Текст книги "Введение в человечность (СИ)"

Автор книги: А.Б.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Давай, – говорит Ферзиков, – Агамемнон, мы тебя тренером сделаем. Найдем черного, а ты ему мозги в нужную сторону вправишь, а?

Это предложение мне сразу не понравилось. Какой, клоп тебя возьми, из меня тренер! Я – спортсмен и сам хочу на дорожку!

– Нет, Василий, – решил я пойти на тактический маневр, – так дело не пойдет.

– Почему? – встрял Кабаков.

– Объясняю, – ответил я. – Во-первых, черный таракан в наших широтах – биологический феномен, редкость. Его найти не так-то просто, надо в порт ехать, по складам шариться.

– Так съездим! – не унимался Вася.

– Зима сейчас, – покачал я усами, – они там или глубоко в мешки забились, или перемерзли насмерть. Мне Сократ про портовые склады рассказывал... И попрошу не перебивать... Во-вторых, тренера из меня не получится по причине огромного желания быть спортсменом. Ведь наставников на пьедестал не возводят, так?

– Ну...

– Значит, я прав, – подытожил ваш покорный слуга. – Но у меня самого кое-какие мысли на этот счет имеются. Надо только сходить кое-куда...

– Куда? – заинтересованно улыбнулся Ферзиков.

– Пока это секрет. Но обещаю, что до завтрашнего утра вернусь. Договорились?

– Слушай, ты какими-то загадками говоришь, тараканище, – потянулся Кабаков, – а что, если твои мысли – полная чушь? Может, поделишься с партнерами по бизнесу?

– Нет, – ответил я, – не чушь... и не поделюсь. Вась, отнеси меня на кухню, а завтра утром жди. Ладно? Верьте мне, люди. Я ж слово Агамемнона дал.

Глава двенадцатая. Шутка Судьбы и первые союзники

Пока они там, в комнате, думали, как решить первую возникшую проблему, мне в голову пришла нестандартная идея. Подтолкнуло к ней меня вчерашнее знакомство с Семеном Обуслововичем. Он-то черный, хоть и наполовину. Может, найдем выход вместе?

Конечно, возвращаться в эти заплесневелые подвалы никакого желания не было. К тому же Золя там... Шлюха! Нет, ярости во мне уже не осталось... Вот только боль разочарования продолжала разрывать мое маленькое, но горячее сердце.

С другой стороны, делать нечего. Всегда надо чем-то жертвовать. Пусть уж лучше гордостью, чем исполнением мечты.

Вася осторожно опустил меня за плинтус, и я, отыскав знакомую норку, устремился по заплесневелому коридору вглубь стены. Странно, но от царившего вчера оживления не осталось и следа. Достигнув Изольдиной коморки (из корыстных побуждений я решил сначала наведаться к своей неверной подруге, она все ж таки секретарша Катерпиллера, а не клоп вонючий), я и там никого не обнаружил.

Издалека доносился какой-то шум, словно шел митинг. Внимательно окинув взглядом ни капельки не изменившуюся обстановку, я вышел из Золиной квартиры и побрел в сторону апартаментов Семена Обуслововича.

Уже на подходе к ним, в душу закралось непонятное беспокойство. Меня одолело предчувствие того, что случилось что-то непоправимое, тяжелое, страшное. И, увы, не ошибся.

За сотню шагов до кабинета Катерпиллера я, глубоко погруженный в собственные мысли, чуть не сбил с ног тихонько рыдающую тараканшу, прислонившуюся к стенке и судорожно дергающую усами.

– Дамочка, что произошло? – ласково спросил я, немного придя в себя от первоначального испуга.

– Ах... ах... умм... – только и всхлипывала она.

– Да что же, наконец, здесь случилось?! – обратился я громко к пожилому таракану, молча стоявшему поблизости.

Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и как-то механически произнес:

– Горе... Случилось большое горе. Господин Катерпиллер покидает нас. Доктора говорят, что душа его скоро устремится по вентиляции вверх, в самые серые небеса.

Я аж сел на брюхо. Вот тебе на! Только вчера пили кофе с лосьоном, за жизнь трепались, а сегодня старик умирает. Я не мог поверить собственным усам. Как такое могло произойти всего за день? Да разве за день?! Еще утром он мою любовь грязно имел...

