Текст книги "Love Is A Rebellious Bird (ЛП)"
Автор книги: 100percentsassy
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Сердце Гарри сжалось. «А у меня нет. У меня никого нет», – внезапно он почувствовал себя близким к тому, чтобы разрыдаться. Снова.
– Чёрт, – выдохнул он, когда они отстранились друг от друга. Флориан рассмеялся своим низким басом, что не имело ничего общего со смехом Луи, слава Богу. – Я имел в виду, – Гарри прокашлялся, – когда она должна родить? Ты уже знаешь, кто будет? Еin Jung or ein Mädchen? [6]
Они немного поговорили о беременности. Анна должна была родить мальчика уже через четыре месяца. Флориан настаивал на имени Лукас, в то время как Анна хотела назвать сына Моритц. Как только они получили свои огромные донеры, со стекающим по фольге жиром, они присели на лавку рядом, и Флориан тут же начал засыпать Гарри вопросами.
– Я купил тебе еду, – сказал он. – Теперь верни мне долг и расскажи о человеке, который оставил тебя в таком состоянии. Кого я должен убить?
Гарри грустно улыбнулся, с полным ртом баранины, овощей и соуса чили.
– Это, эм… – он проглотил еду. – Луи Томлинсон.
Флориан застонал, едва ли не выплёвывая кусок своего донера.
– Томлинсон? Это маленькое дер…
– Хееей, – оборвал его Гарри, нахмурив брови.
Флориан закатил глаза и отступил.
– Ладно, а теперь быстро расскажи мне обо всём, пока я не сделал преждевременных выводов самостоятельно.
Гарри пробормотал и пропустил большую часть истории, умалчивая о слишком интимных моментах, но всё ещё стараясь донести всю суть Флориану, который задумчиво сидел возле него.
– Я проткну его своим смычком, – проворчал Флориан. – Прямо в его ледяное сердце. Ты знал, что мы называли его «Сопляк Амати»?
Гарри фыркнул и вздохнул, слизывая соус с запястья, прежде чем смять фольгу и выкинуть её в мусорную корзину.
– Я не знал, но могу в это поверить, – сухо произнёс он. Внезапно часть его захотела возразить, что сердце Луи совсем не было ледяным, он был замечательным человеком, он был таким красивым, он был…
«Я действительно должен прекратить обманывать себя. Он причинил мне боль, и это неприемлемо. Он сделал мне больно. Потому что это именно то, что Луи Томлинсон делает», – Гарри судорожно выдохнул, желая, чтобы его тело прекратило болеть. И всё же где-то глубоко внутри него жило крошечное семя надежды, что у Луи была причина сделать это. Что на самом деле Гарри всё неправильно понял. Возможно, Луи запугали, или каким-то образом манипулировали им, угрожая пистолетом, или… Вот оно, то самое место, где его теории становились нелепыми. «Блять, – подумал Гарри. – Почему? – ради Бога, он никак не мог понять. – Но он заботился обо мне. Заботился. Разве нет?»
– Я должен прекратить обманывать себя, – сказал он Флориану на обратном пути в филармонию, раскладывая свои мысли по полкам. – Такое ощущение, будто на протяжении наших отношений я всё время носил розовые очки. Я думал, что это что-то совершенно отличающееся от того, чем это было на самом деле. Честно говоря, эта ситуация сводит меня с ума. Будто я был где-то за гранью реальности и ничего не понимал…
– Должно быть, у него действительно хороший член, – сказал Флориан.
Гарри ничего не оставалось, как застонать и ударить друга по плечу.
***
Немного позже, когда он стоял на своём новом подиуме в Берлинской филармонии, он ощутил странное чувство дежавю.
– Guten Tag, – начал он. – Danke, dass Sie mich hier eingeladen haben, [7] – он осмотрел зал, полный людей, большинство из которых были незнакомы ему. Так же незнакомы, как и Джеральд Кортни, Глэдис Говард, Зейн Малик пару месяцев назад. Было действительно приятно знать всех этих людей, общаться с ними, дружить и… «Не думай о нём». Сердце Гарри забилось быстрее, и он немного замешкался, опустив взгляд в пол, прежде чем сказать: – Извините, на самом деле я полное дерьмо в немецком.
