Текст книги "Журнал `Юность`, 1974-7"
Автор книги: журнал Юность
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Я всматривался в оживленные лица зрителей, отметивших на «Пурсоньяке» праздник воссоединения друг с другом, а начинал понимать почему – карнавал!
Карнавал («Обнимитесь, миллионы!») объединяет умы и чувства. Карнавал как его понимает режиссер Лесь Танюк, – это всегда действенность, всегда жизнь, к которой относишься преобразовательно.
Н. Школьникова
Двое из Дубны
Вверху: вот они – водные лыжи
Внизу: Юрий (слева) и Валерий Нехаевские «снаряжают» своего ученика перед тренировкой.
Фото А КАРЗАНОВА.
Уже много лет я знаю братьев-близнецов Нехаевских, тренеров по воднолыжному спорту, и все еще попадаю впросак.
Прошлым летом на чемпионате страны в Риге сидим с одним из братьев на шатком судейском плотике, наблюдаем за стартующими, говорим о том о сем. И я спрашиваю:
– Что ж ваша жена не приехала?
Не сомневаюсь – Юрий передо мной, жена его Ирина Ильина – известная воднолыжница. А в ответ слышу:
– Я не женат.
Вот тебе раз! Валерий, значит…
– Извините, – говорю. – И, чтобы как-то устранить возникшую неловкость, добавляю: – Вы так похожи, наверное, в детстве любили мистификация-Ми заниматься?
– Подобные глупости нас никогда не интересовали, – серьезно отвечает он.
Оба они серьезны до чрезвычайности. А уж в деле, которым занимаются!..
Водные лыжи в наши дни стали, если хотите, неким знаком моды. Скользит по экранам телевизоров гибкая фигурка воднолыжника, шлейф брызг за спиной – красиво, современно!
Молодые люди на курортах особым шиком почитают пронестись мимо пляжа, выписывая круги за быстро идущим катером. Чуть не каждая уважающая себя база отдыха стремится обзавестись этим новшеством – водными лыжами. И урчит целый день катер, и выстраивается на берегу очередь…
И действительно, водные лыжи дарят острые и радостные ощущения, даже когда ты просто скользишь на двух лыжах за катером. А ведь есть еще воднолыжный спорт, который столь же отличается от простого скольжения, как катание с подмосковных гор где-нибудь в Подрезкове или в Туристе от горнолыжных трасс на склонах Чегета.
Наш воднолыжный спорт еще очень молод. Ему лишь чуть больше десятка лет. Он все еще полупризнанный, полуразвлекательный. За все эти годы международные встречи наших воднолыжников можно по пальцам пересчитать.
А для Нехаевских этот спорт – всерьез, дело жизни. В свое время они оставили работу в Объединенном институте ядерных исследований в Дубне, ушли с третьего курса заочного технического вуза, поступили в институт физкультуры. Среди воспитанников братьев Нехаевских – мастера спорта, чемпионы Союза. Но им этого мало. Они подумывают о вершинах, которые головокружительно высоки.
Есть такая американка Лиз Аллан. Много лет подряд она – чемпионка мира. Женственная, хрупкая, а прыгает с трамплина на 35 метров. Давно ли наши мужчины перекрыли этот результат? А американец Майкл Сайдерхауз, абсолютный чемпион мира, улетает с трамплина на 52 метра!
Удивляться тут нечему. В США водные лыжи – национальный вид спорта. Около восьми миллионов семей занимаются в Штатах водными лыжами. Мы же, в сущности, едва начали. Нашим воднолыжникам и быстроходных катеров не хватает, и хороших лыж, и эластичных фалов, информации, и той недостает. И братья Нехаевские полны решимости найти путь к вершинам мастерства.
Представьте себе воднолыжника, под углом заходящего на трамплин. Больше угол – больше скорость, дальше полет. Но со скоростью надо уметь справиться, а то и мимо трамплина прокатишься. А ювелирные почти движения в фигурном катании на лыжах, разнообразные повороты, прыжки с волны. На секунду потеряешь равновесие – искупаешься. Да и в слаломе закрутишь лихо поворот, чуть больше к волне склонишься – не миновать падения.
Наши воднолыжники осваивают рациональность движений на опыте, руководствуясь часто самыми общими представлениями о технике. Нехаевские ищут научную основу. Их небольшая квартира, глядящая окнами в заволжскую даль, вся забита аппаратурой. В бесчисленных графиках, которые они составляют, – анализ параметров движения лыжника. Братья уже имеют 12 авторских свидетельств.