– Найдите Агамемнона! – донесся до моих усов громкий крик откуда-то из глубины коридора. – Последняя воля Семена Обуслововича! Агамемно-о-он!

Я почувствовал на себе тысячи пристальных взглядов. Нет, естественно, я не мог видеть глаз столпившихся тараканов, потому что повсюду царил глубокий мрак, но меня словно пронзило магнитными иголочками.

И пошел вперед. Тараканы, запрудившие широкий низкий тоннель, расступались, жались к стенам, освобождая мне проход. Я двигался все быстрее и быстрее, наконец, пригнул к полу усы и устремился по образовавшемуся коридору с небывалой для себя скоростью. Потоки сырого воздуха обдавали холодом мое раскалившееся до красна тело.

Так, на всех парах, я буквально влетел в кабинет Семена.

– Он здесь... – пронесся тихий ропот среди челяди Катерпиллера. – Семен Обусловович, господин Агамемнон прибыл.

Я окинул взглядом два десятков тараканов, находившихся в кабинете. Искал Золю, но ее нигде не было...

– Агамемнон... – донесся с гриба слабый, но удивительно красивый голос Катерпиллера, – мальчик мой, подойди...

Я, не чувствуя под собой лап, двинулся к умирающему. Усы мои обвисли, все тело как-то обмякло, лапки стали словно ватными. Теперь я понимал, что утренняя злость на старика была вызвана дурной ревностью, на которую я не имел никакого права. Ведь еще вчера, только увидев Семена, я сразу понял, что передо мной великий таракан, гениальный, значительный. Что такие личности появляются в нашей среде раз в год, а может, и того реже... Что же произошло? Как мог я усомниться в порядочности этого замечательного мыслителя и неутомимого деятеля. Даже сейчас, находясь на смертном одре, он излучал чудовищную энергию, и от него буквально исходил запах неукротимой жизненной воли...

– Семен, что случилось? – спросил я, подойдя к грибу. – Почему вы в таком состоянии?

– Кыш, косоглазые! – тихо рявкнул Катерпиллер челяди. – Оставьте нас вдвоем.

Я не успел оглянуться, как в комнате никого кроме нас не осталось. Семен Обусловович поманил меня поближе своей ослабевшей передней лапой и грустно улыбнулся.

– Жаль, что мы не успели познакомится с тобой поближе, – медленно проговорил он. – Я чувствую в тебе неординарную личность, друг мой. Таких тараканов, как ты, среди моего народа нет... А жаль...

– Что вы! – возразил было я, но Катерпиллер поднял вверх дрожащую лапу, призывая к молчанию.

– Ты помнишь, что я не люблю, когда меня перебивают? Дай старику выговориться в последний раз... Молчи, Агамемнон, и слушай... Тебя мне сам Бог послал. Я это почувствовал сразу, как только ты здесь появился. Я еще со вчерашнего утра неведомо откуда знал, что должно что-то произойти... И произошло... Сынок, ты видишь, что я не в лучшем состоянии, – мучительно улыбнулся старик. – Только не надо опровергать моих слов. Я готов к последнему переходу... Но знай, что теперь я спокоен, потому что в нашей колонии появился новый хозяин...

Я оглянулся. Вокруг никого не было, только из-за двери торчали чьи-то любопытные усы, но обращать на сей факт внимание в такой час я посчитал ниже собственного достоинства. Катерпиллер тем временем, выдержав многозначительную паузу, закончил:

– ...Ты.

– Я? – переспросил я, потому что не смог скрыть своего удивления, хоть внутренне давно и приготовился к такому повороту. Интуиция подсказывала. Великая, между прочим, штука.

– Не делай удивленных глаз, – снова улыбнулся Семен. – Ты ж прекрасно понимаешь, что именно за тем, чтобы высказать тебе последнюю волю, я и звал тебя. И про нее, волю мою, ты уже знал... Так?... Ты... Именно, ты.

Все-таки, удивительный таракан. Он буквально читал мои мысли. Но, с другой стороны, я ведь еще так молод! Кто станет меня слушать? Здесь, наверное, полно своих претендентов на престол предводителя.

