Текст книги "Чистое небо (СИ)"

Автор книги: Ainessi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Они курили по второй, когда из-за угла показалось «прекрасное виденье»: Алек с той девушкой-диспетчером – Юки, кажется, – под ручку. Алый лидер был каким-то мрачным и слишком серьезным, девушка рядом с ним неуверенно улыбалась и что-то говорила. Алый отвечал ей, глядя в землю. Потом он поднял голову, увидел их с Аллой и застыл на миг. Чуть не споткнулся, но устоял. Скай улыбнулся еще шире, глядя на эту мизансцену, и подмигнул ему, Алек криво усмехнулся, кивая в ответ.

– Хорошая ночь, не правда ли? – протянула Алла, когда «сладкая парочка» проходила мимо.

Алый остановился, замер. Влад чувствовал себя перепуганным кроликом – так частило сердце – глядя на то, как Алек медленно поворачивает к ним голову, как горят бешенством ртутно-серые глаза, как это бешенство разгорается в них, превращаясь в абсолютную, ничем не сдерживаемую, ярость.

– Охуенная, – коротко бросил Алый лидер, отпуская руку стоящей рядом девушки.

На мгновение показалось, что он сейчас сотворит какую-нибудь херню. Мышцы напряглись в предчувствии драки, но Алек только запрокинул голову, глядя в изумительно чистое небо. Его ухмылка превратилась в странную, почти нежную улыбку, длиннющие ресницы на миг опустились, но потом вновь поднялись.

– Аль, – тихо позвала его Юки.

Он откинул назад волосы, отступил на шаг, все так же нежно улыбаясь. Потом протянул руку и провел пальцами по щеке Аллы.

– Очень хорошая ночь, Аллчонок, такая звездная… – Алек прикрыл глаза, полыхающие расплавленным серебром, а Скай зажмурился, не в силах на это смотреть. Сейчас Алый мог вырвать ей глотку, он бы не смог сделать ровным счетом ничего. – Знаешь, звезды ведь ближе, чем нам кажется, – едва различимый шепот. – Или мне просто хотелось в это верить?

Сердце глухо бухнуло в груди и замерло, время остановилось. Когда догоревшая сигарета обожгла пальцы, Скай матернулся, отбрасывая пытаясь отбросить окурок в сторону, но дрожащие пальцы не слушались, а мир расплывался перед глазами. Это было – как нож в спину, а Алек только коротко рассмеялся и ушел, почти таща за собой рыжую подругу. Алла осталась стоять в той же позе, по щекам ее текли крупные слезы. Ей тоже было больно, и ему было, но Скай не знал, что сказать. Хотелось плакать, орать, материться. Догнать эту суку и надавать по наглой бледной морде, что бы больше никогда не смел… Что?

Напоминать ему его собственные слова? Напоминать, как это было: «быть вместе»? Произносить вслух то, что он силится забыть – и не может, никак не может?

Скай не знал ответа на этот вопрос, не знал, что делать. Можно было бы – да и следовало, наверное – сбежать, но это слишком трусливо и не по-мужски. И он остался. Просто обнял Аллу, прижимая ее к себе, позволяя уткнуться в плечо и разрыдаться, и так и стоял, слушая судорожные всхлипы и глядя на звезды. Невозможно яркие, холодные и далекие.

Как его любовь.

Комментарий к Глава 16 – Damnatio memoriae (Проклятие памяти)

* (и далее, ибо я ощущаю перебор звездочек)

– Эй, злой русский!

– Злой русский!

– Привет-привет! Как ты, злой русский? Как твоя девушка?

– О, он в порядке! И его… девушка тоже!

– Круто! Где она? Хочу с ней познакомиться!

– Это я, милый. Рад встрече!

– Это… оу… Прости, злой русский, я не ожидал! (англ.) Мадемуазель, вы так прекрасны в этом платье. Могу ли я пригласить вас на танец? (фр.)

– Да, месье!

– Майло Мэдден. Мейдей, если пожелаете.

– Алек или Алый, если захочешь.

– Вы такие милые, друзья мои! Будьте счастливы!

========== Глава 17 – Agnosco veteris vestigia flammae (Узнаю следы прежнего огня) ==========

Нет ничего сильнее ненависти, порождённой преданной любовью.

