Текст книги "...И никто по мне не заплачет"

Автор книги: Зигфрид Зоммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Он врал почти безотчетно. Пачку сигарет «Симон Аоцт», пятнадцать пфеннигов штука, он еще не показал Киви. Попозже он небрежным жестом бросит ее на стол.

На Биви был новешенький галстук. В поперечную полоску. Последний крик моды.

На этот раз Аннелиза явилась в зеленом с головы до пят. Видно, у нее страх какой богатый гардероб. Все зеленое, даже сумочка. И ожерелье из больших зеленых шаров.

Получилось так, что, когда она вошла, Лео стоял позади Биви. Видно, поэтому Аннелиза первому подала руку Биви. Он снял шляпу и описал ею дугу. У Лео шляпы не было.

Старуха гардеробщица очень удивилась, что Лео сдал свое пальто, обычно он вешал его на кухне, у Циркульной Пилы. Молодой человек бросил на тарелочку серебристую монету, так что она еще, звеня, покрутилась. Оба номерка он отдал на сохранение фрейлейн Динглер, в ее сумочку. Это еще больше скрепило их знакомство. Ее желтый шарфик, взятый им в качестве залога, он сунул в рукав своего пальто.

Он спросил Аннелизу, хочет ли она сейчас получить его назад, но та бросила:

– Потом.

Сегодня она уже дважды как-то странно взглядывала на Лео.

Там, где они сидели в прошлый раз, оказалось еще три свободных стула. Но сегодня фрейлейн Динглер села не рядом с Лео, а напротив него. Рядом с ним сидел Биви.

Прежде чем они что-либо заказали, в зал вошла кривобокая тощая цветочница, которая по субботам, без особой надежды на успех, продавала в «Маскотте» цветы из своего садика. На столик, за которым сидели эти трое, она даже не взглянула.– Еще ни разу ей там не удалось что-нибудь продать. Биви подозвал ее. У Лео при этом сделался отсутствующий вид.

– Ты разрешишь мне купить букетик для фрейлейн Динглер—обратился он к Лео. – Мы ведь друзья, правда? Добавил он, глаза у него были лживые.

Стоп, я плачу, – молниеносно воскликнул Лео нул цветочнице целую марку и бросил, словно князь какой-нибудь: – Сдачи не надо.

Биви, конечно, хотел заплатить, но опоздал. Какая глупость, подумал Лео. Если уж мне пришлось выкладывать деньги, так надо было догадаться и самому спросить у нее, любит ли она цветы. Идиот!

Зато он теперь положил на стол сигареты «Симон Арцт». Аннелиза сейчас же взяла их и прочитала цену

Вы, видно, хорошо зарабатываете в фирме Вер. теле,– сказала девушка, глядя на Лео, и ее мягкий рот принял нехорошее выражение, когда она это говорила.

Не жалуюсь, – с улыбкой отвечал Лео и тут же попытался бросить демонический взгляд через стол.

Но она на него и не посмотрела. Танцуя с Лео, фрейлейн Динглер была сегодня удивительно молчалива. Лео тоже не проронил ни слова. Он уже опять испытывал страх. В душе у него была пустота, но таилось и предчувствие, что скоро эту пустоту заполнит что-то очень плохое.

Слишком уж гладко все шло последнее время, ему придется за это поплатиться. Лео считал, что должен платить даже за самое малое снисхождение судьбы. Пять марок Марилли, и сигареты, и удача с девушкой, – нет, даром это не пройдет. Он за все поплатится. Обязательно случится что-то плохое.

Но настроение его еще раз изменилось в этот вечер, и он захотел показать Аннелизе, какой он есть.

Покуда Биви танцевал с нею вальс – это было заранее договорено и обусловлено,– Лео вытащил из-за отворота пиджака булавку и, оцепенело глядя перед собой, воткнул ее в мякоть руки. Когда те двое вернулись, он улыбался, как человек, который знает что-то интересное и сейчас об этом расскажет. Биви спросил:

Что с тобой опять?

Но Лео продолжал молча улыбаться. Затем пошел танцевать танго с Аннелизой. Оно называлось «Голубое небо». В руке, которой Лео вел девушку, торчала булавка. Он притянул поближе свою партнершу и слегка сжал ее плечи, словно хотел ей что-то сказать, она поневоле подняла на него глаза. Тогда он посмотрел на нее самым неумолимым своим взглядом и повернул руку так, что бы она накололась на торчавший наружу кончик булавки.

