Текст книги "Ярость (ЛП)"

Автор книги: Зигмунт Милошевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

8

Он вошел в дом, повесил пальто и, к сожалению, запах теплой еды в ноздри не ударил.

– Хеля! – крикнул он.

Снял ботинки, почувствовав усталость. Давненько у него уже не было такого длинного дня.

– Чего?! – крикнула та в ответ из глубины большого жилища, голос здесь отражался словно эхо.

Понятно, скорее умрет, чем придет сюда. Он прошел в кухню: расположение помещений в доме было таковым, что совершенно естественно из прихожей ты сворачивал на кухню. Довольно часто их гости даже и не попадали в остальные комнаты, вся домашняя и светская жизнь шла в громадной кухне. Он зажег свет. Тарелка, чашка из-под кофе и стакан из-под сока стояли точно в том месте, где он их оставил утром. В том числе и крошки.

– Хеля! – рявкнул он таким тоном, что на сей раз прибежала. Дочка глянула на отца вопросительным взглядом влспиталки детского сада, которой никак не могло понравиться то, что какой-то короед морочит ей голову.

– Какой у нас сегодня день? – спокойно спросил он.

Та вопросительно подняла брови. Совершенно как Женя; вот удивительно, достаточно им совсем недолго прожить вместе, чтобы начать делаться похожими одна на другую.

– Я все тебе объясню…

– Хеля, – перебил он ее ответ, подняв руку, – одно дело. Не сто, не десять, всего одно. Тебе не нужно окружать опекой троих младших братьев и сестер, помогать мне в ведении семейного бизнеса, тебе даже не нужно стирать свои трусы или мыть ванную, которая, каким-то чудесным образом, вымывается для тебя сама. Раз в неделю, по вторникам, когда у тебя только четыре урока, ты должна сделать обед. Одно дело в неделю. Одно, прописью: одно. И которое в очередной раз оказалось для тебя слишком трудным.

Понятное дело, у девушки на глаза уже навернулись слезы.

– Ты вообще не понимаешь моей ситуации…

– Ну да, естественно, бедное дитятко из разбитой семьи, воспитываемое отцом-психопатом и злой мачехой. Прелестный цветочек, насильно оторванный от своих варшавских корней. Ты лучше не беси меня. Все ходят вокруг тебя на цыпочках, принцесса Шацкая, а ты в награду плюешь нам в суп. Извини, не плюешь. А знаешь почему? А потому что никакого чертова супа и нет!

Дочь со злостью глядела на него, губы шевелились, как будто бы она еще не решила, на какое оскорбление решиться.

– Ты еще ударь меня! – крикнула она наконец плаксиво.

От изумления Шацкий не мог сказать ни слова.

– Ты чего, совсем поехала? За всю свою жизнь даже подзатыльника не получила.

– Наверное, вытеснила. Пани педагог говорила, что такое возможно. Вытеснение травмы. Боже, что я пережила.

И спрятала лицо в ладонях.

Шацкий пытался успокоиться, но чувствовал, что внутри закипает.

– Не могу в это поверить. Просто скройся с глаз, а не то и вправду получишь травму. И гарантирую, что вот ее ты не сможешь вытеснить в течение последующих семидесяти лет. Мотай. И мигом.

Хелена повернулась на пальчиках и ушла, вытянувшись в струнку. Вся такая гордая, несмотря на все пережитые неприятности. Шацкий не мог сдержаться, чтобы не показать спине дочери средний палец.

– А за пиццу я вычту из твоих карманных. И обещаю, что это будет очень дорогая пицца.

Совершенно обессиленный, Шацкий уселся на кухонной столешнице, прямиком в оставшуюся еще с завтрака кляксу кетчупа, и почувствовал, как на заднице увеличивается мокрое пятно.

Тут уже он не смог сдержаться и фыркнул. Затем подвернул манжеты, помыл посуду после завтрака и заказал пиццу. Вообще-то говоря, ему даже хотелось как раз пиццы. Он как раз ставил воду для своего священного вечернего кофе, когда домой вернулась Женя. А вместе с ней неожиданно прибыл запах китайщины.

