Текст книги "Книга ВПН (СИ)"

Автор книги: Злата Косолапова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Размечтался, – мгновенно отрезал Антон.

– Тебя не спрашивали, Крэйнер, – огрызнулся парень в ответ. – Ты здесь не командуешь.

Антон сощурил глаза, блестящие неистовым гневом, он как раз собирался что-то ответить, когда в разговор встрял Вебер.

– Попридержи язык, язва. – Наёмник чуть склонил голову, сверля юношу испытующим взглядом. – Мы идём вместе или не идём вообще.

– А ты, Вебер, вообще не вякай, – отпарировал парень, скалясь. – Не подходят наши условия, тогда валите отсюда и побыстрее.

Я с нескрываемой неприязнью смотрела на черноволосого парня, что пришёл на диалог с нами. Мне он не нравился, а его манера разговаривать действовала мне на нервы.

– Ну, хорошо, раз так – пускай, – резко отозвалась я. – Можешь сообщить Бесту о том, что мы уходим. Думаю, что ему это не очень-то понравится, но это уже будут твои проблемы.

– Да нужна ты ему, – фыркнул парень.

Я равнодушно пожала плечами, сохраняя абсолютно хладнокровный вид, хотя, признаться, внутри у меня всё кипело от гнева. Юноша развернулся и направился по аллее в обратную сторону. Шаркающие шаги утонули в шуме шелестящих дубовых крон. Крэйн с неприязнью проводил взглядом уходящего парня, Вебер, попытавшийся что-то крикнуть ему вслед, упёрся в двух насупившихся охранников.

Всё, кажется, я только что упустила единственный шанс помочь папе закончить работу над делом его жизни.

– Ну и что же нам теперь делать? – растерянно спросил мой отец, глядя то на Вебера, то на меня.

– Сейчас мы всё решим. – Возвращаясь к нам, Вебер поднял руки в успокоительном жесте. В эти минуты его лицо – камень, но я знала, что наёмник лихорадочно что-то обдумывает. – Дайте мне пораскинуть мозгами…

– Не волнуйся, пап, – быстро отозвалась я, стараясь не нервничать. – Мы сейчас что-нибудь обязательно сообразим…

Я отвернулась, чтобы не видеть беспокойство на лице моего отца. Тьфу ты. Ну, приехали. Давя дикую злобу, я понимала, что выхода нет: возможно, мне всё же придется отправиться к Бесту одной, если мы хотим получить цистамин.

К моему огромному счастью, этого не понадобилось. Совершенно неожиданно к нам вернулся черноволосый юноша.

Он был зол и раздосадован.

– Мария, – обратился ко мне парень. – Господин Бест велел мне привести Вас в обязательном порядке. Он согласился, чтобы вы прошли к нему в поместье вместе с сопровождающими.

На одном дыхании, я обернулась к отцу, и мы с папой обменялись радостными улыбками. Вебер подмигнул мне, сказав:

– Так и думал, что Бест не отпустит тебя так просто.

После этих слов я встретилась взглядом с Крэйном и даже испугалась: такая ледяная ярость горела в его глазах. К сожалению, я толком и поразмышлять об этом не успела – охрана распахнула ворота, призывая нам войти на территорию Беста.

***

– Когда зайдём в зал, где Бест обычно проводит своё время, смотри на западную стену, там ты увидишь портрет его Ани, – шепнул Вебер, едва заметно наклонившись ко мне.

Я кивнула.

Мы как раз поднимались по мраморной лестнице на второй этаж поместья, и я в восхищении оглядывалась вокруг: стены здания были украшены лепниной и великолепными картинами, а пыльные ковры с витиеватыми узорами устилали пол и лестницы. Мы прошли через столовую с высокими окнами, скрывающимися за тяжелыми портьерами, просеменили мимо огромного стола из лакированного дерева, идеально сервированного фарфоровой посудой и хрусталём, и прошли за высокие двойные двери. Если честно, я знатно нервничала.

Мы оказались в огромном полутёмном зале. Всё вокруг всё ещё хранило свою небывалую роскошь – и старые подсвечники из серебра, и люстры с золотыми листьями, и резная мебель из темного дерева.

Бест сидел в самом конце зала на старом кресле, расшитом золотыми нитями. Как и в нашу прошлую встречу, мародёр был одет в тяжёлый плащ из кожи, и его голову покрывал капюшон, из-за чего я не могла увидеть его лицо.