Аннелиза тихонько вскрикнула «ай», взглянула на руку Лео и лицо ее стало желтым как воск. Она сказала только:

– Мне сейчас будет дурно, – быстро высвободилась из объятий своего кавалера, подбежала к столику, взяла сумочку и ушла из зала.

Лео тоже вернулся к столу. Очень медленным шагом.

Биви вскочил, вопросительно и зло взглянул на Лео.

– Что еще?

Лео показал ему руку, проткнутую булавкой.

– Попробуй-ка и ты,– предложил он.

Но юный Леер только покачал головой, еще раз изумленно посмотрел на друга и слегка приоткрыл рот. Так, в растерянности, и он вышел из зала.

Музыка как раз смолкла.

Во время краткого перерыва Лео угостил маленького трубача сигаретой «Симон Арцт». Тот закурил и поинтересовался:

У тебя не все ладно с девочкой?

Это несущественно, – отвечал Лео, но тут же отошел от него.

За столиком по-прежнему было пусто. Лео побежал в раздевалку.

Старуха вручила ему желтый клочок бумаги и сказала:

Они оба только что ушли. Велели мне это передать и еще привет от барышни. Фирмы Бертеле или Бергеле уже два года как след простыл. Она говорит, что навела справки. И желтый шарфик забрала из вашего пальто,– добавила старуха.

Перебросив через руку свое дешевенькое пальто, Лео вышел из «Маскотты». Даже не расплатился. Но теперь он уже никогда сюда не придет. Он пошел через лужайку. Посредине ее бросил на траву свое пальто и в ночной темноте проделал упражнение с экспандером. Ему сейчас же полегчало.

Даже стало весело. Пусть друг отнял у него девушку. Пусть этот трусливый, грязный пес удрал, и она тоже. Важно одно: он ничего больше не должен судьбе. Расплатился с нею сполна. Пожалуй, даже переплатил. И, значит, может рассчитывать на какую-то ее милость.

И тут же слезы набежали у него на глаза. Биви причинил ему эту боль, добряк Биви, его друг, почти одно с ним. Бог ты мой, да, может, он и не виноват, Биви. Он ведь всегда говорил, что из-за девчонки друзьям нельзя ссориться.

Да, да, так он говорил, этот низкий тип. Лео, держа пальто в руке, медленно затрусил дальше. И плакал до тех пор, покуда ритм трусцы не выбил из него всех слез.

Тогда он зашел в первый попавшийся трактир. Выпил четыре стакана экспортного пива и стал с интересом на блюдать за карточной игрой постоянных посетителей. Когда трактир закрылся, у него остались еще две марки. С ними он отправился на улицу, где стояли ночные девицы. Он шатался, и в ушах у него отчаянно звенело.

Лео решительно направился к довольно толстой и немолодой девице и объяснил ей, чего он от нее хочет. Она через плечо на него взглянула и, уходя, бросила:

С ребятней не вожусь!

Что ж, Лео пошел к другой девице, помоложе, как ему показалось. У него ведь еще были две марки. Эта стояла возле освещенного меню ночного ресторана. Лео снова сказал, чего он хочет. И при этом заглянул ей в лицо. Это была «раскосая мордашка».

Фрейлейн Хегеле теперь не стучала на старомодной пишущей машинке, а занималась другим делом.

Лео давно уже скрылся, когда она собралась ему ответить. В три часа ночи он явился домой. Подошел к газовой плите, открыл кран и вдохнул потекший приторный газ. Когда он снова завернул кран, вся кухня уже пропахла газом. Лео подумал: не такой уж плохой запах.

И еще: даже уличная девка меня не хочет. Даже за деньги. Браво, теперь, я по крайней мере знаю что к чему.

В понедельник вечером он встретил Биви около салона Лехнера.

Эй, ты, подойди-ка сюда, – сказал он, сжимая в кармане связку ключей. Ключи он держал так, что самый длинный из них торчал между третьим и четвертым пальцем его сжатого кулака.

Торчащим ключом он намеревался заехать в зубы Биви, этой паршивой собаке.

