Текст книги "Пьесы"
Автор книги: Зот Тоболкин
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Ж д а н.
«Сорок дней, сорок ночей
Мать над ним не смыкала очей…»
Мама, тебе дома-то не наскучило? Совсем на ферму не ходишь.
А н н а. Я ведь не самовольно. Начальство дозволило. Да и Стеша за двоих вполне справляется.
Ж д а н. Хорошая она. И Тимка хороший.
А н н а (подозрительно). При чем здесь Тимка?
Ж д а н. Друг он мне. Понимаешь? Верный друг.
А н н а. У тебя их, друзей-то, хоть пруд пруди. Вон еще один пылит.
Прибегает П р о н ь к а. В руках у него клетка с птицей.
П р о н ь к а. Это тебе. Для потехи.
Ж д а н. Жула-ан! Да какой вальяжный!
А н н а (деду). С богом-то скоро наговоришься?
С е м е н С а в в и ч. У нас с ним свои счеты. Давние. Пускай ответит: зачем на подведомственной ему земле такое творится?
А н н а. Об этом надо людей спрашивать. Я на ферму… коров попроведаю. Ждана покормишь?
С е м е н С а в в и ч. Ступай, ступай. Сколь дней сидишь в четырех стенах.
Ж д а н (любуясь птахой). Родилось же такое чудо! Глядеть не устанешь.
С е м е н С а в в и ч (скрывая душевную муку). Уж чудо так чудо. Всем чудесам чудо! Крылышки резвые, кафтанчик цветастый! Только что не поет в неволе.
П р о н ь к а. Ничего, обвыкнется. Это он поначалу привередничает. (Подкармливает птицу.)
С е м е н С а в в и ч. Что за создание – человек? Сам голодает – жулана кормит зернышками.
Ж д а н. И человек же, не моргнув, убивает себе подобных.
П р о н ь к а. Я на бойне бывал – жуть! Быки ревут, кишки разбросаны, кровищи! У-ух!
Ж д а н. Я тоже бывал… на человеческой бойне. Картина куда страшнее.
С е м е н С а в в и ч. Не распевается, хоть убей.
Ж д а н. В клетке-то кому петь охота?
С е м е н С а в в и ч. Иные и в клетках поют. Так поют, что заслушаешься. Сам видел.
Ж д а н. Те не нашего склада.
С е м е н С а в в и ч. Сыграй, Проня! Может, под музыку запоет пленник-то наш?
Пронька взял гармонь, наигрывает.
С е м е н С а в в и ч (поет старческим дребезжащим баском).
«Далеко в стране Иркутской…»
Пронька и Ждан подпевают ему.
Ж д а н. Проня, гармонь тебе нравится?
П р о н ь к а. Гармонь что надо.
Ж д а н. Можешь взять. Дарю.
П р о н ь к а. Не передумаешь?
Ж д а н. Дело решенное. Только не уноси, пока я… слушаю. Жулана выпусти. Не люблю птиц в клетках. В них что-то рабье появляется, как и в людях…
П р о н ь к а. Я его мигом… пускай летит! (Уносит клетку и возвращается.)
Ж д а н (глядя в окно). Тополь голый… один листок уцелел… один-единственный!
С е м е н С а в в и ч. Один – стало быть, уже не голый. Так и земля – никого нет, а человек пришел, обжил землю.
Ж д а н. Кто обживает, кто обжитое уничтожает… Вот и пойми их, людей-то.
С е м е н С а в в и ч. Который уничтожает, тот нелюдь вовсе, вредитель форменный. Фашист, одним словом.
Ж д а н. Ненавижу их, дед! Ненавижу смертельно!
С е м е н С а в в и ч. Озлел! А какой ясный был парнишечка!
Ж д а н. Мне бы выздороветь – зубами им глотки грыз бы!
С е м е н С а в в и ч. Не ярись, сынок, тебе вредно! (Становится в угол перед распятием.)
Ж д а н. Что примолк, Проня?
П р о н ь к а. Папку вспомнил.
Ж д а н. Вернется твой папка.
П р о н ь к а. А как же! Обязательно вернется.
Ж д а н. Есть просьба к тебе.
П р о н ь к а. Да хоть сто. Я за гармонь по гроб жизни в долгу.
Ж д а н. Сыграй мне, Проня, «Войну священную»… нет, не сейчас. После.
П р о н ь к а. Когда после-то?
Ж д а н. Сам догадаешься. А пока стих запиши. А то забуду. (Диктует.)
П р о н ь к а. Складный стих! И такой… щиплет!
Ждан. А главное – бьет в точку.
Входят Е в с е й и Т и м о ф е й.
Е в с е й (подает Ждану пирог). Тебе, солдатик. Гурьевна испекла.