Мы шли через зал, ведомые черноволосым незнакомцем, и Бест видел нас, а мы видели его. В этом зале было полно очень странных людей. Все они словно бы являлись представителями каких-то редких субкультур: у них была одежда из кружев и шелка, или из меха, сатина и даже атласа. У одних были напудренные лица, у других – высокие прически или парики. Многие из людей Беста сидели на мягких стульях за резными столами или лежали на изящных кушетках. Они смеялись, пили вино из высоких бокалов, играли в карты и курили сигареты, дымящиеся в длинных мундштуках.

Когда нас всех подвели к Бесту, юноша с черными волосами, сопровождающий нас, поклонился ему и тут же исчез где-то в сумраке этого огромного зала. Люди Беста наблюдали за нами, веселясь и улюлюкая. А ещё вокруг нас всё шумело – играла музыка, звенел смех, трещал огонь.

Я волновалась. Боялась, что у нас ничего не получится. Боялась, что всё закончится плохо. Бест по-прежнему молчал. Вспомнив о словах Вебера, я украдкой огляделась, собираясь найти взглядом портрет Анны Воробей. Я обнаружила искомое буквально через мгновение. Всё смотрела на изображение, облаченное в резную раму, и никак не могла поверить своим глазам, ведь на нём я видела… себя?

Меня насквозь пронзило ошеломление. В какой-то момент мне действительно показалось, что я смотрю на себя, но нет-нет, это была не я – женщина, очень похожая на меня. Анна Воробей. Анна была изображена на портрете в шикарном платье девятнадцатого века. Её чёрные волосы были собраны в красивую прическу. Тёмно-пурпурная ткань платья оттеняла бледную кожу узкого личика и худых рук. У женщины были правильные черты лица, а ещё у неё были большие глаза и красивые губы. Кто бы там чего ни говорил, она была куда красивее, чем я.

Но мы и правда были очень похожи. Вебер прав, этого не отнять…

– Здравствуй, Мари, – низким голосом произнес Бест, и я вздрогнула, отвлекаясь от мыслей.

Услышав Беста, его люди замолчали настолько быстро, насколько это только можно было себе представить. И ни одного лишнего голоса или смешка. Теперь в зале воцарилась тишина, такая гробовая, будто бы тут и вовсе никого не было.

Я смотрела на мужчину, едва дыша. Отсюда я видела только нижнюю часть его лица: на его губах играла загадочная улыбка. Я мгновенно вспомнила нашу первую встречу, и меня словно бы пронзила стрела, звенящая и острая.

– Здравствуйте, – почти прошептала я.

– Я рад, что ты в добром здравии, – сказал Бест, ещё больше склоняя голову.

Я неуверенно улыбнулась.

– Вы мне тогда очень помогли.

– Только этого я и желал, – произнес Бест. – Тебе и теперь нужна помощь, Мари?

Я замялась и, кусая губы, посмотрела себе под ноги.

– Нам, то есть моему отцу и мне, очень нужен цистамин, – сказала я слабым голосом. – Нам сообщили, что он есть у Вас. Я не знаю, к кому бы ещё могла обратиться за помощью, и не пришла бы сюда, если бы… – Я запнулась, начиная краснеть. – Если бы Вы мне уже не помогли однажды.

Некоторое время Бест наблюдал за мной, продолжая таинственно улыбаться. В его серых глазах, холодных, как сталь, я видела что-то… Интерес?

– Ты всегда можешь просить меня о помощи, Мари, – ответил Бест после непродолжительного молчания. – И я всегда помогу тебе. Я очень рад, что увидел тебя сегодня.

Я успела заметить неподдельное удивление Вебера и ненависть на бледном лице Антона. Мой отец наблюдал за Бестом с недовольством, едва ли меньшим, чем недовольство Крэйна. Я знаю, что папа был благодарен Бесту за помощь мне, но ему явно не нравился тон, с которым мародёр разговаривал со мной.

– Я, конечно, благодарен Вам за помощь моей дочери, – раздраженно сказал отец, встревая в разговор и обращаясь к Бесту. – И за Ваше, кхм, столь невероятно доброе отношение к ней. Однако у нас очень важное дело, и мы не можем терять времени. Скажите, какова цена за цистамин?