Все засмеялись. Гарри улыбался. Прямо как в его первый день в Лондоне.
Так почему же он не мог поверить, что всё будет так же?
***
Голова Луи пульсировала, пока он стоял в своей ванной комнате, облокотившись на раковину. Его горло болело: он проглотил две таблетки аспирина, ничем не запивая, и уже начинал бояться оставшейся части дня. Часы показывали четверть шестого. Он планировал заниматься всё утро, после чего провести репетицию со своей секцией, перед тем как пойти репетировать с целым оркестром. Они в первый раз собирались пройтись по произведению Бруха. Он закрыл зеркальный шкаф и уставился на своё отражение.
Он был изнурённым. Его глаза покраснели, борода снова начинала отрастать, а волосы были в полном беспорядке.
Он не высыпается, вот и всё. С тех пор… Луи вздохнул: «Гарри Стайлс. С тех пор, как я спал в той идиотской, слишком мягкой кровати». Это начинало преследовать его. Он откинулся назад и выпрямил спину, почёсывая живот и пытаясь проснуться. «Я знаю, это называется бессонницей, – думал Луи. – Ты вроде бы бодр всё время, но нет. Ты не чувствуешь себя живым».
Каким-то образом он сумел принять душ и съесть пару тостов, прежде чем покинуть свою квартиру. В метро было подозрительно тихо, будто бы все остальные съебались в Брайтон, наслаждаться солнечными июньскими днями. Луи заставил себя выйти на станции Барбикан, чтобы хоть немного ощутить лучи солнца на своём лице, но не мог перестать моргать, как только ступил на тротуар. «Ох. Жалкий».
Когда он наконец очутился в крошечной подвальной комнатке церкви Святого Луки, его конечности были невообразимо тяжёлыми и истощёнными. Он прошёлся по произведению Бруха дважды (и уже выучил его, благодаря своему новому, улучшенному расписанию), но так ничего и не почувствовал. Ни тогда, ни сейчас. Он едва ли мог вспомнить, как именно он играл или что. Его мозг был потрёпанным, как старая рубашка после слишком большого количества стирок. Запутанный и выцветший, с серым оттенком. «И помятый», – он застонал, потирая уголки глаз и ловя своё отражение в полуразбитом зеркале над питьевым фонтанчиком во время короткого перерыва, который он смог себе позволить.
Он сложил Гром и отлучился на обед около полудня, не будучи полностью уверенным, сможет ли он есть. Он блуждал по улочкам около церкви, поворачивая то налево, то направо, пересекая улицы наравне с людьми, которые действительно куда-то шли. Случайным образом он оказался напротив красных дубовых лакированных дверей с надписью «Старая Красная Корова». «Что ж, небольшой паб – не худший вариант». Конечно, как только он вошёл в мрачное, почти безлюдное помещение, он заметил знакомую макушку за одним из столиков.
Не то чтобы он избегал Найла. Просто… Он был очень занят в последнее время, посвящая всего себя репетициям. Убеждаясь, что он всё ещё на вершине своего профессионализма. Да и Найл не особо стремился к общению. Не предлагал подвезти его домой или сходить куда-то вместе с Глэдис. «Ничего особенного, – пытался успокоить себя Луи, продолжая нерешительно стоять в дверях. – Он просто… тоже занят, скорее всего».
– Вперёд или назад, приятель, давай решай уже! – Луи испуганно подпрыгнул от грубого голоса бармена и вошёл внутрь, позволяя тяжёлой двери захлопнуться позади него.
Найл обернулся, чтобы посмотреть кто же попал в немилость к бармену, и нахмурился, увидев Луи.
– Эм, – начал Луи. Он не был уверен, что когда-либо видел Найла настолько злым. Это выбивало из колеи. Выражение его лица полностью изменилось.
Найл просто закатил глаза и кивнул на место перед собой, возвращаясь к своему бокалу пива.
– Ну же, Томмо, ты самодовольная задница.
Луи медленно подошёл к столику и присел, тихо вздыхая.
– Привет, – произнёс он.
Они сидели в полной тишине в течение добрых двадцати секунд. Луи притворялся, что заинтересованно читает меню, пока на самом деле пялился на Найла, изучая его мрачное, разъярённое выражение лица.
