Текст книги "Книга ВПН (СИ)"

Автор книги: Злата Косолапова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Мимо прилавков, гогоча и ругаясь, проходили мужики в залатанной одежде. Мужики либо несли что-то в руках, либо толкали перед собой телеги с товаром. Здесь же ходили бабки с авоськами; с интересом осматривались путешественники, и перебирали товар местные жители. Когда мы вышли из тоннеля к Тверской, я первые несколько минут, честно признаться, просто стояла с открытым ртом – вот это да!

Метрополис. Именно так называли подземный город, который развернулся в самом центре Московского Метрополитена. Метрополис занимал несколько станций: Тверскую, Пушкинскую, Чеховскую, Театральную, Охотный ряд и Площадь Революции. Город быстро расширялся и уже занял часть тоннелей, идущих от этих станций. В тоннелях, в основном, были торговые точки для караванщиков, кочевников и мародёров. А здесь, на платформе, освещённой самодельными факелами, масляными лампами и кострами, обитали постоянные жители города. Метрополис был куда больше Купола, и народ сюда приходил более свободно, пытаясь обустроить свою жизнь. В Куполе стать постоянным жителем было не так просто: расширяться там было сложно. Здесь всё было иначе.

Мы с Вебером перебрались с путей на платформу, по которой тянулись узкие улочки. Лавочки на станции отгораживали дороги, где можно было свободно ходить, от жилых помещений, сколоченных из досок или сделанных из сдвинутой мебели типа шкафов и сервантов. Входы в такие своеобразные дома чаще всего были зашторены рваными тряпками, одеялами, пледами. Дома на платформе стояли довольно плотно друг к другу, места между ними были заняты начищенными стеллажами с тазами, коробками, посудой и другой самой разной утварью. Там же, между домов, тянулись веревки с чистым бельём.

Здесь, в Метрополисе всё кипело жизнью – улицы, рынки, бары. Кстати, бары, гостиницы и все подобные забегаловки находились на переходах с одной станции на другую. Попасть туда можно было, спустившись по старому эскалатору в середине станции, либо поднявшись по такому же в одном из концов Тверской. В основном у переходов крутились либо смолящие попрошайки, выпрашивающие жетоны на выпивку, либо уже давно пьяные жители, сидящие на старых мешках и одеялах и распевающие песни. У стен в переходах стояли столы, за ними сидели люди. Там же высились шкафы и серванты, из которых были сделаны прилавки. Так выглядели бары. Гостиницы отличались лишь наличием спальных мест, отгороженных от всеобщего внимания потёртой мебелью.

Решив немного отдохнуть, мы с Вебером зашли в одну из забегаловок в переходе. Там, сидя на старом продавленном диване, у нас было немного времени для того чтобы поесть и перевести дух. В пабе мы провели добрых полчаса. Отдохнули, поели и подлатали раны. Эти полчаса отдыха мне показались самыми сладкими и самыми короткими за всё время моего путешествия. Тем не менее, время близилось к вечеру и нам нужно было спешить.

***

Я посмотрела вперёд. Интересно, долго ли ещё идти до конца тоннеля? Нам же осталось пройти всего ничего – только выйти на станцию, подняться наверх, и мы уже будем в самом сердце столицы. Я радостно улыбнулась: скоро я увижу Крэйна…

Я обошла заваленный вагон поезда, проржавевший и кривой, и мне даже показалось, что далеко впереди забрезжил свет.

– Эй, птенец.

Я резко обернулась. Меня вдруг охватило нешуточное волнение, даже страх. Я всё сразу поняла, заметив, что Вебер всё ещё стоит рядом с покосившимся вагоном, облокотившись на него плечом. Под потолком, покрытым красным мхом и плесенью, сгущался мрак. Где-то кто-то громко смеялся.

Я моргнула, ощущая саднящее чувство в груди. Вот и настает тот момент, про который я так часто думала в последнее время.

– Что? – тихо спросила я, глядя куда-то в сторону.

Вебер выпрямился и развёл руками.

– Всё, Машка, тут, как ни крути, уже центральная Москва, – сказал он с некоторой печалью во взгляде. – Вот и подошёл к концу наш совместный путь.