– Не тебе её платить, Орлов, – отозвался Бест. Он говорил спокойно, но в его голосе звенела сталь. – Мне нужна твоя дочь.

Крэйн побледнел от ярости, услышав это. Отец же сразу встрепенулся, сделав шаг вперёд. Признаться, даже я ощутила укол страха при этих словах Беста. Но мои опасения имели бы вес, если бы я не была столь уверена в покровительстве мародёра. Я знаю, чего хотел Бест – он хотел, чтобы я ему доверяла. И я доверяла. Иначе как бы ему удалось помочь мне тогда, возле Тверского?

– Если ты попытаешься хоть пальцем тронуть мою дочь, обещаю, что я убью тебя, – прошипел папа, не обращая внимания на телохранителей Беста, в одно мгновение устремивших на нас дула своих автоматов.

Я взяла отца за руку, стараясь его успокоить.

– Папа, всё нормально, – быстро прошептала я, глядя по сторонам. – Всё в порядке. Не волнуйся.

Отец с явным усилием заставил себя успокоиться и вернулся на место рядом со мной. Поджав губы, он смотрел куда-то в сторону. Я бросила взгляд на Антона, замершего на месте с отчужденно-хладнокровным видом. Его взгляд, обращенный на Беста, горел неистовой ненавистью.

В свою очередь Бест, не умаляя циничной насмешки, смотрел на Крэйна. Это безмолвная битва взглядов длилась ровно до тех пор, пока Бест не щелкнул пальцами и черноволосый юноша, что встретил нас, не ушёл в дальний конец зала. Юноша снова возник возле мародёра уже через минуту, в руках он держал пузырёк с белым порошком внутри. Вложив пузырек Бесту в ладонь, парень удалился.

– Мари, – прошептал мародёр, взглянув на меня. – Подойди ко мне.

– Маша, даже не смей, – повернувшись ко мне, резко запротестовал отец,.

Бест смотрел на меня, по-прежнему держа в руках пузырёк с цистамином. В эти секунды я отчётливо понимала, что у меня нет выхода – либо моя нерешительность, либо весь мир.

Что я делаю? Что я сейчас делаю?! Нет-нет, я делаю всё правильно.

Я знала, что Бест ничего не сделает мне. Я была уверена в этом. Да и в любом случае, у меня нет выбора.

Бест поднялся с кресла. На нём была прочная броня из кожи, его грудь была перетянута ремнями, тяжёлый плащ покачивался возле высоких ботинок с ребристой подошвой.

Он ждал меня.

– Маша… – беря меня за руку, прошептал отец. – Не делай этого…

– Всё будет хорошо, – пообещала я папе, глядя ему в глаза. – Я знаю, что делаю. Пожалуйста, папа, доверься мне.

Я не смотрела на Крэйна, мне очень хотелось, но… я не могла. Я боялась увидеть его взгляд. Не дожидаясь ответа от отца, я прошла вперёд. Каждый мой шаг, казалось, длился целую вечность. И какую же цену Бест хочет попросить у меня за цистамин?

Я подошла к мародёру на расстояние вытянутой руки и остановилась.

– Дай мне руку, – сказал он мне.

«Так уже было», – подумала я, поднимая руку и снова вспоминая наше первую встречу. Поддерживая мою ладонь, Бест положил в неё колбочку с цистамином. Я ещё не успела осознать, что происходит, когда он с силой притянул меня к себе, схватил за подбородок и поцеловал в лоб. Это был властный и одновременно нежный поцелуй. Совершенно целомудренный, но всё же какой-то уж слишком личный.

Я всё никак не могла опомниться от ошеломления. Румянец мгновенно разлился по моим щекам, а воздух застрял где-то в лёгких.

Через секунду мародёр отпустил моё лицо, но он все ещё был слишком близко от меня и все ещё крепко сжимал мою продрогшую ладонь в своей руке. Его серые глаза блестели, а лицо, изуродованное ожогом, казалось зловещим из-за тени от капюшона.

– Вот и всё, Мари, – прошептал Бест, прикрывая глаза. – Цистамин твой.

Я была слишком смущена, чтобы найти слова для ответа.

– А…

Бест мягко коснулся пальцем моих губ, призывая к молчанию.

– Это ещё один мой подарок тебе. Береги себя.

Не помня себя от радости, я совсем растерялась.

