Текст книги "Введение в человечность (СИ)"

Автор книги: А.Б.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Не кажется ли тебе, дорогой, что назрела необходимость поговорить?

– О чем? – честно говоря, я не понимал, в чем это назрела необходимость. Хоть убей, не понимал.

– А тебе Татьяна ничего не рассказывала?

– Рассказывала. Ну и что?

– Ты, наверное, теперь меня совсем не уважаешь? Но, понимаешь...

– Понимаю, – оборвал я Наталью. – Незачем себя в чем-то винить. Во-первых, что сделано – то сделано. Во-вторых, любовь. Что ж, и это понимаю. Тут мы над собою не властны. В-третьих...

Я замолчал. А что, собственно, в-третьих? Разве первого со вторым мало? Не комплекс, ведь, N 2 с изюмом компотом. А, что там!

– В общем, не о чем нам с тобою говорить, Наталья. Я тебя винить не имею морального права. И не виню. Понимаю. Ты-то что теперь собираешься делать со всем этим?

– Не знаю, Змей, – Наташа потерла переносицу указательным пальцем, – в такое дерьмо окунулась, что теперь даже не представляю, как жить... Дура, одним словом, набитая. Кто ж знал, что он обратно сюда припрется... Какая, к черту, любовь?! Ты на меня, правда, не обижаешься?

– Да ладно, перестань. Оба мы хороши. Николая жалко. Тычков сказал, что его... А, ну да, я ж говорил. Вот, мля, ситуация... Слушай, Наташка, – меня вдруг осенила интересная мысль, – а у тебя ростовского адреса родителей Сайгака не осталось?

– Нет, а зачем тебе? – Наташа взглянула на меня удивленно.

– Да так, идейка.

– Шантажнуть хочешь? Нет, Большой Змей, дохлый номер. Ты с этим делом даже к Тычкову не суйся. У него сам министр в тылах. Лева мне еще по телефону говорил, что с его сынком подружился, в доме у них ужинает раз в неделю. Так что лучше... Не надо, в общем, с огнем играть. Сожрут и фамилии не спросят... Это система, Сервелант, а против системы... Понимаешь, короче.

Интересно, думаю, она говорит. Систему какую-то выдумала... Надо запомнить, вдруг пригодится когда-нибудь, а сам отвечаю:

– Ты права, против системы с ломом не попрешь. Придется, видимо, смириться. Как ты думаешь, Николай меня поймет, если я его место займу?

– Поймет. Он человек далеко не глупый. Ты только поговори с ним предварительно. И Саши остерегайся. Слышал, как он твое известие принял?

– С Колей поговорю. А Саня... Кстати, а где они с Аленкой?

– Так сказали ж тебе. Родители Аленины приезжают, встретить надо.

– Рискуют.

– А что делать? Сейчас все рискуют. Без риска, Сервелант, жить скучно. Тебе ль этого не знать, Змей? Или ты уже не индеец?!

Я не ответил, и разговор наш прекратился сам собою. Еле досидев до конца рабочего дня, я вырвался из склепа, которым мне чудилась теперь родная лаборатория и, быстро сбежав по центральной лестнице, оказался в вестибюле перед вертушкой. Невзрачного не было. Милиционер запивал бутерброд с колбасой чаем, налитым в граненый стакан. Меня чуть не стошнило.

Да, я совсем забыл тебе сказать, Леша, что колбасу есть до сих пор не могу. Боже упаси, не вегетарианец я нисколечко, но ведь вы, люди, тоже себе подобными не питаетесь. Выродков всяких, каннибалов, поминать не будем – сам знаешь, в семье не без урода.

На милиционере остановились? Ага. Подмигнул он мне и улыбнулся, вспомнил.

– До свидания, – говорит, – Сервелант Николаевич.

– Всего доброго, – отвечаю. И на улицу.

Дорогу перешел, собрался сворачивать к дому своему, тут меня сзади за локоток кто-то – хвать.

– Испугался?!

– Н-ну, Коля, елки палки, – узнал я папашу по голосу, – ты в своем уме?

– Прости. Так, настроение хорошее.

– С чего оно у тебя хорошее-то?

– Да ни с чего. Просто. Отпуск, Змей, штука замечательная. Слушай, а пойдем-ка по кружечке пивка дернем, а? Я тут забегаловку рядышком знаю, когда здесь жил – постоянным клиентом считался. Каждые две недели захаживал – после аванса и в получку. Там вобла и лещ всегда. Пойдем!