(Вирджиния Эндрюс, «Цветы на чердаке»)

Осень подкралась неожиданно. Небо затянуло тучами, начались дожди, бесконечные и обильные ливни. Кто-то из ребят – бывший деревенский – пророчил богатые урожаи, а Скаю казалось, что это просто небо плачет то ли за них, то ли по ним. Алек избегал его, вежливо и корректно. Отвечал на вопросы, поддерживал разговор, но никогда не подходил первым и уворачивался от любых, даже самых невинных прикосновений. Это неожиданно раздражало, Скай сам не понимал, почему. Кулаки чесались дать этому упертому придурку в морду, потом распить еще пару бутылок и снова стать друг для друга кем-то особенным. Лучший друг – в это хотелось верить, но Алый пропадал целыми днями в санчасти или диспетчерской, не появлялся в гостиной, а рядом с Владом оставался только Кирилл. В принципе, более, чем достаточно, но одного Блэка не хватало, а может, не хватало наглых серых глаз и абсолютно блядской улыбки с оттенком безумия.

Они виделись только на вылетах и в тренажерке, но из зала Алек сбегал, едва завидев его, а в бою поговорить как-то не получалось. Соблазняло постучаться в приват, это было даже не сложно, в общем-то, но Скай не представлял, что говорить. «Почему ты меня избегаешь?» – отдавало претензиями к любовнику, которым алый лидер определенно не являлся. Да и не ссорились они, чтобы мириться.

В полном отчаянии на вторую неделю этого пиздеца Скай пришел к Алле. Забрела тогда в его тупую голову мысль, что они с Алым перешли от дружбы к чему-то большему, а он, мудак, влез. Но медсестра посмотрела на него, как на полнейшего кретина, даже пальцем у виска повертела. Ему ничего не оставалось, кроме как извиниться и сбежать, пока она не начала расспрашивать о причинах его интереса. Хуй объяснишь же, что происходит. Он и сам не понимал, но Алека не хватало, до боли, до галлюцинаций, когда в каждом углу, на каждом лице ему мерещились ртутно-серые, отливающие серебром глаза, когда слышался его голос и смех в каждом звуке. А еще другой голос – в голове – становился все громче, превращаясь из незаметного фонового шума в полноценный признак шизофрении. Идти к Доку он не рисковал, запрут же к херам. Быть может, смог бы помочь Алек, но последний был где угодно, только не с ним.

Ближе к концу октября, когда отчаяние уже перехлестывало через край, требуя нажраться или разъебать что-нибудь в пыль, его нашел командир и объявил, что они возвращаются обратно в родную часть. Скай чуть на шею к нему с радостным визгом не бросился, остановило то, что это уже не шизофрения – это клиника, блядь.

– Так точно, – проорал он по уставу, улыбаясь до ушей.

Майор повертел пальцем у виска и пошел искать остальных ведущих звеньев, наказав ему заняться тем же самым. Ну, и сборами, разумеется. Скай не без удовольствия подчинился.

Ехали долго, первая остановка пришлась на Киев и настроение моментально скатилось ниже плинтуса. По городу до базы, где предполагался недолгий отдых и перегруппировка, их везли в открытом грузовичке. Скай смотрел на покореженные войной улицы, полуразрушенные дома и вспоминал, как приезжал сюда к тетке в глубоком детстве. Тогда это место был шумным, ярким и счастливым – ну, или так ему казалось – сейчас город был мертв, а по улицам, поминутно оглядываясь и пригибаясь при каждом громком звуке, сновали люди с мертвыми глазами. Сидящий рядом Блэк покачал головой, Алый закрыл глаза и привалился к его плечу.

– Спать хочешь? – спросил Скай, радуясь, что нашелся повод заговорить.

Но Алек промолчал, а Блэк обхватил его за плечи. Скай только тогда запоздало заметил, что алого лидера мелко трясет. Заболел, что ли? Но ведь модификанты не могут!

– Смотреть не хочу, Скай, – наконец пробормотал Алый, скривившись. – Не хочу думать, что сейчас с Москвой.

– Лучше, чем здесь, – уверенно отозвался Кирилл.