– Так…
– Как обстоят дела с Брухом? – внезапно спросил Найл и сделал глоток пива, даже не посмотрев на Луи.
– Отстойно, – пробормотал Луи. Он постучал пластиковым меню по столу несколько раз, откладывая его в сторону. – Полное дерьмо.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал Найл. – О Гарри.
– А что не так с Гарри? – голос Луи стал слишком высоким, слишком оборонительным слишком быстро. Он был вне его контроля. Его руки начали дрожать. Они были словно сталь, когда он держал в руках скрипку, и поддавались нервному тику всё остальное время. Боже, он так устал. Он начал бормотать, наблюдая за своими трясущимися пальцами: – Я имею в виду… Он в Берлине, так что…
– Я знаю, что ты сказал Деннису Тёрнеру, ясно?
Луи издал беспомощный стон.
– Я…
– Я также знаю, что ты спал с Гарри, поэтому не нужно втирать мне, что это личное, – Найл наконец посмотрел на Луи. «Блять. Блять, блять». Шатен не мог посмотреть ему в глаза, сжимаясь под его пристальным взглядом и чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом. Он старался вдыхать и выдыхать.
– Послушай, – он задыхался, – Гримшоу сказал мне, что это не имело значения. Совет всё равно не отдал бы ему эту должность. И он в любом случае уехал бы, Найл. Поэтому это не… Это не моя вина.
– О, да ты полный кретин. Кому какое дело до ёбаного совета?! – Найл допил своё пиво, с грохотом ставя бокал на стол. Он встал, надел свои очки и перекинул сумку через плечо. – Дело в том, что ты в принципе это сказал. И я, блять, вообще не понимаю, почему, но полагаю, что ты просто-напросто трус, Томлинсон.
Луи почувствовал комок в горле. Оправдание, которое он придумал себе на заднем сидении старого такси полторы недели назад, было разрушено. Конечно, Найл был прав, он был катастрофически прав, а Луи был полным дерьмом. «Это моя вина. Это, блять, моя вина», – не то чтобы Луи не знал об этом всё это время в глубинах своего подсознания. Но он никогда не позволял себе думать об этом, заталкивая подобные мысли куда подальше грудой отрицаний. Он приказывал себе забыть о том, как Гарри смотрел на него, забыть ту любовь и боль на его лице, словно ничего не произошло. «Словно это и вправду был просто секс».
Он не мог так дальше продолжать. Луи снова вспомнил себя, стоящего в холле Барбикан-центра, после того как члены совета оставили его в полном одиночестве, он спрашивал себя тогда: «Что я наделал?», не имея ни единого ответа. Ответа не было до сих пор.
Зато он был у Найла.
– Не имеет значения, что он бы остался ради тебя. Ты разрушил это, Томлинсон. Ты сломал его. Ты, – Найл развернулся на каблуках и покинул паб, оставляя Луи сидеть в оцепенении.
«Ты жалкое подобие человека, – подумал Луи, потянув себя за волосы. Его голова лежала на пластиковом меню, которое прилипло к его щеке, а из глаз текли слёзы. – У тебя даже нет смелости взять всю ответственность на себя».
Репетиция начиналась через двадцать минут. Он должен был отыграть сольный концерт. Но он, чёрт возьми, понятия не имел, что собирается делать дальше.
Комментарий к Глава 9.2
[1] «Привет, Гарри»
[2] «Мистер Вейль! Как ты? Очень рад увидеть тебя снова!»
[3] «Ты лучший, Фло»
[4] «Восхитительно»
[5] «Поздравляю!»
[6] «Мальчик или девочка?»
[7] «Добрый день! Спасибо, что пригласили меня сюда»
Песня, которую Гарри пел Луи: Alabama Shakes – Hang Loose (https://www.youtube.com/watch?v=4sSl11GMkMI)
========== Глава 10.1 ==========
Гарри ненавидел свою квартиру в Берлине. Откровенно её ненавидел. Гостиная была слишком маленькой, потолок – слишком низким, а современные утилитарные дверные ручки примыкали к идиотским дверям, и, что самое главное, в квартире не было его виолончели. Он ходил туда-сюда по кухне последние пятнадцать минут, бормотал о том, как ему не нравится тут находиться, постоянно оттягивая свои волосы. Он делал это, с тех пор как проверил всю свою почту. С тех пор, как он открыл кое-что.