– А чего не пойти, коль угощаешь? Пойдем.

По дороге я пересказал Николаю наш утренний разговор с Тычковым. Он, слушая меня, сопел задумчиво, откашливался, а когда я рассказ закончил, вдруг рассмеялся.

– Так это ж здорово, Змей! Я и не ожидал такого крена в нужную сторону. Соглашайся, даже не вздумай отказываться! Мы его с поличным возьмем.

– Нет, – отвечаю, – Коля. Не взять нам его с поличным. У него сам министр в тылах.

– А ты откуда знаешь?

– Наташка сказала. Она, похоже, сама в трансе. Боится. Говорит, что против системы не пойдешь. А Макарыч теперь в системе. Понимаешь, о чем я?

– Да брось ты, Сервелант! Он в такой же системе, как и мы с тобой. В обычной заднице он, только сам пока этого не видит. Министр, елки зеленые! Тоже мне, шишка. Если б он под КГБ сидел – другое дело. А наш министр – тьфу. Завтра на его место другой сядет, и останется наш Сайгак-переросток не за дубовым столом, а по ним. За меня не переживай. Даже если и не получится ничего... Двушка есть?

– Сейчас гляну, – я выгреб из кармана горсть мелочи, – ага, даже две. Держи обе.

– Домой звякну, подождешь?

– Звони.

Я достал сигарету и хотел закурить. Черт, спички в халате забыл. Пока прикуривал у прохожего, Николай вышел из телефонной будки.

– Слушай, дружище, поехали к нам? В пивнуху всегда успеем сходить. Танька говорит, что подруга ее зашла. Она вас с ней давно хотела познакомить. Есть желание?

– Что за подруга? – спрашиваю.

– Поехали, – а сам меня уже за рукав к остановке тянет, – увидишь. Тебе понравится. Ты ж у нас теперь одинокий? С Наташкой-то, как я понимаю, все?

– Похоже, что все. Увяли розы, не успев засохнуть.

– О, да ты у нас поэт! Ты перед Машкой повыпендривайся, она девка романтическая...

– Как скажете, папаша.

– Ох и нудный ты, Сервелант Николаевич. Выше нос, копченый!

Дверь открыла Маринка, только-только вернувшаяся с дедовой дачи.

– Ура! Змей пришел! – девочка тотчас повисла у меня на шее.

В прихожую вышли Таня с подругой...

И вот тут-то, Леша, я чуть дара речи не лишился. Маринка все еще болталась у меня на шее, а я уже начал лепетать что-то нелепое и несуразное, заикаясь и глупо, должно быть, улыбаясь. Хорошо, что в зеркало себя не видел.

– Здравствуй, Сервелант. Знакомься – Мария, моя подруга, – Татьяна выдержала хороший тон, который я тут же нарушил.

– А... Сервелант... Да. Здравствуйте... э-э-э... Мария, сколько лет, сколько зим! Рад... Приятно удивлен... э-э-э... давно мечтал с вами познакомиться... то есть... встретиться... то есть...

– Вы что, знакомы? – Татьяна с Николаем уставились на Марию, но та только удивленно подняла брови.

– Нет... то есть... да, – волнение охватывало меня все сильнее, – в общем... почти... как бы вам сказать-то... Мы виделись на дне рождения...

– Чьем?

– Моем...

Тут все удивленно уставились уже на меня. Я аж совсем засмущался. И даже покраснел...

Вот так, Леша, нежданно-негаданно, вопреки собственному неверию, я и встретился с Марией Станиславовной. Помнишь, я тебе рассказывал про женщину с эротичными руками, товароведа из гастронома? Она, эта богиня, эта нимфа стеклянных витрин, красивая до безобразия и обольстительная до одурения, стояла передо мною в прихожей Татьяниной квартиры. С судьбой, Лешенька, можешь в прятки играть, можешь в жмурки, все равно никуда ты от нее не денешься. Раньше или позже, но исполнится то, что на роду у тебя написано. И если ты человек достойный, обязательно фортуна тебе улыбнется, поверь мне, выдержанной колбасе. Колбасе, умудренной жизненным опытом. Но коль решил ты подобно глупой кошке гадить на придверные коврики в парадной, жди, что и на твой коврик кто-нибудь... И это в лучшем случае. Обязательно такое случится, не сомневайся даже.

