Текст книги "Пьесы"

Автор книги: Зот Тоболкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

А л е к с е й. И разбирать нечего: все просто у ней, все решено.

К у з ь м а. И не просто. И не решено. В реке рыбы друг друга жрут. И русло у ней меняется. Раньше вон где текла… по Коровьей протоке. Теперь – здесь. А ты – все просто.

С о р о к а. Кузьма, ты же… стихийный диалектик!

К у з ь м а. Чего-о?

Алеша и Сорока смеются.

А л е к с е й (перебирая пальцы девушки). Я скоро приеду за тобой. Слышишь? Скоро приеду.

С о р о к а. Слышу, милый! Я все слышу.

К у з ь м а. Целоваться-то будете? Я отвернусь.

А л е к с е й. Береги ее тут, Кузьма. И отца береги.

К у з ь м а. Отца береги, Сороку береги… а ты кого беречь будешь?

А л е к с е й. Всех остальных.

К у з ь м а. Ну точно: философ! Профилософствуешь – уйдет «Ракета».

С о р о к а. Да-да, милый! Ты поспеши.

А л е к с е й, поцеловав ее, убегает. Сорока прижала к щеке палец, словно хочет сохранить след поцелуя подольше.

К у з ь м а. Вот она, любовь-то! А я, однако, уж не полюблю. (Подумав.) Нет, с любовью покончено.

С о р о к а. Что? Что ты сказал?

К у з ь м а. Вот любишь его… а за какие заслуги?

С о р о к а. Он замечательный!

К у з ь м а. Ну, врешь! Какой он замечательный? Обыкновенный… слабый, весь в тятьку.

С о р о к а. И отец у тебя замечательный. Вы просто не цените его.

К у з ь м а. Ты что, пьяных зерен наклевалась?

С о р о к а. Пусть не ты… Павла Андреевна. Она его ни во что не ставит.

К у з ь м а. Вот погляжу я, как оседлаешь Алешку, когда поженитесь. Все вы одним миром мазаны.

С о р о к а. Ну что ты, Кузьма! Алеша словно ребенок беззащитный. На ребенка у кого рука поднимется?

К у з ь м а. Хорош ребеночек… в двадцать лет!

В избе. На полу лежит связанный  П а в е л.

П а в е л (хрипит). Отпусти, слышь? Добром прошу.

П а в л а. Опять начнешь выкомаривать? Опять ружьем угрожать?

П а в е л. Угрожать – нет, не буду. Просто возьму и пристрелю.

П а в л а (развязывая его). Болтун! Вожусь с тобой, как с дитем малым. За ум-то когда возьмешься?

П а в е л. Дай выпить… мутит.

В ограде.

От пристани доносится пароходный гудок.

К у з ь м а. Интернатские прибыли! У, ровно комарья высыпало!

С о р о к а. Весело будет тебе!

К у з ь м а. Но, заживем! Соберемся в школе. Анна Ивановна придет. «Здрасьте, дети, – скажет. – С чего мы начнем наш первый урок?» Эх, скоро уже, совсем скоро!

С о р о к а. Красивая пора! Я бы и сама с удовольствием поучилась!

К у з ь м а. И жениться хочешь, и учиться… два горошка на ложку?

С о р о к а. Ты прав, прав… размечталась.

К у з ь м а. Ага, рассиропилась!

С о р о к а. Понимаешь, не везло мне с учебой… Отец на фронте погиб. В самом конце войны. Потом мама заболела… и все заботы легли на меня… потом брат разбился…

К у з ь м а. Ничего, Сорока, ты духом не падай! Держи хвост морковкой.

С о р о к а. Я держу, Кузьма… изо всех сил держу. Только вот за Алешу тревожно… Вдруг подомнет его Павла Андреевна?

К у з ь м а. Что она, враг рода человеческого? Ты мамку не знаешь.

С о р о к а. Не враг, но… мы ей тут мешаем.

К у з ь м а. Вот и опять пальцем в небо попала! Мамка смирилась… поняла, что разбить вас с Алешкой немыслимо.

С о р о к а. Если бы так, Кузьма! Если бы так!

К у з ь м а. Что, к профессору хочешь переметнуться? Дурачок он, твой профессор!

С о р о к а. Неправда, Кузьма, неправда! Он просто болен… потерей памяти… одинок, совсем одинок. Я вместо матери ему. Или – старшей сестры.