Но когда однажды я спросила Нехаевских, почему бы им не написать книгу о методике тренировки воднолыжника, они сказали, что не могут себе позволить широко рекомендовать свои выкладки, пока сами не выверят все окончательно.
А теперь вообразите: водные лыжи… в бассейне. Вместо катера установка, наматывающая буксировочный трос с различной, заметьте, скоростью. Две-три минуты лыжнику достаточно, чтобы выполнить тот или иной элемент фигурного катания. А низенький, едва возвышающийся над водой трамплин прекрасно заменяет волну катера. Братья Нехаевские первые додумались столь хитроумным и приятным способом продлить воднолыжный сезон на весь год. Но они понимают, что никакая наука, никакие эксперименты, не принесут им успех, если не будут побеждать их ученики.
Галина Литвинова уже в 1967 году стала абсолютной чемпионкой страны. Характер у Гали сложный, и жизненные обстоятельства подчас так складывались, что не до водных лыж было. А однажды заявила она Нехаевским: «Не для меня это прыжки с трамплина, ничего большего тут я не смогу». А через год одной из первых в стране выполнила в прыжках норму мастера спорта международного класса, результат ее был недалеко от рекорда Европы.
Как удалось ее на это подвигнуть? Не могу представить, чтобы кто-то из братьев мог уговаривать спортсмена, что-то ему спускать, в чем-то потрафлять, как то иногда бывает. Нет, они всегда сдержанны, похвала не часто срывается с их уст. Рассказывают, что лет пять-шесть назад ту же Литвинову Нехаевские не включили в сборную команду, не пустили на какие-то очень важные состязания за сравнительно мелкое нарушение спортивного режима, за которое другие тренеры пожурили бы разве.
А в 1972 году на чемпионате страны в Ижевске снимет Литвинова свою медаль абсолютной чемпионки, всенародно отдаст ее Валерию Нехаевскому и скажет:
– По заслугам – его это медаль, не моя.
Время, когда в воднолыжном спорте вольготно жилось великовозрастным дядям, приезжавшим на соревнования отдохнуть и немножко «покататься», уходит. Их теснит молодежь – с каждым годом этот вид спорта становится все более сложным и серьезным делом, в котором таким серьезным людям, как Нехаевские, самое место.
У них словно одна судьба на двоих. Они всегда рядом, выбирают одни и те же пути, делят пополам и трудности и радости. Невозможно о них рассказать по отдельности. Хотя у каждого, конечно, своя индивидуальность, свои вкусы, пристрастия, достижения. Юрий, например, стал уже заслуженным тренером РСФСР, Валерий еще только ждет этого. Но при всем этом их жизни так переплетены, духовное родство в чем-то изначальном так велико, что, кажется, одна личность продолжается в другой.
И эта внутренняя гармония поражает куда больше, чем их удивительное внешнее сходство.
То, что надо!
Первого апреля 1974 года эта к фраза была самой популярной в Одессе. Ее повторяли, глядя на расклеенные по городу афиши с лихим морячком, сунувшим голову в спасательный круг; ее выкрикивали сквозь грохот старых автомобилей, совершающих автопробег по одесским улицам на приз Антилопы-Гну; ее шептали друг другу в зале филармонии во время выступления популярных комедийных актеров; ее скандировали в рядах карнавального шествия, катившегося вдоль по Дерибасовской… «То, что надо!» – по какому бы поводу ни звучала эта фраза, радость и одобрение, в ней заключенные, относились к традиционному общегородскому Дню смеха «Юморина-74».
А теперь все по порядку.