Естественно, Мария Станиславовна меня не узнала. А когда я про день рождения сказал, так и вовсе как на психа посмотрела.

– Вы, – говорит, – Сервелант, меня ни с кем не путаете?

А с кем я могу собственную мечту, Леша, перепутать? Но не скажешь ведь так сразу, прямо в лоб, что я тогда, когда встретил ее впервые, еще колбасою был. Зачем сразу о себе дурное мнение складывать у симпатичных и, главное, приятных глазу и душе окружающих?

– Возможно, – отвечаю, – хотя... вряд ли. Уж больно ваша внешность запоминающаяся.

– Да, – в наш диалог, спасая мое положение, осторожно вмешалась Татьяна, – Машенька у нас красавица. Ее спутать с кем-либо трудно... Ну что, мужики, так и будете в прихожей стоять?

Николай встрепенулся:

– Действительно, чего мы тут встали? Танюш, у нас на ужин что?

– А на ужин у нас курочка. С брусничкой.

– М-м-м, Сервелант, ты как?

– С брусничкой? – делаю вид, что переспрашиваю, а у самого уже слюни ниже подбородка. – С брусничкой – это восхитительно!

Ужин и впрямь удался на славу. Всю жизнь, Леша, завидую людям, которые готовить умеют. Моих-то кулинарных способностей больше, чем на яичницу-глазунью не хватало. Но это ведь не самая большая беда в жизни, правда?

– Сервелант, – говорит Мария и на меня заинтересованно смотрит, – имя у вас интересное. Я раньше такого не слышала. Вы русский?

– Да вроде того, – отвечаю, – по паспорту. А на самом деле – поди его разбери. У меня знакомая семья есть: он – еврей, она – татарка, а дети – русские. Русские – это ведь не национальность, а к ней прилагательное, как сказал кто-то из известных. Не помню, к сожалению.

Все рассмеялись, обстановка сразу разрядилась. Облачко настороженности, висевшее в воздухе между мною и Марией, сразу же бесследно испарилась.

– Как вас уменьшительно-ласкательно зовут? А то Сервелант – уж очень официально.

– Не знаю про уменьшительность и ласкательность, – пожал я плечами, – а с детства еще Большим Змеем называют, или просто Змеем. От того, наверное, что на индейца похож.

– Похож, Змей, похож, – хохотнул Николай. – Натуральный Чингачгук!

– А мне можно вас так называть? – спрашивает Мария.

– Конечно, – отвечаю, – буду рад.

– А меня Машей зовите, хорошо?

– Хорошо, Маша... А вы замужем?

Николай посмотрел на меня с укоризной, потом повернулся к Маше.

– Точно, индеец. Ты, Мария, на него не обижайся. Он у нас такой. Прямой, как та стрела.

А она, смотрю, и не обижается. Сидит и лишь трясется в смехе беззвучном.

– Н-н-нет... Я и н-н-не обижаюсь... Змей, я не замужем. Не берет никто. Один взял как-то, так и тот сбежал. Аж через полгода.

– А чего так?

– Ничего. Элементарно не сошлись характерами. А вы, Сервелант, всегда такой открытый с малознакомыми?

– То есть? – не понял я вопроса.

– Ну, всегда так прямо в лоб спрашиваете?

– А что тут такого?

– Не знаю, ничего в общем-то. Просто непривычно как-то. Обычно все наводящие вопросы задают, ходят вокруг да около, считают, что нормы приличия соблюдать следует в любом случае. А вам, похоже, все эти нормы до лампочки.

– Это да, – отвечаю, – до лампочки. Не все конечно... Маш, вы знаете, я не хочу казаться умнее, чем есть на самом деле, культурнее, образованнее. Я такой, как есть, нравится вам это или нет. Я ж не заставляю с собой общаться. Колхоз – дело добровольное, как говорил Феликс Эдмундович, перезаряжая маузер. А то, что вы мне нравитесь, это разве плохо? Мое дело, в конце концов.

Маша снова засмеялась.

– И меня, значит, не спросите?

– О чем? О том, можете ли вы мне нравится без вашего разрешения?

– Ну, хотя бы...

– А чего спрашивать? Разве этот ваш вопрос что-то изменит? Ответите, что нельзя, так я тайно о вас, Маша, думать буду. Сколько бы вы не сопротивлялись.

Николай с Татьяной весело наблюдали за нашим диалогом. Наконец, Таня не выдержала:

– Ребят, ну хватит! Давайте-ка лучше вина выпьем. У нас там с нового года бутылка муската заначена... Никола, неси. И фужеры захвати...