Биви двинулся к нему, немного пошатываясь, но в общем бесстрашно, и сказал:

Ну, чего тебе?

Тебе нечего мне сказать?—поинтересовался Лео и неторопливо вытащил руку, сжимавшую связку ключей.

– То есть?

Тебе нечего мне сказать, шелудивый пес?

Отойди немного, – сказал Биви, – не обязательно, чтобы мой шеф все слышал.

Део повиновался, и они вместе завернули за угол, словно ничего не случилось.

Когда они наконец остановились и Лео почувствовал, как волоски у него на руках встают дыбом от принятого смертельно холодного решения, Биви сказал:

Бей, пожалуйста, давай, давай, бей, если хочешь.

И даже засунул руки в карманы, хотя лицо у него

было белое как мел.

– Я тебя с дерьмом смешаю, слышишь, с дерьмом.

– Прошу, – сказал Биви и даже не пошевелился.

Но тут вся сила, как вода, полилась у Лео между пальцев так быстро, что он уже знал, через несколько минут ее совсем не останется. Вся сила и ярость и задуманная месть попросту ушли между пальцев, и не мог он их удержать, как ни сжимал кулаки.

Другу ты сделал гадость, единственному своему другу, фу-у черт, подлая собака!—простонал Лео.

Тут Биви Леер, все еще мучнисто-белый с лица, проговорил:

Слушай, что я тебе скажу, Лео. Сходи-ка к доктору. Ты не в себе. Это всем давно ясно. Всему дому ясно. Мне тебя жалко.

Так, тебе меня жалко?

Да.

Жалеешь, значит, меня?

Жалею.

Так вот же тебе.

Лео плюнул в лицо Биви. Повернулся, рассмеялся в голос и ушел. В осеннем тумане медленно растворилась его фигура.

Чарли сидел в казино, когда Лео пришел за пособием. И ел рагу из оленины – блюдо, редкое в этих стенах. Лео он сразу увидел.

Эге, старый бродяга! – воскликнул Чарли.

Бог ты мой, кого я вижу?! – в свою очередь воскликнул Лео.

Он присел на табуретку у стола. Чарли, усердно обсасывая каждую косточку, заметил:

Кажется, они мне подсунули оленьи рога.

Лео хихикнул и сложил руки так, что пальцы одной пришлись на пальцы другой: средний палец левой на указательный правой, безымянный на средний, мизинец на безымянный. Руки у него теперь выглядели как покалеченные.

Чарли взглянул и спросил:

Это еще что за дурацкие шутки?

Так! – и Лео засунул судорожно сжатые кулаки в карманы.

Давай-ка сходим со мной в «Ослиный хлев», там тебя чем хочешь попотчуют.

Попотчуют? – переспросил Лео.

– Да, от полутора марок и выше.

И они пошли.

«Ослиный хлев», захудалый и пользующийся дурной славой трактир, находился в центре старого города. Туда ходили разносчики, безработные, сутенеры, полиция, профессиональные картежники и прочее городское отрепье.

После случая с Аннелизой Динглер и разрыва с другом юности Биви Лео постоянно копался в себе. С тихим злорадством за собой наблюдал. Казалось, на языке у него все время вертится: я вполне удовлетворен, что с Леонардом Кни все так мерзко получается. Посмотришь, он плохо кончит. Обрати внимание, что он сейчас творит. Я же тебе говорил. Такому типу и помочь-то нельзя. Носится, бегает, а все без толку. Последи, чтобы он отсюда убрался. Что он здесь забыл? По такому уж, конечно, никто не заплачет.

Переступив вместе с Чарли порог старого, захудалого трактира, в котором кишмя кишели неудачники, беды, незадачливые судьбы, бессмысленная алчность, выщелоченные жизни, Лео сразу почувствовал себя как дома.

Да, здесь ему место. Это его сородичи.

Ведь и они росли в тени, и они были обойдены. Пасынки, безбилетные пассажиры, униженные. Здесь царила мутная мгла уже стершихся чувств. А как здорово эти люди скользили. Не противясь, медленно, с приятностью, туда, где наконец кончится скольжение. И уже скоро.