Юмористические страсти подогревались в городе задолго до праздника. Этим занималась газета «Вечерняя Одесса» через свой отдел сатиры и юмора под названием «Антилопа-Гну». Город с удовольствием подогревался. Благодаря газете накануне праздника все всё знали – когда куда надо бежать, где что смотреть… Но стоило празднику начаться, как посыпались сюрпризы и неожиданности. И не столько по причине организационных неполадок, сколько вследствие активной импровизации участников праздника. Кто бы мог подумать, что машина «Аэро» модели 1927 года явится к старту автопробега без мотора и к финишу ее придется буксировать с помощью веревки и добровольцев-мотоциклистов? Кто мог предвидеть, что на борту городского троллейбуса № 383, курсирующего по первому маршруту, в этот день будет вывешен призыв к встречным трамваям: «Не ищи новых путей – сойдешь с рельсов»?.. Мог ли кто предполагать, что былинные богатыри из праздничной колонны строительного института вместо могучих ремней перепояшутся… сардельками?.. Ну, а кто, скажите, догадался, что команда КВН Одесского университета задаст своим соперникам вопрос: «Что бы вы сделали, если бы, проснувшись утром 1 апреля и глянув в зеркало, обнаружили, что похожи на картину В. И. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком», – а? И уж никто никогда не сообразил бы, что на него следует ответить так: «Повесился бы в Третьяковской галерее»… Команда Института инженеров морского фота не сообразила и проиграла финал. И, наконец, кто мог взять на себя ответственность накануне «Юморины-74» ручаться, что праздник удастся?..
Фото В. АРСИРИЯ.
А праздник удался!
Автопробег машин древних марок, с которого начался День смеха, задал тон всему празднику. Старые драндулеты, украшенные юмористическими лозунгами, расцвеченные смешными рисунками, неслись через весь город со средней скоростью 6,5 километра в неделю (подсчитано газетой «Вечерняя Одесса»). Их капоты, борта, ветровые стекла и багажники были украшены темпераментными призывами от классического «Эх, прокачу!» до ультрасовременного «Ну, погоди!». Казалось, в каждом из авто за рулем сидит достопочтенный Адам Козлевич, а рядом на потертом сиденье – вдохновитель автопробега сам О. Бендер.
Старт автопробега задерживается. Машина «Аэро». ведомая художником Генрихом Намиотом, не может пробиться сквозь толпу любопытных одесситов.
На странице 106 вы видите фрагменты карнавального шествия.
Но что самое, казалось, невероятное – эти два почитателя Уголовного кодекса пробрались в желто-синюю милицейскую «Волгу», возглавляющую автопробег. Ведь ничем другим нельзя объяснить, почему вместо сухих инструкций касательно перехода улиц в положенных местах из рупоров милицейской машины неслись непривычные для этих рупоров слова: «Лучший день недели – первое апреля!», «Смех без причины – признак «Юморины»!», «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!» и так далее
Я ехал в допотопной «эмке» и вглядывался в лица одесситов, высыпавших на улицу посмотреть на странную процессию. Среди них почти не было обескураженных, недоумевающих, мол, «Что за чертовщина посреди белого дня?..» Эта готовность к юмору, к восприятию странного, неожиданного, выходящего за рамки повседневности, – одна из самых прекрасных человеческих черт. И если День смеха поддерживает в человеке эту способность, у кого она есть, воспитывает ее у тех, у кого с юмором не все в порядке, да здравствует этот день! Спасательный круг, который держит одесский морячок с эмблемы «Юморины», символизирует чувство юмора. Морячок готов бросить свой круг каждому. Он действительно спасательный, этот круг, он помогает нам жить лучше, веселее, спасая порой от нелепых поступков, унылых слов, помогает нам при всех волнениях жизненного моря держаться свободно, непринужденно, с достоинством…
Вместе с различными оттенками веселья в этот день в глазах одесситов я заметил еще нечто. Это течто – гордость. Гордость своим родным городом, который позволил себе раз в год как следует встряхнуться, выпустить свою неунывающую и находчивую молодежь на улицы, позволить ей походить колесом по этим улицам, по-хохмить, веселя и удивляя своих стариков, которых, казалось, удивить уже ничем невозможно, втравить достопочтенных горожан в шутовской розыгрыш, закружить их в вихре карнавала… «В нашем городе друг другу – друг!» – гласил один из лозунгов «Юморины». Ничто не объединяет людей так, как общий хохот.
Но не надо думать, что День юмора и сатиры устраивается для того, чтобы раз в году отшутиться, Отсмеяться, отвеселиться, отбеситься, чтобы потом, в остальные дни года с каменным лицом присутствовать на своем рабочем месте, в свободное время сосредоточенно и уныло отдыхать. Именно этой будничной каменно-сти и унылости наносят сокрушительные удары фестивали смеха. Шутка, забава, трюк идут тогда массированной атакой на угрюмость, еще имеющую место в целом ряде отдельных случаев. И чем больше будет в эти дни жертв у юмора, чем больше душ и голов он возьмет в плен, тем веселее нам будет работать завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, и все дни года, кроме разве самого Дня смеха, потому что оп устраивается обычно в выходной.