Ж д а н. К чему тратился? Меня и так вся деревня снабжает.
Е в с е й. Мой хлеб тоже не поганый. Он на земле рос. А ты воевал за эту землю.
Ж д а н. Воевал, да недовоевал.
Е в с е й (косясь на Семена Саввича, который молится в углу). Многие недовоевали. (Проходит в угол.)
Семен Саввич, выслушав его, с нечеловеческой силой смял медное распятие.
Ж д а н. Что он? О чем они шепчутся?
Т и м о ф е й. Антоша без вести пропала.
С е м е н С а в в и ч (швырнул крест под ноги, топчет). Не верю тебе! В тебя не верю! Ты – слово! Ты – ложь придуманная! (Ослабнув, стонет.) Тоша, внученька!
Е в с е й. Твое горе, Семен, – мое горе! Давай пополам разделим.
Ж д а н. Серо! Солнце-то где же?
Т и м о ф е й. Метет. Вот стихнет буран, и солнце проклюнется.
Ж д а н. Не дожить, наверное. В буран уйду.
Т и м о ф е й. Мысли у тебя, прямо скажем, не героические.
Ж д а н. Эх, Тима! Хватит о героизме. Как там наши?
Т и м о ф е й. Паулюса зажали.
Ж д а н. Ну все-таки сдвиг. Тима, женись на Стеше! Слышь!
Т и м о ф е й. Рывочки у тебя! Побегу в контору. Ждут. Думал ли до войны, что председателем стану?
Ж д а н. И я о многом не думал. Теперь додумываю… пока есть время.
Т и м о ф е й. Не дури! Стой до последнего!
Ж д а н. Ты не ответил мне, Тима. Прошу. Это последняя просьба.
Т и м о ф е й. Чудак ты, кореш! Право, чудак! (Идет к двери.)
Навстречу А н н а, С т е ш а. Стеша смутилась от взгляда Тимофея.
А н н а. Сумерничаете? Чего лампу-то не зажгли?
Ж д а н. Керосин экономим… для тех, кому огонь понадобится.
Стеша перепеленывает ребенка.
Мама… Тоня-то наша… пропала без вести.
А н н а (всплеснула руками). О господи! Старика-то за что? Одна радость была на свете… (Бросилась было к Семену Саввичу, но увидела, что сыну совсем плохо, склонилась над ним.)
Издали слышится мелодия «Священной войны». Сквозь буран бредут л ю д и, только что похоронившие Ждана. Усаживают А н н у на бревно, в котором воткнуты четыре топора.
Т и м о ф е й. Ушел кореш… а жить бы ему… жить бы…
С е м е н С а в в и ч. Ты не молчи, Аннушка. Говори или плачь. Только не молчи.
А н н а. Все высказала… все выплакала.
П р о н ь к а. Догадался! Стихи-то он про себя сочинил!
К а т е р и н а. Молчи! Молчи! Нашел время!
П р о н ь к а. Не буду молчать! Может, это одно, что от него осталось. Вот. (Подает Анне листок.) Даня стишок велел записать.
А н н а. Не вижу… будто глаза вытекли.
С е м е н С а в в и ч. Поплачь, Аннушка, поплачь маленько! Смочи душу слезами. Вся иссохла, поди, вся изболелась.
Б у р м и н. Вся Россия сегодня плачет. И мстит она же.
А н н а. А мне оттого не легче, Федот. Проня, стишок-то прочти.
П р о н ь к а (читает наизусть).
«Сорок дней, сорок ночей
Он жить продолжал, удивляя врачей.
Сорок дней, сорок ночей
Мать над ним не смыкала очей.
А когда в последние сутки
Она прилегла на минутку,
Чтобы не разбудить ее,
Остановил он сердце свое…»
А н н а. Остановил… не простился.
К а т е р и н а. Гордый он был. Все вы, Калинкины, гордые!
Б у р м и н. Гордость-то эта от одного корня питается. От главного корня! И народ ему высохнуть не дозволит.
П р о н ь к а. Я эти стишки в школе рассказывать буду. Я их вот так… (Снова вдохновенно и яростно читает.)
«Сорок дней, сорок ночей
Он жить продолжал, удивляя врачей…»
Т и м о ф е й. Значит, стоять России во все времена… Жить России! Так, что ли, Семен Саввич?
С е м е н С а в в и ч. Разве что свечечка потухнет. Да только свечку ту загасить ему не по силам.
Б у р м и н. Негасимая свеча! Это я вам ответственно говорю!
Звучит торжественная музыка. Люди встают. Встает Анна, мать русская, усталая, горькая, гордая.
Из снега, из мрака восходит солнце. Буран кончается.
З а н а в е с
1974
Подсолнух
СКАЗКА БЕЗ ВЫМЫСЛА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ЕГОР человек лет двенадцати-тринадцати.