– Не беспокойся, – и опять Катерпиллер словно вскрыл мой мозг и прочитал засевшие там сомнения, – все уже в курсе. Никто... Запомни, никто не станет тебе возражать... Они понимают, что без сильной лапы, развитой интуиции и нестандартного ума в этом кабинете нечего делать. Обещай мне, что останешься...

Как я мог ему возразить? Воля умирающего – закон. Я кивнул:

– Обещаю, Семен Обусловович. Клянусь, что не покину ваш... наш народ. Клянусь своей волей и вашей бессмертной душой... Не беспокойтесь, я справлюсь!

– Не сомневаюсь, Агамемнон... – слабо кивнул усом старик. – И найди Золю. Не вини ее ни в чем. Он чиста пред тобою...

Последние слова Катерпиллера повергли меня в шок, и я на секунду забыл об умирающем. А когда пришел в себя, Семен уже испустил дух.

Вокруг гриба тут же выросли четверо здоровых часовых, которые парами стали по стойке смирно с обеих сторон покойного, а возле меня оказался тщедушный таракашка, который заорал пронзительным голосом:

– Отец наш умер! Да здравствует отец!

И в ответ прогремело многоголосое, нестерпимо громкое:

– Ура!... Ура!... Ура!!!

А я стоял и думал. Вот ведь, брат Агамемнон, как порой шутит госпожа Судьба. И что будем теперь делать с бегами? Молодой отец, клоп тебя побери.

Тараканы готовились к траурной церемонии, ответственность за которую я возложил на Федю, того мелкого шумного таракана, что объявил о смерти Катерпиллера и провозгласил начало моего правления. Тот был только рад услужить новой власти (мне), поэтому принялся за дело рьяно.

Я же, убедившись, что меня не подведут, отправился путешествовать по коридорам своих новых владений в поисках Золи. Меня терзали противоречивые мысли. Последние слова старика... Не вини Золю... Она чиста... Интересно получается, неужели я все не так понял? Может, вовсе и не занималась она с ним этим делом? Может, зря я так...

– Агам, – неожиданно донесся до меня знакомый голос откуда-то из темной ниши, которую я бы иначе, наверное, проскочил.

– Да? – встрепенулся я, почувствовав, как мороз сковал мои крылья.

– Агам... – словно эхо вылетело из темноты, – его... его уже нет?

Я пошел на голос и через несколько секунд почувствовал знакомый запах лосьона. Она...

– Нет, Изольда, его с нами больше нет... Прости...

– За что? – мне почудилось, что в ее голосе что-то треснуло, и вот-вот наружу хлынет поток соплей, смоющий меня в преисподнюю чувств.

– Так... – ответил я. – За то, что посмел сомневаться в тебе... В твоих чувствах...

– Я... Агам... – я услышал легкий всхлип, лица-то в такой темени было не различить, – я люблю тебя... Агам... я... я... я его...

– Что? – мне почудилось самое страшное. Неужели она ради нашей любви...

– Да, – Золя словно услышала мои мысли. – Я убила его... Агам... Ради... ради нашей любви... Скажи, как дальше жить? Как? Как?! Как?!!! Как...

Я обнял трясущуюся в истерике Изольду и крепко прижал к себе. Мы стояли молча очень долго. Я затрудняюсь сказать, сколько прошло времени, прежде чем тело ее, наконец, обмякло и мешком с плесенью повисло на моих лапах.

– Не переживай, – разорвал я тишину своим голосом, который слышал теперь как бы со стороны. – Не переживай, милая... Теперь все наладится. Я тоже тебя люблю... А Катерпиллер, он... он... он был классным... то есть... он, это самое... он просил ни в чем тебя не винить... В каком возрасте он эта... того?...

– Четыре года... Другие столько не живут... Я... я... я не смогла... Прости...

Я почувствовал, что истерика девушки, взяв лишь небольшую паузу, начинает фонтанировать с новой силой, поэтому плотнее прижал Золю к себе и громко по слогам произнес:

– У-спо-кой-ся, все-по-за-ди! Все!

Ее перестало трясти почти сразу.

– Пойдем домой, – я подхватил ее за переднюю лапку и не спеша вывел из ниши. – Семен Обусловович назначил меня своим преемником. Так что, обещаю тебе, все будет хорошо. Поняла?! И я уверен, что твой яд на него не очень-то подействовал. Ведь это был яд?... Знаешь, просто пришло время. Он был очень стар. Очень! ТЫ-НЕ-ВИ-НО-ВА-ТА!