Вино было чудо как хорошо, Леша! Или просто компания замечательная подобралась. Или я... влюбился? Влюбился! С первого взгляда, помнишь же. И со второго – сейчас – любовь моя к этой женщине, замечательной во всех отношениях, только крепла с каждой минутой. С каждым мгновением. Да...

Но Маринка, сидевшая весь вечер, как на иголках, не выдержала. Когда я поднялся с табурета всего лишь размять суставы, тут же схватила меня за руку и утащила к себе в комнату. Кормить рыбок.

– Ну, наконец-то они от тебя отвязались, – произнесла девочка, когда за нами закрылась дверь. – Вы, взрослые, как только соберетесь вместе, о детях сразу забываете. Вот объясни мне, почему?

– Марина, – улыбнулся я, – какой же я взрослый? Я ж младше тебя?!

– Вот-вот. А по повадкам – взрослее некуда. Ты чего к нам так давно не заходил?

– Я заходил. Просто тебя дома не было. Как там на даче?

– Нормально. Дедушка только расстраивается. Его на пенсию выгнали, жалко. Он же еще вон какой!

– Это точно, жалко. Но дед твой не пропадет, не беспокойся.

– Змей, а ведь, правда, что дядю Колю с работы не выгонят? – спросила Марина, отойдя, наконец, от аквариума. – Я слышала, как мама по телефону говорила. С бабушкой.

– Нет, Мариночка, что ты! Без дяди Коли институту делать нечего, – попытался успокоить я девочку. – Он там самый главный по науке. Не выгонят, конечно... Вы когда на юг-то едете?

– Так завтра. Слушай, а поехали с нами!

– Я б с радостью, но мне на работу надо, – вздохнул я.

Что там, в институте этом чертовом, еще случится? Аж думать страшно.

Маринка неожиданно перевела тему:

– Змей!

– Да?

– Женись на тете Маше, а? Она у нас знаешь, какая хорошая? Несчастная только.

Я удивленно посмотрел на девочку.

– С чего бы это?

– Ну, просто... Мама говорит, что в личной жизни у нее провал, потому что в торговле работает. Там одни жулики и подхалимы вокруг. Только ты не думай, тетя Маша не такая! И ты у нас самый замечательный.

– Вот сводница, – говорю, улыбаясь.

– Ну и что. Бабушка считает, что все женщины – сводницы. И ничего плохого в этом нет, потому что природу не изменишь. Ну, так как, женишься?

– А чего не жениться? – отвечаю. – Женюсь. Если тетя Маша сопротивляться не станет.

– Она не станет! Сам увидишь...

Эх, дети, дети... Все у них просто. Никаких тебе предрассудков и комплексов. Что думают, то и говорят...

А я? Я не такой? Господи, тут-то, наконец, и дошло до меня, что давеча вел я себя как законченный придурок... "Вы не замужем?" Идиот несчастный! Хуже ребенка, право. Что теперь делать? Ну, что?

Плевать, будь что будет...

На кухне пили чай.

– Мы, Змей, тебя уже потеряли. Торт будешь? – Татьяна потянулась за чистой чашкой.

– Буду. Мне сейчас ваша распрекрасная Марина настоятельно порекомендовала... – начал я, но вовремя умолк.

– Что порекомендовала? – Николай уставился на меня с нескрываемым интересом.

– Отправиться с вами на юг, – выкрутился я.

– А-а, – в Танином голосе послышалось плохо скрываемое разочарование, – а я думала, что... Нет, ничего...

Чаевничали молча. В каком-то напряжении даже. Меж нами с Машей, я почувствовал, вновь растет дистанция. Видать, она тоже это ощутила. Начала дергаться.

Наконец, произнесла, поднимаясь на ноги:

– Пожалуй, пойду, ребята. На работу завтра.

– Маша, а можно я вас провожу? – неожиданно для себя выпалил я. И почувствовал, что краснею.

– Не стоит, Сервелант, – ответила она и отвернулась окну. – Я тут рядышком живу. Через дом буквально.

– Вот и хорошо, что рядышком, – снова подлая моя натура предательски полезла наружу. – Это меня вполне устраивает.

Предложил, а про себя подумал: "А ну, как Маша в Красном Селе живет или на Ржевке какой-нибудь. Переться через весь город... Потом обратно, в центр. Жуть".