Если бы оно пришло по электронной почте, Гарри бы его проигнорировал. Скорее всего, он даже бы его не заметил. Сообщение, вероятно, просто бы потерялось среди остальных уведомлений, предупреждений Гугла и спама, которые ежедневно засоряли его почтовый ящик. Он бы удалил всё подряд, не открывая, и поступил бы умно.
Но конечно, ему нужно было прийти по почте. Этому плотному кремовому конверту, на котором каллиграфическим почерком были выведены его имя и адрес. Гарри провёл пальцами по столь же прекрасному обратному адресу на обороте, перед тем как вскрыть письмо, задаваясь вопросом, откуда Диверси-Питершимы вообще узнали, где он живёт. Он не оставлял адреса Гримшоу, поэтому сообщить им мог только Найл.
В конверте оказалось приглашение на благотворительный гала-концерт для Лондонского симфонического оркестра. Особенное мероприятие, которое должно было состояться через две недели, проводилось с целью сбора средств на преобразование детских музыкальных программ в церкви Святого Луки. Тагги и Пити планировали его месяцами, и они прислали приглашение лично, зная, что Гарри это понравится. Кусочек бумаги уместился в его ладони, пока он расхаживал по кухонной плитке.
Назад в Лондон. Назад к Луи…
Гарри снова взглянул на бумагу, на прекрасный почерк Пити. Мягкие линии, казалось, передавали тепло её души и глубоко внутри заставляли его скучать по дому. Ему пришлось напомнить себе, что Лондон больше не был его домом, из-за чего к его горлу подступили слёзы.
«Оркестр также приглашает тебя на вечернее представление как специального гостя. Думаем, ты будешь рад услышать, что Луи Томлинсон снова выступает как соло-артист – первый скрипичный концерт Бруха! Мы с Тагги с нетерпением ждём его выступления».
Из-за того, что кто-то готовит Луи к Бруху, сердце Гарри резко кольнула сильная ревность. Он закатил глаза и сглотнул слишком большой ком в горле.
«Как будто я был бы единственным его дирижёром, если бы мы не расстались», – подумал он, его лицо горело от смущения. Он поправил воротник рубашки и достал пиво из холодильника. «В любом случае я сам заставил себя думать, что это было что-то особенное. Превознося всё настолько, будто это было каким-то продолжающимся эмоциональным разговором. Как чудак. Я жалкий чудак».
Он прикрыл глаза, жмурясь при открытии бутылки. Счастливое выражение лица Луи после финального выступления всплыло в мыслях.
«Луи Томлинсон. Зачем. Как… Я на самом деле был один всё это время?»
– Я не могу вернуться, – произнёс он вслух после первого глотка. – Я не могу. Я не… я не хочу возвращаться.
И это было ложью в основном. Хотя идея увидеть Луи снова заставляла его чувствовать тошноту, лучше не идти, чем находиться там и лезть на стены.
«Если бы только Летиция была со мной».
Гарри не осознавал, насколько он полагался на свою виолончель в вопросах снятия стресса, до тех пор пока не оказался без неё в Берлине. Если бы Летиция была с ним, он бы не ходил из стороны в сторону, а играл, изливая всё разочарование и противоречивые эмоции в простое, но агрессивное произведение. Он потерял бы себя в музыке, пока его подсознание не решило проблему отдельно от отдыхающего мозга. Прошло всего ничего, неделя с половиной, но Гарри скучал по виолончели, будто она была частью его самого, его рука, в которой всё ещё не было дирижёрской палочки, время от времени поднималась в воздух.
«Если я вернусь в Лондон, я смогу забрать свою виолончель», —
рационализировал он, поставив недопитую бутылку пива на смятое письмо Пити, лежащее на столешнице, в то же время взглядом ища ключи. Ему как можно скорее нужно было выбраться из худшей квартиры, которую он когда-либо снимал. Ему необходим был воздух. «Не всё крутится вокруг Луи. Моя жизнь состоит не только из Луи… Уже нет».