АНИСЬЯ его мать.
ВАСИЛИИ КУЧИН печник.
ИРИНА ПАВЛОВНА основательница дачного кооператива.
ВАЛЕРА ее сын.
ФИРСОВ сосед по даче.
СВЕТА его жена.
СЛЕДОВАТЕЛЬ.
ЦЫГАН (БАШКИН).
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
1
Двухэтажная дача. Интерьер первого этажа от нас скрыт. Наверх ведет лестница, здесь будет стеклянный фасад.
Но пока стекол нет, и потому мы видим и слышим, как на втором этаже беседуют И р и н а П а в л о в н а и печник В а с и л и й К у ч и н. Василий с метром, с карандашом за ухом.
Рядом с этой дачей еще один участок, на котором не разгибаясь трудится Ф и р с о в.
По другую сторону – у забора – приткнулась маленькая сторожка. Перед ее окном растет подсолнух. Из сторожки слышится плач. Фирсов на мгновение поднимает голову и, отмахнувшись, вновь принимается за свои грядки.
В а с и л и й (вымеряя пространство). А то бы другого печника наняли…
И р и н а П а в л о в н а. Другим-то неизвестно кто окажется, а тебя, Степа, я по прежней работе знаю. Ты, помнится, окна стеклил в районо.
В а с и л и й. Не Степа меня зовут, Василий. И стеклил я не в районо, а в горжилуправлении.
И р и н а П а в л о в н а. Прости. Тут столько всего навалилось – ум за разум заходит.
В а с и л и й. Заботы?
И р и н а П а в л о в н а. Не говори. Сын возвращается, по службе изменения и… в личной жизни тоже.
В а с и л и й. По службе, значит? Так, так… Ну вы, известно, человек служилый. Куда переводят-то?
И р и н а П а в л о в н а. В детский санаторий. Пищеблоком заведовать.
В а с и л и й. К детишкам приставили? Полоса ответственная в теперешнем случае.
И р и н а П а в л о в н а. Ответственности не боюсь. Всю жизнь за что-нибудь отвечаю. (Спускается вниз.)
В а с и л и й (глядя ей вслед). Хм… отвечаешь. А сына не уберегла… проглядела сына. (Еще раз обмеряет место, облюбованное для печки, и тоже спускается вниз.)
И р и н а П а в л о в н а скрылась за дверью нижнего этажа.
(Наблюдая за Фирсовым.) Потеешь, трудяга?
Фирсов, кивнув, продолжает работать.
Молчит… истовый! Для людей бы вот так старался.
Кукушка закуковала.
Спешит… до срока подала голос. Или – уж время ей? Покурим, что ли?
Ф и р с о в (взглянув на часы). Еще не время.
В а с и л и й. Все рассчитано у тебя… каждый пустяк.
Ф и р с о в. Кто умеет считать, тот жить умеет. Пустяк – отговорка бездельников.
В а с и л и й. Рассуждение вроде бы правильное, а как-то тоскливо от него.
Ф и р с о в. Мне не тоскливо. Работаю, потому и некогда тосковать.
В а с и л и й. И это верно, если… не для себя работаешь.
Ф и р с о в (наконец оторвался от грядки, захохотал как-то клекочуще). Ха-ха… шабашник… левак… х-ха… а туда же! Левым способом… ха-ха… человечеству служить, а? Вот деятель!
В а с и л и й (без обиды). Держу такую мечту.
Ф и р с о в. А деньги где держишь? На сберкнижке? Поди, немало огреб… за все свои труды?
В а с и л и й. Были деньжата… тыщонок тридцать. Пустил по ветру. К чему мне столько? Я казначейские билеты не ем.
Ф и р с о в (заинтересованно). Не ешь… Ну, что же, государству отдал? Ха-ха…
В а с и л и й. Хотел отдать. Да думаешь, это так просто? Не приняли власти мои деньги, до слез обидели.
Ф и р с о в (все так же, рывками, хохочет, негромко приговаривая). Миллионщик бесштанный… Крез чокнутый…
В а с и л и й. Не веришь? А факт… можешь поинтересоваться.
Фирсов захохотал сильней.
(Резко обрывает его.) Пруд около плотники знаешь?
Ф и р с о в. Разве это пруд? Лужа… смердит от нее.
В а с и л и й. Как еще смердит-то! На виду у всего города… Я и решил почистить пруд… Лебедей туда запустить, кустов по бережку насажать, песочку насыпать детворе… А заодно бичей к труду приохотить.
Ф и р с о в. Размечтался! Бич он и есть бич. К труду неспособный. Его на север выселять надо и учить, учить (энергичный жест), чтоб усвоил, почем сотня гребешков.