К у з ь м а (с уважением). Вон ты какая! Ну молоток! А насчет мамки… я покажу тебе одну штуку… Только не подглядывай! (Убегает за ограду и вскоре возвращается с золотой лошадкой.) Вот…

С о р о к а. Ой! Ты где это взял?..

К у з ь м а. На могильном кургане.

С о р о к а. Если не ошибаюсь, это талисман одного из тибетских племен. Интересно, как он сюда попал?

К у з ь м а. Могу рассказать. Заня-ятная сказочка!

С о р о к а. Расскажи. Мне узнать не терпится.

К у з ь м а. Давным-давно один парень русский в плен к ним попал. Такой, знаешь, Иван-царевич. Царевна тибетская увидала его и, как водится, втюрилась. Хан ихний это дело усек, пленника в башню замуровал. Высокая башня, не подступись! Парень голодал сперва, потом голубями стал питаться. Голубей с записочками царевна ему подсылала. Вот, значит, ест он голубей, а перья в угол ссыпает. Много накопилось перьев и крылышек. Делать нечего – и начал парень со скуки крылья мастерить. Царевна меж тем побег задумала. Однажды выслала пленнику вот эту лошадку и бечеву. С намеком выслала: дескать, спускайся вниз. У заставы лошади ждут. Он, не будь дурак, крылья за спиной привязал, лошадку за пазуху и – фр-р-р! – в небо. Тибетцы-то эти долго за ним гнались. Не догнали бы… да веревка спортилась. Упал он, царевна слугам своим велела курган насыпать. Засыпали их обоих… Вместе с лошадкой.

С о р о к а. Врунишка! Насочинял! Но в одном ты прав, пожалуй: курган этот, наверно, место захоронения. А мы в лощине копаем… Валерий Николаевич!

Входит  П у т н и к о в. Рассматривает бабочку.

П у т н и к о в. Обратите внимание, Виолетта Романовна… вот эти крылышки…

С о р о к а. Да, чудесные крылышки!

П у т н и к о в. Я не о том. В природе много удивительных параллелей. Одна из них – крылья этой бабочки. Они вам ничего не напоминают?

С о р о к а. Напоминают… разноцветный тюльпан.

П у т н и к о в. Глупости говорите! Это – карта! Обыкновенная географическая карта. Я напишу об этом статью.

С о р о к а. В прошлый раз вы хотели написать «Историю игры в поддавки»?

П у т н и к о в. Смешно? Смеются те, кто не хочет думать. А вы сравните… всегда есть с чем сравнивать. Эта игра напоминает тактику батыевской конницы.

С о р о к а. Мне некогда заниматься военной историей.

П у т н и к о в. Глупости, глупости! Вы не умеете организовать свой день. Вот ваш покорный слуга сегодня написал восемнадцать писем, отослал три бандероли, составил план двух статей, прочел две главы из Плутарха. Это помимо основной работы… Нужна система. Система – прежде всего!

С о р о к а. Вы, как всегда, правы. У меня нет системы. Вообще я очень несобранна. И много теряю из-за этого. Вот свежий пример… Эту штучку Кузьма подобрал на кургане. А мы ведем раскопки в лощине.

П у т н и к о в. Лошадка… она и случайно могла там оказаться.

С о р о к а. Кузьма знает одну легенду… Она натолкнула меня на мысль…

П у т н и к о в (иронически фыркнув). Слава богу.

С о р о к а. Вдруг этот курган – действительно место древнего захоронения?

П у т н и к о в. Я подумаю… а вашу находку, молодой человек, мы выставим в музее.

К у з ь м а. Ох, всыплет мне мамка за эту… выставку! Да ладно! Семь бед – один ответ. (Уходит.)

С о р о к а. Какой милый мальчишка!

П у т н и к о в. У вас все милые… все добрые! Между прочим, мать этого мальчишки называют волчицей. И – заслуженно. (В лоб ему шмякнулось яйцо.) Ну вот, пожалуйста. Нет, знаете… я предпочитаю иметь дело с мумиями… с иссохшими скелетами. Благодарю вас, молодой человек! (Уходит.)

С о р о к а. Ты метко бросаешь, Кузьма. Но как мне кажется, не в ту цель.

Входит  К у з ь м а.

К у з ь м а. А пусть мамку мою не трогает.

С о р о к а. Твоя мамка вряд ли нуждается в защите… в особенности от Валерия Николаевича. (Уходит.)

Появляется  П а в е л, затем  П а в л а.

П а в е л (выставив палец). Ветер! А я супротив всех и всяких ветров! (Рванул ворот рубахи.) Вот он я! Дуй! Брус выстоит.