Изольда посмотрела на меня таким жалким взглядом, что я чуть не расплакался.

До ее квартиры шли молча. Никого навстречу нам не попадалось, большинство опечаленных тараканов разбрелось по домам, но многие еще оставались в коридорах, примыкающих к бывшему кабинету господина Катерпиллера. И слава Богу. Видеть нового предводителя в роли безумного влюбленного, согласитесь, не лучшее первое впечатление.

Добравшись до коморки, я уложил Изольду на сдвинутые рядом подушки, которые еще хранили запах нашей ночи, дождался, пока она заснет, и тихонечко вышел обратно в катакомбы. Надо было проверить, как идут приготовления к траурной церемонии, а также решить свои вопросы.

Продираясь сквозь чуть поредевшую толпу, которая при моем появлении словно онемела, лишь провожала любопытно-настороженными взглядами, я вернулся в кабинет Катерпиллера.

Тело Семена Обуслововича все еще лежало на грибе. Часовых сменили три коротконогих толстых таракана, которые, склонившись над покойником, о чем-то сосредоточенно переговаривались. Подойдя ближе, я поздоровался:

– Здравствуйте, уважаемые господа. Чем изволите заниматься?

Ко мне повернулся только один. Остальные, похоже, даже не обратили на своего нового предводителя никакого внимания.

– Так, эта! Мы, понимаешь, мумификаторы! – произнес один из толстяков. – Я, кстати, Бальзамин, а эти, понимаешь, Потрохарь и Чучедел. Мы, понимаешь, братья. Медиковы, понимаешь, по фамилии... А сейчас труп к складированию готовим! Эта, понимаешь, дорогой господин Агамемнон, необходимые условия хранения Отцов!

Я на всякий случай кивнул, давая понять, что все прекрасно понимаю, хотя на самом деле, такую процедуру видел впервые. У нас на Зине дохлых тараканов обычно оставляли на месте смерти, а потом Анна Андреевна выметала их веником и спускала в унитаз. Если же кто помер в месте, не доступном для уборки, мы его выволакивали наружу. Нечего антисанитарию разводить. Если каждого умершего складировать, живым места не останется.

– Простите, уважаемый Бальзамин, вы Федора не видали?! – спросил я, стараясь придать своему голосу командирские нотки.

– Леонтий! – вместо ответа крикнул разговорчивый толстяк.

В комнату ввалился один из тех низколобых здоровяков, которые утром не пустили меня на прием. Он застыл в дверях и в почтении склонил усы:

– Слушаю вас, господин Агамемнон.

– Вы кто? – спросил я.

– Леонтий Огрызко, господин Агамемнон, первый начальник службы безопасности при господине Катерпиллере. Жду ваших распоряжений.

– Милый господин Агамемнон, – ласково встрял толстый мумификатор, – советую вам оставить Леонтия на его должности. Его преданности нет предела. В нашем городе все знают, что Огрызко служит не народу, а лишь своему повелителю, понимаешь... Очень, понимаешь, ценное качество. И главное, редкое... понимаешь. А Лаврентия Охапко, второго начальника, понимаешь, можете уволить. Он, понимаешь, интриган...

Я кивнул усами:

– Вы утверждены, господин Огрызко. И передайте господину Охапко, что с ним я встречусь на следующей неделе. А пока он тоже в должности... Пока.

Усы здоровяка довольно дрогнули, и он в знак почтения осторожно их склонил к полу.

– Что прикажете, хозяин?

– Леонтий, найдите мне Федора. И приведите сюда, – приказал я и, не прошло и секунды, как Огрызко исчез из моего поля зрения, а минуту спустя он уже стоял в комнате, держа распорядителя за усы одной из своих мощных лап. Как грубо, клоп его дери!

Бедный Федя трепыхался, как окунь на крючке рыболова, но оскорбление сносил молча и пытался даже в таком положении выглядеть достойно. Видать, привык к изуверскому обращению.

– Леонтий, – вздохнул я, – отпустите его на землю. Я ж просил найти и привести, а не тащить господина распорядителя за усы.

