Текст книги "Кодекс 632"

Автор книги: Жозе Душ Сантуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Это коммерческая стратегия? Но в чем ее смысл? Не допустить преждевременной огласки, чтобы усилить эффект от публикации?

Молиарти отвернулся от португальца и принялся сосредоточенно наблюдать за толпой.

– Том, – сказал он, понизив голос, – никакой публикации не будет.

Томаш подскочил на месте.

– Как?

– Результаты расследования никогда не будут обнародованы.

– Но… ведь… – пробормотал Томаш. – Это… это… бессмысленно… Но почему? Мои выводы сочли неубедительными?

– Дело не в этом.

– Доказательства неопровержимые, Нельсон. Да, научный истеблишмент не любит гипотез, идущих вразрез с официальной позицией, считает их фантазиями, бреднями, спекуляцией… В историческом сообществе поднимется истерика, нас будут топтать все кому не лень. Но это не важно, поскольку мои доказательства неопровержимы. И я отвечаю за каждое из них.

– Том, дело не в этом. Публикации не будет. И покончим с этим.

Томаш наклонился над столом, приблизив свое лицо к лицу Молиарти.

– Нельсон, мы совершили великое открытие. Раскрыли загадку пятисотлетней давности. Вырвали у времени тайну, не дававшую покоя нескольким поколениям ученых. Открыли новую страницу исторической науки. Результаты этого расследования заставят всех по-новому посмотреть на открытие Америки и эпоху Открытий вообще…

Молиарти вздохнул.

– Поверьте, Том, мне неприятно это говорить. Но таково решение фонда. Джон высказался предельно прямо. Об этом открытии не должен узнать никто.

– Простите, Нельсон, но кому могут навредить наши выводы?

Молиарти помолчал, собираясь с мыслями. Он снова вздохнул, огляделся по сторонам, словно полагая, что разговор могут подслушать, и придвинулся ближе к собеседнику.

– Том, – прошептал он едва слышно. – Вы знаете, что являет собой Фонд американской истории?

– Ну… это такой фонд… для поддержки исследований по американистике, – забормотал Норонья. – Вам должно быть виднее, вы же там работаете.

– Вот именно, я всего лишь наемный работник, – горячо произнес Молиарти, прижимая ладони к груди. – Не босс и не владелец. Главный – Джон Савильяно, президент совета директоров. Вы знаете, кто входит в совет директоров?

– Нет.

– Вице-президент Джек Морденти. Еще Пол Морелли и Марио Гиротто. Эти имена вам что-нибудь говорят?

– Нет.

– Подумайте, Том. – Нельсон сопровождал каждую фамилию энергичным взмахом руки. – Савильяно, Морденти, Морелли, Гиротто. А еще секретарша Джона миссис Ракка, эта каракатица, которую вы видели в Нью-Йорке. Что это за имена?

– Итальянские?..

– Как по-вашему, откуда они происходят? – Томаш пожал плечами. – Из Генуи, Том. Это генуэзские фамилии. Фонд американской истории финансируется генуэзцами и американцами генуэзского происхождения. Настоящее имя Савильяно Джованни, он стал Джоном в двенадцать лет, когда приехал в Америку. Морденти родился в Бруклине, крещен Джозефом, для друзей он Джек, но домашние зовут его Джузеппе. Пол Морелли на самом деле Паоло, он родом из Нерви, городка неподалеку от Генуи. Марио Гиротто живет в Генуе по сию пору, у него роскошная квартира на Пьяцца-Кампетто. – Нельсон скрипнул зубами. – Для генуэзцев, друг мой, история открытия Америки важнее истории Христа. Неужели вы думаете, что кто-то из них согласится признать, что Колумб на самом деле был португальцем? – Он постучал указательным пальцем по лбу. – Никогда! Ни за что на свете!

Томаш не мигая смотрел на американца, придавленный тяжестью услышанного.

– Вы… все генуэзцы?

– Они генуэзцы, – отрезал Нельсон, подчеркнув слово «они». И добавил с вымученной улыбкой: – Я нет. Я родился в Бостоне, а происхожу из рода Бриндизи, с юга Италии.