Он наконец-то заметил ключи на кофейном столике в гостиной, схватил их и натянул ботинки. Он захлопнул за собой дверь, перед тем как преодолеть два лестничных пролёта и выйти из здания.
Дневной воздух был сладким, и Гарри сделал несколько глубоких вдохов. Он пытался напомнить себе, за что он полюбил Берлин, отмечая то, что он жил на прекрасной, усаженной деревьями улице, и температура воздуха была просто идеальной. Ему нравился Берлин. Правда. Нет нужды возвращаться в Лондон, нет нужды видеть Луи Томлинсона в очередной раз.
«Ты сможешь увидеть его и не прикоснуться к нему? – напряжённо вопрошал тёмный знакомый голос, когда Гарри стоял на светофоре, пересекая следом улицу и поворачивая на Бергманнштрассе. – Выдержишь?»
Это было одной из самых сложных вещей для Гарри, в которую он до сих пор не мог поверить – то, что он больше никогда не прикоснётся к коже Луи. Он никогда больше не сможет взять Луи и сжать его тело, не важно, насколько он этого желал, не важно, что чувствовал, что умрёт, если не сделает этого. Он больше не проведёт большим пальцем по линии ресниц Луи и не прижмёт к себе. Гарри придётся принять тот факт, что он целовал Луи в последний раз и не знал этого. Боже, последний поцелуй! Каждый их поцелуй! Должно быть, для каждого из них он значил что-то совершенно разное, и Гарри совсем не обращал на это внимания.
«Чёрт. Я всё ещё его люблю. Всё ещё хочу, очень сильно. Нужно остановиться. Всё кончено. Мне придётся принять, что это конец».
Флориан жил всего в шести кварталах от квартиры Гарри, в том же районе в Кройцберге. Туда он изначально намеревался идти, но вместо этого нашёл себя идущим по Потсдамской площади, нуждающимся в обдумывании некоторых вещей. Он осмотрел великолепные стеклянные фасады в форме круга. Сквозь них он посмотрел на небо. Такое огромное небо в огромном городе. И всё же.
Heimweh. Sehnsucht. Liebeskummer. [прим. пер. – Дома. Тоска. Любовь.] Лондон. Луи. Schade. Schade für dich. [прим. пер. – Жалость. Жалость к тебе.]
Он выбросил мысли из головы и медленно двинулся к Бранденбургским воротам. Он стоял под воротами и любовался красотой улицы Унтер-ден-Линден на востоке, желая снова стать двадцатидвухлетним. Когда он первый раз приехал в Германию. Ему было двадцать два, и он был очень взволнован переездом и знакомством с новыми людьми. Он купил смехотворную женскую джерси с изображением Месута Озиля [прим.пер. – немецкий футболист, выступающий за английский клуб «Арсенал» и национальную сборную Германии] в маленьком магазинчике на этом же самом бульваре, надел её и сел на поезд до Хаккешер-Маркт [прим. пер. – площадь и транспортный узел в Шпандауском предместье Берлина], чтобы посмотреть финал Еврокубка с Фло и его друзьями в углу тесного паба. Тогда казалось, что там ему и место. Будто он был взрослым, который жил настоящей, самостоятельной жизнью. Что может быть лучше? Гарри Стайлс в двадцать два даже не мог представить такого рода расставания. Он слишком сильно любил мир и был уверен, что мир любит его в ответ.
«Луи Томлинсон, – подумал он, почти мгновенная боль отозвалась в его груди. – Почему ты меня не любишь? Почему не можешь?»
Гарри возвращался обратно в Кройцберг извилистым путём, смотрел на витрины магазинов и не видел ничего, по дороге остановившись в двух разных барах, выпив по пинте.
«Я не хочу возвращаться. Я не могу, – подумал он, выходя из второго заведения. – Я пожертвую немного денег и скажу Тагги и Пити, что не могу. Не собираюсь идти. Это плохая идея. У меня прогресс… Я просто останусь здесь».
Когда он нашёл улицу, на которой жил Флориан, было уже поздно. Из-за идеального угла освещения всё казалось лучше, чем было на самом деле. Он прошёл по медово-золотой улице, постучал во входную дверь таунхауса Фло и принялся ждать.