П а в л а. Пустозвон! Гремишь как бочка пустая. Ум-то где вытряс?

П а в е л. Не ум – душу всю вытряс. От Сталинграда до самой Праги душа в братских могилах… И под танком душа, где дружок мой Илюха… Его бы в списки семьи… навечно… как в списки Родины! А семьи – нет… Нету семьи!

К у з ь м а. Как же нет, тятя? Вот я, вот мамка… А там – Алешка… Есть у тебя семья!

П а в е л. Умник мой! Голова светлая… Эх, Кузька!

К у з ь м а. Мы дощечку вот здесь приколотим, как на солдатских домах. Только вот написать что – подскажи!

П а в е л. Пиши: «Илья Евстигнеев, солдат, друг. Вечная память!»

К у з ь м а (пишет). Хорошо как, душевно!

П а в е л. Потому что – солдат, потому что – друг!

К у з ь м а. Жаль, пишется криво.

П а в е л. Это ничего, сын. Это не страшно: главное – память. А ко Дню Победы мы это имя на мраморе высечем!

К у з ь м а. Готово! Неси молоток, приколотим.

П а в е л уходит.

Павла выносит из дому четвертинку, прячет на чердак.

П а в л а. Тайничок-то пополнить надо. Сейчас друга поминать станет.

К у з ь м а. Ему же нельзя, мам! Ему же врачи запретили.

П а в л а. Пускай хлещет… коль полоса такая настала. Протрезвится – совесть начнет трепать. И я маленько добавлю.

К у з ь м а. Отрава же, мам! Опять в госпиталь ляжет!

П а в л а. Охота – пусть травится. (Уходит.)

Кузьма, вспрыгнув на чердак, разбивает бутылку.

П а в е л (возвращаясь). Надо на видном месте прибить.

К у з ь м а. Он какой из себя был… Евстигнеев то?

П а в е л. Веселый, крепкий, как груздь. (Прибивает дощечку.) Так ладно?

К у з ь м а. В самый раз.

П а в е л. Сколько их там полегло… веселых, крепких… Помянуть бы… душа иссохла.

К у з ь м а. Ты свой лимит давно выбрал.

П а в е л. Если чуть-чуть, а? В тайничке-то, поди, припрятано? Ну-ка, наведи, сын, ревизию!

К у з ь м а (лезет на чердак, оттуда). Пусто! Даже никакого намека.

П а в е л. Хоть помирай. Голова пухнет…

К у з ь м а (спускается вниз). Маешься… было бы из-за чего!

П а в е л. Ты у меня умник, сын. А тут промахнулся. Вот послушай. Илья сказывал. Призвал как-то князь русский проповедников разных. Они всяк свою веру хвалят. Как же, Русь – кусок лакомый! Один толкует: мы-де сала не едим. Другой тоже нашел чем хвастать: у нас, мол, плоть обрезают. Третий вовсе зарапортовался: дескать, хмельного на дух не принимаем. А четвертый по-нашенски рубит: «Мы не обрезаемся, а водку салом закусываем». Прогнал князь трех проповедников. С четвертым стал пить да приговаривать: «Питие есть Руси веселие».

К у з ь м а. Он, князь-то, поди, в меру пил.

П а в е л. Кто устанавливал ту меру? Наша мера: пей, пока ноги держат.

К у з ь м а. Ты как-то сказывал, омуток приглядел… свозил бы! Мне порыбачить охота.

П а в е л. Правда, что ли?

К у з ь м а. Раз говорю, значит, правда.

П а в е л. Тогда поплывем… это как раз у выпасов. Заодно и подпаска моего сменим. (Уходит.)

Выходит  П а в л а.

П а в л а. Копачи-то уж на кургане шарятся… Че их понесло?

К у з ь м а. Профессор карту отыскал древнюю. В той карте указано: клад на кургане. (Уходит.)

Павла, откупорив дупло, ищет золотую лошадку.

П а в л а. Нету… нету лошадки! Кузьма! Кузьма! Лошадка где?

К у з ь м а. Какая еще лошадка?

П а в л а. Которая здесь была спрятана.

К у з ь м а. А, медяшка-то эта!

П а в л а. Медяшка? Да она из чистого золота! Из червонного!

К у з ь м а. Ну? А я и не знал… Ковырнул случайно сучок… смотрю, медяшка. Тут археологи появились. Я им и отдал. Думал, ничья.

П а в л а. Ничья… моя это! Моя! Я на кургане ее подобрала. Лети к этой сове! Отними!