– Ради бога, Нельсон, при чем тут происхождение? Итальянцы честные люди. Разве Умберто Эко не признает, что Колумб был португальцем?

– Умберто Эко не генуэзец, – возразил Молиарти.

– Но он итальянец.

Нельсон в который раз вздохнул.

– Не будьте таким наивным, Том, – сказал он примирительно. – Итальянцы из других областей, возможно, потупили бы по-другому. Христофор Колумб – предмет особой гордости каждого генуэзца, и отнимать его нельзя.

– Но правда есть правда.

– Том, – проникновенно сказал Молиарти, коснувшись локтя Нороньи. – Пятьсот тысяч долларов будут ваши лишь в том случае, если вы подпишете договор о неразглашении.

– А если не подпишу? В Нью-Йорке мы договаривались о другом. Мне обещали вознаграждение, если я выясню, чем занимался профессор Тошкану. Я выполнил свою часть договора и жду от вас того же.

– Том, для того чтобы получить премию, вам придется поставить подпись под этим документом.

– Вы решили, что я продаюсь? Что мне можно заткнуть рот вашей премией?

– Фонд все равно не допустит публикации. Он вас нанял, а значит, ваше открытие принадлежит ему.

– Открытие принадлежит профессору Тошкану. Я шел по его следу, только и всего.

– Профессор Тошкану тоже работал на средства фонда, следовательно, фонд имеет право…

– Теперь я понимаю, почему вдова профессора не захотела иметь с вами дело…

– Результаты вашего расследования принадлежат фонду в той же степени, что и открытие Тошкану.

– Они принадлежат человечеству.

– Человечество не оплачивает счетов. Мы с предельной ясностью объяснили это профессору Тошкану.

– А он что же?

Молиарти на миг запнулся.

– У него… была другая точка зрения.

– Он послал вас ко всем чертям и был совершенно прав. Если бы профессор не умер, публикация уже состоялась бы, будьте уверены.

Американец вдруг сделался белым как полотно. Воровато озираясь, словно за соседним столиком мог оказаться соглядатай, он произнес так тихо, что Норонья едва смог расслышать:

– А с чего вы взяли, что профессор умер своей смертью?

Томаш вздрогнул.

– На что вы намекаете? По-вашему, его убили?

Молиарти пожал плечами.

– Не знаю, – прошептал он. – Ничего я не знаю и знать не хочу. Но в смерти Тошкану немало странностей. Он умер буквально через пару недель после весьма бурного обсуждения на совете директоров, из-за которого весь фонд стоял на ушах. Тошкану заявил, что опубликует все, что сочтет нужным, нравится это нам или нет. Не прошло и двух недель, и что же? Профессор умирает в Рио-де-Жанейро, подавившись манговым соком. Очень вовремя, не находите? Так что вам стоит подумать о себе. Лучше быть живым историком с полумиллионом баксов, чем мертвым историком с безутешной семьей и незапятнанной совестью. Мне не известно, убили Тошкану или нет. Но для фонда его смерть была спасением.

– Тогда зачем вы наняли меня? Профессор унес тайну с собой в могилу…

– Нам не хватало доказательства. Мы знали, что профессор Тошкану нашел исчерпывающее доказательство того, что Колумб не был генуэзцем, но понятия не имели, что это за доказательство. Нам предстояло найти его, пока этого не сделал кто-то другой. Вы идеально подходили для наших целей.

Томаш сокрушенно покачал головой.

– Выходит, фонд нанял меня для того, чтобы я доказал то, что ни в коем случае нельзя доказывать. Даже если я буду молчать, кто угодно может прийти в библиотеку, взять Кодекс, наткнуться на нужную страницу, найти пробелы в третьей и четвертой строках, заказать радиологическое исследование и узнать правду. Не так ли?

Молиарти усмехнулся.

– Ничего не выйдет.

– Почему? Вы надеетесь, что никто не заметит? Или снимок не получится?

– Том, я ведь опоздал на нашу встречу, – сказал американец как ни в чем не бывало.

– Да, – растерянно ответил Норонья, – но что с того?