Тоска ломала меня изнутри. Дальше мне идти одной. Я с трудом сдержала глубокий вздох, глядя на Вебера. Увижу я его ещё когда-нибудь?

– А… ты не хочешь меня до выхода из метро проводить? – спросила я надтреснутым голосом.

По моим плечам прошла мелкая дрожь. Теперь мрак метро казался мне ещё более угнетающим, чем раньше. Вебер чуть нахмурился.

– Не могу, Машка, извиняй, – ответил он. – Мне надо обратно на Тверскую. Дел по горло. Тут не так долго идти. – Наёмник вытянул руку, указывая мне за спину. – В конце тоннеля по-прежнему станции Метрополиса, так что не парься – здесь ты вне опасности. Если что, там тебе подскажут, как правильно выйти к площади.

– Ага… – Я вздохнула. – Ну, ладно.

– Слушай. – Вебер не сводил с меня проницательного взгляда. – Я бы тебя проводил, но мне, правда, надо идти по делам совершенно в другую сторону.

Наёмник указал большим пальцем себе за спину и пожал плечами.

– Я понимаю, – грустно улыбнулась я, стараясь не превращаться в размазню. – Тогда давай прощаться…

Я почесала щёку грязной рукой, ощущая, как внутри всё сдавило. Мне нужно было смириться с тем, что Вебер уходит, и с тем, что дальше я пойду одна. Хватит уже из себя слабенькую дурочку строить. Нужно хоть раз попытаться выглядеть достойно.

Вебер усмехнулся и подошёл ко мне поближе.

– Да ну, прекрати, птенец. – Он положил руку мне на плечо. – Ты и без меня прекрасно справишься. К тому же, тут тебе точно нечего опасаться. Наверху территория центральной Москвы, здесь Метрополиса. Ты, конечно, всё равно не забывайся, тут тоже надо всегда на чеку быть. Выберешься на площадь, сразу ищи ревизора и старайся поменьше разговаривать с незнакомцами. Тебе нужен Цент из «Амадеуса», помнишь?

– Да, помню, – отозвалась я.

Вебер посмеялся, когда ко мне подбежали его овчарки, радостно тявкая и виляя хвостами. Я с грустью попрощалась с двумя псами, успевшими так полюбиться мне, почесав их за острыми ушами.

– Ты только осторожнее там, Машка, – сказал мне Вебер, когда я с мучительно тяжелым сердцем собралась уходить. – Постарайся не умереть, ладно?

Я кивнула. Вебер весело подмигнул мне и легонько щелкнул по носу. Слабый свет осветил загорелое лицо наёмника и отразился в добрых, но очень печальных глазах.

– Спасибо тебе за всё, Вебер, – прошептала я, грустно улыбаясь и ощущая, как на меня наваливается острое одиночество. – Я буду скучать по тебе…

***

Я довольно быстро и без приключений дошла до Театральной. Там, пройдя по улицам Метрополиса, едва ли отличающихся от тех, что были на Тверской, я перешла на станцию Охотный ряд. Многочисленные торговые лавки, жилые помещения и бары оккупировали практически все свободное место на станциях и в переходах. Народа здесь было очень много. Так, что и яблоку упасть было негде. Уже вскоре я покинула Метрополис. Поднимая по очередном эскалатору, я почувствовала, как моё сердце забилось в груди в сладком предвкушении: во-первых, я как никогда близка к своей цели, а, во-вторых, я ведь сейчас своими собственными глазами увижу самое сердце Москвы!

Пройдя через переход, я вбежала по лестнице и вышла из метро Охотный ряд у бывшей гостиницы «Москва». У меня так захватило дух, что я буквально открыла рот от нахлынувших на меня впечатлений. Теперь я стояла и крутила головой, глядя на неё, на вековую столицу. Вот и памятник Жукову, и Красная площадь со старинными, ещё крепкими стенами Кремля, башни, украшенные золотыми двуглавыми орлами, вот и древние здания, которые выглядели так, словно бы их совсем не тронула смерть мира…

Во многих местах площадь и местность вокруг неё все ещё была выложена брусчаткой. Там, где её не было, всё поросло травой – и рытвины, и канавы. Я медленно шла вперёд, в полнейшем восхищении глядя на всё то прекрасное, что сохранилось здесь с давних времен. Особенно великолепными мне казались белокаменные храмы с золотыми куполами, искрящимися на солнце, и архаичное здание Исторического музея. Теперь мне казалось, что мне запоминается каждая деталь: витые кованые узоры на воротах, сказочные оконца, необычные башенки.