В а с и л и й. Можно так, а можно и по-другому. Собрал я человек сорок бичей. Ребята, говорю, монета у меня залежалась. Тыщу рублей вам на пропой, остальное – для дела. Они закивали, аванс потребовали. Дал им по десятке на рыло – пропили, снова просят. Еще по пятерке добавил… Дымите, говорю, а завтра лопаты в руки и – сюда. Сижу утречком у пруда, жду… Человек десять, которые посовестливей, приковыляли. День провозились – пятерых недосчитался. Тут милиция бдительность проявила… вызвали к себе: что, дескать, за подпольная организация? Прекратить! Выделил я бичам своим по десятке, поблагодарил от лица службы, потом сам с ними дней десять выступал. С работы, понятно, турнули…
Ф и р с о в. А деньги? Все пропил?
В а с и л и й. Зачем? Не-ет… По соседству со мной старушка жила. По-виду – изба, по существу – конура собачья. У старухи-то трое сынов не вернулись с фронта. Дочки замуж повыходили, живут отдельно. Поискал я маленько, поприценивался и отхватил ей хату со всеми пристройками. А бабушка-то возьми и умри. Родня сразу интерес проявила. Давай старухино наследство делить. Вот так и профукал я все свои трудовые…
Ф и р с о в. По заслугам! Я бы таких благодетелей в психбольницу отправлял. Они только климат портят.
В а с и л и й. Климат и без меня есть кому портить. Моя цель маленькая – людям послужить. Ну ладно, покурим, что ль?
Ф и р с о в. Через полторы минуты.
В а с и л и й. На производстве также минуты учитываешь?
Ф и р с о в. Еще строже.
В а с и л и й. Тебя ни с какой стороны не зацепишь. Непогрешимо живешь, крепко.
Ф и р с о в. Теперь все живут крепко… кто не ленится.
В а с и л и й. Ну, не все еще. А ты – крепко.
Ф и р с о в. Не жалуюсь. Что требуется для минимума – имею.
В а с и л и й. Стало быть, счастливый человек.
Ф и р с о в (непонимающе смотрит на него). Чего?
В а с и л и й. Счастливый, говорю, человек.
Ф и р с о в. Пустяки это… трепотня. (Посмотрев на часы.) Можно и покурить.
В а с и л и й. А кто мне втолковывал только что, пустяков не бывает?
Ф и р с о в (попросив у него папиросу). В деле не бывает. Прочее – пустяки.
В а с и л и й. Все знаешь.
Ф и р с о в. А как же. Учили чему-то… средства на меня тратили.
В а с и л и й. И меня учили. А знаю мало. Дети-то есть?
Ф и р с о в (чуть-чуть задумавшись). Жена не хочет. А я не настаиваю. С ними хлопот не оберешься. Никто не знает, как воспитывать. И по Ушинскому учат, и по Песталоцци, и по Макаренко… Систем тыщи, а молодежь все хуже да хуже.
В а с и л и й. Раньше одна система была… родительская. Я восемнадцатым в семье рос. И ничего – вырос.
Ф и р с о в. Сам-то детей имеешь?
В а с и л и й. Нельзя мне… из-за ранения. Даже не женюсь по этой причине.
Ф и р с о в. Воевал?
В а с и л и й. От Москвы до Праги пешком протопал. А ты?
Ф и р с о в. Я в то время только под стол пешком топал.
В а с и л и й. А широко судишь, смело… в теперешнем случае.
Ф и р с о в. Сужу как жизнь понимаю. Жизнь – по мне.
В а с и л и й. Похоже, что так. Благодать тут у вас! Рай земной! О чем-то лес маракует. Река тихую сказку сказывает.
Ф и р с о в. Я доволен. Земля родит, вода для поливки рядом.
В а с и л и й. Птиц вот – обидно – нет. Одна кукушка, и та жалуется.
Ф и р с о в. Кукушки всегда жалуются. На то они и кукушки.
В а с и л и й (прислушиваясь). Плачет кто-то. Я не ослышался? Кто плачет?
Ф и р с о в. Сторожиха наша. Анисья. Овдовела, живет с сынишкой. Парень-то, можно сказать, без ног.
В а с и л и й. Оплакивает… любила, значит?
Ф и р с о в. За что любить-то? Непутевый был человек: пил. И помер давно уже. От неустройства льет воду. Инерция!
В а с и л и й. А почему пил – знаешь?
Ф и р с о в. Дурость… потому и пил. Человек умный пьет в меру или совсем не пьет. Ему здоровье вина дороже.
В а с и л и й (заинтересованно, отдавшись какой-то мысли). Кем он был, покойник-то?
Ф и р с о в. Да вроде каменщиком. Потом выгнали… лесником стал, запил.