– Ошибку понял и совету внял, – отчеканил здоровяк. – В следующий раз буду внимательней. Жду дальнейших распоряжений, хозяин.

– Пока отдыхайте, но будьте неподалеку и начеку, – отпустил я Леонтия.

– Есть, хозяин! Отдыхать неподалеку начеку!

А я уже обращался к Федору:

– Господин распорядитель, есть ли тут уединенное место, в котором мы могли бы переговорить с глазу на глаз?

– О, конечно, господин Агамемнон. Простите, а как вас по имени-отчеству?

– Мы царского рода, – пошутил я, – но не очень гордого. Поэтому зовите меня просто – "ваше величество, достопочтенный Агамемнон".

Федя шутки про царское происхождение, видать, не понял, поэтому мои слова имели на него действие сравнимое разве что с электрошоком. Он сразу как-то согнулся, скрючился даже и боязливо пролепетал:

– В-ваше в-величество, что изволите?

– Оттайте, Федор, – похлопал я его по спине. – Мне нужно с вами поговорить... Наедине.

– Слушаюсь, ваше величество, прошу вас следовать за мной... Простите.

Он явно оказался не в своей тарелке, все боялся обидеть меня неверно подобранным словом. И вот еще что я подметил: раньше, не задумываясь о руководящих постах, я жил себе и мечтал, искал удовольствий, жаждал познания и новых развлечений, в общем, мыслил свободными категориями... А теперь, когда я вкусил пока ещё скудные, но уже сладкие плоды власти, меня начало заносить. Появились какие-то гадкие нотки в голосе, какие-то хозяйские интонации, будто стал ваш покорный слуга пупом Земли, ну никак не меньше.

Нет, надо, пока не стало поздно, себя остановить. А то превратишься в тирана и закончишь свою жизнь в глухой темнице или, еще хуже... от яда завистников.

Пробравшись по какому-то узкому темному коридорчику, ведущему из боковой стены Катерпиллерова кабинета круто вверх, мы с Федей оказались в небольшом светлом помещении. Лучик зимнего солнца проникал сюда вместе с пронизывающим морозным воздухом сквозь тонюсенькую трещинку.

– Мы на внешней стороне дома, – сказал Федор, – этот кабинетик устроил я, чтобы в покои хозяина проникал свежий воздух. Что-то типа вентиляционной шахты. Ваше величество...

– Федя, я пошутил насчет царского рода, – перебил я распорядителя. – Зовите меня просто Агамемнон. Хорошо?

– Хорошо, господин Агамемнон, – улыбнулся, наконец, Федор.

– Можно и без господина. То, что Семен Обусловович назначил меня свои преемником, ни в коем случае не должно ставить нас на разные ступеньки иерархической лестницы, – попытался я доходчиво объяснить введение режима демократии. – Просто он почувствовал гибкость моего природного ума и нестандартность мышления. Понимаете, Федор, есть тараканы-исполнители и тараканы-генераторы идей. Последних не так уж и много. Поверьте, я не хочу, чтобы наш народ жил плохо, просто мне кажется, что у вас в семье с творчеством не все в порядке. Надо таланты искать и давать им больше свободы... А плесень, извиняюсь, и клопов заставить собирать можно.

– Клопов? – удивился распорядитель. – Наверное, можно... Но чем кормить-то их? Клопам, госпо... уважаемый Агамемнон, крови надо. А у нас крови нет. Мы ж домашние, а не больничные.

Я улыбнулся. Не потому, что Федор воспринимал все мои слова буквально, а потому что идея с клопами, которая только что пришла мне в голову, показалась не такой уж и глупой. Проблему с кровью решить можно, и тогда...

– Уважаемый Агамемнон, – прервал Федя ход моих размышлений, – вы хотели поговорить наедине. Я весь внимание.

– Да, да, – кивнул я. – Но, прошу вас, наш разговор должен остаться в тайне. Только вы и я. Понимаете?

– Конечно, – ответил распорядитель. – Я при Семене Обуслововиче был начальником тайной канцелярии. Поэтому о неразглашении можете не беспокоиться...

– Я утверждаю вас в старой должности, – сказал я. – О расширении ваших полномочий поговорим позже...