Алый пожал плечами, но продолжать разговор не стал. Скай тоже не нашелся, что сказать, ему вдруг, как наяву, вспомнился тот вечер, когда они слушали новости: разрушенные районы, дома, погибшие люди. Может, в Москве и лучше, но легче ли от этого Алеку, который точно знает, что его дома больше не существует?

«Одиночество – это когда некуда возвращаться», – фраза всплыла в памяти сама по себе и засела в голове, напевно звеня на все лады. До самого вечера, до глубокой ночи. Уже светало, когда Скай смирился с тем, что не заснет и сел за стол, включив тусклую лампу. Лист и ручка нашлись почти сразу, с вдохновением было хуже, но потом он расписался и слова сами ложились на бумагу. Когда он в последний раз писал матери? Дата не вспоминалась, но сегодняшний день он уже не забудет. Моды не умеют забывать, кажется, так говорил Алек когда-то, давным-давно. Еще когда черные пряди обрамляли скуластое лицо, а полные губы растягивались в шалой, манящей улыбке. Образ лишь мелькнул перед глазами, а встало почти мгновенно и намертво. Скай дописал письмо, поставил последнюю точку и, покосившись на спящего Кирилла, вышел в коридор.

Что стоило взять с собой сигареты, до него дошло, только когда он уже выбрался на улицу. Полоса леса вдали напоминала о базе, на которую они возвращались, темная фигура, сидящая у стены – об Алексе. Тот тоже любил выходить курить на рассвете, вот точно так же сидел, привалившись к любой вертикальной поверхности, и смотрел в светлеющее небо. Скай моргнул, фокусируясь, человек у стены повернулся к нему и улыбнулся. Он узнал Алека. Только лицо его было непривычно серьезным, даже слегка печальным.

Скай улыбнулся в ответ, подошел и сел рядом. Молча, а Алый, так же молча, протянул ему пачку, Скай вытащил из нее одну сигарету и вернул. Прикурил, выпустил тонкую струйку дыма, щурясь от первых лучей медленно выползающего из-за горизонта солнца. Красное пятно на фоне серых облаков, казалось, что небо залито чьей-то кровью. Его передернуло от этого сравнения, но Алек не обратил на это внимания – по-прежнему смотрел в пустоту, сминая давно потухший фильтр. Кончики его пальцев были слегка покрасневшими и перемазанными пеплом, кажется, сигарету он тушил в руках. Алый поймал его взгляд и улыбнулся.

– Когда больно – это хорошо, Скай. Значит, я все еще жив.

И Влад – опять и снова – не находил слов, черт, это стало уже почти традицией. Вечно он не знал, что ответить, но этот раз оказался особенным, потому что, повинуясь внезапному и необъяснимому порыву, Скай просто обнял его и притянул к себе, чувствуя, как вздрагивают чужие плечи, а из груди рвутся сдавленные всхлипы.

Наверное, это был единственно правильный ответ.

Они просидели еще с полчаса, Алек так и не заплакал, но, когда он встал, в серо-стальных глазах было чуть больше жизни и чуть меньше отчаяния.

– Я скучал, Скай, – тихо сказал Алый ему в спину на пороге собственной комнаты.

Скай мгновенно обернулся, но позади было уже только гладкое полотно плотно закрытой двери. И если соблазн вынести ее к хуям он с трудом, но все же поборол, то побороть самого себя у него сил не хватило. И надежда, что на этом все кончится, осталась лишь надеждой, потому что на следующий день они поехали до Харькова. Он едва сдерживал желание ругаться, кричать, орать благим матом и крушить все вокруг, ведь этот путь – после признания Алого – стал до боли похож на такой же, но в далеком прошлом. Алек снова был невероятно близко и невозможно далеко одновременно. Скаю хотелось подойти и прикоснуться, он закрывал глаза и видел четкий профиль на фоне окна, по-девичьи тонкие запястья, линию шеи. Алек что-то говорил, он что-то отвечал, Блэк дополнял ответ – и они смеялись, втроем. А потом Скай бежал курить, потому что на серую радужку накладывался светло-карий отблеск, и он окончательно переставал понимать, кто перед ним, а в голове не оставалось ничего: вакуум и желание дотронуться, обнять, почувствовать тепло невозможно гладкой кожи.