Впереди я видела Иверскую часовенку, сияющую золотым крестом. За ней виднелись полукруглые арки Воскресенских ворот. От восхищения у меня перехватило дыхание.

«Ну, всё, – подумала я, выдохнув. – Мне пора».

ГЛАВА 11

Возле Иверской часовни у Воскресенских ворот народ толпился, громко крича и волнуясь. За сборищем людей следил небольшой конвой из четырех человек, дежуривший у массивных дверей храма. Все люди из конвоя были одеты в одинаковую форменную одежду еще довоенных времен.

Лица у охранников были бледными, но относительно чистыми, с давно зажитыми ранами или, наоборот, со свежими царапинами. На руках у каждого из охранников были одеты плотные перчатки, на груди наперевес покоились автоматы.

Конвойные пропускали в часовню по несколько человек, и уже вскоре торопили их выйти. Здесь, у храма, я видела множество самых разных людей: старушек в платках, детей в потрепанной одежде, серьёзных мужчин с обветренными лицами, молодых людей и девушек с рюкзаками на спине, словом, всех. Кто-то читал акафисты или пел тропари, кто-то плакал, тихонько стоя в сторонке, кто-то молился, сложив руки на груди или вытянув их перед собой. Некоторые, молясь, стояли на коленях, другие сидели на земле.

Иверская часовня хорошо сохранилась после войны. Я видела потертое дерево резных дверей и изумительные золотые звёзды на голубом куполе храма. Посмотрев на крест в руках ангела, сверкающего позолотой на вершине часовни, я осенила себя крестным знамением и с молитвой поклонилась до самой земли. Душа моя тосковала по Богу. Мне бы хотелось остаться здесь подольше, но толпа теснила, да и мне надо было идти.

– Помоги нам всем Господь, – сказала старушка, сжимая в дрожащих руках банку для милостыни. Я бросила жетон в её банку, и она поблагодарила меня.

Отправившись дальше, я грустью вспомнила те светлые дни в Куполе, когда мы с отцом, Михаилом Соболевым, Антоном и Женей приходили в старую церковь в Введенском. В Адвеге никакого подобного удовольствия никогда не было.

Мимо меня проехал мужчина на велосипеде, к багажнику которого был прикреплен старенький магнитофон. Я отшатнулась от него и мигом нырнула в Воскресенские ворота.

На площади потоками из стороны в сторону курсировало множество народа: немощные старики с мешками или сумками, странники в дорожной одежде, худые женщины с детьми, краснолицые торговцы с сумками и челноками.

Люди толпились у древнего краснокирпичного здания Исторического музея, ходили мимо собора Казанской иконы Божией Матери, где в окнах теплился неяркий свет тонких восковых свечей. На другом конце Красной площади я увидела Собор Покрова Пресвятой Богородицы или, как его до сей поры называли в народе, Собор Василия Блаженного, и некоторое время всё никак не могла оторвать взгляд от старинного храма, так хорошо сохранившегося до сей поры. Цветные маковки, словно бы сделанные из глазури, красовались на фоне серого неба, а в древних стенах светились маленькие окошки. Недалеко от собора, высилась Спасская башня. Она касалась серых небес сияющей красной звездой, а её круглый циферблат с обездвижено замершими стрелками перевался золотистыми бликами.

Меня кто-то толкнул, и я ахнула, едва удержавшись на ногах. В двухстах метрах впереди торговцы и караванщики суетились и бегали куда активнее, чем на пяточке возле Исторического музея. Гул там впереди стоял страшный: слышались смешки, голоса, крики, стук колёс и скрип дерева. Я вытянула шею, приглядываясь к тому, что там творилось в центре площади. Поразительно! Многочисленные повозки, загруженные лошадьми, а ещё телеги с мешками и коробками стояли у неглубокого кратера в центре площади, где был разбит рынок – огромный, шумный, похожий на бурлящий котёл. Я ещё никогда не видела места, столь пёстрого и оживленного.