Стукнули сбрасываемые в прихожей сапоги, и тут же она вошла на кухню: высокая, зарумянившаяся от холода, в довольно длинном радужном шарфике, обернутом вокруг шеи. Женя выглядела мило, словно подросток.

– Я тоже хочу кофе. А если ты мне еще и молочка подогреешь, то… – она изобразила пальцами у губ что-то типа занятия любовью.

Шацкий постучал пальцем по лбу. Но на самом деле эту девушку он любил. Любил настолько, что слово «супружество» переставало звучать у него в голове как угроза. Вот разве было бы неплохо до конца жизни сносить ее засохшие шуточки? Следовало об этом подумать.

Женя поставила на стол два больших пакета, в которых угадывались коробочки с китайскими блюдами.

Шацкий вопросительно глянул.

– А, не могла решить, так взяла побольше, самое большее, останется на завтра. Елена, – она всегда называла дочку Шацкого Еленой, что, о чудо, малой даже нравилось, – звонила мне после школы, извинялась за то, что обед не сделает, у них был какой-то там благотворительный проект. Пообещала, что завтра пожарит блинчики с яблоками. Ну, Тео, и чего ты на меня так смотришь?

9

Тем временем, на улице Рувнэй, извращенно обычной в своей пригородности, в ничем не выделяющемся доме, мужчина сидел за обеденным столом и вспоминал про себя, как несколько месяцев назад у них был тренинг в гостинице под Лодзью. Тренер спросил, с чем они бы сравнили собственные семьи. Больше всего смеялись над одним мужиком, который сказал: с отпуском на Балтике. Вроде как и отдых, вроде как и сами того хотели, вроде бы как и куча бабок потрачена, вот только где же солнце? Он же, в свою очередь, сказал правду, зная, что на тренинге по администрированию она прозвучит хорошо: семью он сравнил с хорошо смазанной машиной.

Хорошо быть частью такой машины. Ну, может, не столько частью, сколько инженером. Об этом он тоже сейчас подумал, когда садился обедать. Блюда выглядели просто шикарно: стейк из говядины с каким-то соусом. И пюре, у каждого на тарелке был выложен инициал его имени из картофельного пюре. Малыш в своем креслице подпрыгивал восхищенно, как будто понимал, что там написано, все время трогал пальцем свою буковку и хохотал.

– Замечательно ты это сделала, – сказал он жене.

Та улыбнулась. Она не была ни слишком красивой, ни слишком женственной, но и у нее были свои лучшие дни. И этот был один из них. И у него тоже был его лучший день. Правда. Прекрасно смазанная машина.

– Хмм, а соус просто великолепный. Из чего?

– Из горгонзолы. Тебе нравится?

– Спрашиваешь. А он не ест?

– Где-то я читала, что сыр с плесенью идет лет только с трех. Наверняка преувеличение, но на всякий случай…

– Бабки брала из банкомата?

– О Боже, извини.

Тот лишь пожал плечами. Он знал, что иногда с его женой так и бывает. Даже если запишет на листке или вытатуирует на руке, все равно, либо забудет, либо сделает не так.

– Ничего не случилось, – успокаивающе сказал он, потому что увидел, как это ее обеспокоило; а потом еще погладил по руке. – Просто, когда платишь карточкой, легче контролировать расходы. Благодаря нашей тетрадке, мы знаем: сколько, в каком магазине и на что потратили, потом можно будет подумать, а не следует ли в чем-то ограничить себя. И тогда можно будет сэкономить на еще более классный отдых.

– Я забыла, что то не Коровка.^[34]

– Но мы же там закупок не делаем.

– Да, помню, но когда ехала, то по радио кто-то рассказал глупую шутку, что скорее в «Бедронке» можно будет платить карточкой, чем что-то там, сейчас уже и не помню что. И меня настолько заклинило, что нельзя платить карточкой, что сразу же сняла из банкомата.

– О'кей, понял, но ты же знаешь, как оно с наличными…

– Знаю, – и повторила его слова: «Сотню разменяешь, и сотни уже нет».

