год, потом второй – и настал день, когда Бильбо понял, что ошибался. О нем – не забыли.

Погожим августовским днем он возвращался с лесной прогулки, когда увидел возле своего дома двоих посетителей, явно ожидающих его, устало развалившись на скамейке. Сознание пронзил луч бурного восторга, когда он узнал Балина и Ори. И никогда еще с такою радостью хоббит не угощал гостей своего дома – всеми изысками и припрятанными для особого случая редкостями. Гномы, как и прежде, не отказывались ни от чего, хоть и ели смешно и сбивчиво – ибо все время говорили. Они поведали Бильбо о жизни в царстве под горой, о работах по возрождению Дейла, о состоявшейся недавно веселой свадьбе Двалина и вообще о том, что за последние два года сыграно было рекордное количество гномьих свадеб. Многие счастливые пары уже ждали потомство. И все это никак не сказалось на развитии ремесел, занятии любимой работой, горном промысле. В кулуарах поговаривали, что даже Даин всерьез задумывается о том, чтобы обзавестись супругой.

Разговор лился рекой до глубокой ночи, когда Бильбо осмелился на робкий вопрос или скорее – намек о том, не знают ли они хоть что-нибудь о жизни Торина. Гости переглянулись, не сумели скрыть легкой улыбки. Но – некоторое время молчали, вопрошая друг друга взглядами о чем-то. Хоббиту хотелось уже кричать – да скажите же хоть слово о нем!

Они были там. Они и сюда попали – благодаря своему воздушному путешествию. Но они ничего не станут рассказывать – ибо им поручено сообщить, что через три дня и за Бильбо пребудет огромная птица. Его ждут, и он сам все увидит собственными глазами.

– Да скажите же – как он? С ним все хорошо?

– Не волнуйся, друг мой. У них все хорошо. Архидриада правда избавила его от всех последствий той ужасной битвы. Но будь готов к тому, что Торин еще более изменился. А может – как раз мы всю жизнь знали его – не настоящего, а теперь душа его вернулась к своему естеству?

Бесконечно тянувшиеся три дня завершились так и неоконченными в суматохе мыслей сборами. Впрочем, гномы утешали товарища в том, что ему и не понадобится никаких особых вещей. Две огромные птицы ждали их – как и сказано было – в ближайшем лесочке. Там они и расстались. А потом был полет.

Орел приземлился в бесснежных предгорьях, не изобилующих растительностью. Было очень холодно и не спокойно. Но подняв глаза, Бильбо, наконец, увидел своего дорогого друга. Внешне Торин почти не изменился – разве что стал румянее и чуть массивнее на вид. Поразило то, что на этом холоде он был одет в одну рубашку. Для друга же заботливо принес теплую одежду из шкур. Глаза его искрились – чистотой и светом. Он улыбался, но какая-то частичка его вездесущей внутренней грусти так и осталась в глазах. Говорить было трудно. Оказавшись в объятиях крепких – и правда полностью исцеленных рук – хоббит заплакал.

Путь в горы занял около трех часов. Даже в летнее время кругом лежал снег, от блеска которого глаза с непривычки щурились и слезились. Супруги жили отнюдь не в пещере Фиа. Умелые руки гнома возвели рядом с ней бревенчатый дом, теперь уже обжитый и обставленный. Рядом виднелись еще несколько построек. Внутри жилища было необыкновенно тепло и уютно, а на красивой меховой подстилке рядом с детской кроваткой возлежала Мирра.

Они долго сидели у очага и говорили – обо всем. Непривычно приятно было замечать, с каким вниманием и теплом некогда суровый и вздорный гном следит за сном своего маленького сына – то и дело оборачиваясь, прислушиваясь, нежно вглядываясь в прелестное детское личико. Рядом в няньках была верная сестра-тигрица, но у Мирры были и свои котята – пока еще маленькие и тоже забавно спящие возле теплой и сильной матери.

Торин рассказывал о том, как они навещали Кили и Фили после возвращения Флавии. Младший из братьев первым стал отцом девочки, названной Исидой. Старшие уже даже изрядно переживали о том, что для них счастье обретения детей затягивается.

Фиа показала ему неведомые южные страны, где все было не так, как в привычном Средиземье. Там было очень тепло и даже жарко, росли другие растения, водились другие животные. Там тоже были тигры – только не белые, а рыжие с черными полосами. И там были истинно суровые хищники, в чем-то превосходящие даже тигров – лютые, но очень красивые. Ему приближаться было запрещено, и гном лишь со стороны с содроганием сердца наблюдал, как его супруга вошла в центр их стаи, долго вела беседу с вожаком, не желающим подчиняться ее воле. Но – победила даже столь страшную и царственную тварь, в итоге склонившую перед ней свою косматую голову и прекратившую страшно рычать и огрызаться. Он теперь знал, что такое море, и как прекрасно проводить время на его берегу. Но признавался, что душою всегда рвется сюда – на вершины снежных гор, где все милое, родное, привычное и где когда-то между ним и Фиа все только начиналось.

Хозяйка не объявилась ни днем, ни ближе к вечеру, и Бильбо спросил Торина – где же Фиа, и почему он тут один с сыном?

Гном улыбнулся, вновь выдав глазами глубокую внутреннюю грусть.