– И как вы думаете, почему я опоздал?

– Вы же сами сказали, что говорили по телефону с Савильяно.

– На самом деле я смотрел телевизор и слушал радио. Вы не в курсе сегодняшних новостей, Том?

– А что случилось?

– Ограбление, дружище. Прошлой ночью ограбили Национальную библиотеку.

Взгромоздившись на стол, рабочий прилаживал к оконной раме новое стекло. Уборщица выметала осколки стекла, из глубины зала доносился стук молотка.

– Мы закрыты, сеньор профессор, – раздался чей-то голос.

Заплаканная, осунувшаяся Одети, вышла из-за кафедры, нервно ломая пальцы.

– Что случилось? – спросил Томаш.

– Нас обокрали.

– Это я уже знаю. Но что конкретно произошло?

– Утром я пришла на работу, а стекло разбито, и дверь в хранилище взломана. – Одети помахала перед лицом рукой, словно веером. – Господи, какой кошмар! – Она шумно вздохнула. – Я до сих пор вся дрожу.

– Что-нибудь пропало?

– Пока неизвестно. Мы пытаемся понять. – Одети тяжело дышала и сопела, будто закипающий чайник. – Полицейские говорят, это могли быть наркоманы. Отбросы общества. Они продают краденые компьютеры, чтобы купить наркотики. Они все продают…

– Можно мне посмотреть Кодекс 632? – попросил не на шутку встревоженный Томаш.

– Простите?

– Принесите Кодекс 632. Мне очень нужно на него взглянуть.

– Но мы закрыты. Нам…

– Принесите Кодекс 632, – жестко повторил Норонья, давая понять, что спорить бессмысленно. – Немедленно.

Напуганная пуще прежнего, Одети неуверенно двинулась в сторону хранилища старинных рукописей, а Томаш уселся за стол в первом ряду и стал ждать, нервно барабаня по столешнице кончиками пальцев.

Библиотекарша вернулась через несколько минут, Томаш узнал в ее руках кожаный переплет и облегченно вздохнул. Как же Молиарти его напугал!

– Вот урод! – пробормотал он про себя.

Одети положила рукопись на стол, и профессора вновь охватила тревога, хотя на первый взгляд Кодекс казался целым и невредимым. Норонья, затаив дыхание, переворачивал пожелтевшие от времени страницы, пока не дошел до семьдесят шестой. Третья и четвертая строфы были на месте. «Nbo у taliano». Промежутки между ними были точно такими, как прежде. Томаш коснулся бумаги кончиком пальца, ожидая ощутить неровный след. Поверхность была идеально гладкой. След исчез.

Не веря себе, Томаш поднес страницу к глазам. Никаких затертостей. Ровным счетом ничего. В ушах Нороньи гулко отдавались удары его собственного сердца. Он тщательно исследовал страницу, пытаясь разыскать отпечаток пальца или пятнышко клея. Но так ничего и не нашел. Желтоватая бумага оставалась ровной, нетронутой, безупречной. Только след от лезвия исчез. Отличная работа, подумал Томаш почти с восхищением. Оставалось только признать горькую правду: здесь действовали профессионалы. Они ловко замели следы, изъяв страницу и заменив ее мастерской подделкой. Профессионалы.

«Сукины дети».

XVII

Телефонный звонок застал Томаша на пороге. Он собирался в Торре-ду-Томбу искать следы семейства Колона. Кодекс 632 вышел из игры, но оставались и другие источники. Теперь, когда тайна подлинного имени Колумба была раскрыта, найти упоминание о нем во множестве метрик, счетов и нотариальных книг XVI века не составило бы труда.

– Томаш! Это ты?

Звонила Констанса.

– Это я, привет, – сдержанно поздоровался Норонья. Услышав голос жены, он удивился, обрадовался и отчего-то встревожился. – Все в порядке?

– Не знаю, – неуверенно произнесла Констанса. – Доктор Оливейра просил нас приехать сегодня.

– Но я сегодня не могу…

– Он сказал, это срочно. Нам нужно быть в больнице Святой Марты в одиннадцать.

Норонья машинально посмотрел на часы. Половина десятого.