К у з ь м а. Отдал… как же я отниму?

П а в л а. Как отдал, так и отнимай. Этой лошадке цены нет!

К у з ь м а. Ты ж ее на кургане нашла… курган государственный. Стало быть, и лошадка государству принадлежит.

П а в л а. Ага, значит, про курган ты довел копачам? Ты! Ну, сказывай! Врешь тут про карты…

К у з ь м а. Я только сказочку рассказал… про чудака одного. Они сами сообразили.

П а в л а. Сами?! Сами?! Все ты, ты, змей подколодный! Они бы до второго пришествия рылись в ложбине! (Дает Кузьме пощечину.)

К у з ь м а. За безделицу эту?! За игрушку?!

П а в л а. Золотая игрушка-то… из чистого золота!

К у з ь м а. Что, что из золота? Разве оно человека дороже? Вон тятя… не так, не так рассуждает! Все рукоделья свои – даром… А они в сто раз лучше твоей лошадки! В тысячу! Тятя – талант, самородок! Так все говорят. Он в жизни меня не ударит… а ты…

П а в л а (собрав в груду все вырезанные Павлом фигурки). В огонь их… в печку! Все до единой в печку! А инструмент его – туда же!

К у з ь м а. А руки его… руки-то тоже в печку?

П а в л а. Для вас же стараюсь… для вас коплю! Расхитители!

К у з ь м а. Заодно и меня кинь в печку. Кинь, я сам на шесток залезу. (Лезет.)

Павла, отмахиваясь, пятится от него.

9

Возле дома Брусов – П а в л а,  П о п о в.

П о п о в. Скрывать не хочу – тянет, закручивает, как воронка в реке. Но тропки у нас разные, Павла Андреевна. И вряд ли сойдутся.

П а в л а. Тянет – не выплывешь. И не старайся. Я в той же воронке… И не робею…

П о п о в. Не надо, Павла Андреевна. Не привык я на чужих костях топтаться.

П а в л а. Ты про Павла? Оставь! Мы с ним давно чужие. А сейчас и вовсе уходить собрался. Сойдемся – жизнь-то под горку катится.

П о п о в. Заборчик во мне… небольшой такой заборчик, Павла Андреевна. А переступить его не могу. Ты уж не обижайся. (Уходит.)

Входит  П а в е л. Он с котомкой.

П а в е л. Решила с Поповым устраиваться?

П а в л а. С кем-нибудь да устроюсь. Не печалься.

П а в е л. О сынах печалюсь… не о тебе.

П а в л а. Ну вот, опять за рыбу деньги. Прими посошок да ступай. (Наливает ему водки.)

П а в е л (выпив). Зарок ведь давал… воздерживаться. Да чего там! Плесни-ка еще для смелости! (Пьет.) Знаешь, чем взять! Инструмент мой зачем сожгла?

П а в л а. Опять куражишься? Водка смелости придает?

П а в е л. Я и трезвый теперь не трушу. Терять нечего, всего лишила: сыновей, дела… А я выпрямлюсь… напрасно старалась. Ежели вниз покачусь – тоже не жди добра: подпущу тебе красного петуха! (Уходит.)

П а в л а (задумчиво). Петуха, значит? Ну посмотрим. Еще неизвестно, кого клюнет этот петух.

В избе.

К у з ь м а  вернулся домой с аккордеоном.

Где шляешься, полуночник? Скоро светать начнет.

К у з ь м а. У костра веселились. У-ух, здоровски! Профессор плясал, фокусы показывал. Сорока пела.

П а в л а. Пир на весь мир.

К у з ь м а. Не без причины. Клад откопали: браслеты, бляхи, утварь всякую.

П а в л а. Такое богатство дуракам привалило! Ложись давай! Взял моду шляться.

К у з ь м а. В школу завтра. Перед школой могу повольничать?

П а в л а. Спи. А я по острову прогуляюсь. Костер-то где развели?

К у з ь м а. Под горкой… возле школы. Тятя куда ушел?

П а в л а. Опять шлея под хвост попала.

К у з ь м а. Он слово мне дал… поклялся.

П а в л а. Клятвы для того и дают, чтоб нарушать.

К у з ь м а. Такую нельзя… солдату… другу… (Засыпает.)

Накрыв сына, П а в л а  собирает со стола. Ставит графин спирта, закуску. Услыхав песню, поспешно уходит.

Г о л о с  П а в л а.

 
«Над Курскою дугою зарево,
Огня лавина, скрежет, вой,
Кромешный ад перед глазами…
А я живой, а я живой!
 