Лео это чувствовал с удовлетворением, с туманной, склизкой радостью. Там уж можно упасть, потому что упадешь удобно, грехи-то ведь мягкие. На мгновение Лео вспомнилось место из предпоследней читанной им книги, книги об Индии. В ней приводилось речение, очень ему понравившееся. Оно гласило:«Не должно по доброй воле переступать порог, за которым тебя окутает тьма. Беги ка-амы, вожделения!»

Лео только улыбнулся.

Они сели за стол без скатерти у слепых окон. Несколько засохших гераней стояли на подоконниках, в геранях торчали окурки.

Был здесь и телефон. В углу, в коричневой будке. Давно устаревшего образца – трубка рядом с аппаратом. У кельнерши, маленькой и веселой, все лицо было в морщинах. За покрытым жестью прилавком стоял сырой толстый мужчина – хозяин. Рядом с ним висел кастет – длинная пружина со свинцовым шариком на конце. В углу – потрепанное пианино. Громко тикал регулятор. В помещении находилось человек двадцать. Из них добрая половина – женщины.

Deux bières[11],– смеясь, сказал по-французски Чарли веселой старой кельнерше.

Она воскликнула:

Господи, да ведь это Чарли. – И сразу убежала.

Ее звали Мария. Когда она шла, видно было, как двигаются под ее потрепанной юбкой суставы на бедрах. Она походила на марширующий скелет.

Лео прислушался к гомону в зале. Потом его внимание привлекли мужчина и женщина, говорившие на тему, еще не совсем им освоенную. У женщины лицо было накрашенное и рыхлое, как пудинг. И все-таки дурнушкой ее нельзя было назвать.

Они вот что говорили:

Слушай-ка, с этого можно было содрать по меньшей мере десять марок.

Поди ты, Джонни – голодранец, и все тут.

А тот в плаще?

Тоже босяк.

А я-то уж раззарился на добычу.

Такой уж сегодня день, одни осечки.

А прежнее ты уж сбыла с рук?

Да, Марии.

Ладно, теперь топай с попутным ветерком.

Иду, иду, старина.

– Ладно.

– Уже ушла.

Ладно.

Девица с резиновой головой встала. Лео был ошеломлен ее фигурой. Бомба, а не женщина. Тут к их столику подошел подвыпивший старик, кожи на лице у него было слишком много.

Хи-хи! – пролопотал он. – Если тебе наступят на ногу, ты должен крикнуть: «Ай! Ай, бешеный ты пес!» А если ты скажешь: «Не беда», так тебе и вторую отдавят.

Он собрался было выпить пиво, стоявшее перед Чарли но тот живо выхватил у него стакан и крикнул:

Марш, марш отсюда, старый бродяга!

Затем он показал на молодого человека, который недавно разговаривал с резиноголовой:

Старый кот.

Он стал смеяться взахлеб и долго.

Эй, Молли, запряги этого типа в свои подвязки и гони его вон! – заорал кто-то из глубины комнаты.

Там стояла электрическая рулетка с шариками, которые ударялись о тот или иной контакт, отчего на доске вспыхивали цветные цифры.

Хозяин по требованию одного из посетителей дал ему колоду карт и грифельную доску для записи.

Обшарпанная женщина подошла к старому пианино, села, открыла крышку и принялась бренчать. Кельнерша Мария принесла ей стакан пива и подлила в него водки, пианистка внимательно следила за ее действиями.

«В первый раз, в первый раз...»,—пропел над ее ухом пьяный старикашка, но она так его толкнула, что он плюхнулся между стульев. Шум был большой, но хозяин едва взглянул в их сторону. Мария подняла стулья и расставила по местам.

Человек, который принес карты, сидел со своим партнером за соседним столиком и, выигрывая, каждый раз приговаривал:

Оттяни пружинку! Тридцать пфеннигов! Попал! Три марки!

Потом смеялся прямо в лицо своему партнеру. Тот большими глотками пил пиво.

Лео сидел и смотрел. Ему было хорошо. Наконец что-то интересное. А чем занимаются люди, толкущиеся в «Ослином хлеву»? На что они живут? До чего же это

явственно вести такую жизнь. Они все, наверно, знают, та обходиться без работы. Тут Чарли сказал: к Погляди-ка на эту «даму с камелиями». Не столько

лама, сколько верблюд.

Он указал на светловолосую особу с цветком в прическе Она как раз вошла и здоровалась с неподвижно стоящим хозяином. Он едва кивнул в ответ, но Мария

сказала:

А вот и Фанни.