В а с и л и й. Каменщик… он же печнику родной брат. А еще что можешь сказать?
Ф и р с о в. Чего же больше? Человека труд характеризует. Пойду, перекур кончился. (Уходит к своим грядкам.)
Василий вслушивается в голос из сторожки с особенным вниманием. Потом, осторожно обойдя ее, поднимается наверх. Фырчит машина.
Вскоре в огороде Фирсова появляется С в е т а – молодая, миловидная женщина с вымученной улыбкой.
Ф и р с о в (обрадованно). Приехала?
С в е т а. Как видишь.
Ф и р с о в. Вижу, рад. И до смерти радоваться буду.
С в е т а. Тому, что я неплохая торговая посредница? Возьми, вот выручка. (Небрежно бросает деньги Фирсову, роняет.)
Тот подбирает.
Ф и р с о в (пересчитав). Неплохо. На огурцы сейчас спрос. Скоро и помидоры дойдут. Комиссионные-то почему не удержала?
С в е т а. Отказываюсь… в твою пользу.
Ф и р с о в. Недомогаешь, что ли?
С в е т а. Да, что-то нездоровится.
Ф и р с о в. Пойди приляг. Я скоро освобожусь.
С в е т а. Егора попроведаю.
Ф и р с о в. Зачем он тебе, чужой-то? Может своего завести… для полного комфорта.
С в е т а. Еще одного Фирсова? Избавь.
Ф и р с о в (с обидой). Чем плох Фирсов? Меня везде уважают. И к мнению моему прислушиваются. Приди на завод – там каждый знает, кто такой Фирсов.
С в е т а. Когда-нибудь приду… непременно. Если ничего не случится.
Ф и р с о в. А что может случиться? Ты за моей спиной, Светлана, как за каменной стеной. Пока с Фирсовым – ничего не бойся. Любую неудачу сомнем, любую беду свалим.
С в е т а. Я знаю, ты сильный, ты прочный, как чугун. (Идет от него.)
Ф и р с о в (вслед ей). Светлана, а может, к морю на месячишко съездишь? Я позондирую насчет путевки.
С в е т а. Не беспокойся. Все это блажь, чистая блажь.
Ф и р с о в. О ком же мне беспокоиться? Ведь ты супруга моя единственная. (Склоняется над грядкой. Оторвавшись, еще раз смотрит на удаляющуюся жену.)
Из дома выходит И р и н а П а в л о в н а. Сдержанно кивает Свете.
С в е т а. Что Валерий? Еще не вышел?
И р и н а П а в л о в н а. Вам-то что? Ведь вы замужем.
С в е т а. Мне показалось… это бред, конечно… Но мне показалось, будто я видела его.
И р и н а П а в л о в н а. От безделья многое может померещиться. Молодая здоровая женщина, вместо того чтобы воспитывать будущее наше поколение, убивает время в праздности. Мне это совершенно непонятно.
С в е т а. Я и сама себя не пойму. Знаю только одно: учителя, у которого хоть одно пятнышко на совести, к детям нельзя допускать. (Заулыбалась.) Я слышала, вы замуж выходите?
И р и н а П а в л о в н а (сухо). Любопытство – не порок… (Отвернулась, стала подниматься наверх.) Василий, с печкой-то дня за три управишься?
В а с и л и й. Если кирпичом обеспечите.
И р и н а П а в л о в н а. Разумеется, обеспечу. Хорошо бы и окна застеклить к возвращению Валерика. Он будет жить на втором этаже.
В а с и л и й. Постоянно? Вы что, разделились?
И р и н а П а в л о в н а. Это никого не касается.
В а с и л и й. Само собой. Я к тому, что наскучались, наверно, за три-то года. А жить розно намерены.
И р и н а П а в л о в н а. Так складываются обстоятельства. Так ты постарайся, пожалуйста. И не пей.
В а с и л и й. Вам печку нужно? Излажу. Остальное – не ваша печаль.
И р и н а П а в л о в н а. Зачем же грубить? Это всего лишь совет. Можешь следовать ему, можешь не следовать.
В а с и л и й. Советников тьма, а проку от их советов ни на грош. Может, вы лучше знаете, что мне надо? Может, мечту мою знаете?
И р и н а П а в л о в н а. Ты все еще мечтаешь? Не поздно ли?
В а с и л и й. Если воспитывать не поздно… почему же мечтать поздно? Я не конченый человек. (Уходит.)
И р и н а П а в л о в н а. Вот и поговори с таким грубияном. Все добрые напутствия как об стенку горох.
Входит Ц ы г а н. Он с кнутом.
Ц ы г а н. Хозяйка, я кирпич привез. Куда складывать? Скажи.
И р и н а П а в л о в н а. Еще один… Мы с тобой на брудершафт не пили.