На стоянке он сбежал к Доку и завис с ним и Аллой, пытаясь надраться до состояния нестояния. Медсестра попыталась возбухнуть, но врач внимательно заглянул в его потерянные глаза и заткнул ее одним движением руки. Даже подливал сам, поддерживая разговор обо всем и ни о чем. Часам к трем ночи Скай понял, что его попытки тщетны и ушел, покачиваясь и отчаянно моля небеса и всех возможных богов, моля провидение, чтобы оно не позволило ему нарваться на Алека в таком состоянии. Повезло. Блэк, когда он заполз в комнату, посмотрел на него удивленно, принюхался, сморщился и открыл окно, но ничего не сказал. Дружба – великая вещь.

С утра он проснулся с больной головой и каменным стояком. Открыл глаза – и тут же скрылся в душе под хохот Кирилла и Алека, пристроившихся на койке с колодой карт. Торопливо дроча под горячими струями, он старался не вспоминать, что ему снилось. Почти получалось, даже имя с губ в конце сорвалось женское. Запретное, но женское. Благо, когда он выбрался из душевой, Алек уже ушел, а Кирилл стоял в дверях с рюкзаком.

– Быстрее, – отрывисто бросил он.

Скай побил все нормативы и собрался за рекордно короткое время, во всяком случае, за опоздание распекали не их. Последний кусок пути до родной части запомнился ему урывками: в состоянии полубреда он дремал на койке, накачавшись таким коктейлем снотворных и обезболивающих, что у нормального человека сошло бы, наверное, за попытку самоубийства. Но Скай человеком не был, как верно напоминал временами Блэк, и ему эти дозы были, что мертвому припарка. Вроде и действуют, а вроде организм ждет малейшего выплеска адреналина, чтобы нейтрализовать все лишнее. На миг показалось, что перед глазами вспыхнули какие-то графики, но он уже спал, а к моменту пробуждения – они бесследно исчезли. Зато появился Алек. Он лежал на нижней полке, закрыв глаза рукой, Блэк свисал с верхней, что-то ему рассказывая. Скай посмотрел на эту замечательную картину с минуту и сбежал курить. Сил не было ревновать одного друга к другому и бороться с соблазном ткнуть в Блэка пальцем и сказать Алеку: «А он про тебя плохо говорил». Вернулся в купе он только чтобы захватить вещи: пока тянул сигарету за сигаретой – они уже приехали.

Давно знакомая комната встретила их затхлым ароматом спертого воздуха. Блэк поморщился и распахнул окно. И правда, лучше выстудить тут все на хуй, чем дышать вот этой пылью. Спустя несколько минут в приоткрытую дверь просочился Алек, Скай едва удержался от сдавленного стона отчаяния.

– К нам? – деловито уточнил Блэк, распаковывая свой «багаж».

– Ненадолго, – кивнул Алек. – У меня такой срач в моей уютненькой. Поймаю тех пидорасов, что там хозяйничали – уебу.

Кирилл засмеялся, Скай слабо улыбнулся и смылся, едва разобрав свои вещи. Тренажерный зал, летное поле, тренажерный зал, столовая, санчасть – места сменяли друг друга, объединяло их одно. Там не было Алека. Точка. Обязательное условие. Он как-то заметил его краем глаза, в конце коридора. Алый стоял, прислонившись к стене, с на диво высокомерным выражением лица и разговаривал с давешней рыжей, Юки. Кажется, они спорили, если не ругались, но Скай не стал прислушиваться. Их дела. Его не касается.

Но день, как и все хорошее, закончился, наступила ночь и все-таки пришлось вернуться в комнату. Алек был уже там, лежал на кровати, глядя в потолок, Скай пожелал ему и умывающемуся Киру спокойной ночи и занырнул под одеяло.

– Сладких, – отозвались они в один голос.

Кирилл заснул первым. Скай слушал его ровное дыхание, но сон не шел, да и Алый ворочался, то замирая, то снова меняя позу. Потом Алек и вовсе встал, достал из футляра гитару, стараясь производить как можно меньше шума, и устроился на кровати, подсунув под струны рукав форменной куртки. Он наигрывал что-то всю ночь: некоторые мелодии были знакомы, какие-то – нет. А Скай всю ночь слушал, кусая подушку и сдерживая неуместные и абсолютно не мужские слезы. С рассветом он поднялся и сел рядом, но, кажется, Алый этого даже не заметил.