Девица подсела к Чарли и Лео. Лео слышал, как шур– шат ее юбки, подумал: на ней, верно, все шелковое.

Игроки за соседним столом начали новую партию. Оба положили свои ставки под грифельную доску. Один по– прежнему проигрывал. Всякий раз он удваивал ставку. И опять проиграл. Тогда он спокойно приподнял черную доску, взял деньги и сунул их в карман.

Этого я себе уже позволить не могу, – проговорил он, пожимая плечами.

Его партнер обалдел, но только на миг, и сейчас же нашелся.

Выйди отсюда, – сказал он сравнительно спокойно.

Оба вышли друг за другом на узкую тихую улочку

перед заведением. Хозяин глянул им вслед и сделал знак в сторону рулетки. Крупный мужчина в сером вязаном жилете немедленно последовал за игроками.

Тот, кто был в выигрыше, вышел первым.

Покуда человек, сунувший деньги в карман и шедший сзади, еще держался за ручку двери, первый ударил его в ухо правым кулаком, да так, что голова его шмякнулась об стену. Звук был такой, словно в стену запустили огурцом. Лео видел все это в окно. Но получивший оплеуху не упал. Он только пригнул голову, разбежался и согнутой коленкой ударил другого между ног.

Боль, видимо, была адская, потому что тот застонал, но сам же зажал себе рот рукой. А другую руку сунул в задний карман.

Девушка, подсевшая к Лео,– она тоже все видела – судорожно вцепилась ему в плечо и крикнула:

Он его зарежет!

– Заткнись, Фанни!—проговорил хозяин, все так же недвижно стоявший за прилавком.

Но человек в сером жилете уже очутился между ними, видно, он пользовался большим уважением, потому что оба сразу присмирели. Он что-то сказал обоим, a что именно, Лео через окно не услышал. Девушка выпустила его плечо. Оба игрока вернулись в зал. Сзади – тот, кого ударили, он шел согнувшись и у стола, за которым они играли, невольно присел на корточки.

О-ох! – простонал он, все так же скорчившись

Другой отсчитывал деньги и клал их на стол. Ражий

детина в вязаном жилете следил за ним и тоже считал

Мария принесла высокую кружку с вином, разбавленным газированной водой. Скорчившийся человек уселся за стол, и другой тоже. Трактирщик, не выходя из-за прилавка, бросил:

У меня только пиво продается, а не Мария. Capito? Понятно?

Опять настала тишина. Только старуха бренчала на пианино да шарики игрального аппарата ударялись о контакты.

Женщина за пианино нелепым, надломленным голосом пела:

Пошла девчонка на корабль...

Ужас охватил Лео: те, что сейчас дрались, снова сидели за столом и даже пили из одной кружки. В его понятия это не вмещалось. Душевная грубость претила ему. Кельнерша поставила перед ним полный стакан пива.

Лео взглянул на Чарли, он, что ли, заказал? Но тот головой показал в сторону Фанни. Затем поднялся и сказал:

– Ну, теперь ты отлично устроен.

Он заплатил за свое пиво и ушел. Лео остался сидеть. Почему, он и сам не знал. Или... конечно же знал. Девушке рядом с ним лет двадцать пять. У нее могучие ноги и тяжелый зад. Голова слишком большая.

Когда несколько минут назад Фанни схватила Лео за плечо, он невольно придвинулся к ней и коснулся ее ног. Ему стало жарко.

Ну-с. чичи, – сказала Фанни и подняла свой стакан за здоровье Лео.

Он тоже глупо пробормотал:

Чичи.

Что это значит, он понятия не имел. Они рассмеялись.

Ты здесь новичок?—спросила Фанни. Лео так и думал, что она будет говорить ему «ты».

– Вроде того, – ответил он.

– А ты красивенький, – сказала Фанни.

Фанни выпила пять стаканов пива и потом еще ела чечевицу с салом. Она спросила Лео, не хочет ли и он чечевицы с салом. Он не хотел. И еще она спросила, проводит ли он ее домой на Терезиенвизе, где она живет у подруги. Лео сказал:

– Да.

Когда они выходили, один из игроков, тот, который получил удар коленкой, бросил на них беглый взгляд и скучливо пробормотал:

Полушелк.