– Бильбо, я теперь никогда не один. Мирра и ее семья – это и наша семья тоже. А Фиа… Она ведь владычица огромного мира, и она должна отлучаться. По чести сказать, ее путешествия и мне-то не всегда под силу. И уж тем более мы не можем брать с собою Дурина. Когда сын станет взрослее, мы чаще будем везде сопровождать друг друга. Пока же это никак. Да и она ведь не может сюда вернуться, не навестив Зеленый Лес.

Хоббит понял намек – и по интонации гнома, и по выражению его глаз.

– Дочка? ..

– Пойми, она не может смириться с запретами Фреи. Носится по закоулкам леса – лишь бы хоть краем глаза увидеть ее, подбросить ей что-то от себя… Она страдает. И лишь схлестнувшись с сестрой, уходит прочь.

– Ты даже не знаешь, как выглядит твоя дочь?

Гном достал деревянную шкатулку и вынул небольшой медальончик, раскрыл его, несколько минут глядел на портрет в медальоне с невыразимой грустью. Потом протянул Бильбо. С рисунка, как живые, смотрели пронзительно голубые глаза маленькой девочки – чистой и прекрасной, как та природа, в которой ей предстояло жить и нераздельно властвовать. Флора…

– Откуда у тебя это? Кто нарисовал ее?

Бильбо было невдомек, что еще во времена всех их совместных приключений Фрея поняла, что король Лихолесья владеет редкой, почти что невиданной для мира разумных магией, которая не понятно как досталась ему, но была очень родственной той, что знала сама верховная архидриада. Когда ее любимая сестра была спасена после битвы с драконом, Фрея приблизила к себе Трандуила и даже позволяла растить вместе с ней малышку-Флору. Транди бывал с ними настолько часто, насколько только мог себе позволить. Но винить в этом Фиа или саму Фрею Торин не мог. Она преследовала цель – познать первородную эльфийскую магию и вложить ее в девочку наравне со своей собственной. Разбитое сердце лихолесского красавца таяло при виде очаровательной маленькой принцессы. И он готов был на все – отдать каждую крупицу своих сил и знаний, ждать долгие годы, защищать дочь Фиа как родную, а потом – никто не ведал того, что будет потом. Пока еще сердечные раны кровоточили, запретная любовь будоражила разум. Но – годы лечат! И Флора была частицей Фиа. Время летит для эльфов по-другому. И, быть может, однажды оба они поймут, что нет для каждого пары лучше? ..

Фрея доживала свои последние десятилетия. Она исполняла последнее свое предназначение и предначертание в этой истории – вырастить наследницу. И изначально чувствовала, что божественная малышка проживет свою жизнь очень счастливой – изначально в гармонии и любви. Она всегда будет молодой и прекрасной, не меняясь даже при исходе силы. Она проживет много дольше, нежели сама Фрея. И ее нынешний воспитатель и защитник всегда будет рядом с ней. Он единственный из всех эльфов не покинет этого мира ради ухода в Валинор, он откажется от вечности – ради любви. И когда настанет время уйти – они с Флорой растворятся в чистом мире цветов, деревьев и растений, став их частью, продолжая жить в них и дарить любовь всем, кто несет цветы своим любимым…

Покамест никто не мог знать этого. И хоббит закономерно спросил друга: отчего же, переживая такое горе и несчастье, они с супругой не заведут другую дочь?

– Всякий раз перед рождением детей она будет становиться опасной для этого мира, и нам придется жить порознь.

Бильбо понял, что даже спустя два года они все также относятся друг к другу – как тогда, когда вынужденно урывали от жизни редкие мгновения ценою смертельно опасных испытаний.

– Каково это – жить с волшебницей?

Торин задумался. Возможно, даже не знал, что сказать.

– Пойми, она редко использует свою магию. Она просто женщина. Когда все хорошо, она живет как все: охотится, готовит еду, играет с барсами, тигрятами, учит своим искусствам сына…

– Но она мечтает о дочери.

Глубокий вздох был тому ответом.

– Да. Она никогда не будет любить Дурина как Флору. Но дочку опять могут забрать. Их магия передается только девочкам. Она боится. И она пока даже не верит, что кто-то сможет заменить ту, которой ее лишили. Вспомни! Это ее цена счастья! Мне тоже предстоит расстаться с сыном.

– Но вы сможете видеться!

– Возможно. Хотя – тот мир уже не влечет меня, поверь. И решение забрать Дурина, когда ему исполнится сорок лет – оно было мудрым. Я, наверное, только сейчас начинаю осознавать это до конца. Оставленный мною мир должен расти и развиваться.

Из головы не шли прочь слова Балина о том, что Торин еще более изменился с момента их расставания. Безусловно, он стал спокойнее и мягче. Но было и еще что-то. Быть может – мудрость или новая сила? Из слов гнома понятным становилось, что он уже сейчас полностью владеет искусством подчинения себе почти всех животных – за исключением только самых страшных хищников. Ему предстояло прожить много дольше своих сородичей – вместе со своей божественной супругой. И время словно шло для него вспять: смягчив черты, разгладив морщины. Лишь серебро в темных волосах никуда не делось, напоминая об истинном возрасте.