Лицо Федора просветлело. Он, видать, сам хотел заикнуться о работе, но я его опередил. Как и Леонтий Огрызко, этот таракан был теперь на моей стороне. Я чувствовал. Что ж, для начала неплохо. Союзники всегда нужны.

– Так вот, Федор... у меня там, снаружи, осталось кой-какое незавершенное дело... И, боюсь, без вашей помощи мне не справиться.

– Не беспокойтесь, – сказал тайный советник, – все, что в моих силах, я сделаю. Изложите, пожалуйста, суть...

Глава тринадцатая. Тренировка

Про печальный ритуал я рассказывать не стану, тяжелая процедура. Скажу только, что все прошло на уровне – с размахом и вполне искренними рыданиями. Как положено, в общем.

В конце мероприятия мумифицированное тело Катерпиллера складировали в Комнату Ушедших Отцов, откуда я его благополучно и выкрал. Посвятив в свои планы Леонтия с Федором, я на один завтрашний день передал бразды правления в их лапы. Эти же двое помогли доработать мне облачение, а потом доставить его на Золину квартиру. Мои апартаменты все равно были пока не готовы, а в покоях Семена Обуслововича я жить решительно отказался. Как говорится, аура не подошла.

Проведя божественную ночь с Изольдой, и объяснив, что меня ждут дела за пределами расселения семьи, на следующее утро я выбрался из-за плинтуса, таща на спине выпотрошенный и высушенный братьями Медиковыми остов Семена Катерпиллера. До кухни меня тайной тропой проводили только посвященные. Одному бы мне было очень трудно добраться до широкого пространства человеческого жилья, не повредив этих изумительных доспехов. Да, да, именно доспехов, или, если выражаться точнее, спортивного костюма. Но об этом чуть позже.

Вася сидел за столом и попивал кофе, заполнивший своим кислым ароматом, наверное, всю квартиру. Удивительно, что он проснулся в такую рань. Видать, верил мне.

Увидев меня, Ферзиков радостно воскликнул:

– Агамемнон, дружище, а я уж думал, ты не вернешься!

Странно, я-то всегда считал, что мы для людей все на одно лицо. Нет, видать, коль он меня опознал даже издалека.

– Василий, – проговорил я, отдышавшись, – помоги, не видишь, багаж тащу?

"Ох, какой же ты, Агамемнон, циничный. Разве ж можно так про покойника?" – тут же подумал я. Но человек тут же поднялся из-за стола, подошел ко мне, осторожно посадил на ладонь, взял мумию Семена Обуслововича и перенес нас на стол.

– Бруска нет? – оглянувшись с беспокойством, спросил я.

– Не переживай, это животное целыми днями где-то шляется. Обычно под вечер приходит, когда Еремеевы с работы возвращаются.

– Слава Богу, а то сей вопрос жизни и смерти меня немного беспокоит, – облегченно выдохнул я. – Смотри, что я принес!

– Что это? Тушка черного? – подозрительно хмыкнул Вася. – И на кой она нам? Ты что, собираешься в нее залезть?

– Ну! – весело проговорил я. – Только это не тушка, а мумия бывшего предводителя местных тараканов. Он вчера умер. Хороший был и порядочный, меня наследником назначил...

Василий рассмеялся:

– Ха-ха-ха!... Так тебя можно поздравить со вступлением в должность? Что ж, прими самые искренние. Удачи тебе на новом посту... Постой...

Неожиданно он осекся и сощурился:

– Так, значит, теперь ты... мы не сможем?... Бега отменяются?

– Нет, Вась, не отменяются, – поспешил я его успокоить. – Бега проводить обязательно будем. Я ж слово Агамемнона дал. А мое слово не мусор, чтоб его на помойку выкинуть. Сегодня вечером идем в казино... Слушай, ты б хоть партнера кофием угостил, а?

– Извини! – воскликнул Ферзиков. Он тут же зачерпнул ложечкой из своей чашки напиток и осторожно капнул его прямо на клеенку. – Ты только извини, у меня растворимый. Кофеваркой так и не обзавелся.

– Перестань оправдываться, – остановил я человека. – Растворимый так растворимый. И нечего обсуждать. Кстати, давай-ка сейчас его допьем, да я эту штуку еще раз примерю. У себя-то я ее уже надевал, только там разбежаться негде.

Вася шумно отхлебнул из чашки.