Фанни повисла на руке Лео и так шла с ним по всему городу. Благодаря пиву, которое потихоньку оплатила его новая подруга, Лео был довольно храбр. Долго терзавшая его печаль ушла, ему теперь все было трын– трава, словно уже началось светопреставление. У главного почтамта он дерзко поцеловал Фанни. Она при этом пошевелила языком. Какое-то время его подташнивало.

Но когда они шли по темной лужайке, Лео опять остановился, чтобы поцеловать Фанни. А когда поцеловал, Фанни нагнулась, подняла заколку, которая выскочила у нее из прически, и почесала ею в голове. Затем она сказала:

Рискнем, а?

Лео сразу понял, что она имела в виду. Он повиновался быстро и механически. Словно все делал другой, за которым Лео частенько наблюдал и которым должен был сделаться сам. Тот другой стащил с себя куртку, положил ее на землю и сказал Фанни:

Ну что ж, можно!

Молодой человек без куртки с удивлением качал головой – чего только, оказывается, не знает этот Леонард Кни и чего только не умеет. Да, собственно, это очень просто. Конечно, и Фанни со своей стороны все знала, что и говорить.

Когда все было кончено, а кончилось это очень скоро, Леонард Кни поднялся и при всем желании не мог бы сказать, было что-нибудь вообще или не было. Вот оно, значит? Да это ведь нуль. Господи ты боже мой, а сколько шуму поднято! Из-за такой ерунды, право же, не стоит дальше жить.

Даже лавина не накатила, подумал Лео.

Разочарование наполнило Лео холодом, словно внутри его всего прополоскали ледяной колодезной водой.

Фанни встала и подала ему его зеленую куртку. Затем она поправила прическу и сказала:

Свежо становится.

Пройдя несколько шагов, она опять остановилась, при жала руку к животу и с нехорошим лицом призналась:

Опять наелась чечевицы, а с моим животом ее бы не надо жрать.

Любовь и чечевица! Лео снова ощутил тошноту.

Но когда Фанни около доходного дома с отбившейся во многих местах штукатуркой сказала, чтобы он приходил на следующей неделе, Лео уже знал, что, несмотря на свое отвращение, придет. Он ведь был совсем один теперь. Последний из друзей его детства, Наци Кестл, только раз в месяц бывал на Мондштрассе. Его фирма делала большой барельеф для общественного здания в Штутгарте.

О-дин,– несколько раз произнес Лео по дороге домой.

Войдя со свечой в руке в спальню, он почему-то взглянул вверх на картину, где горы рушились на злосчастных. Рядом с дворником Герлихом, раздавленным гигантскими обломками, он увидел молодого человека, падающего с распростертыми руками. «Он очень похож на меня»,– подумал Лео.

Он уже шесть раз встречался с Фанни. Когда он впервые увидел ее при дневном свете, ему захотелось убежать. Из всех пор на ее лице выпирали жировые пробки. Каждую можно было выдавить. Лео чуть не стошнило. Вечером он этого не разглядел, наверно, потому, что она была напудрена.

Ни один человек не знал о его связи с Фанни. А Фанни не знала толком, где живет Лео. Они всегда встречались в самых укромных уголках. Лео еще неоднократно ходил с Фанни на ту лужайку.

Его отношение к этой заурядной девице с могучими формами не имело ничего общего с любовью. Может быть, лишь безграничная заброшенность толкнула его– к ней и еще удовлетворение, что так быстро он катится под гор). Это чувство в последнее время преобладало в нем. ин сейчас читал книгу о портрете Дориана Грея. И эта книга страшно его будоражила.

В минуты, когда все уяснялось, Лео было несказанно жаль себя. Сострадание к себе вконец его истерзало. В такие мгновения он смотрелся в зеркало и плакал. Ни одна не пожелала его. Раз как-то он подумал: если бы всех девушек из «Маскотты» поставить в ряд, а напротив выстроить всех мужчин и предоставить каждой девушке выбрать, кого она хочет? Среди мужчин много есть некрасивых и неумных, много есть и стариков. Но когда каждая девушка сделает выбор, один наверняка останется лишним. Он, Лео.