Мужчина сделал жест, означающий: даже я бы лучше не сказал, и последним кусочком мяса собрал остатки пюре. Съел, после чего начал играться с малышом шариками зеленого горошка. Оно вроде бы как едой не балуются, но на настоящую науку время еще будет.

Хорошо смазанная машина. Он любил свою карьеру, любил свой дом и свое дерево. Но вот эта семья – эта хорошо смазанная машина – была его наибольшим жизненным достижением. И он никогда не перестанет быть горд этим.

10

Шацкий попытался помириться с Хелей, но та его к себе в комнату не пустила. Тогда он решил, что поговорят завтра, когда дочка чуточку остынет. Ну а что, не могла сразу сказать? Разве не было бы проще? Он знал, что сам пересолил, но до сих пор еще немного злился. На дочку, на себя, и так, вообще. Случился с ним такой вот мужской ПМС.^[35]

Хорошо еще, что Женя смилостивилась над ним и пропустила свое «нужно поговорить».

Шацкий лежал на кровати и читал Леметра.^[36] Как правило, он сторонился криминального чтива – мало того, что все было надумано и все ходы можно было заранее предвидеть, так еще в подобных книжках обычно тщательно обходили прокуроров – но здесь следовало признать, что француз был по-настоящему хорош.

Женя вышла из ванной в длинной ночной рубашке, втирая крем в ладони. С тех пор, как Хеля поселилась с ними, она перестала бегать по дому в чем мать родила. За это Шацкий был ей благодарен, потому что раньше женщина носилась со своей наготой, словно с флагом, так что следовало понимать, чего для нее стоило подобное отречение.

Женя была из тех женщин, у которых после снятия макияжа лет становилось только больше, но вот красоты никак не убывало. Наоборот, именно такая она ему и нравилась: черты лица заострялись, некоторым они могли покачаться чуть ли не мужскими, но ему подобная суровость была в тему. Вообще-то, все это действует весьма странно. Всегда, когда он видел подобных девиц: высоких, несколько неуклюжих, андрогинных, с резкими чертами лица, небольшой грудью и хриплым смехом – он думал: нет, не мой тип. А Женя глянула всего лишь раз – и готово! Сейчас он глядел, как женщина крутится по спальне, и находил во всем этом громадное удовольствие.

– Целых три часа они мне рассказывали обо всех своих приятелях и родственниках, у кого с кем и какие отношения, и почему такие. В обычных обстоятельствах я бы просто плюнула, но тут, понимаешь, я боюсь, что если неправильно рассажу на этих плотах и начнется драка, кто-нибудь обязательно утонет. Я старалась все зарисовать, расписать, весь листок выглядит словно перемещения советских войск по ходу наступления, какая-то дьявольская головоломка. Оно, вроде как, молодых гостей сажают рядом, только вот молодые с его работы не могут сидеть с молодыми из ее семьи, потому что когда-то фирма ее отца отобрала заказ у его фирмы. Ты меня слушаешь?

– Угу, – ответил он, изображая активное внимание, поскольку по ходу ее рассказа вернулся к книге.

– Так что я сказала?

– Фирма ее отца отобрала заказ у его фирмы. Ты меня слушаешь?

Женя грохнулась в кровать рядом с Шацким.

– И я подумала, что все это какая-то бессмыслица. Я порвала с медициной, поскольку не могла вынести ответственности за то, что от моих решений будет зависеть чья-то жизнь. На этом фоне, могло показаться, что вэддинг-планирование…

Шацкий скривился. Он не любил, когда калечили польский язык.

– Ой, извини, – Женщина положила руку на бюст, выглядело это достаточно сексуально. – И на этом фоне, казалось бы, свадьбы – это самый безопасный в мире бизнес. И что? Тут меня судьбина и достала. Если кого-нибудь посажу на свадьбе не так, может случиться, что кровь будет на моих руках. В любом случае, возвращаюсь я с этой ужасной встречи, заезжаю в «Орлен» на кофе и встречаю там Агату. Ты ее помнишь? Ту самую, что ходила с мужиком, который потом был мужем Агнешки, дядя которой недолго работал с моим отцом в «Стомиле», я же рассказывала тебе про ту турбазу, где меня укусил клещ, правда? Но турбаза была не «стомилевской», а с работы моей мамы.