– Гарри? – удивился Флориан, как только дверь открылась. Он вытирал руки о фартук, завязанный на бёдрах, вероятно, Гарри оторвал его от готовки ужина. – Всё в порядке?
Гарри прикусил губу, скрывая кривую полуулыбку, и взглянул в светло-карие глаза Флориана. Он пожал плечами.
– Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Лондон, пожалуйста, – и это всё, что он смог произнести.
***
Луи смотрел на Джервуд Холл, в центре которого стояла его мама. Бокал белого вина стоял на столе рядом с ней, а её рука слегка придерживала ножку бокала. Они были среди первых гостей здесь. Джей всегда настаивала на том, чтобы все приезжали вовремя. Красивое опоздание даже не рассматривалось, и точно не на таких шикарных мероприятиях, как это. Луи знал, что она любит найти место, где лучше встать, перед тем как её окружат люди. Он этому не препятствовал. На самом деле, он любил наблюдать за ней в действии, за тем, как она умело и восторженно себя вела. Она была очень хороша в своей работе, и на это повлияло общение в социальных кругах, без которых не состоялось бы ни одно событие вроде сегодняшнего сбора средств. Луи в последнее время не мог радоваться чему-либо, поэтому сегодня он подумал, что лучше прийти пораньше, чтобы можно было пораньше уйти, но он знал, что дело совсем не в этом.
Он вздохнул и взял свой бокал скотча с барной стойки, перемещаясь в угол комнаты, чтобы опереться на стену и наблюдать уже оттуда. Ему пришлось бороться с желанием прижать прохладный бокал к виску, будто он был каким-то пьяным частным детективом, который работал над неразрешимым делом. В последнее время он часто испытывал головную боль, которая не проходила из-за лёгкого чувства истощения и печали, появившегося после того как Гарри уехал в Берлин. Уходящая усталость на следующий день дала понять, что вскоре всё будет намного хуже.
Луи потягивал скотч, наблюдая за тем, как Ник Гримшоу подошёл к его маме и поприветствовал её поцелуем в щёку. Всё больше людей появлялось в помещении, и он знал, что она надеется, что он ей поможет. Вскоре ему придётся подойти и встать неподалёку, ожидая момента, когда она достаточно наговорится, чтобы в правильный момент подойти и очаровать того, с кем она беседовала, с небольшим блеском в глазах. Ему не нравилась идея улыбаться кому-либо, когда ему вообще не хотелось улыбаться. Всё, чего он хотел, – чтобы она спросила, всё ли у него в порядке, и обнимала, пока он плачет. Она не могла, он знал. Просто так получилось.
Он уронил в напиток сочувственный смешок, вспомнив о том, что Лотти ему сказала в их последнюю встречу больше года назад. Она только закончила учёбу в университете и направлялась в Японию преподавать английский вместе с американцем, которого встретила во время учёбы за границей. Перед полётом она провела вечер в квартире Луи, а утром они с Найлом отвезли её в аэропорт.
– Я поняла, что рассказывать маме о своих маленьких жизненных проблемах – плохая идея, – сказала она за обеденным столом, хихикая и ковыряя этикетку на бутылке пива. Они уже некоторое время разговаривали о семье. – Я о том, что всё, что она делает, – это пытается дать совет. Но это не то, что ты хочешь услышать, понимаешь? Во всяком случае, не от неё. Ты хочешь лишь поплакать и пожаловаться, и чтобы она сказала: «Всё хорошо, всё будет в порядке, не переживай».
В знак признания Луи хмыкнул, после чего они оба покачали головами и сказали в унисон: «Она так никогда не делает».
Ему казалось странным, чем-то вроде сладкой горечи, то, что его сестра каким-то образом сумела стать взрослой проницательной девушкой, пока его не было рядом.
– Боже, – пробормотал он, делая очередной глоток скотча, когда слёзы уже появлялись в уголках его глаз. Лотти была намного уверенней в себе, чем он когда-либо будет. На её лице читалась уверенная открытость, которая заставляла Луи гордиться и в то же время её защищать. «Как Гарри, – подумал он, проклиная себя в который раз, его сердце резко защемило от чувства любви. – Гарри такой же».