Что же это такое в нем отталкивает всех девушек? И не только девушек, но и друзей. Все бросили его. Словно он отмечен Каиновой печатью. Он ведь вовсе не уродливый и не отталкивающий. Глядя в зеркало, он никак не мог сказать, что вид у него отталкивающий.

Неужто же на всем белом свете нет девушки, которой он был бы приятен? Он ведь что угодно готов сделать за ласку и доброту. Он посмотрел в зеркало и сказал себе:

Нет у тебя доброй матери, бедняга, матери нет и никого нет.

Может быть, надо повесить себе на грудь дощечку и выйти на площадь, а на дощечке будет написано: Все сделаю за доброе отношение.

Но Лео не только искал доброго отношения, он и сам хотел быть добр. Он хотел любить и за доброту, которой его одарит любимая, тысячекратно воздать ей. За человека, который полюбил бы его, он готов был в любую минуту броситься под трамвай, сесть в тюрьму; он не задумался бы украсть для него, совершить подлог, претерпеть самые жестокие лишения. Но никто не хотел принять от него этот дар. Никто не нуждался в его жертвах. Он и задаром никому не нужен. Значит, он ничего не стоит. Нестоящий человек! Лишний на земле!

Дня два назад Фанни сказала ему:

Имей в виду, если человек берет деньги от такой, как я, это карается законом. А ты уж не раз кое-что от меня получал.

Ком, опухоль величиною с кулак где-то под ложечкой У Лео, стал весить центнеры.

А в последнее воскресенье большеголовая девица объявила ему:

Чтоб ты знал, я-то подцепила.

И ком страха, правее сердца, стал величиною с тыкву.

Лео несколько раз ударил себя крепко сжатым кулак по груди там, где гнездилась тяжесть.

Если он умрет, врачи разрежут его и найдут опухоль. Он бы охотно посмотрел на этот ком, который сейчас нем буйно разрастался. Возможно, что в середке опухоли окажется жемчужина... Это его доброе зерно, которого ни один человек не захотел, отчего оно и ушло внутрь.

В этот вечер, попозднее, Лео отправился в «Ослиный хлев». Он хотел встретить Чарли. Чарли-то уж наверняка знает, что надо делать, если девушка... подцепила. Как– никак, это его профессия. Но Чарли там не было. Тогда Лео стал думать: ну и хорошо, что я не нашел Чарли. я знаю кое-что получше. Это не только разрешит вопрос с Фанни, но и ком уберет.

Пока он это думал, тяжесть в его груди, казалось, уменьшалась.

Ишь ты, подумал Лео, стоит только погрозить такой опухоли, как она уже отступает. Но я буду ее преследовать. Этой опухоли вспять уже не повернуть.

Лысый аптекарь, в магазин которого он зашел, знал Лео еще со школьных времен. Лео уже тогда приходил к нему за люминалом для бабушки, прописанным медицинским советником стариком Дрейссигакером. Она принимала эти порошки, чтобы спать. Когда Лео было восемь лет, бабушка вошла в комнату и увидела, что он сует в рот одну из белых таблеток. Мальчик решил, что это мятные лепешки. Старуха немедленно залезла ему указательным пальцем в глотку и вытащила уже наполовину растворившуюся таблетку. Лео пришлось долго полоскать горло да еще пить подогретое молоко. Когда бабушка наконец убедилась, что все сошло благополучно, она стала настойчиво втолковывать ему, что от этих таблеток, если принять их несколько штук, можно умереть. Ребенок может отправиться на тот свет даже из-за одной такой маленькой штучки, взрослым надо проглотить их несколько. Потому что взрослые больше.

Со временем Лео рассказал об этом аптекарю и спросил, правда ли это.

Лысый старик в белом халате погрозил ему пальцем и сказал:

– Десять таких таблеток – и нет человека.

Может быть, это было преувеличено, но Лео с тех пор всегда с уважением поглядывал на стеклянную трубочку, полученную по рецепту, когда нес ее домой. Двадцать таблеток лежало в ней. Значит, в кармане своей куртки он нес смерть для двух человек. Это производило на него сильнейшее впечатление.

– Здравствуйте, господин аптекарь, – сказал Лео,—будьте добры, дайте мне лекарство для бабушки. Рецепт я позабыл дома.

– Только потому, что это ты,—отвечал аптекарь, вручая ему стеклянную трубочку.– Собственно,я не имею

права.