– С чего такая спешка?

– Не знаю. Вчера я приводила Маргариту на анализы, и он ничего не сказал.

Констанса и Томаш приехали в больницу за полчаса до назначенного срока. Клиника помещалась в старинном монастыре, под кардиологическое отделение был отдан один из клуатров. Супруги Норонья поднялись на галерею и вошли в украшенный изразцами подъезд.

По дороге Констанса рассказала, что накануне они с дочкой приехали в больницу сделать кое-какие тесты. Доктору не понравилось, что Маргарита такая бледная, и ее часто лихорадит. Хотя с сердцем у малышки все вроде нормально, он назначил дополнительные анализы крови и мочи, результаты которых должны прийти наутро.

Томаш и Констанса поднялись на лифте на третий этаж, в отделение детской кардиологии. Доктор Оливейра был занят и попросил их подождать в просторном, залитом солнечными лучами кабинете.

– Я получил анализы Маргариты, – сообщил он с порога.

– Что-то не так?

Доктор замялся, нервно сжимая большой белый конверт.

– У меня плохие новости, – наконец сказал он. – Результаты плохие… Налицо ярко выраженная картина… лейкемии.

– Лейкемии?! – поразился Томаш.

Оливейра печально кивнул.

– Да. – Оливейра достал из конверта лабораторные бланки с результатами анализов. – Посмотрите сами. Тесты показали наличие более чем двухсот пятидесяти тысяч белых кровяных телец на кубический миллиметр.

– А должно быть?

– Десять тысяч. – Врач ткнул в другой столбец. – Теперь гемоглобин. Семь граммов на литр при норме в двенадцать. Сильнейшая анемия.

– Это… это очень опасно, да? – дрогнувшим голосом спросила Констанса.

– Очень. Тем более что в нашем случае речь идет об острой лейкемии; это большая редкость, но у детишек с синдромом Дауна она случается чаще, чем у здоровых.

– Но ведь есть какое-то лечение! – пролепетал охваченный паникой Томаш.

– Конечно есть.

– Что же нам делать?

– Я, к сожалению, не специалист. Лейкемией занимаются в Институте гематологии, там отличные специалисты и самые эффективные методы. Получив анализы вашей девочки, я взял на себя смелость проконсультироваться с коллегой из этого института, чтобы решить, как действовать дальше. – Он перевел взгляд на Констансу. – Где сейчас Маргарита?

– В школе, где же еще.

– Очень хорошо. Поезжайте за ней и сразу отправляйтесь в институт; ее положат сегодня же. – Томаш и Констанса растерянно переглянулись. – Как я уже говорил, это не моя специализация, но, насколько мне известно, лечение есть, и довольно действенное. – Доктор тщательно подбирал слова. – Как бы то ни было, и диагноз, и терапия теперь в руках доктора Тулипы, к ней вам и следует обратиться.

Мир перевернулся. По дороге в школу Констанса тихо плакала, уткнувшись в край кружевного шарфа. Томаш молчал, придавленный новой бедой. Оба понимали, что стоят в самом начале невыносимо тяжкого, полного страданий пути, и не знали, сумеют ли пройти его до конца. Восемь лет назад, когда их долгожданной крошке вынесли приговор, Томаш и Констанса твердо знали: это самый страшный день в их жизни, и ничего страшнее уже не случится. И вот теперь оказалось, что они ошиблись.

На пороге школы Томаш взял с Констансы слово, что Маргарита не увидит ни одной ее слезинки, но когда пришло время сообщить девочке, что ей придется лечь в больницу, у него самого запершило в горле.

– Зачем в бойницу? – перепугалась девочка. – Опять анаизы?

Дорога в Институт онкологии обернулась форменной пыткой; Маргарита истерически плакала и кричала, что не хочет к доктору; впрочем, под конец она устала и только жалобно всхлипывала, прижавшись к матери. Рука Констансы обвивала девочку, защищая от всех несчастий и несправедливостей. Мама и дочка крепко обнялись и притихли, погрузившись в свой маленький мирок.