– Чувствую., словно сам проводил там детство.

– Дурак. Так Агата мне рассказала необычную историю собственного брата, Роберта. Ну это мои знакомые. Она говорила, что «уж если чего не идет не выходит, так не идет все», только мне это больше напомнило то кино Финчера, где все валится.

– «Игра».^[37]

– Ну да. Короче: самый обычный тип, жена, дети, домик в Пурде.^[38] И внезапно банк отзывает его кредит, самый обычный, потребительский. Причин не указывают, потому что так стоит в договоре. Бывает. Роберт думает: ну и валите себе, возьму где-нибудь в другом банке. Я же на должности. Идет к себе в отдел кадров за справкой, а там его уже ждет извещение об увольнении. Сокращение штата. Все в соответствии с законом, предупреждение и тому подобное. И угадай, что дальше.

– Налоговая.

– Откуда ты знаешь?

– В каждой истории «уж если чего не идет не выходит, так не идет все» имеется налоговая. Все просто.

– Так оно и есть. Перед этим у него была фирма, а они говорят: проверка, неправильно начислялся НДС. Ну тут он быстро фирму разделил, все переписал на жену, но и так дело было кислое. Тем более, что жена тут же с ним развелась. Она особо и не жаловалась, в этом их браке что-то было не так, все какое-то пересахаренное, как будто на показ, а под той глазурью чего-то было не так. Вроде как все и о'кей, а на самом деле… Ну, ты понимаешь.

Женя вздохнула и поглядела на его книгу. А он и забыл, что название для их ситуации весьма даже значащее: «Свадебное платье». Тут Женя начала барабанить пальцами по скрещенным коленям.

– Может небольшой перепихончик устроим? – спросила она.

– А книжку откладывать надо?

– Если получу приличный оргазм, то нет.

Шацкий отложил. На всякий случай, названием книзу.

11

Тем временем, улица Рувна уже давно погрузилась в ночь, дети заснули, свет был погашен, а хозяева в большинстве своем отправились на покой. Многие, но не все. Мужчину все время распирала накопленная в течение дня энергия. Иногда у него появлялось впечатление такой – дурацкое слово – мощи. Будто сам он занимает больше места, чем обычно. Что слышит четче, видит резче, все чувства действуют лучше. Этот день, этот обед, эта семья, этот идеальный дом – в общем, он чувствовал себя как до краев заряженный аккумулятор. Все стрелки вибрировали в красном секторе.

Он подошел к расстилающей кровать жене и провел рукой по позвоночнику. Ему было известно, что там находятся эрогенные зоны, и что женщинам это нравится. Только вот она не выгнулась словно кошка, но лишь застыла на месте, после чего осторожно убрала спину из-под его пальцев. Деликатно, только он понял, что сегодня не тот день. Точно он не помнил, но, похоже, у нее были месячные. Это могло бы объяснить случай с банкоматом: гормоны – это тебе не пустяк.

Он был современным мужчиной, и ему никогда бы не пришло в голову принуждать жену к сексу, когда она того не желает. Понятное дело, иногда он жалел, что она уже не такая – снова дурацкое слово – темпераментная, как он сам, иногда он мечтал о безумном, диком сексе. Но что же, на практике его дикий секс через час так и кончился бы храпом в подушку. Но мужчине никогда и в голову не приходило искать приключений на стороне. А ведь не такие, ой, не такие масляным взглядом провожали его на тренингах и конференциях. Само воспоминание этого прибавило ему еще немного энергии. И-эх, ладно уже. Семья – оно ведь не только права, это еще и обязанности.

К счастью, уже давно, еще в самом начале их совместной жизни, они научились справляться с его избытком энергии. Он мог заснуть спокойно, а она – если не желала – свою супружескую обязанность могла и не исполнять. Со временем, хотя он сам себе в этом и не признавался, его это начало устраивать настолько, что, хо-хо! может они даже были чемпионами Вармии в этой дисциплине.