– Я даже… не знаю, что сказать, – ответила я, озадаченно улыбаясь. – Благодарю Вас за помощь нам…

– Я помогаю не им, Мари, – прошептал Бест. – Тебе.

Он провёл пальцем по моей щеке, затем поцеловал руку, в которой я держала колбу с порошком цистамина, и отпустил.

Я тут же рванула обратно. Папа подхватил меня и прижал к себе, недовольно сверля взглядом Беста. Закусив губу, я мельком посмотрела на Крэйна. Он был бледен и очень зол.

К нам подошел всё тот же черноволосый парень, которого я уже хорошо запомнила. Юноша с едким раздражением окинул взглядом нашу компанию, затем повелел идти за ним. Уже через пятнадцать минут мы покинули поместье Беста, а потом и территорию его усадьбы.

***

Я застегнула сумку с оружием и убрала её под кровать, затем с сомнением посмотрела на пистолет Ярыгина, лежащий у меня на столе. У меня уже давно закончился боезапас, и Соболев обещал мне передать пару коробочек с патронами.

«Мало ли что. В наше злое время лучше всегда держать под рукой заряженный пистолет», – сказал он мне на днях и был прав. После жизни в Адвеге и путешествий по мёртвым землям, я это знала как никто.

Я вздохнула, подходя к окну и оглядываясь в нашей с папой комнате.

Моя часть комнаты была частично отгорожена стеной. Здесь стояла лишь односпальная кровать, застеленная рыже-персиковым покрывалом, и маленький письменный стол, придвинутый к окну. Папина часть комнаты была куда больше, помимо его кровати и письменного стола, там находился большой шкаф с нашими вещами. Высокие окна нашей комнаты были занавешены мятыми полупрозрачными тюлями и персиковыми занавесками.

На потолке хрустальными капельками сверкали две изящные люстры, а на полу был расстелен старый рыже-красный ковер с цветами. Он создавал особый уют, как и светло-жёлтые обои с маленькими красными розами. Всё это, конечно, здесь было ещё до войны, но сохранилось настолько хорошо, насколько это было возможно.

В дверь постучали, и я вздрогнула, выныривая из глубины своих мыслей.

– А… Да-да, – растерянно произнесла я, выбегая из своей части комнаты и натыкаясь взглядом на Крэйна.

Антон был одет в джинсы и чёрную футболку. Впрочем, я не сильно отличалась от него. Я тоже была в футболке – только в серой, а ещё в своих новых джинсах, которые мне вчера поутру в Купол притащил один из сталкеров. Судя по всему, Крэйн был после душа, так как у него были влажные волосы.

Впрочем, всё верно, тренировка закончилась двадцать минут назад.

Я удивленно пронаблюдала за тем, как Антон заходит в комнату и закрывает за собой дверь. Он кинул на меня тяжелый взгляд прошел к ближайшей тумбочке и положил на неё два коробка с обещанными мне Михаилом боеприпасами. Продолжая угрюмо наблюдать за Антоном, я думала о том, что с тех пор, как мы вернулись от Беста, он так ни разу со мной и не заговорил. Сейчас в его светло-зелёных глазах по-прежнему сверкал лёд той странной отчужденности, которая меня так пугала.

Я знала, что он злился на меня. Я, конечно, не знала, за что именно, но была уверена, что это связано с Бестом. Впрочем, спросить у Антона, в чём дело у меня до сих пор так и не представилось возможности. Всю дорогу обратно он ехал в другой машине, а потом, когда в городе поднялась всеобщая суета по поводу начала завершающих опытов по созданию НетРадена, он просто ушёл с головой в тренировки. В общем, до сей поры у меня никак не получалось поймать его. И вот, теперь Крэйн здесь.

Переминаясь с ноги на ногу, босые ступни из-за сквозняка мёрзли даже на ковре, я всё никак не решалась начать разговор. Впрочем, этого и не потребовалось.

– Соболев тебе передал, – холодно сказал Антон, направляясь обратно к двери.

Он не смотрел на меня, но в его голосе слышался металл.

– Благодарю, – ответила я, складывая руки на груди. – Антон, а что случилось?

– А что случилось? – спросил он, едва заметно ведя плечом.

Он по-прежнему не смотрел на меня. И хорошо, потому что я видела озлобление на его лице. Я вдруг поняла, что начинаю буквально закипать от досады и раздражения. И что же это такое я могла натворить, из-за чего Крэйн так злится на меня?