Единожды улыбнувшись, человек не захочет бросать этого увлекательного занятия. Лиха беда – начало. А когда же начинать, если не в День смеха?..
Вышел ты в такой день на улицу, глянул на то, что происходит вокруг и – раз! – забыты все семейные передряги; хоп! – позади служебные неурядицы; бах – и от хорошего настроения уже никак не отвертеться; бабах! – и вот ты уже среди ряженых. На голову тебе нахлобучили старое канотье, огромный красный нос ты сам одолжил у соседа по колонне, другой сосед дал тебе понести транспарант с надписью: «Не рой другому яму – повредишь кабель!». И вот у тебя уже родилось в мозгу: «А все-таки жизнь прекрасна!» – и ты бодро вышагиваешь по мостовой, стараясь попасть в ритм, который задает парень в тельняшке, бухающий в огромный турецкий барабан берцовой костью какого-то давно вымершего животного.
Карнавал нужен городу. Нам просто необходимо время от времени снять напряжение, скинуть груз будничных мелочей и, вырядившись до неузнаваемости, эдаким чертом пройтись по улицам родного города, а то вдруг самому отколоть что-нибудь такое, чтобы все вокруг повалились со смеху… Праздники, фестивали, шутовские шествия заряжают нас оптимизмом, горячат кровь, расширяют объем наших легких через посредство частых вдохов и резких выдохов, сопровождающих смеховую реакцию…
Однако, чересчур много рассуждая о пользе праздников, рискуешь превратиться в самый страшный тип зануды – зануду на почве юмора. Поэтому поговорим лучше о том, как это делается в Одессе.
«Мозговой центр» фестиваля составили ребята из бывшей команды городского КВН. За многие годы своего телевизионного существования Клуб веселых и находчивых наработал много театральных идей, зрелищных форм, смешных текстов… Нелепо было бы, если все это, пронесясь по экранам телевизоров, канет в Лету. И одесситы привели в движение свой налаженный кавээновский механизм для организации городского праздника. Кроме того, они собрали все свои домашние задания, которыми когда-то блистали в телепередачах КВН, и сделали из них спектакль «Можно подумать!..» Этим спектаклем 1 апреля открылся новый студенческий театр миниатюр. В общем, дух КВН материализовался в Одессе. Может быть, ребята с таким энтузиазмом реанимировали кавээновские традиции, потому что бывшая сборная Одессы стала чемпионом только под занавес, перед самым закрытием телеКВН… Так или иначе они по-хозяйски распорядились добром, которым владеют. Георгий Голубенко, Олег Сташкевич, Валерий Хаит, Аркадий Цыкун и, конечно же, в первую очередь Семен Лившин и Юрий Макаров, которые делают в вечерней газете отдел сатиры и юмора, – вот дрожжи «Юморины-74».
Но вряд ли этим ребятам удалось бы воплотить свои идеи в жизнь, если бы не активная поддержка и деловая помощь горкома партии. Создание веселого настроения в городе руководители городских организаций охотно включили в свои служебные обязанности.
Образцово провела «Юморину-74» одесская милиция. Целый День смеха милиция мужественно охраняла участников мероприятия от неуемных восторгов зрителей, поддерживала порядок на улицах (если можно назвать порядком все, что на них происходило), стойко терпела все шутки бесшабашной молодежи, например, транспарант с надписью «Светофор светит, но не греет»…
Все вокруг было очень мило и рождало сплошь веселые мысли. Только один грустный вопрос вертелся в мозгу: «Почему наш сосед по Черному морю Болгария гордится своим Габрово и прославила его на весь мир, а мы до сих пор не сделали ничего для того, чтобы одесский праздник юмора стал хотя бы общесоюзным достоянием?» Может быть, потому, что «Юморина» существует только второй год?.. Тогда еще не поздно превратить ее в широкий фестиваль юмора и сатиры. Рада Лалева и Георгий Илиев, габровцы, ветераны фестивалей сатиры и юмора, приглашенные на «Юморину-74», говорили, что все, происходившее 1 апреля на одесских улицах, по уровню выдумки и юмора ничуть не хуже того, что происходит в Габрово.