 
Победу празднует страна.
Ушла война, ушла война.
Примерь свой китель, старина!
Надел – не спится старику:
Он снова, он снова увидел Курскую дугу».
 

П а в е л (входя). Тсс! (На цыпочках прошел к кровати, сел у изголовья и неотрывно смотрит на уснувшего мальчугана.) Кузя! (Шепотом.) Кузя! А я того… согрешил… Слаб, слаб!

К у з ь м а (сквозь сон). Солдату… другу… вечная память…

П а в е л. Вечная, сын, вечная! Помянем Илюху… (Раскупорил графин, понюхал.) Спиртяга, кажись? Я самую малость приму, сынок! Ты уж не осуди. (Пьет.)

Во двор вбегает  П а в л а. Отдышавшись, перешагивает порог уверенно, властно.

П а в л а. Все еще здесь? Я думала, давно ветром сдуло.

П а в е л. Склеило нас… склинило… нет сил оторваться.

П а в л а. Оторвешься, когда выпьешь. Знала, что вернешься.

П а в е л. Многовато, но выдержу, ежели поднатужусь.

П а в л а. Никудышный мужик пошел, мелкий! Отец мой полведра мог выпить, потом всех на кругу переплясывал.

П а в е л (выпив). Мелкий, верно. Крупных повыбили. (Взял огурец, понюхал.) «Над Курскою дугою зарево… огня лавина…»

П а в л а. Тише ты! Парня разбудишь. Налить? (Наливает.)

П а в е л (откашлявшись). «Огня лавина… скрежет, вой… кромешный ад перед глазами. А я живой…» Зачем живой? (Осовев, уронил голову на руки.)

Павла, достав сажи из печи, вымазала ему руки, лицо. Рассыпала на столе спички.

За окном зарево.

(Бормочет.) Не тронь! Не прикасайся!

К у з ь м а (сквозь сон). Там огонь… Огонь? Откуда взялся?

П а в л а. Спи. Наверно, археологи жгут костер.

К у з ь м а. Спят они… спят… костер залили.

П а в е л. Спички… зачем они?

П а в л а. Я тоже спрашиваю себя: зачем некурящему спички? И лицо в саже, и руки. Увидят – сразу заинтересуются. Хотел нас сжечь с Поповым, да, видно, перепутал спьяна?

П а в е л. Ты что говоришь? Что говоришь?

П а в л а. Сажу-то давай смоем. И спички в печку… чтобы следов не осталось. (Смыла, наливает спирта.) Пей да держи язык на привязи.

П а в е л. Не поджигал я! Не поджигал!

П а в л а. А кто сказал, что поджигал? Я не говорила. Сам себя выдал.

П а в е л. Не поджигал я! Не поджигал…

П а в л а. Стало быть, прикуривал неаккуратно: все лицо закоптил.

П а в е л. Я не курю… все ты врешь!

П а в л а. Не куришь, а спички при себе носишь.

П а в е л. Это ты подстроила… ты меня опоила!

П а в л а. Держись! Не будь бабой!

П а в е л. Хочешь в тюрьму запереть? А я не дамся!

П а в л а. Шибко-то не кричи… тебе кричать противопоказано.

Павел всхлипывает.

Тьфу, размазня! (Кинув матрац на пол, уложила мужа.) Спи и голоса не подавай!

А зарево ярче и ярче. Оно тревожит Кузьму.

К у з ь м а (отряхиваясь от сна). Дымом пахнет. И все красно…

П а в л а. Заря горит. Такие зори перед войной полыхали… Боялись их люди.

К у з ь м а. Не заря – огонь мотается! (Вскочил.) Кажется, археологи горят.

П а в л а. Доигрались! Сами себя изжарят!

К у з ь м а. Там же Сорока! Сорока!

П а в л а. Я разбужу их. Бей в набат! (Высунулась в окно, не слишком громко.) Пожар! Пожар! (Выпроводив сына, взвалила мужа на кровать, ушла.)

П а в е л. «Над Курскою дугою за-арево…»

Звонит колокол. Блажат, визжат свиньи на ферме.

Перед воротами Брусов кучка растерянных островитян.

П а в л а. Что ж вы стоите-то? Кругом горит, а вы как столбы!

П у т н и к о в. В самом деле… сломя голову кинулись… а в доме наши находки. Я опрометчиво поступил… Я должен вернуться. (Уходит.)