В его глазах отражалось небо. По-осеннему облачное и серое. Невозможно прекрасное. Он рассеянно улыбнулся – явно не Скаю, скорее собственным мыслям – и снова заиграл, а потом запел. Тихо-тихо, на грани слышимости. В его улыбке была эйфорическая радость и счастье. В его песне – боль.

Страшная боль. Практически осязаемая. Скаю казалось, если он протянет руку – сможет ее потрогать. Он боялся этой боли, он слишком хорошо ее знал, а Алек, казалось, знал, что он здесь, знал, что он чувствует – и продолжал петь. Наверное, стоило спросить его: «Зачем?» Стоило разделить с ним всю эту тоску и отчаяние, но Влад не мог. Мешали страх и странное, отвратительное ему самому очарование момента. Проснувшийся Кирилл подошел к ним и вытащил из-под струн рукав. Гитара зазвучала, плача, жалуясь. Странная песня, больше похожая на заупокойную молитву. Скай опустил глаза и, наконец, увидел то, что Блэк, похоже, заметил сразу: на кровати у колен Алека лежала фотография прошлого алого лидера.

Сердце сжалось и оборвалось, словно перетянутая струна под изрезанными в кровь пальцами. Скай никогда бы не признался в этом самому себе, но мечталось, что вся эта боль, эта тоска – она лишь потому, что они больше не вместе. Глупые, глупые надежды.

Рука Кира легла на фото, а Алек вздрогнул, будто просыпаясь.

– Пошли, – негромко бросил Блэк.

На улице было холодно, моросил противный мелкий дождь. Скай поежился, но промолчал, послушно следуя за двумя ломанувшимися в лес идиотами. Остановился вместе с ними на какой-то полянке, рядом с узкой речкой, даже ручьем скорее.

– И зачем мы… – начал он, но Блэк оборвал на полуслове.

– Он любил сюда ходить, Скай, – друг прикрыл глаза. – Праха его мы не соберем, но, – его пальцы сжали фотографию. – Есть вещи, которые нам нужнее.

Вспомнилась смерть Алекса – яркий алый цветок пламени на нежно-голубом небосклоне. Наверное, где-то и остались обломки его машины, но их не нашли, хотя искали старательно, в этом Скай был уверен. Система распознавания «свой-чужой», в уничтожении которой требовалось убедиться, стимулировала лучше, чем любая, даже самая личная, заинтересованность, но результатом поисков стал прочерк вместе с огромным вопросительным знаком. И похороны – даже пустого гроба – отложились, а потом была Рига, потом Прага. Водоворот войны закрутил настолько, что не случилось у Алекса ни могилы, ни похорон. Одна память, их память. Их всех и каждого в отдельности, вот только Блэку и Алому этого, похоже, оказалось мало.

Скаю захотелось сбежать от этих двоих, но он остался, сам не зная, почему. Наверное, вспомнились слезы Саши, вспомнилась боль и ее, и Кирилла, и его собственная. Запоздало его накрыло осознанием того, что Алекса действительно больше нет – и он послушно помог раскапывать промерзшую почву. Фотография легла в неглубокую ямку, потом на нее упала первая горсть земли, а Скай почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Они утрамбовали эту импровизированную могилу, насыпали сверху горку, воткнув в нее наскоро свернутый из веток крест. Алек странно улыбнулся, скользя по нему пальцами, потом поднялся с колен, отряхивая штаны. Кирилл – как самый верующий – перекрестился и прочел короткую молитву.

– Пусть земля тебе будет пухом, – вздохнул Скай.

– Господи… – алый лидер вдруг засмеялся, шало улыбнулся и продекламировал, нарочито нараспев. – Молю тебя со всей страстью, не сдерживая отчаянья, боли и страха, скажи, почему кратчайший путь к счастью – всегда ведет через на хуй?

Блэк закатил глаза и ответил ему подзатыльник, а Скай вдруг заржал, громко, в голос, не сдерживаясь. Молитва была воистину великолепна. Алексу бы понравилось.