В чем же дело? По-моему, в более хозяйском отношении к тому, чем мы владеем. Очень жалко, что автопробег, карнавальное шествие, финал одесского КВН, спектакль «Можно подумать!..» и многие другие мероприятия «Юморины-74» не транслировались по Центральному телевидению…
Обидно, что не было на празднике представителей от юмористов союзных республик. Я только представил, какое бы получилось красочное зрелище, если бы по улицам Одессы прошли тбилисские шарманщики, чудаки с острова Муху, наследники Насреддина… Много чего можно придумать, если мы все согласимся, что такой общесоюзный праздник нам нужен, если мы поймем, что для проведения фестиваля у нас есть все – есть прекрасный южный город Одесса со своими юмористическими традициями; есть хорошие современные ребята, фонтанирующие идеями; есть у них в городе серьезные покровители, облеченные властью; и самое главное – есть в нашем народе потребность повеселиться, пошутить, позабавиться, что всегда свидетельствует о моральном здоровье, оптимизме, о широкой душе…
1 апреля над входом в одесский парк имени Шевченко висел лозунг «Смех входящему!». Будем надеяться, что скоро эти слова, написанные на воротах города, будут приветствовать многочисленных гостей Международного фестиваля сатиры и юмора. И это будет то, что надо!
В. СПАВКИН
Михаил Булгаков – фельетонист
«– Вы что можете в газете писать?
– Все, что угодно, – уверил я, овладевая пайком и жуя верхнюю корку.
– Даже фельетон? – спросил он, и по лицу его было видно, что он считает меня вруном.
– Фельетон – моя специальность».
М. БУЛГАКОВ «Богема»
Фельетоны мои шли во многих кавказских газетах».
М. БУЛГАКОВ. Из письма
В 1920–1921 гг. – в первые годы после разгрома белых на Северном Кавказе – Михаил Булгаков жил во Владикавказе. Работал в подотделе искусств городского ревкома, устраивал литературные вечера, выступал с лекциями о литературе, о музыке, о театре, написал несколько комедий и драм и сам участвовал в их постановках на сцене местного «Первого советского театра» (это гордое название указывало всего лишь на то, что в городе был еще один – «2-й советский театр»),
Владикавказ 1920–1921 годов. Голод. Холера. Нищета. Тысячи беспризорных сирот, которых не только нечем – не из чего накормить Приходится облагать горожан «вещевой повинностью» (каждый служащий обязывается сдать тарелку – можно глубокую, можно мелкую – либо одну металлическую ложку). И одновременно решительное наступление на неграмотность. И самоотверженная пропаганда классической русской и мировой культуры.
Подотдел искусств вместе с политотделом армии устраивают «Недели просвещения». В эти дни даются бесплатные спектакли, концерты и лекции для рабочих и красноармейцев. В другие дни, впрочем, тоже время от времени даются бесплатные спектакли, а на платных – для рабочих и красноармейцев выделяются бесплатно лучшие места.
«Неделя просвещения», вдохновившая Булгакова на фельетон, проходила 14–20 марта 1921 г., и Булгаков принимал в ней самое активное участие. В частности, он читал доклад перед красноармейской аудиторией, а потом два вечера подряд в «Первом советском театре» при полном зале шла его пьеса «Парижские коммунары».
Фельетон «Неделя просвещения» – самый ранний из найденных мною булгаковских фельетонов – опубликован во владикавказской газете «Коммунист» 1 апреля 1921 г. Был ли он действительно первым? Может быть, и нет. Многие кавказские газеты, выходившие в Грозном и Владикавказе в годы гражданской войны и, вероятно, публиновавшие сочинения Булгакова, не сохранились. Даже газета «Коммунист» – первая советская газета во Владикавказе, на страницах которой так часто встречается имя Булгакова, сохранилась плохо: в подшивках, среди коричневых от времени, ломких ее листов (бумага тогда была плохая) многих недостает. И все-таки то, что «Неделя просвещения» является первым фельетоном Михаила Булгакова, – если и фантазия, то не моя. Как на свой первый фельетон однажды сослался на него сам автор – в 1925 г., в автобиографическом рассказе «Богема».
Рисунок О. ВУКОЛОВА.
Заходит к нам в роту вечером наш военком и говорит мне:
– Сидоров!
А я ему:
– Я!
Посмотрел он на меня пронзительно и спрашивает:
– Ты, – говорит, – что?
– Я, – говорю, – ничего…
– Ты, – говорит, – неграмотный?
Я ему, конечно:
– Так точно, товарищ военком, неграмотный.
Тут он на меня посмотрел еще раз и говорит:
– Ну, коли ты неграмотный, так я тебя сегодня вечером отправлю на «Травиату»!