Ц ы г а н. Хоть брудершафт, хоть что другое – не употребляю. У меня от желудка вот такая фигушка осталась.
И р и н а П а в л о в н а. Брудершафт – не выпивка.
Ц ы г а н. Закуска, что ли? Серебряная, на кой хрен мне закуска без выпивки?
И р и н а П а в л о в н а. Тебе не втолкуешь. Вот деньги. Кирпич стаскай наверх.
Ц ы г а н. Э нет! Виталий Витальевич строго-настрого наказал: денег не брать. Я честный цыган.
Из сторожки с сыном за плечами выходит А н и с ь я, женщина средних лет. Усаживает сына на одеяло.
Е г о р. Мам, солнышко-то какое, а ты ревешь. Охота тебе?
А н и с ь я. Горе ты мое! Горе горькое!
Е г о р. Ну какое же я горе! Я мужик.
А н и с ь я. Мужик-то вон там (указала в землю) лежит-полеживает.
Е г о р. Ничего, мам, и я вызрею. Вот погреюсь на солнышке и поднимусь, как на опаре.
А н и с ь я. Живой водой вылечишься? Синица из-за моря не приносила.
Е г о р. Принесет, мам. Я верю в такую синицу. Пташка веселая, добрая.
А н и с ь я. Веселить-то и ты мастер.
Е г о р. Чем плохо? Как только ноги почувствую – весь свет взбудоражу.
А н и с ь я. Будоражил тут один… теперь помалкивает.
Е г о р. Точно! Я, мам, секрет такой знаю… стоит захотеть – и все исполнится.
А н и с ь я. Отца не оживишь своим секретом?
Е г о р (хмурясь). Пускай полежит пока… подумает. Куролесил много. Как исправится – оживлю. А щас заказывай что попроще. Ну, мам!
А н и с ь я (про себя). Светлана муки привезти обещала… вся до мучинки мука вышла.
Подходит С в е т а. Анисья не видит ее.
Е г о р (глядя на нее). Сделаю. Света, явись!
С в е т а (смеясь). Явилась. (Подает Анисье кулек с мукой.)
Е г о р. Ну что, убедилась? (Хохочет.) Еще есть желания?
А н и с ь я (поблагодарив Свету, уходит). Не все сразу.
С в е т а. Я и тебе принесла обещанное. (Подает коробку с инструментом.)
Е г о р (перебирая пилки, буравчики, стамески). Тебя не случайно так назвали:. Света, све-ет!
С в е т а. Нравится?
Е г о р. Спрашиваешь! За это памятник надо ставить.
С в е т а. Не надо памятника, Егор. Я не стою. Лучше покажи, что вырезал.
Е г о р. Всего лишь девять фигурок. До полного комплекта еще далеко. Подожди, когда все фигурки выточу. А, ладно! Смотри. (Достал из мешочка шахматные фигурки.) Вот королева. Узнаешь?
С в е т а (рассматривая). Еще бы.
Е г о р. А я боялся, что не признаешь.
С в е т а. Трудно не признать, Егор. Только почему я здесь с двумя лицами?
Е г о р (уклончиво). Начал с одной стороны – лишку срезал. Жаль корня стало. Дай, думаю, с обратной стороны начну.
С в е т а. Одно лицо грустное, другое веселое.
Е г о р (пытливо глядя на нее). А разве не так?
С в е т а. Все так, Егор, все верно. Только нехорошие мысли приходят в голову, когда видишь себя такой.
Е г о р. Я, Света, я… нечаянно. (Выхватив фигурку.) Мы вот что сделаем: ножом – раз, и нет мыслей.
С в е т а (почти с суеверным ужасом). Не надо, не надо, прошу тебя!
Появляется В а с и л и й.
В а с и л и й. Не помешал барышне с кавалером?
С в е т а. Нет, нисколько, пожалуйста. (Уходит.)
В а с и л и й. Вон ты, значит, какой! Ну, давай знакомиться.
Е г о р. С тобой вроде можно. Егором меня зовут.
В а с и л и й. А по отчеству?
Е г о р. Егор Иваныч. Только рано меня по имени-отчеству. Не дорос.
В а с и л и й. Не рано, Егор Иваныч, ничуть не рано. Обличьем-то, вижу, в отца пошел?
Е г о р. Ты знал его, что ли?
В а с и л и й. Ивана-то? Ну, голова два уха! Мы с твоим отцом прошли огонь и воду и медные трубы. На войне четыре года отбухали, потом на севере каменщиками трубили. Тебя, верно, в ту пору еще и на свете не угадывалось.
Е г о р. Ну, я всегда был, сколько себя помню.
В а с и л и й. А пожалуй что. Может, и про уговор наш помнишь?
Е г о р. Про какой уговор?