Николай и Таня засмеялись, а Мария посмотрела меня пристально и с улыбкой спрашивает:

– Вы, Змей, всегда такой или специально передо мной выпендриваетесь?

– Он у нас как ребенок, – весело заметил Коля, – что на уме, то и на языке.

– Значит, в Красное Село б не поехали?

В Красное Село? Она что, мысли читать умеет?

– Поехал бы. Куда деваться, коль сам предложил. Но, честно говоря, с невеликой охотой... Шучу.

Я тогда, Леша, подумал, что большей ерунды за всю свою жизнь не говорил. Наворотил такие горы глупостей, что не представляю, как их теперь разгрести. Нет, ни за что она теперь провожать себя не разрешит. Думает, небось, что с кретином очередным судьба свела... Э-эх...

Но все вышло не так.

– Нравитесь вы мне, Сервелант. Легко с вами. Не передумали провожать еще?

– Н-нет, – запнувшись, прошептал я. Чуть с табурета не рухнул.

– Тогда идем, – подошла ко мне Маша и взъерошила волосы на макушке.

– Ага... идем, – только и кивнул я.

И вдруг почувствовал во всем теле такую легкость, что захотелось лететь, Леша. Лететь, незнамо куда. Хоть к самому солнцу, как тот Икар!

Нда...

А на улице к ночи – помню, как сейчас – здорово похолодало. Начинал накрапывать мерзкий и какой-то совсем не летний дождик.

Зонтов у нас с Машей не было.

Глава пятнадцатая, чуть-чуть лирическая, повествующая о том, что синтетические гуманоиды могут испытывать настоящие человеческие чувства

Мы остановились под чугунным козырьком подъезда старинного дома. Действительно, рядом. Не через дом, конечно, и не через два. Но дорога заняла минут десять, не больше.

– Зайдешь? – Маша сняла предоставленный ей в качестве утеплителя мой дежурный кремовый пиджак (я еще подумал, может для этой цели я его и приобрел – замерзших женщин отогревать?) и вернула мне.

– Зайду, – просто ответил я, так и не поняв, когда мы успели перейти на "ты".

Мы поднялись на четвертый этаж пешком. Лифт не работал. В прихожей царил привычный для одиноких людей беспорядок. Туфли вперемежку с сумочками, неубранные с зимы сапоги, раскрытый зонтик, сохнущий, должно быть, не первую неделю, переполненная окурками пепельница на перчаточной полочке под зеркалом, которое, кстати, сразу бросалось в глаза из-за своей идеальной чистоты. Наверное, единственная, действительно нужная и полезная в прихожей вещь.

– Не пугайся беспорядка, гостей не ждала, – Маша небрежно сбросила туфли и, сунув ноги в пушистые тапочки, пошла в ванную, – можешь ботинки не снимать, тапочек твоего размера у меня все равно нет.

Не разуваться, так не разуваться. Хозяин – барин.

Пока Маша мыла руки, я огляделся. Так... Однокомнатная. Но комната побольше моей раза в два будет. И кухня ничего себе. Это тебе, Леша, не хрущевка.

– Чай? Кофе? Давай кофе сварю, у меня арабика, вчера только привезли, – сзади зазвучал Машин голос, – Слушай, Змей, будь другом, кофейник на газ поставь. Спички на полочке. А я пока переоденусь. Устала, как собака.

Спички я нашел сразу, а вот кофейника, хоть убей, нигде не видел.

– Маша, а кофейник у тебя где?

– Сейчас иду, – зазвучало из комнаты, – извини, он здесь оказался.

Мария появилась в длинном черном махровом халате и с невиданным мною до сих пор сооружением буржуазного быта в руке.

– Что это?

– Что? А это, – женщина рассмеялась, – это и есть кофейник. Все удивляются, когда впервые видят. Правда, необычный? Папа из Индии привез. Сто лет прошло, память.

– О папе?

– Ага. Он умер, когда я еще девчонкой была. Сердце.

– А мама?

– А что, мама? Мама жива и здорова. Она летом на даче живет, а так мы с ней здесь вдвоем кукуем. Логово одиноких баб. – Маша снова рассмеялась, вообще, она казалась очень открытым и добродушным человеком. – Нам хорошо вдвоем. Она у меня знаешь какая?!

– Какая?

– О! Заслуженный работник торговли. И я, получается, товаровед во втором поколении. А дед купцом был. Так что, мы потомственные торгашки. А тебя каким ветром в науку занесло? Ты ж, Танька говорила, с Николаем в одной лаборатории работаешь?