Что было дальше, он помнил довольно плохо: кажется, было ветрено и шел дождь. А может, солнечно и тихо. Или даже выпал снег – черт его знает. Самодельная могила с перекошенным крестом из веток осталась где-то в лесу, они сами давно были в части, но поминки, ставшие логичным продолжением похорон, продолжались. Длились и длились, без конца и края. Новички, старички – все смешались в едином порыве помянуть прежнего алого лидера. Начинали втроем, потом присоседился Ленька, узнал за что пьют и так и остался с ними. Потом подошел кто-то еще из тех, кто был с ними изначально. К концу первого дня половина собравшихся в общей казарме Алого никогда и не знала, но пила за память, честь, верность, «землю пухом» и чистое небо с брызжущим энтузиазмом. Говорили, вспоминали – реальные случаи и сказки, добрая часть которых к Алексу вообще отношения не имела, перемешивались и сливались в общий фоновый гул. Временами кто-то из бывалых говорил сакральное:

– А помните…

И он вспоминал, и эти воспоминания отдавались глухой болью в груди, а сердце то сжималось, то рвалось на части. Алек, сидящий так близко и так безнадежно далеко, смотрел куда-то в пустоту невидящими глазами и пил. Сосредоточенно, будто от этого зависела его жизнь, а может, он просто держался за этот стакан, как за последнюю константу ускользающей реальности. Он не плакал, Блэк не плакал тоже. Да и у самого Ская слезы как-то не шли, глухое накатывающее отчаяние стремилось вырваться громким воем, а не соленой водой, стекающей по щекам. Бессмысленно рыдать, главное помнить. И он помнил, вспоминал: смеющегося Алекса, вторящую ему девушку с невозможными светло-карими глазами, улыбающегося Блэка, бег наперегонки до машин – все это было, но как будто бы давно и не с ними. Ничего не осталось…

Скай горько усмехнулся, косясь на русого парня с не менее невозможными глазами – только серо-стальными – сменившего ту девушку, и торопливо отвел взгляд. Все из-за него.

Алекс погиб из-за него, но иначе она бы умерла. Саша стала Алеком из-за него, но она бы не выжила по-другому. А его ошибка – бля, ну кто ж знал? Она сама не показала, сама – разумом он это понимал, но что-то в глубине души не соглашалось и груз вины не желал отпускать. Он осушил очередной стакан, наблюдая, как Блэк обхватывает Алека за плечи и что-то жарко шепчет ему на ухо. Передернулся. Слишком близко, слишком лично, слишком интимно. Нет, наверное, эти двое и правда знали Алекса лучше, чем он. Наверное, недаром Скаю всего казалось, что с Блэком алый лидер общается как-то больше, но не повод же – вот так. Взаимопонимание на почве общей потери. Блядь, как будто он ничего и никого не терял! Счастливый Скай. Ну, в их представлении, наверное, и правда счастливый. Лучший друг жив, бывшая девушка тоже выжила, только пол теперь немного не тот. Мелочи жизни.

А они все такие несчастные. Друг погиб, жены-мужья погибли. Блэк, разве что, не может похвастаться тем, что побывал на пороге смерти, но это поправимо. Скай тряхнул головой, понимая, что его понесло куда-то совсем не туда, и налил себе очередную порцию. Лицо Алекса стояло перед глазами, то ухмыляющееся, то серьезное. Иногда, в глазах мертвого друга появлялась странная печаль вперемешку с нежностью, и ему вспоминалось, что именно так алый лидер смотрел на Сашу. Что все-таки было между ними? И, вроде бы, есть у кого спросить, но он не ответит, в этом Скай был уверен. Хорошо, если морду не набьет, не дослушав. И за дело – на понимание этого остатков сметенного алкоголем разума хватало.

Чей-то смех ударил прямо по нервам, он передернулся и залпом осушил стакан. Каждый звук отдавался шумом в ушах и всплесками непонятной ярости. Скай никогда не замечал за собой любви к мордобою в состоянии подпития. Ну, никогда – до модификации. После – нести его стало чаще и качественнее, а рукоприкладство превратилось в универсальное решение всех проблем. Он сжимал руки в кулаки, тер ладони о грубую ткань штанов и пил, пил, стараясь не сорваться и не полезть в драку. Пока получалось, но провал близился, так что командирскому ору Скай обрадовался, как манне небесной.