– И как, – спросил он, – тяжелая?

– А ты как думал?! Правда, Медиковы потрудились на славу, каждую пластинку обработали, так что теперь моя спортивная форма достаточно комфортна и прочна. Я туда еще и ремни внутрь прикрепил, чтоб во время состязаний не болталась.

– Ну, ты даешь! – восхитился Ферзиков. – Мне тебя и вправду само Провидение послало! До тридцати лет почти дожил, а никогда не слыхал, чтобы тараканы настолько изобретательными были. Всегда считал, что вы только гадите повсюду...

– Кстати, – перебил я его, услышав слово "гадите", – Муша не появлялась?

– Нет, – покачал головой Василий, – а что?

– Да так, ничего, – ответил я, – просто на душе из-за нее почему-то неспокойно. Улетела вчера, обещала скоро вернуться, а сама исчезла. Боюсь, что-то случилось.

– Брось ты, – махнул рукой человек, – твоя муха – птица вольная. Где хочет, там и летает.

– Это уж точно, – согласился я, и большой камень с души упал. Но мелкие все ж таки остались. Нет, не может она просто так своего друга кинуть.

Допив кофе, Вася снова положил меня на ладонь, туда же осторожно опустил останки Катерпиллера, и мы отправились в его комнату. Надо было начинать тренировку.

– Вась, – спросил я его, когда мы вошли в спальню, – ты, случайно, Супера не знаешь?

– Кого? – не понял Ферзиков.

– Ну, паука, – пояснил я, – из Кабаковского компьютера. Того, что инсектоспикера открыл.

– Нет, а что?

– Интересно, а тараканов он ест?

– Не знаю, – рассмеялся Василий. – Но пусть тебя этот вопрос не волнует. Пока ты со мной, можешь ни о чем не беспокоиться. Кстати, я и от Бруска для тебя убежище приготовил. Хотя, тебе теперь в стене, наверное, покои королевские отдадут. Но все равно посмотри, хорошо?

– Давай, – заинтересовался я.

Вася поднял с пола красивую бутылку, внутри которой лежало несколько белых перышек, поломанных спичек, мелких кусочков фольги и бумаги. На блестящей этикетке крупными буквами было напечатано: "Путинка".

– Смотри, таракан! И цени мою заботу. Между прочим, в честь нашего президента водку назвали. А бутылка с его именем – настоящий президентский дворец. Нестандарт, ни один приемный пункт такую посуду не берет! Я, Агамемнон, спинным мозгом как чувствовал, что тебя во властные структуры возьмут.

– Ф-фу, – не смог скрыть я своего омерзения перед пустой посудой, – бутылка! Там же дышать нечем.

– Не фукай, – огрызнулся Ферзиков, – все предусмотрено. Там автономная воздухоподача. Не забывай, что я физик. На фольгу капнешь немного воды, зажжешь спичку (я тебя научу, как это делается), подогреешь металл, и все в порядке. Вода, когда испаряется, высвобождает кислород, сечешь? А кислород у нас что?

– Что? – меня начинало интересовать Васино изобретение.

– Полезный компонент воздуха, вот что. По большому счету, мы все кислородом и дышим. Понимаешь?

– Чего ж тут непонятного, – ответил я. – Ты, Ферзиков, непризнанный гений. Давай, как денег на бегах заработаем, ты свою лабораторию откроешь, а?!

– Видно будет, – снова рассмеялся Василий, – с деньгами все, что хочешь открыть можно, не только лабораторию. Зависит от их наличного количества... Но не в бабках счастье, Агамемнон. Проверено... Без них, конечно, ужасно хреново...

– ...но есть вещи и поважнее. Так? – предположил я.

– Так, – кивнул Вася. – Я смотрю, ты вообще таракан мудрый. Ладно, давай начинать тренировку. А трепаться на отвлеченные потом, если время останется. Кабаков в семь зайдет. Короче, надевай доспехи, а я условный коридор пока обозначу. Будешь готов, все объясню.

Пока я облачался в свою удивительную спортивную форму, Ферзиков сдвинул в дальний конец стола компьютер, убрал клавиатуру и фломастером по длинной линейке начертил прямо на столешнице красную жирную линию. Когда я был готов, он осторожно подтолкнул меня к началу полосы и осторожно прижал к поверхности стола пальцем.