– Бог его знает, как. Долгая история и нудная, – я попытался выкрутиться.

– А что, ты куда-то торопишься?

– В общем-то, нет, но... поздно уже. Ты ж устала. – Я не понимал, намекает она мне на то, чтоб я остался, или так, играет, провоцирует.

– Устала? А, да, устала. Но ведь теперь я дома – вот и отдохну... Кстати, кофе уже готов. Ты с коньяком?

– А что, и коньяк есть? Можно было б кофе и не варить, – улыбнулся я.

– Смешной ты, Змей. Слушай, а ты меня, правда, раньше где-то встречал? Ну, там, у Таньки в прихожей, как будто смутился. Мы раньше нигде не виделись? Мне кажется, что мы с тобой тысячу лет тыщу знакомы... Нет?

– Нет, Маш, не встречались. Обознался я... Просто темно у них было. Вот...

– Это ты темнишь. Ладно, не хочешь – не говори, – Маша достала из шкафчика начатую бутылку "Арарата" и одну рюмочку.

– А себе?

– Нет, извини, я не буду. Мне завтра вставать рано, а с коньяка давление скачет. Потом голова ничего не соображает. Проверку со вчерашнего дня ждем. В прошлом году мы с заведующей чуть...

– ...на дачу в Мордовию не отправились, – закончил я фразу.

– А ты откуда знаешь? – Мария осеклась, пролив на скатерть ароматную каплю.

– Я не знаю. Просто догадываюсь, – пришлось выкручиваться, – система. Обэхаэс вас, работников торговли, особенно любит.

– Это уж точно. А жадные, ты бы знал! Балыком и коньяком не отделаешься. Надо или кристально честным быть, или такой бакшиш отстегивать, без колготок останешься. А как в наше время тотального дефицита честным быть? Ты скажи, если знаешь. Деликатесы по своим да нашим раскидать – незаконно, но правильно. На прилавок его выложить – неправильно, но законно. А простые покупатели изобилие один раз увидят, многие с ума тут же и сойдут. Начнут каждый день требовать, а если не дадим – жалобы, доносы... А, значит, проверки одна за другой. Мы ж не волшебники, чтобы качественными продуктами магазин каждый день затаривать. Знаешь, с какой регулярностью к нам в гастроном ту же сырокопченую колбасу привозят?

– С какой? – спрашиваю, интересно о своих братьях подробности узнавать.

– Раз в месяц. Представляешь? По одному ящику всего. Это не издевательство?... Давай не будем о грустном. Ты со своей, Танька сказала, разбежался?

– Да, – ответил я и подумал о неожиданности такого перехода, – а что ж в этом веселого?

– Ничего. Но и печального я ничего не вижу. Сходятся люди, расходятся. Всегда так было, всегда так будет. Ерунда все это. Говорят, что мужчина и женщина – это две половинки, которые друг друга ищут, иногда всю жизнь. Только я в подобную чушь не сильно верю. Мы ж не апельсины, чтобы нас пополам резать. Тут, Змей, что-то иное. Знать бы... – Маша последние слова произнесла как-то задумчиво. – Слушай, а расскажи мне лучше о себе. А? Только не ври, ладно?

– Не врать? – настолько откровенно ко мне в душу еще никто не лез, поэтому я и дернулся от неожиданности, – Можно и не врать... Только ты все равно не поверишь. Уж очень моя биография необыкновенная... Давай так, если тебе интересно, ты у Тани с Николаем спроси, они все про меня знают. Только не к чему, я думаю, всю правду тебе обо мне знать.

– Что, криминальное прошлое?

– Если бы! Криминальное, как ты говоришь, прошлое – ерунда... по сравнению с моим. Я, если тебя интересует, и не человек вовсе.

– А кто? – Маша хихикнула. – Инопланетянин?

– Почти, – улыбнулся я. – Ну... скажем, гуманоид. Такой ответ тебя устроит?

– Н-нет, – покачала головой Мария и вдруг рассмеялась. А потом начала икать. – Н-не ус-строит.

Встала, налила в чашку холодной воды. Выпила мелкими глотками, встав на ципочки. Чтоб икота отстала, догадался я.

– Смешной ты, Сервелант, – усевшись, произнесла. Но не слишком весело. Задумчиво, скорее. – Вижу, есть в тебе кураж. Обаяние какое-то странное. Нечеловеческое... Это ж надо такое придумать – гуманоид... Если не инопланетянин, то, мож, снежный человек? Признавайся!