– Да, что вы здесь устроили! Нашли кабак, уебки пропитые! Строиться!

Блэк шагнул к майору, пошатнулся и чуть не рухнул прямо в его объятия. Это отчего-то показалось чудовищно смешным и Скай тихо захихикал, слыша, как ему вторит сдержанный смех Алека.

– Поминаем, товарищ майор, – Кирилл икнул, вытянулся в струнку и широко улыбнулся. – Погибшего товарища!

– Какого, на хуй, товарища?!

– Сергей Анатольевич, – начал было Алый, но заткнулся, поймав бешеный взгляд командира.

– Какого, на хуй, товарища, я вас спрашиваю?!

– Алекса, – Скай взял со стола условно чистый стакан и щедро плеснул туда водки. – Присоединитесь? – спросил он, протягивая его майору.

Командир выдал девятиэтажную конструкцию, отвесил ему подзатыльник, но стакан взял и даже выпил.

– Чего сейчас-то? – уже куда как более мирно произнес он.

– Устроили… – Блэк запнулся на определении и пожал плечами. – Похороны. Вот и решили…

С минуту майор молчал, видимо, осознавая услышанное. Потом уточнил у Кирилла, как у самого смелого, где могила-то? Кир высочайшее доверие оправдал и, храбро приняв удар на себя, предложил показать. Когда они удалились, напоследок приказав всем бойцам убрать бардак и привести себя в состояние стояния, Скай, пошатываясь, прошелся по комнате и собрал все нетронутые бутылки. Рядом вертелся Алек. То ли решил помочь, то ли еще что – точно Скай сказать не мог. Он и думал-то с трудом, все силы уходили на удержание непотребно пьяной тушки в вертикальном положении. Из казармы они выбрались вместе, доползли по коридору до комнаты, когда-то давно – в прошлой жизни – принадлежавшей Саше, и ввалились внутрь. Обшарпанные, перепачканные чем-то черным стены, порезанный линолеум на полу – половина комнаты выглядела прилично, а вот по второй будто ураган прошелся.

– Ебать, – выдохнул Скай, глядя на это безобразие.

Алек засмеялся и прошлепал к койке, скидывая на нее свой ценный груз и растягиваясь рядом.

– Говорю ж, уебу пидорасов. Ну, хоть половину убрали уже, скоро я вас покину.

От этих слов стало до невозможности больно в груди, сердце будто в ладони сжали, но Скай заставил себя улыбнуться, вторя смеху алого лидера. Тот приглашающе махнул рукой, уже роясь в тумбочке на предмет чистых кружек. Или стаканов. Хоть какой-нибудь тары, в общем.

Нашел, что удивительно, учитывая общую грязь и разруху, но сам усомнился и прошлепал в душевую. Под шум льющейся воды и тихий голос, напевающий что-то мелодичное, но неразборчивое, Скай едва не уснул. Глаза закрывались сами собой, организм, казалось, твердо решил, что спиртного с него хватит и пора бы начать оное перерабатывать. В сознании Влада удержала только твердая решимость продолжить. Не ради Алекса и памяти о нем даже – ради самого себя. Потому что невозможно так: сходить с ума каждый божий день, бояться сказать лишнее слово, сделать лишний жест. Проще нажраться до полной несознанки и натворить хуйни. Будет, о чем жалеть, хотя бы.

Кажется, последнюю фразу он произнес вслух, потому что рядом – неприлично рядом, почти над самым ухом – раздалось:

– Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном?

Скай открыл глаза: Алек стоял рядом, низко склонившись над столиком и разливая по только что отмытым кружкам коньяк. Он улыбался – широко, но чуть печально, и Скай улыбнулся в ответ, дергая головой в подобии кивка.

– Однозначно, – он взял протянутую кружку и сел, с трудом обретая подобие равновесия, что физического, что душевного.