– Помилуйте, – говорю, – за что же? Что я неграмотный, так мы этому не причинны. Не учили нас при старом режиме.
А он отвечает:
– Дурак! Чего испугался? Это тебе не в наказание, а для пользы. Там тебя просвещать будут, спектакль «осмотришь, вот тебе и удовольствие.
А мы как раз с Пантелеевым из нашей роты нацелились в этот вечер в цирк пойти.
Я и говорю:
– А нельзя ли мне, товарищ военком, в цирк увольниться вместо театра?
А он прищурил глаз и спрашивает;
– В цирк?.. Это зачем же такое?
– Да, – говорю, – уж больно занятно… Ученого слона выводить будут и опять же рыжие, французская борьба…
Помахал он пальцем:
– Я тебе, – говорит, – покажу слона! Несознательный элемент! Рыжие… рыжие! Сам ты рыжая деревенщина! Слоны-то ученые, а вот вы, горе мое, неученые! Какая тебе польза от цирка? А? А в театре тебя просвещать будут… Мило, хорошо… Ну, одним словом, некогда мне с тобой долго разговаривать… Получай билет, и марш!
Делать нечего – взял я билетик. Пантелеев, он тоже неграмотный, получил билет, и отправились мы. Купили три стакана семечек и приходим в «Первый советский театр». Видим, у загородки, где впускают народ, – столпотворение вавилонское. Валом лезут в театр. И среди наших неграмотных есть и грамотные, и все больше барышни. Одна было и сунулась к контролеру, показывает билет, а тот ее и спрашивает:
– Позвольте, – говорит, – товарищ мадам, вы грамотная?
А та сдуру обиделась:
– Странный вопрос! Конечно, грамотная. Я в гимназии училась!
– А, – говорит контролер, – в гимназии. Очень приятно. В таком случае позвольте вам пожелать до свидания!
И забрал у нее билет.
– На каком основании, – кричит барышня, – как же так?
– А так, – говорит, – очень просто, потому пускаем только неграмотных.
– Но я тоже хочу послушать оперу или концерт.
– Ну, если вы, – говорит, – хотите, так пожалуйте в Кавсоюз. Туда всех ваших грамотных собрали – доктора там, фершала, профессора. Сидят и чай с патокою пьют, потому им сахару не дают, а товарищ Куликовский им романсы поет.
Так и ушла барышня.
Ну, а нас с Пантелеевым пропустили беспрепятственно и прямо провели в партер и посадили во второй ряд.
Сидим.
Представление еще не начиналось, и потому от скуки по стаканчику семечек сжевали. Посидели мы так часика полтора, наконец стемнело в театре.
Смотрю, лезет на главное место огороженное какой-то. В шапочке котиковой и в пальто. Усы, бородка с проседью и из себя строгий такой. Влез, сел и первым делом на себя пенсне одел.
Я и спрашиваю Пантелеева (он хоть и неграмотный, но все знает):
– Это кто же такой будет?
А он отвечает:
– Это дери, – говорит, – жер. Он тут у них самый главный. Серьезный господин!
– Что ж, – спрашиваю, – почему ж это его на показ сажают за загородку?
– А потому, – отвечает, – что он тут у них самый грамотный в опере. Вот его для примеру нам значит, и выставляют.
– Так почему ж его задом к нам посадили?
– А, – говорит, – так ему удобнее оркестром хороводить!..
А дирижер этот самый развернул перед собой какую-то книгу, посмотрел в нее и махнул белым прутиком, и сейчас же под полом заиграли на скрипках. Жалобно, тоненько, ну прямо плакать хочется.
Ну, а дирижер этот действительно в грамоте оказался не последний человек, потому два дела сразу делает – и книжку читает и прутом размахивает. А оркестр нажаривает. Дальше – больше! За скрипками на дудках, а за дудками на барабане. Гром пошел по всему театру. А потом как рявкнет с правом стороны… Я глянул в оркестр и кричу:
– Пантелеев, а ведь это, побей меня бог, Ломбард, который у нас на пайке в полку!
А он тоже заглянул и говорит:
– Он самый и есть! Окромя его, некому так здорово врезать на тромбоне!
Ну, я обрадовался и кричу:
– Браво, бис, Ломбард!
Но только откуда ни возьмись, милиционер, и сейчас ко мне:
– Прошу вас, товарищ, тишины не нарушать!
Ну, замолчали мы.