Ему даже не нужно было ничего говорить, это уже стало их небольшим ритуалом, у каждой живущей вместе пары имеется такой. Женщина сама легла навзничь на кровати, свесив голову за раму. Кровать была настолько высокой, что ему даже не нужно было приседать, он лишь пошире расставил ноги.

Мужчина вошел в женщину и вздохнул. Его жена поперхнулась, но всего лишь на мгновение.

И это занятие никак нельзя было назвать любовью – только лишь олимпийским видом спорта. Они долго тренировались, чтобы женщина преодолела рвотный инстинкт, долго подбирали подходящие таблетки от болей горла. Чтобы он мог войти в нее как можно глубже, чтобы ее горло окутало его член. Иногда – вот как сейчас – он чувствовал пульсацию ее гортани, словно она пыталась его заглотать.

Мужчина глядел на женщину сверху. Та лежала, разбросав руки и ноги, свесив голову, рот широко раскрыт, глаза закрыты – словно труп, будто пьяная, что заснула в одежде, едва добравшись до кровати. Только лишь резко дергающаяся диафрагма, когда женщина боролась с рвотой при помощи специальной техники, выдавала, что жена не спит.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

среда, 27 ноября 2013 года

В 53-й день рождения Юлии Тимошенко Виктор Янукович утверждает, что в декабре будет знать, подпишет ли Украина договор об ассоциации, только никто уже этого квази-диктатора всерьез не воспринимает. В Германии рождается крупная коалиция CDU и SPD; в Италии Берлускони теряет мандат сенатора и громко заявляет: «Это смерть демократии!»; в Великобритании обещают уменьшение пособий для иммигрантов, а в Польше принимает присягу wunderwaffe Гражданской Платформы – вице-премьер Эльжбета Беньковская. Пять процентов подростков 16 лет признается в том, что они раздевались догола в Интернете, а Новости TVP представляют нам темную сторону Варшавы, в том числе и трясущуюся девушку, ставшую жертвой попытки изнасилования. После ряда протестов канал TVP просит прощения за недостаток такта. В Кракове афера: отзывается премьера Не-Божественной Комедии, поскольку прошла утечка с репетиций, будто бы гимн Польши там поют на мотив гимна Германии. В Ольштыне задержали мужчину, который заявил о подложенной бомбе. Он был настолько пьян, что сам сообщил сотрудникам полиции, откуда звонит. Сдана в эксплуатацию выездная трасса на Клевки и Щитно, к сожалению, незавершенная, так как не хватило средств на двести метров асфальта. Городская больница в общепольском конкурсе «Жемчужины медицины» признана лучшей больницей в категории менее 400 коек. Температура около нуля, ужасный ветер, туман. Да, и замерзающая на лету морось.

1

Чуть ли не каждый день по телевизору показывают людей, кричащих, что «с этим следует идти к прокурору». Прокурор Теодор Шацкий из собственного опыта знал, что только лишь на воплях редко когда заканчивается – такие люди и на самом деле потом идут к прокурору. И он считал, что наибольшим кошмаром этой профессии является данная серому обывателю возможность ни с того, ни с сего прийти с улицы в официальную службу и подать уведомление о преступлении, сводя роль высокообразованного стража права к деятельности городового.

Потому он с трудом сохранил профессиональное выражение лица, когда под дверью собственного кабинета увидал нервно мнущую ручки сумки посетительницу. Сегодня было не его дежурство, но швейцар сообщил, что дежурная опоздает, в пробке застряла, а все по причине ремонта на перекрестке Варшавской и Тобрука, а кроме того, пан сам понимает – Ольштын. Похоже, все эмоции Шацкого проявились на лице, потому что швейцар выглянул из своего окошечка и прибавил утешительным тоном:

– Но скоро построят трамвай, и все будет по-другому, вот увидите!