Лео пообещал в следующий раз принести рецепт. Когда он вышел за дверь, аптекарь крикнул ему вслед:

– Почему ты пришел так поздно?

Но Лео его уже не слышал. Аптекарь же подумал: чего я, собственно, волнуюсь, все равно мне ночь дежурить.

В последней книге, которую Лео взял из народной библиотеки после «Дориана Грея», говорилось об астрологии. Завороженный и немного скептический, листал он ее. А затем решил поиграть в «оракула». То есть наугад раскрыть страницу с «предсказанием». Астрологические книги как нельзя лучше подходят для этой игры. Лео опешил, прочитав на раскрытой странице:

«Человек, родившийся между 23 октября и 23 ноября, явился на свет под звериным знаком Скорпиона. Если над восьмым домом гороскопа стоит Марс, а вблизи от него Нептун и если на обе эти планеты неблагоприятно падает излучение Урана, то вполне возможен насильственный конец этого человека.

При таком стоянии созвездий солдат умрет на поле боя, летчик погибнет в воздушной катастрофе, революционер будет обезглавлен, негр линчеван, горняка засыплет в шахте, диктатора убьют.

Если же Нептун стоит непосредственно над Ураном, то человек, претерпевший много душевных страданий, в состоянии наложить на себя руки. Уран, планета философов и мыслителей, в то же время является звездой самоубийц».

Леонард Кни родился 29 октября.

Это было в воскресенье под вечер. Стоял октябрь, кно в кухне запотело. Фрау Юнгфердорбен зашла за старухой Кни, чтобы повести ее к вечерне, Леонард прижался носом к мокрому стеклу. Он с детства любил это делать. Затем и лоб приложил к студеной плоскости. Тогда становятся видны самые мелкие складочки и чуть заметная сеть кожных жилок. Он провел ногтем по стеклу, повторил на нем складки, обозначившиеся на лбу. Их было четыре с половиной. За окном голые сучья вязов, мерзшие на холодном осеннем ветру, тянулись к нему, как костлявые пальцы.

Где-то грохнула дверь. В соседнем доме играли на скрипке. «О Страсбург, Страсбург!»

Сумерки медленно расползались над старой плитой, над мебелью, крашенной маслом, и гипсовым распятием в углу над диваном. Юноша подошел к некрашеному столу, за которым обычно сидела бабушка. В ящике он сразу обнаружил трубочку с таблетками. В ней оставалось еще восемь штук. Значит, у него их было двадцать восемь.

Затем он налил воды в стакан для полосканья зубов, сохранявший на донышке серый след зубной пасты. Закрывая кран, он подумал: все делаешь в последний раз. Вот я в последний раз закрыл кран. Но еще два раза отвернул и завернул его. Поставив стакан на стол, он снова вернулся к раковине, снова открыл и сейчас же закрыл кран. Сказал:

– Так.

Восемь таблеток, брошенных в стакан, он размял ложечкой. И высыпал еще двадцать из непочатой трубочки. Трубочку Лео держал наклонно, и все двадцать штук, казалось, прыгали в стакан. Как на водноспортивном празднике, подумал он. На таком празднике он никогда не бывал.

Ему было легко, как иногда во сне, когда снится, что летишь. Словно надо только чуть-чуть взмахнуть руками – и ты уже крылат. Лео подошел к запотевшему окну и указательным пальцем неторопливо написал:

И никто по мне не заплачет...

Через буквы, выписанные на стекле, стало видно улицу– Между третьим и четвертым вязом стояла большая лужа. Вода не стекала, наверно, потому, что никто не проковырял решетку спицей от зонта.

Леонард лег так, чтобы башмаки оказались за краем дивана. К этому его приучила бабушка. Он захотел проверить, точно ли рассчитал с башмаками, и еще раз сел.

Тряхнув в руке стакан с растворенными таблетками, он постарался не переплеснуть воду через край. Мутно-серая жидкость, наверно, будет препротивной на вкус. Когда пьешь такую гадость, подумал он, лучше всего затаить дыхание. Тогда не чувствуешь вкуса. Только потом во рту противно.

Пустой стакан Лео поставил на стол. Рядом с ложкой, с одной стороны наполовину объеденной. Так человек, который всегда ест одной и той же ложкой, за свою жизнь непременно съедает кусок жести.