Он оттолкнулся от стены и пошёл в сторону Джей, петляя между столиками и людьми, внезапно отчаявшийся отвлечься от собственных мыслей. Он не мог позволить себе думать о Гарри, тем более в таком месте, как Джервуд Холл. Здесь всё было воспоминанием; уже давно было болезненно очевидным то, что Гарри не хватало. Луи мог сделать это. Он выполнял функцию оркестра много лет, сегодня вечером он сможет выполнить её ещё раз. Даже если это означало нацепить самую милую улыбку посреди разговора с Чарльзом Фрейзер-Линд и не снимать её в течение часа. Он может через это пройти.
Оказалось, что у поло-пони внучки Чарльза недавно диагностировали лошадиный диабет, а двадцать минут спустя Луи уже рассуждал об опасности болезни и важности иметь питомцев в детстве. Он собирался сделать замечание о том, насколько смешны люди, которые считают, что животные не испытывают эмоции, как вдруг услышал смех.
Луи замер. Волосы на его шее встали дыбом, по спине побежали мурашки, а желудок словно выпал из тела.
И вот опять, позади него, с левой стороны. Глубокий, скрипучий, отличающийся от всех.
«Смех Гарри. Гарри здесь? Гарри здесь».
Луи густо сглотнул и пару раз моргнул, глядя на Чарльза Фрейзер-Линд, но не видя его. Во рту стало сухо, а сердце выпрыгивало из груди. Спасибо Тагги Диверси, которая поддержала беседу, потому что Луи полностью выпал из разговора. Присутствие Гарри Стайлса прямо позади него стало целью его существования. Он знал, что смех принадлежит ему, но нужно было убедиться. Он не мог себя остановить.
Он закусил верхнюю губу и повернул голову влево, буквально на тридцать градусов, пытаясь небрежно взглянуть через плечо. Он вздрогнул, как только заметил Гарри, и сразу же развернулся.
«Чёрт. Чёрт. Чёрт».
Он смотрел на него всего долю секунды, но Гарри был таким же красивым, как и всегда. Высоким, стройным, в своём чёрном костюме, на его лице играла лёгкая приветливая улыбка. Он выглядел счастливым.
Луи собирался рухнуть на пол и умереть от ненависти к себе.
Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить разум и выпрыгивающее из груди сердце. Конечно, никто не сообщил ему о том, что Гарри вернулся. Конечно, он не знал. Луи даже с Найлом почти не разговаривал. Никто, кроме Найла, не знал, что они с Гарри спали. Он неловко покачнулся, чувствуя, как холодный пот выступает на коже под тканью рубашки.
– Луи? – услышал он голос вдалеке. Мама положила руку на его предплечье. – Луи, дорогой, можешь принести мне что-нибудь выпить?
Он моргнул, поймал ртом воздух, затем кивнул, согласно пробормотав тихое: «Угу». По крайней мере, у него есть время взять себя в руки. Он в оцепенении подошёл к барной стойке, а присутствие Гарри позади него заставляло его чувствовать все вены на шее.
Это продолжалось до тех пор, пока он не заказал Пино Гриджио [прим. пер. – белое сухое вино] и не направился обратно, когда увидел, что Гарри пришёл не один. Он взял с собой Флориана Вейля.
Вначале Луи чувствовал себя на удивление спокойно, на мгновение остановившись и окинув взглядом Джервуд Холл, чтобы разглядеть Флориана и Гарри, которые что-то рассказывали Найлу и Глэдис. Из всех увиденных жестов и громкого смеха, он предположил, что история была о ком-то, кого атаковала птица, в то время как этот кто-то катался на велосипеде. Луи сделал вывод совершенно беспристрастно, почёсывая бровь свободной от бокала с вином рукой. Он даже не заметил, что почти не дышит.
Высокий талантливый Флориан Вейль с его красивым мальчиком. С Гарри.
Он не осознавал происходящее, до тех пор пока Флориан, закончив историю, не положил руку на затылок Гарри. И Луи сломался.
Он оставил напиток на столе, перед тем как сбежать через пожарный выход, ускоряясь в пустом вестибюле. Его дыхание было глубоким и неровным, он не получал достаточное количество воздуха; ему нужно было в туалет. Он чувствовал, что его сейчас стошнит.