Шацкий пригласил женщину пройти в кабинет, улыбаясь и от всего сердца надеясь на то, что все это какая-то глупость, с которой сможет отослать ее в полицию. Или даже еще лучше: посоветовать, чтобы она подыскала себе юриста. Он не мог дождаться того, чтобы поехать на Варшавскую и узнать, что же открыл Франкенштейн.

– Я вас слушаю, – Шацкому хотелось, чтобы голос его прозвучал холодно и профессионально, но произнес он эти слова словно офицер НКВД, которому какой-то рядовой морочит голову.

– Я хочу подать уведомление о совершении преступления, – механически пробарабанила женщина, как будто бы всю дорогу повторяла это предложение про себя.

– Да, конечно.

Шацкий вынул соответствующий бланк и карандаш, глядя на сидящую напротив гражданку и пытаясь угадать, с чем же та пришла. Нет, из общественных низов она не была, хорошо одетая, ухоженная, прическа простая, но, вместе с тем, и элегантная. Тип той женщины, которая предпочтет прийти в прокуратуру, а не в полицию, поскольку в подобном окружении она чувствует себя лучше. Возраст около тридцати, красота продавщицы из парфюмерного отдела: красива настолько, чтобы хорошо свидетельствовать о фирме, но и не настолько, чтобы посетительницы стыдились делать покупки.

– В общем… я хотела сообщить о том, что муж… что муж меня, в общем, я его просто боюсь.

Замечательно, для начала дня дело об издевательствах. Злорадно он представил себе содержание несуществующего предписания: «В том случае, если кто-то постоянно доводит другое лицо до перепуга и порождает в нем чувство угрозы, он подлежит наказанию лишения чувства безопасности на срок до трех лет».

– А может пани желала бы переговорить с моей коллегой-женщиной? – мягко спросил Шацкий. На кончике языке у него уже была маленькая ложь, что, в соответствии с новыми положениями, сообщения по вопросу домашнего насилия женщины обязаны делать только лишь чиновницам. Но он подавил ее, немного из чувства стыда, немного – из чувства обязанности, немного – из страха того, что ложь выйдет на свет божий.

Женщина отрицательно покачала головой.

Шацкий записал ее личные данные. Имя, фамилия, адрес. Какая-то деревня под Ольштыном, по дороге, насколько ему помнилось, на Лукту. Тридцать два года, по образованию – логопед, по профессии – инструктор верховой езды и парусного спорта.

– То есть, до недавнего времени, – поправилась просительница. – Сейчас-то я сижу с ребенком.

– Я зачитаю вам закон, который может быть здесь применен, – сказал хозяин кабинета. – Статья двести седьмая уголовного кодекса говорит о физическом или психическом издевательстве над родственником. За это может угрожать от трех месяцев до пяти лет. И даже до десяти, если запретное деяние связано с применением особой жестокости. Насколько я понимаю, пани желает заявить об издевательстве.

– Я просто боюсь его.

– А у пани имеются доказательства физического насилия? – у Шацкого не было времени на долгие беседы.

– Не поняла.

– Снятие побоев или, по крайней мере, документы после лечения переломов или травм. Если у вас их нет, мы можем извлечь соответствующие данные из поликлиники или больницы.

– Но ведь он меня никогда ни разу не ударил, – женщина произнесла это с таким жаром, словно пришла сюда лишь для того, чтобы встать на защиту мужа.

– То есть, мы не говорим о физическом насилии?

Просительница беспомощно глядела на Шацкого, облизывая губы.

– Так мы говорим о физическом насилии – или нет? Повреждения тела? Раны? Синяки? Что-то другое?

– Но я же говорю, что нет.

Шацкий сложил руки, словно собираясь молиться, и посчитал про себя до пяти, повторяя себе, что это цена за выбор профессии, заключающейся в службе гражданам. Всем без исключения. Даже таким, которые считают его контору чем-то вроде консультации по вопросам разводов.

– Следовательно – это психическое насилие. Он обзывал вас? Угрожал, что применит физическое насилие?

– Ну, если прямо, так нет.

– У вас есть дети?

– Сын, ему почти три годика.