В а с и л и й. Был такой. Под Сталинградом… из книг знаешь, что там творилось… Мы с Иваном совсем концы отдавали, ветром качало, а стояли. Василий, наказывал он, ежели пуля меня найдет, семью мою не оставь. Я уцелею – твоим детям отцом стану. Оба выжили, да потерялись случайно.
Е г о р. Ты не накручиваешь, честно?
В а с и л и й. Фронтовое братство, Егор Иванович, надежней кровного. Который уж год вас разыскиваю – вот, слава богу, нашел! Говори, сынок, какую нуждишку имеешь? Утрясем в два счета.
Е г о р (загнув указательный палец). Разогни, а то поверю. Или ты колдун из волшебных сказок?
В а с и л и й. При чем тут колдун? Друг – тоже чин немалый. Выкладывай нужду-то!
Е г о р. Я и сам горазд на выдумки. Иной раз такого навыдумываю, правду от вымысла не могу отличить. (Хитро сощурясь.) Что ж, испытаем твою силу.
Василий все это время выказывает величайшее нетерпение. Очень уж хочется ему услужить Егору.
Не бойся, много не стребую. Всего лишь коляску на рычагах. Сможешь?
В а с и л и й. Чепуховая просьбишка! До обидного чепуховая! Проси больше.
Е г о р. Не пожалей. Сам напросился. (Застенчиво, тихо.) На коне бы разок покататься. Никогда в жизни не садился.
В а с и л и й. Будет коляска. И конь будет, Егор Иваныч. Так и передай своей мамке. Забыл, как величают ее.
Е г о р. Анисья Федоровна. А ты просто зови – Анисья. Сторожих кто навеличивает?
В а с и л и й. Твоя мамка стоит того, можешь мне поверить. Сына вон какого вырастила. И сторожит на совесть. Воры-то вас за версту обходят.
Е г о р. Они глупые, что ли? На даче много не своруешь.
В а с и л и й. Смотря по тому, чья дача. Вон у Ирины Павловны и ковры, и пианино. В подвале снеди полным-полно. Тут как раз легко поживиться. Вас потому и минует жулье, что знает: Анисья не спит. И Егор при ней. А Егор, он в отца, отчаянный!
Е г о р. Вот чудило! Не видишь – ноги-то будто чурки! С березы брякнулся – они и омертвели.
В а с и л и й. Скворушка ты мой! Ну чистый Иван! Золотинка высшей пробы!
Е г о р. Нашел золотинку! Вокруг столько людей хороших! Я и в подметки им не гожусь.
В а с и л и й. Хороших много, Егор, много. А таких-то самородков один на тыщу! Да что на тыщу – на мильон!
Е г о р. Ты и сам, должно быть, не от мира сего.
В а с и л и й. Не спорю, Егор Иванович, не спорю. Мне бы лет триста назад родиться… с кистенем да в кольчужке. Я показал бы тем жирным боярам… из чего мыло гонят!
Е г о р (подмигнув). У меня аппарат такой есть… В любую эпоху могу перебросить… было бы желание.
В а с и л и й. Ну-ка уважь, Егор, уважь! Сошли меня в плюс-перфект или еще подалее.
Е г о р. Мам, принеси мои часы!
Выходит А н и с ь я с шахматными часами.
С дачи Фирсовых доносится хриплый речитатив: «Очень вырос в целом мире грипп как вирус, три-четыре. Ширится, растет заболевание…»
В а с и л и й. Здорово живешь, Анисья Федоровна!
Е г о р (возится с часами. Нажимает кнопку). Внимание! Включаю!
Его воображение нас отбрасывает века на три назад.
Хриплый речитатив модного певца сменяется веселой скоморошиной: «Ой, скок-поскок, прямо с полу на шесток. А потом на кровать и давай куковать. Молодец прибежал и кукушку поймал: не кукушечка, а Маврушечка…» – приплясывая, напевает о д и н и з с к о м о р о х о в. Другой, Е г о р подыгрывает ему на рожке. У сторожки толпа, через которую продирается м у ж и к (Василий) в красной рубахе. Ворот расстегнут, на шее – крест. У него в руке птичье крыло.
Г о л о с а. Анафема! Анафема!
– Сатана! Крестом от него боронитесь! Крестом, православные!
– Эй, Васька! На помеле летать будешь?
Василий задумался, не слышит. Едва не наткнулся на А н и с ь ю.
В а с и л и й. Здорово живешь, Анисья Федоровна!
А н и с ь я. Не узнаю. Кто будешь?
В а с и л и й. Анафема я. Неуж не слыхала? Сколь раз сбитень твой пил.
А н и с ь я. Заклеймили тебя, анафеме предали… Видать, грешник великий?
В а с и л и й. Весь грех мой в том, что с колокольни хотел прыгнуть.