С о р о к а. Стойте! Вы без очков… вы ничего не найдете! (Остановив Путникова, бежит сама.)

П а в л а. Вон уж ферма занялась… свиней выпущу… (Уходит.)

П у т н и к о в. Виолетта Романовна! Виточка! Я прошу вас… Прошу… не ходите! Я сам, понимаете? Сам! (Убегает.)

Колокол замолкает.

Появляется  П а в л а. Затем  К у з ь м а.

К у з ь м а. Сороку видела? Где Сорока?

П а в л а (оглядываясь). Убежала. И тот за ней утянулся… Ну, будет там угольков!

Кузьма кинулся к огню.

(Схватила его.) Назад! Шкуру спущу, сопляк! (Уходит.)

К у з ь м а, таясь, убегает за ней.

Грохот и – тысячи искр в небо. Это обрушилась крыша. П у т н и к о в  несет обгоревшую  С о р о к у. За ними бредет удрученный  К у з ь м а.

К у з ь м а. Вита! Витушка! Не сберег я тебя…

С о р о к а. Отвернись, пожалуйста… (Натягивает платье.) Я страшная?

К у з ь м а. Нет, нет! Ты красивая! Ты самая красивая!

С о р о к а. Ты, как всегда, сочиняешь… Вот и платье мое обгорело. Единственное нарядное платье.

К у з ь м а. Я куплю тебе сто… тысячу платьев… Только живи, живи!

П а в л а  несет мешок с ценностями.

Появляются  Л е г е з а,  к о л х о з н и к и.

П а в л а. Явились? Долго же вы раскачивались.

Л е г е з а. Пока собрались… переправились…

П а в л а. «Собрались… переправились»… а тут люди чуть заживо не сгорели.

П у т н и к о в. Да, да! Нас Павла Андреевна спасла… Сама еще раз вернулась… Редкое мужество!

П а в л а. Ценности-то проверь. Вдруг что потерялось?

П у т н и к о в. Самая главная ценность – люди… А люди живы.

П а в л а. Живы… доставил ты мне хлопот! (Нервно рассмеялась.) В окно выталкиваю, он упирается… а крыша вот-вот рухнет…

П у т н и к о в. Я хотел Виту спасти… Виолетту Романовну. Но…

К у з ь м а. Ты не умрешь, Сорока? Ты не умрешь?

С о р о к а. Не имею права, Кузьма. Куда ж они без меня-то?

К у з ь м а. Ну и живи, живи!

С о р о к а. Спасибо вам, Павла Андреевна!

П а в л а. Долг платежом красен.

П у т н и к о в (проверяя мешок). Нет амфоры, кубка, двух браслетов…

П а в л а. Обронила, наверно. Сходить?

П у т н и к о в. Что вы, что вы! Это безумие.

С о р о к а. Я уеду, уеду… если вы хотите.

К у з ь м а. Уедешь! Обязательно! Вместе с Алешкой.

П а в л а. Насчет Алешки меня спросите.

К у з ь м а. Я про пожар сон сидел… жуткий сон. (Смущает Павлу долгим взглядом.)

П а в л а. Взбаламутили парня… сна доглядеть не дали.

Вбегает  Н е д о б е ж к и н.

Н е д о б е ж к и н. Свиней кто выпускал?

П а в л а. Я. Кто больше.

Н е д о б е ж к и н. Аглая пропала…

П а в л а. Пошел ты… со своей Аглаей! Тут человеку худо, а он о свинье скорбит.

С о р о к а (бредит). Подол… подол обгорел…

К у з ь м а. Она помирает! Дядя Легеза! Она помирает!

Л е г е з а. Я вертолет вызвал… вот-вот быть должен.

Н е д о б е ж к и н. Будто сквозь землю провалилась! Лучшая свиноматка!

Слышен рокот вертолета.

П у т н и к о в (указывая вверх). Они готовятся… готовятся! Они посылают сюда импульсы…

С о р о к а. Больно… не рвите мне волосы! Больно!

П у т н и к о в. Пойду… я должен написать ноту. Пусть знают, что мы действуем. Земля – первейшая наша забота. (Уходит.)

С о р о к а. Падаю… падаю! О-ох!

К у з ь м а. Врача бы сюда! Врача бы!

Л е г е з а. Вон вертолет садится… Пусти-ка, я отнесу ее.

К у з ь м а. Как же я Алешке в глаза посмотрю! (Уносит вместе с Легезой Виту.)

Н е д о б е ж к и н. Хоть бы свиней собрал… все разбежались.