На протяжении последних недель он испытывал постоянную боль, но она никогда не была столь всепоглощающей и сильной. Луи чувствовал боль так глубоко, словно она находилась в его костном мозге.
«Мой прекрасный, прекрасный мальчик, – подумал он с комком в горле, ворвавшись в последнюю кабинку сырого туалета. Он наклонился над унитазом, отплёвываясь и пытаясь восстановить контроль над своим дыханием. – Я его так сильно люблю».
Всё, о чём он мог думать, – это руки Флориана на теле Гарри, которые поглаживают его бархатисто-мягкую кожу. Он не мог не думать о том, как Флориан подносит руку к подбородку Гарри, лаская его щёку, прежде чем потянуться к его губам. Нет. Это неправильно. Всё это. Невыносимо.
Луи прислонился к кафельной стене уборной и проскользил вниз, до тех пор пока полностью не сел на пол. К счастью, рвотные позывы прошли, но в его горле по-прежнему стоял ком, а из глаз текли горячие слёзы. Он закрыл руками лицо, не в состоянии остановить натиск отвратительных мыслей.
Отвечал ли Гарри на прикосновения Флориана так же, как и на прикосновения Луи? Он дрожал и извивался под Флорианом, смотрел на него так, будто тот светился изнутри? Был ли Флориан достаточно осторожен с Гарри? Любил ли он Гарри так, как любил его Луи? Это вообще было возможно? Любил ли – о Боже, – любил ли Гарри Флориана? Любил ли он тело Флориана так же трепетно, как, казалось, любил тело Луи?
Луи чуть снова не подавился, скуля в свои руки, после того как нахлынули воспоминания. Как Гарри медленными поцелуями спускается вниз по его спине, мягко касаясь кожи, и смотрит на него, будто он – это что-то драгоценное. Он смотрел на Луи так, будто он его любил.
«Блять. Блять, – Луи в отчаянии запрокинул голову на стену. – Гарри». Гарри, может быть, и любил его, а Луи был слишком напуган, чтобы действительно поверить и принять это. Слишком слабый и неуверенный в себе. «А сейчас слишком поздно. Ты всё испортил. Уже поздно, ты его потерял».
Следующие пять минут он провёл, делая медленные глубокие вдохи, прежде чем почувствовал, что снова может стоять. Его ноги дрожали, поэтому он вышел из кабинки и наклонился над раковинами, чтобы плеснуть в лицо немного воды.
– Боже, – сказал он с усмешкой, когда увидел отражение в зеркале. Его костюм был ужасно помят, глаза стали красными, а кожа под бородой казалась странно бледной. Он выглядел так же жалко, как и чувствовал себя. – Ты несчастен.
У него не было выбора, кроме как вернуться на вечеринку; его мама, вероятно, уже задавалась вопросом, куда он пропал. Он вздохнул, поправил пиджак и отряхнул брюки.
«Пожалуйста, – подумал он, прежде чем выйти из туалета с дрожащими руками. – Пусть я пройду через это, не опозорившись. Пожалуйста».
Вечер будет намного дольше, чем он ожидал.
***
Между выступлением с «Энигма-вариациями» Элгара и Брухом, последним на сегодняшний вечер, был антракт, предположительно для того, чтобы дать Луи немного времени морально подготовиться к его сольному выступлению. Перед тем как погас свет, Гарри и Флориан вышли из холла, чтобы взять напитки.
– Как модно, Стайлс, – улыбаясь сказал Флориан пока они стояли в очереди, немного потянув Гарри за шарф. Он отчётливо произнёс слово «модно», как он обычно делал, когда тестировал на Гарри новую фразу на английском языке.
Гарри хихикнул и отмахнулся от руки Флориана. Он вспомнил времена, когда Флориан разучивал такие жизненно важные фразы, как «внимание, спойлер», «это не те дроиды, которых вы ищете», «хорошо выглядишь, как дела?» и «я нз, моя лучшая подружка, Роуз». Гарри любил дразнить Фло, хоть его английский и был лучше, чем жалкие руины, представляющие немецкий Гарри. А Флориан не возражал.