А н и с ь я. Куда летел? К смерти? Помрешь – душа сама туда улетит.
В а с и л и й. К солнцу, Анисья Федоровна. К теплу его живоносному. Полечу в лучах – славно! Синева подо мной… я надо мной синева. Лети, человече! Ликуй, человече! Не для одних птах небо!
А н и с ь я. Остерегись, не задумывайся! Задумчивым худо! Ой как худо! Выпей сбитню – придешь в себя. Выпей, соколик, выпей!
В а с и л и й. Теперь уж не приду… навсегда вышел. На добром слове спасибо! (Приняв ковш со сбитнем, пьет.)
А н и с ь я. Ну, полегчало? (Заглянула в глаза.) Ой нет! Глаза шальные! К солнцу, значит? Ярыг дразнишь? Они живо царю стукнут, а то и сами на дыбу вздернут. Ученые! Мало тебя на войне били? Опять за свое?
В а с и л и й. Без своего-то кто я? Вчерашний ветер. Со своей особиной – че-ло-век. Полечу… на земле тускло, уныло, кляузой пахнет, склокой. А там светло, там чисто! Полечу!
А н и с ь я. Не боишься? Вдруг упадешь?
В а с и л и й. Упасть не страшно. Страшно не взлететь. Люди-то должны знать дорогу в небо. На сквозняке всю грязь из души выдует. Глаза от болони очистятся. Светлым оком на землю глянут, праведным оком!
Е г о р (он давно уж прислушивается к разговору). Меня научи, анафема! Видишь, ноги-то как колоды! Научи, и я летать стану.
В а с и л и й. Ты и на земле счастливый. Синь в глазах, ясень!
А н и с ь я. Какое уж счастье! Увечный он.
В а с и л и й. Не-ет, счастливый! Его лба ангел коснулся.
Е г о р. Эх, думал, брызну сейчас ввысь… весь мир облечу! Если увижу, что не так, крикну: «Люди, поправьте!» Не летать, значит?
В а с и л и й. Да ведь и я тем же болен! И я сказать им хочу: «Православные! Тут что-то не то… мусорок поднакопился… почистите!» И лучше станет земля, и чище! Полетишь, Егор, полетишь! Я только перед тем крылья опробую. Жди меня тут! Я скоро! (Убегает.)
Вскоре видим мы, как он взбирается на дерево с подвязанными к спине большими крыльями. Сцену заливает какой-то фантастический отсвет.
Г о л о с а. Анафема! Анафема!
– Змей Горыныч! Прячься, народ! Жалить примется.
– Из пищали его! Кто смелый!
– Эй, стрелец! Мух ловишь! Целься!
Василий летит. Летит, широко раскинув крылья. И среди множества голосов один восторженный возглас: «Во взвился! Мне бы так!» Это Егор. Но – выстрел. Стрелецкая пуля. И русский Икар падает. На солнце воск крыла растопило.
Г о л о с а. Хватай его! Тащи на дыбу!
– У кого вервие? Вяжи крепче!
– Дров сюда! Дров посуше! Змея коптить будем!
Ф и р с о в (он привязывает Василия к дереву, вокруг которого укладывают костер). Ишь летать вздумал, нехристь! Человек – не птица. Ему по земле ходить положено. Раз положено – исполняй.
В а с и л и й. Лю-юди-и! Я же ва-ам… я для ва-ас…
Е г о р. Отпустите его! Отпустите! Он вам дорогу торил в небо…
Ф и р с о в. Где след от этой дороги? Нету следа. Стало быть, волшебство непотребное. Жги его, люди! Архиерей благословил.
А н и с ь я. Говорила же, говорила… Ох, буйна головушка!
Е г о р. Спасите его, спасите! Кто сильный! Кто честный? Спаси-ите-е! (В отчаянье стукнул кулачишком по часам, выключил, точнее, отряхнулся от своих фантазий.)
Освещение нормальное. В а с и л и й и А н и с ь я о чем-то мирно беседуют.
С дачи Фирсовых доносится бодрая хрипотинка: «Вздох поглубже, руки шире. Не спешите, три-четыре. Бодрость духа, грация и пластика. Очень укрепляющая, утром отрезвляющая… все ж таки пока еще гимнастика».
А н и с ь я (услыхав крик Егора, удивленно оглядывается). Чего блажишь?
Е г о р (вытирая холодный пот). Ф-фу! Такое привиделось! А все оттого, что часы включил!
В а с и л и й (внимательно к нему присматриваясь). Что привиделось-то?
Е г о р. Будто летал ты… давно дело было. Тебя за это на костер послали.
В а с и л и й. В теперешнем случае на костер не посылают… Летай сколько угодно. Только билет имей в кармане. А еще лучше свой самолет.