– Давай без театра, – отрезала я. Возмущение всё-таки взяло верх. – Неужели ты думаешь, что за столько лет нашей дружбы, я не пойму, что ты на меня злишься? Может быть, ты уже скажешь за что, потому что я, если честно, не понимаю.

Антон резко повернулся ко мне, и я едва не отшатнулась, так гневно он на меня посмотрел.

– А что тут непонятного? – пронзая меня взглядом, процедил он тихо. Его голос был похож на острый шелест. – Не понимаешь, почему у меня теперь к тебе такое отношение?

– Да, – почти прошептала я, испугавшись. – Не понимаю…

– Наверное, потому что ты спишь с этим ублюдком Бестом, вот уж извини, Маша, – отрезал Крэйн.

В его голосе было столько яда, что я тут же ощутила, как меня охватывает дрожь.

– Что ты такое говоришь? – обескуражено спросила я, не веря в то, что услышала от Крэйна такие ужасные слова.

Антон всматривался в моё лицо, чуть прищурив глаза. Сейчас я видела в его глазах то, чего никогда не думала увидеть в них по отношению ко мне – ненависть и презрение.

– Да об этом уже на каждом углу болтают. Мне просто противно от того, что мне приходится каждый день выслушивать тонну этого дерьма. Особенно хреново было сегодня, когда уже даже мои ребята начинали у меня спрашивать, что я об этом знаю. – Крэйн фыркнул, умолкая на мгновение. Вскоре он снова заговорил, испепеляя меня яростным взглядом: – Я, правда, не хотел в это верить, Маша. Парочке козлам даже шею намылил за подобные россказни. Более того, я ведь и не верил до последнего. То есть до тех пор, пока сам не увидел, как вы с этим ублюдком милуетесь там, в его логове.

Сначала я всё никак не могла найтись от удивления. Да что там, я действительно онемела от шока, услышав то, что услышала. Пытаясь подобрать хоть какие-то слова для оправдания, я вдруг почувствовала, как меня пробирает возмущение. А какого это чёрта я вообще должна оправдываться за какие-то грязные россказни обо мне?!

– Я не знаю, кто там тебе и что именно рассказывает про меня, – сказала я, вспоминая Адвегу и с болью думая о том, что сейчас всё повторяется уже не там, а здесь, дома. – И не знаю, кого ты там слушаешь, но…

Крэйн перебил меня, не дав договорить.

– Хватит. – Он зло сощурил глаза, глядя на меня. – Давай ты ответишь честно, Маша, глядя мне прямо в глаза: ты правда спишь с этим ублюдком, который со своими сволочами выкашивает моих ребят на вылазках в Москву?

– У меня никогда ничего не было с Бестом, – ответила я ровным голосом. Горько, и со скорбью. Мой гнев вдруг угас, превратившись в боль. Сейчас вся моя душа была так изодрана, что у меня даже не было сил, чтобы доказывать что-то, крича о правде с пеной у рта. – Я никогда не спала с ним и не собиралась. Знаешь, Антон, у меня есть дела поважнее, если тебе интересно. Например, помочь моему отцу.

Крэйн хмыкнул – сухо, с цинизмом. С тем самым цинизмом, с которым мне так часто отравляли жизнь те, кто меня ненавидел в Адвеге.

– Ты слишком высокого мнения о себе, – сказал он. – Нет, мне не интересно, Маша, что у тебя там за дела поважнее. И не понятно, с чего ты вообще взяла, что мне может быть про тебя что-то интересно. Никогда не было и не будет.

Ну, всё, хватит.

У меня задрожали руки. Все мои внутренности будто бы перетянуло ядовитым жгутом. Хватит с меня! Хватит! Я терпела это там, в Адвеге, но здесь, дома… Я вернулась домой и что же? Меня ведь сейчас колят теми же копьями, что и там!

– Да вы все, – срываясь, начала кричать я. – Вы все… Да как вы можете?! Там в Адвеге они делали всё, чтобы окончательно отравить мне жизнь – унижали, смеялись, пускали слухи, я уже не говорю об остальном, но ЗДЕСЬ!

Я начала реветь. Слёзы потоком хлынули из моих глаз, в груди защемило от боли. Антон замер, обескуражено уставившись на меня. Некоторое время он продолжал смотреть на меня, при этом гнев в его взгляде уходил, сменяясь чем-то другим – ошеломлением, сочувствием, непониманием.