Подмигнула. Улыбнулась, обнажив ровные чуть желтоватые, наверное, от курения, зубы.

– Вроде того. С гор за солью спустился, тут меня и сцапали. Побрили, отмыли, в институте выучиться заставили, чтоб стал как все...

– Тогда я Дюймовочка! Выросла только и в сказки верить перестала... А если серьезно?

– Давай сейчас не будем о моем происхождении, ладно? Не обижайся, Маш. Просто... такой вечер портить... Потом расскажу. А сейчас мне пора идти, а то не уеду. – Я встал из-за стола. – Может, телефончик оставишь?

Уверен, что оставит, я вовсе не был. И иапрасно.

– Конечно. А ты точно позвонишь? – в голосе Марии расслышал я еле какую-то такую нотку, что стало мне сразу хорошо-хорошо... Надежда появилась. Она черкнула на листочке из записной книжки свой номер и, вырвав, протянула мне.

– Обязательно, Маш. Обязательно позвоню. Хочешь, прямо завтра?

– Давай лучше в выходные. Завтра, я боюсь, на работе ночевать придется. Проверка эта... К выходным же чего-нибудь придумаем, хор? Только ты не теряйся.

А на прощанье я получил поцелуй. Точнее, чмок. В небритую щеку...

Не помню, Леша, как и когда я оказался в тот вечер дома. Это ж надо – три дня каких-то пролетело, а столько всего необычного произошло. Пожалуй, у каждого в бывают подобные времена. Это когда события сменяются, что картинки в калейдоскопе. И все – одно удивительнее другого. За такие мгновения и начинаешь ценить жизнь. Понимаешь? Саму жизнь начинаешь ценить, Леша! Как это здорово!

Маша оказалась именно такой, какой я себе ее и представлял частыми и бесконечно долгими бессонными ночами. Такой же, но только еще лучше! С ней было легко. Непринужденно. И хотелось видеть ее постоянно, всегда быть рядом. Интересно, а что она обо мне думает? Неужели, то же самое? Может, и не чушь это про половинки-то, а чистейшая правда?! Хотя нет, все-таки чушь. Откуда у меня половинка среди людей? Я ж не человек по сути своей, а обычная колбаса... Ну, не совсем обычная...

На миг представил я, что было бы, если б не встретил Николая. Съели бы, как братьев моих, а шкурку – на помойку. Или прямо со шкуркой... Нет! Не может быть! Не могли меня съесть по определению, я знал это еще в тот миг, когда крысы меня не тронули. Верил в судьбу свою исключительную. А вера – великая, я тебе скажу, штука. Только она – настоящая искренняя вера, живущая где-то в глубине твоей души, и способна помочь тебе достичь цели. Да, да, любой цели. Любой, слышишь?!

Вот и с Машей так. Не смог бы я, Леша, придти к ней в магазин, чтобы познакомиться. Понимаешь, надеюсь. С какой рожей, да? Но ведь интуитивно знал, что увидимся. И не просто увидимся, а познакомимся. Сблизимся... И вот тебе – на, получи и распишись, пожалуйста! Все, как чувствовал! Хоть разум мой в этой игре – верю / не верю, – похоже, не участвовал.

Так-то, дружище...

Понимая, что заснуть все равно не смогу, я повалился поверх покрывала прямо в одежде и уставился в потолок. Вот поплыли перед глазами Маринкины рыбки, в увеличенном до размеров мирового океана авквариуме... Вот, черт бы его побрал, торжественно прошествовал друг за дружкой Лев Макарыч Тычков в обеих своих ипостасях. Вот возникла на горизонте фигурка....

Неожиданно затрезвонил телефон. Странно, кому я понадобился в четыре часа утра? И неожиданно понял...

– Алло, Змей? – раздался встревоженный голос. Тот самый голос, что до сих пор звучал в моих ушах. Маша... – с тобой все в порядке? Я третий час звоню, никто трубку не берет.

– Все в порядке, Маш. Просто я пешком решил прогуляться. Проветрился. Знаешь, на улице...

– Так это правда? – не дала она договорить мне фразу про погоду.

– Что? – не понял я. – Что – правда?

– Про... Про гуманоида?

– Ну-у...

Мне стало не по себе. По спине пробежали мурашки.

– Сервелант, алло? Змей...