И вот же он, ГУМ, напоминающий мне замок со страниц сказочных книг, высится прямо напротив рынка. Серо-голубая крыша с двумя острыми башенками укрывала здание из бежевого, уже давно потемневшего камня, а остатки резных узоров ещё с давних времен по-прежнему красовались между окон и у широких арок, под которыми располагались входные двери.

Войдя в здание ГУМа, я оказалась в просторных помещениях торгового дома, некогда бывшего одним из самых известных в Москве. Узорная лепнина была испорчена временем и плохими условиями, но красота по-прежнему оставалась живой в ветхих арках и в изящных выступах, в кованых парапетах и в полукруглых мостиках. Деревянные двери и красивая мебель была исчерчена царапинами и сколами, покрыта пылью. На мраморном полу плавали мутные блики от старых ламп. Стеклянный потолок центрального прохода в торговом доме был наполовину разбит, его осколки были сметены к стенам в некрасивые горки. Кстати, под потолком жители центральной Москвы натянули куски брезента, чтобы хоть как-то защититься от стеклянного крошева и палящего солнца. В середине широких коридоров и на круглых площадках, где, по всей видимости, когда-то были организованы кафе и забегаловки, до сих пор стояли круглые столики – деревянные, плетеные, кованые. Возле них были установлены пункты раздачи еды, именно поэтому там толпилось много людей.

Я не сразу нашла «Амадеус». Мне пришлось довольно долго петлять по коридорам ГУМа, прежде чем я вышла к стеклянным витринам нужного мне бара. Возле дверей в заведение стоял молодой человек в длинном плаще и с ёжиком рыжих волос на голове. Он щурил глаза и быстро перебирал колоду игральных карт, сжимая её в крепких пальцах. Неподалеку от него на старых картонках возле стены сидели две девушки, тихонько играющие музыку на самодельных инструментах. Я скользнула мимо девушек, затем обошла рыжеволосого парня и зашла в бар. В полутемном помещении «Амадеуса» стены были отделаны панелями из тёмных досок, а источником света служили изогнутые золотистые бра. Здесь изумительно хорошо чувствовался запах табака, старого дерева и пряностей. Я протиснулась поближе к стойке, заставленной широкими бокалами с разномастным алкоголем и стеклянными пепельницами, в которых дымились окурки.

Суровый бармен в синей бандане и с густой бородкой, покрывающей крепкий подбородок, сердито поглядывал то на официанта, разносящего напитки, то на пожилую уборщицу, оттирающую столешницу в другом конце зала.

– Доброго времени суток, – прочистив горло, быстро сказала я.

– Чего ещё?

Окинув меня взглядом и не обнаружив ничего интересного, бармен недовольно скривил физиономию. Я не потерялась. Во-первых, уже привыкла, во-вторых, после наставлений Вебера я очень хорошо усвоила, что на мёртвых землях подобное общение людей друг с другом – это совершенно обычное дело.

– Мне нужен Цент.

– А больше ничего тебе не нужно? – зло огрызнулся бармен.

Я подавила гнев и выдавила из себя кривую усмешку.

– У вас тут со всеми гостями так разговаривают? – спросила я ровно. Вот он, золотой запас суровых фраз. – Я же не говорила, что пришла сюда без жетонов. И чем вежливее и быстрее вы мне ответите, тем больше жетонов останется в ваших карманах.

Достав из кармана прозрачный пакетик, в котором звякнули двадцать жетонов, я плюхнула его на стол. Бармен кинул на пакет оценивающий взгляд, затем проверил его по весу и кисло буркнул:

– В углу зала, у звезды.