– Тебе не больно? – заботливо спросил он.

– Нет, – ответил я, – но приятного мало.

– Потерпи, это нужно для дела. Короче, тут такая штука, там, на бегах, вы будете бежать по дорожкам, установленным внутри ящика. По бокам стены, чтобы вы, спортсмены, друг другу не мешали. Над головой потолок, чтобы никто не смог выбраться наружу. Он, этот потолок, прозрачный. Мы, люди, должны наблюдать за ходом соревнований. Сигнал к началу состязаний дается следующим образом: между боксами, куда вас сажают перед состязаниями, и дорожками установлены заслонки, как только они поднимаются, считай, что старт дан. Понял?

– Чего ж тут непонятного? – ответил я риторическим вопросом.

В чужом теле становилось невыносимо душно. То ли еще будет!

– Отлично, – произнес Василий, – тогда продолжим. Здесь, как ты понимаешь, никаких коридоров я строить не стал, а провел лишь линию, по которой тебе и надо будет сейчас бежать. Эта полоса точно такой же длинны, как и дорожка в казино. Так что твоя задача – пройти дистанцию как можно быстрее. Готов?

– Ага, – ответил я чуть слышно. Дышать становилось невыносимо тяжело. Голову словно обручами сдавили, усы, торчавшие наружу, начали покрываться испариной. Костюм явно требовал доработки, иначе можно в разгар бегов и сознание потерять. Но пока с этим повременим.

– Итак, когда я отпускаю палец, ты рвешь прямо по линии. На старт... Внимание... Марш!

Я почувствовал, что пресс с моей спины поднялся, и тут же устремился вперед. Условия видимости были тоже так себе. Мумификаторы с глазами поработали, но сделать их идеально прозрачными, похоже, и у них мастерства не хватило.

Я несся как угорелый, а красная полоска все не кончалась и не кончалась. "Клоп вас побери, неужели дорожка такая длинная?" – только подумал я, как отключился.

Очнулся ваш покорный слуга от того, что на брюшко попала холодная влага. Открыв глаза, я увидел стоящего над собой Васю, который держал в руках пипетку и с беспокойством в глазах наблюдал за моим состоянием. Увидев, что я пришел в себя, он с облегчением выдохнул:

– Уфф, напугал ты меня, Агамемнон... Я уж думал, ты издох. Что произошло? Устал?

Я расстегнул ремни, сделанные из скрученных человеческих волос и осторожно выбрался из Катерпиллерова панциря.

– Надо устранить недоработки костюма, – ответил я. – Там проблемы с воздухоснабжением и видимостью. Задыхаюсь, клоп тебя побери! И почти ничего не вижу.

– Давай по бокам дырочек наделаем, – предложил Ферзиков. – отверстиями вперед, чтобы воздухозабор обеспечить. А глаза вообще на хрен уберем, а?

– Что ты! – вскрикнул я. – Меня ж тогда сразу просекут! И разве можно глаза на хрен?...

– Это выражение такое, – ухмыльнулся Василий, – Не боись, не просекут. Ты не думай, что люди тебя через увеличительное стекло рассматривать станут. Им до внешнего вида дела мало. Главное, чтобы приблизительное сходство наблюдалось. Тело у тебя сомнений теперь не вызывает. Такое же черное, большое и противное, как у других бегунов. Извини за дурацкий комплимент. А дырочек и отсутствия глаз никто не заметит.

– Так уж и никто! – возразил я. – А медкомиссия?

– Что? – засмеялся Ферзиков.

– М-медкомиссия, – заикнувшись, повторил я. – Я по телевизору слышал, что все спортсмены перед стартом обязательно к врачам идут. Их там на допинг проверяют...

– Ты что, издеваешься?! Кто ж тараканов проверять будет?! Мы с тобой, братан, не на Олимпиаду едем. Успокойся. Обещаю тебе, никаких врачей!

– Хорошо, – согласился я, – а соперники? Эти-то меня раскусят сразу. Как быть?

– Дурак, – хмыкнул Ферзиков. – Соперники, как ты говоришь, и без дырочек тебя раскусят. Но сказать никому не смогут. Их не поймут... Только мы с Кабаковым, но нам их треп без разницы, сечешь?