– Маша… – произнес Антон, делая ко мне шаг.

– Тебе ли не знать, Антон?! – отшатываясь, прокричала я в ответ. – Тебе ли не знать о том, что я пережила за те пять лет, которые я провела в чёртовой Адвеге?! Я ВСЁ тебе рассказала, я всегда тебе всё рассказывала. И сейчас ты обвиняешь меня в грязи, которую на меня кто-то льёт, а потом говоришь, что моя жизнь никогда тебя не интересовала! Зачем же ты это делаешь после всего, что я пережила?..

– Маша…

Я вскинула дрожащие руки и покачала головой. Перед глазами всё плыло от слёз.

– Нет, Антон, – отрезала я, закрывая глаза и колоссальным усилием заставляя себя хоть немного успокоиться. – Хватит. Не надо мне ничего больше говорить. Я уже слышала достаточно.

Я отвернулась. Мне хотелось уйти. К счастью, именно в этот момент в комнату вошёл мой отец.

– О, я не помешал? – спросил папа удивленно.

Я успела отвернуться, чтобы отец не заметил моё зареванное лицо.

– Всё… хорошо, пап, – сказала я, быстро уходя в свою часть комнаты и начиная рывком вытирать слёзы. – У меня тут дела есть кое-какие. Очень срочные. Надо до завтра успеть всё сделать. Как там дела в лаборатории?

– В лаборатории всё просто замечательно, – с энтузиазмом ответил папа. – Работа идёт куда быстрее, чем мы рассчитывали, что, конечно, не может не радовать. Хм, а это что? Михаил мне что-то передал?

– Н..нет… Это… это для Маши, – услышала я растерянный голос Крэйна. Никогда не слышала такую неуверенность в его голосе. – Я уже сказал ей….

Нельзя было больше ждать. Накинув куртку, я вышла в общую комнату и ни на кого не глядя, стала поспешно обуваться.

– Кстати, хорошо, что ты здесь, Антон, – сказал папа, обращаясь к Крэйну. Отец копался в ящиках своего стола, доставая из них какие-то папки, и затем с мрачным пристрастием просматривая их содержимое. – Соболев тебя искал, говорит, что-то очень срочное. Впрочем, я сейчас и сам к нему направляюсь… Так что, может быть, ты поможешь мне кое-что донести до его кабинета. Тут книги и кое-какие записи…

– Да, конечно, – отозвался Антон. Я ни в коем случае не смотрела на него. – Правда, сначала я бы хотел поговорить с Машей…

Нет, всё. Хватит со мной разговаривать. Схватив куртку, я в одно мгновение шмыгнула за дверь, после чего рванула по лестнице вниз.

***

Я выбежала из парадных дверей на широкое крыльцо, где, сидя за черными коваными столиками, пили чай старики. Пробежав мимо них, я спустилась по лестнице и тут же наткнулась на Женю.

– Эй, эй, орлёнок, ты куда так летишь? – с улыбкой спросила Соболева. Она была счастлива, поэтому выглядела теперь цветущей и радостной. Это всё Вебер, конечно. Несмотря на то, что я всеми силами пыталась не показать своего состояния, Женя тут же заметила, что я разбита горем. – Маш, что случилось?

Слёзный ком подступил к горлу, и я просто помотала головой.

– Спроси у Антона, – выдавила я.

Я хотела пройти мимо Жени, но подруга схватила меня за плечи, останавливая.

– Эй, малыш, ты чего? – спросила Женя, недоуменно разглядывая мое заплаканное лицо. В красивых голубых глазах Соболевой сверкало беспокойство. – Что такое? Что Антон сделал?

– Жень…. – начала было я, морщась и качая головой. – Я не хочу об этом говорить…

Я попыталась вывернуться из Жениной хватки, но подруга только крепче сжала пальцы на моих плечах.

– Маша, в чём дело? – строго спросила Соболева.

Мне очень хотелось побыть одной. Так сильно, что я даже и пытаться отнекиваться не хотела. Вздохнув, я вкратце рассказала Жене о том, что произошло. Соболева слушала меня сначала ошеломленно, позже – с каменным лицом. В её глазах серебрился холод. Когда я закончила, Соболева просто молча обняла меня и поцеловала в макушку. Я видела решительный настрой подруги и, если честно, не завидовала Антону. Когда Женька, наконец, отпустила меня, я тут же свернула с аллеи и по узким тропкам понеслась в лесопарк.