В клинике Маргариту пришлось препоручить заботам доктора Тулипы, маленькой седой женщины в очках с толстыми стеклами, энергичной и решительной. К ужасу родителей, врач повела маленькую пациентку в операционную.

– Не беспокойтесь, мы никого не собираемся оперировать, – успокоила их доктор Тулипа. – Я хочу еще раз взять анализы, чтобы сравнить результаты. К тому же надо сделать миелограмму. Мы возьмем клетки костного мозга при помощи шприца, чтобы понять, что на самом деле происходит с вашей девочкой.

Миелограмму делали под местным наркозом. Родителей пустили в операционную, чтобы малышке было не так страшно. Когда процедура закончилась, врач принялась расспрашивать Томаша и Констансу о самочувствии Маргариты в последнее время, о бледности, усталости, лихорадке и носовых кровотечениях, но делать прогноз отказалась, предложив изнывавшим от страха родителям дождаться результатов обследования.

Через несколько часов доктор Тулипа пригласила супругов в свой кабинет.

– Мы получили результаты. У Маргариты острая миелобластическая лейкемия, то есть аномальное скопление полиморфизированных миелобластов в районе костного мозга.

Томаш и Констанса в немом ужасе уставились на врача.

– Постойте, доктор! – не выдержала Констанса. – Извините, конечно, но я не понимаю этих терминов. Не могли бы вы перейти на обычный язык?

Доктор Тулипа вздохнула.

– Проблема коренится в костном мозге, который отвечает за формирование клеток крови. В крови девочки стали появляться больные клетки. Их атака на красные кровяные тельца приводит к анемии. Оттого Маргарита такая бледная. В свою очередь, белые кровяные тельца ответственны за снижение иммунитета. Организм перестает сопротивляться. Отсюда и высокая температура, и кровь из носа. Красные кровяные тельца снабжают клетки кислородом и выводят углекислый газ, когда их становится меньше, чем нужно, углекислый газ слишком долго задерживается в клетках, а это очень опасно.

– Вы сказали, что у Маргариты острая лейкемия, – напомнил Томаш.

– Острая миелобластическая лейкемия, – поправила врач. – Лейкемия бывает разных типов. Хроническая, которая развивается постепенно, в течение долгого времени, и острая, мгновенно поражающая только что образовавшиеся клетки. У вашей дочери острая лейкемия. Она, в свою очередь, тоже бывает двух типов: лимфоидная и миелоидная. У детей чаще случается лимфоидная, а взрослые больше подвержены миелоидной. Миелоидная лейкемия делится на промиелоцитарную, миеломоноцитарную, моноцитарную, эритроцитарную, мегакариоцитарную и миелобластическую. У Маргариты миелобластическая лейкемия, она довольно часто бывает у детей с триссомией 21. В крови становится слишком много миелобластов, больных клеток, из которых образуются белые кровяные тельца. – Доктор Тулипа взяла со стола бланки с результатами анализов. – В крови Маргариты на один кубический миллиметр приходится двести пятьдесят тысяч миелобластов, а должно быть не больше десяти тысяч.

– Это очень опасно?

– Да. Эта болезнь может закончиться смертью.

– И как быстро?

– Через несколько дней.

Родители смотрели на врача, отказываясь верить ее словам.

– Несколько дней?

– Да.

Констанса прижала руку к губам, из глаз у нее хлынули слезы.

– Но что-то ведь еще можно сделать? – взмолился Томаш.

– Конечно. Мы немедленно начнем химиотерапию и постараемся стабилизировать ситуацию.

– Значит… она может выздороветь?

– Если повезет…

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы имеете право знать, что в действительности происходит с вашей дочерью. Мой долг поставить вас в известность о статистике летальных исходов среди заболевших.

Томаш и Констанса инстинктивно жались друг к другу; впереди маячило что-то черное, непроницаемое, неумолимое. Они знали, что их дочь тяжело больна, видели, какая она хрупкая и слабенькая, помнили о пороке сердца и в глубине души ожидали чего-то подобного. Но то, что происходило теперь, было слишком жутким и несправедливым; жестокая игра случая, необъяснимый каприз судьбы. Смерть приблизилась к ним вплотную, абсурдно реальная, осязаемая, кошмарная.