Подхватив со стойки несколько пустых стаканов, оставленных клиентами, парень развернулся и ушел к стеллажам с выпивкой. Я растерянно обернулась. Некоторое время я с непониманием оглядывала зал: народу – тьма. За круглыми и квадратными столиками люди либо бурчали что-то друг другу на уши, либо обсуждали что-то, либо гоготали, со звоном чокаясь стаканами. Кто-то спал на диванах у стен, кто-то курил, кто-то без устали опустошал бутылки с водкой или с настойкой – самое дешёвое из того, что здесь можно было купить в объеме бутылки. Я осторожно шла по залу, протискиваясь между кресел, стульев и столов. На меня никто не обращал внимания, и я старалась, чтобы так оно было и дальше. В ближайшем углу никакой звезды и никакого Цента я не обнаружила. Только читающую книгу женщину в промасленном тулупе. Вздохнув, я развернулась и направилась в другой угол.

И вот оно: страйк! Похоже, я всё же довольно быстро нашла то, что искала, если нарисованная на стене жёлтой краской звезда – та самая. Я прищурила глаза, приглядываясь к парню, сидящему за угловым столиком. Он был молод, но старше меня. Лет тридцати. А ещё я его не знала, это точно.

Пробираясь к звезде, я всё смотрела на потенциального Цента. Шатен с кучерявой бородой и уставшим взглядом был одет в «цифру». Его бронежилет, винтовка и рюкзак были аккуратно сложены на диване неподалеку. Парень крутил в руках железную кружку. На столике, за которым он сидел, я заметила тарелку с ломтем хлеба и двумя кусками сыра.

Меня охватила дрожь. Я была очень сильно взволнована. Сейчас я буду говорить с человеком из моего родного Купола… С человеком, который станет моим последним шагом к Крэйну. Неужели это всё наяву?… Чем ближе я подходила к Центу, тем сильнее волновалась, но собираться с мыслями времени не было.

– Цент? – сходу спросила я, подобравшись к столику у звезды.

Якобы Цент сначала даже не взглянул на меня, продолжая задумчиво смотреть куда-то в зал. В тот момент, когда я подумала, что парень меня попросту не услышал, он вдруг посмотрел на меня.

– Я, – ответил он растянуто. – Тебе чего?

Забыв о растерянности, я уселась в кресло напротив Цента.

– Мне нужен Крэйн.

Быстро окинув меня взглядом, парень усмехнулся.

– Всем нужен Крэйн, – медленно произнес Цент. – Особенно девушкам он частенько нужен. Сил уже нет никаких вас, баб, отгонять.

– Он мне по делу нужен, – зло процедила я сквозь зубы. – По очень важному делу, между прочим.

– Слушай, синеглазка, тут таких синеглазок, как ты, очень много ко мне приходит. И все клянчут Крэйна. И всем по важному делу. И всегда по одному и тому же. Половина мечтает с ним в постель лечь, вторая половина мечтает с ним лечь в постель, а потом еще и в Купол с ним поехать для долгой и счастливой совместной жизни. Я уже тут скоро бизнес поставлю по собиранию бабьих россказней о том, как каждой из вас «просто необходимо увидеться с ревизором Купола».

Я была зла. Зла не столько на Цента, сколько на Крэйна и его баб. Молодец, плэйбоем значит заделался, ну-ну. Я не ревновала, это просто… Ну. В общем, ошеломило меня. Нет, не то чтобы это было удивительным, Крэйн всегда был любимчиком у девчонок, но я и не думала, что это всё достигнет таких масштабов.

– Я так понимаю, ты меня даже слушать не собираешься? – спросила я холодно.

Цент впился в меня не слишком ласковым взглядом.

– Тебе повезло, девчонка, – отозвался он не менее холодно. – Это моя обязанность – слушать тех, кто сюда приходит и просит встречи с ревизором Купола. Так что, давай выкладывай, чего там у тебя за важное дело и побыстрее, но помни, что если это касается сама поняла чего – тебе не сюда. Крэйн даже разговаривать не станет.

– Моё имя Мария Орлова, – ответила я, стараясь не взорваться от ярости и одновременно с этим не разреветься. – Я дочь Алексея Орлова, научного сотрудника лаборатории Купола. Мне очень нужен Антон Крэйнер, потому что только он сможет помочь мне добраться до дома.

Некоторое время Цент молчал, глядя на меня с совершенно бесстрастным лицом. Наконец, он нахмурился и, словно бы что-то припоминая, почесал висок.