– Он его бьет? Кричит на него? Пренебрегает им?

– С чего бы, это превосходный отец, современный. Он им замечательно занимается.

– Проше пани, – начал Шацкий, желая сказать после запятой, что просительница ошиблась адресом, и что «Газэта Ольштыньска» обязательно организует плебисцит на звание мужа и отца года, но в последний момент сдержался. – Насколько я понял, муж не бьет ни вас, ни ребенка, он не ругает вас, даже не кричит. Быть может, он вас держит под замком? Никуда не выпускает?

– Да нет.

– Но вы чувствуете, будто бы вам что-то угрожает.

Женщина подняла дрожащие ладони в жесте беспомощности. Кожица у ногтей была обкусана до живого. Невроз, подумал Шацкий. Только ведь невроз – это еще не доказательство преступления. Последнее предложение следует оформить в виде вопроса, вникнуть, дать ей время выговориться. За дверью ожидал мир с реальными преступлениями, у него не было времени заниматься проблемами придуманными.

– Потому что он все так контролирует, не оставляет никакого пространства, – произнесла женщина наконец. – Например, мне нужно заплатить кредиткой, так настоящий допрос: где я заплатила, сколько заплатила. И чек необходимо приколоть в тетрадку с расходами. Оно все вроде как и мелочи. И все должно быть только так, как он хочет, все…

Она снизила голос, словно ожидая поощрения, толчка в нужном направлении.

Шацкий ожидающе глядел на посетительницу.

– Но только знаете ли, правда ведь и то, что я сама тоже немного рассеянная. Опять же, с этими деньгами, пан сам знает, как оно случается. Если сотню разменяешь, значит – сотню потеряешь. – Женщина нервно рассмеялась. – Мне очень жаль, я столько собиралась, а теперь только трачу ваше время. Я безнадежна.

– Для этого мы здесь и существуем, – ответил Шацкий таким тоном, чтобы у посетительницы не оставалось никаких сомнений, что все оно с точностью до наоборот.

Женщина качнула головой. Прокурор почувствовал, что она обязана что-то сказать.

– Прошу прощения, я понимаю, что это дело крайне деликатное, только ведь нет таких учреждений, которые станут вам помогать в принятии сложных решений. Я понимаю, что в своем брачном союзе вы чувствуете себя очень плохо, в противном случае, пани в прокуратуру не обратилась бы. Но ваш, – несколько секунд он подбирал наиболее подходящее слово, – ваш психический дискомфорт еще не свидетельствует о том, что ваш муж совершает преступление. Он свидетельствует лишь о том, что пани, возможно, сделала неправильный выбор. А ведь никакой закон не требует жить с человеком, с которым тебе плохо.

Женщина положила сумочку на коленях и стиснула пальцы на ручке. Выглядела она так, словно бы знала, что ей следует выйти, но не могла себя заставить сделать этот шаг.

– Только ведь я ужасно боюсь.

Шацкий поглядел на часы. Через час ему следовало быть на Варшавской, а еще нужно заполнить кучу бумаг.

– И я знаю, – тихо произнесла женщина и встала. – Таких учреждений нет.

Буквально через несколько секунд прокурор Теодор Шацкий выбросил незаполненный протокол в корзину и тут же обо всем забыл.

2

Тем временем, его посетительница вышла из прокуратуры и, вместо того, чтобы повернуть направо, где припарковала машину на улице Эмилии Плятер, направилась в сторону торгового центра. Самая обыкновенная женщина, ни элегантная, ни запущенная; не красавица, но и не дурнушка. Она влилась с толпу самых обыкновенных людей. И прекрасно, именно в такой толпе она чувствовала себя безопаснее всего. Женщина присела за столиком одного из не имеющих собственного лица кафе и заказала абсурдно дорогой кофе, а собственных денег у нее было немного. Взяла в долг у матери в День Всех Святых, под каким-то дурацким предлогом, ведь им с отцом прекрасно известно, что семье дочки всего хватает. И вечно еще подчеркивают, насколько они горды тем, что дочь такого кавалера нашла. Дом построил, дерево посадил, сына породил – настоящий мужчина. Насколько нужно – традиционный, насколько нужно – современный.