– И какова же статистика? – чуть слышно спросил Норонья, боясь ответа и заранее не желая его принимать.

– Она составляет шестьдесят девять и три десятых процента. – Доктор Тулипа вздохнула: роль гонца, приносящего дурные вести, была ей не по душе. – Вы должны быть сильными и готовиться к худшему. Из двух заболевших лейкемией выживает один, и то не всегда.

Томаш и Констанса никак не могли осознать услышанного. При дочке оба заставляли себя улыбаться: малышке предстояло тяжелое лечение, и ее нельзя было сейчас расстраивать.

Врачи незамедлительно начали усиленный курс химиотерапии, сочетая антибиотики и средства для укрепления иммунитета. Пришлось взять пункцию из позвоночника на цитологию и ввести лекарство прямо в костный мозг. Принцип лечения состоял в том, чтобы уничтожить раковые клетки и заставить организм вырабатывать клетки настоящие. Девочке поставили внутривенный катетер, чтобы избежать новых мучительных пункций и чтобы проще было вводить лекарство.

Через некоторое время Маргарита совершенно облысела. Терапия начала действовать. Анализы показывали стремительное снижение количества миелобластов. Убедившись, что состояние девочки стабилизируется, доктор Тулипа вновь позвала к себе Томаша и Констансу.

– Судя по всему, на следующей неделе у Маргариты начнется ремиссия. Количество миелобластов стремится к норме. Однако, насколько я могу судить, это временное улучшение. Спасти вашу дочь может только пересадка костного мозга.

– Ее можно сделать здесь, в Португалии?

– Да.

Супруги с робкой надеждой переглянулись и снова уставились на доктора.

– Так за чем же дело стало? Давайте сделаем операцию.

Тулипа сняла очки и устало потерла веки.

– Есть одна проблема.

В кабинете стало тихо.

– Какая, доктор? – спросил наконец Томаш.

– В наших клиниках огромные очереди. Прооперировать Маргариту получится не раньше, чем через месяц. Я не уверена, что она столько продержится.

– Вы хотите сказать, что Маргарита не протянет месяц?

– Протянуть-то может и протянет. Но это слишком рискованно. – Врач надела очки и в упор посмотрела на Томаша. – Вы ведь не хотите рисковать жизнью своей дочери?

– Нет, что вы! Ни в коем случае!

– Тогда остается только один выход. Девочку нужно отправить за границу.

– Мы согласны, доктор.

– Это очень дорого.

– Я слышал, что государство должно оплачивать такие операции.

– Да, но не в нашем случае. Бесплатно делают только срочные операции и только в Португалии, а лечение за границей государство не оплачивает.

– Разве Маргарите не нужна срочная операция?

– Я считаю, что нужна. Но другие врачи со мной не согласны. К сожалению, их мнение более весомо.

– Я попробую с ними поговорить.

– Только время зря потеряете. Пока вы будете вести переговоры, состояние девочки может ухудшиться. Дорога каждая минута.

– Тогда мы заплатим сами.

– Это дорого.

– Сколько?

– Я связалась с одной лондонской клиникой, в которой Маргариту могли бы прооперировать на следующей неделе. Я отправила им ее генетические анализы, чтобы они подобрали подходящего донора. Ремиссия, которая вот-вот должна наступить, позволила бы нам спокойно перевезти девочку в Англию. Операция, пребывание в больнице, отель для родителей… все потянет на пятьдесят тысяч долларов.

Томаш поник головой.

– У нас нет таких денег.

– Тогда нам остается только молиться, – заключила доктор Тулипа, – чтобы господь вразумил моих коллег и дал девочке еще немного времени.

Нежно-бирюзовая поверхность окруженного зеленью бассейна в парке отеля Лапа поблескивала в солнечных лучах. Все вокруг было пронизано глубоким и ровным золотистым сиянием, как бывает только весной; день выдался таким чудесным, что Нельсон Молиарти предпочел встретиться с Томашем у воды. Одетый в новые кремовые брюки и желтую рубашку-поло, он поджидал историка под белым тентом у самого бассейна, лениво потягивая апельсиновый сок.