– Дочь Алексея Орлова? – медленно и недоуменно переспросил парень. Он сложил руки на груди и откинулся на спинку дивана. – Что-то я не припомню, чтобы дочь Алексея Орлова Машкой звали. – Я хотела возразить, но как только открыла рот, Цент вскинул руку и покачал головой, призывая меня молчать. – Погоди, давай так. Я сейчас звякну на базу и спрошу их о том, как зовут дочь Лёши. Если я услышу на другом конце провода «Мария» – твоя взяла, я отведу тебя к Крэйну. И то, только потому, что проигнорировать этот факт будет никак нельзя. Если же я услышу другое имя – ты сольёшься отсюда настолько быстро, насколько я только могу представить. Итак?

Я кивнула:

– Валяй.

Цент достал из нагрудного кармана сета-приёмник – эта такая маленькая, но очень хорошо устанавливающая связь рация. Он нажал на кнопку вызова и уже буквально через секунду связь установилась.

– Первый часовой, – прошуршал голос в приёмнике. – В чём дело, Цент? Приём.

– Цент первому часовому. Не дёргайтесь. Обстановка стабильная. Мне нужна кое-какая информация, Ларс, – четко произнес Цент, поднеся сета-приемник к губам. – Потом объясню что и как.

Послышалось шуршание из рации, сменившееся треском, через который я смогла расслышать что-то типа «Чего тебе ещё?».

– Напомни-ка мне имя дочери Алексея Орлова, нашего Орлова, из научных сотрудников?

Снова послышался треск. Я сидела, вытянувшись в струнку от напряжения – боялась, что если тот, кто на другом конце провода разговаривал с Центом, ошибется – я пропала. Вокруг все шумело и гремело, связь была плохая, но я отчетливо услышала своё имя.

– Маша Орлова. Мария.

– Благодарствую, Ларс, – произнес Цент, пронзительно глядя на меня. – В общем, через пять минут ждите меня на аванпосту – есть срочное дело, объясню всё на месте, конец связи.

Цент отключил рацию. Я улыбалась. Пыталась, конечно, изо всех сил сдержать улыбку, но не могла – улыбалась, потому что была счастлива, ведь через пять минут я уже встречусь с Крэйном.

***

Мы с Центом вышли из бара, затем покинули ГУМ и выбрались на улицу. Вечерело. Ветер стал совсем холодным, а моя усталость слишком сильной. Пройдя через узкие переулочки, мы зашли в одно из старинных зданий. Миновали вход, охраняемый конвоем из парней в «цифре», и направились вперёд вдоль заброшенного этажа. Здесь повсюду были наставлены картонные коробки из-под дорогой одежды, у стен поблескивали кривые осколки, валялись обломки мебели. Судя по всему, до войны здесь располагался какой-то магазин: бутик или что-то вроде того. Вслед за Центом я прошла через зал, кашляя в кулак от страшной пыли, после чего мы вышли на слабо освещенную лестницу, так же, как и первый этаж здания, засыпанную старым хламом, и поднялись на второй этаж. Там мы снова наткнулись на двух конвойных, дежуривших у обшитой тканью двери. Что-то сказав одному из ребят, Цент прошёл за дверь, выводя меня в просторную прихожую, где стены были завешаны винтажными плакатами, а по углам у кожаных кресел горели пыльные торшеры. Дубовые двери многочисленных комнат, уходящие по длинному коридору в две противоположные стороны от прихожей, были либо нараспашку открыты, либо чуть-чуть прикрыты.

Я мельком огляделась. Здесь было довольно много народа, в основном, все мужчины. Многие были одеты в форму, хотя кое-кто был в джинсах и в футболках. Парни разговаривали либо весело, либо наоборот слишком серьёзно. Кто-то пил чай за кривым столиком возле обшарпанных стен, кто-то чистил оружие, кто передавал кому-то информацию по сета-приемнику…

Покусав губы, я кинула взгляд на конвойных, стоявших у дверей – двух высоких парней в камуфляже и в бронежилетах. Они с таким суровым видом сжимали в руках свои тяжелые автоматы, глядя в мою сторону, что мне стало как-то не по себе.

Цент чуть склонился ко мне и быстро произнес:

– Оставайся здесь.