П а в л а. В лес кинулись через протоку. Зверье соберет.

Слышно: рокочет улетающий вертолет.

Л е г е з а  и  К у з ь м а  возвращаются.

Л е г е з а. Не убивайся, Кузьма. Ты здесь ни при чем.

К у з ь м а. Может, как раз я и при чем. Может, я во всем виноватый: спал, а тут такое… творилось.

Л е г е з а. Павел где? Что-то не вижу.

П а в л а. Снова лыка не вяжет.

Л е г е з а. Дела… Жена на пожаре, муж – в лежку.

П а в л а. Такой уж век бабий.

К у з ь м а (с яростью). Ты… ты. (Не договорив, сник.) К Петьке пойду. (Уходит.)

Л е г е з а. Расстроился… Взрослый не по годам. Надо бы к ребятишкам его, к ровне.

П а в л а. На школу надеялся, интернатских ждал…

Л е г е з а. Не знаешь, отчего загорелось?

П а в л а. Археологи костер разожгли… ветерок поднялся. Видно, донес искру.

Л е г е з а. Разберемся. (Уходит.)

Входит  П у т н и к о в.

П у т н и к о в. Скажите, а где Виолетта Романовна?

П а в л а. Ты что, с луны свалился? Улетела она…

П у т н и к о в. Как – улетела?

П а в л а. Вот блажной! При тебе вертолет садился. Забыл, что ли?

П у т н и к о в. Не помню. Ничего не помню. Пожар был, потом – провал…

П а в л а. Ты спасать ее побежал, сам чуть не изжарился… Потом заговариваться начал… грозить кому-то…

П у т н и к о в. Это со мной случается. Извините. Она цела?

П а в л а. Обгорела, но не так уж сильно. Выздоровеет. Женился бы ты на ней.

П у т н и к о в. Она вашего сына… любит.

П а в л а. Мало ли кто кого любит! Я бы за того, кто на сердце пал, костьми легла… весь мир перевернула.

П у т н и к о в. Мир в наше время нетрудно перевернуть… Сохранить трудно.

10

Остров пуст, страшен. У останков школы, на пепелище, несколько парт. Слева – внушительный, незыблемо прочный, – морщится белым срубом дом Брусов. Неподалеку  К у з ь м а  и  Т о н ь к а.

Т о н ь к а. Значит, решил с отцом на заработки?

К у з ь м а. Нам так или иначе нужно уехать.

Т о н ь к а. Уедешь… может, не увидимся больше! (Совсем по-бабьи обняла, всхлипнула.)

К у з ь м а (скривив губу). Иди ты!

Т о н ь к а. И уйду. Совсем уйду! Пожалеешь! (Уходит.)

К у з ь м а. Тонь… я напишу тебе после… все напишу.

Т о н ь к а (вернувшись). Ох, Брус! Как же ты меня измучил! (Чмокнула Кузьму в щеку.)

Приближается  П а в е л.

К у з ь м а. Н-ну, присосалась! Любите вы лизаться! (Увидев отца, высвободился, пошел к нему.)

Т о н ь к а. Кузьма… ты изверг! Ты мучитель!

К у з ь м а (отмахнувшись, подошел к отцу, заглянул в скорбные глаза, ища в них проблеск надежды. Вместо надежды – непроглядное чугунное отчаяние.) Больно тебе, тятя? Шибко больно?

Гудок теплохода.

П а в е л. Теплоход причалил. «Родина», что ли?

К у з ь м а. Нет, «Чернышевский». Слышишь, гудок сипловатый?

П а в е л. Сейчас бы взять билет и закатиться на край света!

К у з ь м а. Возьмем. Я уж решил. Возьмем и уедем.

П а в е л. Мне дорога заказана. А ты плыви, уплывай, пока не поздно.

К у з ь м а. Без тебя с места не сдвинусь. Давай вместе!

П а в е л. Следователь вызывает.

К у з ь м а. Ну и что? Он всех подряд вызывает. Надо же выяснить… причины пожара.

П а в е л. Что выяснять? Всё ясно.

Кузьма. Вызывает – значит, не все. Вон молодожены идут.

Идут  А л е к с е й  и  С о р о к а, с ними – П у т н и к о в.

П у т н и к о в. Ушли все близкие… и вы уходите.

С о р о к а. Мы же встретимся… Вот погрузите баржу – через неделю вернетесь в институт.

П у т н и к о в. Нет, нет, я чувствую. Я послал им ноту… очень решительную по форме… Надо ждать ответных действий…

С о р о к а. Успокойтесь… они не посмеют. И вообще… поменьше об этом думайте.