Свет разливался лучистым теплом над черными сплетениями веток. Небо, казалось, оттаяло, стало нежно-голубым, мягким. Время – пять, и солнце совершенно не собиралось садиться. Начало осени, куда там. Я шла по тропинке, украдкой вытирая слёзы. Вспомнив Антона, я зажмурилась. Боже мой, Антон, ну, как же так? Ты же всегда был моим самым лучшим другом, самым близким и самым дорогим другом.

Нет, хватит, не сейчас.

Я должна выбросить его из головы. Я должна выбросить из головы всё, что мне хоть немного о нём напоминало.

Опустив лицо, я продолжала брести дальше. Воздух был свежим, наполненным запахами ароматных костров, лежалой травы, чего-то жаренного, чего-то домашнего. Проходя через лесопарк, я с наслаждением дышала свежим воздухом и наблюдала за рыжеющими над моей головой осенними листьями. Немного побродив под сенью чернеющих ветвей деревьев и пожухлой хвои, я вышла к озеру.

Вода озера казалась гладкой, словно зеркало. И темной, почти чёрной. Опавшие листья плавали по водной глади, словно маленькие лодочки. Оглядевшись, я увидела лишь стайку ребят, играющих на одном из пяточков берега, и парочку, прогуливающуюся где-то совсем далеко, после чего решила пойти к беседке. Беседка с белыми колоннами и довольно целыми балюстрадами была, конечно, исчерчена трещинами и изрыта кусками отколотой белой краски, но всё равно выглядела очень красиво.

Когда я подошла к ней, то тут же нырнула под круглую крышу и встала между двух колонн у выступающей над озером балюстрады. Убедившись, что вокруг никого нет, и я совсем одна, я дала волю слезам моей скорбной горести.

Уже вскоре солнце красно-рыжим диском начало клониться к краю леса, сумерки сгустились над водой, а воздух стал остывать.

Прошло, наверное, не меньше часа с тех пор, как я пришла сюда, в эту тихую гавань. Я думала о том, что теперь моя жизнь станет совсем другой, что теперь она навсегда поменяется. Нет, ну, конечно, мы и раньше ссорились с Антоном, но это… Это уже не ссора. Это уже за гранью обычных ссор.

Почему же всё это случилось, весь этот скандал?

Наверное, мы стали слишком далеки друг от друга. Хотя после того, как я вернулась мне совсем так не казалось, даже наоборот. Может быть, это всё произошло, потому что раньше всё было иначе?

Подобрав несколько листьев клёна с парапета, я опустила их на озерную гладь. Некоторое время, шмыгая носом, я бездумно наблюдала за тем, как эти листья причудливо кружатся на воде.

– Маша.

Гнетущее напряжение мгновенно сковало меня, и я распахнула глаза, глядя вперёд невидящим взглядом. Этого ещё не хватало. Ну и зачем он сюда пришел?

– Уходи, Антон, – тихо бросила я. – Я не хочу с тобой разговаривать.

Ветер резким порывом пронёсся над озером, опрокидывая на воду очередной ворох листьев. Я поёжилась и резко обернулась, услышав приближающиеся шаги Крэйна.

Антон остановился напротив меня, и я кинула на него быстрый взгляд. На его лице ясно читалось сожаление.

– Прости меня, птица, – произнес Крэйн, по давней привычке засовывая руки в карманы джинсов. Он посмотрел на меня – пристально и серьёзно. – Прости за всё, что я тебе наговорил и… вообще за весь этот скандал. Я просто козёл. – Я про себя угрюмо усмехнулась. Надо же. Признание такого факта – уже достижение. У меня внутри все заскреблось от горькой тоски и невыносимой обиды, я с силой прикусила губу. Как назло, в горле снова встал ком. – Маш…

Антон сделал шаг ко мне, но я подняла руку, упирая ладонь ему чуть ниже груди и не давая возможности приблизиться ко мне. Я покачала головой, начиная ронять слёзы.