– Вы плохо выглядите, – со всей откровенностью заявил Молиарти, увидев бледного, с черными кругами под глазами Томаша. – Что-нибудь случилось?

– С дочкой беда, – признался Норонья. Он уселся рядом с американцем и стал смотреть на воду. – Она заболела.

– Вот как, – произнес Молиарти, опустив глаза. – Мне очень жаль. Это серьезно?

– Очень серьезно.

Подошел официант с маленьким блокнотиком в руках.

– Вы чего-нибудь желаете?

– У вас есть зеленый чай?

– Разумеется.

– Принесите, пожалуйста. Любой.

– Могу порекомендовать китайский Тингу Тачань. Он легкий и очень ароматный.

– Пойдет.

Томаш и Молиарти переместились за столик под белым зонтиком. Их разговор ненадолго прервало появление длинноногой красавицы с волнистыми волосами и золотистой кожей, в крошечном бикини и огромных солнечных очках. С надменным видом продефилировав мимо мужчин, гостья из страны, в которой нет печалей и забот, сбросила с плеча полотенце, сняла очки, уселась в шезлонг и безмятежно подставила лицо солнечным лучам.

– Мне нужны деньги, – прервал молчание Томаш.

Молиарти отпил сока.

– Сколько?

– Много.

– Когда?

– Как можно скорее. Моя дочь очень больна. Ей срочно требуется операция. Очень дорогая операция.

Молиарти вздохнул.

– Пятьсот тысяч по-прежнему вас ждут. При одном условии.

– Я знаю.

– Вы готовы подписать договор о неразглашении?

– Да, готов.

Молиарти наклонился за небольшой аккуратной папкой, положил ее на стол и раскрыл.

– Как только вы позвонили, я понял, что вы готовы подписать его, – сказал американец. – Вот он, наш контракт.

– Сначала прочтите.

Договор был составлен по-английски. Молиарти прочел его вслух пункт за пунктом. Согласно условиям контракта, Фонд американской истории готов был выплатить Томашу Норонье пятьсот тысяч долларов при условии, что тот берет на себя обязательства хранить в тайне результаты проведенных по заказу фонда научных исследований. Запрет налагался на любые формы публикации: статьи, монографии, интервью, выступления на конференциях. Кроме того, историк не имел права предавать огласке имена нанявших его сотрудников фонда и условия, на которых он был нанят. Нарушение договора влекло за собой выплату штрафа в двойном размере. Другими словами, нарушитель был обязан вернуть организации гонорар и заплатить такую же сумму в качестве штрафа. В общей сложности миллион долларов.

– Где я должен поставить подпись?

– Тут, – Молиарти указал свободное пространство под текстом договора.

Американец вручил Томашу ручку, и тот молча подписал оба экземпляра. Один вернул Молиарти, второй забрал себе.

– А теперь давайте чек.

Молиарти достал чековую книжку и начал выводить в ней число с большим количеством нулей.

– Надо же, полмиллиона баксов. Вы теперь богач, – он заговорщически улыбнулся. – Хватит и дочку вылечить, и жену вернуть…

Томаш бросил на американца быстрый вопросительный взгляд.

– При чем тут моя жена?

– Я хотел сказать, что теперь вам будет проще с ней помириться. При таких-то деньжищах…

– С чего вы взяли, что мы с женой расстались?

Молиарти замер, держа ручку на весу.

– Откуда… Да вы же сами мне и сказали.

– Я вам ничего не говорил, – в голосе Томаша появились резкие нотки. – Откуда вы узнали?

– Мне кто-то сказал…

– Кто? Кто мог вам это сказать?

– Я… я не помню. Ради бога, Том, не стоит из-за этого сейчас…

– Не юлите, Нельсон. Откуда вам известно, что я расстался с женой?

– Где-то слышал…

– Не врите, Нельсон. Я не уйду, пока не узнаю правду. Откуда вы узнали о моем разрыве с женой?

– Понятия не имею. Разве это так уж важно?

– Нельсон, вы за мной шпионили?