П у т н и к о в. А что мне еще остается?

С о р о к а. Раньше вы собирались написать о крыльях бабочки…

П у т н и к о в. Не успел… и теперь уж не успею.

С о р о к а. Потому что изменили своей системе. Следуйте ей и не унывайте.

П у т н и к о в. Я попробую… (Трет лоб.) Простите, я должен что-то сказать… не могу вспомнить. (Уходит.)

А л е к с е й. Тебе не опостылело здесь, братан?

П а в е л. Ага, поезжай с ними, Кузя.

К у з ь м а. Никуда я не поеду.

А л е к с е й. Решай сам. Ты уж не маленький.

С о р о к а. Мне будет очень тебя не хватать.

К у з ь м а. И без меня есть с кем возиться. Я трудный ребенок.

А л е к с е й. Ты что-то задумал… Молчишь? (Развел руками.) Раньше ты был откровенней. Ну давай, отец, отходную.

П а в е л (откупорил бутылку, налил, но сам пить не стал). Пейте, пейте. А я свое выпил. Ну, как говорится, совет да любовь. (Расцеловал сноху, сына и ушел.)

А л е к с е й. Мне жаль расставаться, брат. Но хоть отец под твоим присмотром будет.

К у з ь м а. А ты под Сорокиным присмотром. Держи его крепче, Виолетта Брус. А то опять куда-нибудь смоется.

С о р о к а. Пусть не надеется, я его так запрягу… минуты свободной не будет. Я его в институте учиться заставлю.

К у з ь м а. Следует, следует. Постойте, я же не подарил вам ничего! (Радостно.) Вот деревяшка древняя… Может, ценность имеет? (Подает старую, изъеденную червями братину.)

С о р о к а. Это же братина, Кузьма! Шестнадцатый век, если не старше. Ты где ее раздобыл?

К у з ь м а. У озера. В деревянной башне. Сквозь башню две березы еще проросли.

С о р о к а. Ох, Кузьма, Кузьма! Что же ты мне раньше-то не сказал? Мы эту башню давным-давно ищем. Это остатки казачьей крепости, о которой упоминает Семен Ремезов.

К у з ь м а (хмурясь). Мало ли кто о чем поминал! Вам речники сигналят.

А л е к с е й. Может, останешься, Вита?

С о р о к а. А ты уедешь без меня? Не выйдет! Вернемся будущим летом.

Гудок. Простившись с Кузьмой, А л е к с е й  и  С о р о к а уходят.

Входит  П у т н и к о в.

П у т н и к о в. Ушли? А я не поздравил их. (Кричит.) Будьте счастливы! Будьте счастливы! (Уходит.)

В ответ доносится: «Спасибо!»

Кузьма, помахав отъезжающим, садится на одну из парт, затем на другую, на третью. Встав, заложил руки за спину и обратился к воображаемым ученикам.

К у з ь м а. Здравствуйте, дети. С чего начнем наш первый урок?

А во дворе Брусов сидит на завалинке одинокая  П а в л а. Сидит, перебирая похищенные у археологов драгоценности.

Из избы выходит с котомкой  П а в е л.

П а в л а. Далеко собрался?

П а в е л. Далеко ли, близко ли – суд решит. (Подошел к мемориальной доске, которую так и не успел заменить мраморной, провел пальцем по каждой букве.)

П а в л а. Сиди, пока за язык не тянут.

П а в е л. Никчемный я человечишка… пьянь, а совесть не всю пропил.

П а в л а. Век строила – рушится в один миг. Не ходи, Паша… не ходи!

Павел, покачав головой, собирается уходить.

К у з ь м а (уходя). Ты к следователю, тятя? А почему – ты? (Смотрит на Павлу.)

П а в л а (выронив драгоценности). Не этого я хотела… Все рушится… Останься. Сама пойду. Пожар-то я учинила. (Встала, выпрямила сильные плечи.)

К у з ь м а. Мама! Мамочка! Бедняжка ты моя!

Павла, погладив его, идет к калитке.

П а в е л. Не надо, Павла… ты мать… а мне терять нечего.

П а в л а. Терять каждому есть что… Это понимаешь, когда все утеряно. Прощайте. (Ушла.)

К у з ь м а. Мама-а-а!

Он, в сущности, и теперь еще ребенок. Но ребенок, много познавший… Его юность начинается с пепелища. А на земле желтеют никому не нужные драгоценности.

З а н а в е с

1972