– Да, да... Я слушаю...

Что ей ответить? Что?!

– Я... Я Тане звонила... Ты только не волнуйся, хорошо? Мне... Мне ведь все равно, кем и ты был раньше. Правда. И каким, тоже все равно. Главное, что ты сейчас настоящий. Настоящий, слышишь? Я... Я колбасу есть перестану, хочешь? Если для тебя это важно... Позвони мне вечером, а? После восьми... Позвонишь?

– Позвоню конечно!

У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от счастья. Но...

– Но как же твоя проверка, Машенька?

– Да, черт бы с ней! А хочешь... Хочешь, я к тебе приеду?

Нет, я решительно отказывался верить в происходящее.

– Алло! Змей, ты куда пропал? Диктуй адрес, я записываю...

Запинаясь, я продиктовал свой адрес, пробормотал еще что-то невнятное и осторожно положил трубку на рычаг.

Ну, дела...

Нет, теперь точно Макарыча уделывать придется. Вот только как? Надо что-то срочно придумывать. Самостоятельно. Коля-то уезжает... А как прикажете личную жизнь устраивать, когда на работе такие беспределы творятся?

В общем, Леша, понял я тогда, что ситуацию, пока она не вышла из-под контроля, из рук выпускать нельзя. Кого б только в союзники заполучить? Николая не будет, На наших в лаборатории положиться нельзя – у Саши с Аленой свадьба на носу, Наташка... та, вообще, фрукт непредсказуемого происхождения... Эх... Но кто-то же должен быть. Кто?

Слон?

Мысль о нем я отогнал сразу.

Нет, нет, и еще раз нет. С махровой уголовщиной связываться – самый тухлый вариант.

Впрочем, может, до крупных неприятностей дело и не дойдет? Ведь надежда, как известно, умирает последней. Прости, Леша, за избитый штамп.

Глава шестнадцатая, в которой события приобретают необратимость и начинают развиваться с головокружительной быстротой

Из дому я решил выйти в час пик. Не хотелось нос к носу сталкиваться на проходной с невзрачным. Отталкивающее производил этот тип впечатление. Лучше уж так, в толпе спешащих коллег прошмыгнуть. И на свое рабочее место тихой сапой...

И все уже шло, как я задумал – даже вертушку проскочил, обменявшись кивками со вчерашним милиционером, как неожиданно на лестнице кто-то попридержал меня за рукав. Я обернулся.

– Сервелант Николаевич, здравствуйте, – ступенькой ниже стоял Тычков.

– Доброе утро, Лев Макарыч, чем могу?

– Зайдите, пожалуйста, в приемную. Я у Зинаиды оставил для вас бумаги. Думаю, они покажутся вам интересными. Ознакомьтесь сами, сотрудников своих ознакомьте, а вечером выскажете свои соображения, – безапелляционно произнес директор, развернулся и двинул в направлении выхода.

– Хорошо, – пробормотал я в ответ, но он, похоже, меня уже не слышал.

Дверь приемной оказалась запертой. Я глянул на часы – без десяти девять. Решил подождать секретаршу. В лабораторию идти все равно большого желания не было. Ага, вот и Зинаида.

– Меня ждете?

– Вас, душа моя, – с натянутой улыбкой проговорил я. – Тычков сказал, что оставил для меня какие-то документы.

– Да, да, Сервелант Николаич. Вчера еще, вы так рано ушли...

– Рано?

– Ну, он просил соединить с вами в половину восьмого, а вас... – Зина пожала плечами. – На нет, как говорится, и суда нет. Рабочий день-то до шести. Завидую вам немножко. Вчера чуть не до полуночи тут торчала... Как там наш бывший-то поживает? Николай Иваныч ничего про тестя не рассказывал?

– Нет, Зин. Давайте бумаги, пойду с ними знакомится. А то приедет Лев Макарыч, вызовет, а я...

– Держите.

Секретарша вытащила из стола увесистую коленкоровую папку и протянула мне ее двумя руками.

– Не надорвитесь только, весу-то в ней! Килограмм пять, не меньше.

– Килограммов, Зиночка, – поправил я.

– Что? – Зина кинула на меня вопросительный взгляд.

– Ки-ло-грам-мов, – повторил я по слогам.

– А-а! – улыбнулась она. – Вам бы, Сервелант Николаич, русский язык преподавать.

Я хотел ответить, что писать не умею, но постеснялся. Научный работник все-таки.