Вообще, оставаться здесь одной мне не очень-то и хотелось. Да, все эти ребята были из Купола, но уж слишком сильно, по всей видимости, их удивило моё присутствие. Несмотря на то, что здесь было полно народа, как только мы с Центом нарисовались здесь, на меня вдруг все разом обратили внимание. Это было неудивительно – я не очень-то вписывалась в местный пейзаж.

И вот, оставив меня одну, Цент пересёк широкий коридор и зашел в комнату напротив площадки, где я стояла. Я почувствовала себя донельзя неловко: курсировавшие из стороны в сторону ребята поглядывали в мою сторону с насмешливо-заинтересованными улыбками и о чём-то перешептывались. Как бабки на завалинке, не иначе. Дверь в комнату, в которую зашел Цент, осталась приоткрытой, поэтому я могла легко слышать то, что он говорит.

– Крэйн, – услышала я голос Цента, и у меня внутри всё похолодело. – Там девчонка с замкадских пустошей хочет с тобой переговорить.

– Я тебе говорил, куда следует отправлять девчонок с замкадских пустошей, с московских владений или откуда-либо ещё, если они приходят сюда и хотят со мной переговорить?

Моё дыхание перехватило, и нервы натянулись, словно тонкие скрипичные струны. Это был голос Антона. Это был его голос. Я его узнала. Мои губы растянулись в глупой улыбке. Неужели спустя столько лет нас разделяют всего несколько шагов?

– Она утверждает, что она Мария Орлова, дочь Алексея, – сказал Цент.

Некоторое время Крэйн молчал. Вскоре послышался звон гильз, треск кобуры и шаги.

– Мария Орлова сейчас в Адвеге, – ответил Антон. – И она пробудет там ещё много лет. Не знаю, кто она такая, но Марией Орловой она никак не может быть. И уж ты-то должен об этом знать…

Скрипнула дверь. Антон вышел из комнаты, и сразу встретился со мной взглядом. И сейчас вновь, спустя столько лет, я смотрела в эти серьезные, светло-зелёные глаза, ощущая, как моё дыхание перехватывает. Ещё немного, и я не удержусь на ногах. Как сложно поверить, что в этот раз я уже не во сне, а наяву.

Он был передо мной – мой лучший друг, мой защитник, мой Антон. И как же он прекрасен. Боже мой, я столько раз представляла эту нашу встречуь… Столько раз представляла его. Всё думала о том, каким он стал…. Но сейчас… Я даже как-то смутилась, вспомнив его худощавым мальчишкой шестнадцати лет.

Антон был красив. У него было всё такое же узкое лицо, густые красно-каштановые волосы и проницательные зелёные глаза, которые, казалось, видят меня насквозь. Крэйн был высоким. Он держал себя в форме, и у него была потрясающая фигура, что было заметно с первого взгляда. Тем более, что он стоял передо мной, одетый в черную футболку и старые потертые джинсы.

Мне казалось, что я больше не могу дышать, что внутри меня что-то взвивается в огненном вихре. Я была счастлива. Счастлива, и поражена нашей встречей. Антон чуть нахмурился, не спуская с меня резкого взгляда. Но прошла всего одна секунда, и я увидела, как его взгляд смягчается и в нём всё быстрее и быстрее нарастает колоссальное ошеломление.

– Машка? – медленно произнес Крэйн, вглядываясь в моё лицо. – Птица, неужели это ты?

Я кивнула, радостно улыбаясь и едва ли не прыгая от играющего в сердце ликования.

– Это я! – почти прошептала я в восторге. – Я!

С ясным ошеломлением всматриваясь в моё лицо, Антон медленно подошёл ко мне. Словно завороженный, не в силах поверить в то, что он действительно видит меня, Крэйн коснулся моего лица, и я улыбнулась ему. Мои глаза защипало от слез.

Несколько долгих секунд Антон не сводил с меня взгляда. Наконец, он покачал головой и улыбнулся.