Алый пристроился рядом, запрокинул голову, внимательно, чуть сощурившись, глядя в потолок. Он был каким-то странным, слишком задумчивым и слишком трезвым для человека, который пил, не просыхая, вторые сутки. А еще Алек был слишком близко к нему, непозволительно близко. Испытание для нервов и для силы воли – сидеть вот так и не прикоснуться, когда даже пальцы дрожат и тянутся к нему.

– За нас, Скай, – уголок бледных губ дернулся в улыбке. – Пусть этот мир падает в любую пропасть, мы будем жить и помнить! – Алый прикоснулся к его кружке краешком своей, глотнул и рассмеялся. – Красиво говорю, блядь.

В его лице было что-то болезненно отчаянное. Скай выпил и только потом осознал, за что он выпил. Нашел, блядь, тост, пророк начинающий. Жить и помнить – наверное, худшее проклятие для них, для всех них. Хотя, живут же, после Алекса. И помнят. И Олю Скай тоже помнил, и даже того «хорошего мальчика». Лица всплывали в памяти, ему становилось почти больно от того, скольких они уже потеряли. И скольких еще потеряют.

Алек долил еще на пару глотков. Скай заглянул в кружку, ища в ней истину, но увидел только темную гладь и отражение обкусанной луны. Надо было что-то сказать, но слова привычно не шли, вертелись на языке всякие глупости, а в голове был абсолютный вакуум. «Ну, чтобы все», – почти сорвалась цитата из старого-старого фильма, но он остановил себя в последний момент, осознав неуместность фразы.

– Не знаю, что сказать, Аль, – Скай пожал плечами, поднимая на него глаза. – Давай за то, чтобы мы дожили до конца и все это было не зря.

Он выпил, не чокаясь, Алый же не двигался: стиснув зубы и мрачно скривившись, он смотрел вниз.

– Не хочу искать смысл в чужих смертях, – процедил он, наконец, и отставил кружку в сторону, не сделав ни глотка.

Больно стало от одной мысли о том, что Алек мог вот так истолковать его слова. Блядь, они же черт знает сколько друг друга знают уже, как только ему в голову пришло?

– Я не это имел в виду.

Скай грохнул своей кружкой, приставляя ее к другой почти вплотную. Алый криво усмехнулся.

– А что, прости? Свою модификацию? – усмешка стала шире. – Или мою?

Прямой взгляд этих блядских серых глаз стал последней каплей. Наверное, он все-таки выпил лишнего, наверное, в нем слишком долго копилась эта адская смесь из злости и желания дотронуться, потому что сдержаться Скай не смог: рука дернулась будто бы сама – и разбила сложенные в насмешливой улыбке губы.

Кажется, Алек пытался отбиваться, кажется, он что-то кричал – Скай не слышал ни звука, не замечал чужих движений. Бил сосредоточенно, как учили когда-то, давным-давно, наверняка бил. Лицо, живот, снова лицо, а – через какое-то мгновение – кулак Алого впечатался в плечо резким, сильным ударом, отбрасывая его в сторону. Скай поднялся, тяжело дыша, и вдруг ощутил кристальную трезвость. Опустив занесенную для очередного удара руку, он выдохнул с присвистом сквозь сжатые зубы и сбежал, силясь вспомнить, с чего началось все это безумие, надеясь, что холодный душ прогонит остатки ярости, горящей где-то глубоко внутри и не желающей отступать вместе с хмелем. Когда он вернулся, Алек сидел на краю койки и, тихо шипя себе под нос, прижимал к губам футболку, судя по резкому запаху спирта, пропитанную тем, что они до этого пили. На звук шагов алый лидер обернулся и замысловато выругался. Скай покаянно склонил голову, пытаясь не пялиться на его лицо, не смотреть в глаза. Последнее даже удавалось, но распухшие губы и струйка крови, стекающая по подбородку к шее, притягивали взгляд. Он не хотел этого видеть, но не мог – просто не мог – не смотреть.

Алая капля сорвалась и упала на грудь, прочерчивая дорожку по слишком белой коже. Алек стер ее ладонью, резким, раздраженным жестом, и Скай вздрогнул, на секунду представив себе, что эта рука принадлежит ему, что это его пальцы скользят по влажной от крови, разгоряченной коже. Сладкое безумие, казалось, отпустившее его на прошлой неделе, вернулось, усилившись в десятки раз, хорошо если не стократно.