– Антон, прошу тебя, оставь меня в покое, – прошептала я, краснея от досады и смущения. – Я не хочу сейчас разговаривать…

– Маш, пойми, я боялся потерять тебя, – перебил меня Крэйн, мягко перехватывая мою руку. Я почувствовала сладкую дрожь, объявшую меня при этом прикосновении. – Боялся, что ты попадёшь в сети к этому ублюдку… Я не хотел, чтобы ты пострадала…

– И поэтому ты мне наговорил столько гадостей? Просто из-за того, что Бест неожиданно для меня самой вдруг поцеловал меня в лоб? – спросила я, с трудом сдерживая ярость. – Или, по-твоему, от этого я могу пострадать, а от твоих отвратительных обвинений нет?

Я попыталась сделать шаг в сторону, но Крэйн в ярости поставил руки по обеим сторонам от меня, не давая мне уйти.

– Чёрт возьми, ну, пойми же ты меня! – раздраженно воскликнул Антон. – Я не знал, что и думать после всех этих слухов! Я ещё раз говорю, что хотел защитить тебя, так же как и всегда. Боже мой… – Крэйн выдохнул и посмотрел на меня неистово пронзительным взглядом. – Маша, неужели ты до сих пор так ничего и не поняла?

Я всё смотрела на Антона, на его красивое, омраченное печалью лицо, и чувствовала, как силы покидают меня.

– Что я должна была понять, Антон? – спросила я тихо. – Я так устала, что уже вообще ничего…

Я не успела договорить. В одну секунду Антон ухватил меня за подбородок и, наклонившись, поцеловал.

Мне казалось, что я куда-то падаю. Очень тихо и слишком стремительно. Внутри меня всё переворачивалось. Кровь леденела, и сердце пело в груди со сладкой истомой. Я, кажется, умирала. Боже мой, Антон, что ты делаешь? Что ты сейчас делаешь?… Понимаешь ли ты, как больно мне осознавать, что то, о чём я так мечтала, в реальности ещё прекраснее, чем в моём воображении?

Нет-нет, это всё надо остановить… Так нельзя, нельзя… Едва-едва, но я нашла в себе силы отвернуться.

– Антон, что ты делаешь? – прошептала я, судорожно вздыхая.

Жар моего сердца горячил кровь, пылая на моем лице. Эта близость с Крэйном была слишком прекрасной, слишком желанной. Я опустила взгляд, не в силах посмотреть Антону в глаза. Внутри всё кричало, словно бушующее море.

Крэйн коснулся моего лица.

– Я люблю тебя, Маша, – прошептал он, наклоняясь и прижимаясь губами к моему виску. – И я должен был каждый день говорить тебе об этом…

Я зажмурилась, не в силах сдержать улыбки. Это всё на самом деле сейчас происходит? Я действительно слышу то, что слышу?

Выдохнув, я прижалась к Антону, уткнулась носом ему в грудь и закрыла глаза. Меня охватил трепет, когда я почувствовала такой любимый мной запах мяты и чего-то сладкого. Когда ещё в жизни я буду такой счастливой?

ГЛАВА 14

Мне снилось что-то мутное, непонятное – то радужное, то серое. То страшное, то прекрасное. Вчерашний вечер был слишком долгим. Праздник удался на славу, создание НетРадена было достойно отмечено, вот только усталость после такого масштабного мероприятия была уж слишком сильной. Даже учитывая то, что мы с Антоном уже через час после начала празднества сбежали с мероприятия, отправившись гулять по ночному городу.

Я довольно поздно вернулась в нашу с папой комнату, собираясь укладываться спать, но отец ещё не вернулся. Я и не настаивала – этот праздник был в большей степени его, нежели всех остальных. Папа ждал этого момента слишком долго и слишком многое отдал ради его наступления.

Проснулась я от резкого стука в окно: то ли ветка стучала, то ли ещё что-то, уж не знаю, однако когда я вскочила, то никакого стука уже не было. Первые минут пять после пробуждения я приходила в себя. Сон, конечно же, пропал напрочь, и я решила, проверить, не вернулся ли отец.

Поднявшись с кровати, я чиркнула спичкой, зажигая фитилек свечи. Ощутив запах серы, я огляделась в комнате и поёжилась – ну и стужа. Накинув халат, я взяла в руку старый подсвечник и прошла в основную комнату. Кровать отца была по-прежнему аккуратно заправлена. Впрочем, как я уже говорила, это было в порядке вещей для сегодняшней ночи.