– Боже мой… Машка… Вот это да…

Слёзы уже в три ручья текли по моим щекам, и я с трудом сдерживала себя, чтобы окончательно не разрыдаться от счастья. Господи, сколько времени я ждала этого момента? Как я мечтала о нём с тех самых пор, как меня увезли из Купола?…

– Антон, мне столько надо тебе сказать… – хрипло произнесла я, закрывая глаза и качая головой.

– Идём, – просто сказал Антон, уверенно беря меня за руку и ведя за собой в комнату, откуда он только что вышел.

Мне казалось, что я витаю где-то в небе. Я ведь наконец-то увидела Антона! Моего Антона, моего лучшего друга… Того самого, о встрече с которым я так мечтала. Мой дом, мой Купол так близок от меня. И мне до сих пор с трудом верилось в это после всего пережитого и перенесенного. Я только и успела заметить ошеломленные лица людей Крэйна, когда Антон открыл дверь комнаты и пропустил меня вперед.

***

В комнате, куда я зашла, было тихо и уютно. Здесь пахло чернилами и мускатом. Флизелиновые тёмно-зелёные обои с засаленными пятнами казались мне невероятно красивыми. Что-то в них было, как и в тяжёлых пыльных портьерах, подобранных по бокам окна широкими лентами с витиеватыми узорами. Здесь всё было слишком старым, слишком содержательным. Возле стены слева стоял ветхий сервант с посудой и кое-какими припасами. У этой же стены, упираясь изголовьем в тумбу, стояла односпальная кровать из дерева, застеленная выцветшим покрывалом. На потрескавшемся подоконнике пылился электрический чайник, а в середине комнаты на большом круглом столе теплились три восковые свечи, установленные в серебряном, потемневшем от времени подсвечнике. Зайдя в комнату, я растерянно положила рюкзак на пол и обернулась.

Антон закрыл дверь, затем приблизился ко мне и крепко обнял, прижав к себе. Умирая от волнительного счастья, я обняла его в ответ и тут же почувствовала запах ночного ветра, костра и мяты – его запах. Меня коснулось упоение. Первый раз в жизни я не ощутила никакого отторжения от такой близости с мужчиной. Нет, нет, в этот раз всё было иначе. Я, наоборот, от всего сердца хотела, чтобы эти объятия длились вечно, чтобы Антон никогда не отпускал меня, чтобы это будоражащее тепло в моей душе никогда меня не оставляло.

– До сих пор не могу поверить, что ты здесь, птица.

Крэйн посмотрел мне в глаза и нежно коснулся моего подбородка. Я смущенно улыбнулась и, начиная краснеть, отвела взгляд. И что это со мной?

«Я просто сильно по нему скучала, – убедительно ответила я себе. – Мы ведь лучшие друзья…».

«Но ведь тебе всегда хотелось, чтобы всё было немного иначе, – добавил гадкий голосок в моих мыслях. – Именно поэтому ты так боялась этой встречи».

Я вздрогнула, когда меня уколола последняя мысль.

– Ты, должно быть, устала, – сказал Антон с неизменной серьёзностью.

Оставив меня, он направился к подоконнику.

– Да, немного, но… – пробормотала я, начиная возвращаться к темному настоящему. – Но это не так важно…

– Нам ещё предстоит долгий разговор, – заметил Крэйн, доставая из кармана несколько карточек и сета-приемник. – У меня есть вопросы. Сейчас отогреешься и заодно расскажешь мне всё, что произошло. Это важно, Машка. Понимаю, что у тебя был тяжёлый путь, но такие вещи не откладывают.

– Да, – беря себя в руки, поддакнула я. – Абсолютно согласна.

Я подумала о том, что даже не знаю, как мне обрушить на Крэйна всю ту страшную правду, с которой мне пришлось столкнуться. Покусав губы, я подошла к круглому столу и, усевшись за него, переплела замёрзшие пальцы. Крэйн сел напротив меня.

Некоторое время, буквально пару секунд, мы смотрели друг на друга. Я изо всех сил старалась не отвести взгляда и не растаять, глядя Антону в глаза.

– Итак, первый и самый главный мой вопрос о тебе, птица, – сказал Антон серьёзно. – Я вижу, что ты жива, вполне здорова и свободно дышишь вне карантина. Скажи мне: с тобой всё в порядке? Они ведь тебя вылечили?