Женщина отпила горячего кофе и скривилась, горло после вчерашнего до сих пор саднило. Заснула она с таким сильным решением, что приедет к прокурору, наведет во всем порядок и вырвется из всего этого дерьма. Ведь даже если она и такая уж безнадежная, неблагодарная, обо всем забывающая и ничего не замечающая пизда – все равно, такого не заслуживает. У нее ведь была логопедическая практика, она работала с молодежью, обожала туристские лагеря под парусами, любила показывать малолеткам одни и те же моряцкие узлы, палить костры в тех же местах, фальшиво петь шанти,^[39] с радостью узнавать, что по одному и тому же проливу нельзя проплыть как раньше.

И такое было всего лишь три года назад, сегодня же ей казалось, что это доисторические времена. Самое прекрасное это то, что все казалось естественным и нестрашным. С мужем она проводит много времени, ибо, в конце концов, это ее молодой супруг. Он много времени проводит на строительстве, потому что на стройке за всем нужно следить. Много времени он торчит в доме, что ни говори, но за отделочными работами нужно следить. Массу времени проводит в глуши, потому что дом, о котором они так мечтали, находится в чертовой глуши. Он следит за расходами, потому что дом – это расходы, всем известно, а тут еще ребенок появится. А она не зарабатывает, ведь кто-то же должен следить за домом, а еще и за малым. А рынок труда такой: чтобы заработать на няню и разъезды, ей нужно было бы стать логопедом в Варшаве или перебраться на Канарские острова, где парусный сезон длится круглый год. В свою очередь, она даже мечтала обучать парусному спорту где-нибудь подальше, в Хорватии, ходить по морю – дело совсем другое, чем по озерам.

Помимо тетрадки с записями расходов ей необходимо иметь и тетрадку с вещами, с которыми она облажалась. Сегодня туда следовало бы записать посещение прокуратуры. С одной стороны, тот седой лакей не был особо обнадеживающим, глядел на нее, словно на дуру, и чуть ли не выпихивал своими мыслями из кабинета. С другой же стороны, а чего она ожидала? Что прокурор умеет читать чужие мысли? Нужно было перебороть себя и заявить: «Дорогой пан прокурор, мой муж ежедневно сует свой хуй так глубоко в мое горло, что приходится глотать свою же блевотину. Как пан считает, есть ли на все это какой-нибудь рецепт?».

Изменило бы это хоть что-то? Возможно, да. Он спросил бы, имеются ли у нее подтверждение снятия побоев и телесных повреждений, а потом дал бы добрый совет, что, к сожалению, нет каких-либо учреждений, осуждающих патологии при занятиях любовью. Или, что было бы еще хуже, глуповато бы посмеивался, шутил и рассказывал, что, мол, в браке может случиться и хуже. Она уже доверилась подруге, вскоре после того, как все это началось, когда после родов ее супруг начал испытывать отвращение к ее влагалищу. Та ее только высмеяла и заявила, что подруга и так еще легко отделывается. По крайней мере, не обязана чувствовать вкуса спермы, поскольку та попадает прямиком в желудок.

Женщина допила кофе, думая о том, что в одном седой лакей прав. Никакое учреждение ничего за нее не решит. Пора с этим покончить. Раз и навсегда.

3

Прокурор Теодор Шацкий припарковался под «бюветом^[40] региональных видов пива», чтобы не забыть прикупить себе чего-нибудь на вечер, когда уже будет возвращаться. Пивоваренное заведение «Баклан» было весьма положительным открытием в его ольштынской эмиграции. Некоторые их изделия были слаще пирожных, но некоторые – высший сорт. Вообще-то он всегда строил из себя сноба и пил вино, но потом посчитал, что проживание в Ольштыне – это нечто вроде отпуска, а пиво с отпуском ассоциируется как-то лучше. При этом имелись кое-какие угрызения совести, что пиво полнит, но всякий раз у кассы обещал себе, что вновь начнет бегать, и так успокаивал сознание.