– Да будет вам, Том. «Шпионили» слишком громкое слово. Скажем, мы старались быть в курсе.

– Каким образом?!

На них уже оглядывались. Молиарти поспешил успокоить португальца.

– Не надо так нервничать.

– Я не нервничаю, мать вашу! Я хочу знать.

Американец вздохнул. Норонью надо было нейтрализовать, пока не разгорелся настоящий скандал.

– Окей, я все расскажу, если вы мне кое-что пообещаете.

– Что я должен пообещать?

– Что не станете сходить с ума.

– Это зависит от того, что вы скажете.

– Не пойдет. Я все расскажу лишь затем, чтобы вы успокоились. Сорветесь – слова из меня не вытянете. Ясно?

– Говорите.

Молиарти сделал глоток сока и набрал в легкие воздуха. Как раз в этот момент подошел официант с зеленым чаем. Он поставил на столик фарфоровый чайник, над которым витал ароматный дымок.

– Чай Тингу Тачань, – объявил он прежде чем исчезнуть.

Томаш пригубил напиток. У чая оказался на удивление приятный вкус, терпкий и чуть сладковатый.

– Операция имела для Фонда первостепенное значение. Было ясно, что, пойдя по следу профессора, вы сами все поймете, а рисковать было нельзя. Тогда Джону пришла в голову блестящая мысль. Он попросил своих друзей из американской нефтяной компании, что работает в Анголе, подыскать дорогую проститутку, хорошо говорящую по-португальски. Они быстро нашли подходящую девушку, и Джон заключил с ней контракт.

Томаш задохнулся от гнева. Он ожидал услышать что угодно, но только не это.

– Лена…

– На самом деле ее зовут Эмма.

– Сукины дети!

– Вы обещали не злиться! – Молиарти строго посмотрел на своего пылающего яростью собеседника.

Томаш справился с приступом бешенства. Он стал дышать ровнее и постарался взять себя в руки.

– Нет. Продолжайте.

– Мы не могли пустить дело на самотек. Кто мог гарантировать, что все пойдет как надо? Она несколько лет жила в Анголе, вращалась среди иностранных big shots в Луанде и Кабинде. Эмма hooker, ну, то есть проститутка высочайшего класса, тонкая штучка, она сама выбирает себе клиентов. Она работала под псевдонимом Ребекка и выдавала себя за американку, хотя на самом деле родилась в Швеции. Мы показали ей вашу фотографию, вы ей понравились, и она согласилась. Эта девица настоящая нимфоманка и занимается этим по призванию, не из-за денег. Неделя подготовки, и в Лиссабоне объявилась новая иностранная студентка. Ей предстояло следить за ходом вашего расследования и давать нам еженедельные отчеты.

– Но я с ней порвал.

– И здорово осложнили нам жизнь, – Молиарти покачал головой. – Чтоб меня черти взяли! Надо иметь по-настоящему big balls, стальные яйца, чтобы дать отставку кошечке вроде этой. Сколько парней облизывается на такую bombshell, секс-бомбу, а вы ушли и даже не обернулись. – Он повертел пальцем у виска. – Рехнуться можно! – И широко развел руками. – Это все, конечно, здорово, но мы остались без важного источника информации. Тогда Джон решил все рассказать вашей жене. Подумал, что, если она вас выгонит, вы вернетесь к Эмме. Кстати, крошка поначалу была против, но кто ее спрашивал! Джон как следует вправил нашей шведке мозги, и она наконец согласилась. Супруга ваша, как мы и предполагали, от вас ушла, но к Эмме вы отчего-то не вернулись, и ее отправили восвояси.

Томаш был слишком злым и усталым, чтобы бурно реагировать на услышанное.

– Отличная комбинация, ничего не скажешь. И весьма подлая.

Молиарти вернулся к чековой книжке.

– Да, – согласился он. – Эта история характеризует нас не лучшим образом. Но что делать? Такова жизнь.

Он протянул Томашу заполненный чек. Сумма, старательно выведенная синей ручкой, была с пятью нулями. Пятьсот тысяч долларов.

Они разошлись не прощаясь.