А тем временем занавеска раздвинулась, и видим мы на сцене – дым коромыслом! Которые в пиджаках кавалеры, а которые дамы в платьях танцуют, поют. Ну, конечно, и выпивка тут же и в девятку то же самое.
Одним словом, старый режим!
Ну, тут, значит, среди прочих Альфред. Тоже пьет, закусывает.
И оказывается, братец ты мой, влюблен он в эту самую Травиату. Но только на словах этого не объясняет, а все пением, все пением. Ну, и она ему тоже в ответ.
И выходит так, что не миновать ему жениться на ней, но только есть, оказывается, у этого самого Альфреда папаша, по фамилии Любченко. И вдруг откуда ни возьмись, во втором действии он и шасть на сцену.
Роста небольшого, но представительный такой, волосы седые, и голос крепкий, густой – беривтон.
И сейчас же и запел Альфреду:
– Ты что ж, такой-сякой, забыл край милый свой?
Ну, пел, пел ему и расстроил всю эту Альфредову махинацию к черту. Напился с горя Альфред пьяный в третьем действии и устрой он, братцы вы мои, скандал здоровеннейший – этой Травиате своей.
Обругал ее, на чем свет стоит, при всех.
Поет:
– Ты, говорит, – и такая и этакая и вообще, говорит, не желаю больше с тобой дела иметь.
Ну, та, конечно, в слезы, шум, скандал!
И заболей она с горя в четвертом действии чахоткой. Послали, конечно, за доктором.
Приходит доктор.
Ну, вижу я, хоть он и в сюртуке, а по всем признакам наш брат – пролетарий. Волосы длинные, и голос здоровый, как из бочки.
Подошел к Травиате и запел:
– Будьте, – говорит, – покойны, болезнь ваша опасная и непременно вы помрете!
И даже рецепта никакого не прописал, а прямо попрощался и вышел.
Ну, видит Травиата, делать нечего – надо помирать.
Ну, тут пришли и Альфред и Любченко, просят ее не помирать. Любченко уж согласие свое на свадьбу дает» Но ничего не выходит!
– Извините, – говорит Травиата, – не могу, должна помереть.
И действительно, попели они еще втроем, и померла Травиата.
А дирижер книгу закрыл, пенсне снял и ушел. И все разошлись. Только и всего.
Ну, думаю: слава богу, просветились, и будет с нас! Скучная история!
И говорю Пантелееву:
– Ну, Пантелеев, айда завтра в цирк!
Лег спать, и все мне снится, что Травиата поет и Ломбард на своем тромбоне крякает.
Ну-с прихожу я на другой день к военкому и говорю:
– Позвольте мне, товарищ военком, сегодня вечером в цирк увольниться…
А он как рыкнет:
– Все еще, говорит, у тебя слоны на уме! Никаких цирков! Нет, брат, пойдешь сегодня в Совпроф на концерт. Там вам, – говорит, – товарищ Блох со своим оркестром вторую рапсодию играть будет!
Так я и сел, думаю:
– Вот тебе и слоны!
– Это что ж, – спрашиваю, – опять Ломбард на тромбоне нажаривать будет?
– Обязательно, – говорит.
Оказия, прости господи, куда я, туда и он с своим тромбоном!
Взглянул я и спрашиваю:
– Ну, а завтра можно?
– И завтра, – говорит, – нельзя. Завтра я вас всех в драму пошлю.
– Ну, а послезавтра?
– А послезавтра опять в оперу!
И вообще, говорит, довольно вам по циркам шляться. Настала неделя просвещения.
Осатанел я от его слов! Думаю: этак пропадешь совсем. И спрашиваю:
– Это что ж, всю нашу роту так гонять будут?
– Зачем, – говорит, – всех! Грамотных не будут. Грамотный и без второй рапсодии хорош! Это только вас, чертей неграмотных. А грамотный пусть идет на все четыре стороны!
Ушел я от него и задумался. Вижу, дело табак!
Раз ты неграмотный, выходит, должен ты лишиться всякого удовольствия…
Думал, думал и придумал.
Пошел к военкому и говорю:
– Позвольте заявить!
– Заявляй!
– Дозвольте мне, – говорю, – в школу грамоты.
Улыбнулся тут военком и говорит:
– Молодец! – и записал меня в школу.
Ну, походил я в ее и, что вы думаете, выучили-таки! И теперь мне черт не брат, потому я грамотный!
Предисловие и публикация
Л. ЯНОВСКОЙ.
